Часть 2.

43

«жизни», вменяет он именно функцию единения, словно кто-то, помимо кратко­го соединения в половом акте, может по­добное слияние двух тел в одно засвиде­тельствовать!

Так и получается, что аффект, которо­му по природе свойственно обитать в языке, оказывается в теле (я нарочно упещряюсь здесь вороньими перьями -они нынче в большей цене, чем мои соб­ственные) - оказывается, повторяю, отто­го что не находит себе жилища, [[.аффект представпяет собой нестроение.]] - во вся­ком случае, по своему вкусу. Называют это унынием, дурным настроением. Что это на самом деле - грех, сумасшедшин­ка, или подлинное прикосновение Реаль­ного?

Так что было бы куда лучше, если бы ОВЗоАД воспользовалось для того, что­бы его, этот аффект, исполнить в другой тональности, моей скрипочкой. Все было бы лучше, чем поднимать гвалт.

Толкуя влечения в туманных жестах, призванных заручиться авторитетом мое­го дискурса, вы оказываете моим заслу­гам честь слишком высокую, чтобы за­служить за это мою признательность -

44

Вы сами, столь мастерски транскрибиро­вавший мой Х1-й Семинар, лучший тому свидетель: кто, как не я, сумел пойти на риск, впервые решившись о влечениях заговорить вслух?

Именно в Вашем лице впервые я на­шел слушателя, который не ухитрился, уныло развесив уши, расслышать, будто я придаю Единому черты Другого - а именно в этой мысли упорствует человек, пригласивший меня туда, где я впервые был Вашего внимания удостоен.

Кто, прочтя главы 6, 7, 8, 9 и 13, 14 Семинара XI, не почувствует, как много мы выигрываем, когда, вместо того что­бы передавать немецкое Trieb словом «инстинкт», точно описываем влечение термином «отклонение», [[.а влечение-отклонение, сдвиг.]] поверяя анали­зом и вновь восстанавливая, вслед за Фрейдом, его причудливость?

Кто, следуя моему ходу мыслей, не почувствует разницу между энергией, той всякий раз поддающейся определению константой Единого, на которой по­строена экспериментальная составляю­щая современной науки, и Drang'ом, или порывом влечения, которое, будучи, ра­зумеется, наслаждением, лишь от границ

45

тела получает - я собирался как раз найти этому математическое выражение - свое постоянство? Постоянство, состоит кото­рое лишь в четверичной инстанции, где каждое влечение сохраняется, благодаря тому что сосуществует с тремя другими. Будучи силой, четверица дает ключ к ра­зобщению, которое желательно предот­вратить, - разобщению между теми, кого пол сам по себе еще не может сделать партнерами.

Я, разумеется, не применяю ее для проведения различия между неврозом, перверсией и психозом. [[Так что я не могу сказать, что ты для меня такое.]]

Я сделал это в другом месте, следуя повсюду тем обходным тропам, которые торит, вновь и вновь возвращаясь на кру­ги своя, бессознательное. И фобия ма­ленького Ганса возникла, как показал я это, именно там - там, где гулял он с Фрейдом и своим отцом и куда аналити­ки страшатся за ними с тех пор последо­вать.

46

V. [L'egarement de notre jouissance] [Когда наше наслаждение сбилось с пути]

Часто приходится слышать такую песню: тому, что с наслаждением де­ло обстоит хило, причиной, мол, сек­суальные запреты, виной которым, в свою очередь, во-первых, семья, во-вторых, общество, в-третьих, капи­тализм. Вот, собственно, и вопрос.

Что ж, это вопрос - позволю себе это ска­зать, ибо вопросы Ваши, я их обговари­ваю, - вопрос, в котором можно расслы­шать Ваше собственное желание знать, как на него могли бы, при случае, отве­тить Вы сами. Ответить в случае, если бы он был поставлен вам не конкретным ли­цом, а скорее голосом - голосом, кото-

47

рый иначе и не представить себе, как раздающимся из телеящика, голосом, ко­торый, ничего не говоря, поэтому и не вне-существует, - голосом, тем не менее, во имя которого я и даю вне-существование следующему ответу, ко­торый представляет собой не что иное, как интерпретацию.

Вы, прямо скажем, прекрасно знаете, что ответ у меня есть на все, пользуясь чем и предлагаете мне вопрос, [[ ]]следуя в этом известной пословице: предлагают взаймы только богатому. И правильно делаете.

Кто не знает, что успехом своим я обя­зан аналитическому дискурсу? В этом смысле я, можно сказать, self-made man. Бывали такие и раньше, но это дело про­шлое.

Фрейд вовсе не говорил, будто вытесне­ние происходит из подавления, то есть, образно говоря, обязано своим возникно­вением тому, что папа, увидев, как ма­лыш теребит себе пипку, грозится:

«Гляди, будешь так снова делать, ее тебе точно отрежут!»

Совершенно естественно, однако, что

48

при уясении своего опыта Фрейду при­шло в голову исходить именно из подав­ления - то есть из того самого, что слу­жит определением этому опыту в анали­тическом дискурсе. Заметим, впрочем, что с каждым дальнейшим шагом Фрейд все более склонялся к мысли, что пер­вичным было именно вытеснение. [[Первичное вытесение]] В этом, вообще говоря, переключение на вторую топику и состоит. Гурманство, характеризующее у него сверх-Я, при­надлежит структуре - это не следствие цивилизации, а «недовольство (симптом) внутри цивилизации».

Так что налицо основания проверить все заново, исходя из того, на сей раз, что подавление производится вытеснением. Общество, семья - не зиждятся ли они сами на вытеснении? Поистине так, но возможно это лишь постольку, поскольку вне-существование бессознательного и мотивация его идут от структуры, то есть от языка. Фрейд подобное решение ни­мало не исключает - более того, именно для того чтобы окончательно остановить­ся на нем, набрасывается он с таким ожесточением на дело «человека с вол­ками» — которому это, по всему судя, от­нюдь не идет на пользу. Похоже, однако,

49

что неудача эта, неудача в конкретном случае, обернулась в конечном счете уда­чей куда более значительной - установ­лением Реального самих фактов.

Если оно, Реальное это, остается зага­дочным, следует ли относить эту зага­дочность на счет аналитического дискур­са в качестве некоего, в свою очередь, социального образования?

Средство одно: проект науки, которая позволила бы овладеть сексуальностью, -сексология была в ту пору не более чем проектом. Проектом, к которому Фрейд -он сам на этом настаивает - испытывал доверие. Доверие, в котором он не стес­няется признаваться, что красноречиво свидетельствует о его этических принци­пах.

Итак, аналитический дискурс, со своей стороны, является многообещающим - он обещает ввести нечто новое. [[Новое в любви]] Причем но­вое это, что имеет колоссальную важ­ность, принадлежит той области, откуда происходит бессознательное, ибо тупики его обнаруживаются - пусть не все, но преимущественно - в любви.

Конечно, о новости этой, давно став-

50

шей притчей во языцах, мир уже наслы­шан - но в чувство это никого не приво­дит, по той простой причине, что новое это трансцендентно, трансцендентно в том смысле, в котором понимается соот­ветствующий знак в теории чисел, то есть в смысле математическом.

Не случайно поэтому носителем этого нового стало именование пере-нос.

Чтобы привести своих окружающих в чувство, я артикулирую этот перенос как «субъект, который предполагается знаю­щим». Тут налицо своего рода объясне­ние, развертывание того, что слово это лишь впотьмах нащупывает, а именно, что субъект, посредством переноса, предполагается у того знания, из которо­го он как субъект бессознательного и со­стоит, и что как раз оно-то и переносится на аналитика [[ ]] - то самое знание, что, не думая, не рассчитывая и не рассуждая, имеет, тем не менее, своим следствием выполненную работу.

Не стоит эти ориентиры переоцени­вать, но выглядит это так, словно я зама­ниваю их игрою на дудочке - или, что еще хуже, словно у них по моей вине иг­рает очко.

51

Эти уж мне миловзоры из ОВЗоАДа -они не решаются. Туда, куда это ведет, они не готовы сделать ни шагу.

Я ли не лезу для этого из кожи вон! «Аналитика никто не уполномочивает, кроме него самого», - провозглашаю я. Я устанавливаю в Школе критерий «пере­хода», суть которого -в изучении того, что именно склоняет проходящего анализ к занятию позиции аналитика, - изуче­нии, никого ни к чему не принуждаю­щем. Должен признаться, что получается это пока неважно, но в Школе этим зани­маются, а существует Школа совсем не так уж давно.

Не то чтобы я всерьез надеялся, будто за пределами Школы прекратят возвра­щать перенос его отправителю. Перед нами исключительная принадлежность пациента, его единственность, соприкос­новение с которой диктует нам в качестве условия своего осторожность, и прежде всего - более даже, нежели в работе с ней - в ее оценке. Здесь к этому кое-как при­способились - но куда может зайти дело там?

Одно я знаю наверное: аналитический дискурс не может держаться на ком-то

52

одном. Я счастлив, что находятся люди, которые за мной следуют. Это значит, что у дискурса есть шанс. [[Трансфинитность дискурса]]

Никакое брожение - им же и возбуждае­мое - не в силах было бы отменить его собственное свидетельство о том лежа­щем на сексе проклятии, что упоминается Фрейдом в «Недовольстве».

[[Невозможна искусная речь о сексуальности,.]] Если о тоске, даже об угрюмости, я в связи с «божественной» версией любви уже говорил, как не признать, что оба аффекта эти выдают себя - в словах и даже в действиях - у тех молодых людей, которые вступают в связи, никакого по­давления не испытывая, причем самое замечательное, что те самые аналитики, у которых черпают эти молодые люди свою мотивацию, выслушивают их не­одобрительно поджав губы.

Даже если бы воспоминания о подав­лении в семье были неправдой, их следо­вало бы выдумать, без чего, в действи­тельности, дело и не обходится. Миф как раз это самое и есть - попытка облечь то, что обусловлено самой структурой, в эпическую форму.

Тупик сексуальности выделяет, [[...и дело тут в структуре.]] по-

53

добно железе, фикции, рационализирую­щие невозможное, которое этот тупик создало. Я не говорю, что фикции эти -плоды воображения, в них читается мне, как и Фрейду, приглашение к Реальному, которое и выступает их поручителем.

Устроение семьи всего-навсего обна­руживает наглядно ту истину, что Отец [[.читай миф об Эдипе]] -это вовсе не биологический производи­тель, а женщина так и остается для му­жичонки заражена Матерью; все осталь­ное просто отсюда следует.

Я бы не сказал, что придаю большое зна­чение заметному у этого мужичонки вку­су к порядку - тому, что он высказывает, говоря, к примеру: «Лично я (sic) терпеть не могу анархии». Порядок или строй -там, где он хоть в малейшей мере присут­ствует, - имеет то свойство, что ценить его не приходится: он заведен и все тут.

Это уже во время оно, к счастью, где-то произошло, и самое время теперь по­казать, что даже с зачатками свободы де­ло обстоит как нельзя хуже. Это капита­лизм, заново приведенный в порядок. Во­время для секса, потому что капитализм, на самом деле, начинается именно с этого

54

- с отправки секса на свалку.

Вы держитесь левых взглядов, но на­сколько я знаю, не в отношении секса. Ибо левизна сексуальная всецело опира­ется на аналитический дискурс - в том виде, в котором он на сегодняшний день вне-существует. А вне-существует он скверно, лишь усугубляя собою лежащее на сексуальности проклятие. В чем и да­ют о себе знать опасения его перед эти­кой, ориентиром которой стало у меня искусное слово.

Не сводится ли это к признанию, что в науке любви от психоанализа ждать помощи не приходится? Откуда можно заключить, что надежды вновь возлагаются на сексологию.

Наоборот: как я только что дал понять, это от сексологии, скорее, ожидать нече­го. Наблюдая над тем, что лежит в сфере наших чувств, то есть над перверсией, ничего нового нам в любви выстроить не удастся.

Бог, напротив, вне-существовал с та­ким успехом, что язычество населило ими целый мир, хотя никто в этом деле

55

так ничего и не понял. Вот к чему мы возвращаемся.

Слава богу, как говорится, другие тра­диции уверяют нас, что в старое время встречались люди более здравомыслящие

- в даосизме например. Жаль лишь, что казавшееся здравым для них нас больше не трогает, ибо наслаждения в нас более не возбуждает. [[Мудрость?]]

Но беспокоиться не стоит, если Путь лежит, как я и говорил, через Знак. Ибо если обнаруживается при этом наглядно

- точнее, удостоверяется фактом своего наглядного обнаружения - некий тупик, то это дает нам единственный шанс при­коснуться к Реальному в чистом виде -как тому самому, что не позволяет нам высказать о нем всю правду.

Нельзя боготворить любовь, не про­делав этих рассуждений [[говорить значит Боготворить]], комплекс кото­рых не позволяет себя выговорить без словесного выверта.

Сами Вы вовсе не говорите с молоде­жью по Вашему собственному выра­жению "поджав губы". Это уж точ­но: недаром бросили Вы им однажды

56

в Венсенне следующую фразу: «Будучи революционерами, вы желаете полу­чить господина. И он у вас будет». Короче говоря, Вы лишаете молодежь присутствия духа.

Они меня на свой тогдашний манер дос­тавали. Нужно же мне было отреагиро­вать!

Реакция была настолько точной, что они теперь ломятся на мой семинар. Предпочитая, одним словом, кнуту мой пряник.

Почему столь уверенно пророчите Вы новую волну расизма? И к чему, соб­ственно, об этом нужно вслух заяв­лять?

Потому что это, на мой взгляд, не смеш­но и потому что, как-никак, это правда. В условиях, когда наше наслаждение сби­лось с пути, ориентиром ему служит только Другой, но происходит это лишь постольку, поскольку мы отделены от него. Откуда и фантазмы - неслыханные в те времена, когда столпотворения еще не было.

57

Предоставить Другого его собствен­ному образу наслаждения возможно лишь при условии, что мы не станем на­вязывать ему своего, ,не станем относить­ся к нему как к недоразвитому.

Учитывая к тому же зыбкость нашего собственного образа наслаждения, един­ственным ориентиром которому остается избыток наслаждения, наслаждение «прибавочное», - образа, который и вы­сказать-то себя не может иначе, как через это последнее, - можно ли надеяться на сохранение и в дальнейшем той команд­ной «гуманитарности», в которую наше вымогательство до сих пор облекалось?

И если Бог, обретя в результате новые силы, обратится вне-бытием, ничего хо­рошего, кроме возврата его злополучного прошлого, это нам не сулит.

58

VI. [Savoir, faire, esperer] [Знать, делать, надеяться]

Три вопроса резюмируют для Канта в Каноне его первой Критики то, что он называет «интересом нашего ра­зума»: «Что я могу знать? Что я должен делать? На что позволитель­но мне надеяться?» Формула, кото­рая восходит, как вы знаете, к сред­невековой экзегетике, точнее - к Агостино из Дакии. Именно ее цитирует, подвергая критике, Лютер. Итак, вот упражнение, которое я предлагаю Вам: ответить, в свою очередь, на эти вопросы либо оспорить саму пра­вильность их постановки.

Термин «те, кто меня слышит» должен,

59

видимо, для слуха тех, кого он касается, получить теперь, когда звучат в нем Ва­ши вопросы, несколько иную окраску, вплоть до того, что им станет ясно, на­сколько мало мой дискурс служит на них ответом.

Даже если бы вопросы эти подейство­вали таким образом на меня одного, дей­ствие это все же оставалось бы объектив­ным, ибо меня-то, мое собственное Я, и делают они объектом, а делают постоль­ку, поскольку в момент осознания того, что он, дискурс, подобные вопросы ис­ключает, оно из этого дискурса выпадает - выгода чего (для меня, вы уж поверьте, вторичная) состоит в возможности объ­яснить себе то, над чем ломаю я голову, когда дискурс этот из года в год продол­жаю: многочисленность аудитории, кото­рую он собирает, - на мой взгляд, ему во­все не соответствующую. Если аудитория эта не получает на свои вопросы ответа -оно для нее только к лучшему.

Есть, как видите, у меня повод взойти на борт вашей кантовской флотилии, подвергнув свой дискурс испытанию иной для него структурой.

60

Так что же я, все-таки, могу знать?

Вопроса о том, что можно знать, мой дискурс не допускает, ибо исходит из то­го [["Я ужезнал это".]], что предполагает это нечто в качестве субъекта бессознательного.

Для меня не был, конечно, секретом, тот шок, которым обернулись для дис­курса современников идеи Ньютона, как и тот факт, что именно от этого шока ве­дет свое происхождение мысленная эк­вилибристика Канта. В споре со Сведенборгом Кант мог бы, предвосхищая ана­лиз, подойти к его границам вплотную, однако, соприкоснувшись с Ньютоном, вернулся в колею философии, искренне полагая, будто мысль Ньютона воплоща­ет собой итоговое ее достижение. Исходи Кант из ньютоновых комментариев на книгу Даниила - и то навряд ли сумел бы он истоки бессознательного обнаружить. Вопрос характера.

Настало время приоткрыть хоть отчасти то, чем отвечает аналитический дискурс на несуразность вопроса «что я могу знать?». Итак, ответ: [[.ибо «a priori» - это именно язык.]] Ничего - по крайней мере, что не имело бы структуры языка, откуда следует, что то, до какой границы

61

я внутри этих пределов дойду, есть ис­ключительно вопрос логики.

Это подтверждается тем, что научный дискурс с успехом осуществляет посадку на луне, удостоверяющую для мысли вторжение Реального. Причем никакого аппарата, помимо языкового, в распоря­жении у математики нет. Это как раз и вызвало у современников Ньютона воз­ражение. «Откуда каждая из масс знает свое расстояние от других?» - поинтере­совались они. «То одному Богу извест­но», - ответил Ньютон, продолжая зани­маться своим делом.

Следует, однако, отметить, что когда в аватару, в пришествие Реального, вошел дискурс политический, осуществилась посадка на луну, причем философа, кото­рый благодаря Журналу в каждом из нас сидит, это заметно не взволновало.

Все дело теперь в том, что позволит нам выявить Реальное структуры, - в том самом, что делает язык не шифром, а подлежащим расшифровке знаком.

Ответ мой, следовательно, повторяет Канта лишь с той существенной оговор­кой, что за истекшее с тех пор время бы-

62

ли открыты факты бессознательного, а математическая логика получила такое развитие, словно само «возвращение» этих фактов ее вызывало к жизни. Вопре­ки хорошо известным названиям его тру­дов, классическая логика [[...но не логика классовая]] не оказывается в них предметом критического суждения, что и выдает в нем марионетку собствен­ного бессознательного, которая, будучи бездумна, ни судить, ни рассчитывать не способна, проделывая свою работу всле­пую.

Что касается субъекта бессознатель­ного, то он включается, подобно звену, в механизм тела. Нужно ли напоминать здесь, что место его задается исключи­тельно исходя из дискурса ~ то есть того, чья искусственность как раз и являет со­бой конкретное, да еще какое!

Что из этого может быть сказано? [[Нет дискурса, который не шел бы от подобия]] Что может быть высказано из того знания, которое вне-существует для нас в нашем бессознательном, но которое лишь дис­курс позволяет артикулировать; что мо­жет быть высказано из того, чье Реальное достигает нас лишь посредством этого дискурса? Именно так Ваш вопрос в мо­ем контексте воспроизводится - другими

63

словами, он предстает как безумный.

Следует, однако, решиться в этой форме его поставить - только тогда сможем мы объяснить, каким образом могли бы в рамках аналитического опыта обнару­житься требующие доказательства поло­жения, способные под вопрос этот под­вести основу. Итак, приступим.

Можно ли, к примеру, сказать, что ес­ли Мужчина хочет Женщину, то получает он ее лишь ценой крушения на мели пер­версии? Именно такова формулировка опыта, заданного рамками психоаналити­ческого дискурса. И если эта формули­ровка подтверждается, может ли она быть преподана всем без различия, [[Матема]] то есть является ли она научной - ведь именно исходя из этого постулата наука проложила себе дорогу?

Я утверждаю, что именно так и есть, тем более что, как и желал этого «для бу­дущего науки» Ренан, последствий это иметь не будет, ибо Женщины как вне-существующей не существует. [[Женщина]] Но то, что ее не существует, не исключает возмож­ности сделать ее объектом желания. На­оборот - откуда и результаты.

64

Как правило. Мужчина, обманываясь, встречает некую женщину, с которой все и происходит - с которой совершает он тот промах, в котором как раз успех по­лового акта и состоит. Как свидетельст­вует нам театр, «актеры», в этом акте за­нятые, способны на самые невероятные подвиги.

В результате на сцене, где все это предстоит нашим взорам, раскрывается, отслаивая любовную интригу от любых видов социальных связей, целый веер благородства, трагизма, комизма и увен­чанной кривой Гаусса буффонады - рас­крывается, порождая фантазмы, населяе­мые словесными существами, которые пребывают в том, что они называют -почему, толком неизвестно - «жизнью». Ибо представление о «жизни» получают они лишь посредством своей животной природы, где их знание ни к чему.

И в самом деле, ничто не свидетельст­вует о том, что жизнь этих словесных су­ществ не есть, как поэты театра давно для себя открыли, просто-напросто сон - раз­ве что только случается им тех живот­ных, то есть (ecu ты) себя есть - поис­тине так звучит [["Ты еси."]] это на милом мойом йа-

65

зыке.

Ибо, в конечном счете, дружелюбие, а скорее даже Аристотеля (расхож­дение мое с которым не значит, что я его не ценю) - вот к чему склоняется этот театр любви в спряжении глагола «лю­бить», со всем вытекающим отсюда тре­петным отношением к хозяйству и домо­строю.

Как известно, человек всегда где-то обитает и, даже не зная, где именно, име­ет к этому, по меньшей мере, обыкнове­ние. у Аристотеля имеет к этике (омонимичность которой философ отме­чает, хотя провести между этими поня­тиями четкую грань ему так и не удается) не большее отношение, чем к узам суп­ружества.

Каким же образом, не заподозрив су­ществование объекта, вокруг которого все это - не , а , - как вокруг оси, вращается, - объекта (а), одним сло­вом, - можно сделать это предметом нау­ки?

Разумеется, останется при этом и тот объект матемы, который Наука - единст­венная еще вне-существующая Наука -

66

Физика, - обнаружила для себя в числе и доказательстве. Но куда более впору придется ей тот объект, о котором гово­рю я: ведь он и есть продукт этой матемы, продукт, чье место задается структу­рой - при условии, что структура эта дей­ствительно является тем изводом языка, что молчаливо приносит нам в залог бес­сознательное!

Может быть, чтобы в этой мысли удо­стовериться, стоит поискать следы ее в платоновском Меноне, где о путях, веду­щих от частного к истине, уже идет речь?

Именно координация этих путей, чья ориентация определяется дискурсом, по­зволяет, несмотря на то, что движется дискурс от одного к другому, от частно­го, помыслить то новое, что дискурс этот передает с бесспорностью не меньшей, чем числовая матема?

Для этого вполне достаточно, чтобы сексуальные отношения где-то прекрати­ли бы не записываться, чтобы воцарилось [[Любовь]] (можно и так сказать) случайное, в ре­зультате чего отвоеван бы оказался начаток того, что должно завершиться в итоге демонстрацией их, этих отношений, не­возможности, то есть утверждением их в

67

Реальном.

Этот шанс прибегнуть к аксиоматике, к логике случайного, его можно предвос­хитить - ведь именно к этой логике при­учает нас то, необходимость чего матема или нечто такое, что определено ею в ка­честве математика, ощутили: отказ от опоры на какую бы то ни было очевид­ность.

Итак, мы и в дальнейшем будем исхо­дить из Другого, того радикального Дру­гого, о котором напоминает воплощаемое сексом отсутствие отношения с момента, когда замечаем мы, что Единое и сущест­вует-то, пожалуй, лишь в опыте (а)сексуального.

Для нас Другой имеет не меньшее право на то, чтобы стать субъектом ак­сиомы, нежели Единое. И вот что подска­зывает нам здесь опыт. Во-первых, что в отношении женщин действует то отрица­тельное суждение, которое избегает Ари­стотель относить ко всеобщему: они не-все, . Как будто, не распро­страняя свое отрицательное суждение на всеобщее [[ ]], Аристотель не делал его про­сто-напросто ненужным - ведь dictus de omni et nullo ни в каком вне-

68

существовании не уверяет нас! О чем са­мо и свидетельствует уже тем, что не ут­верждает этого вне-существования, иначе как в отношении частного, не отдавая, строго говоря, себе в этом отчета, то есть не зная почему, - вот оно, бессознатель­ное.

Откуда как раз и следует, что та или иная женщина [[ ]] - потому что больше, чем об одной, говорить не приходится -встречает Мужчину только в психозе.

Примем это за аксиому - не то, что Мужчина не вне-существует (это случай Женщины), а что та или иная женщина это себе запрещает - не оттого что есть Другой, а оттого что, как я уже говорил, «для Другого Другого нет». [[S(A)]]

Таким образом, всеобщее того, что они желают, принадлежит безумию - не­даром говорят, что все женщины безум­ны.

Потому-то они как раз и не-все, то есть не безумны вовсе, а скорее поклади­сты - покладисты до такой степени, что нет предела уступкам, которые каждая из них готова для некоего мужчины сделать, предоставляя ему свое тело, свою душу, свое имущество.

69

Не касается это, однако, ее фантазмов, отвечать за которые далеко не так просто.

Скорее, она идет в данном случае на­встречу перверсии, которую я считаю свойственной Мужчине. [[ ]] Это и вынужда­ет ее прибегнуть к известному маскараду, который вовсе не является тем обманом, что неблагодарные, ориентируясь исклю­чительно на Мужчину, ей приписывают. Речь идет, скорее, о подготовке себя, «на всякий случай», к тому, чтобы фантазм Мужчины мог встретить в ней свой мо­мент истины. Никакого преувеличения в этом нет, ведь истина по природе своей женщина - хотя бы потому что она не вся, во всяком случае, не вся говорится.

Почему истина и не дается нам всякий раз, когда, требуя от акта признаков сек­суальности, которым он не в состоянии соответствовать, терпим мы неудачу: все разыгрывается здесь как по нотам.

Оставим это как есть. Но именно по отношению к женщине знаменитая фор­мула г-на Фенуйара не заслуживает дове­рия, именно по отношению к ней, когда все границы пройдены, остается предел, забывать о котором не следует.

В любви важен, следовательно, не

70

смысл ее, а, как и везде, ее знак. В этом-то как раз вся драма и состоит.

Нельзя сказать, что, выражая себя по­средством аналитического дискурса, лю­бовь тем самым, как всегда, от нас ус­кользает.

Между этим, однако, и доказательст­вом того, что именно посредством любви [["Сексуальных отношений не существует"]], этого прирожденного безумия, входит в человеческий мир Реальное (а пути из­вестны - это наука и политика, между которыми зажат прилунившийся Мужчи­на), - между тем и другим остается еще пробел.

Ибо чтобы закрыть его, приходится предполагать, будто существует некая полнота Реального - а это еще нуждается в доказательстве, ибо субъект предпола­гают лишь у разумного. Hypoteses поп fingo означает, что вне-существуют толь­ко дискурсы.

Что я должен делать?

Мне остается лишь повторить вслед за всеми вами этот вопрос, обратив его к самому себе. И ответ будет простым. То

71

самое, что я делаю, когда из практики своей вывожу ту этику искусного слова, на которой я уже останавливался.

Воспользуйтесь ее уроком, если счи­таете, что и к другим дискурсам может она привиться.

Но я в этом сомневаюсь. Ибо этика соотнесена с дискурсом. Не будем без конца повторяться.

Кантовская идея максимы, которая обос­новывается универсальностью своего применения, является лишь гримасой, где Реального в силу одностороннего к нему подхода простыл и след.

Издевательским, отсылающим «на три буквы» жестом [[Вопросом "что делать?" задается лишь тот, чье желание угасает.]], гарантирующим отсутст­вие отношения с Другим, когда доволь­ствуются слишком буквальным его по­ниманием.

Этикой холостяка, одним словом, -той самой, которую совсем недавно еще воплощал собой Монтерлан.

Хорошо бы, если бы во вступительной речи, которую предстоит ему произнести в Академии, мой друг Клод Леви-Стросс придал своему примеру какую-то струк­туру, - а то ведь академикам везет: чтобы

72

сделать честь своему положению, им достаточно истины лишь коснуться.

Очень трогательно, что Вашими ста­раниями я оказался в подобном положе­нии сам.

Ценю Ваш юмор. Но если Вы от этого упражнения - приличного академику -не отказались, значит Вы были им тронуты, оно Вам польстило. Что я и доказываю Вам - ведь отвечаете же Вы на третий вопрос.

Что касается вопроса «на что позволено мне надеяться?», то я обращаю его ост­рие в Вашу сторону, то есть рассматри­ваю его на сей раз как исходящий от Вас. Как я отвечаю на него для себя - об этом я сказал выше.

Разве он касался бы меня, если бы не говорил мне, на что надеяться? Мыслима ли надежда без своего объекта?

Итак, Вы, как и всякий другой, кото­рому я адресую «вы», - именно этому «вы» я и даю свой ответ: надейтесь на что вам будет угодно.

Знайте лишь, что я не раз был свиде-

73

телем, как надежда - то, что называют «светлое будущее», ~ доводила людей, которых я уважал не меньше, чем уважаю Вас, просто-напросто до самоубийства.

Почему бы и нет? Самоубийство - это единственное, в чем можно преуспеть, не заплатив за это ценой неудачи. Если ни­кто об этом не знает, то лишь оттого, что с самого начала положил для себя, что ничего знать не хочет. В том числе и Монтерлан, о котором, если бы не Клод, я бы и не подумал.

Чтобы вопрос Канта получил смысл, я бы придал ему несколько иную форму: отку­да вы надеетесь? То есть вы хотели бы знать, что может аналитический дискурс обещать вам, потому что для меня это дело решенное.

Разумеется, психоанализ дал бы вам некоторую надежду пролить свет на бес­сознательное [[Разве не хочешь ты узнать судьбу, которую уготовило тебе бессознательное?]], субъектом которого вы яв­ляетесь. Но каждому известно, что я ни­кого на это не поощряю - никого, чье желание еще не определилось.

Более того: извините, что я говорю о тех из «вас», кто Вашего общества не достоин, но я считаю, что разного рода

74

сволочи в психоаналитическом дискурсе должно быть отказано - именно это, без­условно, и скрывается у Фрейда за пре­словутым «критерием культуры». На эти­ческий критерий, к сожалению, больше положиться нельзя. Как бы то ни было, суждение о них возможно в других дис­курсах. Если я говорю, что сволочи в психоаналитическом дискурсе должно быть отказано, то лишь потому что сво­лочь он превращает в дурака - что, по­нятно, является улучшением, но улучше­нием, возвращаясь к Вашему термину, безнадежным.

Впрочем, аналитический дискурс ис­ключает и то «вы», которое не находится уже заранее в ситуации переноса, ибо именно это отношение - отношение к субъекту, предполагаемому в качестве знающего, отношение, являющееся сим­птоматической манифестацией бессозна­тельного, - он наглядно обнаруживает.

Я добавил бы сюда еще и требование того особого дара, что является условием восприимчивости к математике, - если дар этот вообще существует. Поскольку, однако, остается фактом, что ни одной матемы, не считая моих собственных,

75

дискурс этот не вывел, ни о каком даре, который позволил бы их оценивать, вра­зумительно говорить не приходится.

Единственный вне-существующий для него шанс состоит лишь в приходе бла­гоприятного часа. Надежда, другими сло­вами, тут не поможет - чего вполне дос­таточно, чтобы сделать ее бесполезной, а тем самым и вовсе вывести за рамки по­зволительного.

76

VII. [Се qui s'eпопсе biеп, l'on le conceit clairement] [О том, что хорошо изла­гается, создается ложное представление]

Коснемся теперь истины, которая получила свое выражение в стихах Буало. «То, о чем имеется хорошее представление, ясно и излагается». Ваш стиль и т. д.

Как аукнется, так и откликнется. Хватило десяти лет, чтобы написанное мною ста­ло ясным для всех, - я был тому свидете­лем в отношении моей диссертации, ко­торая кристально ясным слогом еще не отличалась. [[У того, кто играет на кристалле языка.]] Перед нами, следовательно, опытно установленный факт. Тем не ме­нее откладывать ответ до греческих ка­ленд я не стану.

Поправляя Буало, я утверждаю: о том,

77

что хорошо излагается, создается ясное представление - говоря «ясное», я имею в виду, что оно получает широкое распро­странение. Успех, которого удостаивает­ся строгость в формулировке этики, -успех рыночный по меньшей мере - спо­собен, право, привести в отчаяние.

Тут-то мы и почувствовали бы цену невроза, что лишний раз подтверждает положение дел, о котором напоминает нам Фрейд: чувство вины порождается вовсе не злом, а добром.

Невозможно в этой ситуации оказать­ся, не заподозрив, по меньшей мере, что такое кастрация. Это и проливает свет на пошедшую гулять по свету с легкой руки Буало историю [[.гусь всегда отъедает срам]], выдуманную им, «ясное дело», чтобы ввести в заблуждение - дру­гими словами, чтобы ей поверили.

Оговор, облаченный в славно при­ставшую ему охру: «Нет переходной сте­пени между посредственным и худшим,» - вот то, что лишь скрепя сердце могу я приписать автору, столь остроумно обы­гравшему в строке своей это слово.

Все это понятно, но еще лучше при­менимо к тому, что в свете моих нечело­веческих усилий положение дел испра-

78

вить предстает в подлинном своем виде -в виде остроты, что оставляет всех без исключения в дураках.

Разве не знаем мы, что острота - это заранее рассчитанная оговорка, оговорка, в результате которой бессознательное оказывается у нас в руках. Суть того, что пишет Фрейд об остроте, именно в этом. И это тем более легко представить себе, если бессознательное действительно не думает, не рассчитывает и т. д.

Застать его врасплох можно лишь за­ново, да получше, усвоив, если удастся, правило, которое выразил я, забавы ради, в иной тональности, когда привел пример того, что может быть познано: не столько полагаться на везение в йазыке, сколько следить за тем, как осваивается этот по­следний в седле языка.

Чтобы я это заметил, понадобилось меня слегка подтолкнуть - здесь-то пози­ция истолкования свою сущность и обна­руживает.

Предположить при виде вывернутой наизнанку перчатки, что рука знала, что она делала, - не значит ли это вернуть ее, эту перчатку, тому самому человеку, на стороне которого выступили бы Лафон-

79

тен и Расин?

Истолкование должно быть растороп­ным, - чтобы удовлетворить взаимствованию.

- Между тем, что пребывает от утра­ченного вконец, и тем, что держит пари[[ ]] на худшее, нежели отец.

80

Примечани

Прим. пер. к с. 20: Фраза "les non-dupes errent", означающая «не давшие себя в обман заблуждаются», может быть одновременно прочитана как les noms du pere, «имена отца».

Переводчик выражает свою глубокую призна­тельность г-же Жюдит Миллер за неоцени­мую помощь в работе над настоящим перево­дом.