Часть 3.

лучшие миры, туда, где дух, освооождаясь от границ, возвышается до истоков блага и вступает в свою родную оопте. и,, в царство бесконечности.

}1 жаждал насладиться этой трапезой с вами — пусть же еда и чаша пойдут по кругу — закрепим здесь союз нашей дружбы». II по обычаю восточных народов—подобно тому как еще в наши дни арабы освящают союз нерушимой дружбы тем, что едят от одного хлеба и пьют из 'одной чаши,— он преломил хлеб и дал каждому из них, а после еды пустил по кругу чашу35. При этом он сказал: «Когда вы будете сидеть за дружественной трапезой, вспоминайте вашего старого друга и учителя, и подобно тому как пасха была для вас напоминанием о пасхе отцов ваших в Египте, а кровь — напоминанием о жертвенной крови, которой Моисей (II кн., 24, 8) скрепил союз между Иеговой и народом своим, так и вы, преломляя хлеб, вспоминайте о теле вашего учителя, принесенном им в жертву людям, а держа чашу вина, о пролитой крови его! Храните память обо мне! Обо мне, отдавшем жизнь за вас, и пусть воспоминание обо мне, пример мои послужат вам средством упрочить вашу добродетель. Я вижу в вас, окружающих меня, как бы побеги виноградной лозы, которые, питаемые ею, приносят плоды; но вскоре они будут отделены от нее и должны будут собственной жизненной силой довести добрые плоды до созревания. Любите друг друга, любите всех людей, как я любил вас. То, что я отдаю свою жизнь на [благо] друзьям моим, — доказательство моей любви. Я не именую вас более учениками или воспитанниками, ибо они следуют воле своих воспитателей, часто не понимая, почему им надлежит действовать указанным образом; вы же достигли самостоятельности мужа, свободы своей воли и будете силой собственной добродетели нести плоды, ибо дух любви, сила, одушевляющая вас и меня, одна.

Когда вас станут преследовать и истязать, вспомните обо мне; о том, что и мне, и тысячам других людей было не легче вашего. Если бы вы стали на сторону порока и предрассудков, вы бы нашли множество друзей; вас же будут ненавидеть за то, что вы — сторонники добра. Жизнь праведника — постоянный укор злому человеку, который понимает это и потому преисполнен горечи. И если он не найдет повода для преследования доброго, свободного от предрассудков человека, то он превратит предрассудки, гнет и порок в дело божие и убедит себ

90

и ipvnix n том, что своей ненавистью к добру он служит "•ту. Однако дух добродетели, как луч смета из лучших мирон, воодушевит вас и вознесет над мелкими и порочными желаниями людей. Я заранее говорю вам об этом, чтобы все это не настигло вас неожиданно. Подобно тому как страх роженицы сменяется радостью, когда она видит, что новый человек пришел в мир, так п подстерегающая вас печаль перейдет в блаженство».

Вслед за тем И псу,' возвел очи к небу и сказал: «Отче, час мой пришел! Тот час, в который мне надлежит выразить нее величие духа, чьи истоки — твоя бесконечность, и вернуться к тебе! Назначение духа — вечность и возвышение над всем, что имеет начало и копен. Мое назначение здесь, на земле,— познать тебя. Отче, родство моего духа с тобой, прославить тебя верностью ему и зародит]) в людях благородные порывы, пробудив и них сознание величия духа. Назначение своего земного пребывания я завершил. Любовь к тебе дала мне друзей, которые поняли, что я не стремился по своему произволу навязать людям нечто чуждое им, а учил их твоему закону, пребывающему в тиши сердца каждого из них, и лишь не познанному ими36. Не славы искал я себе какими-либо необычайными, удивительными действиями: моим намерением было возродить утерянное уважение к изгнанной человечности, а предметом моей гордости — всеобщие свойства разумных существ, предрасположение к добродетели, данное всем людям. Огради их, всевышний, в совершенстве своем! Да будет для них высшим законом любовь к добру, пусть только ею будет полна их душа -тогда они будут едины, соединены с тобой и со мной. Я иду к тебе и мол го тебя о том, чтобы радость, которой полон я, перешла бы па них. Я передал им откровение твое, и за то, что они восприняли его, мир ненавидит их. как ненавидит меня, повинующегося воле твоей; я не прошу, чтобы ты взял их из мира—такая просьба не достигнет престола твоего,— по освяти их истиной твоей, ибо лишь в твоем законе сияние ее. Твой властный призыв обратить людей на путь добродетели, которому я следовал, я передал теперь им. Да выполнят и они свою задачу по мере сил своих и воспитают друзей, которые никогда не преклонят колено перед идолом, никогда не образуют союз во имя каких-либо иных слов пли какой-либо иной веры, чем добродетель и близость к тебе, Отче!»

91

После этих речей Иисуса все поднялись и ушли из Псруса.шма (тем временем наступила ночь); по своему обыкновению они направились через реку Кедрон в селе-iiiio Гефсимания близ горы Елеонской *. Это место ночного пребывания Иисуса было известно и Иуде, он часто бывал там с Иисусом. Иисус велел своим ученикам не расходиться, сам же с тремя из них направился в уединенное место, где предался своим мыслям. В этот момент природа на некоторое время вступила в свои права. Мысль о предательстве друга, об уготовленном ему судьбой жестоком испытании здесь, в тиши ночной, целиком овладела Иисусом, потрясла его и поразила ужасом. Он просил учеников не оставлять его, бодрствовать с ним, переходил взволнованно с места на место, заговаривал с ними, будил, когда они засыпали, время от времени отходил в сторону и молился: «Отче, если только можно, пронеси мимо горькую чашу предстоящего мне страдания! Но да будет не моя воля, а воля твоя! И если не дано мне уйти от часа испытания, то отдаю себя во власть твою, да будет воля твоя!» Пот лился с него ручьями. Во время одного из его разговоров с учениками, когда он просил их бодрствовать, он услышал, что к ним идут люди. «Проснитесь! — воскликнул он,— пойдем, приближается предатель!»

Иуда подходил во главе вооруженных людей с факелами. Преодолев минутную слабость, Иисус пошел им навстречу. «Кого вы ищете?» — спросил он. «Иисуса На-зорея»,— сказали они. «Это я»,— ответил Иисус. Они же сомневались, действительно ли он тот, кто им нужен. Иисус повторил свой вопрос и ответ на него, добавив: «Если вы меня ищете, не трогайте моих друзей». В этот момент подошел Иуда и подал знак сопровождавшим его людям — они заранее условились о том, как он укажет им на Иисуса. «Приветствую тебя, учитель»,— сказал Иуда и обнял его. Иисус же сказал ему: «Друг, целованием ли предаешь меня?» Солдаты взяли его и повели. Увидев это, Петр выхватил меч, ударил раба первосвященника и отсек ему ухо. Иисус остановил его, сказав: «Оставь это и чти судьбу, уготовленную мне божеством» 37. Остальные друзья Иисуса разбежались, увидев, что солдаты взяли его, связали и увели. Только один юноша, проснувшись в испуге, накинул второпях плащ и хотел следовать

* Лук. XXII, 39; гл. паралл.

92

Иисусом, но солдаты схватили его, и он спасся только тем, что оставил в их руках плащ и убежал. В пути Иисус сказал схватившим его: «Вы пришли ко мне вооруженными, как будто собирались взять разбойника, а ведь я ежедневно открыто бывал с вами в храме, и вы не пытались схватить меня. Но полночь — ваш час, и тьма — ваша стихия». Сначала Иисуса отвели к Анис, прежнему первосвященнику и тестю Кайафы, а потом к* Кайафе,— он был первосвященником в том году. Там в ожидании пленника собрался весь синедрион Иерусалима, и Кайафа внушал членам синедриона, что их долг — пожертвовать одним человеком на благо всего народа. Петр издали следовал за взявшими Иисуса и не посмел бы пойти во дворец первосвященника, если бы не Иоанн, который был знаком первосвященнику и имел свободный доступ к нему. Входя, Иоанн сказал служанке, стоявшей у двери, чтобы она пропустила и Петра. Служанка же сказала, обращаясь к Петру: «И ты не из учеников ли этого человека?» Петр решительно отрекся и пошел к костру, разведенному служителями и рабами, чтобы погреться у огня вместе с ними.

Первосвященник, перед которым стоял Иисус, задавал ему различные вопросы о нем самом, его учении и его учениках. Иисус отвечал: «Я свободно и открыто говорил миру, я учил во храме и в синагоге, где собираются иудеи; в моем учении нет ничего тайного; почему же ты спрашиваешь меня? Спроси тех, кто меня слушал, чему я их учил, они скажут тебе». Одному из служителей ответ Иисуса показался дерзким. «Так отвечаешь ты первосвященнику!»—воскликнул он и ударил его. Иисус сказал ему со спокойным достоинством: «Если я неправильно ответил, скажи мне, в чем ошибка; если же я ответил правильно, что ты бьешь меня?» *

Было вызвано множество людей, которые лжесвидетельствовали против Иисуса, однако первосвященники не сумели осудить его, отчасти потому, что обвинения были недостаточно сильны, отчасти же потому, что показания не совпадали. Наконец выступило несколько людей, которые показали, что слышали, как он непочти-

* По Иоанну (XVIII, 24), это как будто произошло во дворце Липы, однако если синедрион собрался у Кайафы и основной допрос происходил там, то это не совпадает с указанием места, где Пгтр отрекся от Иисуса, — или это было у одного Кайафы? Однако стоит повсюду во множественном числе.

93

трлыто говорил о храме. Но и их свидетельства не совпадали и деталях. Иисус молча слушал все это. Тогда первосвященник, потеряв терпение, спросил его: «Что ж ты ничего не возражаешь на все эти обвинения? Заклинаю тебя богом живым, скажи нам, благословен ли ты, сын in ты божества?» На что Иисус ответил: «Я семь. И этого презираемого вами человека, священного для божества и добродетели, узрите вы когда-нибудь облаченным великолепием и возвысившимся над звездами». Тогда первосвященник разорвал на себе одежду и воскликнул: «Он богохульствует! На что нам другие свидетели, вы же слышали его собственные слова! Каково ваше мнение?» Он достоин смерти — таков был их приговор. Слуги восприняли изреченный приговор как сигнал для издевательства и надругательств над Иисусом, который был теперь в их власти, так как члены синедриона разошлись на несколько часов, порешив собраться ранним утром. Между тем Петр все еще стоял у костра *; другая служанка первосвященника узнала Петра и сказала стоявшим вокруг: «Этот тоже из тех, кто был с пленником». И опять Петр решительно сказал: «Нет!» Но один из слуг первосвященника, родственник того, кого Петр несколько часов тому назад ударил мечом, сказал: «Не тебя ли я видел с Иисусом в Гефсиманском саду?» Все остальные поддержали его, говоря: «И речь его обличает его, указывая па то, что он из Галилеи». Услышав все эти свидетельствующие против него обвинения, Петр впал в такое замешательство, его охватил такой страх, что он совершенно потерялся, начал клясться и божиться, что не понимает, чего они от него хотят, что даже не знает человека, другом которого они его считают. Между тем, возвещая наступающее утро, запели петухи, и в тот самый момент, когда Петр рассыпался в уверениях, мимо него провели Иисуса. Иисус обернулся и взглянул на Петра. Петра глубоко потряс этот взгляд, он ощутил всю недостойность своего поведения, понял, как прав был Иисус, когда в вечерней беседе усомнился в его стойкости, которой он похвалялся, и быстро ушел, проливая горькие слезы самообличения и раскаяния. Оставшиеся ночные часы прошли быстро; наутро собрались члены синедриона. Поскольку они признали Иисуса виновным и решили предать его смерти, но не имели права ни вынести подобный приговор,

* Марк. XIV, 66 и след.

94

ни принести его в исполнении, они немедленно поправились вместе с Иисусом к Пилату, римскому нроку-1'агору этой провинции. Передав Иисуса римлянам, они рассчитывали избежать народного волнения, которое могло возникнуть во имя спасения Иисуса, пока он был в их руках. Когда предатель Пуда увидел, что Иисус приговорен к смерти, он раскаялся в своем поступке — вернул деньги (тридцать сребреников) первосвященникам и сказал: «Я согрешил, предав в ваши руки невинного». Они же сказали ему, что это его дело, их же его поступок не касается. Иуда бросил деньги в сокровищницу храма, ушел и удавился. Первосвященников же заботило во всем этом происшествии лишь то, можно ли эти тридцать сребреников считать храмовыми деньгами, ибо они — цепа крови. Посовещавшись, они купили на них землю для погребения пришельцев из чужих земель.

Во дворец Пилата первосвященники не вошли, дабы не оскверниться, так как день был еще праздничный. Млат вышел к ним и спросил: «И каких преступлениях обвиняете вы этого человека, требуя суда над ним?» «Если бы он не был преступником, мы бы не предали его тебе»,— ответили первосвященники. Па что Пилат возразил: «Тогда расследуйте его вину и судите его по вашим законам». «По нам ведь не дозволено выносить смертный приговор»,—сказали они. Услышав, что преступление Иисуса требует смертного приговора, Пилат не мог отказаться от суда над Иисусом и предложил членам синедриона ознакомить его с обвинением, выдвинутым против Иисуса. Члены синедриона прекрасно понимали, что Пилат не вынесет смертный приговор человеку за то, что по иудейским понятиям было богохульством, т. е. за то, что Иисус признал себя сыном божества; поэтому они обвинили Иисуса в том, что он возбуждает беспорядки, внушает равнодушие к государственным установлениям, которое легко могло повлечь за собой отказ платить подать кесарю, и что он выдает себя за царя. Выслушав все пункты обвинения, Пилат ушел во дворец и велел привести Иисуса. «Ты в самом деле выдаешь себя за царя Иисус кого?» — спросил он Иисуса. Иисус же в свою очередь задал ему вопрос: «Сам ли ты заподозрил меня в этом или спрашиваешь меня только потому, что меня в этом обвиняют другие?» Пилат сказал: «Разве я иудей, чтобы ждать дли себя царя из вашего народа? Твой народ и первосвященники обвиняют тебя в этом; что сделал ты, чтобы

95

посудить их к этому?» Иисус ответил: «Они обвиняют меня в том, что я претендую на царство; но мое царство >ем по похоже на то, что обычно вкладывают в это окне. Если бы мое царство было царством в обычном представлении, у меня были бы подданные и приверженцы, которые сражались бы за меня, и я не находился бы власти иудеев». «Значит, ты все-таки выдаешь себя за царя,—возразил Пилат,—поскольку говоришь о своем царстве?» «Если ты так это называешь, да, ответил -Я полагал, что рожден для того, чтобы учить иве, в этом я видел свое назначение,— учить истине и веровать ей сторонников. Тот, кто любит истину внимал моему голосу». «Что есть истина?» - возразил Пилат на царедворцев, смеясь отклоняющих в своей близорукости серьезность вопроса. Он счел Иисуса мечтателем, жертвующим собой ради слова, ради абстракции, лишен глазах Пилата всякого значения, а все это дело имело, по его мнению, отношение только к религии пуде в и ни в какой мере не представляло собой ни преступления с точки зрения гражданских законов, ни угрозы для государственной безопасности. Пилат оставил Иисуса, вышел к иудеям и сказал им, что не усматривает никакой вины в действиях этого человека. Иудеи повторили свои обвинения: он своим учением возмущает народ по всей стране от Галилеи до Иерусалима. Пилат, обрати г, внимание на то, что иудеи назвали Галилею местностью, где Иисус начал свою деятельность, спросил, не галилеянин ли ^этот человек; убедившись же в этом, Пилат как будто обрадовался возможности избавиться от всей этой неприятной истории, ибо в качестве галилеянина Иисус был подвластен Ироду, царю этой страны, и направил Иисуса к Ироду38, который в эти дни праздника пасхи был также в Иерусалиме. Ирод был очень доволен тем, что увидит Иисуса; он давно уже к этому стремился, так как многое слышал об Иисусе и надеялся быть свидетелем какого-нибудь сотворенного им чуда. Ирод предало Иисусу множество вопросов. Первосвященники и сопутствовавшие им люди и здесь повторили свои обвини Иисус ничего не отвечал. Столь же безучастно отнесся он к тому, что Ирод и его приспешники изощрялись в издевательствах над ним и в конце концов надели на нет одежду, которая была знаком царского достой ir-Не зная, что делать с Иисусом, и считая, что он лишь смешон, а не преступен, Ирод отослал его обратно

96

Ии.шту. Надо сказать, что эта предупредительность Пилата по отношению к Ироду, признание права Ирода судить Иисуса потому, что тот галилеянин, послужила причиной восстановления их нарушенных с некоторых пор дружественных отношении. Пилат по-прежнему пребывал в недоумении; созвав первосвященников и членов синедриона, он объявил им, что, хотя они обвиняют этого человека, называя его возмутителем спокойствия, он, как впрочем и Ирод, не находит его виновным в чем-либо, заслуживающем смертною приговора; единственное, что он может,— это подвергнуть его бичеванию, после чего он отпустит его. Иудеев не удовлетворило такое наказание, и они по-прежнему требовали смертной казни. Пилат, пораженный спокойствием, с которым Иисус выслушивал все эти переговоры, и не желая служить орудием религиозного фанатизма иудеев, принеся ему в жертву Иисуса, попытался найти другой выход из создавшегося положения (к этому его побуждала и жена, интересовавшаяся Иисусом). Дело в том, что существовал обычай, по которому в дни пасхальных праздников римский прокуратор даровал свободу н жизнь узнику-иудею. В те дин в темнице кроме Иисуса был еще один иудеи по имени Варов на, обвиненный иудеями в грабежах и убийствах. В надежде на то, что иудеи не захотят нарушить установленный обычаи, и полагая, что они предпочтут освободить Иисуса, а не разбойника, Пилат предоставил им выбор между Правовед и царем иудейским, как он иронически называл Иисуса. Первосвященники легко убедили стоявший там народ требовать освобождения Вараввы и смерти Иисуса. И когда Пилат вторично спросил их, что же они решили п кого ему освободить, то они закричали: «Варав-ву!» «А что же мне делать с Иисусом!» — воскликнул раздраженно Пилат. «Распни его!»—кричали они в ответ. < По какое же зло совершил он?» — спросил опять Пилат. По они все громче кричали: «Распни, распни его!» Тогда Пилат велел бичевать Иисуса. Солдаты сплели терновый венец (из борщевика, Heracleum'a), возложили его на голову Иисуса, одели его в багряницу, дали ему в руку трость вместо скипетра и кричали: «Радуйся, царь иудейский!» При этом они толкали и били его. Пилат, надеясь на то, что этим они удовлетворили свою бешеную злобу, сказал им опять: «Повторяю, что не вижу вины на нем». После чего он велел вывести Иисуса в терновом венце п багрянице и вновь обратился к иудеям со словами: «Вот,

97

смотрите, наслаждайтесь этим зрелищем». Однако вид Иисуса не вызвал в них сострадания, и они шумно требовали его смерти. «Тогда возьмите его,— воскликнул еще более нетерпеливо Пилат,— и распните его; я же не нахожу на нем вины». Иудеи отвечали ему: «По нашим законам он заслужил смерть, ибо он объявил себя сыном божества». Пилата, который представил себе при этом сына божия в соответствии с римскими понятиями, охватили еще большие сомнения, и он спросил Иисуса: «Откуда ты?» Но Иисус ничего не ответил ему на это. «Как,— сказал Пилат,— ты и мне не отвечаешь? Знаешь ли ты, что только от моего решения зависит, будешь ли ты жить или умрешь?» На что Иисус возразил: «Лишь в той мере, в какой это соответствует воле провидения, но это не уменьшает вины предавших меня». Пилат чувствовал все большее расположение к Иисусу и все больше склонялся к тому, чтобы освободить его. Заметив это, иудеи выступили в роли верноподданных Цезаря, обеспокоенных лишь его интересами,— роли для них достаточно неприятной, но безусловно соответствовавшей их цели. «Если ты освободишь его,— кричали они,— ты не друг кесарю, ибо всякий, объявляющий себя царем, восстает против паше-го правителя». Тогда Пилат торжественно занял судейское место и велел привести Иисуса. «Смотрите, се царь ваш,— сказал Пилат.— И вы хотите, чтобы я велел распять вашего царя?» — «Распни его, нет у нас царя, кроме кесаря». Когда Пилат увидел, что шум и смятение увеличиваются, и понял, что они могут привести к беспорядкам, быть может, и к восстанию, которому иудеи могут придать весьма опасный для него характер выступления в защиту чести кесаря, когда оп убедился, наконец, в том, что упрямая настойчивость иудеев непреодолима, он велел принести сосуд с чистой водой и, умыв руки перед народом, сказал: «Невиновен я в крови праведника! Пусть ответственность за нее падет на вас!» Иудеи же кричали: «Да, смерть его на нас и на наших детях!» Таким образом, победили иудеи. Варавва был отпущен на свободу, а Иисус приговорен к смерти через распятие. (Эта форма смертной казни римского происхождения считалась тогда столь же позорной, как в наши дни смерть через повешение.) Иисус оставался в руках солдат, подвергаясь их оскорблениям и надругательствам, до того момента, когда его повели на казнь. Обычно осужденного заставляют самого нести крест, но у Иисуса его взяли и

98

дали нести человеку по имени Симон, который оказался поблизости. Скопление народа было очень велико; друзья Иисуса не смели приблизиться к нему; они поодиночке следовали за ним, лишь издали наблюдая за казнью. Плгтже от него находилось несколько женщин из тех, кто знал его; они рыдали, скорбя о его участи. Продолжая идти, Иисус обратился к ним: «Не обо мне плачьте, жены иерусалимские, оплакивайте себя и своих детей. Ибо придет время, когда блаженными считать будут бесплодных — сосцы, не питавшие, и утробы, не родившие. Вы видите, что делают со мной: судите же сами, до чего дойдет еще подобный дух в вашем народе».

Иисуса распяли вместе с двумя разбойниками, его крест стоял посредине. Когда его прикрепляли к кресту (руки пригвоздили, а ноги, вероятно, только * привязали к кресту) 39, Иисус воскликнул: «Отче, прости им, ибо они не ведают, что творят!» Одежду его, как это было принято, солдаты разделили между собой. Над головой его по приказу Пилата поставили надпись: «Се есть царь иудейский». Первосвященники были недовольны этим; по их мнению, Пилат должен был написать, что Иисус только мнил себя таковым. Пилат же, которого возмущало их поведение в деле Иисуса, с удовольствием заметил, что они полностью ощутили всю унизительность этой надписи для них, и на их просьбу изменить ее ответил: «Останется так, как я написал». Иисус не только испытывал физическую боль; он подвергался издевательствам ликующих иудеев, как знатных, так и черни, и служил мишенью грубых насмешек римских солдат. Одного из разбойников, распятых вместе с Иисусом, одинаковая участь также не расположила в его пользу, и он не преминул присоединить свои насмешки к издевательствам толпы; другой же, сохранивший, невзирая на совершенные злодеяния, остатки человеческих чувств и совести, унимал его, порицая за то, что он в подобных обстоятельствах способен изливать свою горечь на человека равной с ними судьбы. «К тому же,— добавил он,— наша доля справедливая, так как мы получили то, что заслужили своими делами; он же страдает невинно, разделяя нашу участь!» И сказал Иисусу: «Помяни меня, когда будешь в царстве твоем». «Скоро,— ответил ему Иисус,— будем мы оба в блаженной обители».

* Paulus Memorabilien, 1793, S. 36—64. Antiquarisches Problem iiber das Annageln der Fu|3e bei Gekreuzigten,

99

У креста в глубокой скорби стояла мать Иисуса с несколькими подругами. Из близких Иисусу людей с ними был только Иоанн, разделяя их горе. Увидев их вместе, Иисус сказал матери своей: «Вот сын твой, он заменит, тебе меня», а Иоанну сказал: «Пусть она будет матерью тебе». И, выполняя предсмертную волю друга, Иоанн взял Марию к себе и с той поры заботился о ней.

Через несколько часов после распятия Иисус, не выдержав муки, воскликнул: «Боже мой, боже мой! Почему ты меня оставил?» Возгласив, что жаждет, и вкусим немного уксуса *, поднесенного к его устам в губке, Иисус сказал: «Свершилось». И, умирая, воскликнул: «Отче, в руки твои предаю дух мой!»,— склонил голову п испустил дух.

Даже римский центурион, проводивший казнь, дивился тому спокойному самообладанию и непоколебимому достоинству, которое Иисус проявил умирая. Друзья Иисуса издали смотрели, как умирал их дорогой учитель.

Так как распятые па кресте обычно умирали медленно, иногда в течение нескольких дней, а следующий день был большим праздником иудеев, они попросили Пилата распорядиться перебить голени распятым п снять их тела, чтобы на следующий день они не висели на кресте. С обоими разбойниками, распятыми вместе с Иисусом, так и поступили, ибо они еще были живы. Подойдя же к Иисусу, солдаты увидели, что это не нужно. Они лишь пронзили копьем ему ребра, п из раны потекла вода (лимфа) с кровью.

Иосиф из Аримафеи, член иерусалимского синедриона и тайный друг Иисуса, обратился к Пилату с просьбой отдать ему тело Иисуса, и Пилат разрешил ему это. Тогда Иосиф вместе с Никоднмом, еще одним другом Иисуса, снял тело, умастил его смирной и алоэ, оберну,! его плащанищ'й (холстом) и положил его в свой фамильный склеп, высеченный в скале в его саду. Склеп этот помещался неподалеку от места казни, что позволило им тем скорее совершить погребение, еще до наступления праздника, во время которого не разрешается прикасаться к мертвому телу

100

ПРИМЕЧАНИЯ К ПЕРВОМУ ТОМУ*

РАННИЕ РАБОТЫ (из второго тома)

Жизнь Иисуса

«Жизнь Иисуса» (Das Leben Jesus) написана в Берне между 9 мая и 24 июля 1795 г.; дата окончания проставлена в конце рукописи. Работа не имела названия п при жизни Гегеля не публиковалась. По-русски публикуется впервые. Перевод выполнен по ки: Hegel. Theologische Jugendschriften. Tubingen, 1907. После 1907 г. на языке ориишала работа не переиздавалась.

1 Утверждение Ггея, открывающее собой «Жизнь Иисуса» и

высказываемое на правах бесспорной аксиомы, имеет отдаленные

предпосылки в ортодоксальной христианской традиции. 'Гак, уже

в прологе Евангелия от Иоанна греческий термин «логос» («сло

во», «высказывание*, «смысл», «мировой смысл», «мировой разум»)

применен к богу, воплотившемуся в Христе: «Вначале был логос,

и логос был у бога, и логос был бог...» Утверждение, что бог не

просто обладает интеллектом, но сам есть интеллект, что его ин

теллект тождествен его сущности, встречается у схоластов, в том

числе у Фомы Аквинского (Summa contra gentiles I, 45). Однако

гегелевское отождествление бога с чистым и беспредельным разу

мом выходит далеко за пределы подобных представлений и ока

зывается возможным только в русле идеологии Просвещения. Оно

имплицирует, в частности, отказ от представления о чуде как про-

тиворазумное, пбо бог, который есть разум, не действует вопреки

себе. Такого бога может адекватным образом постичь не позитив

ная религия с ее культом и догматами, по «религия в пределах

одного только разума» (заглавие работы Канта, изданной двумя го

дами раньше написания «Жизни Иисуса»), Проповедником рели

гии такого рода Гегель и делает своего героя.— 35.

2

Имеется в виду Иоанн Креститель, или Предтеча.— 35.

3 Абстрактно-морализаторская интерпретация Гегеля превращает Иоанново «крещение покаяния», всецело связанное с эсха

тологическими ожиданиями, в просветительский призыв испра

виться.— 36.

4 Па деле «крестительскую» практику мессианских движений

в Палестине I в. н. э. нельзя сводить к такой общепонятной и общечеловеческой аллегории, но она должна быть понимаема на

фоне разработанного ритуального языка иудейской религии

(ср. обрядовое погружение в воду «осквернившегося», а также

* Примечания к 1-му и 2-му тт.составлены С. С. Аверинцевым и Ал. В. Михайловым при участии А. В. Гулыги,

499

принимаемого в общину прозелита; можно вспомнить также и обычаи ессеев). В частности, крещение символизирует смерть и второе рождение (вода — метафора могилы и одновременно материнского лона).— 86.

5 Далее Гегель в соответствии со своей общей тенденцией превращает мистериально-драматический диалог Иисуса с дьяволом, понимаемым в евангелиях как реальный антагонист и собеседник, в прекраснодушные одинокие размышления Иисуса на темы философской этики. При этом он опускает третье искушение дьявола — ого предложение броситься с кровли Иерусалимского храма, чтобы проверить способность к чудотворству.— 37.

6 Одно ез наиболее ярких проявлений установки Гегеля, превращающей Иисуса в отрицателя «позитивной религии», как таковой.— 38.

7 Гегель следует хронологии Евангелия от Иоанна. Другие

евангелисты связывают изгнание торгующих из храма с последним

пребыванием Иисуса в Иерусалиме (Матф., 21, 12—13; Марк., 11,

15—17; Лук., 20, 45—46).— 38.

8 В древнееврейском и арамейском языках одно и то же слово

означает «ветер» и «дух»; образное выражение Евангелия от Иоан

на исходит именно из этого языкового факта (ср. Иоан., 3, 8 в рус

ском синодальном переводе: «Дух дышит, где хочет, и голос его

слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит»).— 40.

9 В Палестине I в. н. э. мытарь (telor.es) — сборщик податей от

лица римской администрации, живший ограблением налогопла

тельщиков, работавший на иноплеменных завоевателей и вдобавок

принимавший на себя «скверну» в ролигиозио-ритуалжстическом

смысле благодаря своему постоянному контакту с «язычниками».

По отношению к мытарям общественный бойкот соединялся с ми

стическим страхом перед «скверной». В евангелиях они часто упо

минаются рядом с блудницами: положение мытаря — предельна

точка видимого и явного позора для мужчины, как положение

блудницы — предельная точка столь же явного позора для жен

щины.— 49.

10 Вся эта «речь» Иисуса — вольная фантазия на просветитель

ские темы, не имеющая, однако, основания в тексте Нового завета.

Вдесь закономерно возникает понятие, не только оказавшееся в

конца XVIII в. в центре философии Фихте, но ужо и до Фихте

вобравшее в себя жгучую проблематику эпохи,— понятие «я»,

представление борющегося за свое самоосознание и пытающегос

самоопределиться вопреки всем своим ошибкам и заблуждениям

индивидуума. С одпой стороны, индивидуум, опирающийся как «я»,

«сам на себя», способен терять почву под ногами и уходить в мир

своих фантазий: возникает тема «эгоизма», которая разрабатываетс

в фплософско-поэтическом творчестве Фридриха Генриха Якоби

(которого Гегель всегда имел в виду как важного оппонента своих

взглядов), и специально тема «философского эгоизма» и «нигилиз

ма» (см. знаменитое открытое письмо Якоби к Фихте, март

1797 г.),— тема, подхваченная и разработанная в сатирическом

трактате Жан-Поля (Рихтера) «Ключ к Фихте» (1800). С другой

стороны, только «я», открытое для внутреннего развития индивиду

ума, могло унаследовать просветительскую веру в беспрерывность

внутреннего становления личности, ярко выраженную прежде все

го Иоганном Готфридом Гердером (а также Гёте) и преображаю

щую религиозную идею бессмертия души, когда смерть оказыва-

500

ется для человека, ставшего в своем «я» внутренне-сущностным, новым рождением, переходом в некое, пока неведомое высшее бытие. Здесь гегелевское «я» — гордое самоутверждение человеческой личности, которая способна вбирать в себя даже такую ситуацию христианского человека, как посмертный суд; личность, «я», сама судит себя. «Я» и есть разум (не бог). «Разум», завоеванный просветительским богословием XVIII в., отрицает у Гегеля всякое бо-гословпе.— 50.

11 В зрелой системе Гегеля разум — «высшее соединение сознания и самосознания», т. е. знания о предмете и знания о себе, «равным образом сколь достоверность его самого, субъективность, столь и бытие, или объективность в одном и том же мышлении» («Философская пропедевтика». — Гегель. Работы разных лет, т. П. М., 1971, стр. 90). Но такая трактовка не отрицает понимания разума в данном раннем гегелевском тексте, которое выходит за рамки простого просветительства, в самом разуме заключая идею развития. — 50.

и Тщательное воздержание от всякой деятельности в субботу — одна из главных заповедей иудейской религии. Даже срывание колосков и растирание их руками формально могло рассмя-триваться как выполнение запрещенных трудовых процессов.— 50.

13 Согласно евангельскому рассказу, Иоанн спрашивал о дру

гом: «Ты лн тот, который должен прийти, или ожидать нам дру

гого?» (Лук., 7, 19); иначе говоря, признает ли Иисус себя Мессией

(Христом)? Гегель подвергает прямому насилию евангельский

текст, потому что его концепция исключает присутствие в учении

Иисуса мессианских мотивов.— 52.

14 Грешница, которая умастила миром ноги Иисуса во врем

трапезы в доме Симона, в католической традиции отождествляетс

с Марией Магдалиной. — 52.

ib Скрытое в поле сокровище и единственная драгоценнейшая жемчужина — метафоры высшей ценности, ради стяжания которой следует отдать все. Разумеется, новозаветное понимание высшей ценности весьма отлично от гегелевского.— 55.

1В Праздник куплей, осенний праздник иудейской религии, глав-иый из трех праздников, сопровождавшихся паломничеством в Иерусалим.— 57.

17 В таком понимании правственпого закона (как внутреннего

принципа деятельности) скрыта диалектика «я» и мира, субъектив

ности и объективности, как это вполне соответствовало неудержи

мо стремившейся к своему самоопределению личности (ср. прим.

11). У Фихте говорится (1800): «Мы не можем отречься от законов

действия разумных существ, чтобы мир для нас и мы вместе с ним

не потонули в абсолютном ничто; но мы поднимаемся пад этим

ничто и держимся над ним лишь благодаря пашей моральности*

(«Предназначение человека», III, I, в конце; ср. наст, изд., т. 1,

стр. 91 и прим. 36 к этой странице). — 58.

18 Здесь Иксус предстает у Гегеля типичным деятелем Просве

щения, вогогоппш с предрассудками.— 58.

18 Галилея (плодородная северная область Палестины) вызывала презрение учепых-ортодоксов Иерусалима; ео население считалось недостаточно чистым по крови, а также недостаточно сведущим в вопросах веры. Впрочем, в евангельском тексте (Иоан., 7, 4!—42) речь идет о невозможности прийти из Галилеи вов^е но пророку, но Мессии (Христу), который, согласно ветхозаветным

501

предсказаниям, должен быть уроженцем Иудеи (южной Палестины) . Именно в связи с этими предсказаниями евангелия особо подчеркивают, что Иисус хотя и вырос в галилейском Назарете, но родился не там, а в иудейском Вифлееме. Гегель перерабатывает евангельское повествование, ибо, по его мнению, Иисус не был и не считал себя Мессией; для Гегеля он — «пророк», этический учитель.— 59.

20 Конечная цель существования у просветителей — счастье,

благополучие человека, что понималось тогда по-разному: и как

«конечное» («в конце времен») счастье всего человечества, и как

«наслаждение малым», тем, что есть, и т. д. Во всяком случае про

светители думали, что человек — не слепая игрушка в руках про-

видеппя, как считали «классики» Реформации, но сознающая себ

н сознательно строящая свой мир личность.— 59.

21 Закон свободы — словосочетание, которое не встречается в

евангельских речах Иисуса, но известно новозаветным авторам

(Иак., 1, 25; 2, 12). Если новозаветный «Закон свободы» — сложное

для постижения во всей своей исторической конкретности понятие,

то у Гегеля оно созвучно революционному духу 90-х гг. XVIII в.,

этике самоутверждения личности.— 60.

22 Достоинство — выражение духовной свободы у Шиллера

(ср. «О грация и достоинстве», 1793 г.). О «достоинстве» у зрелого

Гегеля (т. 1 наст, изд., стр. 453) читаем: «...достоипство человек

обретает», «поскольку он знает о некоем в-себе-и-для-себя-сущем,

субстанциальном, и подчиняет ему свою естественную волю».— 62,

22а Г. Э. Лессинг. Натан Мудрый, д. IV, сц. 4—62.

23 Евангельский текст (Матф., 12, 31—32) противопоставляет

«хулу на сына человеческого», которая может быть прощена, и

«хулу на духа святого», которая прощена быть не может. Гегель

секуляризирует понятие «святого духа», подменяя его мистический

смысл рационалистическим духом добродетели.— 67.

24 Упоминание Зевса, Брахмы и Вотана, верховных божеств

древнегреческого, индийского и древ негерманского язычества,—"

вольность гегелевского пересказа. ¦— 70.

25 В этом месте Гегель заменяет евангельское понятие веры

понятиями мужества н стойкости.'— 75.

26 Евангельский текст (Лук., 18, 14) говорит, что мытарь «по

шел в дом своп более оправданным», чем фарисей; речь идет, та

ким образом, о приговоре бога, который заменяется у Гегел

субъективным психологическим состоянием более успокоенной со-

вести.— 76.

27 Здесь Гегель снова превращает мистический идеал «царст

вия божия» в моральный идеал добродетели.— 77.

23 Гегель называет апостолов друзьями Иисуса, что, впрочем, имеет некоторое основание в евангельском тексте: «Вы — друзья мои.., Я уже не называю вас рабами, ибо раб но знает, что делает господин его; по я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все...» (Иоан., 15, 14—15).— 77.

29 Ср. Иоан., 12, 6: «Сказал же он это не потому, чтобы забо

тился о нищих, но потому, что был вор».— 80.

30 Гегель ошибочно отделяет этот эпизод от пира в доме Си

мона-фарисея (см. прим. 14 к стр. 52).— 80.

31 Синедрион (Санхедрин) — в Иерусалиме римского времени

совет старейшин под председательством первосвященника, высша

судебная инстанция по религиозным вопросам.— 80,

502

32 В евангельском тексте (Лук., 20, 3—4) вопрос ставится иначе:

является ли Иоанн боговдохновенным пророком, имеющим миссию

«яебес», или же он начал действовать «от человеков», без божест

венных полномочий? Для Гегеля такая постановка вопроса бес

смысленна, и оп подменяет ее вопросом о бескорыстии (!) Иоанна,

о его моральной чистоте.— 81.

33 Эти слова свободно измышлены Гегелем, придающим Иисусу

черты просвещенного, гуманного и терпимого деятеля масонских

лож конца XVIII в.-— 82.

34 Гегель вновь заставляет Иисуса отвергать самый принцип

мессианства, в просветительском духе указывая на его опасность

для государственном стабильности п религиозной толерантности.—

85.

33 «Тайная вэчеря», как она описана в евангелиях, действительно связана с древней ближневосточной обрядностью, в частности с обиходом священных трапез иудейских «хавурот» («товариществ» сакрального характера). Таинство евхаристии превращается под пером философа-протестанта Гегеля в аллегорический ритуал, соединяющий в себе рационализм, чувствительность и театрализацию в духе масонских церемоний: вместо мистических слов «оие есть тело мое» у Гегеля—призыв вспоминать о теле и пролитой крови старого друга и учителя.— 90.

3° Вся эта тирада о нравственном законе, пребывающем в тиши сердца,— свободный вымысел Гегеля; такая форма словесного вм-ражения оказалась возможной только после Руссо и литерат} эпохи сентиментализма.— 91.

37 Как всегда, Гегель устраняет мистический момент добро

вольного отказа Иисуса от чуда — от «легионов ангелов», которые

защитили бы его (Матф., 26, 53). Слова из евангелия «...неужели

мне не пить чаши, которую дал мне Отец» (Иоан., 18, 11) —пере

сказываются им в духе совершенно иной поэтики: чти судьбу, уго

товленную мне божеством.— 92.

38 Имеется в виду Ирод Антипа, один из сыновей Ирода Вели

кого, с именем которого связано предание об избиении младенцев

в Вифлееме.— 96.

39 Это предположение современной Гегелю археологии лишено

достаточных оснований. В источниках упоминаются случаи, когда

и руки и ноги распинаемого были пригвождены (см., напр., Плавт.

Комедия о привидении, 357).— 99.

40 Согласно евапгельскому повествованию, казнь Иисуса про

изошла в пятницу; между тем в субботу строго воспрещалась вс

кая деятельность, причем запрет этот вступал в силу уже нака

нуне с наступлением темноты.—100.