Часть 11.

2. Инверсия объяснения

Я убежден, что принцип связи имеет несколько глубоких следствий. Я буду приводить доводы в пользу того, что многим из наших объяснений в когнитив­ной науке недостает той объяснительной силы, которая, как мы предполагали, у них была. Чтобы спасти то, что от них может остаться, мы должны произвести инверсию в их логической структуре аналогичную той, что проделала дарви­новская модель биологического объяснения со старой телеологической био­логией, которая предшествовала Дарвину.

В наших черепах находится лишь мозг во всей его сложности, и сознание во всех своих опенках и модификациях. Мозг порождает состояния сознания, ко­торые имеют место в вас и во мне прямо сейчас, и может порождать многие другие, которые в данный момент не имеют места. Но именно об этом мы и говорим: где речь идет о сознании, там и конец басни. Здесь имеют место грубые, слепые нейрофизиологические процессы, здесь же имеет место и со­знание, но ничего более. Если мы ищем феномен являющийся собственно интециональным, но в принципе недоступным для сознания, то там ничего нет: ни следования правилам, ни переработки ментальной информации, ни бессоз­нательных умозаключений, ни ментальных моделей, ни примитивных образов, ни 2-х мерных изображений, ни трехмерных описаний, ни языка мысли и уни­версальной грамматики. Ниже я хочу показать, что вся когнитивистская басня, постулирующая все эти недоступные психические явления, базируется на до-дарвиновской концепции работы мозга.

Рассмотрим случай с растениями и последствия дарвиновской революции для объяснительного аппарата, который мы используем, чтобы понимать по­ведение растений. До Дарвина общепринятой была антропоморфизация пове­дения растений, и говорить о том, что растение поворачивает свои листья к солнцу, чтобы выжить, было в порядке вещей. Растение “хочет” выжить и цве­сти, “и чтобы достичь этого”, оно следует за солнцем. В этой додарвиновской концепции в поведении растения предполагался уровень интенциональности. Этот уровень предполагаемой интенциональности сейчас заменен на два дру­гие уровня объяснения: “технический” (“hardware”) уровень и уровень “фун­кциональный”. На техническом уровне мы открываем, что движение листьев растения вслед за солнцем обусловлено секрецией специфического гормона, ауксина. Различные секреции ауксина отвечают за поведение растения и не

211

требуют привлечения дополнительных гипотез о назначении, телеологии или интенциональности. Заметьте далее, что это поведение играет ключевую роль в выживании растения, и поэтому на функциональном уровне мы можем го­ворить о том, что зависящее от света поведение растения функционирует так, что помогает ему в выживании и размножении.

Первоначальное интенционалистское объяснение поведения растения ока­залось ложным, но оно не было просто ложным. Если мы избавимся от интен­циональности и инвертируем порядок объяснения, интенционалистское выс­казывание покажется в каком-то смысле истинным. Чтобы совершенно прояс­нилось то, что произошло в данном случае, я хочу показать, как заменяя перво­начальное интенционалистское объяснение комбинацией механически-техни­ческого объяснения и функционального объяснения, мы инвертируем объяс­нительную структуру первоначального интенционалистского объяснения.

a. Первоначальное интенционалистское объяснение:

Потому, что хочет выжить, растение поворачивает свои листья к солнцу. Или Для того, чтобы выжить, растение поворачивает свои листья к солнцу.

b. Механически-техническое объяснение:

Изменяющиеся секреции ауксина служат причиной того, что рас­тение поворачивает свои листья к солнцу.

c. Функциональное объяснение:

Растения, которые поворачивают свои листья к солнцу, имеют боль­ший шанс на выживание, чем те, которые этого не делают.

В (а) форма объяснения - телеологическая. Репрезентация цели, то есть выживания, функционирует как причина поведения, а именно по­ворота к солнцу. Но в (с) телеология устранена и поведение, которое теперь, согласно (b), имеет механическое объяснение, служит причиной не разумного факта выживания, которое более не является целью, но только ре­зультатом того, что произошло.

Мораль, которую я позднее извлеку из всего этого обсуждения, может быть сейчас указана только в предварительной форме: Там, где речь идет о несознательных процессах, мы все еще антропоморфизируем мозг, подоб­но тому как мы антропоморфизировали растения до дарвиновской рево­люции. Нетрудно видеть, почему мы совершаем ошибку, анропоморфизируя мозг, - кроме прочего, мозг есть дом человека. Тем не менее, ошибочно приписывать широкий спектр интенциональных явлений системе, в которой нарушены условия этого приписывания, есть ошибка. Точно так же, как растение не имеет интенциональных состояний, потому что оно не удовлетворяет условиям, на основании которых оно бы имело эти состояния, процессы в

212

мозге, которые в принципе недоступны сознанию, не являются интенциональными, потому что они не удовлетворяют условиям для интенциональности. Когда мы приписываем интенциональность процессам в мозге, которые в прин­ципе недоступны сознанию, то, что мы говорим, метафорично так же, как метафорично приписывание психических состояний растениям, или же оно ложно. Приписывание интенциональности растениям будут ложными, если мы будем рассматривать его буквально. Но заметьте, что они не просто лож­ны; они пытаются сказать что-то истинное, и, чтобы добраться до того, что в них есть истинного, нам следует инвертировать многие из объяснений в когни­тивной науке, как мы это сделали в биологии растений.

Чтобы разобрать это положение детально, мы должны будем обсудить не­которое число характерных случаев. Я начну с теорий восприятия, а затем пе­рейду к теориям языка, чтобы показать, как может выглядеть когнитивная на­ука, которая учитывает факты мозга и факты сознания.

Ирвин Рок завершает свою прекрасную книгу о восприятии (Rock 1984) следующими наблюдениями: “Хотя восприятие автономно но отношению к таким высшим ментальным способностям, какие представлены в сознатель­ном мышлении и при употреблении сознательного знания, я буду продолжать утверждать, что оно разумно. Называя восприятие “разумным”, я имею в виду, что оно базируется на таких сходных с мышлением процессах, как описание, умозаключение и решение задач, хотя эти процессы скоротечны, бессозна­тельны и невербальны. ... “Умозаключение” подразумевает, что определен­ные перцептуальные свойства вычисляются на основании данной сенсорной информации при использовании бессознательно известных правил. Например, воспринимаемый размер выводится из угла но отношению к объекту, дистан­ции восприятия, и закона геометрической оптики об отношении угла зрения в зависимости от расстояния до объекта” (стр. 234).

Но сейчас давайте применим это утверждение к объяснению иллю­зии Понзо, которая обнаруживается в следующем примере.

Рис. 10.1

Иллюзия Понзо.

Хотя две параллельные линии одинаковы подлине, верхняя выглядит длиннее. Почему? Согласно стандартному объяснению, наблюдатель бессознательно следует двум правилам и производит два бессознательных умозаключения.

213

Первое правило заключается в том, что сходящиеся снизу вверх линии в зри­тельном поле предполагают большее расстояние в направлении их схождения, а второе - что объекты, обладающие одинаковыми по размерам изображени­ями на сетчатке, варьируются по своему воспринимаемому размеру в зависи­мости от воспринимаемого расстояния до наблюдателя (закон Эммерта). Учи­тывая это, наблюдатель бессознательно заключает, что верхняя из параллель­ных линий находится дальше из-за ее положения по отношению к сходящимся линиям, и, во-вторых, он заключает что верхняя линия больше, потому что она находится на более далеком расстоянии. Таким образом, здесь есть два правила и два бессознательных умозаключения, и ни одна из этих операций не доступна сознанию даже в принципе. Необходимо отметить, что это объяснение проти­воречиво и на него существует множество возражений (см. Rock 1984, р 156ff.). Но дело здесь в том, что форма объяснения не оспаривается, а именно ее сей­час и ставлю под вопрос. Я пристрастен к этому типу объяснения, а не просто к деталям в этом примере.

Невозможно непротиворечиво согласовать этот тип объяснения с принци­пом связи. Вы можете в этом убедиться, если спросите себя: “Какие факты в мозге рассматриваются как соответствующие всем этим бессознательным ментальным процессам?” Мы знаем, что есть сознательный визуальный опыт, и мы знаем, что такого рода опыт обусловлен процессами в мозге, но где же здесь дополнительный ментальный уровень, предполагаемый в этом случае? В самом деле, этот пример очень тяжело интерпретировать буквально без при­влечения гомункула: Мы постулируем логические операции над изображени­ями на сетчатке, но кто должен проводить эти операции? Тщательное рассмот­рение показывает, что это объяснение по самой своей форме является антро-поморфизацией несознательных процессов в мозге, подобно тому как додар­виновские объяснения поведения растений антропоморфизировали несозна­тельные действия растения.

Нехватка достаточных эмпирических оснований для постулирова­ния психических процессов, которые в принципе недоступны сознанию не является, как иногда утверждают, проблемой, скорее, не вполне ясно, что за постулирование имеется в виду. Мы не можем связать это с тем, что мы знаем о природе психических состояний, и с тем, что мы знаем о работе мозга. При нашем нынешнем жалком неведении о функциони­ровании мозга мы полагаем, что когда-нибудь продвинутая наука о мозге установит все эти бессознательные разумные процессы. Но дос­таточно только представить детали этой совершенной науки о мозге, чтобы увидеть, что даже если бы мы имели подобную науку, в ней не было бы места для постулирования таких процессов. Совершенная на­ука о мозге должна быть сформулирована в терминах нейрофизиоло­гического (то есть “технического”) словаря. Там будет несколько технически-причинных уровней описания и, так же как и у растения, несколько функцио-

214

нальных уровней. Эти функциональные уровни будут идентифицировать те черты техники, которые мы найдем интересными, таким же образом, как и наши функциональные описания растения идентифицируют те технические операции, в которых мы заинтересованы. Но как растение не знает ничего о выживании, так и несознательные действия мозга не имеют никакого представления ни об умозаключении и следовании правилу, ни о суждениях о размере и дистанции. Мы приписываем эти функции технике согласно нашим интере­сам, но нет никаких дополнительных ментальных фактов, включенных в функ­циональную сферу.

Решающее различие между мозгом с одной и растением с другой сторо­ны таково: Мозг имеет внутренний ментальный уровень описания потому, что в каждом данном случае он вызывает актуальные события сознания и способен вызывать их в будущем. Так как мозг имеет и сознательные, и бессознательные ментальные состояния, мы склонны предполагать, что в мозге есть ментальные состояния, которые по определению недоступны сознанию. Но это утверждение не согласуется с принципом связи, поэтому нам нужно произвести здесь ту же инверсию объяснения, которую мы уже проделали с объяснением поведения растения. Вместо того, чтобы говорить: “Мы видим верхнюю линию как более длинную, потому что мы следуем бессознательно двум правилам и производим два умозаключения”, мы должны сказать: “Мы сознательно видим верхнюю линию как дальнюю и большую”. Точка. Конец интенционалистской истории.

Как и с растением, здесь есть функциональная история и (в значительной степени неизвестная) механически-техническая история. Мозг функциони­рует таким образом, что линии, сходящиеся наверху, кажутся удаляющими-ся от нас в направлении их схождения, и объекты, создающие одинакового размера изображения на сетчатке, будут варьироваться в размерах, если они воспринимаются как находящиеся на различных дистанциях от нас. Но здесь нет никакого ментального содержания, что бы ни происходило на этом функциональном уровне. В этих случаях система функционирует как при­чинно порождающая определенные виды сознательной интенциональнос-ти, но само это каузальное порождение не является интенциональным. И, повторю, дело не в том, что приписывание глубинной бессознательной интенциональности недостаточно подтверждено эмпирическими свидетель­ствами, но в том, что это не может быть увязано с уже имеющимися у нас знанием об этой ситуации.

Возможно вы скажете: “Допустим что так, но это различие мало что ме­няет в когнитивной науке. Мы будем продолжать говорить то, что мы говори­ли всегда, и делать то, что мы всегда делали, мы просто заменяем в этих случаях слово “ментальный” на слово “функциональный”. Как бы то ни было, эту замену многие из нас уже делали бессознательно, так же как многие из нас использовали эти слова попеременно”.

215

Я считаю, что требование, которое я выдвигаю, влечет за собой важные выводы для исследований в области когнитивной науки, потому что при ин­вертировании порядка объяснения мы иначе учитываем причинно-следствен­ные отношения, и, поступая так, мы радикально меняем структуру психологи­ческого объяснения. Ниже я постараюсь достичь двух целей: я хочу развить первоначальное утверждение, что когнитивной науке необходима та же ин­версия объяснения, сопоставимая с инверсией, достигнутой эволюционной биологией, и я хочу показать некоторые следствия, которые влечет за собой эта инверсия для нашего исследования.

Я считаю, что эта ошибка сохраняется в большей степени из-за того, что в случае мозга нам недостает технически-причинных объяснений вроде случая с ауксином. Я хочу пояснить инверсию в случае, когда у нас уже есть нечто вроде технического объяснения. Любой, кто видел домашнее видео, снятое из движущейся машины, был поражен, насколько более окружающий мир пры­гает вокруг в фильме, чем это происходит в реальной жизни. Почему? Пред­ставьте себе, что вы едете по ухабистой дороге. Вы сознательно следите взгля­дом за дорогой или за другими машинами, несмотря на то, что машина и ее содержимое, включая ваше тело, подпрыгивает. В дополнение к вашим созна­тельным усилиям сосредоточить взгляд на дороге, кое-что еще происходит бес­сознательно: Ваши глазные яблоки непрерывно двигаются в глазницах таким образом, чтобы помочь вам сконцентрироваться на дороге. Вы можете поэк­спериментировать прямо сейчас, просто фокусируя глаза на странице перед вами и тряся головой из стороны в сторону и сверху вниз.

В случае с машиной соблазнительно думать, что мы следуем бессозна­тельному правилу. Первой аппроксимацией этого правила будет: Двигайте ваши глазные яблоки в глазницах относительно вашей головы так, как будто вы держите ваше зрение сфокусированным на выделенном предмете. Заметьте, что прогнозы этого правила неочевидны. Другим способом добиться этого будет фиксация глазных яблок в глазницах и движение головы, фактически, некоторые птицы поддерживают стабильность изображения на сетчатке имен­но таким образом. (Если бы сова могла водить машину, именно так она долж­на была бы это делать, так как ее глазные яблоки зафиксированы.) Итак, у нас есть два уровня интенциональности:

Сознательная интенция: сосредоточьте ваше внимание на дороге.

Глубинное бессознательное правило: производите движения глазны­ми яблоками по отношению к глазницам, равные либо противополож­ные движениям головы, чтобы поддерживать изображение на сетчатке в стабильном состоянии.

В этом случае результат осознаваем, тогда как способы его дости­жения бессознательны. Но бессознательный аспект имеет все отличи­тельные черты разумного поведения. Он сложен, гибок, направлен на достижение цели, включает переработку информации и потенциально

216

может длиться бесконечно. То есть, система получает информацию о теле и выдает инструкции по движению глазными яблоками, причем число возмож­ных комбинаций движений глазных яблок, которые может сгенерировать сис­тема, неограниченно. Более того, система может обучаться, так как правило может систематически модифицироваться при использовании увеличиваю­щих или уменьшающих очков. И без особого труда можно рассказать стандар­тную сказку когнитивной науки о бессознательном поведении: историю об обработке информации, языке мысли и компьютерных программах (если про­сто упомянуть очевидные примеры). Я оставляю это читателю как дело проще пареной репы - разработать такую историю согласно его или ее любимому образцу из области когнитивной науки.

Однако проблема в том, что все эти истории ложны. Что действительно происходит, так это то, что движения жидкости в полукруглых каналах внутрен­него уха результируются в возбуждении нейронов, которое проникает в мозг через восьмой черепно-мозговой нерв. Эти сигналы следуют по двум парал­лельным путям, один из которых может “учиться”, а другой нет. Эти пути располагаются в основании мозга и мозжечке и преобразуют исходные вход­ные сигналы в моторные выходные “команды”, которые через двигательные нейроны, соединенные с мышцами глаза, вызывают движения глазных яблок. Вся система содержит механизмы обратной связи для коррекции ошибок. Это называется вестибулярным окулярным рефлексом (ВОР).2 Реальный техни­ческий механизм ВОР имеет не больше интенциональности или интеллекта, чем движение листьев растения под влиянием секреций ауксина. Видимость, что здесь имеет место следование неосознаваемому правилу, бессознатель­ная обработка информации и т. д., есть оптическая иллюзия. Все интенциональные атрибуции есть атрибуции как будто. Итак, приступим к инверсии объяснения.

Вместо того, чтобы говорить:

Интенционально: чтобы поддерживать изображение на сетчатке ста­бильным и, таким образом, улучшить мое зрение во время движения головы, я следую глубокому бессознательному правилу движения глаз­ных яблок.

Мы должны говорить:

Технически: когда я смотрю на предмет, в то время как моя голова движется, технический механизм ВОР двигает моими глазными ябло­ками.

Функционально: Движения ВОР поддерживает изображение на сетчатке в стабильном состоянии, и это улучшает мое зрение.

Почему этот сдвиг так важен? В научных объяснениях мы обычно стараемся точно сказать, что является причиной чего. В традицион­ных образцах когнитивной науки предполагается глубинная бессоз­нательная психическая причина, которая рассматривается как произ-

217

водящая нужное следствие, такое как утверждение, выражающее вос­приятие, или грамматическое предложение. Но инверсия в общем эли­минирует также и эту психическую причину. Здесь нет ничего, кроме одних только физических процессов, которые вызывают одни только физические результаты. Эти процессы и их результаты могут быть опи­саны на различных уровнях, ни один из которых пока не является мен­тальным. Аппарат ВОР предназначен для того, чтобы улучшить эффективность зрения, но только интенциональность является сознатель­ным восприятием объекта. Остальная часть работы сделана одним толь­ко физическим механизмом ВОР. Таким образом, инверсия радикаль­но изменяет онтологию объяснения в когнитивной науке, элиминируя весь уровень глубинных бессознательных психологических причин. Нор­мативный элемент, который предполагался в системе в силу психоло­гического содержания, теперь возвращается обратно, когда сознатель­ный агент, находясь вне механизма, нечто утверждает о его работе. Чтобы прояснить этот последний момент, мне следует сказать еще кое-что о функциональных объяснениях.

3. Логика функциональных объяснений

Конечно, может показаться, что я здесь предлагаю три различных уровня объяс­нения - технический, функциональный и интенциональный - и что там, где затронуты глубинные бессознательные процессы, мы должны просто заме­нить интенциональное объяснение на техническое и функциональное. Но, фактически, ситуация более запутана. Там, где привлекаются функциональные объяснения, метафора с уровнями в некоторой степени обманчива, потому как она предполагает, что там есть отдельный функциональный уровень, от­личный от каузальных уровней. Это не так. Так называемый “функциональный уровень” вовсе не является отдельным уровнем, но просто одним из каузаль­ных уровней, описанным в терминах, соответствующих нашим интересам. Там, где вовлечены артефакты и биологические индивиды, наши интересы на­столько очевидны, что они выглядят неизбежными, и функциональный уровень может показаться свойственным системе. Прежде всего, кто станет отри­цать, что, например, сердце функционирует для перекачивания крови? Но вспомните, когда мы говорим, что сердце функционирует для перекачивания крови, единственным фактом в самом вопросе есть то, что сердце делает, а именно перекачивает кровь; это обстоятельство важно для нас и каузально связано с множеством других фактов, которые также важны для нас, как факт, что перекачивание крови необходимо для того, чтобы оставаться в живых. Если бы единственным, что интересовало бы нас в сердце, было то, что оно издает пульсирующий звук или что оно оказывает гравитационное воздействие на луну, мы бы имели полностью отличное представление о его “функциониро-

218

вании” и, соответственно, о сердечных заболеваниях. Чтобы прямо указать на этот момент, скажем, что сердце не имеет никаких функций помимо разнооб­разных каузальных отношений, в которые оно включено. Когда мы говорим о его функциях, мы говорим о тех из его каузальных отношений, которым мы придаем некоторую нормативную значимость. Итак, элиминация глубинного подсознательного уровня отмечает два важных изменения: она освобождает от всего уровня психологической причинности и сдвигает нормативный ком­понент из механизма к глазу наблюдателя этого механизма. Обратите внима­ние, например, на нормативный словарь, который использует Лисбергер, что­бы характеризовать функцию ВОР. “Функция ВОР - стабилизировать изобра­жения на сетчатке посредством генерации равномерных движений глаза, кото­рые равны или противоположны каждому движению головы”. Кроме того, “точный ВОР важен, потому как нам для хорошего зрения требуются стабиль­ные изображения на сетчатке” (Лисбергер 1988, с. 728-729).

Интенциональный уровень, с другой стороны, отличается от неинтенциональных функциональных уровней. Хотя оба являются каузальными, кау­зальные свойства внутренней интенциональности сочетают каузальные свой­ства с нормативными. Интенциональные феномены, такие как следование правилу и действие согласно желаниям и верованиям, есть действительно каузальные феномены, но как интенциональные феномены они в высшей степени связаны с такими нормативными феноменами как истина и лож­ность, успех и неудача, связность и бессвязность, рациональность, иллюзия, а также с общими условиями достоверности.3 Короче говоря, реальные фак­ты интенциональности содержат нормативные элементы, но там, где речь идет о функциональных объяснениях, есть одни только факты, слепые физи­ческие факты, и только нормы существуют в нас и только с нашей точки зрения.

Отказ от верования в обширный класс психических явлений, которые в принципе недоступны сознанию, будет, поэтому результироваться в отно­шении к мозгу как к любому другому органу. Как и любой другой орган, мозг имеет функциональный уровень (точнее говоря, множество функцио­нальных уровней) описания и, как и любой другой орган, он может быть описан как будто он производит “обработку информации” и выполняет любое количество компьютерных программ. Но по-настоящему специфи­ческая черта мозга, черта, делающая его органом психического, есть его способность вызывать и поддерживать сознательные мысли, опыты, дей­ствия, воспоминания и т. д.

Понятие бессознательного психического процесса и коррелятивное по­нятие принципов бессознательных психических процессов также являются источниками путаницы. Если мы думаем о сознательном процессе, “чисто” психическом, мы думаем о чем-то вроде беззвучного звучания мелодии для самого себя в чьей-то голове. Здесь есть чистый процесс и этот процесс

219

имеет психическое содержание. Но здесь есть также и тот смысл “психичес­кого процесса”, который не означает “процесс с психическим содержани­ем” но, скорее, “процесс, которым связываются психические явления”. Про­цессы в этом втором смысле могут иметь или не иметь психического содер­жания. Например, в старой ассоциативной психологии предполагался про­цесс, при помощи которого восприятие А напоминало мне о В, и этот процесс работал по принципу сходства. Если я вижу А, и А сходно с В, то я буду иметь склонность сформировать образ В. В этом случае процесс, благодаря которо­му я перехожу от восприятия А к образу В, не включает с необходимостью какое-либо психическое содержание вообще. Предполагается, что есть прин­цип, согласно которому протекает процесс, а именно принцип сходства, но протекание процесса согласно этому принципу не включает в себя никакое дополнительное психическое содержание иное, чем восприятие А и мысль о Б или же мысль о В как о сходном с А. В частности, он не включает в себя то, что когда кто-либо видит А и вспоминает о В, он следует правилу, чье содер­жание требует, что если я вижу А к А сходно с В, тогда я буду думать о В. Короче говоря, процесс, который связывают отношением психические со­держания, не нуждается ни в каком психическом содержании, помимо членов отношения; даже несмотря на то, что наш теоретический разговор и мысли об этом принципе будут, конечно, иметь содержание, относящееся к принципу. Эта дистинкция оказывается важной, так как множество дискус­сий в когнитивной науке исходят из утверждения, что есть процессы, кото­рые являются “психическими” в смысле причины явлений сознания (напри­мер процессы в мозге, которые производят визуальные впечатления), и при­ходят к утверждению, что эти процессы являются психическими процессами в том смысле, что имеют психическое содержание, несут информацию, осуществляют умозаключения и т. д. Неосознаваемые процессы в мозге, кото­рые представляют собой причину визуальных впечатлений являются, несом­ненно, психическими в некотором смысле, но они вовсе не имеют психичес­кого содержания и, таким образом, в этом смысле они не являются психи­ческими процессами.

Чтобы сделать эту дистинкцию ясной, давайте проведем различие меж­ду такими процессами, как следование правилам, которые имеют психичес­кое содержание, функционирующее каузально при продуцировании пове­дения, и теми процессами, которые не имеют психического содержания, но которые соединяют психические содержания с входящими стимулами, выхо­дящим поведением и другими психическими содержаниями. Последний класс я буду называть “ассоциативными моделями”. Например, если всякий раз, когда я ем слишком много пиццы, у меня болит живот, здесь точно есть ассо­циативная модель, но нет никакого следования правилу. Я не следую правилу: когда ты ешь слишком много пиццы, получаешь боль в желудке; это просто происходит именно так.

220

4. Некоторые следствия: универсальная грамматика, ассоциативные модели и коннективизм

Особенностью интенционалистских объяснений поведения человека и живот­ных является то, что модели в поведении объясняются тем фактом, что агент имеет представление об этой модели или представление, логически связанное с этой моделью в его интенциональном аппарате, а это представление функци­онирует каузально при продуцировании модели поведения. Таким образом, мы говорим, что люди в Великобритании ездят по левой стороне дороги, пото­му что они следуют правилу: ездить слева; и что они не ездят справа, потому что они следуют тому же правилу. Интенциональное содержание функциони­рует каузально при продуцировании поведения, которое оно репрезентирует. Здесь сразу обнаруживаются два ограничения. Во-первых, интенциональное содержание правила не порождает само все поведение в целом. Например, никто не водит только для того, чтобы следовать правилу, и никто не говорит по-английски просто ради следования правилам английского языка. Во-вторых, правила, принципы и т. д. могут быть бессознательными и практически во всех случаях они недоступны сознанию, даже несмотря на то, что, как мы видели, если такие правила действительно есть, они должны быть, по крайней мере в принципе, доступны сознанию.

Типичная стратегия в когнитивной науке состояла в том, чтобы попытать­ся открыть совокупность моделей, сходных с теми, что были найдены в вос­приятии или языке, а затем постулировать сочетания психических репрезента­ций, которые будут объяснять модель подходящим образом. Там, где нет сознательной или поверхностно-бессознательной репрезентации, мы постули­руем глубинную бессознательную психическую репрезентацию. С эпистеми-ческой точки зрения, существование моделей рассматривается как свидетель­ство в пользу существования репрезентаций. С точки зрения каузальности, существование репрезентаций допускается для объяснения существования моделей. Но и эпистемическое, и каузальное утверждение предполагают, что онтология глубинных бессознательных правил безупречна в силу того, что она установлена. Я попытался поставить под вопрос онтологию глубинных бессознательных правил, и в том случае, если это сомнение оправдано, то разрушаются и эпистемическое, и каузальное допущение. С точки зрения эпи­стемологии, и растение, и ВОР обнаруживают систематические модели, но это вовсе не доставляет никаких свидетельств в пользу существования глубин­ных бессознательных правил - это очевидно в случае растения, менее оче­видно, но все же истинно в случае зрения. С точки зрения каузального объяс­нения, модель поведения играет функциональную роль в совокупном поведе­нии системы, но репрезентация модели в нашей теории не тождественна глу­бинной бессознательной репрезентации, которая играет роль причины при порождении модели поведения, потому что нет никакой глубинной бессозна-

221

тельной репрезентации. Повторю, что это очевидный момент в случае с расте­нием, менее очевидный но все же истинный в случае со зрением.

Теперь, вооружившись этим аппаратом, перейдем к дискуссии о статусе мнимых правил универсальной грамматики. Я концентрирую свое внимание на универсальной грамматике, потому что грамматики отдельных языков, та­ких как французский или английский, что бы они ни содержали, несомненно включают большое число правил, доступных сознанию. Традиционный аргу­мент в пользу существования универсальной грамматики может быть вполне просто сформулирован: тот факт, что все нормальные дети могут без труда овладеть языком общества, в котором они растут, без специального обучения и на базе весьма несовершенных и впоследствии ослабевающих стимулов, и за­тем эти дети могут овладеть определенного рода языками, а именно, естествен­ными языками, но не могут выучить все виды других логически возможных языковых систем, представляет более чем достаточное свидетельство в пользу того, что каждый нормальный ребенок некоторым образом имеет в своем мозге специальный инструмент овладения языком (ИОЯ) (language acquisition device (LAD)), и этот инструмент овладения языком состоит, по крайней мере ча­стично, из набора глубинных бессознательных правил.

За исключением последней курсивной оговорки, я полностью согласен с вышеупомянутым аргументом насчет “инструмента овладения языком”. Един­ственная проблема связана с постулированием глубинных бессознательных правил. Этот постулат не согласуется с принципом связи. Неудивительно, что здесь было множество дискуссий о разновидностях свидетельств, которые можно привести в пользу существования этих правил. Эти дискуссии всегда остава­лись незаконченными, так как сама гипотеза бессодержательна.

Много лет назад я выразил сомнения эпистемического плана насчет уверен­ности Хомского в возможности установления глубинных бессознательных пра­вил и предположил, что оно требует свидетельства в пользу того, что специфи­ческое содержание, специфический подход к требуемой форме правила играл каузальную роль в продуцировании данного поведения (Searle 1976). Я утверж­дал, что простого предсказания правильных моделей будет недостаточно, чтобы обосновать утверждение, что мы следуем глубинным бессознательным прави­лам; кроме того, нам должны быть предъявлены свидетельства в пользу того, что правило является “каузально действенным” при продуцировании модели. Хомский одобрил требования с определенными оговорками. Так как мы пришли к согласию насчет этих требований, наверное стоит их огласить:

1. Использование слова “правило” не важно. Данным явлением может быть принцип, или параметр, или константа и т. д. Дело, однако, в том, что это все на уровне внутренней интенциональности. И для Хомского, и для меня дело не в системе, ведущей себя так, как будто она следует правилу. Должна быть разница между ролью правил в языковой способности и, например, ролью “правил” в поведении растений и планет.

222

2. “Поведение” тоже не предмет спора. Понимание предложений, грамма­тических интуиции и манифестация общей языковой компетенции - это то, к чему мы отсылаем используя краткий термин “поведение”. Использование этого термина не влечет за собой бихевиоризм, равно как и путаницу между

компетентностью и употреблением.

3. Ни один из нас не предполагает, что все поведение (в релевант­ном смысле) основано на правилах (в релевантном смысле). Дело, од­нако, в том, что и при лучшем каузальном объяснении этого феномена правила “являются составной частью” (фраза Хомского) теории, дающей объяс­нение.

Теперь со всеми этими ограничениями, как, собственно, ответил Хомский на возражение?

Предположим, что наш наиболее успешный способ объяснения и опи­сания приписывает Джонсу исходное и конечное состояние, включая определенные правила (принципы с фиксированными параметрами или правила другого типа) и объясняет поведение Джонса в этих терминах; то есть, правила играют центральную роль в лучшем описании исполь­зования и понимания языка Джона и непосредственно и критически способствуют его объяснению в лучшей теории, которую мы можем разработать ... Я не могу видеть, что что-либо действительно включено в приписывание каузальной действенности правилам, помимо заявления о том, что эти правила - составляющие части состояний, постулирован­ных в объясняющей теории поведения, и что они включены в наше луч­шее описание этого поведения. (Chomsky 1986, с. 252-253)

В связи с этим, Хомский также цитирует Демопулюса и Мэтьюса (1983).

Как заметили Демопулюс и Мэтьюс (1983), “Несомненная теоретичес­кая обязательность обращений к грамматически характеризованным внутренним состояниям при объяснении языкового поведения есть, несомненно, лучший повод для приписывания этим состояниям [и, как мы можем добавить, к их существенно важным составным частям] кау­зальной роли при продуцировании поведения”. (Chomsky 1986, с. 257)

Идея заключается в следующем: утверждение, что эти правила каузально дей­ственны, основывается на факте, что правила есть составные части состояний, постулированных лучшей каузальной теорией поведения. Возражение, кото­рое я хочу выдвинуть в связи с этим, сейчас должно быть очевидно: В утверждении, что “лучшая теория” нуждается в постулировании глубинных бессозна­тельных правил универсальной грамматики, все три автора предполагают, что постулирование таких правил с самого начала совершенно допустимо. Но так

223

как мы выразили сомнение в допустимости этой предположения, тогда, по-видимому, “лучшая теория” может также рассматривать свидетельства как модели ассоциации, которые не созданы психическими представлениями, не­которым образом отражающими эти модели, но созданы нейрофизиологичес­кими структурами, которым вообще не нужно сходство с моделями. Техничес­кое производит модели ассоциации в смысле, обозначенном выше, но модели ассоциации не играют никакой каузальной роли при продуцировании моделей поведения - они просто есть эти модели поведения.

Более точно, свидетельство в пользу универсальной грамматики гораздо проще учитывается следующей гипотезой: Есть, конечно, врожденный инстру­мент овладения языком в человеческом мозге, и ИОЯ (LAD) оказывает влияние на форму языков, которые могут выучить человеческие существа. Здесь есть, следовательно, причинно-технический уровень объяснения в терминах струк­туры механизма, и функциональный уровень объяснения, описывающий, ка­кие виды языков могут быть усвоены ребенком человека при помощи приме­нения этого механизма. Никакой дальнейшей предсказательной или объяснительной силы не добавляет высказывание о том, что здесь есть дополнительный уровень глубинных бессознательных правил универсальной грамматики, и, конечно, я утверждаю, что это постулирование непоследовательно. Например, допустите, что дети могут изучать только те языки, которые содержат специфи­ческое формальное свойство F. Итак, это свидетельство, что ИОЯ делает воз­можным изучение языков F, и невозможным не-F. Но это и все. Нет никакого дополнительного свидетельства, что ребенок имеет глубинное бессознатель­ное правило “учить языки F и не учить не-F языки”. В любом случае, нет никакого смысла в том, чтобы принимать такое допущение.

Эта ситуация совершенно аналогичная следующей. Люди могут воспри­нимать цвета только в пределах определенной части спектра. Например, без специальной тренировки они могут видеть синий и красный, но не могут ви­деть инфракрасный или ультрафиолетовый. Это более чем достаточное свиде­тельство в пользу того, что они имеют “визуальную способность”, которая определяет область цветов, которые они могут видеть. Но потому ли это, что они следуют глубинным бессознательным правилам “Если это инфракрасное, не замечай этого” или “Если это синее, ОК, ты можешь это видеть”? Насколько я знаю, никогда не был выдвинут аргумент в пользу того, что правила “универ­сальной лингвистической грамматики” имеют статус сколько-нибудь отлич­ный от правил “универсальной визуальной грамматики”. Теперь спросите себя, почему именно вы не склонны говорить, что здесь есть такие правила универ­сальной визуальной грамматики? Кроме прочего, свидетельство также хоро­шо, как и, несомненно, одинаково по форме со свидетельством в пользу пра­вил универсальной лингвистической грамматики. Ответ, я полагаю, состоит в том, что относительно всего остального нам известно, что там нет никакого психического уровня. Есть просто причинно-механический аппарат, функцио-

224

нирующий таким, а не иным образом. Мне кажется, что нет никакой разницы между статусом глубинной бессознательной универсальной визуальной грам­матики, и статусом глубинной бессознательной универсальной лингвистичес­кой грамматики: Обе являются несуществующими.

Отметим, что для того, чтобы спасти парадигму когнитивной на­уки, недостаточно сказать, что мы можем просто рассматривать при­писывание правил и принципов как будто (as-if) интенциональность, потому что как будто интенциональные состояния, не будучи реальными, не имеют как бы то ни было никакой каузальной силы. Они ничего не объясняют. Проблема с как будто интенциональностью заключается не просто в том, что она вездесуща (каковой она и является), но в том, что ее установление не дает каузального объяснения, она просто переформулирует проблему, которую предположительно должно решать приписывание реальной интенциональнос-ти. Теперь посмотрим, как этот момент применяется в данном случае. Мы пытаемся объяснить факты овладения языком постулируя правила универсаль­ной грамматики. В случае истинности, это может быть подлинным каузальным объяснением усвоения языка. Но предположим, что мы отбросим эту форму объяснения и просто скажем, что ребенок действует как будто он следует правилам, но, конечно, реально он этого не делает. Если мы это скажем, у нас больше не будет объяснения. Вопрос теперь останется открытым. Мы обрати­ли психологическое объяснение в спекулятивную нейрофизиологию.

Если я прав, мы допустили несколько грубых ошибок. Почему? Мне кажет­ся, частично потому, что мы предположили, что если вход в систему осмыслен и выход осмыслен, тогда все процессы между ними должны быть тоже осмыс­ленны. И определенно, в познании есть множество осмысленных процессов. Но там, где мы неспособны обнаружить осмысленный сознательный процесс, мы постулируем осмысленный бессознательный процесс, даже глубинный бессознательный процесс. А когда возникает сомнение, мы призываем на по­мощь самый сильный из философских аргументов: “Как еще это может быть?”, “Как еще может это работать?”. Глубинные бессознательные правила удовлет­воряют нашу жажду осмысленности, и, кроме того, какая еще здесь может быть теория? Какая-то теория лучше, чем вообще никакой. Как только мы со­вершаем такого рода ошибки, наши теории отделяются и работают самостоя­тельно. Но просто ложно допускать, что осмысленность входа и выхода пред­полагает совокупность осмысленных процессов между ними, и постулирова­ние недоступных бессознательных процессов является нарушением принципа связи.

Одним из неожиданных последствий всего этого исследования ста­ло то, что я вполне непреднамеренно пришел к защите коннективизма (если такое слово считать правильным в данном случае). Среди многих прочих их достоинств, по крайней мере некоторые из коннективистских моделей показывают, как система может конвертировать осмыслен-

225

ный вход в осмысленный выход безо всяких правил, принципов, умо­заключений или прочих типов осмысленных явлений между ними. Это не говорит о том, что существующие коннективистские модели правиль­ны - возможно все они ложны. Но это говорит о том, что не все они очевидно ложны или непоследовательны, равно как и традиционные когнитивистские модели, нарушающие принцип связи.

5. Заключение

Несмотря на нашу современную самоуверенность насчет того, как много мы знаем, несмотря на обоснованность и универсальность нашей науки, мы, что примечательно, сбиты с толку и погружены в разногласия по вопросам о том, в чем заключается существо умственной деятельности. Как в притче о слепом и слоне, мы схватываем некоторое сомнительное свойство и провозглашаем его сущностью ментального. “Там невидимые предложения!” (язык мышления). “Там компьютерные программы!” (когнитивизм). “Там только каузальные от­ношения!” (функционализм). “Там вообще ничего нет!” (элиминативизм). И так, уныло, далее.

Не менее прискорбно то, что мы позволяем нашим методам опреде­лять предмет исследования, а не наоборот. Как пьяный, потерявший ключ от своей машины в темных кустах, но ищущий их под светом улич­ного фонаря, “потому что здесь светлее”, мы пытаемся понять, как люди похо­дят на наши вычислительные модели, вместо того, чтобы попытаться устано­вить, как действительно работает человеческое сознание. Меня часто спраши­вают: “Но как вы можете изучать сознание научно? Как здесь возможна тео­рия?”

Я не верю, что есть какой-то простой или единственный путь к новому открытию сознания. Некоторые общие указания таковы:

Во-первых, мы должны перестать говорить заведомо ложные вещи. Принятие всерьез этой максимы может революционизировать изучение сознания.

Во-вторых, мы должны непрестанно напоминать себе о том, что мы на самом деле знаем, Например, мы знаем, что внутри нашего черепа - мозг, иногда он обладает сознанием и процессы в мозге обуславливают сознание во всех его проявлениях.

В-третьих, мы должны продолжать спрашивать себя о том, какие действи­тельные факты в мире предположительно соотносятся с утверждениями, кото­рые мы делаем о сознании. Не важно, означает ли “истина” соответствие фак­там, потому как “соответствие фактам” не означает соответствие фактам, и всякая дисциплина, нацеленная на описание того, каков мир, нацелена на это соответствие. Если вы будете продолжать задавать себе этот вопрос в свете знания о том, что мозг - просто вещь, и мозг обуславливает сознание, я верю,

226

вы придете к тем же результатам, которых я достиг в этой главе, а также ко многим из результатов, к которым я пришел в этой книге.

Но это значит сделать только первый шаг но дороге обратно к сознанию. Четвертое и последнее указание состоит в том, что нам нужно заново открыть социальный характер сознания.

227

Примечания

Глава I

1 Или, по крайней мере, они исследуют предпосылки подобных воп­росов. Удивительно, как мало современная нейронаука посвящает ис­следованию, к примеру, нейрофизиологии сознания.

2 Наиболее известным сторонником этого взгляда является Томас Нейгел (1986); см. также Колина Макгинна (1991).

3 См., к примеру, П.С.Черчленд 1987.

4 Я ограничу свое обсуждение аналитическими философами, но оче­видно, что та же разновидность неправдоподобия поражает и так на­зываемую континентальную философию. Согласно Дрейфусу (1991), Хайдеггер и его последователи также сомневаются в важности созна­

ния и интенциональности.

5 Наиболее известным представителем этого взгляда является Дэ­ниел Деннет (1987).

6 Но для эксплицитного утверждения см. Джорджа Рея (1983).

7 Я полагаю, что разными путями это осуществлено Армстронгом (1968, 1980) и Деннетом (1991).

8 Другой неправдоподобной формой, но основанной на иной фи­лософской мотивации, является утверждение, что каждый из нас обла­дает от рождения всеми понятиями, выразимыми в словах любого воз­можного человеческого языка, так что, к примеру, кроманьонский че­ловек уже обладал понятиями, выразимыми словами «карбюратор» или выражением «катодный луч осциллографа». Наиболее знаменитый сто­ронник этого взгляда Фодор (1975).

9Говард Гарднер в своем общем обзоре когнитивной науки (1985) не включил ни одной главы - более того, ни единого упоминания в указателе - о сознании. Ясно, что новая наука о сознании вполне может обойтись без сознания.

10 На мой взгляд, внутренний процесс, вроде переживания боли, например, не «нуждается» в чем-либо еще. И почему это должно быть так?

11 Довольно странно, что мои взгляды уверенно характеризова­лись одними комментаторами как «материалистические», а другими, с

228

такой же уверенностью, как «дуалистические». Так, к примеру, Ю.Т. Плейс пишет, что Сёрл «представляет материалистическую позицию» (1988, с. 208), в то время как Стич пишет: «Сёрл является дуалистом свойств» (1987, с. 133). 12 Близко относящееся к этому положение высказано Ноэмом Чомски

(1975).

Глава II

1 Хорошим примером является Ричард Рорти (1979), который предлагает нам вообразить племя, которое не говорит «Мне больно», а скорее «Мои С-волокна стимулируются». Что ж вообразим подобный случай. Вообразим не­которое племя, которое отказывается употреблять наш менталистский сло­варь. Что из этого следует? Членам этого племени либо присуща боль, подоб­но нам, либо нет. Если да, то тогда тот факт, что они отказываются называть это болью, не представляет интереса. Факты остаются теми же самыми независи­мо от того, как мы или они предпочитаем описывать их. Если же, с другой стороны, они действительно не имеют никаких болей, тогда они оказываются весьма отличными от нас и их ситуация не имеет отношения к реальности наших ментальных явлений.

2 Интересно, что в трех новейших книгах, каждая из которых содержит слово «сознание» в своем заголовке, - «Материя и сознание» Пола Черчленда (1984), «Сознание и вычислительная психика» Рея Джекендорфа( 1987) и «Сознание» Уильяма Лайкена (1987) - почти не предпринимается усилий дать объяснение или создать теорию сознания. Сознание для них не является объектом, который бы рассматривался как стоящая сама по себе тема, но скорее как раздражающая проблема для метериалистической теории психи­ческого.

3 В своей рецензии на книгу Марвина Мински «Общество сознания» Бер­нард Уильяме (1987) пишет: «То, что отчасти служит предметом спора в этом [искусственного интеллекта] исследовании, есть как раз то, состоят ли разум­ные системы из лишенной разума материи».

4 Я не знаю происхождения данной фразы, но она, вероятно, связана с характеристикой, данной Огденом и Ричардсом Уотсону как «вызывающему общую анестезию» (1926, р. 23 издания 1949г.).

5 Я упоминаю этот разговор о «С-волокнах» с некоторым колебанием, поскольку вся дискуссия оказалась вводящей в заблуждение. Независимо от достоинств или недостатков материализма, по сугубо нейрофизиологическим причинам вне всякого вопроса, что С-волокна должны быть местом нахожде­ния болевых ощущений. С-волокна представляют собой тип аксонов, который передает определенные виды болевых сигналов от периферийных нервных окончаний к центральной нервной системе. Другие болевые сигналы переда­ются А-Дельта волокнами. С-волокна функционируют в качестве путей для переноса стимулов к мозгу, где имеет место само действие. Насколько нам

229

известно, нейрофизиологические события, ответственные за ощущения боли, возникают в таламусе, в системе конечностей, в соматически-сенсорной коре головного мозга, и возможно также в других областях (см. по этому вопросу любой стандартный учебник).

6 В данной главе я не занимаюсь защитой своего решения проблемы созна­ния и тела, но при этом важно указать, что оно и не подпадает под указанное возражение. Крипке и его оппоненты в равной мере принимают дуалистичес­кий словарь с оппозицией «ментального» и «физического», которую я отвер­гаю. Как только вы отвергнете данную оппозицию, тогда, на мой взгляд, мое настоящее состояние боли оказывается высокоуровневой характеристикой моего мозга. Следовательно, она необходимо тождественна с определенной чертой моего мозга, а именно с ним самим. Также необходимо, чтобы оно не было тождественно ни с какой иной чертой моего мозга, хотя оно и причинно обусловливается определенными событиями нижнего уровня в моем мозгу. Вполне возможно, что подобные черты могли быть причинно обусловлены другими видами событий и могли бы быть чертами других видов систем. Та­ким образом, не существует необходимой связи между болям и мозгами. Все есть то, что оно есть, а не другая вещь.

7 Например, Макгинн (1977). Макгинн защищает аргумент Дэвид­сона в пользу «аномального монизма», который они оба рассматрива­ют как версию теории тождества «признак-признак».

8 Названо в честь британского философа Ф.П.Рамсея (1903-1930).

9 Сама терминология «шовинизма» и «либерализма» была введена Недом Блоком (1978).

10 Данный аргумент можно найти в работах нескольких филосо­фов, например, у Стивена Шиффера (1987) и Пола Черчленда. Черчленд дает лаконичную формулировку посылки: «Если мы оставим на­дежду на редукцию, то тогда элиминация возникнет как единствен­ная согласованная альтернатива»(1988).

11 Я более подробно скажу об этих вопросах в главе 7.

Глава III

1 В стиле статьи Томаса Нейгела «Что означает быть летучей мы­шью?» (1974).

2 К примеру: «Как можно было ожидать, клетки, рецептивные поля которых специфически цветокодированы были замечены у различных животных, включая обезьян, земляных белок и некоторых рыб, Эти животные в противоположность кошкам обладают прекрасным цвето­вым зрением и тончайшим невральным механизмом для обработки цве­та» (Kuffler and Nicholls 1976, p.25, курсив мой).

3 Пример подобного недоразумения см. у P.M. and P.S. Churchland 1983.

4 Я обязан Дэну Рудерману за привлечение моего внимания к этой статье.

5 См., например, Dennett 1987.

230

Глава IV

1 Одно уточнение к этому пункту. Ощущение местонахождения тела в са­мом деле обладает интенциональностью, так как оно указывает на некоторую часть тела. Данный аспект болей интенционален, поскольку ему присущи усло­вия соответствия. В случае же фантомной конечности, к примеру, можно ошибиться, и сама возможность ошибки есть, по крайней мере, хороший ключ к тому, что данный феномен интенционален.

2 Метафора «слева-направо», разумеется, проистекает от произ­вольного соглашения европейских языков писать слева направо.

3 Термин «функциональный» отчасти вводит в заблуждение, по­скольку функциональный уровень также является каузальным, но в биологии все же принято говорить об этих двух уровнях каузального объяснения как о «функциональном» и «каузальном». Как бы мы ни описывали его, данное различение важно и я в дальнейшем использую его в главе 10.

4 Иногда люди отвергают мои взгляды из-за ошибочного понима­ния отношения между каузальностью и идентификацией. Ю.Т. Плейс (1988), к примеру, пишет:»Согласно Серлу, ментальные состояния и идентитчны, и каузально зависимы от соответствующих состояний мозга. Я говорю, что вы не можете получить свой торт и съесть его. Ментальные состояния либо тождественны с состояниями мозга, либо одно каузально зависит от другого. Они не могут быть тем и другим» (р. 209).

Плейс подразумевает случаи, подобные: «Эти следы могут причин­но зависеть от ботинок грабителя, но они не могут быть также тожде­ственны с этими ботинками». Как насчет этого: «Жидкое состояние этой воды может быть причинно зависимо от поведения молекул, а также может быть свойством системы, состоящей из молекул»? Мне представ­ляется как раз очевидным, что мое настоящее состояние сознания при­чинно обусловленно поведением нервных клеток в моем мозгу и что как раз это состояние и является свойством мозга высшего уровня. Если это сводится к обладанию вашим тортом , а также и к поеданию его,то да­вайте будем есть.

5 Это не аргумент в пользу «привилегированного доступа», по­скольку нет никакой привилегии и никакого доступа. Далее в данной главе я еще выскажусь на эту тему.

6 «Логически «сознание», подобно «материи», есть термин для обо­значения вещества; и я не вижу ничего неправильного, с метафизической точ­ки зрения, в признании того, что сознание есть разновидность вещества» (р.60).

7 Иное альтернативное объяснение заключается в том, что у нас имеются другие, более общие биологические потребности, которые удовлетворяются раз­личными подобными активностями. Ср. различение Эллиотом Собером того, что отобрано, и того, что отобрано для (1984, гл. 4).

231

Глава V

1 Кроме того, обсуждение данного положения см. в главе 2.

Глава VI

1 Даже такие очевидные положения, что когда кому-то скучно, «вре­мя течет более медленно», представляются мне требующими объяснения. Почему бы времени течь более медленно, когда кому-то скучно?

2 Этим выражением я обязан Эдельману (1991).

3 Между прочим, Юм полагал, что не может быть подобного чув­ства, поскольку, если бы было таковое, оно должно было бы выполнять большую эпистемическую и метафизическую работу, которую никакое чувство само по себе не могло бы делать. Я полагаю, что фактически

мы все обладаем характерным чувством нашей собственной личностности, но оно не представляет большого интереса в эпистемическом или метафизическом отношении. Это чувство отнюдь не гарантирует «лич­ного тождества», «единства самого себя» или любой подобной вещи.

Оно лишь в том, как, к примеру, я чувствую себя самим собой.

4 Например, это делает Дэвид Вудраф Смит (1986).

Глава VII

1 Лэшли, 1956. Я не думаю, что Лэшли буквально подразумевает именно это. Он, я полагаю, имеет в виду то, что процессы, благодаря которым порож­даются различные свойства сознательных состояний, сами никогда не являются сознательными. Но даже это является преувеличением, и тот факт, что он при­бегает к подобного рода гиперболе, указывает на необходимость выявления темы, о которой я говорю.

2 См. также: Searle 1980b, 1984b b и особенно 1984а.

3 Для этих целей я противопоставляю «нейрофизиологическое» и «ментальное», но, конечно, в соответствии с взглядом на отношения сознания и тела, который я развивал на протяжении этой книги, мен­тальное есть нейрофизиологическое на высшем уровне. Я противопос­тавляю ментальное и нейрофизиологическое так, как можно было бы про­тивопоставить человеческие существа и животных, не предполагая тем самым, что первый класс не включается во второй. В том, как я использую данное про­тивопоставление, нет никакого скрытого дуализма.

4 В особенности Дэвид Армстронг, Алисон Гопник и Пэт Хейес.

5 В интересах данного обсуждения я игнорирую фрейдовское различение подсознательного и бессознательного. В этих целях я называю оба понятия «бес­сознательными».

232

Глава VIII

1 Особенно «О достоверности» (1969), которая, я полагаю, является одной из лучших книг об этом.

2 Высказана в дискуссии.

3 Правильным ответом на скептицизм подобного рода, как я счи­таю, было бы объяснение роли Фона для установления значения и по­нимания (Серл, не опубликовано).

4 Это отличается от того взгляда, которого я придерживался в: Searle 1991. Меня убедил в этом положении Уильям Хёрстайн.

Глава IX

1 SOAR - это система, разработанная Аланом Ньюеллом и его кол­легами в университете Карнеги Мелон. Само название является акро­нимом от «Состояние. Оператор, И Результат» (State, Operator, And Result).

Более подробно см. Waldrop 1988.

2 Эта точка зрения заявляется и отстаивается в большом числе книг и статей, многие из которых имеют очень схожие названия, например, Computers and Thought (Feigenbaum and Feldman, eds., 1963), Computers and Thought (Sharpies et al. 1988), The Computer and the Mind (Johnson-Laird 1988), Computation and Cognition (Pylyshyn 1984), «The Computer Model of the Mind» (Block), и, конечно, «Computing Machinery and Intelligence» (Turing 1950).

3 Вся эта исследовательская программа была кратко изложена Габ­риелем Сигалом (1991) следующим образом: «Когнитивная наука рассматри­вает когнитивные процессы, как вычисления в мозге. Вычисление состоит в манипуляции синтаксическими объектами. Содержание этих объектов, если

таковое имеется, не имеет отношения к процессу переработки. Таким обра­зом, выходит, что содержание может фигурировать в когнитивных объяснени­ях в той мере, в какой различия в нем отражены в различиях в синтаксисе моз­га» (стр. 463).

4 Пилишин вплотную подходит к признанию именно этой точки зрения, когда пишет: «Ответ на вопрос, какое именно вычисление осуществля­ется, требует обсуждения семантически проинтерпретированных вычислитель­ных состояний» (1984, стр.58). Верно. Однако, кто производит интерпретацию?

5 Люди иногда говорят, что шестерку нужно прибавлять к самой себе во­семь раз. Но это арифметически не верно. Шестерка, прибавленная к самой себе восемь раз, дает пятьдесят четыре, потому что если шесть прибавить к шести ноль раз, все равно будет шесть. Удивительно, как часто люди делают эту ошибку.

6 Этот пример был предложен Джоном Батали

233 Глава X

1 Конечно, мозг имеет множество прочих свойств, которые тоже не связаны с сознанием. Например, костный мозг регулирует дыхание даже в том случае, когда система в целом находится в бессознательном состо­янии.

2Lisberger 1988, Lisberger and Pavelko 1988.

3 Для более развернутого обсуждения см. Searle 1983, особенно гла­ву V.

234

Библиография

Armstrong, D. М. (1968) A Materialist Theory of Mind. London: Routledge and

Kegan Paul. Armstrong, D. M. (1980) The Nature of Mind. Sydney: University of Queensland

Press. Block, N. (1978) «Troubles with Functionalism,» in Minnesota Studies in the

Philosophy of Science IX: 261-325. Minneapolis: University of Minnesota Press. Block, N., ed. (1980) Readings in Philosophy of Psychology. Vol. 1. Cambridge,

MA: Harvard University Press. Block, N. (1990) «The Computer Model of the Mind,» in D. Osherson and E. E.

Smith (eds.), An Invitation to Cognitive Science 3: 247-289. Cambridge, MA:

MTT Press.

Block, N. (unpublished), «Two Concepts of Consciousness.» Block, N., and Fodor, J. (1972) «What Psychological States are Not,» Philosophical

Review 81: 159-181. Bloom, Floyd E., and Lazerson, Arlyne (1988) Brain, Mind, and Behavior 2nd

ed. New York: W. H. Freeman. Boolos, G. S., and Jeffrey, R. C, (1989) Computationally and Logic. Cambridge:

Cambridge University Press. Bourdieu, P. (1977) Outline of a Theory of Practice. R. Nice, tr. Cambridge:

Cambridge University Press. Bourdieu, P. (1990) The Logic of Practice. R. Nice, tr. Stanford, С A: Stanford

University Press. Changeux, J. P. (1985) Neuronal Man: The Biology of Mind. L. Garey, tr. New

York: Pantheon Books. Chisholm, R. M. (1957) Perceiving: A Philosophical Study. Ithaca: Cornell

University Press.

Chomsky, N. (1975) Reflections on Language. New York: Pantheon Books. Chomsky, N. (1986) Knowledge of Language: Its Nature, Origin and Use. New

York and Philadelphia: Praeger Special Studies. Churchland, P. M. (1981) «Eliminative Materialism and the Prepositional

Attitudes,» Journal of Philosophy 78: 67-90.

235

Churchland, P. M. (1984) Matter and Consciousness: A Contemporary Introduction

to the Philosophy of Mind. Cambridge, MA: MIT Press. Churchland, P. M. (1988) «The Ontological Status of Intentional States: Nailing

Folk Psychology to Its Perch,» Behavorial and Brain Sciences 11,3: 507-508. Churchland, P. M., and Churchland, P. S. (1983) «Stalking the Wild Epistemic

Engine,» Nous 17: 5-18. Reprinted in W. G. Lycan (ed.), 1990. Churchland, P. S. (1987) «Reply to McGinn,» in Times Literary Supplement,

Letters to the Editor, March 13. Davis, S., ed. (1991) Pragmatics: A Reader. New York and Oxford: Oxford

University Press. Demopoulos, W., and Matthews, R. J. (1983) «On the Hypothesis that Grammars

are Mentally Represented,» Behavioral and Brain Sciences 6, 3: 405-406. Dennett, D. C. (1978) Brainstorms: Philosophical Essays on Mind and Psychology.

Cambridge, MA: MIT Press.

Dennett, D. C. (1987) The Intentional Stance. Cambridge, MA: MIT Press. Dennett, D. C. (1991) Consciousness Explained. Boston: Little, Brown and Company. Dreyfus, H. L. (1972) What Computers Can't Do. New York: Harper and Row.

Dreyfus, H. L. (1991) Being-In-the-World: A Commentary On Heidegger's Being

and Time, Division L Cambridge, MA: MIT Press. Edelman, G.M. (1989) The Remembered Present: A Biological Theory of

Consciousness. New York: Basic Books. Feigenbaum, E. A., and Feldman, J., eds. (1963) Computers and Thought. New

York: McGraw-Hill Company. Feigl, H. (1958) «The «Mental» and the «Physical,»» in Minnesota Studies in the

Philosophy of Science: vol II: Concepts, Theories, and the Mind-Body Problem.

Minneapolis: University of Minnesota Press. Feyerabend, P. (1963) «Mental Events and the Brain,» Journal of Philosophy 60:

295-296.

Fodor, J. (1975) The language of Thought. New York: Thomas Y. Crowell. Fodor, J. (1986) «Banish DisContent,» in Butterfield, J. (ed.), Language, Mind,

and Logic. Cambridge: Cambridge University Press, 1986. Fodor, J. (1987) Psychosemantics: The Problem of Meaning in the Philosophy of

Mind. Cambridge, MA: MIT Press. Foucault, M. (1972) The Archaeology of Knowledge, A. M. Sheridan Smith, tr.

New York: Harper and Row. Freud, S. (1895) «Project for Scientific Psychology,» in The Standard Edition of

the Complete Psychological Works ofSigmund Freud, vol. 1, pp. 295-343, James

Strachey, tr. London: Hogarth Press, 1966. Freud, S. (1915) «The Unconscious in Psychoanalysis,» in Collected Papers, vol.

4. pp. 98-136. J. Riviere tr. New York: Basic Books, 1959. Freud, S. (1949) Outline of Psychoanalysis. James Strachey, tr. London: Hogarth

236

Gardner, H. (1985) The Mind's New Science: A History of the Cognitive Revolution.

New York: Basic Books.

Gazzaniga, M. S.(1970) The Bisected Brain. New York: Appleton Century Crofts. Geach, P. (1957) Mental Acts. London: Routledge and Kegan Paul. Grice. P. (1975) «Method in Philosophical Psychology (From the Banal to the

Bizarre),» Proceedings and Addresses of the American Philosophical Association,

vol. 48, November 1975, pp. 23-53. Griffin, D. R. (1981) The Question of Animal Awareness: Evolutionary Continuity

of Mental Experience. New York: Rockefeller University Press. Hampshire, S. (1950) «Critical Notice of Ryle, The Concept of Mind.» Mind LIX,

234:237-255.

Hare, R. M. (1952) The Language of Morals. Oxford: Oxford University Press. Haugeland, J., ed. (1981) Mind Design. Cambridge, MA: MIT Press. Haugeland, J. (1982) «Weak Supervenience,» American Philosophical Quarterly

19,1:93-104. Hempel, C. G. (1949) «The Logical Analysis of Psychology,» in H. Feigl and W.

Sellars (eds.), Readings in Philosophical Analysis. New York: Appleton Century

Crofts. Hobbs, J. R. (1990) «Matter, Levels, and Consciousness,» Behaviorial and Brain

Sciences 13,4; 610-611. Horgan, Т., and Woodward, J. (1985) «Folk Psychology is Here to Stay,»

Philosophical Review XCIV, 2: 197-220. Jackendoff, R. (1987) Consciousness and the Computational Mind. Cambridge,

MA: MIT Press.

Jackson, F. (1982) «Epiphenomenal Qualia,» Philosophical Quarterly 32: 127-136. Johnson-Laird, P. N. (1983) Mental Models: Towards a Cognitive Science of

Language, Inference, and Consciousness. Cambridge, MA: Harvard University

Press. Johnson-Laird, P. N. (1988) The Computer and the Mind. Cambridge, MA:

Harvard University Press. Kim, J. (1979) «Causality, Identity and Supervenience in the Mind-Body

Problem,» Midwest Studies in Philosophy 4: 31-49.

Kim, J. (1982) «Psychophysical Supervenience,» Philosophical Studies 41,1: 51-70. Kripke, S. A. (1971) «Naming and Necessity,» in D. Davidson and G. Harman (eds.),

Semantics of Natural Language. Dordrecht: Reidel, pp. 253-355 and 763-769. Kripke, S. A. (1982) Wittgenstein on Rules and Private Language. Oxford: Basil

Blackwell. Kuffler, S. W, and Nicholls, J. G. (1976) From Neuron to Brain. Sunderland, MA:

Sinauer Associates. Lashley, K. (1956) «Cerebral Organization and Behavior,» in The Brain and Human

Behavior, H. Solomon, S. Cobb, and W. Penfield (eds.) Baltimore: Williams

and Wilkins Press.

237

Lepore, E., and van Gulick, R., eds. (1991) John Searle and His Critics. Oxford:

Basil Blackwell. Lettvin, J. Y., Maturana, H. R., McCuUoch, W.S., and Pitts, W. H. (1959) «What

the Frog's Eye Tells the Frog's Brain,» Proceedings of the Institute of Radio

Engineers 47, 1940-51. Reprinted in W. S. McCuUoch (1965). Lewis, D. (1966) «An Argument for the Identity Theory,» Journal of Philosophy

63,1: 17-25. Reprinted in D. Rosenthal (ed.) (1971). Lewis, D. (1972) «Psychological and Theoretical Identification,» Australasian

Journal of Philosophy 50: 249-258. Lisberger, S. G. (1988) «The Neural Basis for Learning of Simple Motor Skills,»

Science4,242: 728-735. Lisberger, S. G., and Pavelko, T. A. (1988) «Brain Stem Neurons in Modified

Pathways for Motor Learning in the Primate Vestibulo-Ocular Reflex,» Science

4,242:771-773. Lycan, W. G. (1971) «Kripke and Materialism,» Journal of Philosophy 71, 18:

677-689.

Lycan, W. G. (1987a) Consciousness. Cambridge, MA: MIT Press. Lycan, W. G. (1987b) «What is the «Subjectivity» of the Mental,» Philosophical

Perspectives 4:109-130. Lycan, W. G., ed. (1990) Mind and Cognition: A Reader. Cambridge, MA: Basil

Blackwell.

Marr, D. (1982) Vision. San Francisco: W. H. Freeman and Company. McCuUoch, W. S. (1965) The Embodiment of Mind. Cambridge, MA: Harvard

University Press. McGinn, C. (1977) «Anomalous Monism and Kripke's Cartesian Intuitions,»

Analysis 37,2: 78-80. McGinn, C. (1987) «Review of P. S. Churchland, Neurophilosophy,» Times Literary

Supplement, Feb. 6, pp. 131-132.

McGinn, C. (1991) The Problem of Consciousness. Oxford: Basil Blackwell. Millikan, R. (1984) Language, Thought and Other Biological Categories: New

Foundations for Realism. Cambridge, MA: MIT Press. Minsky, M. L. (1986) Society of Mind. New York: Simon and Schuster. Moore, G. E. (1922) Philosophical Studies. London: Routledge and Kegan Paul.

Nagel, T. (1974) «What Is It Like to Be a Bat?» Philosophical Review 4 LXXXIII:

435-450.

Nagel, T. (1986) The View from Nowhere. Oxford: Oxford University Press. Newell, A. (1982) «The Knowledge Level,» Artificial Intelligence 18: 87-127. Ogden, С. К