Россия и Восток. Россия как Евразия.

Тема "Россия и Восток", "Россия и "Азия" издавна поднималась в русской культуре. В России было достаточно известных авторов, университетских профессоров, которые по праву считались выдающимися исследователями и знатоками культуры, языков, философии народов Востока и других неевропейских регионов. Однако справедливости ради следует отметить, что объединение или размежевание с Западом в проблематике "русского пути" всегда оставались на первом плане, тогда как теме "Россия и Восток" уделялось куда меньше внимания. Это было упущением не только потому, что Востоку история XX в. определила стать динамично развивающимся регионом, и за недостаток внимания к нему и к его связям с Россией пришлось, да и теперь еще приходится платить дорогую историческую цену. Была и другая, не внешняя, а внутренняя причина, требовавшая "повернуться лицом" к проблеме^ России и Азии: ведь сама Россия — это страна, населенная различными, в том числе и восточными народами; Россия, что стало тривиальным, но не всегда принимаемым в расчет фактом — страна, расположенная и на просторах (Восточной) Европы, и на значительной части азиатского материка. О том, сколь пагубным может оказаться пренебрежение к этим реальным геополитическим и демографическим обстоятельствам, с тревогой писал Достоевский в "Дневнике писателя": миссия России, отмечал он, тесно связана с отношениями в азиатском регионе. "Да и вообще вся наша русская Азия, включая и Сибирь, для России все еще существует в виде какого-то привеска, которым как бы вовсе даже и не хочет европейская наша Россия интересоваться"; а ведь "Россия не в одной только Европе, но и в Азии ...русский не только европеец, но и азиат. Мало того: в Азии, может быть, еще больше наших надежд, чем в Европе. Мало того, в грядущих судьбах наших, может быть, Азия-то и есть наш главный исход!". Впрочем, характер "поворота" к Востоку, осознания себя евразийской, а значит, также и восточной страной, тоже весьма беспокоил российских мыслителей. В стихотворении "Ex oriente lux" (С Востока свет) В. Соловьев писал:

     О Русь! В предвидении высоком
     Ты мыслью гордой занята;
     Каким ты хочешь быть Востоком:
     Востоком Ксеркса иль Христа?

Другое стихотворение в. Соловьева — "Панмонголизм" — начиналось словами: "Панмонголизм! Хоть имя дико, но мне ласкает слух оно". Их А. Блок взял эпиграфом к своим знаменитым "Скифам". Пробуждение интереса к проблематике "Восток и Россия", как уже отмечалось, было связано в начале XX в. с русско-японской войной и позорным поражением в ней.

Вторая волна интереса к этой теме приходится уже на период после Октябрьской революции. Так случилось, что некоторые российские интеллигенты, эмигрировавшие в Европу (и поселившиеся главным образом в таких странах, как Чехословакия, Болгария), продолжили свои еще до революции начатые исследования по проблемам евразийского характера и судьбы России. Они образовали небольшую группу. Одним из первых ее программных документов стал сборник "Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев", опубликованный в Софии в августе 1921 г. В нем выступили в качестве авторов: известный российский экономист П.Н. Савицкий, философ Г.В. Флоренский, искусствовед П.П. Сувчинский, лингвист и этнограф Н.С. Трубецкой. В 1922 г. была опубликована вторая коллективная книга "На путях. Утверждение евразийцев". В 1926 и 1927 г. мыслители, назвавшие себя евразийцами, опубликовали два документа, имевшие характер манифестов. С 1925 по 1937 г. регулярно выходило в свет периодическое издание — "Евразийская хроника". Кроме названных авторов в публикациях и идейном движении евразийства принимали участие такие известные в России авторы, занимавшиеся в том числе и философией, как Л.П. Карсавин, П.М. Бицилли, Д.П. Святополк-Мирский, Н.Н. Алексеев.

В политическом и идейном отношениях евразийство оказалось в высшей степени противоречивым идейным феноменом. С одной стороны, в сочинениях евразийцев поднимались очень важные проблемы единства России и Востока, которые и в конце столетия не только не потеряли своей актуальности, но, напротив, стали — в соответствии с мудрым предсказанием Достоевского — еще более важными для России. И не случайно один из виднейших современных отечественных исследователей той же проблематики Л. Н. Гумилев, в ряде пунктов подчеркивавший свое несогласие с евразийцами, отмечал высокий уровень некоторых исследований, поддерживал общую тенденцию евразийства—его стремление осознать философско-исторические и иные предпосылки и следствия, вытекающие из евразийского геополитического положения России. С другой стороны, евразийство вскоре после своего формирования вступило в полосу идейно-политического кризиса и раскола. От евразийства отошли наиболее глубокие исследователи — Г.В. Флоровский (ставший в те годы священником и выдающимся российским богословом), историк П. М. Бицилли. Свои разногласия с евразийством они выразили публично, обвиняя оставшихся — прежде всего Д.П. Святополк-Мирского, Л.П. Карсавина, П.П. Сувчинского, С.Я. Эфрона (мужа выдающегося поэта М. Цветаевой) в поддержке большевизма и даже в прямом в сотрудничестве с советской властью. С евразийцами также резко полемизировали Н.А. Бердяев, Ф.А. Степун, Г.П. Федотов.

В чем же состояла программа евразийцев и в чем заключался, выражаясь словами Г.В. Флоровского (это название одной из его критических в адрес евразийского движения статей), "евразийский соблазн"? Этот вопрос мы рассмотрим кратко и только в плане его связи с философскими аспектами проблемы "русской идеи".

1. Борьба с "европоцентризмом", с "романогерманским шовинизмом", с "шовинизмом" "общечеловеческой цивилизации и космополитизма". Н.С. Трубецкой (ученый, внесший заметный вклад в языковедение, в создание так называемой фонологии и в разработку других современных областей филологической науки, с 1923 по 1938г. профессор Венского университета) в пору своего увлечения евразийством в статье "Об истинном и ложном национализме" писал, имея в виду последствия европоцентризма и других болезней европейского духа, заразивших и российскую культуру: «Избавиться от этих последствий интеллигенция европеизированных нероманогерманских народов может, только произведя коренной переворот в своем сознании, в своих методах оценки культуры, ясно осознав, что европейская цивилизация не есть общечеловеческая культура, а лишь культура определенной этнографической особи, романогерманцев, для которой она и является обязательной. В результате этого переворота должно коренным образом измениться отношение европеизированных нероманогерманских народов ко всем проблемам культуры, и старая европоцентристская оценка должна замениться новой, покоящейся на совершенно иных основаниях. Долг всякого нероманогерманского народа состоит в том, чтобы, во-первых, преодолеть всякий собственный эгоцентризм, а во-вторых, оградить себя от обмана "общечеловеческой цивилизации", от стремления во что бы то ни стало быть "настоящим европейцем". Этот долг можно формулировать двумя афоризмами: "познай самого себя" и "будь самим собой"». Самопознание, рассуждал Н.С. Трубецкой, важно не только для отдельной личности, но и для народа в целом. Культура же "должна быть для каждого народа другая. В своей национальной культуре каждый народ должен ярко выявить свою индивидуальность, при том так, чтобы все элементы этой культуры гармонировали друг с другом, будучи окрашены в один общий национальный тон".

Поскольку, как мы увидим в дальнейшем, главное в истории России и в специфике русского национального духа евразийцы видели как раз в объединении европейского и азиатского начал, — постольку критики не без основания указали на кричащее, по их мнению, противоречие этого небезынтересного замысла и резко выраженного требования "отмежеваться от Европы", "безжалостно свергнуть и растоптать кумиры тех заимствованных с Запада общественных идеалов, которыми направлялось до сих пор мышление нашей интеллигенции" (Н.С. Трубецкой), осуществить "выпадение России из рамок европейского бытия" (П.Н. Савицкий). Отсюда критики евразийства, например А. Кизеветтер, делали вывод: "Итак, кажется совершенно ясно, что евразийцы лишь для некоторой стилистической инкрустации упоминают вскользь о сочетании европейских и азиатских начал. Их подлинное устремление направлено на иное: на борьбу с европеизмом". Другое утверждение евразийцев — "в национальных культурах нет общечеловеческих элементов... человечество в своей культурной жизни разбито на взаимно чуждые культурные миры и ..нет и не может быть таких культурных духовных ценностей, которые имели бы значение общечеловеческое" — также признавалось критиками весьма и весьма спорным39. Ибо из утверждения о национальном своеобразии исторических путей и культур отдельных народов и стран ни в коей мере не вытекает, обоснованно возражали критики евразийцев, отсутствие общечеловеческих ценностей — подобно тому, как из тезиса об уникальности отдельного индивида, человеческой личности отнюдь не следует, что отсутствует единая физическая и духовная природа человека.

Н.А. Бердяев считал серьезными и теоретически ценными некоторые идеи евразийцев, например, их стремление бороться за национальную самобытность русского народа против "реакционно-интернационалистской" настроенности некоторой части "денационализированной" российской интеллигенции. Важна и другая бердяевская оценка: евразийцы вскрыли политическую и идейную опасность европоцентризма. Однако они впали в другую крайность: "отношение евразийцев к Западной Европе, — отмечал Бердяев, — превратно и ложно, и подобное отношение заслуживает наименования азиатства, а не евразийства. Но они верно чувствуют, что Европа перестала быть монополистом культуры, что культура уже не будет исключительно европейской, что народы Азии вновь войдут в поток мировой истории". Вместе с тем, продолжал Бердяев, "в евразийстве есть также элементы зловредные и ядовитые, которым необходимо противодействовать. Многие старые русские грехи перешли в евразийство в утрированной форме. Евразийцы чувствуют мировой кризис. Но они не понимают, что окончание новой истории, при котором мы присутствуем, есть вместе с тем возникновение новой универсалистической эпохи, подобной эпохе эллинистической. Национализм есть порождение новой истории. Ныне кончаются времена замкнутых национальных существовании. Все национальные организмы ввергнуты в мировой круговорот и в мировую ширь. Происходит взаимопроникновение культурных типов Востока и Запада. Прекращается автаркия Запада, как прекращается и автаркия Востока... Евразийцы хотят остаться националистами, замыкающимися от Европы и враждебными Европе. Этим они отрицают вселенское значение православия и мировое призвание России как великого мира Востока—Запада, соединяющего в себе два потока всемирной истории... Евразийцы неверны русской идее, они, порывают с лучшими традициями нашей религиозно-национальной мысли".

2. Этой своей борьбой против европейского, межкультурного И общечеловеческого единства евразийцы, действительно, существенно осложнили для самих себя философско-историческое, культурно-аксиологическое доказательство второго своего центрального тезиса — Россия представляет собой "особый мир", она — не Европа и не Азия, а Евразия, стало быть, ее развитие есть результат, итог и путь специфического исторического и культурного синтеза, породившего "серединную", т.е. именно eвpазийскую культуру.

Было бы неверно отрицать заслуги евразийства как специфического исследовательского направления. Евразийцы, стремясь по-своему преодолеть многолетнюю российскую антитезу славянофильства и западничества, привлекли внимание к тому несомненному факту, что в истории становления и развития многонационального российского государства проблема взаимоотношения славянских народностей, а также их отношения к Европе всегда решалась не в отрыве, а в единстве с другой проблемой — взаимодействия народа русского и других славянских народов России с многочисленными" народностями и племенами восточного, туранского происхождения. "Евразийский мир" - не вымысел, а реальность истории. Взаимодействие славянско-российских и азиатских элементов" в культуре, сложный и противоречивый культурный синтез как результат многовекового их сосуществования и взаимодействия-тоже реальность, требующая специального внимания, еще и до сего времени мало изученная. Евразийцы весьма эмоционально воспринимали сложившиеся в исторических дисциплинах в частности в истории культуры, чисто негативное отношение к таким например, периодам истории, как татаро-монгольское иго Например, крупный исследователь так называемой степной, континентальной культуры П.Н. Савицкий писал: "Велико счастье Руси что в момент когда в силу внутреннего разложения она должна была пасть она досталась татарам и не кому другому". Согласно аргументам Савицкого, высказанным в его статье "Степь и оседлость", неверно во-первых, превозносить достижения культуры России до татарского нашествия, во-вторых, не видеть, сколь много россияне заимствовали от татаро-монгольских завоевателей (например, под их влиянием русские создали принудительный государственный центр, заимствовали умение становиться могущественной "ордой"; научились противопоставлять западноевропейскому ощущению моря "монгольское ощущение континента ; прониклись истинно "русским^благочестием" которого и в помине не было до времен "татарщины" и т. д. )

3. Евразийцы приковали внимание к географическим, природно-климатическим, геополитическим и другим элементам которым, с их точки зрения, вообще не находилось места в бытовавших прежде объяснениях специфики исторического развития России и русского национального характера. Что касается "хозяйственно-географических аспектов, то их акцентировал П.Н. Савицкий Он поставил вопрос о духовной и культурной специфике такой категории как добрый хозяин -хозяин земли, фабрики и т.д. "Начало доброго хозяина по утверждению Савицкого, "вправлено в человеческую природу. Вопрос состоит в том, какая из общественных систем предпочтительна для его развития и тем самым может быть рекомендована для России. Савицкий отвергает капитализм, ибо он развивает особый, капиталистический", анонимный тип личности. Но и социализм объявляется неприемлемым, ибо в нем нет места личностному началу хозяина ; в социалистической экономике "хозяйствует" обезличенное начало, и потому она неспособна быть эффективной истинно хозяйской. Для российских условий с многоразличными природными предпосылками хозяйствования не подходят, согласно Савицкому ни капитализм западного типа ни социализм. А подходит новый тип личности и хозяйствования - хозяйнодержавие", которое ставит следующие задачи: Утвердить личность в хозяйстве, не безымянную, но имя рек, не потерявшую, но воспринявшую связь с абсолютом не скованную, но активную - в этом трудность, но в то же время и прелесть хозяинодержавия. Принципам капиталистическим и социалистическим можно и должно противопоставить принципы хозяйные. Проблема хозяинодержавия, в раскрытии своем, устанавливает, в Oтличие от капитализма и социализма, связь хозяйствующей личности с Богом, утверждает богоисповедную, а не безбожную личность... Совокупность посылок и требований, заключенных в проблеме хозяйствования, поддается определению, как система особого рода хозяйственной соборности".

Критики евразийства (Н. Бердяев, Г. Флоровский, Ф. Степун, Г. Федотов, А. Кизеветтер), не отрицая реальности и глубины поставленных проблем европоазиатского синтеза, в то же время указали, кроме ранее перечисленных, на следующие теоретические, методологические, политические просчеты евразийских концепций: создается "натуралистическая теория неизменности культурно-исторический типов"; экономический прогресс тоже подводится под натуралистические, "хозяйственно-географические" толкования; экономику частной собственности, ориентирующаюся на "доброго хозяина", мыслят объединить с "элементарно-патриархальными формами политического устройства"; из-за враждебности западноевропейской модели отвергают ценность демократии, парламентаризма для условий России; провозглашают "апофеоз русско-татарского культурного единения" во время татаро-монгольского ига, что прямо противоречит фактам истории многострадальной России; евразийцы заигрывают с Советской Россией, не видят глубокой внутренней конфликтности "дружбы народов", противоречивости и исторической непрочности основанного на фундаменте большевизма "расцвета и синтеза" национальных культур; евразийцы затушевывают тот факт, что в истории России "евразийский синтез" был элементом имперской, по большей части насильственной политики и что Советское государство в определенном отношении стало ее восприемником, за что, как небезосновательно полагали критики, еще придет суровая историческая расплата.

Вместе с тем критики чутко уловили поистине трагический характер судьбы русского народа и русской интеллигенции, в конечном счете обусловивший противоречивость евразийских трактовок русской идеи. «Россия в развалинах, — писал Г. Флоровский. — Разбито и растерзано ее державное тело. Взбудоражена и отравлена, и потрясена русская душа... В русской смуте открылась снова и поставлена перед нами великая и жуткая задача духовного созидания и воссозидания... Евразийцы духовно ушиблены нашим "рассеянием", утомлены географической разлукой с родиной... Но не в крови и почве подлинное и вечное родство... В этом дурном кровяном почвенничестве отражается внутренняя бездомность и беспочвенность, психология людей, связанных с родиной только через территорию. Но подлинная связь через любовь и подвиг... В их избрании и воле Восток Ксеркса победил Восток Христа, "Восток свыше"... Не смогли и не сумели они понять и разгадать вещий смысл русского искуса, русской судьбы».

В наши дни сочинения евразийцев, как и вообще полемика вокруг русской идеи, обретают особую актуальность. Некоторые слова и тезисы звучат так, как будто они высказаны сегодня. Так, еще в 1952 г. критик евразийства Г.П. Федотов прозорливо предрекал "рост сепаратизмов в СССР", он, в частности, говоря о "сепаратистском характере украинофильства", писал: "На наших глазах рождалась на свет новая нация, но мы закрывали на это глаза". И нам, как и прежде, нужна та уверенность в будущем единой России, которую в начале 50-х годов выразил выдающийся ее сын, изгнанный с родины — философ Г. Федотов: "Finis Russiae? Конец России или новая страница ее истории? Разумеется, последнее. Россия не умрет, пока жив русский народ, пока он живет на своей земле, говорит своим языком".