Позитивизм и материализм.

Более привлекательной личностью среди народников был П.Л. Лавров (1823-1900), имя которого связано с развитием позитивизма в России. Потомственный дворянин, профессор математики Артиллерийской академии в Петербурге, всесторонне эрудированной ученый, он был втянут в политическую борьбу, пострадал, бежал за границу, где основал по настоянию радикальной молодежи, чьим кумиром являлся несколько десятилетий, журнал «Вперед». Апологет науки, прогрессист, интеллектуалист, сторонник рационального, разумного, нестихийного социализма, Лавров поставил своей задачей убедить передовую и, если возможно правящую часть российского общества в неотвратимости социальных перемен23. Его просветительство было обращено также к деревне, к огромным массам необразованного народа. Оно вызвало нашумевшее "хождение в народ" с целью его пробуждения. Многие молодые революционеры жертвовали собой, но народ не понял и не принял их идей. А вот кропотливая земская работа по улучшению жизни крестьян приносила им несомненную пользу и вызывала доверие к интеллигенции.

Кроме Лаврова к развитию позитивизма в России имеет отношение и ряд других ученых, философов, историков, публицистов. Среди них К.Д. Кавелин (1818-1885), западник, близкий к Белинскому, профессор права Петербургского университета, воспитатель наследника престола, автор работ «Дворянство и освобождение крестьян», «Взгляд на юридический быт Древней России», «Мысли и заметки о русской истории».

Выступая подобно всем позитивистам против "метафизических миражей" и стремясь твердо придерживаться фактов и только фактов, он призывал к научному обоснованию этики и психологии, что стало содержанием работ «Задачи этики» и «Задачи психологии». Однако на голой фактологии нельзя построить учение, и потому Кавелин невольно, имплицитно пользовался внеэмпирическими установками, особенно в области морали. По своим убеждениям он был государственником, считавшим государство основой бытия, выстраданной формой самоорганизации русского народа с древнейших времен, без учета которой нельзя понять остальные сферы его жизнедеятельности.

Увлечение позитивизмом стало естественной реакцией на предшествовавшее увлечение многих умов немецкой идеалистической философией. Но русские позитивисты и полупозитивисты, бывшие неплохими специалистами в частных науках, в философском отношении не смогли стать выше столпов метафизики, и их влияние после некоторого подъема существенно ослабилось. Ни Чичерин, ни Кареев не были популярны, всеобщим авторитетом пользовался разве что Михайловский, причем благодаря не плоскому утилитаризму "здравого смысла", а своему блестящему уму, смелости мышления, гуманистическому персонализму, поиску не абсолютной истины, а "истины для человека", состраданию к ближнему. В определенном плане Кавелина, Чичерина, их предшественника Грановского можно отнести к широко ныне дискутируемому течению русского либерализма, но не в англосаксонском, а в специфически отечественном понимании, когда под либералами подразумевали всех, кто состоял в мягкой оппозиции самодержавию, предлагая проекты его реформирования, начиная со Сперанского и кончая Керенским. Ни экономически, ни политически, ни юридически либерализм в России не имел глубоких корней, но постепенно переносился с Запада на российскую почву, принося порою весьма экзотические плоды и будучи скорее тенденцией, чем фундаментальным направлением, принимаемым обществом.

Нельзя обойти вниманием эволюцию материализма в XIX в. Если раньше это течение искусственно раздувалось и преувеличивалось, то ныне порою игнорируется и слишком категорично отрицается. Между тем материализм в Европе, даже в его крайних формах, не отрицается как факт и объективно исследуется историками философии. Подобный взвешенный подход необходим и в изучении российского материализма. Материалистические тенденции можно проследить у ряда философов XVIII столетия (Аничков, Ломоносов, Радищев, Крашенинников), хотя отыскать полных, законченных, последовательных антиидеалистов будет трудно. В XIX в. материалистические и атеистические идеи проступают у некоторых декабристов (Борисов, Якушкин, Барятинский), позитивистов (Лавров, де Роберти), радикалов (Белинский, Герцен, Огарев) и иных мыслителей.

Главой же материалистического направления принято считать вслед за Бакуниным Н.Г. Чернышевского (1828-1889). Как и многие радикалы, нигилисты, революционеры, он был выходцем из духовного сословия и получил семинарское образование. Протест против бурсацкой задавленности, казенного православия был направлен на интеллектуальную эмансипацию и выразился в стремлении найти истину в противоположных религии установках. Не удовлетворяясь компенсацией на личностном уровне, подобные вчерашние семинаристы пытались очистить все общественное сознание от скверны заблуждения. Но их просветительский пафос в пользу секуляризации быстро показал свою недостаточность и ущербность. Позднее многим русским мыслителям вроде о. Сергия (Булгакова) и значительной части интеллигенции пришлось испытать мучительную эволюцию, пройти путь возвращения на разорванные круги своя, что предвосхитили Достоевский, авторы "Вех" и что пророчески сбывается в наши дни.

Чернышевский был по-своему добросовестным ученым, дотошным исследователем, склонным к позитивистскому "фактопоклонничеству", а до двадцати лет — верующим монархистом. Но в 1848 г. он начал пересматривать ценности, переходить на позиции атеизма, материализма, радикализма, что отметил записью в своем дневнике: "...стал решительно партизаном социалистов и коммунистов". Большое влияние на молодого радикала оказала «Сущность христианства», и потому многие полагают Чернышевского русским фейербахианцем. Однако он пошел гораздо далее, став главным теоретиком революционного движения, за что поплатился арестом, ссылкой в Сибирь, запретом жить в столицах. За период активной журналистской деятельности Чернышевский написал массу критических статей, часто весьма язвительных, чем немало способствовал становлению того тенденциозного стиля, который доминировал в дореволюционной радикальной прессе и дожил до нашего времени.

Его роман «Что делать», довольно убогий в художественном отношении, перенасыщенный резонерством и мечтами о стеклянноалюминиевом будущем царстве, стал любимой книгой юных рахметовых, готовивших себя к смертельной схватке с царизмом. Утилитарная эстетика Чернышевского имела некоторый позитивный смысл в опровержении романтических мечтаний по поводу искусства, что отметил В. Соловьев, но его поэтизация действительности как высшей ценности и культ "критически мыслящей личности" вели в тенденции от религиозного антропологизма-фейербахианского типа к воспеванию героя, переделывающего мир, в ницшеанскогорьковском стиле. И в будущей социалистической эстетике воспитание фанатичных суперменов, без всякого идеализма в голове и моральных устоев в душе, слепо верящих своим вождям, станет главнейшей задачей нового искусства. Понимая прекрасное как "полноту жизни" и вторичное по отношению к действительности ее отражение, Чернышевский объективно ослаблял преображающую силу искусства.

Последователями Чернышевского стали Н.Г. Добролюбов (1836-1861) и Д.И. Писарев (1840-1868). Оба - талантливые публицисты, литературные критики, прожившие короткую жизнь. Трагедию последнего использовал Тургенев при создании образа Базарова в романе «Отцы и дети». Писарев стал подобием Фогта, русским вульгарным материалистом, отринувшим веру и истово поклонившимся всесилию естественных наук, певцом физиологии и гигиены. Выступая против "чистого искусства", к которому относил и Пушкина, он ратовал за титанизм, потрясающий основы. Призыв этот окажется пророческим: он сбудется в апокалиптических катаклизмах XX в. с его революциями и мировыми войнами, тоталитарными режимами, бесчеловечными идеологиями, опустошительными разрушениями и неисчислимыми жертвами — и все это во имя призрачного преобразования мира.

Помимо философствования на литературном и журналистском поприщах, в России XIX в. продолжила свое существование профессиональная философия в университетах и академиях. В русле светской просветительской мысли можно выделить «Право естественное» А. Куницьша, «Начертание логики» А. Лубкина, «Опыт о просвещении относительно к России» В. Попугаева, «О воспитании» А. Бестужева и ряд иных работ. Однако значительного влияния на самобытную мысль в России не оказали ни преподаватели университетской философии, ни их кафедры, тем более, что длительное время они были закрыты по причине подозрительного отношения к философствованию как таковому, особенно после выступления Чаадаева, студенческих волнений по стране, восстаний в Литве и Польше.