Часть 3.

ного состояния а. Состояние а всегда возникает из какого-то непосредственно предшествующего ему состояния. Допустим, что это состояние A, причем на основе прошлого опыта мы уверены в том, что A не перейдет в a, если мы не переведем его в а. Допустим также, что (мы знаем, что) мы можем это сделать. Подобные допущения могут показаться крайне проблематичными. В самом деле, что дает нам основание считать, что A не перейдет в а "само собой", т.е. независимо от нашего действия? И откуда мы знаем, что мы можем изменить его? Нельзя отрицать, что здесь — серьезные проблемы для философов. Однако следует признать как эмпирический факт, что описанные ситуации нам хорошо известны. Я знаю (испытываю уверенность), что окно напротив меня не откроется "само собой", но что я могу его открыть. Конечно, я могу и ошибаться. В природе случаются удивительные вещи, и человеком иногда неожиданно овладевает бессилие. Однако в целом такое знание надежно. Если бы это было не так, вряд ли было бы (обычно) возможно действие, a fortiori* деятельность, которую мы называем научным экспериментом. Ибо главная черта действия состоит именно в том, что мы с уверенностью можем сказать об изменениях, которые произошли: "Они не произошли бы, если бы не были вызваны нашим вмешательством", а об изменениях, которые не произошли: "Они появились бы, если бы мы не воспрепятствовали"(34).

Следует заметить, что принятое нами допущение не затрагивает отношения каузальной обусловленности. Это не есть допущение о том, что состояние A является достаточным условием не-а. Мы не предполагаем также, что изменение A в а требует знания достаточных условий а. Знание таких условий иногда играет важную роль в изменении нами ситуации, однако не всегда.

Допустим, что мы изменяем A в а и наблюдаем за тем, что происходит. Мы обнаруживаем, например, что система проходит от начального состояния до конечного через один из гипотетически принимаемых шагов.

Описанная манипуляция позволяет сделать весьма

---------------

* Тем более (лат.).

[95]

сильное логическое заключение: ни A, ни любое предшествующее A состояние не может быть достаточным условием начального состояния рассматриваемой системы. Достаточное условие, появившееся в прошлом, может действовать только через непрерывную цепочку последовательных достаточных условий в рамках системы, начальное состояние которой и является таким условием, происшедшим в прошлом. Однако любая такая цепочка условий, если она имеется, прервется в A, поскольку A, согласно нашему допущению, не перейдет в а без нашего действия.

Рассматриваемый акт вмешательства в систему еще не гарантирует закрытость ее "изнутри". В системе может появиться такое состояние (или его свойство), для которого A или предшествующее A состояние окажется достаточным условием. Как исключить такую возможность?

Прежде всего заметим, что если в системе есть такое состояние (свойство), то тогда должна существовать непрерывная цепочка достаточных условий, связывающих ее с "внешним" достаточным условием в большей системе, начинающейся с появлением такого внешнего состояния (см. выше, с. 86). Поэтому фактически нам необходимо рассмотреть только такие состояния (их свойства) системы, для которых начальное состояние является достаточным условием. Пусть имеется такое состояние. Например, допустим, что p появляется во всех возможных конечных состояниях системы, изображенной на с. 86. Тогда достаточным условием системы является ее начальное состояние а. Чтобы исключить возможность того, что некоторое предшествующее а состояние было достаточным условием появления p в каждом конечном состоянии системы, достаточно показать, что им не является A. Как это можно сделать?

Можно сделать это, воздерживаясь от действия по изменению A в а и наблюдая за тем, что будет происходить. Мы позволяем миру измениться без нашего вмешательства, что, конечно, может привести к тому, что он совсем не изменится, а останется в состоянии, тождественном A. Если при прохождении таким "нетронутым" миром пяти стадий, соответствующих (во времени) стадиям от A до конечного состояния нашей сис-

[96]

темы, не проявилось свойство р, то тогда мы можем быть уверены в том, что A не является достаточным условием появления p в конечном состоянии нашей системы. Если же, наоборот, это свойство проявляется, то придется учитывать возможность того, что A действительно является таким условием, а система, следовательно, не является закрытой. Никакая попытка "исключить" p из конечного состояния не смогла бы дать такую гарантию закрытости. Мы зависим здесь от "милости природы".

Систему можно привести в движение посредством изменения A в а, но это, конечно, не исключает того, что а может иметь одно или несколько достаточных условий, альтернативных A. Пусть таким условием будет A'. Система с началом в точке а тем самым оказывается фрагментом более широкой системы с начальной точкой A1 . Зададим вопрос: может ли эта более широкая система быть закрытой или нет? Для ответа на этот вопрос мы ищем возможность управления этой более широкой системой, производя ее начальное состояние 1' из некоторого предшествующего состояния.

Переводя A в а, мы не исключаем и другую возможность, состоящую в том, что само A или некоторое состояние или состояния, предшествующие A, окажутся обходимыми условиями а или следующих за a состояний системы. Нужно сказать о таких предшествующих состояниях, что они делают возможным создание a (из A) или появление, вследствие продуцирования a, некоторого результата. Эти состояния могут — хотя и не обязательно — быть такими, что мы способны их создать, если они отсутствуют. (О различии между совершением действия и осуществлением результата действия см. разд. 8.)

В целом, по-видимому, правильно рассматривать "внешние" необходимые условия состояний экспериментально воспроизводимой системы как условия совершения эксперимента, а не как условия его результатов.

Если мы вынуждены лишь "пассивно" наблюдать за последовательностью событий, мы не можем быть уверены в том, что при реализации начального состояния системы в прошлом не существовало достаточного условия, которое "отвечало" за его появление. Такую

[97]

уверенность может дать только особое действие "активного" вмешательства— превращение некоторого состояния (которое иным образом не изменится) в начальное состояние системы(35).

Итак, ответ на вопрос о том, как мы научаемся изолировать фрагмент истории мира, превращая его в закрытую систему, и как мы получаем знание о возможных (и необходимых) механизмах, управляющих системой изнутри, состоит в следующем: мы научаемся этому отчасти через неоднократное приведение системы в движение, воспроизводя ее начальное состояние и затем ("пассивно") наблюдая за последовательными стадиями ее развития, и отчасти путем сравнения этих последовательных стадий с другими, которые система проходит при своем развитии из других начальных состояний.

Знание, получаемое в результате экспериментального вмешательства и последующего наблюдения, не является окончательной верификацией ни закрытого характера системы, ни возможностей ее развития. Для этого имеется несколько причин. Если система обладает альтернативными возможностями развития, то выявить это могут повторные эксперименты с варьирующимися результатами наблюдений. Если расхождение в результатах очень велико, а следовательно, очень мала предсказуемость действительного хода событий в отдельном случае, то интерес к изучению вскоре пропадет и притязать на знание (всех) возможностей развития системы мы не сможем. Даже если альтернативы наблюдаемой регулярности еще не замечены, мы никогда не можем быть полностью уверены в том, что однажды не обнаружим их.

8. В идее приведения систем в движение связываются вместе понятия действия и причинности. Эта связь имеет глубокие корни в истории, о чем свидетельствует сам язык.

Естественно говорить о причинах явлений как о факторах, которые "производят", или "вызывают", свои следствия. Способ действия причины часто сравнивают с действием человека, которого считают ответственным за свои поступки. Некоторые историки мысли (В. Йегер, Г. Келсен) утверждают, что древние греки конструировали понятие причинности в природе по ана-

[98]

логии с идеями из области уголовного права и справедливого возмездия(36). Причина вызывает нарушение равновесия и поэтому ответственна за зло или несправедливость в природе. Затем наступает возмездие, и зло исправляется в соответствии с законом природы. Греческое слово "причина" [aitia]* означает одновременно и вину. Латинское слово causa по происхождению является юридическим термином(37). Можно упомянуть и о том, что в финском языке слово причина — syy — имеет такое же двойственное значение, как и [aitia]. До сих пор термин "этиология" означает в медицине науку о причинах заболевания, т.е. неприятных нарушений естественного состояния организма. Однако этим термином можно было бы обозначить теорию и практику исследования причин вообще.

Сами по себе эти языковые наблюдения не устанавливают наличие концептуальной связи между понятиями причины и действия. Говорить о причинах как о действующих агентах, ответственных за следствия, — значит использовать главным образом аналогию или метафору. Если это выражение понимать буквально, легко возникают суеверные представления о невидимых "силах" по ту сторону естественного хода событий и их темных намерениях. По мере возрастания способности человека проникать в каузальные связи и механизмы природы мы постепенно освобождаемся от таких суеверий и предрассудков. Вероятно, последние их следы обнаруживаются в "виталистических" идеях, до сих пор проникающих в философию биологии (по крайней мере в работы некоторых философов). По мере прогресса науки они, несомненно, исчезнут. В этом отношении огромный шаг вперед в формировании научных представлений о жизненных процессах был сделан кибернетикой.

Однако как происходящее в науке очищение каузальных понятий от следов анимизма и магии так же мало способно доказать концептуальную разобщенность понятий причины и действия, так и этимологические наблюдения- нельзя считать доказательством связи этих понятий. Я полагаю, что мы не можем

--------

* Лат. транскрипция греческого слова "причина".

[99]

понять ни причинность, ни различие между номическими связями и случайным единообразием в природе, не обращаясь к идее создания вещей и интенционального вмешательства в естественный ход событий.

Для лучшего понимания моей точки зрения необходимо несколько разъяснить понятие человеческого действия, что и будет сделано как здесь, так и ниже.

Удобно проводить различие между совершением действия и вызыванием следствия и тем самым между способностью совершить и способностью вызвать. Совершая нечто, мы вызываем нечто другое. Например, открывая окно, мы впускаем в комнату свежий воздух (вызываем проветривание), или понижаем температуру, или вызываем у человека в комнате ощущение дискомфорта, кашель и в конечном итоге — простуду. Таким образом, то, что мы вызываем, — это следствия нашего действия, а то, что мы совершаем, — причина этих следствий. Причину я буду называть результатом, а следствия — последствиями нашего действия. Между причиной и следствием существует некоторое отношение обусловленности. Например, открывание окна при определенных обстоятельствах может оказаться достаточным условием понижения температуры. Одно из таких обстоятельств может заключаться в том, что температура в комнате выше, чем на улице(38).

Допустим, мы вызвали проветривание действием открывания окна, не "вызвали" ли мы и открывание окна? Если мы скажем, что мы вызвали открывание окна, то это означало бы, что мы добились этого, совершив некоторое действие, например нажав на кнопку и тем самым освободив пружину. Но если мы должны объяснить, как мы открыли окно, и сказали, что сделали это, вначале ухватившись за ручку, затем повернув ее по часовой стрелке и, наконец, надавив на раму, то тоже правильно будет сказать, что, последовательно совершая эти действия, мы вызвали открывание окна. При данных обстоятельствах надавливание на раму оказалось достаточным условием открывания окна, но необходимым условием для создания этих обстоятельств явилось поворачивание ручки.

Допустим, меня спросили, как я повернул ручку, и я отвечаю, что ухватился за ручку правой рукой и повернул ее по часовой стрелке. В этом случае также вер-

[100]

но будет утверждение, что, совершая эти действия, я вызвал поворачивание ручки. Но если меня спросят, как я повернул свою руку, то сказать, что я вызвал это путем сокращения и расслабления особой группы мускулов, не будет правильно. Ведь если я случайно не обладаю специальными знаниями по анатомии, я не знаю, ни какие это мускулы, ни как их сокращать, не поворачивая руки.

То, что совершено, есть результат действия; то, что вызвано, — последствие действия. Важнейшая особенность совершенных действий и вызванных следствий состоит в том, что они являются изменениями (событиями) . Изменение — это переход от одного положения дел к другому. Результат (а также последствия) можно отождествить с самим изменением либо с его конечным состоянием. Для наших целей не имеет значения то, какую возможность мы выберем, поэтому из соображений простоты я приму вторую. Следует заметить, что результат, т.е. достижение некоторого состояния, не обязательно появляется именно как ответ на данное действие. Например, когда мы открываем окно, то результатом нашего действия является открытое окно, однако это же самое состояние окна могло быть результатом другого действия, например, если бы мы препятствовали окну закрыться. (Открытое окно может быть результатом также двух различных "негативных" действий, т.е. воздержаний от действия: когда мы оставляем окно открытым или не препятствуем, если оно открывается само.)

Связь между действием и его результатом является внутренней, логической, а не каузальной (внешней) связью. Если результат не реализовался, действие просто не было совершено. Результат — это существенная "часть" самого действия. Грубая ошибка — считать действие причиной своего результата.

Различие между результатом и последствиями является относительным в важном смысле. Если я утверждаю, что, открывая окно, я проветриваю комнату, то результат моего действия состоит в том, что окно открывается (открыто). Когда я утверждаю, что открываю окно, поворачивая ручку, и т.д., то результатом будет изменение положения ручки, и последствием — изменение положения окна. Такие цепочки всегда

[101]

и необходимо ограничиваются действиями, которые я совершаю не посредством чего-то другого, а просто. Действия, о которых нельзя утверждать, что они выполнены путем совершения других действий, я буду называть базисными[39].

На языке "систем" выполнение действия — все равно, базисного или нет, — означает переход от состояния, предшествующего начальному состоянию системы, к этому начальному состоянию. Результат действия — это начальное состояние системы. Таким образом, выполнение действия означает приведение системы в движение.

В предельном случае в системе будет только одна стадия. Это бывает тогда, когда результат действия не связан (через нас) с каким-нибудь последствием.

Когда мы совершаем действие с целью вызвать следствие, мы всегда предполагаем существование системы, которая проходит по крайней мере через две стадии и внутри которой можно выявить отношение достаточной обусловленности между состояниями.

Мысль о том, что своим действием человек может вызывать следствия, основана на другой идее, а именно что последовательности событий образуют закрытые системы, если не абсолютно, то по крайней мере относительно некоторого отношения обусловленности между состояниями. С другой стороны, выделение и изоляция систем основываются на убеждении, что человек обладает способностью нечто совершать (а не только вызывать), прямо вмешиваясь в ход событий (природы).

Мы выполняем действия. Можно ли сделать действие? Если ответить на этот вопрос утвердительно, то возникнет недоразумение, по-видимому, потому, что в утверждении "действие сделано" предполагается, что действие явилось результатом действия. Я не буду останавливаться на вопросе о том, допустим ли такой случай по концептуальным основаниям. Если провести различие между актом и действием и последнее рассматривать как проявляющее себя в "мире" через состояние или событие, являющееся его результатом, а первое рассматривать как нечто чисто "внутреннее", то тогда, вероятно, можно сказать, что действия являются результатами актов, например действие открыва-

[102]

ния окна — это результат акта решения открыть окно (важно именно то, что решение не называется действием) .

Верно или неверно, что действия делаются, но несомненно верно, что действия иногда "вызываются". Людей вынуждают действовать. Каким образом? Например, приказывая, пугая, склоняя, требуя или угрожая. Таким образом, вызываемые действия можно назвать последствиями или следствиями тех действий, которые их вызвали. Однако я хочу подчеркнуть, что связь здесь не является каузальной, или номической, связью того вида, которую мы рассматриваем в данной главе. Здесь действует мотивационный механизм, и как таковой он является телеологическим, а не каузальным (см. ниже, гл. IV, разд. 5).

9. Когда мы говорим, что причина вызывает следствие, мы при этом не имеем в виду, что причина что-то совершает. Причина вызывает следствие просто потому, что она есть. (Во всех этих глаголах — "достигать", "вызывать", "производить" — есть метафорический оттенок понятия действия.) Однако следствие, которое вызывается причиной в силу самого факта ее существования, мы можем получить или вызвать, заставляя причину произойти. Сказать, что мы вызываем следствия, вовсе не значит назвать нас причинами. Это значит, что мы совершаем вещи, которые затем — как причины — производят следствия, "ведут себя" или "действуют" как причины.

Я предлагаю следующий способ проведения различия между причиной и следствием на основе понятия действия: p является причиной q, a q является следствием р, если, и только если, совершая р, мы можем вызвать q, а устраняя р, мы можем устранить или не допустить появление q, В первом варианте причинный фактор — это достаточное условие, во втором варианте — необходимое условие фактора-следствия. Эти факторы могут "соотноситься" с другими факторами так, что причина не "сама по себе" будет достаточным или необходимым условием следствия, но лишь "при определенных обстоятельствах" (см. выше, разд. 6).

Однако правильно ли всегда рассматривать причину как нечто такое, что можно совершить? Причиной раз-

[103]

рушения Помпеи оказалось извержение Везувия. Человек может своим действием разрушать города, но вряд ли он может заставить извергаться вулканы. Не доказывает ли это, что причинный фактор, поскольку в определенном смысле им нельзя управлять, не отличается от следствия? Вовсе нет. В самом деле, извержение вулкана и разрушение города — это два очень сложных события, в каждом из которых можно выделить целый ряд событий или фаз и каузальные связи между ними. Например: когда сверху на голову человека падает камень, то он убивает человека; крыша дома разрушится при определенной нагрузке; человек не может выдержать жару выше определенной температуры. Все это каузальные связи, хорошо известные нам из опыта, причем каузальный фактор удовлетворяет требованию управляемости.

Нельзя ли выдвинуть следующее возражение против нашей позиции: если верно, что p всегда и неизменно сопровождается q, то отсюда, несомненно, следует, что q будет иметь место также и в тех случаях, когда p совершается (производится "по желанию"). Поэтому причинность не опирается на идею действия, но сама является основой возможной манипуляции. Однако это утверждение сомнительно. Рассмотрим, что означает допущение универсального сопутствования p и q. Возможны два варианта. Либо происходит так, что за p всегда следует q, а каузальный или номический характер единообразия никогда не подвергался проверке путем совершения p в ситуации, в которой "само собой" оно не появляется (допустим, мы не в силах совершить p) . В этом случае никак нельзя решить, случайна истинность общего суждения или в нем отражена естественная необходимость. Во втором варианте такие проверки проводились, и они оказались успешными. Допущение (гипотеза) о том, что сопутствование p и q носит номический характер, — это не просто допущение неизменности совместного появления p и q, Сюда включено также контрфактическое допущение (относящееся к случаям, когда p не имеет места) о том, что если бы было p, то его сопровождало бы q. Наличие основания для контрфактических условных высказываний является одновременно основанием для характеристики этой связи как номической (ср. гл.1, разд, 8).

[104]

Логически невозможно верифицировать в отдельном случае, когда p отсутствовало (отсутствует), что было бы, если бы p имело место. Однако существует способ, позволяющий в значительной мере "приблизиться" к такой верификации. Он состоит в следующем.

Пусть p — положение дел, которое, по крайней мере в некоторых случаях, мы можем создать или пресечь "по желанию". Это предполагает, что возможны ситуации, когда p не имеет места, и мы уверены в том, что оно не появится (в следующей ситуации), если мы не создадим его. Пусть имеется такая ситуация, и мы производим р. В таком случае у нас есть уверенность в том, что, если бы мы этого не сделали, наступила бы следующая ситуация, в которой p отсутствует. Однако фактически p имеет место. Следовательно, если имеется также q, то мы должны рассматривать это как подтверждение контрфактического условного высказывания, которое мы могли сделать, если бы не произвели р: "если бы р, которого нет, имело место, q также имело бы место". Именно в такой мере мы можем "приблизиться" к верификации контрфактического условного высказывания.

Следует заметить, что контрфактическое условное высказывание, которое подтверждается действием, "основывается" на другом контрфактическом условном высказывании, которое утверждает, что, если бы мы не произвели p, оно не появилось бы. Это последнее высказывание не является утверждением ни отношения обусловленности, ни каузальной связи.

Я думаю, что приведенное обоснование показывает, в каком смысле можно говорить о зависимости идеи каузального, или номического, отношения от понятия действия, т.е. от фактуальных условий, которые делают действие логически возможным(40).

Установлено, что говорить о существовании каузальной связи между p и q можно тогда, когда у нас есть уверенность в том, что, манипулируя одним фактором, мы можем достичь или вызвать появление или непоявление другого. Обычно мы приобретаем такую уверенность, ставя эксперименты.

"Устраняя" p из ситуации, в которой оно появляется вместе с q, и удостоверяясь, что q также исчезает,

[105]

мы стремимся показать, что p является необходимым условием q. Это установлено, когда мы можем с уверенностью заявить: "Мы можем заставить q исчезнуть, а именно устранив p".

Аналогично, "вводя" p в ситуацию, в которой отсутствуют и p и q, и обнаруживая, что q также появляется, мы стремимся показать, что p является (относительным) достаточным условием q. Каузальное отношение установлено, если мы можем утверждать: "Мы способны создать q, а именно создав р".

Если воздействовать на p и q нельзя, можно тем не менее предположить между ними каузальную связь. Это будет равнозначно такому допущению: если бы мы могли произвести p как результат действия, мы могли бы вызвать и q, а именно производя p. Но проверить такое допущение можно только путем эксперимента.

То, что мы сказали, не означает, что каузальные законы и номические связи можно "окончательно верифицировать", но означает, что их подтверждение —это не просто вопрос неоднократных успешных наблюдений, а вопрос "проверки закона". Успех такой проверки (с целью установить справедливость закона) означает, что мы научились делать одно путем совершения другого (того, что мы уже умели делать), что наше техническое господство над природой увеличилось, Можно было бы сказать, что мы можем быть уверены в истинности каузальных законов настолько, насколько мы уверены в нашей способности совершать действия или вызывать следствия(41).

Оценивая свою способность нечто сделать, мы можем ошибаться. Иногда приходится признать, что, когда мы совершали р, q появилось случайно, так как все другие эксперименты были неудачны, А иногда мы вынуждены ограничить наше первоначальное притязание более или менее смутно формулируемыми границами "нормальных обстоятельств". Если в отдельном случае предполагаемая связь (закон) не подтверждается, не обязательно отказываться от закона: можно возвести вину за случайную неудачу на обстоятельства. Иногда выдвигают гипотезу о действии "контрпричины". Допущение о возможности контроля (части) обстоятельств, при которых производится проверка

[106]

закона, есть допущение к следствию. В принципе признание истинности закона всегда всецело в наших руках. Именно в этом коренятся истоки позиции, называемой "конвенционализмом" (см. гл. I, разд. 8) .

Тезис, согласно которому в основе различения причинного фактора и фактора-следствия лежит различие между действием и вызыванием следствий посредством действия, не означает, что всякий раз в действие причины включается некоторый агент. Повсюду во Вселенной действуют причины — и в тех пространственных и временных границах, которые никогда не будут доступны человеку. Причины совершают свою работу всякий раз, когда они возникают, и для их природы "причин" не является существенным то, как они появились — "просто" или мы "заставили их произойти". Тем не менее, думать об отношении между событиями как каузальном — значит думать о нем в аспекте (возможного) действия. Следовательно, утверждение о том, что если p есть (достаточная) причина q, то при условии, что я могу произвести р, я мог бы вызвать q, справедливо, хотя и несколько вводит в заблуждение. Ибо, как я пытался показать, свойство p быть причиной q означает, что я мог бы вызвать q, если бы я мог сделать (так, что) р.

Я думаю, невозможно найти аргумент, позволяющий решить, что является более первичным понятием — действие или причинность. Одно из возражений, которое можно было бы выдвинуть против моей позиции, состоит в том, что до тех пор, пока не понят причинный механизм действия, понять действие невозможно. Я не отрицаю, что в защиту этой точки зрения можно привести веские аргументы.

10. Возвратимся к проблеме асимметрии каузального отношения (поставленной в разд. 3). Если p есть причинный фактор, а q — фактор-следствие, то возможен случай, когда, совершая р, я мог бы (могу) вызвать q, или.совершая не-р, я мог бы (могу) вызвать не-q. Асимметрично ли такое отношение?

В данном случае важно помнить о различии между самими родовыми факторами р, q и пр. и их конкретными проявлениями. Рассмотрим следующий простой механизм: передо мной находятся две кнопки, соединенные таким образом, что при нажатии на левую

[107]

кнопку правая тоже нажимается, и наоборот. Когда я отпускаю палец, кнопки возвращаются в нормальное положение. Это пример ситуации, когда, совершая р, я вызываю q (нажатие кнопки справа), а совершая q, я вызываю p (нажатие кнопки слева).

Несмотря на всю свою простоту, этот пример сложен. По-видимому, справедливо и р, и q назвать причинами. Однако это вовсе не значит, что рассматриваемое отношение симметрично. В самом деле, когда, совершая р, мы вызываем q, причиной является именно р, а не q, а когда мы вызываем р, совершая q, причина — именно q, а не р.

Следует заметить, что, когда мы вызываем q, совершая р, это не значит, что q появляется после p, и наоборот, когда мы вызываем р, совершая q, q появляется раньше, чем р. Пример задуман так, чтобы p и q появлялись одновременно в любом случае, поэтому мы не можем использовать время, чтобы различить случаи, когда p является причиной, а когда — q. Каким образом можно все-таки провести такое различие? Насколько я могу судить, единственный способ сделать это состоит в том, чтобы использовать понятия совершения действия и вызывания следствия. В тех случаях, когда я вызываю q, совершая р, причиной является р, а не q, и в тех случаях, когда я вызываю р, совершая q, причиной является q, а не р(42).

Однако можно подвергнуть сомнению успешность такой попытки проведения различия между причиной и следствием. Например: падает камень (никто его не бросает), ударяет по левой (правой) кнопке, и обе кнопки нажимаются. Удар камня по одной кнопке вызвал нажатие сразу обеих в силу способа соединения кнопок. Но верно ли будет утверждение, что нажатие кнопки, в которую случилось попасть камню, вызвало нажатие другой?

Аналогичный пример: прикладывая давление (например, нажимая пальцем) на левую (правую) кнопку, я заставляю опуститься обе. В этом случае нажатие — это также следствие давления, приложенного к одной из кнопок. Результат акта давления — воздействие его на кнопку. Следствие (результата) этого акта — нажатие кнопок.

По-видимому, провести различие между двумя од-

[108]

новременными событиями как причиной и следствием можно только на основании базисного действия, т.е. такого действия, которое можно совершить "непосредственно", а не путем другого действия, в результате чего появляется какое-либо одно (но не другое) из этих двух событий. Поскольку нажатие на кнопку не является базисным действием, мы и не смогли в нашем примере провести такое различие. В силу этого условия я вообще не уверен в том, что возможны подлинные примеры "одновременной причинности".

Теперь немного изменим пример: при нажатии левой кнопки правая нажимается секундой позже, и наоборот. (Когда мы перестаем нажимать, обе кнопки возвращаются в нормальное положение.) Таким образом, помимо асимметрии между действием и появлением следствия, появляется временная асимметрия, причем обнаруживается параллельность обеих асимметрий: во всех случаях, когда путем совершения p вызывается q, p всегда предшествует q, а во всех тех случаях, когда путем совершения q вызывается р, q предшествует q. Однако обязателен ли параллелизм асимметрий?

Ответ на этот вопрос был бы отрицательным в том случае, если бы мы обнаружили пример, в котором следствие, вызванное действием, совершенным в настоящем, оказывается событием, появившимся в прошлом. Я полагаю, что такие примеры найти можно, причем искать их нужно среди базисных действий.

Результат базисного действия может иметь необходимые, а также достаточные условия в предшествующих событиях (процессах) в нервной системе, которые регулируют мышечную деятельность. Я не могу "произвести" эти события, просто заставляя их произойти. Однако я могу их вызвать в качестве следствий, а именно — выполняя базисные действия. Но вызванное мной следствие появляется непосредственно перед самим действием.

Примером базисного действия может служить поднимание руки (рук). Допустим, что некто может "подсмотреть", что происходит в моем мозгу, и выделить нервное событие или совокупность событий N, которые, как мы считаем, должны появляться при поднятии руки(43). Я говорю наблюдателю: "Я могу вызвать в своем мозгу событие N. Смотри". Затем я поднимаю

[109]

руку, и наблюдатель следит за тем, что происходит в мозгу. Он видит событие N. Однако если он одновременно видит мое действие, он обнаружит, что оно совершается долей секунды позже, чем появляется N. Строго говоря, он будет наблюдать результат моего действия, хотя моя рука поднимается чуть позже, чем происходит N.

Это пример причинности, направленной от настоящего к прошлому. Я полагаю, мы должны принять его как таковой. Осуществляя базисные действия, мы вызываем более ранние события в нашей нервной системе. Было бы неправильно пытаться восстановить параллелизм причинности и времени, утверждая, что N явилось следствием моего решения поднять руку, а это решение предшествовало во времени появлению N. В самом деле, я могу иметь решение или намерение поднять руку и в то же время не осуществлять это решение (намерение) . Тогда N вовсе не произойдет. Только лишь осуществляя решение, т.е. действительно поднимая руку, я совершаю то, что с необходимостью вызывает появление N. Для появления N важно не мое решение или намерение, а событие — неважно, интенциональное или нет, —являющееся поднятием руки. И событие это таково, что я могу обеспечить его появление, а именно — поднимая руку, а не просто решая (намереваясь) поднять ее.

В нашей попытке показать, что направление причинности и времени может быть противоположным, решающим явилось допущение о том, что мы способны отождествить нервное событие с необходимым или достаточным условием результата базисного действия. Пусть конечное состояние этого нервного события будет р, а результат действия — q. Теперь можно высказать номическое утверждение о том, что p — некоторое условие q. Как это установить? Допустим, нейрофизиолог, исследовав мозг человека, выдвинул следующую гипотезу: (появление) p является необходимым условием (появления) q. Для проверки этой гипотезы ему нужно поставить эксперименты. По-видимому, они должны заключаться в том, чтобы создать препятствие для появления р, а затем констатировать, что q также не появилось. Если бы гипотеза говорила о том, что p является достаточным условием q. то для ее проверки

[110]

требовалось бы создать р, например путем стимуляции некоторого мозгового центра, и констатировать появление q, например поднятие руки у человека (если даже этот человек сам поднимает руку, это не будет иметь никакого значения для физиологического наблюдения) .

Когда человек поднимает руку, он приводит в действие "закрытую систему" (как я это называю). Исходное состояние системы — q, т, е. опущенное положение руки. Мы предполагаем, что в системе имеется другое состояние —р, которое, будучи по времени раньше q, все же "каузально позже" в том смысле, что, производя (так, что) q, мы вызываем (так, что) р. В этой системе q является достаточным условием p.

Когда нейрофизиолог вмешивается в работу мозга, он тоже приводит в действие закрытую систему. Исходным состоянием ее является p (или не-р). В системе есть другое состояние — q (не-q). Начальное состояние в этой системе и каузально, и по времени предшествует q. Производя (так, что) p (или не-р), экспериментатор вызывает (так, что) q (или не-q) •

Наблюдая последовательность состояний и исходя из того факта (если это факт), что люди способны поднимать свои руки, мы делаем ("индуктивный") вывод о том, что первая цепочка связанных во времени положений дел (от q до р) образует закрытую систему. Мы считаем фактом нашу способность поднимать руки, основываясь на хорошо известных нам из повседневной жизни ситуациях, когда наша рука опущена и, мы полагаем, будет опущена до тех пор, пока "мы сами" не поднимем ее. Более того, мы знаем, что если в какой-то момент мы решаем, намереваемся или хотим поднять руку, то, как правило, она поднимается, если мы не отказываемся от своего решения или не изменяем свое намерение. Конечно, иногда случаются неожиданности: мы вдруг обнаруживаем, что в данной ситуации не можем поднять руку, не способны или мешает какое-то препятствие.

Аналогично, из наблюдения регулярной последовательности и того факта (если это факт), что экспериментатор способен произвести или подавить в мозгу некоторое событие, мы делаем вывод о том, что вторая цепочка положений дел (от p к q) или (от не-р к не-q)

[111]

образует закрытую систему. В основе суждения о способности экспериментатора лежит предположение о том, что ему хорошо знакомы ситуации, когда он испытывает уверенность в том, что некоторое событие в мозгу не-р (или р) будет продолжаться "на его глазах" до тех пор, пока он — физиолог — не изменит его. Он также знает из опыта, что если он вмешается, то, несмотря на возможные исключения, он достаточно регулярно будет наблюдать q (или не-q). Если человек, подвергнутый эксперименту, все время держал свою руку поднятой "по желанию", тем самым (с "обратной" стороны) вызывая изменения в р, то экспериментальная ситуация "разрушится", так как экспериментатор не сможет быть уверен в том, что он способен произвести или прекратить р. Но и наоборот, если экспериментатор постоянно вмешивается в процесс функционирования мозга испытуемого, то последний не сможет быть уверен в том, что его рука будет опущена до тех пор, пока он сам. не вмешается, и поэтому не сможет претендовать на то, что он способен поднять руку.

Любое утверждение о существовании закрытой системы с начальным состоянием p или q можно считать обоснованным только при условии, что вне таких систем есть некоторый агент, который может своим воздействием приводить их в движение, продуцируя начальные состояния систем в ситуациях, когда он уверен в том, что они не появятся без его вмешательства. Аналогичное справедливо и для любого утверждения о том, что система является закрытой.

Когда агент приводит в движение систему, поднимая руку, начальное состояние q появляется из некоторого предшествующего, причем, как уже говорилось, агент убежден, что не-q не перейдет в q, если он не будет действовать. Какова связь между состоянием не-q и р, которое также предшествует q? Следует рассмотреть три возможности.

Нервное событие p может произойти одновременно с не-q, т.е. начальным состоянием действия "поднимания руки". В этом случае в "полное" состояние мира включены и р, и не-q, хотя агент либо вообще не знает о р, либо знает, но не осознает, что p является достаточным условием q. (Если бы он это осознавал, то, конечно, не считал бы, что состояние, содержащее р,

[112]

не перейдет в q, если он не вмешается.)

Нервное событие может появиться после начального, но прежде конечного состояния действия. В этом случае состояние, которое агент переводит в q, не непосредственно предшествует q, а отдельно от него некоторым периодом времени. Как правило, в действительности ситуации именно так и складываются. Начальный момент действия (который оканчивается изменением и) относительно которого мы уверены, что изменение без нашего вмешательства не произойдет, редко непосредственно предшествует конечному моменту действия. Даже осуществление сравнительно простого действия "занимает некоторое время". При более детальном анализе между состояниями, которые в "макроописании" выступают как начальное и конечное, можно выявить и описать промежуточные состояния.

Наконец, последний вариант: p предшествует начальному моменту действия, но агент не замечает, что p действует как причина q. Знающий об этом внешний наблюдатель не стал бы утверждать, что p было вызвано агентом в силу действия ретроактивной причинности. Однако нет необходимости в том, чтобы он обсуждал вопрос о поднимании руки.

Интересно отметить, что в любом случае ретроактивная причинность, если вообще ее допускать, имеет очень короткий радиус действия. Она никогда не продолжается во времени за пределы момента появления состояния, которое сам агент считает начальным моментом своего действия, которое он — действуя — превращает в результат(44).

Любое (родовое) положение дел в одной закрытой системе может быть начальным, а в другой — следовать за каким-то другим положением дел. С логической точки зрения это не вызывает возражения. Если мы утверждаем, что имеет место начальное состояние в некоторой данной системе, это означает, что мы представляем возможного агента, который может вызвать это состояние в результате продуцирования начального состояния в более широкой системе. Подтвердить или защитить это утверждение можно только в том случае, если мы действительно знаем такого агента и его способность это сделать.

[113]

В "состязании" между причинностью и действием победит обязательно последнее. Считать, что действие можно "поймать в сети" причинности, —значит допускать противоречие в терминах. Однако из-за действия причинности агент может лишиться своих способностей и возможностей.

Поскольку способность человека совершать различные действия, если он решает, намеревается или хочет их выполнить, — эмпирический факт, постольку человек, как действующий агент, свободен. Было бы ошибкой утверждать, что причинность предполагает свободу, поскольку это означало бы, что действие законов природы каким-то образом зависит от людей. Но это не так. Однако утверждение о том, что причинность предполагает свободу, представляется мне верным в том смысле, что к идеям причины и следствия мы приходим только через идею достижения результата в наших действиях.

В идее о том, что причинность "угрожает" свободе, есть большая доля эмпирической истины, свидетельство которой — случающаяся потеря способности и возможности действовать. Однако с метафизической точки зрения это — иллюзия. Подобная иллюзия порождается свойственной нам тенденцией считать — можно сказать, в духе Юма, — что человек в состоянии совершенной пассивности, просто наблюдая регулярную последовательность событий, может регистрировать каузальные связи и цепочки каузально связанных событий, которые затем он экстраполирует на всю Вселенную, от неопределенно далекого прошлого на необозримо далекое будущее. Подобное понимание игнорирует тот факт, что каузальные связи существуют относительно фрагментов истории мира, которые носят характер закрытых систем (по нашему обозначению). В обнаружении каузальных связей выявляются два аспекта — активный и пассивный. Активный компонент — это приведение систем в движение путем продуцирования их начальных состояний. Пассивный компонент состоит в наблюдении за тем, что происходит внутри систем, насколько это возможно без их разрушения. Научный эксперимент, одно из наиболее изощренных и логически продуманных изобретений человеческого разума, представляет собой систематическое соединение этих двух компонентов.

Глава III. ИНТЕНЦИОНАЛЬНОСТЬ И ТЕЛЕОЛОГИЧЕСКОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ

1. Различие между каузальными и квазикаузальными объяснениями. Корректность последних не зависит от истинности номических связей. Большое значение таких объяснений в истории и социальных науках. Различие между телеологическими и квазителеологическими объяснениями. Зависимость последних от номических связей. Их значение для наук о живой природе.

2. Поведение и действие. Внутренний и внешний аспекты действия. Мышечная деятельность как непосредственный внешний аспект действия. Результат действия отличается от его каузальных антецедентов и его следствий. Действие и воздержание от действия.

3. Отношение между внутренним и внешним аспектами действия. Понимание первого как юмовской причины второго. Такое понимание оспаривается сторонниками "аргумента логической связи".

4. Практический вывод. Является ли он логически убедительным? Отношение этого вывода к телеологическим объяснениям. Посылки практического вывода описывают когнитивно-волевой комплекс.

5. .Практический вывод имеет дело с необходимыми средствами завершения действия. Интенция и предполагаемая способность агента реализовать свою интенцию.

6. В формулировке практического вывода следует учитывать, что объект интенции может находиться в будущем и что агенту могут помешать превратить свою интенцию в действие.

7 . Как установить, что агент принимается за совершение определенного действия? Необходимость верификации посылок практического вывода.

8. Каким образом можно установить наличие у агента интенции и определенной когни-

[115]

гиеной установки? Необходимость верификации заключения практического вывода. Интенциональное поведение представляет собой осмысленный жест. Такой жест имеет значение только в контексте истории агента.

9. Вопрос о совместимости каузального и телеологического объяснения поведения. Эти объяснения имеют различные экспланандумы. Различие между интенциональным пониманием поведения как действия и телеологическим объяснением действия как средства достижения цели.

10. Повторное рассмотрение вопроса о совместимости. Интенциональная интерпретация поведения как действия связана с существованием юмовской причины поведения случайным образом. Убеждение в универсальной причинности — это догма, истинность которой нельзя доказать, опираясь на априорные основания.

1. Причинность традиционно противопоставляется телеологии, а каузальное объяснение — телеологическому. Каузальное объяснение обычно указывает на прошлое. "Это произошло, потому что (раньше) произошло то" — типичная языковая конструкция таких объяснений. Таким образом, в них предполагается номическая связь между причинным фактором и фактором-следствием. В простейшем случае — это отношение достаточной обусловленности. Справедливость каузального объяснения зависит от справедливости предполагаемой номической связи.

Телеологические объяснения указывают на будущее: "Это случилось для того, чтобы произошло то". Здесь также предполагается номическая связь, в типичном случае — отношение необходимой обусловленности. Однако в отличие от каузального объяснения допущение номической связи включено в телеологическое объяснение более сложным образом, так сказать, косвенно. Справедливость объяснения, которое я предлагаю называть "подлинно" телеологическим объяснением, не зависит от справедливости включенной в него номической связи. Например, утверждая "он бежит дл

[116]

того, чтобы успеть на поезд", я тем самым указываю, что этот человек считает (при данных обстоятельствах) необходимым и, может быть, достаточным бежать, если он хочет попасть на станцию до отхода поезда. Его убеждение может оказаться ошибочным: не исключено, что, как бы быстро он ни бежал, он все равно опоздает. Независимо от этого, однако, мое объяснение его действия может быть правильным.

Приведенные выше схематические формы объяснительных предложений охватывают множество различных случаев. Однако никоим образом нет однозначного соответствия между двумя языковыми конструкциями и двумя основными типами объяснений. В телеологических терминах часто формулируются объяснения, вовсе не являющиеся телеологическими. Например, если при объяснении учащения дыхания у человека, действия которого требуют значительной мускульной нагрузки (например, он бежит или поднимается вверх), в качестве аргумента указывается на необходимость сохранения химического состава крови, то такое объяснение не будет "телеологическим" в рассматриваемом здесь смысле. Его можно преобразовать в сложное утверждение, говорящее об отношениях обусловленности. И если будущие физиологические и биохимические исследования покажут, что это утверждение не истинно, то объяснение пришлось бы отвергнуть как ложное или по крайней мере преобразовать.

Выше (см. гл. II, разд. 6) мы назвали квазителеологическими такие объяснения, которые можно сформулировать в телеологических терминах, но истинность которых тем не менее зависит от истинности номических связей. Объяснения этого вида гораздо чаще отвечают на вопросы о том, как нечто произошло или стало возможным (например, сохранение химического состава крови, несмотря на уменьшение содержания кислорода в ней вследствие сильного напряжения мускулов) , чем на вопросы о том, почему нечто произошло с необходимостью. Типичными квазителеологическими объяснениями в этом смысле являются функциональные объяснения в биологии и естественной истории.

С другой стороны, далеко не все объяснения, имеющие схематическую форму "это произошло, потому...", являются подлинно каузальными. Например, утвержде-

[117]

ния ''Он кричал, потому что ему было больно" или "Народ поднял восстание, потому что правительство погрязло в коррупции и было деспотическим" являются объяснительными. Эксплананс в этих объяснениях описывает событие, которое произошло до, а не после экспланандума. Несмотря на это, второе утверждение имеет телеологический оттенок: очевидно, цель восстания состояла в том, чтобы избавиться от зла, от которого страдали люди. Первое же утверждение, я полагаю, нельзя правильно сформулировать в телеологической форме. Однако справедливость ни одного из этих объяснений не зависит от справедливости номической связи. На этом основании я буду называть их квазикаузальными. Объяснения этого вида, по-видимому, преобладают в социальных науках и науках о поведении и являются, в сущности, характерными для них. Квазикаузальные объяснения помогают нам понять, что имеет место (например, боль, а не ужас) или по какой причине нечто происходит (например, деспотизм).

Таким образом, концептуальное различие между каузальными и квазителеологическими объяснениями, с одной стороны, и квазикаузальными и телеологическими — с другой, заключается в том, что справедливость объяснений первого типа зависит от истинности номической связи, в то время как справедливость объяснений второго типа не зависит от нее, по крайней мере в явной их формулировке(1).

Можно возражать против характеристики "телеологический" для квазителеологических объяснений и, аналогично, против характеристики "каузальный" для квазикаузальных объяснений. Но можно также пойти по другому пути и возражать против характеристики "квази" для этих объяснений(2).

По-видимому, те, кто возражает против наименования "квази" для квазителеологических объяснений, предполагают, что эти объяснения являются подлинно телеологическими и (по мере развития науки) они смогут охватить все другие формы телеологии. С другой стороны, аналогичное возражение, касающееся квазикаузальных объяснений, по-видимому, означает неприятие развитого в предыдущей главе эксперименталистского понимания причинности как слишком узкого.

[118]

Относительно первого мнения я должен сказать, что его защитники ошибаются(3), что касается второго, те я считаю, что такое узкое понимание позволяет проводить различия, которые затушевываются при более широком подходе(4).

В последнее время некоторые авторы стали обозначать адаптацию в природе в результате естественного отбора термином "телеономия"(5). По-видимому, можно и шире истолковать этот термин, обозначив им все формы телеологии, которые зависят от номических связей. В этом случае термин "телеономия" стал бы другим названием для "квазителеологии"(6).

2. Как правило, экспланандум телеологического объяснения описывает некоторый образец или результат поведения. Но смысл понятия "поведение" очень широк. Например, говорят о поведении магнитной иглы в присутствии электрического тока. Разумеется, такое поведение нельзя объяснить телеологически, хотя заслуживает внимания то, что реакции неодушевленных объектов часто описывают в "поведенческом'' языке.

Поведение, к которому применимо подлинно телеологическое объяснение, можно назвать действием. Обычно в действии можно выделить два аспекта — "внутренний" и "внешний"(7). Внутренний аспект — это интенциональность действия, интенция или намерение, "стоящие за" его внешними проявлениями. С другой стороны, внешний аспект можно разделить на две фазы, которые я буду называть непосредственным и отдаленным внешними аспектами действия. Непосредственный внешний аспект — это мышечная деятельность, например поворачивание или поднимание руки; отдаленный внешний аспект — это некоторое событие, причинно вызванное мышечной деятельностью, например поворачивание ручки или открывание окна, или лучше: факт, состоящий в том, что данная ручка поворачивается или окно открывается. Отдаленный аспект не обязательно представляет собой изменение; он может состоять в том, что изменение не происходит, например, когда я подхватываю вазу рукой, не давая ей опрокинуться. Кроме того, в действии может отсутствовать внешний аспект — например, если я просто поднимаю руку. Наконец, непосредственный аспект не всег-

[119]

да представляет собой движение, это может быть просто напряжение мускулов, что характерно для "превентивного" в отличие от "производящего" (или "разрушающего") действия.

Следует заметить, что не всякий акт (или деятельность) имеет наряду с внутренним и внешний аспект. Акты (деятельность), в которых отсутствует внешний аспект, часто называют мыслительными. Для мыслительных актов, или мыслительной деятельности, по-видимому, непригоден термин "поведение". Не употребляют обычно для обозначения их и термин "действие".

Следует также заметить, что не всякое действие (или деятельность) имеет наряду с внешним и внутренний аспект. Действие (деятельность), лишенное интенциональности, часто называют рефлекторным. Это действия, которые являются реакцией, или ответом (живого) организма на раздражение (стимул)(8). Здесь нас будет интересовать только такое поведение, которое носит характер действия и имеет внутренний и внешний аспекты.

Многие действия представляют собой осуществление чего-либо. В этих действиях есть такая фаза внешнего аспекта, что если она не реализуется, действие по определению просто не было совершено (закончено). Эту фазу внешнего аспекта мы будем называть (в несколько техническом смысле) результатом действия (ср. гл. II, разд. 8). Таким образом, результат действия — это фаза (часть) внешнего аспекта, существенно (концептуально, логически) связанная с самим действием.

Например, открывание окна — это некоторое осуществление. Результатом его является событие (изменение), состоящее в том, что окно открывается (из закрытого становится открытым). Если бы окно не открылось, то было бы логически неверно описывать действие агента как открывание окна. Можно было бы назвать то, что он делал, попыткой (усилием, пробой) открыть окно.

Ту фазу или фазы внешнего аспекта, которые связаны с действием не столь существенно, как результат, я буду называть — в зависимости от характера каузальной связи этой фазы с результатом — каузальными антецедентами или следствиями результата действия.

[120]

В соответствии с привычной терминологией следствия будут называться также последствиями (действия). Таким образом, последствия действия — это следствия его результата(9) (ср. гл. II, разд. 8).

Например, каузальными антецедентами результата действия открывания окна являются определенные движения моего тела. Последствием (следствием) того же действия может быть понижение температуры в комнате.

В зависимости от различных описаний в качестве результата действия могут выступать разные фазы (если в нем несколько фаз) внешнего аспекта (но в пределах этого аспекта)(10).

Рассмотрим, например, три фазы внешнего аспекта действия открывания окна: нажатие кнопки, открывание окна и понижение температуры в комнате. Это действие можно описать следующими тремя способами:

1) агент нажал на кнопку и как следствие окно открылось, и температура в комнате упала; 2) агент открыл окно посредством нажатия на кнопку (каузальный антецедент) , и как следствие температура в комнате упала; 3) агент понизил температуру в комнате посредством открывания окна, что он сделал, (вначале) нажав на кнопку.

Заметим, что в основе единства внешнего аспекта действия лежит вовсе не каузальная связь между его различными фазами. Это единство основано на осуществлении при разных фазах действия одной и той же интенции. Предшествующие и последующие фазы мы рассматриваем как часть внешнего аспекта одного и того же действия потому, что все они осуществлялись агентом интенционально. Используя выражение, принятое со времени появления книги Энскомб, можно сказать, что поведение агента в нашем примере является интенциональным при описаниях: "он открыл окно", "он нажал на кнопку" и "он понизил температуру в комнате".

Если внешний аспект действия состоит из нескольких причинно связанных фаз, то обычно оказывается правильным выделить в качестве объекта интенции агента одну из них. Объект интенции — это то, что агент намеревается совершить, это результат его действия. Предшествующие фазы являются каузально необходи-

[121]

мыми для осуществления действия, а последующие — его следствиями.

Необходимо отличать интенциональное действие от намерения что-то сделать. Все, что мы намереваемся сделать и действительно делаем, мы делаем интенционально. Но нельзя сказать, что все действия, имеющие интенциональный характер, мы намеревались совершить. Не во всяком нашем действии есть и объект интенции, т.е. то, что мы намереваемся совершить. Когда я чищу зубы, движения моей руки являются интенциональными, однако, принимаясь за это действие, я намеревался почистить зубы, а не совершить эти движения. Движения руки, часто сопровождающие мою речь, по-видимому, не связаны с объектом интенции. Можно ли назвать их интенциональными? Это зависит, видимо, от того, знает ли о них агент или нет. Если движения интенциональны, но не связаны с объектом интенции, то объяснить их телеологически нельзя. Объяснить поведение телеологически — значит точно указать в нем объект интенции.

Возникает вопрос: как соотносятся интенциональные и предвидимые следствия моего действия? Рассмотрим снова пример трехфазного действия: нажатие на кнопку, открывание окна и понижение температуры в комнате. Допустим, в качестве еще одного следствия, что человеку, находящемуся в комнате, становится холодно и агент мог это предвидеть. Однако в намерения агента не входило заставлять кого-то мерзнуть, он собирался, скажем, проветрить комнату. Можно ли сказать, что он заставил человека мерзнуть, но его действие при этом описании не являлось интенциональным? Я сомневаюсь в существовании ясных критериев для решения подобных вопросов. Нельзя сказать, что он ненамеренно заставил человека мерзнуть, так как он знал, что это может произойти, а действовал он интенционально. Но и безоговорочно утверждать, что он намеренно это сделал, также нельзя. По-видимому, ограничения, которые следует принимать в таких случаях, относятся к сфере морали. Если агента можно обвинить в том, что он предвидел последствие, хотя и не намеревался его вызвать, то тогда предвидимое следствие есть нечто такое, что он совершил намеренно и за что мы считаем его ответственным.

[122]

У действия есть "пассивный" аналог, который обычно называют воздержанием. Поскольку воздержание — это интенциональная пассивность, его можно отличать от простой пассивности, недействования. Путем воздержания нельзя непосредственно что-то произвести или помешать чему-то произойти, но можно допустить изменение или оставить нечто неизменным. Такие изменения и неизменения составляют внешний аспект воздержания от действия. В случае воздержания также можно провести различие между непосредственным и отдаленным внешним аспектом. Непосредственный внешний аспект воздержания — это, как правило, состояние мышечного покоя, но в исключительных случаях это может быть и мышечная деятельность (если, например, человек "готов к действию", но сдерживает движения).

Можно ли назвать воздержание "поведением"? Если определять воздержание как ("пассивный") вид действия, то и нельзя возражать против определения его как вида поведения. Но даже более важно то, что воздержание, так же как и действие, может требовать объяснения, и телеологичность, или направленность к цели, может быть так же характерна для воздержания, как и для действия.

В данной работе не будет обсуждаться вопрос о различии форм действия и воздержания и разрабатываться "алгебра" или "логика" действия на основе этих различий(11). Мы не будем также специально рассматривать проблемы (объяснения) воздержания, возникающие в связи с его отличием от действия, или проблемы производящего действия в отличие от превентивного . Однако следует осознавать опасности одностороннего подхода, которые возникают, если ограничить, как это часто делают, обсуждение только действием, производящим изменения. С превентивным действием и воздержанием связаны свои собственные проблемы, заслуживающие рассмотрения.

3. Проведенное мной различие между внешним и внутренним аспектами действия следует истолковывать правильно. Я ни в коей мере не пытаюсь таким способом решить сложную проблему о природе "внутреннего". Из этого различия не следует, например, что внутренний аспект — это умственный акт или процесс,

[123]

психическое состояние или "переживание". Насколько возможно, мы будем обходить эту проблему, хотя с ней неизбежно придется столкнуться, как только мы поставим следующий вопрос — о соотношении двух аспектов действия.

Как мы уже указывали, часто говорят, что интенция, или намерение, — это нечто, "стоящее за" внешними поведенческими проявлениями действия. С этим сравнением связана идея, которая, начиная по крайней мере с Декарта, играла очень важную роль в философии. Я имею в виду понимание воли как причины поведения (движений тела, мышечной деятельности). Если эта точка зрения верна, то тогда телеологические объяснения поведения можно "перевести" в каузальные; цель, "привносимую из будущего", можно заменить намерением (достичь цели), "направляющим к будущему". Крайний вариант этой концепции — отождествление намерения с некоторыми состояниями или процессами в теле (мозге), что является формой материализма*.

Рассмотрим пример действия: некто звонит в дверной звонок. Результат этого действия — звонок звенит. Может ли интенция, или намерение, вызвать такой результат? Очевидно, непосредственным образом не может. Невозможно заставить звонок звенеть, просто пожелав этого. Между намерением и результатом действия должны быть промежуточные звенья, например: поднимание руки и нажатие на кнопку. Если вообще воля может быть причиной, то она должна быть непосредственной причиной первого по времени звена (фазы) в данной серии последовательных событий в мире и лишь отдаленной причиной результата действия. Первое звено — это именно то, что выше (см. разд. 2) мы назвали непосредственным внешним аспектом действия, т.е. некоторая форма мышечной деятельности (или мышечного напряжения). Итак, получается каузальная цепочка, в которой первый каузальный фактор — воля, первое следствие — непосредствен-

----------------

* Подобная форма материализма, отождествляющая мысль с материей или сводящая мысль к материи, представляет собой вульгарный материализм. Его несостоятельность и ненаучность были раскрыты и подвергнуты критике классиками марксизма-ленинизма. — Прим. ред.

[124]

ный внешний аспект действия, и конечное следствие — результат действия(12). (Эту цепочку можно продолжить от результата к последствиям действия.) Является ли такое рассуждение логически корректным (возможным)?

Утверждение, что (моя) воля была причиной моего действия, может рассматриваться как неоспоримо истинное только в одном случае, а именно если я просто имею в виду, что позвонил в звонок намеренно, а не по ошибке, например. Но это тривиально, и вовсе не этот случай имеется в виду, когда ставится вопрос о том, может ли намерение позвонить в звонок рассматриваться как (отдаленная) причина звучания звонка.

Как указывалось в начале II главы, среди философов, особенно со времени Юма, принято проводить различие между причиной и следствкем, с одной стороны, и основанием и следствием — с другой. Смысл этого различия состоит в том, чтобы подчеркнуть отличительную черту каузального отношения, а именно логическую независимость причины и следствия.

Я буду называть каузальное отношение, удовлетворяющее требованию логической независимости его членов, юмовской причинностью, тем самым воздавая должное идеям Юма о природе причинности, а следовательно, и его идее о регулярности(13).

Теперь проблему можно сформулировать так: может ли интенция или намерение быть юмовской причиной поведения, т.е. непосредственного внешнего аспекта действия?

Современные философы резко расходятся во взглядах на эту проблему. Одни из них считают, что (логически) возможно, а часто и справедливо, рассматривать намерение (волю) как подлинную, т.е. юмовскую, причину поведения. Другие это отрицают, ссылаясь обычно на то, что намерение не является логически независимым от поведения, причиной которого оно предполагается. Другими словами, они утверждают, что связь между намерением и поведением является логической, а следовательно, каузальное отношение между ними не носит характера юмовской причинности(14).

Сам я полагаю, что защитники идеи, получившей из-

[125]

вестность под названием "аргумента логической связи", по существу, правы. Но я не уверен в том, что кому-нибудь до сих пор удалось достаточно убедительно обосновать этот аргумент. Некоторые его обоснования не только неубедительны, но даже явно несостоятельны(15).

Отдельные авторы усматривают сущность этого аргумента в том, что интенцию, или намерение что-то совершить невозможно определить без указания на объект, т.е. желаемый результат, и тем самым — на внешний аспект действия(16). Намерение позвонить в звонок специфическим образом отличается от других волевых актов своим объектом, а именно звучанием звонка. Это замечание справедливо и уместно. Оно подразумевает, что волевые акты особым образом отличаются от других вещей, которые могут выступать в качестве (юмовских) причин и могут быть определены без указания на их предполагаемые следствия. Так, например, искру, попадающую в бочку пороха и вызывающую взрыв, можно недвусмысленно охарактеризовать и отличить от других предметов в природе в силу ее "внутренних" свойств без какого-либо указания на взрыв, который может произойти, а может и не произойти — в зависимости от обстоятельств. Однако из различия между волевыми актами, а также большим числом так называемых ментальных актов и другими вещами, которые могут включаться в каузальные связи, отнюдь не следует, что намерение не может быть (юмовской) причиной поведения. Логическая зависимость специфического характера намерения от природы его объекта полностью совместима с логической независимостью возникновения намерения этого характера и реализации объекта(17).

Мне представляется, что добиться приемлемой формулировки аргумента логической связи можно с помощью привлечения понятия верификации. Поставим следующий вопрос: как установить (верифицировать) в данном случае, обладает ли агент определенной интенцией, "желанием", некоторой вещи, и как установить, соответствует ли его поведение этой интенции или воле? Если окажется, что невозможно ответить на один вопрос, не давая ответа и на второй, то тогда нельзя рассматривать интенцию или волю как (юмовскую)

[126]