Американский критический реализм. Философия Джорджа Сантаяны

Американские философы, опубликовавшие свои статьи в программном сборнике "Очерки критического реализма. Совместное исследование проблемы познания", еще в меньшей степени, нежели неореалисты, составляли группу полных единомышленников. Но и их объединяло убеждение в необходимости совместными исследованиями в философии составить оппозицию идеализму (феноменализму прежде всего). Критические реалисты подчеркивали сходство своих взглядов на эпистемологические проблемы при различии — и довольно существенном — онтологических позиций: одни из них были "натуралистами" и материалистами (например, Селларс), другие дуалистами (например, Пратт). Они не скрывали, что эпистемология была для них одной из важнейших дисциплин.

Среди авторов указанной книги-манифеста были Д. Сантаяна, А. Лавджой, Р.В. Селларс, Д.Б. Пратт, Д. Дрейк, Ч. Стронг, А. Роджерс. Для того чтобы отличить свою позицию от позиции предшествующего поколения реалистов, — а это служило одной из целей названных философов, — был использован термин "критический реализм". При этом они подчеркивали, что слово "критический" не имеет отношения к кантовской философии, которая вообще не должна обладать монополией на него. Как и неореалисты, они были противниками идеализма, в основе которого усматривали логику внутренних отношений. "Любой реалист, — писала 1916г. Селларс, — который стремится обосновать свои убеждения, должен дать ответ на аргументацию Беркли, причем не только на его более формальный принцип, а именно что быть для чувственного мира означает быть воспринимаемым, но и на его содержательный аргумент о том, что все объекты могут быть сведены к ощущениям. Юм и в наше время Ф.Г. Брэдли также пришли к философии, приписывающей психический характер всему, что непосредственно присутствует в нашем поле опыта".

В центральном вопросе о том, что является данным нашего опыта, они отвергали, по их выражению, как объективный, так и субъективный подходы. В соответствии с первым данные опыта суть сами физические объекты, с которыми наши тела вступают во взаимодействие. Субъективный же подход исходит из того, что данными восприятия служат психические объекты, копии или представители внешних объектов. Этот подход даже при реалистической его интерпретации замыкает познающего в сфере его ментальных образов, в то время как объективный (наивный) реализм исходит из того, что непосредственное знание распространяется не только на внешние объекты, но также и на других субъектов, однако не обосновывает данное положение. Поэтому обе позиции не годятся в качестве отправных точек философствования.

Наш реализм, отмечали авторы книги, не является "физически монистическим реализмом". В определенных познавательных ситуациях, подчеркивал Дрейк, полезно акцентировать внимание на различии когнитивного состояния и познаваемого объекта. В этом отношении критический реализм можно считать дуализмом особого рода и отличать его от позиции неореалистов и феноменалистов — сторонников "чистого опыта". Но при этом отвергается та версия дуализма, согласно которой нам в познании даны лишь образы ("идеи"), из которых-де мы выводим существование физических объектов. "То, что мы воспринимаем, познаем, вспоминаем, о чем думаем, и есть сам внешний объект... который независим от познавательного процесса и помимо которого больше ничего нет".

Если бы мы были "зажаты" нашими ментальными состояниями, подчеркивали критические реалисты, то мы никогда бы не узнали о том, что существует вне нас. Мы же исходим из того, что вещи не только даются в опыте, но и существуют сами по себе. Это основа основ реализма. Наше убеждение в существовании физического мира в частности подтверждается прагматическими соображениями. То, что дано нам в познании, согласно Дрейку, не есть нечто ментальное, но логическая сущность (essence) или характеристика (the what) познаваемого объекта.

Мы, подчеркивал Пратт, разумеется, не можем мыслить без мыслей или воспринимать без восприятии: все это необходимые средства указания на внешние объекты и осуществления коммуникации. Но объект в сознании не является его содержанием, поэтому возможны иллюзии и ошибки восприятия. Выявить подлинную реальность чего-либо чрезвычайно трудно. В таком отношении критическому реализму присущи определенные агностические черты, которых невозможно избежать. И именно неспособность идеализма, прагматизма и неореализма признать этот источник иллюзий и заблуждений делает данные системы философии неприемлемыми, считали критические реалисты.

Роджерс, например, так определял заблуждение: «Когда мы "познаем" объект, мы приписываем определенную "сущность" — характеристику или совокупность характеристик — некоторой реальности, существующей независимо от познавательного процесса. И в той же мере, в какой истина является тождеством этой сущности и действительной характеристики реальности, на которую указывают, заблуждение соответствует отсутствию подобного согласия, т. е- это приписывание идеальной характеристики тому, что мы ошибочно считаем реальным, или приписывание реальности ложной характеристики вместо правильной». Сущность и есть данное содержание объекта, поэтому она обладает когнитивной ценностью. Содержание знания представлено для нас в терминах фундаментальных категорий: времени, пространства, структуры, отношений, поведения. Именно в этих категориях мы и осмысливаем мир, а не с помощью сугубо личных ментальных образовании.

Критический реалист, подчеркивал Пратт, не претендует на строгость и доказательность математики, но он делает четкие выводы: (1) существуют другие сознания, помимо нашего собственного, а также физические сущности, которые независимы от познающих их сознании, но находятся с ними в некоторых каузальных отношениях; (2) мы — человеческие существа — так скоординированы с природой, что при нормальном функционировании наших психофизических организмов наши восприятия указывают на сущности или соответствуют сущностям, которые не являются частью нашего ментального содержания; (3) эти независимые сущности могут стать объектами нашего мышления и тогда мы сумеем сказать, какие из них истинные и заслуживают считаться знанием.

Вообще критический реализм, согласно Сантаяне, находится между двумя крайностями: минимумом и максимумом реализма. В первом случае имеется в виду та точка зрения, что в принципе возможно познание объектов, а во втором, что все непосредственно познается именно таким, каким оно существует на самом деле и потому заблуждение невозможно. Максимальный (наивный) реализм претендует на невозможное интуитивное постижение объекта, ибо пытается перепрыгнуть через пространственно-временные барьеры, указывал Селларс.

Критический реализм учитывает два инстинктивных допущения, а именно всякое знание транзитивно (трансцендентно), т.е. независимо существующие вещи могут стать объектами сознания, которое идентифицирует и определяет их, и знание релевантно, так как определяемая вещь может обладать по крайней мере некоторыми качествами, которые сознание приписывает ей. Реалист, согласно Сантаяне, должен в каждом конкретном случае находить баланс трансцендентности и релевантности.

Рой Вуд Селларс, в частности, считал, что знание означает схватывание сознанием не самой вещи или ее копии, но "формы" вещи, т.е. ее положения, размера, структуры, каузальных возможностей и проч. Он был представителем натуралистической версии критического реализма и полагал, что сознание есть проявление определенных состояний мозга, а организм — посредник между сознанием и познаваемыми объектами. Это, уверен Селларс, опровергает презентационизм неореалистов. В дальнейшем концепция Селларса развивалась в сторону физикализма и теории эмерджентной эволюции. Его идеи также предвосхитили новейшие концепции так называемого научного реализма.

Неореалисты (например, Монтегю), оценивая версию критического реализма, считали, что это направление не привнесло ничего нового вернувшись на старые позиции эпистемологического дуализма Локка и Декарта. Критические реалисты довольно правильно объясняли заблуждения и иллюзии восприятия. Но они оказались бессильными в объяснении истины, сохранив барьер между познающим субъектом и познаваемым объектом.

Крупнейшей фигурой движения критического реализма, несомненно, был Джордж Сантаяна (1863—1952), взгляды которого, правда, не ограничиваются платформой критического реализма. Даже Монтегю отмечал, что " он (Сантаяна. — Авт.) сочетал свой натурализм и материалистический феноменализм с платонистским реализмом, более полно и последовательно разработанным, чем в любой другой предшествующей философии".

Философ испанского происхождения, Сантаяна в своей академической жизни был связан с Гарвардским университетом. Здесь он учился у Джеймса и стал в 1898 г. профессором. В 1912 г. он вернулся в Европу, где вел уединенный образ жизни и написал свои главные произведения. Но влияние они имели главным образом в США. Поздний Сантаяна рассматривал свою жизнь как жизнь духа, что, однако, не означало отказа от натуралистического мировоззрения, сторонником которого он стал еще в молодости. Философ считал, что корни человеческого духа в материи, ибо он — функция животной жизни. Если бы дух не был заключен в какое-либо тело, то он бы не существовал. Тем не менее в поздний период Сантаяна несколько отдалился от других философов-реалистов, в его учении стали звучать экзистенциалистские мотивы.

Он был человеком разносторонних интересов, писал романы (например, роман "Последний пуританин"), сочинял поэтические произведения ("Люцифер") и книги на религиозные сюжеты ("Идея Христа в Евангелиях"). Его интерес к науке, особенно к естествознанию, был не столь определенно выражен, как у других критических реалистов, например, у того же Селларса. Сантаяна подчеркивал прагматический характер науки, ее анимальную основу. Не считая себя метафизиком в традиционном смысле слова, он в своем философском развитии испытал влияние учений Платона, Спинозы и Шопенгауэра. Это отличает его позицию не только от позитивизма, но и от взглядов неореалистов, враждебно относившихся к названным метафизическим системам.

Еще в Америке Сантаяной была написана пятитомная "Жизнь разума" (1905— 1906), раскрывающая роль разума в религии, искусстве, науке и общественной жизни. Одна из самых ярких его работ "Скептицизм и животная вера" (1923) служит введением к четырехтомному произведению "Сферы Бытия", выходившему с 1927 по 1940 г. Первый том был посвящен сфере сущности, второй — сфере материи, третий — сфере истины, а четвертый — сфере духа. Сферы бытия для Сантаяны — не особые области или части вселенной, а виды или категории самих вещей.

В "Скептицизме и животной вере" встречается немало несогласующихся, на первый взгляд, утверждений. Так, автор подчеркивает, что его позиция в философии такая же, как и в повседневной жизни. В то же время он характеризует себя убежденным материалистом и эмпиристом в области естествознания, платонистом в логике и морали и трансценденталистом в "романтическом разговоре с самим собой". Поскольку вера в опыт — это вера в природу, то каждый эмпирист, согласно Сантаяне, в принципе является натуралистом.

Критическая функция трансцендентализма заключается в том, чтобы подправить эмпиризм, ибо наши чувственные восприятия крайне неадекватны. Каждая часть опыта — иллюзия, источник которой — животная природа человека, слепо действующая в слепом мире. Это порождает закономерную стадию скептицизма, который, однако, оказывается определенной формой верования, связанной с реакциями человеческого тела, пытающегося приспособиться в окружающем мире. Многие важные философские учения были скептическими. "Скептицизм — это невинность интеллекта", — писал Сантаяна.

Одним из проявлений "честного" скептицизма выступает так называемый солипсизм настоящего момента, хотя он и редко присутствует в чистом виде, вступая в противоречие с общественной жизнью. В скептицизме, как его понимал американский философ, все замыкается на слове "существование". Скептик привязан к миражу несуществующего. Но вера в существование чего-либо не допускает никаких доказательств. Существование, не данное непосредственно, всегда открыто для сомнения. «Я использую слово "существование" именно для того чтобы обозначить изменяющееся бытие, определяемое внешними отношениями и подталкиваемое случайными событиями». Существующими признаются не интуитивные данные, а факты и события, происходящие в природе, т.е. определенные состояния сознания (например, боли или удовольствия, а также все, что мы вспоминаем), физические вещи и события, трансцендентные по отношению к данным интуиции. Само существование никогда не дается в интуиции. Интуиция есть не знание, а лишь созерцание идей. Животная вера как разновидность иррационального ожидания появляется у людей раньше интуиции. Эта вера направлена на вещи, т.е. она допускает существование независимых от познания и саморазвивающихся видов бытия. Животное чувство существующих независимо от нас внешних вещей не требует обоснования. "Вера в природу восстанавливает всеобъемлющим образом то чувство постоянства, которое столь дорого животной жизни. Мир после этого становится домом, и я могу быть в нем философом".

Есть, подчеркивал Сантаяна, биологическая истина: животный опыт — это продукт двух факторов, предшествующих опыту, а именно органа и стимула, тела и окружения, личности и ситуации. "Вера незаметно навязывается мне скрытой механической реакцией моего тела на объект, вызывающий идею". Для живого существа идеи "случаются" подобно аэропланам в небе.

Интуиция изменения — очень важная наша интуиция, имеющая животное происхождение. Но переживаемое нами чувство изменения еще не гарантирует его реальности. Чем больше указывают на изменение, тем более погружаются в неизменное. Ум Гераклита, говорящего о движении, столь же постоянен, как и ум Парменида, усматривающего лишь покой. Если бы существовала одна только диалектическая философия Гераклита, отмечал Сантаяна, то в мире философии ничего бы не менялось. Скептицизм, поэтому, стремится представить изменение как иллюзию.

Когда идеалисты говорят, что идеи суть единственные объекты человеческого знания, существующие только в сознании, то они, по мнению Сантаяны, не учитывают, что знание идей не есть подлинное знание, а присутствие чего-то в интуиции не есть его существование. Непосредственные объекты интуиции — явления. Такие сферы бытия, как материя, истина и дух не даются в интуиции, но устанавливаются с помощью инстинктивной веры, выражаемой в действии. Да и сама сфера сущностей — просто каталог всех свойств существующих вещей, которых бесконечно много. Онтологический статус сущностей напоминает статус платоновских идей, однако они, подчеркивал Сантаяна, не претендуют на космологические, метафизические или моральные прерогативы последних.

Сущности, не будучи существующими, не доминируют над материей: они сами проявляются в природе или в мышлении, если наши материальные запросы вызывают и отбирают их. Таким образом, сущности несубстанциальны. Понятие сущности обосновывает понятия интеллекта и познания, а не выводится из них. Однако сущности не абстрактны — они данные нашего опыта, хотя сами и не имеют происхождения, как все вещи. Любая сущность служит знаком объекта или события, привлекающего наше внимание. Мы узнаем о сущностях непосредственно. Интуиция находит некоторую сущность, проявляя животное внимание, фиксированное на сущности. Выявление сущностей освобождает философию от скептицизма.

Знание, разум — форма животной веры. Это верование в мир событий, особенно в те события, которые непосредственно затрагивают нас. Знание представляет собой истинное верование, основанное на опыте. Причем, истина не предполагает обязательно адекватность или образное тождество сущности и конституции объекта. Наши мысли и описания, подчеркивал Сантаяна, никогда не копируют мир. Человек как животный организм использует сущности в качестве символов окружающего, независимого от нас мира.

Как и другие критические реалисты, Сантаяна полемизировал с презентационалистской эпистемологией неореалистов и отстаивал своеобразный — нементалистский — вариант репрезентационизма. Американский философ полагал, что опыт влечет за собой верование в субстанцию даже до того, как он направит интуицию на сущности. Аристотель, отмечал Сантаяна, прекрасно понял это обстоятельство, сделав субстанцию главной категорией. А вот современные психологи вообще отрицают субстанцию лишь на том основании, что она не дана ни одному отдельному чувству. Вера в субстанцию — самая иррациональная и примитивная, это "голос голода". При этом Сантаяна подчеркивал, что верит не в метафизическую, а в физическую субстанцию, лежащую в основе животного восприятия реальных вещей. Субстанция — это всегда нечто само-существующее, тогда как объект есть проявление сущности, когда та становится темой некоторого дискурса. Субстанция связывает явления. Когда утверждается субстанция, то явление не только не отрицается, но, наоборот, приобретает значение.

Сантаяна считал понятие духовной субстанции самопротиворечивым, ведь дух — это лишь энтелехия материальной субстанции. Однако, признавал он, в истории философии было много разговоров о различных ложных субстанциях, например о душах или платоновских идеях. Также феноменализм считал чувственные явления, смешанные с идеями в сознании, основой всех природных событий. Кроме того, вторичный, а не субстанциальный характер имеют истины, факты и события. Мысль — не замена физической силы или физической жизни, но их выражение, когда они лучше всего выполняют свою роль. Внимание, синтез, восприятие — способности духа, имеющие своим источником материальное существование. Дух — всегда голос чего-то другого. В основных формах духа выражается жизнь природы. Благодаря духу сущности переходят в явления, а вещи — в объекты веры.

Сближаясь с американским бихевиоризмом, Сантаяна доказывал, что психология должна стать наукой о поведении, прослеживающей материальную жизнь психики. Научная психология является частью физики, отчетом о том, как действуют животные организмы. Психика имеет две функции: интуицию данности и животную веру в неданное, описываемую в поведенческих терминах. При этом трудно сделать ментальный дискурс объектом научного исследования. Поэтому вся британская и немецкая философия, занимающаяся таким дискурсом, имеет не научный, а лишь литературный характер. Но ведь поэты и романисты зачастую лучшие психологи, нежели философы, язвительно замечал Сантаяна.

Учение Джорджа Сантаяны в разные периоды его идейной эволюции представляло собой соединение натуралистской и реалистической тенденций, столь характерное для американской философской мысли XX в., с умеренно платонистской установкой в теории сущностей. В сочетании с оригинальной экзистенциальной позицией философа, отчетливо выраженной в его произведениях и реальных фактах жизни, это делает его учение своеобразным явлением в современной западной философии.