Часть 2.

ОТДЕЛ ВТОРОЙ

ОБЪЯСНЕНИЕ ПОНЯТИЯ НАУКОУЧЕНИЯ

§3

Я называю научным объяснением какого-нибудь понятия (а ясно, что здесь может быть речь не о каком другом, как об этом высшем из всех объяснений), когда указывают его место в системе человеческих наук вообще, т. е. показывают, какое понятие определяет ему его место и какому другому оно определяется через него. Но понятие наукоучения так же мало может иметь места в системе всех наук, как понятие знания вообще. Скорее оно само есть место для всех научных понятий и указывает им место в себе самом и через посредство самого себя. Ясно, что здесь идет речь о гипотетическом объяснении, т. е. вопрос ставится так: предполагая, что уже существуют науки и что есть в них истина (чего вовсе нельзя знать до общего наукоучения), как относится имеющее быть установленным наукоучением к этим наукам?

Также и на этот вопрос ответ заключается в простом понятии наукоучения. Науки относятся к нему, как обоснованное к своей основе; оно не указывает ему его место,

33

но оно указывает всем им их место в себе самом* и1 через самого себя. Соответственно с этим здесь надлежит сделать только дальнейшее развитие этого ответа.

1) Наукоучение должно бы было быть наукой всех наук. Отсюда прежде всего возникает вопрос: как оно может поручиться, что обосновывается не только науки известные и до сих пор изобретенные, но и все могущие быть изобретенными и возможные и что им исчерпана вся область человеческого знания?**.

2) Оно должно было бы в этом отношении давать всем наукам их основоположения. Соответственно с этим все положения, которые суть основоположения в какой-либо отдельной науке, суть вместе и внутренние положения на-укоучения; одно и то же положение следует рассматривать с двух точек зрения: как положение, содержащееся в наукоучении, и как основоположение, стоящее во главе частной науки. Наукоучение выводит дальнейшие заключения из положения как содержащегося в нем; и частная наука умозаключает из этого же положения как своего основоположения. Таким образом, или в обеих науках мы имеем одно и то же: все частные науки содержатся в наукоучении не только по своим основоположениям, но и по своим выведенным положениям, и нет никаких частных наук, есть только части одного и того же наукоучения; или же в обеих науках заключают различным образом, что тоже невозможно, так как наукоучение должно давать всем наукам их форму; или должно прибавиться к положению наукоучения еще нечто, что, впрог чем, не может быть заимствовано откуда бы то ни было, кроме наукоучения, если это положение должно стать основоположением частной науки. Возникает вопрос, каково же это привходящее, или же — так как это привходящее составляет сущность различия — какова определен-

* Собственно, не в наукоучении, но в системе знания, отображением которой оно должно быть. (Авторская заметка на полях.) '* Это против Энезидема. (Авторская заметка на полях.)

34

ная граница между наукоучением и каждой частной наукой?

3) Наукоучение должно далее определить в этом же отношении всем наукам их форму. Как это может произойти, уже указано выше. Но на нашем пути выступает другая наука под именем логики, с такими же притязаниями. Следует разрешить спор между обеими, надлежит исследовать, как наукоучение относится к логике.

4) Наукоучение само есть наука, и выше уже определено, что оно в этом отношении должно дать. Но поскольку оно — просто наука, знание в формальном значении слова, оно — наука о чем-нибудь; оно имеет некоторый предмет, а из вышесказанного ясно, что этот предмет —.не иной, как система человеческого. знания вообще*„. Возникает вопрос, как относится наука, как наука, к своему предмету как таковому.

§ 4. В КАКОЙ МЕРЕ НАУКОУЧЕНИЕ МОЖЕТ БЫТЬ УВЕРЕНО, ЧТО ОНО ИСЧЕРПАЛО ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ ВООБЩЕ?

Бывшее доселе человеческое знание, истинное или воображаемое, не есть человеческое знание вообще. Положим, что некоторый философ действительно охватил первое и мог бы дать доказательство путем совершенной индукции, что оно содержится в его системе, он этим еще далеко не выполнил бы задачу философии вообще; ибо как мог бы он посредством своей индукции из предыдущего опыта доказать, что и в будущем не будет сделано открытие, которое не подойдет под его систему? Не более основательным выходом было бы утверждение, что он хотел

Ибо оно спрашивает: 1) Как возможна наука вообще? 2) Ее притязание — в том, чтобы исчерпать человеческое познание, построенное на одном единственном основоположении. (Авторская заметка на полях.)

35

исчерпать только возможное для настоящей сферы человеческого существования знание; ибо если его философия имеет значение только для этой сферы, то он не знает никакой другой возможной сферы, не знает, следовательно, и ее границ, которые должны быть исчерпаны его философией; он произвольно провел границу, значимость которой едва ли может быть доказана чем-нибудь другим, как только предыдущим опытом, которому всегда может противоречить, даже в указанной сфере, будущий опыт. Человеческое знание вообще должно быть исчерпано, это значит, что должно быть безусловно и необходимо определено, что человек может знать не только на теперешней ступени своего существования, но и на всех возможных и мыслимых ступенях*.

Это возможно только при следующих условиях: прежде всего следует показать, что установленное основоположение исчерпано, а затем что невозможно другое основоположение, кроме установленного.

· Ответ на одно возможное возражение, которое, впрочем, мог бы сделать только популярный философ. (Прибавление к 1-му изд.) Собственно задачи человеческого духа бесконечны как по их числу, так и по объему; их разрешение было бы возможно только через совершенное приближение к бесконечному, что само по себе невозможно, но они таковы только потому, что они даются как бесконечные. Существует бесконечное множество радиусов бесконечного круга, центр которого дан; и как только дан центр, даны и весь бесконечный круг, и бесконечно многие его радиусы. Одна конечная точка последних, правда, лежит в бесконечности; но другая лежит в центре, и эта последняя — обща всем. Центр дан; направление линий также дано, ибо они должны быть прямыми линиями; следовательно, все радиусы даны (единичные радиусы из бесконечного числа таковых определяются через постепенное развитие нашей первоначальной ограниченности, как долженствующие быть проведенными; но они этим не даны; даны они одновременно с центром). Человеческое знание бесконечно ли степеням, но по качеству своему оно совершенно определяется своими законами и может быть вполне исчерпано. Задачи ставятся и должны быть исчерпаны, но они не разрешены и не могут быть разрешены. (Последнее предложение включено из авторской заметки на полях.)

36

Основоположение исчерпано, если на нем построена полная система, т. е., если основоположение необходимо приводит ко всем установленным положениям я все установленные положения необходимо снова приводят к нему. Если в целой системе не встречается положения, которое может быть истинно, если основоположение ложно, или ложно, если основоположение истинно, это будет отрицательное доказательство того, что никакое положение не является излишне взятым в систему; ибо то, которое не принадлежало бы к системе, могло бы быть истинным, если основоположение ложно, и ложным, если бы основоположение и было истинным. Если дано основоположение, то должны быть даны все положения; в нем и через его посредство дано каждое отдельное положение. Из того, что мы говорили выше о связи отдельных положений в науко-учении, ясно, что эта наука производит указанное отрицательное доказательство в себе самой и через себя. Им доказывается, что наука вообще систематична, что все ее части связаны в одном-единственном основоположении. Наука есть система, иначе говоря, она закончена, когда далее не может быть выведено ни одно положение, и этим дается положительное доказательство, что в системе нет ни одного недостающего положения. Вопрос состоит только в следующем: когда и при каких условиях может быть выведено какое-либо дальнейшее положение; ибо ясно, что только относительный и отрицательный признак — я не вижу, что может следовать дальше, — ничего не доказывает. После меня может прийти другой, который увидит нечто там, где я ничего не видел. Мы нуждаемся в положительном признаке для доказательства, что дальше безусловно и, необходимо ничего не может быть выведено; и таким признаком может быть только то, что само основоположение, из которого мы исходим, есть вместе с тем и последний результат. Тогда было бы ясно, что мы не могли бы идти дальше, не проделывая сызнова тот путь, который мы уже раз прошли. При последующем установлении науки будет видно, что она действительно проде-

37

лывает этот круг и покидает исследователя у той самой точки, из которой она вместе с ним вышла; что она таким образом также приводит второе положительное доказательство в себе и через себя саму*.

Но если установленное основоположение и исчерпано и на нем построена целостная система, то отсюда еще не следует, что ее исчерпанием исчерпано человеческое знание вообще; разве только мы сначала предположим то, что должно быть доказано, именно, что это основоположение есть основоположение человеческого знания вообще. К такой целостной системе, правда, ничего не может быть ни прибавлено, ни отнято; но что мешает тому, что в будущем, хотя бы даже до сих пор и не было ничего подобного, через умножение опыта достигнут человеческого сознания такие положения, которые не опираются на это основоположение и которые, следовательно, предполагают одно или несколько других основоположений? Короче говоря, почему рядом с этой законченной системой не может находиться в человеческом духе еще одна или несколько систем? Они, правда, не имели бы ни с первой системой, ни между собой ни малейшей связи и хотя бы самой незначительной общей точки, но они и не должны иметь этого, если они образуют не одну, а многие системы. Таким образом, если должна быть удовлетворительно доказана невозможность таких новых открытий, то следует доказать, что в человеческом знании может быть только одна единственная система. Так как это положение, что все человеческое знание представляет одно-единственное связанное в себе самом знание, само должно быть частью человеческого знания, то оно может обосновываться един-

· Наукоучение имеет, следовательно, абсолютную целостность. В нем одно ведет ко всему и все к одному. Оно — единственная наука, которая может быть закончена. Законченность поэтому — ее отличительный признак. Все другие науки бесконечны и никогда не могут быть закончены, ибо они не возвращаются вспять к своему основоположению. Наукоучение может это доказать для всех и дать основание для этого. (Авторская заметка на полях.)

38

ственно на установленном как основоположение человеческого знания положении и никак иначе не может быть доказано, как через него. Этим был бы -- пока, по крайней мере, — добыт тот результат, что другое когда-либо достигшее человеческого сознания основоположение было бы не только другим и отличным от установленного основоположения, но и противоречащим последнему по форме. Ибо при вышеуказанной предпосылке в установленном основоположении должно бы содержаться положение: "В человеческом знании есть одна единственная система". Каждое положение, следовательно, которое бы не должно было принадлежать к этой единственной системе, было бы не только отличным от этой системы, но даже противоречило бы ей уже своим существованием, поскольку эта система должна была бы быть единственной возможной. Оно противоречило бы выведенному положению единственности системы; и, так как все положения этой системы неразрывно связаны между собой, так что, если какое-либо одно из них истинно, необходимо все должны быть истинны, и если какое-либо ложно, необходимо все ложны, — то оно противоречило бы каждому положению системы и в особенности — ее основоположению. Предположим, что и это чуждое положение было бы систематически обосновано вышеописанным способом в сознании, тогда система, к которой оно принадлежит, должна, в силу одного формального противоречия своего существования, противоречить материально первой системе и опираться на основоположение, прямо противоположное первому основоположению; так что если бы первое, например, гласило: я семь я, то второе должно бы утверждать: я семь не я.

Из этого противоречия еще не должна и не может прямо быть выведена невозможность подобного второго основоположения. Если в первом основоположении заключено положение: "Система человеческого знания должна быть единой", - то в нем содержится также и то положение, что этой единой системе не должно ни-

39

чего противоречить; но оба положения - - только следствия из него самого, и как только принимается абсолютная значимость всего того, что из него следует, тем самым уже принимается, что оно есть абсолютно первое и единственное основоположение и безусловно повелевает в человеческом знании. Следовательно, здесь есть круг, из которого никогда не может выйти человеческий дух; и будет совершенно правильным определенно признать этот круг, чтобы не впасть в затруднение когда-нибудь, вследствие неожиданного его открытия. Он заключается в следующем: если положение X есть первое, высшее и абсолютное основоположение человеческого знания, то в человеческом знании есть одна единая система; ибо последнее вытекает из положения X: так как в человеческом знании должна быть одна единая система, то положение X, которое действительно (согласно установленной науке) обосновывает систему, есть основоположение человеческого знания вообще, и основанная на нем система есть эта единая система человеческого знания.

Нет причины выходить из этого круга. Требовать, чтобы он был уничтожен, значит требовать, чтобы человеческое знание было бы совершенно безосновно, чтобы не было ничего безусловно достоверного, но чтобы все человеческое знание было только обусловлено и никакое положение не имело бы значение само по себе, но каждое значило бы только под условием, что значит то положение, из которого следует; одним словом, этим мы утверждаем, что вообще нет истины непосредственной, а есть только истина опосредствованная; ее нет без чего-либо, чем она опосредствована. Кто имеет охоту исследовать, может всегда исследовать, что бы он знал, если было бы "я" не было бы Я, т. е. если бы он не существовал и не мог бы отличить никакое не-Я от своего Я.

40

§ 5. КАКОВА ГРАНИЦА,КОТОРАЯ ОТЛИЧАЕТ ОБЩЕЕ НАУКОУЧЕНИЕ ОТ ЧАСТНОЙ, ИМ ОБОСНОВАННОЙ НАУКИ?

Мы нашли выше (§3), что одно и то же положение не может быть в одинаковом отношении и положением общего наукоучения, и основоположением какой-либо частной науки, но что должно превзойти еще нечто, если оно должно быть последним. То, что должно превзойти, не может быть взято ниоткуда, как только из общего наукоучения, ибо в нем содержится все возможное человеческое знание; но там оно не должно заключаться в положении, которое теперь, через его прибавление, возвышается до степени основоположения частной науки; ибо иначе это положение было бы уже там основоположением, и мы не имели бы границы между частными науками и частями общего наукоучения. Следовательно, должно быть единичное положение наукоучения, которое соединяется с положением, долженствующим стать основоположением. Так как мы здесь должны ответить на возражение, не непосредственно исходящее из понятия наукоучения, но вытекающее из предположения, что, кроме наукоучения, существуют еще отдельные от него науки, то мы можем на него ответить не иначе как также предположением; и мы сделали пока достаточно, показав хотя бы некоторую возможность требуемого ограничения. Что оно дает истинную границу, хотя бы это и было так на самом деле, этого мы здесь не можем, да и не должны доказывать.

Поэтому допустим, что наукоучение содержит те определенные действия человеческого духа, которые он вынужденно и необходимо производит, все равно, условно или безусловно; пусть оно при этом устанавливает, как высшее основание объяснения этих необходимых действий вообще, способность человеческого духа определять себя безусловно, без принуждения и понуждения к действию вооб-

41

ще; таким образом, было бы дано через наукоучение некоторое необходимое и некоторое не необходимое свободное действование. Действия человеческого духа, поскольку он действует необходимо, были бы определены наукоучени-ем, но они не были бы им определены, поскольку он действует свободно. Положим далее, что и свободные действия должны быть определены из какого-либо основания; в таком случае это не могло бы произойти в наукоучении: так как речь идет об определении, это должно было бы произойти в науках, и именно в частных науках. Предмет же этих свободных действий не может быть чем-либо другим, кроме данного через наукоучение необходимого, так как нет ничего, чего бы оно не дало, и оно вообще ничего не дает, кроме необходимого. Поэтому в основоположении частной науки должно быть определено действие, которое оставлено свободным наукоучением: наукоучение дало бы основоположению необходимое и свободу вообще, частная же наука дала бы этой свободе ее определение, и, таким образом, была бы найдена точная линия границы; и, коль скоро некоторое в себе свободное действие получало бы определенное направление, мы бы тем самым переходили из области общего наукоучения в сферу частной науки. Я поясняю это ниже двумя примерами.

Наукоучение дает, как необходимое, пространство и точку как абсолютную границу; но оно предоставляет воображению полную свободу полагать точку где ему угодно. Как только эта свобода — определяется, например, чтобы двигать точку для ограничения неограниченного пространства и этим проводить линию*, - - мы уже не

Вопрос к математикам: "не содержится ли понятие прямизны уже в понятии линии? Существуют ли другие линии, кроме прямых? И не является ли так называемая кривая линия не чем иным, как сочетанием бесконечно многих бесконечно близких точек? Происхождение последней, как пограничной линии бесконечного пространства (от Я как центра проводятся бесконечно многие бесконечные радиусы, которым, однако, наша ограниченная сила воображени

42

в области наукоучения, но в сфере частной науки, которая называется геометрией. Задача вообще ограничивать пространство по определенному правилу или конструкция в пространстве есть основоположение геометрии, и последняя тем самым резко отделяется от наукоучения.

Через наукоучение нам дана, как необходимая, некоторая природа*, которая должна рассматриваться как независимая от нас по своему бытию, и даны законы, по которым она должна быть наблюдаема**; но сила суждения сохраняет при этом свою полную свободу применять или не применять эти законы; или же при разнообразии как законов, так и предметов — применять какой ей угодно закон к любому предмету, например рассматривать человеческое тело как простое вещество, или как организованную,

должна полагать конечную точку; эти конечные точки, мыслимые как одно целое, и есть первоначальная круговая линия), как мне кажется, ручается за это; а отсюда ясно, что и почему: задача измерить ее через прямую линию бесконечна и может быть разрешена только при совершенном приближении к бесконечности. Точно так же отсюда ясно, почему нельзя определить прямую линию. (Примеч. к 1-му изд.)

" Некоторое безусловно независимое от законов простого представления не-Я. (1-е изд.)

Как ни странным это может показаться многим естествоиспытателям, но в свое время будет показано, что можно строго доказать, что они сами вкладывают в природу те законы, которым они предполагают научиться от нее через наблюдение, и что самое малейшее, как и самое величайшее — как строение ничтожнейшей былинки, так и движение небесных тел допускают вывод до всякого наблюдения из основоположения всего человеческого знания. Правда, что никакой закон природы и вообще никакой закон не достигнет сознания, если не дан предмет, к которому он применяется; правда, что не все предметы одинаково необходимы и не все в одинаковой мере должны согласоваться с ними; правда, что никакой единичный предмет не согласуется вполне с ними и не может вполне согласоваться, — но именно поэтому правда то, что мы научаемся им не через наблюдение, но кладем их в основу всякого наблюдения, и что они суть не столько законы для независимой от нас природы, сколько законы для нас самих, как мы должны наблюдать эту природу. (Примечание к 1-му изд.)

43

или как одушевленную животной жизнью материю. Но как только сила суждения получит задачу рассматривать определенный предмет по определенному закону*, чтобы увидеть, совпадает ли он с ним и в какой мере, она уже не свободна, но подчинена правилу; а поэтому мы находимся уже не в наукоучении, но в области другой науки, которая называется естественной наукой. Задача вообще связывать каждый данный в опыте предмет с каждым данным в нашем духе законом природы есть основоположение естественной науки; она вся слагается из экспериментов (но, однако, не из пассивного отношения к беспорядочным воздействиям природы на нас), которыми мы задаемся произвольно и которым природа может соответствовать или не соответствовать, и этим естественная история достаточно отделена от наукоучения вообще.

Таким образом, уже здесь видно то, что мы упоминаем лишь вскользь, -- почему только наукоучение будет обладать абсолютной целостностью, все же прочие науки будут бесконечны. Наукоучение содержит только необходимое; если оно необходимо во всяком рассмотрении, то оно необходимо и в отношении количества, т. е. необходимо ограничено. Все другие науки исходят из свободы как нашего духа, так и безусловно независимой от нас природы. Если это должна быть действительная свобода, если она не должна стоять безусловно ни под каким законом, то ей нельзя приписать и никакой определенной области действия, что было бы возможно только через посредство некоторого закона. Таким образом, от исчерпывающего наукоучения нечего ждать какой-либо опасности для бесконечного совершенствования человеческого духа; оно им не только не уничтожается, но скорее наоборот,

оно им удостоверяется и ставится вне всякого сомнения,

-------------------------------

Например, допускает ли животная жизнь объяснения из неорганической, является ли кристаллизация переходом от химического соединения к организму, одинакова ли или различна сущность магнетической и электрической силы и т. д. (Авторская заметка на полях.)

44

и ему дается задача, которую оно вовек не может окончить.

§ 6. КАК ОТНОСИТСЯ ОБЩЕЕ НАУКОУЧЕНИЕ В ОСОБЕННОСТИ К ЛОГИКЕ?

Наукоучение должно устанавливать форму для всех возможных наук. Это же делает, по обычному мнению, в котором тоже должно быть нечто истинное, и логика. Как относятся между собой обе эти науки, как относятся они в особенности к тому делу, на которое обе притязают?

Как только мы вспомним, что логика должна давать всем возможным наукам только одну форму, наукоучение же не одну форму, но и содержание, нам будет открыт уже легкий путь, чтобы углубиться в это крайне важное исследование. В наукоучении форма никогда не отделена от содержания, а также и содержание — от формы; в каждом его положении то и другое связано теснейшим образом. Если в положениях логики должна заключаться только форма, но не содержание возможных наук, то положения эти не суть вместе с тем положения наукоучения, но совершенно отличаются от них, а следовательно, и вся наука не есть ни само наукоучение, ни даже часть его; как бы странным ни показалось это кому-либо при современном укладе философии, она вообще не философская, но отдельная частная наука, отчего, конечно, достоинство ее не терпит никакого ущерба.

Если она такова, то должно быть обнаружено определение свободы, посредством которого научное мышление переходит из области наукоучения в логику и в котором, следовательно, лежит граница между обеими науками. Такое определение свободы легко показать. Именно в наукоучении содержание и форма необходимо объединены. Логика должна установить только форму, отдельную

45

от содержания; это отделение, так как оно не первоначально, может быть произведено только свободой. Свободное отделение чистой формы от содержания будет, таким образом, тем, что дает бытие логике. Такое отделение называют отвлечением; и, таким образом, сущность логики состоит в отвлечении от всякого содержания нау-коучения.

Но, таким образом, положения логики были бы только формой, что невозможно, ибо в понятии положения вообще содержится, что оно должно иметь и то, и другое -и содержание, и форму (§ 1). Поэтому то, что в науко-учении является только формой, должно быть в логике содержанием; и это содержание должно снова получить общую форму наукоучения, которая здесь, однако, определенно мыслится как форма логического положения. Это второе действие свободы, через которое форма делается своим собственным содержанием* и возвращается к себе самой, называется рефлексией. Никакое отвлечение невозможно без рефлексии и никакая рефлексия -- без отвлечения. Оба действия, мыслимые отдельными друг от друга и рассматриваемые каждое для себя, суть действия свободы; но если оба именно в этом отделении относятся друг к другу, то, при условии одного, другое необходимо; для синтетического же мышления оба суть одно и то же действие, рассматриваемое с двух сторон.

Отсюда вытекает определенное отношение логики к наукоучению. Первая не обосновывает последнее, но последнее обосновывает первую: наукоучение безусловно не может быть доказано из логики, и ему нельзя предпосылать как значимого никакого логического положения, даже закона противоречия; наоборот, всякое логическое положение и вся логика должны быть доказаны из наукоучения, — должно быть показано, что установленные в последнем формы суть действительно формы достоверного содержания в наукоучении. Таким образом, логика полу-

· Формой формы как своего содержания. (1-е изд.)

46

чает свою значимость от наукоучения, но не наукоучение от логики.

Далее, не наукоучение обусловливается ъ определяется логикой, но логика — наукоучением. Наукоучение не получает даже от логики свою форму, но имеет эту форму в себе самом и устанавливает ее только для возможного отвлечения через свободу. Наоборот, наукоучение обусловливает значимость и применимость логических положений. Формы, которые устанавливает последнее, не могут быть применены в обыкновенном процессе мышления и в частных науках к какому-либо другому содержанию, кроме того, которое они уже объемлют в себе в науко-учении, --не необходимо ко всему содержанию, которое они там охватывают, ибо таким образом не возникла бы частная наука, но повторились бы лишь части наукоучения, — но необходимо к части последнего, к содержанию, заключающемуся в том содержании. Вне этого условия построенная, таким образом, частная наука будет воздушным замком, как бы логически правильно ни выводились в ней заключения*.

Наконец, наукоучение необходимо — не как ясно продуманная, систематически установленная наука, но как природная склонность; логика же — искусственный продукт человеческого духа в его свободе. Без первого вообще не было бы возможно никакое знание и никакая наука; без последней все науки были бы только позднее выполнены. Первое - - исключительное условие всякой науки; последняя --в высокой мере благодетельное изобретение, чтобы обеспечить и облегчить научный прогресс.

Я изложу выведенное сейчас систематически на примерах.

А — А — это, без сомнения, логически правильное положение, и, поскольку оно таково, его значение заключается в следующем: если А положено, то А положено. Тут

Таковы докантовские догматические системы, которые устанавливают ложное понятие вещи. (Авторская заметка на полях.)

47

возникают два вопроса: положено ли А? ив какой мере, и почему А положено, если оно положено, — или: как вообще связываются вместе это если и это то.

Положим: А в вышеуказанном положении значит Я и имеет свое определенное содержание; тогда положение будет гласить: Я семь Я; или же - - если Я положено, то Я положено. Но так как субъект положения есть абсолютный субъект, субъект безусловно, то в этом единственном случае вместе с формой положения полагается его внутреннее содержание. Я положено потому, что Я себя положило. Я семь потому, что Я семь. Логика, следовательно, говорит: если А есть, есть А; наукоучение же утверждает: так как А (это определенное А = Я) есть, то есть А. И через это будет разрешен и вопрос: положено ли А? (это определенное А); ответ будет таков: оно положено, ибо оно положено. Оно положено безусловно и необходимо.

Положим, что А в вышеприведенном положении означает не Я, но что-либо другое; тогда из вышесказанного следует усмотреть условие, при котором можно сказать: А положено, — и почему мы уполномочены заключать: если А положено, то оно положено. Именно положение А = А первоначально значимо только для Я; оно выведено из положения наукоучения — Я есть Я; следовательно, всякое содержание, к которому оно применимо, должно находиться в Я и в нем содержаться. Никакое А, стало быть, не может быть чем-либо иным, как только положенным в Я, и, таким образом, наше положение будет гласить: что положено в Я, то положено; если А положено в Я, то оно положено (поскольку именно оно положено как возможное действительное или необходимое), и, таким образом, оно бесспорно истинно, если Я должно быть Я. Если далее Я положено, потому что оно положено, то все, что положено в Я, положено, потому что оно положено; и если только А есть нечто положенное в Я, то оно положено, если оно положено; таким образом, и второй вопрос также получает ответ.

48

§ 7. КАК ОТНОСИТСЯ НАУКОУЧЕНИЕ КАК НАУКА К СВОЕМУ ПРЕДМЕТУ?*

Каждое положение в наукоучении имеет форму и содержание: мы знаем нечто, и есть нечто, о чем мы это знаем. Но и само наукоучение есть наука о некотором предмете, а не сам этот предмет. Следовательно, оно будет вообще со всеми своими положениями формой некоторого, уже до него данного, содержания. Как относится оно к этому содержанию и что следует из этого отношения?

Объект наукоучения есть, по всему предыдущему, система человеческого знания. Она дана независимо от науки о ней, но устанавливается последней в систематической форме. Что же представляет из себя эта новая форма, чем отличается она от той формы, которая должна быть дана до науки, и как вообще отличается наука от своего объекта?

То, что присутствует в человеческом духе независимо от науки, может быть также названо его действиями. Они суть то "нечто", что есть в наличности; они совершаются некоторым определенным способом; через этот определенный способ одно из них отличается от другого; и это отличие есть то, "как" они совершаются. Таким образом, в человеческом духе изначально, до нашего знания, есть содержание и форма, и то и другое неразрывно связаны; каждое действие совершается определенным способом по некоторому закону, и этот закон определяет действие. Если все эти действия связаны между собой и стоят под общими, особенными и единичными законами, то для возможного наблюдателя есть в наличности некоторая система.

Но совершенно не необходимо, чтобы эти действия в самом деле совершались в нашем духе одно за другим по порядку времени в той систематической форме, в которой

Следует заметить, что от этого вопроса мы до сих пор совершенно отвлеклись, так что все предыдущее следует изменить после ответа на него. (Авторская заметка на полях.)

49

они будут выведены как вытекающие друг от друга; так что сначала совершится то, которое содержит в себе все другие и дает высший наиболее общий закон, а затем те, которые менее в себе объемлют, и т. д. Далее, из сказанного совершенно не следует, чтобы все они совершались в чистом, не смешанном виде, так чтобы многие, которые могут быть различаемы возможным наблюдателем, не являлись бы в действительности как одно единое действие; например, если высшим действием интеллигенции* будет полагать себя саму**, то совершенно не необходимо, чтобы это действие было по времени первым, которое достигало бы ясного сознания; и также мало необходимо, чтобы оно когда-либо достигло сознания в чистоте, чтобы интеллигенция*** была способна когда-либо мыслить "Я есть" без того, чтобы в то же время не мыслить ничего другого, что не есть она сама ****.

Тут мы имеем уже весь материал для возможного наукоучения, но не саму эту науку. Чтобы создать последнюю, необходимо еще одно действие человеческого духа, не содержащееся между всеми этими действиями; оно заключается в том, чтобы возвести к сознанию свой образ действования вообще. Так как оно не должно содержаться между теми действиями, которые все необходимы, необходимые же все есть налицо, то оно должно быть действием свободы. Наукоучение, таким образом, поскольку оно должно быть систематической наукой, возникает совершенно так же, как и все возможные науки, поскольку они должны быть систематическими, — через некоторое определение свободы; последняя здесь определяется в особенности к тому, чтобы вообще возвести к сознанию способ действия интеллигенции*****; и наукоучение отличаетс

* Действие человеческого духа. (1-е изд.) Свое собственное существование. (1-е изд.) Человеческий дух. (1-е изд.)

Без того, чтобы в то же время не мыслить, что нечто не есть Я.

"* Способ действия человеческого духа. (1-е изд.)

50

от других наук только тем, что объект последних есть само свободное действие, объект же первого — действия необходимые.

Через это свободное действие нечто, что уже само по себе есть форма, необходимое действие интеллигенции* воспринимается как содержание в некоторую новую форму, в форму знания или сознания; и таким образом, это действие будет действием рефлексии. Указанные необходимые действия выделяются из ряда, в котором они сами в себе могут встречаться, и утверждаются раздельными и чистыми от всякой примеси; таким образом это действие будет также и действием отвлечения; рефлексия невозможна без предварительного отвлечения.

Форма сознания, в которую должен быть воспринят вообще необходимый образ действия интеллигенции**, несомненно сама принадлежит к ее необходимым способам действия; способ действия интеллигенции, несомненно, воспринимается в ней совершенно так же, как и все, что в ней воспринимается; поэтому сам по себе не представляет трудности ответ на вопрос: откуда берется для целей возможного наукоучения эта форма? Но если мы оставим в стороне вопрос о форме, то вся трудность сосредоточится в вопросе о содержании. Если необходимый способ действия интеллигенции*** сам по себе должен быть воспринят в форму сознания, то она уже должна быть известной как таковая, следовательно, уже воспринятой в эту форму; тут мы были бы заключены в круг.

Согласно сказанному выше, этот способ действия вообще должен быть отделен рефлектирующим отвлечением от всего, что не есть он. Это отвлечение происходит через свободу, и философствующая сила суждения**** вовсе не руководится в нем слепым принуждением. Вся трудность, следовательно, заключается в вопросе: по каким

Человеческого духа. (1-е изд.) Человеческого духа. (1-е изд.) Человеческого духа. (1-е изд.) Человеческий дух. (1-е изд.)

51

правилам поступает свобода в этом отделении? Как знает философ*, ^то он должен принять как необходимый способ действия интеллигенции** и что он должен оставить как случайное?***

Этого он безусловно не может знать, пока не возведено к сознанию то, что он еще только должен возвести к нему, что было бы противоречиво. Следовательно для этого действия нет никакого правила, и не может быть никакого. Человеческий дух делает различные попытки; через слепое хождение вокруг да около он приходит к рассвету и уже затем переходит отсюда к светлому дню. Его ведут первоначально смутные чувства**** (происхождение и действительность которых должно изобразить наукоучение); и мы до сих пор не имели бы никакого ясного понятия и были бы все глыбой земли, оторванной от почвы, если бы не начали смутно чувствовать то, что мы только после ясно узнали. — Это же подтверждает и история философии; и мы теперь указали настоящую причину, почему то, что лежит совершенно открыто в каждом человеческом духе и что каждый может схватить руками, если

* Человеческий дух. (1-е изд.)

Как необходимый образ действия интеллигенции. (Прибавление ко 2-му изд.)

'* Как случайное. (Прибавление ко 2-му изд.)

52

Отсюда следует, что философ нуждается в смутном чувстве правильного, или гении, не в меньшей степени, чем поэт или художник, только в другом роде: последний нуждается в чувстве красоты, первый — в чувстве истины, которое несомненно существует.

Один достойный уважения философский писатель рассердился, я хорошо не вижу отчего и почему, на невинные мысли этого примечания. "Пусть оставят пустое слово "гений" канатным плясунам, французским поварам — прекрасным душам, художникам и т. д., а для серьезных наук установят лучше теорию изобретения". Да, это следовало бы сделать, и это, несомненно, будет сделано, как только наука дойдет до возможности такого изобретения. Но в какой мере стоит вышесказанное в противоречии с подобным предприятием, и как же должна быть изобретена сама такая теория изобретения? Не через теорию ли изобретения теории изобретения? А эта как? (Вторая часть этого примечания прибавлена во 2-м издании.)

оно ему ясно представлено, достигло первоначально сознания немногих только после многообразных блужданий вокруг да около. Все философы стремились к указанной цели, все хотели отделить рефлексией необходимый способ действия интеллигенции* от ее случайных условий; и все действительно отделяли ее, только более или менее чисто, более или менее полно. В целом же философская сила суждения двигалась все дальше вперед и все ближе подходила к своей цели.

Так как эта рефлексия — не поскольку она вообще производится или не производится, так как в этом отношении она свободна, но поскольку она производится сообразно законам, поскольку (при условии, что она вообще имеет место) определяется ее род, -- также принадлежит к необходимым способам действия интеллигенции**, то ее законы должны встретиться в системе этих способов действия вообще***, и несомненно возможно впоследствии, по завершении науки, увидать, удовлетворили ли мы этим законам или нет: следовательно, мы могли бы верить, что по крайней мере впоследствии будет возможно очевидное доказательство правильности нашей научной системы как таковой.

Но законы рефлексии, которые мы в процессе научного изучения нашли единственно возможными для установления через них наукоучения****, - - если они и согласуются с теми, которые мы гипотетически предположили как правила нашего действования, - суть сами результат предшествующего применения последних; здесь поэтому открывается новый круг: мы предположили некоторые законы рефлексии и находим теперь в процессе научного изучения те же самые законы как единственно правильные*****, следовательно, мы были совершенно

Человеческого духа. (1-е изд.)

Человеческого духа. (1-е изд.)

В системе человеческого духа. (1-е изд.)

Единственно наукоучение. (Прибавление ко 2-му изд.)

Единственно правильные. (Прибавление ко 2-му изд.)

53

правы в нашем предположении, и наша наука по форме правильна. Если бы мы предположили другие законы, то, без сомнения, нашли бы в науке и другие как единственно правильные*; спрашивается только, согласуются ли они с предположенными или нет; если бы они не согласовались с ними, то было бы совершенно очевидно, что или предположенные, или найденные, или, вернее всего, и те и другие были бы ложны. Мы, следовательно, не можем в таком доказательстве после того, как оно дано, заключать об указанной ложности логического круга, но мы заключаем из согласия предположенного и найденного** о правильности системы. Но это — только отрицательное доказательство, которое обосновывает одну вероятность. Если предположенные и найденные рефлексии не согласуются между собою, то система наверное ложна. Если они совпадут, то она может быть правильной. Но она не должна быть необходимо правильной; ибо, хотя, если в человеческом знании есть только одна система, при правильном умозаключении можно найти подобное согласование только одним единственным способом, все же останется возможным случай, что согласование произведено случайно двумя или более обусловливающими согласование неправильными умозаключениями. Дело обстоит совершенно так, как если бы я делал поверку деления умножением. Если я получу как произведение не желаемую величину, но какую-нибудь другую, то, наверно, я где-нибудь сосчитал неверно; если я получу ее, то вероятно, что я правильно сосчитал, но только вероятно; ибо я мог бы и в делении, и в умножении сделать одну и ту же ошибку, например, в обоих случаях сказать 5x9 = 36; и тогда согласование ничего бы не доказывало. Так же обстоит дело и в наукоучении: оно не есть только правило, но вместе с этим исчисление. Кто сомневается в правильности нашего произведения, не сомневается тем самым в том вечно значимом законе, что надо полагать один множитель столько

Единственно правильные. (Прибавление ко 2-.иу изд.) * Предположенного и найденного. (Прибавление ко 2-му изд.)

54

раз, сколько в другом есть единиц; быть может, этот закон ему столь же близок к сердцу, как и нам: он сомневается только в том, действительно ли мы его соблюдали.

Поэтому даже при высшем единстве системы, которое есть отрицательное доказательство ее правильности, всегда остается еще нечто, что никогда не может быть строго доказано, но может только допущено как вероятное, а именно что само это единство не возникло случайно — через неправильное умозаключение. Можно многими способами повысить эту вероятность; можно несколько раз продумать ряды положений, когда они уже не присутствуют в нашей памяти; можно проделать обратный путь и идти от результата назад к основоположению; можно рефлектировать снова о самой своей рефлексии и т. д. Вероятность будет все больше, но то, что было простой вероятностью, никогда не станет достоверностью. Если мы при этом сознаем, что мы честно исследовали* и не стреми-

· Философ нуждается не только в чутье к истине, но и в любви к ней. Я уже не говорю о том, что он не должен стараться утвердить заранее предположенные результаты софизмами, которые он сознает, но при этом надеется, что они не будут открыты никем из его современников; тогда он сам знает, что не любит истину. Но относительно этого каждый сам себе судья, и никто не имеет права обвинять в этой нечистоте другого, если нет совершенно ясных тому доказательств. Но он должен быть настороже и против непроизвольных софизмов, которым никакой исследователь не подвержен более, нежели исследователь человеческого духа: он должен не только смутно чувствовать, но довести до ясного сознания, как свое высшее правило, то, что он ищет только истину, какова бы она ни была; он должен даже приветствовать ту истину, что вообще нет истины, если только она окажется истиной. Никакое положение, каким бы сухим и каверзным оно ему ни казалось, не должно быть безразличным для него — все должны быть для него одинаково священны, ибо все они принадлежат к системе истины и каждое поддерживает всех. Он никогда не должен спрашивать, каковы будут последствия, но должен прямо идти своей дорогой, каковы бы они ни были. Он не должен бояться никаких трудов и всегда сохранять способность отказаться от труднейших и глубокомысленнейших работ, как только их неосновательность будет ему доказана или будет открыта им

55

лись к получению заранее предположенных результатов, то можно совершенно удовлетвориться этой вероятностью и требовать от каждого, кто сомневается в надежности нашей системы, чтобы он показал нам ошибку в наших умозаключениях, но никогда нельзя притязать на непогрешимость. Система человеческого духа, коей изображением должно быть наукоучение, абсолютно достоверна и непогрешима; все, что в ней обосновано, безусловно истинно; она никогда не заблуждается, и то, что когда-нибудь было или будет необходимым* в какой-либо человеческой душе, — истинно. Если люди ошибались, то ошибка коренилась не в необходимом, но рефлектирующая сила суждения совершила ее в своей свободе, смешав один закон с другим. Если наше наукоучение — удачное изображение этой системы, то оно безусловно достоверно и непогрешимо, как и она; но вопрос именно в том, удачно ли наше изображение и в какой мере**; и этому мы никогда

самим. Если он и тогда ошибется, то это будет лишь та участь, которая доселе постигала всех мыслителей.

* Необходимым. (Прибавление ко 2-му изд.)

* Скромность этого замечания противопоставили последующей большой нескромности автора. Конечно, он не мог предвидеть, с какими возражениями и с каким изложением этих возражений он будет иметь дело, и знал большинство философских писателей далеко не так хорошо, как он теперь их знает; иначе он бы не упустил высказать заранее свой образ мысли также относительно тех случаев, которые действительно наступили. Между тем предыдущее замечание не заключает в себе ничего, что стояло бы в противоречии с его последующим поведением. Выше он говорит о возражениях против его выводов, но так далеко до сих пор еще не дошли его противники; они еще спорят об основоположении, т. е. обо всем том облике, который автор дает философии; но об этом, по глубокому его убеждению тогдашнему и теперешнему, не может быть никакого спора, если только сознают, о чем идет речь; на такое возражение он действительно не рассчитывал. Он говорит о возражениях, которые пытаются придать себе хотя бы видимость основательности, хотя бы видимость того, что оно действительно что-либо показывают доказывают, но ничего подобного нет в возражениях тех, кого якобы поразила его мнимая нескромность. Вот объяснение, необхо-

56

не можем дать строгого, но только обосновывающее вероятность доказательства. Оно будет истинным только, если и поскольку оно удачно. Мы не законодатели человеческого духа, но его историографы — не газетные о нем писатели, а прагматические историки.

Сюда присоединяется еще и то обстоятельство, что система может быть действительно верна в целом, хотя бы отдельные ее части и не имели полной очевидности. Мы можем здесь и там делать неправильные выводы, могут быть пропущены промежуточные положения, доказуемые положения могут быть выставлены без доказательства или доказаны неправильно — и важнейшие результаты все же будут правильны. Это кажется невозможным; кажется, что малейшее уклонение от прямой линии необходимо должно привести к бесконечно возрастающему уклонению: и так было бы несомненно, если бы человек должен был всего, что он знает, достигнуть ясным мышлением; и если бы в нем гораздо более не властвовала без его сознания основная способность разума и новыми отклонениями от прямого пути формально и логически правильного рассуждения не возвращала бы его снова к единственно верному материально результату, которого он никогда не мог бы достигнуть посредством правильного умозаключе-

димости которого автор раньше не мог предположить. Болтовня, творцы которой не приобрели нужных предварительных знаний и не проделали необходимых предварительных упражнений, из которой сейчас же видно, что они не знают, о чем идет речь, которая ведется с лаяньем и визгом, не может произойти от рвения к прогрессу науки и, стало быть, должна вытекать из иных недостойных мотивов (зависти, мстительности, славолюбия, жажды гонорара и т. д.), — подобная болтовня не заслуживает ни малейшего снисхождения, и возражения на нее не имеют отношения к правилам научного спора. Почему не делают эти истолкователи из этого и других подобных мест заключения — единственного, которое может иметь место, — что тон, который им не нравится, произошел только от их тона? (Примечание 2-го изд.)

57

ния из неправильных промежуточных положений*; если бы чувство часто не исправляло через новое отступление от прямого пути рассуждения старые заблуждения и не приводило его вновь туда, куда бы он никогда не возвратился через правильное умозаключение.

Следовательно, если и должно быть установлено общезначимое наукоучение, все же философствующая сила суждения будет в этой области работать для непрерывного его усовершенствования**, она всегда будет заполнять пропуски, оттачивать доказательства и еще точнее определять определения.

К этому я должен добавить еще два замечания: Наукоучение предполагает известными и значимыми правила рефлексии и отвлечения; оно по необходимости должно это делать и не должно этого стыдиться или делать из этого тайну и скрывать это. Оно может выражаться и делать заключения совершенно так же, как и всякая другая наука; оно может предполагать все правила логики и применять все понятия, в которых оно нуждается. Но эти предположения делаются только для того, чтобы стать понятным, следовательно, без извлечения из них каких-либо заключений. Все доказуемое должно быть доказано — все положения, кроме первого и высшего основоположения, должны быть выведены. Так, например, ни логический закон противоположения (противоречия), который обосновывает все анализы, ни закон достаточного основания (нет ничего противоположного, что было бы не равно в чем-либо третьем, и нет ничего равного, что бы не противополагалось бы в некотором третьем), что обосновывает все синтезы, не выведены из абсолютно первого основоположения, но из двух покоящихся на нем основоположений. Оба последние, правда, суть также основоположения, но не абсолютные; в них только есть нечто абсолютное. Эти положения так же, как и логические

* Если бы человек был только мыслящее, но не чувствующее в то же время существо.

** Совершенства. (1-е изд.)

58

покоящиеся на них положения, правда, должны быть не доказаны, но выведены. Скажу еще яснее. То, что устанавливает наукоучение, — это мыслимое и выраженное в словах положение; то в человеческом духе, что соответствует этому положению, есть некоторое его действие, которое само по себе вовсе не необходимо должно быть мыслимо. Это действие не вынуждает нас ничего предполагать, кроме того, без чего оно было бы невозможным как действие; и это предполагается не молчаливо, но обязанность наукоучения — установить это предположение ясно и определенно как такое, без которого будет невозможно действие. Например, пусть будет действие В четвертым в ряду, тогда ему должно предшествовать действие С и быть доказано как исключительное условие его возможности (возможности действия Б*), а последнему, в свою очередь**, должно предшествовать действие В. Действие же А просто возможно: оно совершенно безусловно, следовательно, ему ничего не должно и не может быть предпослано. Но самое мышление действия А есть совершенно другое действие, которое предполагает гораздо больше. Положим, что это мышление будет в ряду установленных действий О, тогда ясно, что для него должны быть предположены А, В, С, и так как это мышление есть первое дело наукоучения, то они должны быть предположены молчаливо. Впервые в положении Б будут доказаны предположения первого; но тогда будет снова предположено многое. Форма науки поэтому постоянно упреждает ее содержание, и это есть вышеуказанная причина, почему наука как таковая имеет только вероятность. Изложенное и изложение заключаются в двух различных рядах. В первом не предполагается ничего недоказанного; для возможности второго должно быть необходимо предположено нечто, что может быть доказано только впоследствии.

Рефлексия, которая господствует во всем наукоучении, поскольку оно есть наука, есть представление; но отсю-

Возможности действия О. (Прибавление 2 изд.) В свою очередь. (Прибавление 2 изд.)

59

да отнюдь не следует, что все, о чем мы рефлектируем, — также только представление. В наукоучении представляется Я; но из этого не следует, что оно представляется только в качестве представляющего*: в нем могут быть найдены и другие определения. Я как философствующий субъект — бесспорно, только представляющее; Я как объект философствования может быть еще чем-либо сверх того. Представление есть высшее и абсолютно первое действие философа как такового; абсолютно первое действие человеческого духа, конечно, может быть иным. Что оно будет таким, это вероятно до всякого опыта уже потому, что представление может быть совершенно исчерпано, и его способ действия абсолютно необходим, а следовательно, должен иметь последнее основание своей необходимости, которое, в качестве последнего основания, не может иметь никакого высшего над собой. При этом предположении наука, достроенная на понятии представления, может быть в высокой мере полезной пропедевтикой к науке, но она не может быть самим наукоучением. Но из выше данных объяснений твердо вытекает, что все способы действия интеллигенции**, которые наукоучение должно исчерпать, могут достигнуть сознания только в форме представления — только в той мере и в том виде, в каком они представляются.

Представляется только интеллигенцией. (1-е изд.) * Человеческого духа. (1-е изд.)

60

ОТДЕЛ ТРЕТИЙ

ГИПОТЕТИЧЕСКОЕ РАЗДЕЛЕНИЕ НАУКОУЧЕНИЯ*

§8

Абсолютно первое основоположение должно быть обще всему наукоучению, ибо оно должно обосновать не только часть человеческого знания, но все знание. Разделение возможно только через противоположение, члены которого, в свою очередь, должны быть равны некоторому третьему.

Положим, Я будет высшим понятием, и Я противополагается не-Я, тогда ясно, что последнее не может противополагаться без того, чтобы быть положено, и притом быть положено в высшем понятии — в Я. Таким образом, Я подлежало бы рассмотрению с двух точек зрения: как такое, в котором полагается не-Я, и как такое, которое противополагается не-Я, и следовательно само полагается в абсолютном Я. Последнее Я должно быть, поскольку оба полагаются в абсолютном Я, равно в нем не-Я и в том

Весь третий отдел с послесловием отсутствует во 2 изд. Он не напечатан и в Полном собрании сочинений Фихте. (Прим. ред.)

61

же отношении ему противоположно. Это могло бы быть мыслимо только при условии чего-то третьего в Я, в чем оба были бы равны, и это третье было бы понятием количества. Оба имели бы количество, определимое своим противоположным*. Или Я определяется через не-Я (по своему количеству); оно постольку зависимо; оно называется интеллигенцией, и часть наукоучения, которая говорит о нем, есть его теоретическая часть; она обосновывается на выводимом из основоположений и доказываемом ими понятии представления вообще.

Но Я должно быть определено абсолютно и безусловно через себя самого: если оно определяется через не-Я, то оно не определяет себя самого, что противоречит высшему и абсолютно первому основоположению. Чтобы избегнуть этого противоречия, мы должны допустить, что не-Я, которое должно определять интеллигенцию, само определяется через Я, которое в этом действовании не будет представляющим, но будет иметь абсолютную причинность. Но так как подобная причинность должна совершенно упразднить противолежащее не-Я, а с ним вместе и от него зависящее представление, то допущение ее противоречит второму и третьему основоположению, и она должна быть представлена как противоречащая представлению, как непредставимая, как причинность, которая не есть причинность. Но понятие причинности, которая не есть причинность, есть понятие стремления. Причинность мыслима только под условием законченного приближения к бесконечности, что само по себе немыслимо. Это оказавшееся необходимым понятие стремления кладется в основу второй части наукоучения, которая называется практической.

Эта вторая часть сама по себе — самая важная; первая, правда, не менее важна, но только как основание для второй и потому, что вторая совершенно непонятна без

Только понятия Я, не-Я и количества (предела) безусловно априорны. Из них выводятся через противоположение и сравнение все другие понятия.

62

О понятии наукоучени

нее. Во второй части теоретическая часть впервые получает свое определенное ограничение и твердое основание, поскольку установлением необходимого стремления дается ответ на вопросы: почему мы должны вообще представлять при условии наличности воздействия; по какому праву относим мы представление к чему-то вне нас как к его причине; по какому праву мы вообще принимаем совершенно определенную законами способность представления (каковые законы представляются не как внутренние законы способности представления, но как законы стремящегося Я, применение коих обусловлено воздействием противоборствующего не-Я на чувство). В этой части обосновывается новая, совершенно определенная теория приятного, прекрасного и возвышенного, закономерности природы в ее свободе, учения о Боге, так называемого обычного человеческого рассудка и естественного чувства правды и, наконец, естественное право и учение о нравственности, основоположения коих не только формальны, но и материальны. Все это — через установление трех абсолютов. Одного — абсолютного Я и самоданных законов, представимых при условии некоторого воздействия не-Я; другого — не-Я абсолютного, независимого и свободного от всех наших законов, представимого при условии, что оно выражает их положительно или отрицательно, но всегда в конечной степени; и, наконец, абсолютной нашей способности — определятьв меру воздействия Я и не-Я, — представимой под условием, что она отличает воздействие не-Я от действия Я.

Академическим гражданам, согражданином которых я считаю за честь быть в скором времени, известно из объявлений о лекциях, какие чтения я предполагаю вести о науке, понятие которой я здесь пытался развить; и я только могу им об этом сказать, что я надеюсь дать им для обеих ее частей печатное руководство на правах рукопи-

63

си для моих слушателей*. Избранные мною лекционные часы я укажу после моего прибытия в обычном месте.

Я должен выяснить еще один вопрос.

Как вам, без сомнения, известно, науки изобретены не для праздного занятия ума и не для потребностей утонченной роскоши. В последнем случае ученый принадлежал бы именно к тому классу, к которому принадлежат все такие живые орудия роскоши, которая есть только роскошь, да и в этом классе его первенство было бы спорно. Все наше исследование должно идти к высшей цели человечества, — к облагораживанию рода, коего мы сочлены; от питомцев наук должна распространяться, как из центра, человечность в высшем смысле этого слова. Каждый прирост, который получает наука, умножает обязанности ее слуг. Поэтому делается все необходимее серьезно ответить на следующие вопросы: каково, собственно, назначение ученого? Какое ему отведено место в порядке вещей? В каком отношении находятся ученые между собой, к другим людям вообще и в особенности к различным отдельным сословиям последних? Как и какими средствами могут они всего лучше выполнить обязанности, налагаемые на них этими отношениями, и как они должны подготовить себя к этому уменью? На эти вопросы я и попытаюсь ответить в своих публичных чтениях, которые я объявил под названием "Мораль для ученых"6. Не ожидайте от этих бесед систематической науки; недостатки ученых чаще обнаруживаются в действовании, чем в знании. Позвольте нам скорее соединяться в эти часы как обществу друзей, которых соединяют более нежели одни узы, чтобы взаимно ободрять друг друга высоким, пламенным чувством наших общих обязанностей.

64