Прогресс от мифа, через логос, к науке? (Хюбнер К.)

             Курт Хюбнер                                         

ПРОГРЕСС  ОТ   МИФА,  ЧЕРЕЗ  ЛОГОС,  К  НАУКЕ ?

            Вопрос теории науки

 1.  Слово "миф" сегодня обычно употребляется для обозначения  иллюзий или фикций, в конечном счёте, того, что порождено фантазией и скрывает трезвую истину. Поэтому   предикат "миф"  в большинстве случаев можно заменить предикатом "только миф". К такому языковому употреблению пришли потому, что в греческом мифе, откуда ведёт своё происхождение это слово, привыкли видеть нечто такое, что не имеет отношения к действительности. В большинстве случаев это истории о богах, которые, хотя и могут быть известны со школы, всерьёз, естественно, не воспринимаются.

Возникновение таких фантазий получает правдоподобно звучащее объяснение. Их причины частично состоят  в склонности людей мистифицировать вещи, которые их изумляют, частично же в стремлении сгладить незнание. Так, например, естественные явления, которые кажутся загадочными, такие как молния, эффективность полей, утренняя заря, трактуются как знаки божественной мощи или даже непосредственно как боги.                   

Является ли,однако, верным такое распространённое клише в понимании мифа, особенно греческого? Отложим пока ответ на этот вопрос и обратимся прежде всего к логосу, который, как известно, приходит исторически на смену греческому мифу. Этим понятием объединяются греческая философия и связанные с ней науки; движение, которое возникает в VI веке до нашей эры. Его называют Логос, так как в его основе лежит требование для всего дать доказательство, обоснование, разумное объяснение.

           Так, например, досократики утверждали, что в основе всего - вода (Фалес), воздух (Анаксимен), вода, земля, огонь, воздух ( Эмпедокл) и т.д.  На такой основе возникали первые попытки объяснения небесных явлений. Так, например, Гераклит утверждал, что небесные тела, вращающиеся вокруг Земли, представляют собой полые сосуды, в которых собирается разгорающийся огонь. Усилия дать систематическое, выведенное из последних элементов и принципов объяснение были подняты на новую ступень Платоном, поскольку он выделил общую форму, которая была свойственна новому мышлению. У Платона речь шла не столько об общем принципе, из которого без дополнительной помощи каких-либо богов можно было бы вывести воду, огонь и т.д., сколько о том, в чём вообще состоит сущность понятий, которые определяют такие принципы. Так, к сущности понятия  относится способность определять различные свойства, которые относятся к группе вещей. Понятия были для него не простыми представлениями, продуцированными людьми, а образцами, названными идеями, которые действительно существуют в надлунном мире, а видимые вещи являются всего лишь их отражениями. Аристотель сверх этого занимался ещё проблемой сущности предложений и характером их связей. Он обосновал логику как учение о правильных заключениях. Наконец, он пытался найти общие и фундаментальные категории, в которых может быть схвачена структура реальности. К ним принадлежат понятия движения и изменения, а также различные типы причин, среди которых особое значение имеет понятие цели.

         3.   Согласно распространённому ныне мнению, в греческих мифах мы имеем дело с фантазиями и поэтому переход от мифа к логосу был прогрессом. Это вызывает удивление. Разве не абсурдно полагать, что всё  происходит из воды или что звёзды - полые сосуды? Неужели это менее абсурдно, чем вера в богов?  Неужели надлунный мир, где должны, по мнению Платона, существовать понятия как идеи менее фантастичен, чем Олимп, где якобы восседали боги? Разве не преодолена окончательно и не опровергнута физика Аристотеля как греческий миф о природе?  И если вопреки сказанному переход от мифа к логосу понимается как прогресс, то связано это исключительно с  чисто формальным требованием, котороое определяет Логос, а именно, всему находить обоснование и разумное объяснение, чего не достает мифу. Почему усматриваем мы в этом решающий прогресс? Потому что это требование лежит также в основе науки и лишь в ней получает полное развитие.

        Согласно общему мнению, дело обстоит следующим образом. Во-первых, наука представляет собой единственную соразмерную разуму форму постижения  действительности. Во-вторых, Логос уже открыл эту форму, хотя и не наполнил содержанием, соответствующим науке.  В-третьих, переход от мифа к логосу является прогрессом, потому что Логос в отличие от мифа может пониматься как предварительная ступень науки.

     Как можно видеть, о соотношении мифа и логоса  судят на основании конца современной истории. а именно исходя из ныне существующей науки. Представления об этом соотношении соответствуют представлениям, рассматривающим науку в качестве масштаба для суждений о любом виде знаний о реальности.

      4. Ответ на вопрос, является ли переход от мифа к логосу прогрессом, зависит, следовательно, от того,  присущ ли действительно науке  абсолютный масштаб, которым можно измерить этот исторический процесс. Является ли наука действительно единственной присущей разуму формой постижения действительности? Даёт ли она нам действительно единственно возможный ключ, открывающий доступ к истине, согласно которой  миф может быть только фантазией, но Логос может всё же пониматься как предварительная ступень науки? Как можно видеть, вопрос об этом прогрессе есть в сущности теоретико-научный вопрос  -  ибо теория науки есть та дисциплина, которая занимается прежде всего вопросом об отношении науки к действительности и истине.

        Отсюда вытекает следующая диспозиция для нашего дальнейшего обсуждения. Во-первых, должно быть выверено общее суждение о мифе на основе точного сравнения мифа и науки, для того чтобы избежать поверхностного клише и предубеждений. Во-вторых, необходимо проверить, в какой мере верно, что Логос  является разновидностью предварительной ступени науки и в какой мере его можно противопоставлять мифу. В-третьих, должен быть обсуждён вопрос о том, допустимо ли вообще рассмотрение истории духа как линейное движение от примитивных форм к высшим.

           5. Начнём прежде всего с точного сопоставления греческого мифа с наукой. Но почему именно греческого мифа? Не создает ли он впечатление едва ли обозримого многообразия? Однако, несмотря на это многообразие, мы говорим о греческом мифе. Как это возможно? Но разве мы не оказываемся в том же положении, когда пытаемся судить о науке?  Разве не предлагает она нам  постоянно растущее и даже противоречивое многообразие гипотез и теорий?   Тем не менее мы говорим о науке в единственном числе. Очевидно, в различных мифах и многообразных теориях мы усматриваем нечто общее, что позволяет нам охватывать многообразие в том и в другом случае соответсвующим понятием. Это общее, свойственое различным мифам, соответственно теориям, есть их структура.

           Если вы читаете описание исторических событий, в котором боги выступают как важные действующие лица - припомним "Илиаду" Гомера - вы, конечно, понимаете, что здесь речь идёт не о  историко-научном исследовании, а о мифе;  если вы изучаете систематическое объяснение естественных процессов, которое опирается на законы, то знаете, что речь идёт не о мифе, а о естественнаучной теории. При  этом совершенно неважно, каково особое содержание в том и другом случае, верим ли мы в миф, убеждены ли в истинности естественнонаучной теории; единственное. что имеет здесь значение  - это структура; в одном случае мифическая, в другом - научная. Именно потому, что речь идет о структуре как таковой, которая поставляет общую характеристику, она применима не только к греческому мифу. Всё, что далее будет говориться о структуре мифа, относится ко всем мифам, где бы они  ни встречались  - Европе, Южной Америке, на Дальнем Востоке. Под структурой понимают связь, строение и внутреннее членение целого. Целое,  о котором здесь идёт речь, относится ко всей действительности, бытию вообще, представляет собой всеобщий способ рассмотрения действительности и бытия, который свойственен в одном случае мифу, в другом науке; внутреннее членение этого целого  определяется основными элементами соответствующего рассмотрения действительности и бытия и характером их соотношения.Так, для мифа характерно, что он повсюду видит богов, которые всё упорядочивают и формируют. Наука видит повсюду действие естественных законов. Боги в одном случае, естественные законы в другом являются основными понятиями в целостной концепции о действительности, бытии в целом. Если мы хотим сравнить друг с другом миф и науку, мы  должны только отвлечься от частностей их структуры. Такие структуры, которые относятся к бытию в целом, называются онтологиями. Онтология есть учение о бытии. Онтологии есть понятийные структуры, которые описывают бытие в целом. Искомое сравнение структур есть сравнение онтологий.  Мы должны поэтому спросить: какие представления о действительности, бытии в целом, какие онтологии лежат в основе, с одной стороны, мифа, с другой  -  науки.

       6. В отношении науки развёрнутый ответ на этот вопрос даётся в рамках теории науки. 1) Онтологические фундаментальные понятия, на которые опирается наука и с которыми она работает, независимо от конкретного содержания, можно представить систематически. При этом начинают с понятия, которое образует науку в целом, понятия предмета вообще - она имеет дело с научно рассматриваемыми и обсуждаемыми  предметами. Далее следуют понятия, которые указывают как могут быть научно представлены отношения между предметами, например, через естественнонаучные законы; далее следуют понятия о пространстве и времени, ибо очевидно, что все предметы находятся во времени и пространстве. Для того, чтобы теперь сопоставить научную онтологию с мифологической, мы должны спросить: что понимается в мифе под предметом, отношениями между предметами, под пространством, временем и т.д.?  2) Чем отличается миф от представлений, которые имеются в науке?

     Ответ на это можно будет получить лишь тогда, когда будет проанализирован богатейший материал исследований мифа в последние десятилетия. Иначе говоря, иследования мифа (культурологические, этнологические, антропологические, философские и др.) должны быть рассмотрены с позиции теории науки.

      Опираясь, с одной стороны, на исследования мифа, с другой - этот материал нужно упорядочить, расчленить и сформировать так, чтобы стала видна лежащая в его основе онтология. Труд теоретика науки в каждом шаге должен контролироваться исследователем мифа; с другой стороны, деятельность теоретика науки должна превалировать по отношению к деятельности исследователя мифа в том, что касается последнего.

        Я попытаюсь представить результат такого анализа в кратком виде. Лишь если мы таким образом рассмотрим онтологию мифа  в отличие от научной мы сможем судить, является ли она  фантазией, в то время как, напротив, онтология науки соответствует реальности.

         7. Начнём с общего понятия предмета. Что такое предмет? Наука проводит резкое различие между материальными предметами, например объектами физики , и идеальными предметами, в которых мы видим нечто духовное. Миф не знает такого различия.Одни учёные, например, физики или химики. занимаются только материей, тогда как другие, например историки, - идеями и духовными ценностями,  которые повлияли на исторические события; и даже там, где взаимодействие материального и идеального имеет большое значение, например в нейропсихологии, также проводится резкое различение понятий. Для мифа, напротив, всё материальное одновременно определяется как идеальное и наоборот. Ибо всё материальное, земля, небо, море, река, источник, радуга, молния, роща и т.д. представляется как проявление божественного или как знак действий бога, нумен, как говорили римляне; точно так же всё идеальное: любовь, мудрость, нравы,  воинственное чувство, внезапный случай и т.д. - понимается как нумен бога, который в любое время может материализоваться, явив свой индивидуальный облик  - эпифания, как говорили греки. Так, Земля подчиняется богине Гее, небо - Урану, радуга - Ирис, любовь - Афродите или Эросу, мудрость- Аполлону, война - Аресу и т.д.

        Обратимся теперь к общему понятию взаимоотношений между предметами. Наука ищет прежде всего  такие отношения, которые выразимы в естественых законах и исторических правилах. Вопрос о том, что такое естественный закон, нами здесь подниматься не будет. Но что такое историческое правило ? Под историческими правилами понимаются такие правила, которые определяют мышление и поведение людей не так непосредственно как естественнаучные законы, а действуют только в исторически ограниченное время, на  географически ограниченном пространстве. В качестве примера можно назвать поведение римлянина в времена республики, человека времён Барокко, человека научно-технической цивилизации и т.д.; или же можно вспомнить поведенческий кодекс кавалера в Рококо, джентльмена Британской империи прошлого столетия; художественный стиль, правовые и хозяйственные системы, политические идеологии, религиозные ритуалы в античности, средневековьи и современности,  но прежде всего вспомним о правилах языка. Вся наша жизнь с самого начала и до конца, с раннего   утра до  позднего вечера определяется такими историческими правилами. Эти исторические правила в исторических и гуманитарных науках служат  такой  же основой для объяснения повведения людей, какой в естественных науках законы являются основой для объяснения материальных процессов. В противоположность этому, миф сводит все  процессы в природе и человеческом обществе к определённым нуминозным исходным событиям, к постоянно повторяющимя архетипам или архаи, как говорили греки. Так, рождение дня из ночи рассматривается как священное прасобытие, которое постоянно  повторяется; ритмы времён года основаны на постоянном повторении похищения Персефоны   (дочери Деметры), Гадесом, богом подземного мира (чем объясняется зима) и её возвращение на Землю (чем объясняется наступление весны). С другой стороны, Афина первоначально показала людям как выращивать оливковое дерево, как делать посуду; Зевс принёс людям обычаи и нравы; Арес показал как нужно сражаться; с Эросом в мир пришла любовь и т.д. Также и здесь речь идёт об архетипах, прасобытиях и нуминозных образцах, которые должны повторяться людьми, в соответствии с определёнными ритуальными предписаниями.

         В силу необходимой краткости, я ограничусь только на различиях    между мифом и наукой в представлениях о времени. Примечательно, что  именно научные представления являются нечёткими, а мифические, напротив, однозначными. В классической механике отсутствует направление времени в том смысле, когда мы говорим: время течёт от прошлого в будущее; с другой стороны, термодинамика и основывающаяся на ОТО космология не исключают циклического времени, в котором могут повторяться прошлые состояния. Наконец, в квантовой механике имеются явления, которые могут трактоваться как просходящие в противоположном временном направлении, т. е. от настоящего к прошлому. 3)В противоположность этому архаи, прасобытие мифа упорядочено не в известном из повседневности временном потоке; в противополождность ему оно скорее нечто трансцендентное, должно существовать в утопическом пространстве вечной тождественности, вне мира, как идеи Платона. Точно так же как для Платона вещи есть отражения идей, как воск, сохраняющий отражение печати, так архаи отпечатывает, первоначальную временную последовательность событий, так что они постоянно повторяются  в отражённой форме. Мы можем рассчитать последовательность вёсен в  доступном для нас временном представлении - и тем не менее в каждой весне находит своё выражение весна как прасобытие возвращающейся Персефоны и в ней повторяется; точно также в ремесле изготовления посуды снова и снова повторяется не локализируемое прасобытие.

        8. Я смог дать здесь только очень краткий очерк структуры и онтологии мифа и науки. Однако я надеюсь, этого достаточно,чтобы перейти к главному вопросу о том, является ли онтология мифа, как принято думать, продуктом фантазии, в то время как наука предлагает картину,соответствующую действительности в целом. Нам должно быть ясно, что в ответе на этот вопрос  уже выражается суждение о мифе вообще. Ибо любая его деталь, любое его высказывание или действие возможно только на основе религиозной онтологии и от неё зависит. Но только в этих деталях познаётся структура мифа. Если боги в принципе есть не что иное как химеры, тогда миф также химера, аналогично тому как вся наука - продукт фантазии, если естественнонаучные законы и  исторические правила являются лишь продуктами фантазии. Онтология есть рамки, в которых всё данное чувственно воспринимается, духовно толкуется, обрабатывается, расчленяется, формируется; она представляет собой нечто вроде координатной системы, в которой всё упорядочивается. В этом смысле критическое сопоставление мифа и науки редуцируется к сопоставлению лежащих в их основе онтологий.

     Сегодня распространено мнение: онтология науки, в отличие от мифа поставляет верную картину реальности, так как строится на трезвых, эмпирических основах, доказывая это практическим успехом, особенно в области естествознания.

     9. Но что понимает наука под трезвыми, эмпирическими основами? Обоснование своих высказываний фактами.  Это звучит на первый взгляд достаточно прозрачно, однако, как нас учит теория науки, скрывает за собой большие сложности.  Дело в том, что большинство или, по крайней мере, важнейшие научные факты покоятся не на простых чувственных восприятиях  как цветок, радуга или молния, научные факты являются продуктом истолкования. Истолкования постольку, поскольку предполагают наличие теории, для того чтобы мы вообще поняли, что подразумевается под высказываниями о фактах. Когда говорят об измерении электрического тока, длины волны, температуры и т.д., речь идёт не о том, что непосредственно можно видеть, воспринимать, а о том, что уже предполагает наличие сложных знаний,  прежде всего гипотез об электромагнитных, оптических, термодинамических законах. Можно, правда, утверждать, что эти законы якобы уже подтверждены какими-либо эмпирическикими фактами, но тогда в круг обоснования будут лишь втянуты новые законы и гипотезы. Такое обоснование нельзя продолжать бесконечно, на какой-то группе предпосылок нужно остановиться, однако сама она уже не будет подтверждаться какими-либо эмпирическими фактами, а будет принадлежать к априорным условиям и предпосылкам, которые вообще делают возможным истолкование фактов. К их числу относятся, например, самые общие предпосылки о том, что все природные процессы имеют причину, а также ряд других , которые образуют онтологию науки.

        Удивительно, но все эти особенности научной онтологии харктерны также и для мифа. Один пример: в “Мозаиках” Гомера говорится, что взбешённому от ярости Ахиллесу явилась Афина. Тот, кому является Афина, должен руководствоваться благоразумием. Овладевший собой Ахиллес засунул опять в ножны уж было приготовленный меч. Как можно видеть, Ахиллес воспринял факт в нерасторжимой связи с мифологическим толкованием. Было бы ошибкой полагать, что аналогичный процесс можно истолковать научно без дополнительных предпосылок, как явление Богини ( ведь этим подразумевается не что иное как нуминозное воздействие в человеке). Психологическая трактовка и объяснение, которое здесь осуществляется, ведётся ведь по другой интерпретационной схеме, с применением определённых законов, например, о темпераменте Ахиллеса, а не с применением архетипических нуминозных правил, определяющих поведение Ахиллеса в определённых обстоятельствах. Только по видимости одинаковые процессы входят в координатную систему мифической и научной онтологии. В одном случае речь идёт о психологическом, в другом - о нуминозном поведении Ахиллеса. Таким образом, онтология есть инструмент, с помощью которого организуется опыт: в трактовках, в объяснениях фактов, в проверках, связанных с ними правил;  в характере вопросов, которые вообще задают действительности, в характере ответов, которые получают.

       Отсюда следует, что мифическое есть такая же опытная система как наука. Под опытной системой понимается не что иное как  установленные посредством основных  понятий или основных представлений рамки, внутри которых отражается опыт описанным образом. Но это означает, что не только   в науке, но и в мифе можно опираться на эмпирическую основу, хотя и в различных рамках, Как мы только что видели, посредством соответствующей онтологии определяется то, что следует понимать под предметом, связью между предметами и вообще под фактом, под объяснением или подтверждением посредством фактов. Но именно потому, что мы определяем онтологию вообще лишь в том плане, что она означает восприятие опыта в определённых рамках, она сама не выводима из опыта. Как предпосылка опыта, который возможен лишь в определённых рамках, представляет она собой нечто априорное.

    Кратко это означает: эмпирическое и тем самым апостериорное разделение между мифом и наукой не может быть осуществлено и сама такая попытка  была бы абсурдной.

    Ещё и сегодня излюбленный аргумент гласит:  суждения  науки о мифе оправданы потому, что она демонстрирует огромный практический успех. Давно уже катится по миру волна технического прогресса, которая преобразовала наши материальные условия существования. Что может этому противопоставить миф?

  На это можно ответить двояко:  во-первых, практический успех не есть доказательство истинности теории или онтологии, потому что речь идёт о подтверждении выводов из теорий или онтологий как посылок, а вывод  не говорит нам об истинности  посылок.  Во-вторых, также  и мифические культуры имели необыкновеннную практическую эффективность, что вытекает из того, что были возможны величайшие технические революции. Я напомню только о переходах от века бронзы к железу, к агрикультуре; мифические правила регулировали общую практическую жизнь также и позже, в античности. Наконец, в третьих, что важнее всего: практический успех мифа не сопоставим с практическим успехом науки, потому что оба вытекают из различных онтологических рамок, ведущих к различным практическим результатам, служат разным практическим целям. Целесообразность индустриального общества в  современности всё более ставится под вопрос, и если современная философия своей основной задачей считает охрану природы, то сталкиваемся мы здесь опять с мифическим. Нельзя упрекать миф в том что он чего-то не достиг, если он и не хотел этого достигать.

       11. После этого сопоставления науки и мифа, я хочу обратиться к  диспозиции, которая дана в начале моего доклада, а именно к логосу. Если логос, как широко принято считать, есть только донаучное явление, тогда миф подчинён ему так же мало, как и науке и о прогрессе от мифа к логосу не  может идти и речи. Однако является ли логос только донаучным явлением?

       По отношению к некоторым его проявлениям несомненно. Напомню только уже упоминавшияся пример о взглядах Гераклита на природу звёзд. Эти взгляды имеют научный характер уже потому, что они могут быть научно опровергнуты. Однако прежде всего мы должны спросить, следует ли принцип логоса ( искать для всего доказательство, обоснование, разумное объяснение), понимать в том же самом смысле, как это имеет место в науке. Фактически ведь та предметная область, к которой применяется логос со своим принципом, ближе к мифу, нежели к науке. Досократики говорили, правда, об элементах воды, воздуха, огня и т. д., однако понимали под этим вряд ли их чисто физические проявления. Гегель говорил поэтому о "спекулятивной воде" Фалеса, желая тем самым подчеркнуть  их отличие от чисто материалистических взглядов. Я упоминаю это, не имея возможности, в силу недостатка места, подробно показать, что тезис о происхождении всего из воды соответствует мифическим представлениям о процессе рождения. Также и платоновские идеи вряд ли можно отождествить с тем, что в науке понимается под понятием; скорее они ближе к богам. Вообще миф у Платона играет решающую роль. Названный принцип логоса действует у него только по отношению ограниченной области, но корни логоса и его предел видит он не в нём самом, а  во вне: согласно платоновскому пониманию его корни лежат в мифической силе эроса, а именно стремлении и любви к сверхчувственным идеям, в то время как его конец  в упоительном и неземном созерцании самих идей, событии, сопоставимом с мифической эпифанией богов. В платоновских произведениях можно усмотреть форму спасения мифа посредством логоса: разве не сам логос, который от диалога к диалогу вскрывает свои кричащие слабости, словно признаёт всеохватность мифического. И не ведёт ли аристотелевский, обязанный логосу, довольно сложный путь доказательства, опять к богам, якобы движущим сферы?

      Однако между логосом и мифом существует непроходимая пропасть.  Ибо при применении принципа логоса к предметной сфере мифа  не только утрачивается живое многообразие мифа и ослабляется систематизирующее единство и абстрактная понятийность, но миф подчиняется трансцендентности, которой чужда его направленность на чувственно воспринимаемое. Так, на вершине платоновской систематики идей находится идея блага, которую невозможно созерцать. У Аристотеля  боги, которые движут сферы, подчинены единому богу, который является высшей и последней причиной движения, сам недвижим и пребывает в абсолютной трасцендентности.

      Благодаря этому выступает не только отличие между мифом и логосом, но может быть правильно понято отличие между логосом и наукой. Ибо оказывается, что обычная формулировка принципа логоса неточна, приводит к недоразумениям и скорее должна гласить:  следует искать доказательства для высшей трансцендентности и демонстрировать связи обоснования, согласно которым всё в конечном счёте имеет общие корни в трансцендентном, будь то благо, бог или что-либо ещё. В этом смысле логос есть метафизика в классическом  понимании  слова. Но если мы сравним эту метафизику с онтологией, которая лежит в основе науки, тогда мы увидим, что их миры различны и что только шаткая формулировка основного принципа, лежащего в основе логоса, навязывает мнение, что логос есть разновидность до-науки. Ибо научная онтология характеризуется именно тем , что  освобождается от всего трансцендентного.

      Однако метафизика логоса не что иное как онтологический концепт.  Поэтому заканчивается также сравнение между мифом и греческим логосом с одной стороны и греческим логосом и наукой с другой стороны точно так же, как между мифом и наукой: переходы от мифа к логосу и от логоса к науке были не прогрессом, а переходами к новым аспектам реальности.

           12. История духа, таким образом, не должна, ( здесь я перехожу к последнему пункту) пониматься как линейное движение от примитивного к высшему. Она демонстрирует скачки и повороты, в которых общее направление полностью изменяется. Впечатление подъёма к вершине, как было замечено в начале доклада, возникает лишь благодаря тому, что мы рассматриваем историю с её конца, а именно, от научно-технической эпохи.

        Здесь возникает однако вопрос , как объяснить эти скачки и повороты к новым аспектам реальности. Какое объясняющее понятие должны мы положить в основу ответа?  Научное, метафизиченское или мифическое? Как только мы применим одно из них, всё  прочее понимание действительности будет рассматриваться в свете соответствуюшщей онтологии и будет закрепляться в представлении, будто только она истинна и поэтому люди в той или иной степени всегда ей руководствовались. Для этого однако нет теоретических оснований.

         13. Но если мы должны отказаться от позиции выносящих приговор истории, что означает тогда наша современная жизнь?  Мы живём ведь в научную эпоху, миф и логос давно исчезли с исторической арены и ничто не может пробудить их к жизни.

        Такая оценка покоилась бы однако на заблуждении. Это заблуждение, потому что именно в нашем экзистенциальном опыте мы неизменно думаем мифически:  в нашем отношении  к рождению и смерти, в любви,  в отношении к природе, в восприятии искусства и религии. Здесь мы повсюду сталкиваемся  с мистерией бытия и вряд ли научное просвещение сможет что-либо изменить. Современный человек живёт, так сказать, во многих мирах: научно-техническом мире, который господствует в его повседневности и профессиональной деятельности, однако без труда и непроизвольно оказывается в другом мире, когда любуется пейзажем или мифическим колдовством искусства, посещая церковь, совершено независимо от того, является человек верующим или нет в узком смысле слова. Все эти различные способы переживания мира живут в  нём, и только от ситуации зависит, когда они актуализируются. В этой постоянной смене точек зрения выражается также то, что научная эпоха, с одной стороны прославляется как насыщенная  неисчислимымим благами, с другой стороны, сверхрационализация ведёт к опустыниванию жизни, которое всё более воспринимается как невыносимое.

      Заблуждение,  о котором  я говорю, опасно тем, что оно мифическую сторону нашей жизни только вытесняет, не снимая, и содействует тем самым иррациональной атмосфере. Я напомню о политических псевдомифах недавнего прошлого и современности, некоторых явлениях движения "новый век", модного культа матери и его ритуалах в феминизме.

           Однако тяжелейшим заблуждением было бы также полагать, что минувший мир логоса нас больше не касается. Ведь свойствнная ему метафизика, которая нам открыла глаза на то. что есть вообще онтология, пыталась быть учением о сущем в целом. Греческая метафизика навсегда остюанется неуничтожимой парадигмой, на которую ориентируется философия, открывая нам глаза на онтологическое понимание всех концепций действительности. Только через сравнительное изучение онтологий, для чего античная метафизика образует необходимую предпосылку, позволяет нам  не оставлять без критики наш собственный опыт, понимая, что последнее обоснование всегда может быть только метафизическим.

        Только если мы сохраняем открытым подход к прошлому и его различным возможностям рассматривать мир,  мы можем сохранить критическую дистанцию к современности и предотвратить слепоту. Однако перед нами ещё стоит задача вырваться из современной односторонности и преобразовать нашу действительность на основе триады мифа, метафизики и науки.

Примечания:

1   К.  Хюбнер, Критика научного разума. М., 1994

2   K. Hьbner, Die Wahrheit des Mythos , Mьnchen , 1985

3   K. Hьbner, Ьber verschiedene Zeitbegriffe in Alltag, Physik und Mythos, in: F.M. Korff (Hrsg.) , Redliches Denken, Festschrift fьr G.-G. Grau, Stuttgart,1982.