Часть 4.

своими преемниками, тоже патрициями, не только воздержаться от решений, несправедливых по отношению к кому-либо из них, но, пожалуй, и от назначения им заслуженных наказаний: с другой стороны, относительно плебеев они ни перед чем не остановятся, и ежедневно богатые будут их добычей. Я знаю, что по этой причине многие одобряют решение генуэзцев, избирающих судей не из патрициев, а из иностранцев. Но так как я рассматриваю вопрос совершенно абстрактно, то не могу не счесть бессмысленным такое установление, при котором к толкованию законов призываются иностранцы, а не патриции. Ведь что такое судьи, как не истолкователи законов? Поэтому я убежден, что генуэзцы в этом деле сообразовались скорее со своим национальным характером, чем с природой аристократии. Но так как мы ставим вопрос в общем виде, то наша задача будет состоять в отыскании средств, наиболее согласующихся с этой формой правления.

§ 38. В отношении числа судей это устройство не представляет особенностей; но как в монархии, так и здесь прежде всего следует наблюдать за тем, чтобы число судей было достаточно значительно для того, чтобы у частного лица не было возможности их подкупить. Ведь их обязанность состоит исключительно в ограждении частных лиц от взаимных правонарушений; в разрешении, следовательно, споров между частными лицами, как между патрициями, так и плебеями; в назначении наказаний провинившимся, не исключая отсюда патрициев, синдиков и сенаторов, поскольку они нарушили общеобязательные законы. Впрочем, споры, которые могут возникнуть между городами, принадлежащими государству, разрешаются верховным советом.

§ 39. Руководящая точка зрения для определения продолжительности срока, на который избираются судьи, - одна и та же при любой форме верховной власти. Ежегодно некоторая часть судей должна оставлять свой пост, и хотя нет нужды в том, чтобы судьи были из разных родов, однако необходимо, чтобы двое кровных родственников не заседали одновременно; то же самое соблюдается и в остальных советах, за исключением верховного, относительно которого достаточно предусмотреть законом, чтобы во время выборов никому не дозволялось ни предлагать своего родственника, ни голосовать за него, если он был предложен кем-либо другим, и, кроме того, чтобы двум родственникам нельзя было вынимать жребий из урны при назначении какого-нибудь государственного чиновника. Этого достаточно, говорю я, для совета, состоящего из столь большого числа членов и не пользующегося особыми доходами. Государство не потерпит от этого никакого ущерба, так что нелепо было бы исключить законом из верховного совета всех родственников патрициев (как мы сказали в § 14 наст. гл.). Нелепость этого ясна. Ведь сами патриции не могут установить такого закона, не отказываясь постольку абсолютно от своего нрава: поэтому стражами этого закона окажутся не сами патриции, но плебеи, что прямо противоречит сказанному нами в §§ 5 и 6 наст. гл. Главная же цель того государственного закона, которым установлено, чтобы отношение между числом патрициев и численностью народа было всегда одним и тем же, состоит в сохранении права и мощи патрициев, то есть, число их должно быть достаточно для управления народом.

§ 40. Судьи должны избираться верховным советом из самих патрициев, т. е. (согласно § 17 наст. гл.) из самих законодателей. Решения, вынесенные ими как в гражданских, так и в уголовных делах, действительны, если вынесены в установленном порядке и нелицеприятно. Относительно этого синдикам будет дозволено законом расследовать, судить и постановлять приговор.

§ 41. Доходы судей должны быть те же, что описанные нами в §29 гл. VI. По каждому решению, именно вынесенному ими по гражданскому делу, они получают с проигравшей стороны определенную часть взыскиваемой суммы. В отношении же уголовных дел все отличие сводится к тому, что конфискованные судьями имущества и штрафы за маловажные проступки идут исключительно в их пользу, однако под тем условием, чтобы никогда им не было дозволено вымогать признание у кого-либо и в чем-либо пыткой; и этого достаточно для того, чтобы они не были несправедливы относительно плебеев и под влиянием страха не делали поблажек патрициям. Ведь этот страх умеряется корыстолюбием, прикрытым прекрасным именем правосудия. К тому же число их значительно, голосование производится не открыто, но шарами, так что тот, кто остался недоволен проигрышем дела, ничего не может иметь против определенного лица. Далее, боязнь перед синдиками воспрепятствует судьям выносить несправедливые или по крайней мере нелепые решения и отвратить каждого из них от злоумышленных поступков, не говоря уже о том, что в столь многочисленном собрании судей всегда найдется один или двое, которых стесняются несправедливые. Наконец, если дозволить плебеям апеллировать к синдикам, то в этом для них будет заключаться достаточная гарантия, синдикам же, как я сказал, должно быть дозволено законом расследовать, судить и постановлять приговоры относительно всего касающегося судей. Синдики, без сомнения, не будут в состоянии избегнуть ненависти многих патрициев и, наоборот, всегда будут пользоваться расположением простонародья, одобрение которого они, насколько это возможно для них, постараются приобрести. Для этой цели они при случае не преминут отменить решения, постановленные противозаконно, потребовать отчета от каждого судьи и наложить наказание на несправедливых - ведь ничто не производит такого впечатления на народ. Это впечатление отнюдь не ослабляется тем, что подобные примеры не могут быть частыми, напротив, оно чрезвычайно усиливается. Ибо, не говоря уже о том, что дурно устроено то государство, где ежедневно приходится устрашать правонарушителей (как мы показали в § 2 гл. V), должны быть особенно редкими, конечно, те примеры, которые наиболее приковывают к себе общественное мнение.

§ 42. Правители (проконсулы), посылаемые в города или провинции, избираются из сенаторского сословия, так как на обязанности сената лежит попечение об укреплениях городов, казне, ополчении и т. д. Правители же, посылаемые в сколько-нибудь отдаленные места, не могут посещать сенат; по этой причине из среды самого сената призываются только те, которые предназначаются для городов, лежащих в пределах отечественной территории, правители же, которые должны быть посланы в более отдаленные местности, избираются из достигших возраста, определенного для поступления в сенат. Если же всецело лишить права голоса соседние города, то, по моему мнению, такая система не обеспечит в достаточной степени мира для всего государства; разве только все эти города настолько бессильны, что с ними можно открыто не считаться; последнего, конечно, нельзя допустить. Поэтому необходимо даровать соседним городам гражданство и граждан, избранных из каждого города в количестве двадцати, тридцати или сорока человек (это число должно сообразоваться с величиной города и может быть большим или меньшим), приписать к патрициям. Из них ежегодно трое, четверо или пятеро должны избираться в сенат и один - пожизненно в синдики. Эти сенаторы вместе с синдиком посылаются правителями в тот город, из которою они были избраны.

§ 43. Для каждого города судьи должны избираться из патрициев того же города. Однако о них я не считаю нужным распространяться подробнее, так как это не относится к основам данной формы верховною власти.

§ 44. Секретари каждого совета и другие, подобные им чиновники за отсутствием у них права голоса должны избираться из простонародья. Но так как они вследствие долговременных занятий делами приобретают очень большую осведомленность в положении вещей, то часто случается, что на их опытность полагаются больше, чем следует, и что состояние всего государства более всего зависит от их руководства; это обстоятельство было роковым для голландцев. Ибо с этим сопряжено недовольство многих патрициев. И, конечно, мы не можем сомневаться в том, что сенат, черпающий свою мудрость из советов служителей, а не сенаторов, будет посещаться главным образом косными членами и состояние такого государства будет немногим лучше состояния монархии, управляемой малочисленными царскими COBCI пиками (см. об этом §§5, 6 и 7 гл. VI). Но государство более или менее подвержено этому злу, смотря по тому, дурно или хорошо оно устроено. Ведь защита не имеющей достаточно прочных

основ свободы государства всегда сопряжена с опасностью. Патриции, чтобы не подвергать себя ей, избирают из простонародья (из плебеев) честолюбивых чиновников. которые после переворота предаются как жертва смерти, чтобы умилостивить гнев злоумышляющих на свободу.

Там же, где основы свободы достаточно прочны, сами патриции добиваются для себя славы быть ее защитниками и стремятся к тому, чтобы мудрость в ведении дел являлась исключительно результатом их собственной опытности.

И то и другое мы прежде всего имели в виду при установлении этой формы верховной власти, устраняя простонародье как от совещаний, так и от подачи голоса (см. §§ 3 и 4 наст. гл.); так что верховной государственной властью должны обладать все патриции, авторитетом - синдики и сенат и, наконец, правом созыва сената и доклада дел, относящихся к общему благу, - консулы, избранные из самого сената. Кроме того, если будет постановлено, чтобы секретарь сената или других советов избирался на четыре или самое большее на пять лет и чтобы на помощь ему на тот же срок назначался второй секретарь, в течение этого срока разделяющий труд с первым, или если в сенате будет не один секретарь, а несколько, которые распределят между собою дела, то никогда не случится, что влияние служителей получит какое бы то ни было значение.

§ 45. Казначеи также избираются из простонародья. Они обязаны давать отчет не только перед сенатом, но и перед синдиками.

§ 46. В "Богословско-политическом трактате" мы достаточно подробно рассмотрели вопросы религии. Кое-что, однако, о чем говорить там было неуместно, мы опустили: все патриции должны принадлежать к одной и той же религии (ее мы описали в названном трактате), то есть, к самой простой и наиболее всеобщей. Ведь надобно прежде всего предупредить разделение самих патрициев на секты и тяготение одних к одному, а других - к другому культу и обусловленные суеверием попытки с их стороны отнять у подданных свободу высказывать свои мысли.

Затем, хотя каждому следует предоставить свободу высказывать свои мысли, однако большие собрания следует запретить. Поэтому последователям другой религии следует, конечно, разрешить сооружение стольких храмов. сколько им угодно, однако храмы должны быть какого-нибудь определенного небольшого размера и находиться на известном расстоянии друг от друга. Очень важно., чтобы храмы, посвященные отечественной религии, были обширны и благолепны: в особенности же чтобы к отправлению культа допускались одни только патриции или сенаторы (так что одним только патрициям дозволено крестить, венчать, рукополагать) и чтобы вообще они, как священнослужители, считались защитниками и истолкователями отечественной религии. Для произнесения же проповедей и для заведования церковной казной и каждодневными делами церкви сам сенат избирает из плебеев несколько человек, которые являются как бы заместителями сената и которые обязаны перед ним отчитываться.

§ 47. Вот и все, что касается основ этой формы верховной власти. То, что я собираюсь добавить к этому с принципиальной стороны, не столь существенно, однако имеет большое значение. Патриции должны носить особые отличительные платья или одеяния: в приветствиях. обращаемых к ним. они титулуются особым образом; каждый плебей должен уступать им место. Если же какой-нибудь патриций случайно, без всякой вины с своей стороны потеряет свое имущество и сможет представить этому веские доказательства, то за счет государства оно восстанавливается в прежнем состоянии. Если же, наоборот. окажется, что он растратил свое имущество мотовством, роскошеством, игрой и беспутством и т. д. или же что он безусловно больше задолжал, чем в состоянии заплатить, то он должен лишиться своего сана и считаться недостойным всяких почестей и службы. Ведь тот, кто не смог управиться со своими частными делами, тем менее сможет быть полезным для государственных.

§ 48. Кого закон принуждает дать клятву, тот скорее будет опасаться клятвопреступления, если ему будет приказано поклясться не именем Бога, но благом отечества, свободой и верховным советом. Ведь тот, кто клянется Богом, представляет в залог частное благо, которое оценивает он сам; тот же, кто, давая клятву, представляет в залог свободу и благо отечества, клянется благом всех, оценка которого от него не зависит. В случае лживости клятвы он сам объявляет себя врагом отечества.

§ 49. Академии, основываемые на государственный счет, учреждаются не столько для развития умов, сколько для их обуздания. Напротив, в свободном государстве науки и искусства достигают высшего развития тогда, когда каждому желающему разрешается обучать публично, причем расходы и риск потери репутации - уже его личное дело. Однако этот вопрос и другие, связанные с ним, я рассмотрю в другом месте. Здесь моя задача заключалась только в том, чтобы изложить все, что относится исключительно к аристократической форме власти.

Глава IX

ОБ АРИСТОКРАТИИ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

§ 1. До сих пор мы рассматривали государство, которое зовется по одному только городу - столице всего государства. Теперь же пора обратиться к государству, верховная власть в котором сосредоточена во многих городах и которому я отдаю предпочтение перед предшествующим.

Но, чтобы выяснить отличительные черты и преимущества каждого из них, рассмотрим бегло основы предшествующей формы верховной власти, затем отбросим непригодные для настоящей, вместо них заложим те, на которых она должна твердиться.

§ 2. Итак, города, являющиеся полноправными членами государства, должны быть построены и укреплены так, чтобы, с одной стороны, ни один из них не мог существовать без остальных, а с другой стороны, чтобы и отпадение каждого города от остальных было сопряжено с большим вредом для всего государства. Таким образом, они всегда останутся в единстве. Те же города, которые не в состоянии ни сохранить себя, ни внушить страх остальным, очевидно, не своеправны, но безусловно подчинены праву этих последних.

§ 3. Все, что мы изложили в §§9 и 10 пред. гл., выводится из общей природы аристократии (отношение числа патрициев к численности народа, возраст и другие условия их избрания), так что, будет ли власть сосредоточена в одном городе или во многих, - в этом нет между ними различия.

С верховным же советом дело обстоит иначе. Ведь если какой-нибудь город описываемого государства будет местом его собраний, то в действительности он сделается столицей всего государства. Поэтому следует или соблюдать очередь между ними, или отвести этому совету такое место, которое не делает полноправным членом государства и принадлежит всем в одинаковой мере. Однако как то, так и другое настолько же легко на словах, насколько трудно на деле: ведь стольким тысячам людей придется часто покидать города или собираться каждый раз в различных местах.

§ 4, чтобы правильно вывести из природы и строя этой формы верховной власти то, как следует поступить в этом случае и каким образом следует установить советы такого государства, необходимо принять в соображение, что каждый город имеет права настолько больше, чем частное лицо, насколько он превосходит мощью частное лицо (согласно §4 гл. II) и, следовательно, каждый город этого государства (см. § 2 наст. гл.) в черте городских стен или в проделах своей юрисдикции имеет столько права, сколько мощи; затем, что все города связаны между собою и объединены не как члены союза, но как составные части единого государства; причем каждый город имеет в государстве настолько больше права, чем остальные, насколько он могущественнее остальных. Ведь было бы нелепо искать равенства среди неравных. Граждане же считаются равными, как они того и заслуживают, так как мощь каждого из них по сравнению с мощью всего государства - ничтожна; мощь же каждого города составляет большую часть мощи самого государства, и, чем больше сам город, тем больше эта часть. Поэтому нельзя считать все города равными. Но как мощь каждого города, так и его право должны быть оцениваемы по его величине. Узами же, которые должны соединить их в единое государство, будут прежде всего сенат и суд (согласно § 1 гл. IV). Но, каким образом соединить этими узами все города -гак, чтобы все-таки каждый город остался, насколько возможно, своеправным. я вкратце покажу здесь.

§ 5. Я допускаю, что патриции каждого города - число их сообразно с величиной города (согласно § 3 наст. гл.) может быть большим или меньшим - обладают в своем городе высшим правом, в верховном совете своего города имеют верховную власть укреплять город и расширять его укрепления, налагать подати, издавать и отменять законы и делать решительно все, что, по их мнению, является необходимым для сохранения и процветания их города. Для ведения же общегосударственных дел избирается сенат всецело на тех же основаниях, на которые мы указали в предшествующей главе; таким образом, все различие между этим сенатом и тем сведется к тому, что первому предоставлено еще разрешать споры, могущие возникнуть между городами. Ведь в государстве, ни один город которого не является столицей, это не может входить в компетенцию верховного совета, как в вышеописанном (см. § 38 пред. гл.).

§ 6. В этом государстве верховный совет созывается только в том случае, когда на очереди стоит реформа самого государства, или в случае какого-либо затруднения, разрешение которого сенаторы считают для себя непосильным; таким образом, все патриции созываются на совет очень редко. Ведь главная обязанность верховного совета (как мы сказали в § 17 пред. гл.) состоит в издании и отмене законов и в избрании государственных чиновников. Однажды же установленные законы или общее право всего государства не должны изменяться. Но если время или обстоятельства потребуют установления какою-нибудь нового закона или же изменения существующего, то вопрос об этом может быть поднят прежде всего в сенате. После того как в сенате будет достигнуто единодушие по этому вопросу, он сам отправляет в города послов, которые должны оповестить патрициев каждого города о его заключении; и если большинство городов присоединится к заключению сената, то оно считается принятым, в противном же случае - отвергнутым. Того же порядка можно держаться при избрании предводителей войска и послов, отправляемых в иностранные государства, равно как при решениях относительно объявления войны и принятия условий мира. Но так как каждый город (согласно изложенному в § 4 наст. гл.) должен, насколько возможно, оставаться своенравным и иметь в государстве настолько больше права, насколько он превосходит мощью остальные города, то при избрании остальных государственных чиновников является необходимым следующий порядок. Сенаторы именно избираются из патрициев каждого города, то есть, патриции какого-нибудь одного города избирают в своем совете определенное число сенаторов из сограждан-патрициев; это число к числу патрициев того же города относится (см. § 30 пред. гл.) как один к двенадцати; избранные получают затем указания, к какому отделу - первому, второму, третьему и т.д. - они должны принадлежать; таким же путем патриции остальных городов избирают сенаторов (в большем или меньшем количестве - это зависит от их общего числа) и распределяют их по отделам, на которые, как мы сказали, должен разделяться сенат (см. об этом § 34 пред. гл.). Этим будет достигнуто то, что в каждом отделе сената от каждого города будет присутствовать известное число сенаторов, которое сообразно величине самого города будет больше или меньше. Председатели же и вицепредседатели отделов, число которых меньше числа городов, избираются сенатом по жребию из избранных консулами. Кроме того, и при избрании верховных судей государства сохраняется тот же порядок: патриции каждого города избирают из своих коллег судей, число которых будет больше или меньше сообразно с числом самих патрициев. Вследствие этого каждый город при избрании чиновников будет, насколько возможно, своенравен и как в сенате, так и в суде, будет иметь настолько больше права, насколько он превосходит мощью остальные города (при том именно предположении, что при рассмотрении государственных дел и при разрешении спорных вопросов сенат и суд всецело будут придерживаться порядка, описанного в §§ 33 и 34 пред. гл.).

§ 7. Затем предводители когорт и военные трибуны избираются также из патрициев. Ведь так как справедливо, что каждый город сообразно своей величине обязан поставлять для общей безопасности всего государства определенное число солдат, точно так же справедливо, чтобы патрициям каждого города было дозволено избирать сообразно числу легионов, которые они обязаны содержать, столько трибунов, вождей, знаменосцев и т. д., сколько требуется для руководства той воинской частью, которую они доставляют государству.

§ 8. Сенат не облагает подданных податями, но для несения издержек, нужных, согласно сенатскому декрету, для ведения государственных дел, привлекаются самим сенатом не отдельные подданные, но города по их имущественному положению, так что каждый город сообразно своей величине должен нести большую или меньшую часть издержек; эту часть патриции взыскивают со своих горожан каким им угодно путем: или сообразуясь именно с их имуществом, или, что гораздо справедливее, взимая с них пошлины.

§ 9. Хотя и не все города этого государства являются приморскими и сенаторы призываются не из одних только приморских городов, однако им можно определить те же доходы, о которых мы говорили в § 31 пред. гл. Для этой цели могут быть, смотря по общему положению государства, изысканы средства, которые послужат для еще более тесного сплочения городов между собою. Остальное же, что относится к сенату и суду и вообще к государству в его совокупности (см. пред. гл.), применимо также и здесь. Итак, мы видим, что в государстве, власть над которым принадлежит многим городам, не является необходимым назначать определенный срок или место для созыва верховного совета. Сенату и суду отводится место в селении или городе, которые не обладают правом голоса. Однако возвращусь к тому, что касается отдельных городов.

§ 10. Верховный совет каждого отдельного юрода при избрании городских и государственных чиновников, а также при решении дел должен держаться порядка, описанного мною в §§27 и 36 пред. гл. Ведь в обоих случаях условия равны. Далее, совет синдиков должен быть подчинен этому городскому совету, так как он относится к нему так же, как совет синдиков, описанный в пред. гл., - к совету всего государства, и в пределах юрисдикции города несет те же обязанности и пользуется теми же доходами. Если город - а следовательно, и число патрициев - будет настолько мал, что сможет избрать только одного или двух синдиков, которые не составят совета, то верховный городской совет назначает синдикам для разбора дел судей по мере надобности или же спорный вопрос поступает на рассмотрение верховного совета синдиков. Ведь из каждого города несколько синдиков отправляются также в место заседаний сената для наблюдения за тем, чтобы законы совокупного государства неукоснительно соблюдались; они заседают в сенате без права голоса.

§ II. Консулы городов также избираются из патрициев того же города; они образуют как бы сенат своего города. Я не могу, однако, определить их числа, да и не считаю это необходимым, так как наиболее важные дела города решаются его верховным советом, те же дела, которые относятся ко всему государству, - великим сенатом. Впрочем, если число консулов будет незначительно, то необходимо, чтобы они в своем совете подавали голоса открыто, а не шарами, как в больших советах. Ведь в небольших советах, где происходит закрытое голосование, тот. кто сколько-нибудь хитрее других, легко может узнать, кто какой голос подал, и всячески обманывать менее осмотрительных.

§ 12. Кроме того, в каждом городе судьи назначаются его верховным советом. На их решение, однако, можно апеллировать верховному государственному суду, за исключением тех случаев, когда подсудимый явно изобличен и должник признает свой долг. Но нет нужды рассматривать это подробнее.

§ 13. Итак, остается сказать несколько слов о несвоеправных городах. Если они расположены на государственной территории и национальность и язык их жителей одни и те же, то они необходимо должны рассматриваться, подобно селениям, как части соседних городов; так что каждый из них должен быть подчинен управлению того или другого своеправного города. Основание этого заключается в том, что патриции избираются не верховным советом этого государства, но верховным советом каждого города, причем число их в каждом городе., соразмерное числу жителей в пределах его юрисдикции, может быть большим или меньшим (см. § 5 наст. гл.). Поэтому является необходимым, чтобы население несвоеправного города вместе с населением своеправного составляло одну податную единицу и зависело от его управления. На города же, захваченные по праву войны и примкнувшие к государству, следует смотреть как на союзников государства и привязывать к себе благодеяниями; или же вывести туда колонии, являющиеся полноправными членами государства, туземное же население выселяется в другое место или совсем уничтожается.

§ 14. Вот и все, относящееся к основам этого государства. Положение его лучше, чем (положение) государства, получающего свое название по имени одного только города. Это я заключаю из того именно, что патриции каждого города по свойственному человеку влечению будут стремиться удержать и, если возможно, расширить свое право как в городе, так и в сенате; поэтому по мере своих сил они будут стремиться привлечь на свою сторону народ и, следовательно, править государством более при помощи благодеяний, чем страха, и увеличить свою численность; ведь, чем значительнее их число, тем больше сенаторов (согласно § 6 наст. гл.) они выберут из своего совета и, следовательно (согласно тому же § той же гл.), тем больше права они получат в государстве.

И нет беды в том, что города, если каждый из них заботится только о себе и соперничает с остальными, чаше бывают между собою в разладе и в препирательствах теряют время. Пока римляне совещались. Сагуят погиб - пусть так; но, с другой стороны, гибнут свобода и общее благо, когда все решает прихоть небольшого числа лиц. Ведь люди не наделены такой сообразительностью, чтобы сразу охватить все стороны дела, их ум изощряется в совещаниях и спорах и, испытывая все средства, находит, наконец, искомые, которые все одобряют и о которых никто раньше не думал. Если кто возразит, что Голландское государство недолго просуществовало без графа или его заместителя, то ему можно ответить, что голландцы для утверждения свободы считали достаточным отделаться от графа и обезглавить государство и не подумали о реформе последнего. Напротив все государственные органы они оставили в прежнем положении; так что Голландия осталась графством без 1рафа, как бы телом без головы: сама же форма государственной власти - без наименования. Поэтому менее всего удивительно, что большинство подданных не знало, в чьих руках находится верховная государственная власть. Но даже если бы в этом отношении дело обстояло иначе, то все-таки действительные обладатели власти были слишком немногочисленны для того, чтобы править народом и сломить могущественных противников. В результате последние часто имели возможность безнаказанно злоумышлять против них и, наконец, низложить. Итак, внезапное падение этой республики произошло не оттого, что время бесполезно проходило в препирательствах, но вследствие неопределенного состояния верховной государственной власти и немногочисленности правителей.

§ 15. Кроме того, такая форма аристократии, при которой власть сосредоточена во многих городах, заслуживает перед другою предпочтения, ибо здесь в противоположность той не нужно принимать мер против того, как бы внезапное нападение не погубило всего верховного совета, так как для его созыва не назначено ни срока, ни места (см. § 9 наст. гл.). Далее, в этом государстве могущественные граждане не так опасны. Ведь там, где многие города пользуются свободой, для того, кто намеревается проложить себе путь к власти, недостаточно завладеть одним только городом, чтобы тем самым получить власть над остальными. Наконец, свобода в этом государстве - достояние большего числа лиц. Ведь там, где правит один только город, благо остальных принимается в расчет лишь постольку, поскольку это выгодно правящему городу.

Глава Х

ОБ АРИСТОКРАТИИ. ОКОНЧАНИЕ

§ 1. Мы выяснили и изложили основы обеих форм аристократии. Нам осталось еще рассмотреть, могут ли они сами быть причиной своей гибели или превращения в другую форму. Главнейшую причину гибели этих государств указал проницательнейший Флорентинец в первом комментарии к Титу Ливию. По его слонам, "в государстве, как и в человеческом теле, ежедневно накопляется нечто, требующее время от времени лечения". Поэтому, говорит он, необходимо, чтобы иногда наступало какое-нибудь событие, вследствие которого государство возвращалось бы к своему началу, на котором оно было установлено. Если это событие не наступает в надлежащее время, то пороки разрастаются до такой степени, что уничтожить их можно только вместе с самим государством. Это событие, продолжает он, может наступить или в результате случая, или благодаря предусмотрительности и благоразумию законов или мужу выдающейся доблести. И мы не можем сомневаться в том, что это - дело величайшей важности и что там, где против этого недостатка не будет принято предупредительных мер, государство сможет уцелеть только благодаря счастливой судьбе, а не внутреннему достоинству и, наоборот, там, где против этого зла будет применено удачное средство, государство, как мы вскоре покажем с большей ясностью, может пасть только в результате неизбежности, рока, а не вследствие своей испорченности. Первым пришедшим на ум средством против этого зла было избрание через каждые пять лет на месячный или двухмесячный срок верховного диктатора, обладавшего правом производить расследование, судить и постановлять приговоры относительно действий сенаторов и каждого чиновника и, следовательно, возвращать государство к его началу. Но тот, кто хочет избежать недостатков в государстве, должен применять средства, которые согласуются с природой государства и могут быть выведены из его основ, а иначе он, желая избежать Харибды, попадет в Сциллу. Несомненно, что все, как правящие, так и управляемые, должны быть сдерживаемы страхом наказания, направленного на личность или имущество, дабы не было дозволено совершать преступлений безнаказанно или с выгодой для себя; но, с другой стороны, несомненно также, что если бы этот страх был одним и тем же для дурных и для добрых людей, то государство с необходимостью оказалось бы на краю гибели. Но диктаторская власть, будучи абсолютной, не может не внушать трепета всем, в особенности если диктатор согласно выставленному выше требованию избирается в установленный срок, ибо тогда каждый честолюбец будет всеми силами добиваться этой должности; и несомненно, что в мирное время богатство уважается больше, чем доблесть, так что легче всего достичь почетной должности какому-нибудь выскочке. И, быть может, по этой причине римляне обыкновенно назначали диктатора не в установленное время, но под давлением неотложной необходимости. И тем не менее "толки о диктаторе, - я ссылаюсь на слова Цицерона, - вызвали недовольство у добродетельных граждан". Действительно, так как диктаторская власть по характеру своему абсолютно подобна царской, то изменение формы верховной власти в монархическую даже на самое короткое время невозможно без большой опасности для республики. К тому же, если для избрания диктатора не будет назначено определенного времени, то не будет постоянного промежутка между диктатурами - соблюдать же его, как я отметил, - чрезвычайно важно, - и, таким образом, все учреждение будет настолько шатко, что легко сведется на нет. Итак, если только эта диктаторская власть не вечна и не прочна - а таковую нельзя, сохраняя форму государства, перенести на одного человека, - то она сама и вместе с тем благо и сохранение государства будут висеть на волоске.

§ 2. Наоборот, мы отнюдь не можем (согласно § 3 гл. VI) сомневаться в том, что если бы было возможно, чтобы меч диктатора и при сохранении формы верховной власти всегда был наготове и был бы страшен только дурным, то пороки никогда не могли бы разрастись до того, что их нельзя было бы уже искоренить или исправить. Для осуществления всех этих условий следует, как мы сказали, верховному совету подчинить совет синдиков, дабы диктаторский меч был всегда наготове и находился не у физического, а у юридического лица, члены которого по своей многочисленности не могут внести рознь в государство (см. §§ 1 и 2 гл. VIII) или сойтись на каком-нибудь преступном плане. Синдикам, кроме того, закрыт доступ к занятию остальных государственных должностей, они не платят жалованья ополчению, и, наконец, возраст их такой, что они предпочтут настоящее и верное новому и опасному. Вследствие этого государству нечего их опасаться, и они смогут быть и действительно будут страшны не хорошим, а только дурным. Ведь чем менее у них сил для совершения преступления, тем более у них мощи для обуздания зла. Ведь, не говоря уже о том, что всякое начинание они могут подавить в зародыше (так как их коллегия постоянна), число их, кроме того, достаточно велико для того, чтобы они отвалились без страха перед ненавистью обвинить и осудить каждого власть имущего; в особенности потому, что голосование производится шарами и решение произносится от имени всего совета.

§ 3. В Риме народные трибуны были постоянным учреждением; однако они ничего не могли поделать с людьми вроде Сципиона. Кроме того, они были обязаны самому сенату докладывать о тех мерах, которые, по их мнению, являлись благотворными. Сенат же часто проводил их таким образом, что плебс дарил свое расположение тому, кого сами сенаторы менее всего опасались. К тому же, направленный против патрициев, авторитет трибунов опирался на расположение плебса, и всякий раз, как они созывали плебс, это было похоже скорее на призыв к восстанию, чем на созыв совета. Подобные недостатки не будут, конечно, иметь места в государстве, описанном в пред. гл.

§ 4. Тем не менее синдики своим авторитетом могут только обеспечить сохранение формы верховной власти и, следовательно, воспрепятствовать нарушениям законов и обогащению в результате преступлений: но никоим образом они не будут в состоянии добиться того, чтобы не разрастались пороки, которые не могут быть воспрещены законом, каковы те, в которые впадают люди под влиянием праздности и следствием которых нередко бывает гибель государства. Ведь люди, освободившись в мирное время от страха, мало-помалу из диких варваров становятся цивилизованными, или гуманными, а затем - изнеженными и косными; и каждый старается превзойти других не доблестью, но блеском и роскошью. Так начинают они презирать отечественные нравы и перенимать чужие, то есть, рабствовать.

§ 5. Для избежания этих зол многие пытались издавать законы против роскоши, но без успеха. Ведь со всеми законами, нарушение которых не составляет несправедливости по отношению к другим лицам, серьезно никто не считается; они не только не обуздывают людских желаний и прихотей, но, наоборот, возбуждают их. Ведь мы всегда стремимся к запрещенному и желаем недозволенного. И у праздных людей всегда хватит сметки для обхода законов о предметах, которые не поддаются безусловному запрещению, как-то: о пирах, играх, украшениях и т. п., в которых дурно только излишество, оцениваемое по состоянию каждого и поэтому неопределимое всеобщим законом.

§ 6. Итак, отсюда я прихожу к заключению, что с имеющимися здесь в виду общими пороками, свойственными мирному времени, следует бороться не прямо, но косвенно, закладывая именно такие основы государства, благодаря которым большинство, конечно, не будет стараться жить разумно (ибо это невозможно), но будет руководиться аффектами, более полезными для государства. Поэтому прежде всего нужно стремиться к тому, чтобы богатые сделались если не бережливыми, то по крайней мере корыстолюбивыми. Ведь несомненно, что если этот аффект корыстолюбия - общераспространенный и постоянный - получит поддержку в честолюбии, то большинство приложит все старания для не сопряженного с бесславием увеличения своего состояния, чтобы тем добиться почестей и избегнуть величайшего позора.

§ 7. И если мы вникнем в основы обеих аристократических форм правления, изложенные мною в двух предшествующих главах, то увидим, что к этому-то именно они и приводят. Ведь число правящих в обеих настолько велико, что большинству богатых широко открыт доступ к управлению и к приобретению почетных государственных должностей. Если, далее (как мы сказали в §47 гл. VIII). будет издано постановление об исключении из патрицианского сословия тех патрициев, долги которых превышают их имущество, и о восстановлении в прежнем состоянии тех, которые потеряли свое имущество вследствие несчастного стечения обстоятельств, то все, без сомнения, постараются сохранить по возможности свое достояние. Если же еще установить законом, чтобы патрициям и кандидатам на почетные должности была присвоена отличительная одежда, то никто из них не будет предпочитать чужеземные нравы отечественным (об этом см. §§25 и 47 гл. VIII). Помимо всего этого, в каждом государстве могут быть изысканы меры, отвечающие природе места и народному характеру; прежде же всего следует заботиться о том, чтобы подданные в большинстве случаев исполняли свой долг добровольно, а не по принуждению закона.

§ 8. Ведь государство, вся задача которого сводится к тому, чтобы руководить людьми страхом, скорее будет лишено пороков, чем изобиловать добродетелью. Но руководство людьми должно быть таким, чтобы им казалось, что ими не руководят, но что они живут по своему усмотрению и свободному решению; поэтому только любовь к свободе, стремление приумножить свое состояние и надежда на приобретение почетных государственных должностей должны сдерживать их. Впрочем, статуи, триумфы и другие средства к поощрению добродетели свидетельствуют скорее о рабстве, чем о свободе. Рабам, а не свободным назначаются награды за добродетель. Я знаю, правда, что все это оказывает наиболее сильное воздействие на людей, стимулируя деятельность; но насколько верно, что указанные отличия вначале достаются великим людям, настолько же правильно, что впоследствии, с ростом зависти, их получают, к великому недовольству всех хороших граждан, люди недостойные и кичащиеся величиной своего богатства. Далее, те, которые хвастаются триумфами и изображениями предков, будут считать себя оскорбленными, если им не будет отдано предпочтение перед всеми другими. Наконец, бесспорно то - остальное я обхожу молчанием, - что равенству, с упразднением которого необходимо гибнет и общая свобода, наносится смертельный удар, как только мужу, известному своей доблестью, государственным законом будут назначены особые почести.

§ 9. Изложив это, рассмотрим теперь, могут ли такие государства быть повинны в своей гибели. Действительно, если и может какое-либо государство быть вечным, то таковым с необходимостью будет (только) то, законы которого, однажды правильно установленные, остаются ненарушимыми. Ведь законы (права - jura) - это душа государства. Поэтому, если они сохраняются, то с необходимостью сохраняется и государство. Законы же остаются незыблемыми только в том случае, когда они защищаются и разумом, и общим для людей аффектом; иначе, то есть, если законы опираются исключительно на разум, они, конечно, бессильны и легко нарушаются. Но мы показали, что основные законы обеих форм аристократической власти согласуются с разумом и общим для людей аффектом; мы можем, следовательно, утверждать, что именно эти государства необходимо будут вечными - если вообще возможны таковые - или что они могут погибнуть лишь в силу неизбежного рока, а не собственной вины.

§ 10. Нам все еще может быть сделано такое возражение: пусть даже изложенные в пред. гл. законы защищаются разумом и общим для людей аффектом, тем не менее они могут иногда оказаться бессильными. Ведь нет аффекта, который не побеждался бы иногда другим, противоположным, более сильным аффектом; ведь мы часто видим, что страх смерти побеждается желанием чужой вещи. Обратившихся в бегство из страха перед неприятелем не может остановить никакой другой страх, но, чтобы избежать вражеского меча, они бросаются в реки или устремляются в огонь. Итак, как бы ни было правильно организовано государство, как бы ни были хорошо установлены законы, однако в момент величайшей опасности для государства, когда всех, как это обыкновенно бывает, охватывает какой-то панический страх, все, не думая ни о будущем, ни о законах, считают приемлемым только то, что внушает им страх; они обращают тогда свои взоры на человека, прославленного победами, освобождают его от действия законов, сами удлиняют (это самое худшее) срок его властвования и доверяют его совести все государство; и несомненно, что именно это было причиной гибели Римской империи, чтобы ответить на такое возражение, я говорю, во-первых, что в правильно организованном государстве подобный страх возникает только по основательной причине. Вследствие чего этот страх и вызванное им замешательство нельзя приписать такой причине, которую могло бы устранить человеческое благоразумие. Затем, следует заметить, что в той республике, какую мы описали в предшествующих главах, не может случиться того (согласно §§9 и 25 гл. VIII), чтобы слава о доблестях какого-либо гражданина обратила на него взоры всех: он необходимо будет иметь соперников, которые также имеют много приверженцев. Поэтому, если в государстве страх и произведет какое-нибудь замешательство, то все-таки никто не сможет нарушить законы и вопреки праву объявить кого-либо военным диктатором, без того чтобы немедленно другие претенденты не начали спор, спор, для прекращения которого придется волей-неволей обратиться к установленному и всеми признанному праву и уладить дела государства согласно существующим законам. Итак, я безусловно могу утверждать, что как государство, власть над которым находится у одного города, так в особенности государство, власть над которым находится у многих городов, - вечны; они не могут ни распасться, ни изменить свою форму по какой-либо внутренней причине.

Глава XI.

О ДЕМОКРАТИИ.

1. Наконец, мы переходим к третьей и всецело абсолютной форме верховной власти, которую мы назовем демократической. Ее отличие от аристократической состоит, как мы сказали, главным образом в том, что в последней от одной только воли и свободного выбора верховного совета зависит, кого сделать патрицием: так что никто не имеет наследственного права голоса и права поступления на государственные службы, как это имеет место при той форме верховной власти, которую мы теперь описываем. Ведь все те, которые родились от граждан или в пределах отечественной территории или оказали важные услуги государству, или те, которым закон по другим причинам предписывает пожаловать право гражданства, - все они на законном основании притязают на право голоса в верховном совете и право поступления на государственные службы; и отказ им в этом возможен только вследствие (совершения) преступления или бесчестия.

§ 2. Итак, если будет установлено законом, что только более пожилые, достигшие определенного возраста, или только первенцы, когда им позволит возраст, или вносящие государству определенную сумму обладали бы правом голоса в верховном совете и правом заниматься государственными делами, то, хотя при этом и может случиться, что верховный совет будет состоять из меньшего числа граждан, чем верховный совет аристократии, о котором мы говорили выше, тем не менее такие государства следует назвать демократическими, так как их граждане, предназначаемые для управления государством, не избираются, как лучшие, верховным советом, но определяются на это самим законом. И хотя при такой системе подобные государства - где именно к правлению предназначаются не лучшие, но разбогатевшие благодаря счастливому стечению обстоятельств или первенцы, - по-видимому, уступают аристократии, однако если принять во внимание практику или общие свойства людей, то окажется, что дело сводится к тому же. Ведь патриции всегда считают лучшими богатых (из числа) или своих ближних родственников, или друзей. И, конечно, если бы с патрициями дело обстояло так, что они избирали бы коллег патрициев. будучи свободны от всякого аффекта и руководимы одним только стремлением к общему благу, то ни одна форма верховной власти не выдержала бы сравнения с аристократической. Но, как в более чем достаточной мере показал опыт, положение вещей совершенно обратно этому, в особенности в олигархиях, где за отсутствием соперников воля патрициев менее всего связана законом. Ведь здесь патриции намеренно заграждают лучшим доступ в совет и ищут себе таких товарищей по совету, которые ловят каждое их слово; так что дела подобного государства обстоят гораздо хуже, ибо избрание патрициев зависит от абсолютно свободной или не связанной никаким законом воли отдельных лиц. Однако возвращусь к начатому.

§ 3. Из сказанного в пред. § ясно, что мы можем различать несколько видов демократии. Однако я не считаю нужным говорить о каждом из них, но (скажу) только о том, где все без исключения подчинены одним только отечественным законам и, кроме того, своенравны (siii J'liris) и живут безупречно, обладают правом голоса в верховном совете и правом поступления на государственную службу. Я подчеркиваю: которые подчинены одним только отечественным законам, чтобы устранить иностранцев, считающихся подданными другого государства. Я добавил еще: кроме того, что они подчинены одним только законам государства, они в остальном должны быть своенравными, чтобы устранить женщин и рабов, стоящих под властью мужей и господ, а также детей и несовершеннолетних, пока они стоят под властью родителей и опекунов. Я сказал, наконец: живут безупречно, чтобы прежде всего устранить тех, которые вследствие преступления или какого-нибудь позорного образа жизни подверглись бесчестию.

§ 4. Кто-нибудь, пожалуй, спросит, стоят ли женщины под властью мужчин по природе или в силу положительного закона? Ведь если это так только в силу закона, то для нас нет, следовательно, никаких оснований устранять женщин от управления. Но если мы обратимся за поучением к опыту, то увидим, что такое положение вещей объясняется слабостью самих женщин. Ибо невиданное еще дело, чтобы мужчины и женщины правили вместе, но всюду на земле, где только есть мужчины и женщины, мужчины правят, а женщины находятся в подчинении, и, таким образом, оба пола живут в согласии. Но, напротив, амазонки, которые, по преданию, когда-то правили, не терпели мужчин в своей стране, но растили только девочек; рожденных же ими мальчиков убивали. Ведь если бы женщины по природе были равны мужчинам и по силе души, и по силе ума, в которых главным образом заключается человеческая мощь, а следовательно, и право, то, конечно, среди столь различных наций нашлись бы и такие, где оба пола управляли на равном основании, и другие, где мужчины управлялись бы женщинами и получали бы такое воспитание, что отставали бы от них в умственных качествах. Но так как этого нигде нет. то можно вполне утверждать, что женщины по природе не имеют одинакового с мужчинами права: они, напротив, с необходимостью уступают мужчинам и поэтому невозможно, чтобы оба пола управляли на равном основании, и еще менее, чтобы мужчины управлялись женщинами. Если, кроме того, мы обратим внимание на человеческие аффекты, на то именно, что мужчины по большей части любят женщин только вследствие аффекта похоти, а дарования их и рассудительность ценят лишь постольку, поскольку они отличаются красотою, и, кроме того, что мужчины не терпят, чтобы любимые ими женщины в чем-нибудь проявляли благосклонность к другим, и т. п., то легко убедимся, что равное участие мужчин и женщин в управлении сопряжено с большим ущербом для мира.

Но довольно об этом.

Здесь рукопись обрывается.

КОММЕНТАРИИ - "ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТРАКТАТ".

Это последнее произведение Спинозы, которое он писал предположительно в 1675-1677 гг. и которое осталось неоконченным ввиду смерти философа. Состоит оно из XI глав, разбитых на параграфы, а первая глава представлена в качестве введения. В работе есть частые ссылки на "Этику", и это дает основание полагать, что автор, видимо, думал опубликовать свой труд после "Этики" как ее своеобразное продолжение и дополнение.

О понимании Спинозой связи этики и политики можно судить из введения. Этическое касается природы человека как отдельно взятого индивида с точки зрения особенностей, темперамента, разума, чувства, воли и т.д., т. е, всего того комплекса, который и можно назвать характером или нравом (это и есть одно из значений латинского термина ethica, другое его значение - наука о нравах), определяющим линию поведения каждого индивида с естественной необходимостью. Особое место в комплексе человеческих качеств, именуемом "нрав", занимает разум, дающий возможность в какой-то мере управлять другими элементами комплекса. Так называемое "политическое" касается сферы совокупного, совместного бытия людей, когда общество и государство рассматриваются как единое коллективное тело. В таком случае политика - учение об успешном управлении обществом на началах разума. Одну из причин неудач в деле создания приемлемой политической науки Спиноза усматривает в том, что философы не клали в основание политики реальную человеческую природу, они только высмеивали ее, а на место реальной ставили вымышленную природу человека, которой нигде и никогда не было. Поэтому без правильного этического учения не может быть и правильной политической теории

Оценка многих предшествующих учений как химерических или утопических приводит Спинозу к скептическому выводу относительно способности философов к управлению государством, что идет вразрез с известным положением Платона о целесообразности поручить философам бразды правления.

Принимая людей такими, какие они есть, и не строя никаких иллюзий относительно возможности прихода к власти неких праведников, Спиноза хочет рассмотреть в трактате общие условия, которые всегда способны обеспечить процветание государства, а также свободное и безопасное существование людей, независимо от того, руководствуется конкретный правитель разумом или аффектами, теми или иными мотивами.

Рассчитывая на возможность отдельной публикации трактата, Спиноза решил для удобства читателя привести некоторые принципиальные положения, развернутые более основательно в "Этике" и "Богословско-политическом трактате". Мы здесь только укажем на них. Это касается, прежде всего, его концепции естественного права, права верховной власти и свободы.

Естественное право зиждется на законах природы человека, а она такова, что люди скорее следуют слепым желаниям, чем разуму. Степень правомочности каждого определяется силой природы отдельной особи ("каждый человек имеет столько права, сколько мощи"), однако не настолько, чтобы некто был целиком лишен естественного права. Люди сохраняют его как в том случае, когда мудрец опирается в своих поступках на разум, так и тогда, когда невежда подчиняет свое поведение аффектам. Нельзя не видеть в этой позиции проявления идей гуманизма и равенства людей. В некоторой базисной плоскости, в условном естественном состоянии люди равны, поступки каждого оправданы его природой. В этом состоянии не существует преступного поведения. Ограничения правомочности деяний касаются перехода к общественному бытию и государству, но и они имеют пределы: что не может быть запрещено, то необходимо должно быть допущено, хотя бы от того часто и происходил бы вред - так, как мы помним, ставился вопрос в "Богословско-политическом трактате". Нельзя поэтому верховной власти возводить в закон такие требования, которые невыполнимы по своей сути.

Не могу же я, говорит Спиноза, добиться того, чтобы мой стол ел траву, хотя я и имею право располагать им. Точно так же и государство, требуя подчинения от граждан, не может доводить свое право до абсурда: заставлять, скажем, людей летать или обязывать больного быть здоровым. "Все то, - делает вывод автор, - к выполнению чего никто не может быть побужден ни наградами, ни угрозами, не относится к праву государства". К такого рода зонам, свободным от насилия властей, Спиноза относит область мышления, печатного и устного суждения: "Дух, поскольку он пользуется разумом, является своенравным, а не подчиненным праву верховной власти". А поскольку это так, то по отношению к государству тоже применимо понятие преступления, если власть грешит, бездействуя тогда, когда этого требуют "правила естественных вещей и прежде всего разума", или действуя вопреки им.

Начиная с этого момента, у нас могут созреть вполне уместные вопросы: как определить деяния государства как преступные, кто знает истинный ход "естественных вещей" и как поступать с государством, впавшим в грех "противоправности"? На первые два вопроса ответы сходны: любой нормальный человек, полагаясь на свой разум, здравый смысл, а то и просто на собственный опыт самосохранения, легко определит угрожающее поведение верховной власти относительно того, что люди полагают (на том же основании) ходом вещей по их природе. Да и само государство содержит в себе такой же инстинкт самосохранения, оно контролирует собственные деяния по праву естественному, которое перешло к государству с тех пор, как индивиды вступили в гражданское состояние. Разумеется, и верховная власть может допускать ошибки, когда она покидает почву разума, так же как и индивиды часто поступают во вред себе. Природа едина и обща всем, потому и пороки присущи и правителям и толпе. Но как же быть с государством, склонным к порочному деянию? Спиноза здесь крайне осторожен и больше склонен доверять государству ("верховной власти"), чем мнению частных лиц. Лишь верховной власти принадлежит право судить о поступках каждого, она вообще не обязана считаться с кем-либо, кроме себя, не обязана и признавать что-либо за добро или зло, кроме того, что она сама для себя считает за таковое. В этом суть права государства по его природе.

И все же в трактате высказываются соображения автора относительно возможности профилактики пороков со стороны государства и даже борьбы с его недостатками. Как мы уже знаем, Спиноза отдает предпочтение демократической форме правления, но признает допустимыми монархию и аристократию, предлагая меры для их усовершенствования в направлении обеспечивания свободы граждан. Так, воля монарха ограничивается правом, при царе должен быть создан совет, в котором важное место занимают знатоки права. Предполагается сменяемость членов совета, порядок их выборов, отчетность чиновников перед советом. Судебная власть составляет самостоятельный совет, отделенный от совета при царе, число судей устанавливается достаточно большим и нечетным, в самих судебных заседаниях должна соблюдаться тайна голосования.

Говоря об аристократической форме правления, опирающейся на совет как верховный коллективный орган, Спиноза подчеркивает ее большую устойчивость, поскольку "цари смертны, советы, напротив, вечны". Автор не оставляет без внимания и вопросы собственности. Каждая форма правления опирается на наиболее адекватные ей отношения собственности. Например, при монархии имеет место государственная собственность на землю и недвижимость, со сдачей гражданам полей и домов за ежегодный оброк. При аристократии же поля надо не сдавать гражданам в аренду, а продавать. В незавершенной работе мы не найдем указаний по поводу совершенствования демократии, однако о ее достоинствах можно судить по "Богословско-политическому трактату".

У современного читателя несомненный интерес вызовут не столько устаревшие и во многом субъективные представления о путях совершенствования известных Спинозе форм правления, сколько его глубоко гуманистические идеи об устройстве общественной жизни, обоснование идеалов равенства и свободы.

И сегодня вызывают симпатию многие мысли Спинозы касательно способов управления, утверждения культа закона, уважения права. Он выступает за такой способ осуществления власти, когда людям кажется, что ими не руководят, а они просто живут по своему усмотрению и свободному решению. Для этого надо стремиться изыскивать меры, отвечающие народному характеру, природе места, где живет народ, нужно заботиться о том, чтобы подданные в большинстве случаев исполняли свой долг как бы добровольно, а не по принуждению закона, то есть, отдавать предпочтение не прямым, но косвенным методам управления. Можно, до известной степени, разделить и неприятие Спинозой излишнего увлечения привилегиями и почестями: "Рабам, а не свободным назначают награды за добродетель". Он убежден, что равенству и свободе наносится смертельный удар, как только кому-то, известному своими заслугами, государственными законами будут назначены особые почести.

Путь к прочности государства состоит в нерушимости однажды правильно установленных законов, а законы - это душа государства.