Часть 7.

ставление о них по отношению к человеку и к его индивидуальности; в самом деле, этот закон появляется в форм·е, правда в высшей степени достойной уважения, но не столь привлекательной, как если бы он принадлежал к тому элементу, к которому человек естественным образом привык, а в таком виде, в каком он вынуждает человека — часто не без самоотречения — оставлять естественные склонности и обращаться к высшему закону, в котором человек может сохранить себя лишь с трудом, постоянно опасаясь возврата [к прежнему]. Одним словом, моральный закон требует соблюдения из чувства долга, а не из предпочтения, которого нельзя и не надо предполагать.

Посмотрим на примере, больше ли субъективно движущей силы мотива заключается в представлении о поступке как поступке благородном и великодушном, чем в том случае, если он представляется только как долг по отношению к серьезному моральному закону. Если кто-то с величайшей опасностью для жизни пытается спасти при кораблекрушении людей и при этом в конце концов сам погибает, то этот поступок хотя, с одной стороны, и вменяется в долг, но, с другой стороны, большей частью вменяется в заслугу, однако высокая оценка такого поступка очень ослабляется понятием о долге по отношению к самому себе, который здесь до некоторой степени терпит ущерб. Более определенно великодушное принесение в жертву своей жизни для спасения родины, хотя и здесь остается некоторое сомнение, действительно ли это неоспоримый долг — добровольно и без всяких приказаний посвящать себя этой цели; и поступок этот не имеет в себе всей силы примера и побуждения к подражанию. Но если это непременный долг, неисполнение которого нарушает моральный закон сам по себе, безотносительно к человеческому благу, и как бы попирает святость его (такого рода долг обычно называют долгом перед богом, так как в боге мы мыслим себе идеал святости в субстанции), то мы с глубоким и бесконечным уважением исполняем его, жертвуя для этого всем, что только могло бы иметь ценность для самой сокровенной из всех наших склонностей; и мы

==495

видим, что такой пример придает силу нашей душе и возвышает ее, если мы можем убедиться на этом примере, что человеческая природа способна так возвышаться надо всем, что только природа может дать в виде побуждения к противоположному. Ювенал столь превосходно представил такой пример, что дает читателю возможность живо почувствовать силу мотивов, заключающихся в чистом законе долга как долга.

Esto bonus miles, tutor bonus, arbiter idem Integtr; ambiguae si quando citabere testis Incertaeque rei, Phalaris licet imperet, ut sis Falsus, et admoto dictet periuria tauro, Summum crede nefas animan praeferre pudori Et propter vitam vivendi perdere causas2'.

Если мы вносим в наши поступки лестное для нас сознание заслуги, то мотив несколько смешивается уже с самолюбием и, следовательно, получается некоторое содействие со стороны чувственности. Но всему предпочитать лишь святость долга и сознавать, что это можно, так как наш собственный разум признает это как свое веление и говорит, что так должно делать,— значит как бы совершенно возвышаться над самим чувственно воспринимаемым миром; и в таком сознании закона это также в качестве мотива способности, господствующей над чувственностью, неразрывно, хотя не всегда, связано с эффектом, который, однако, благодаря частому обращению к этому мотиву и скромным сначала попыткам применять его дает надежду на полное свое воздействие, чтобы постепенно вызывать в нас самый большой, но чистый моральный интерес к нему.

Итак, метод принимает следующее направление. Прежде всего для него важно превратить оценку по моральным законам в естественное занятие, сопутствующее нашим собственным поступкам и рассмотрению свободных поступков других, превратить ее как бы в привычку и изощрить ее; сначала спрашивают, объективно ли сообразуется поступок с моральным законом и с каким именно; при этом закон, который дает только основание для обязательности, отличают от того закона, который действительно обязателен

==496

(leges obligandi a legibus obligantibus) (как, например, закон того, чего требует от меня потребность человека, в противоположность закону того, чего требует от меня право человека; последний закон предписывает существенные обязанности, а первый — несущественные), и таким образом привыкают различать разные обязанности, которые соединяются в одном поступке. Другой момент, на который следует обращать внимание,—это вопрос: совершен ли поступок также (субъективно) ради морального закона и, следовательно, имеет ли он не только нравственную правильность как действие, но и нравственную ценность как убеждение согласно максиме? Нет сомнения, что это упражнение и сознание возникающей отсюда культуры нашего разума, имеющего суждение только о практическом, постепенно должно пробуждать некоторый интерес к закону этого разума, стало быть, к нравственно добрым поступкам. В самом деле, мы в конце концов всегда любим то, рассмотрение чего дает нам почувствовать, что расширяем применение своих познавательных способностей, которому содействует главным образом то, в чем мы находим моральную правильность, потому что разум с его способностью a priori определять по принципам, что должно происходить, может чувствовать себя хорошо только при таком порядке вещей. Начинает же в конце концов созерцающий природу любить предметы, которые сначала были противны его чувствам, когда он обнаруживает великую целесообразность в их организации, и таким образом изучение их дает пищу его разуму. Лейбниц вернул насекомое, которое он внимательно наблюдал под микроскопом, на лист его дерева, так как считал, что рассмотрение насекомого его чему-то научило и что он как бы пользовался его благодеянием.

Но такая деятельность способности суждения, которая дает нам чувствовать наши собственные познавательные способности, не есть еще интерес к самим поступкам и их моральности. Она приводит только к тому, что начинают охотно заниматься подобными суждениями, и придает добродетели или образу мыслей по моральным законам ту форму красоты, которой вос-

==497

хищаются, но которой поэтому еще не ищут (laudatur et alget29) ; подобно тому как все, рассмотрение чего субъективно вызывает в нас сознание гармонии всех наших способностей представления и при чем мы чувствуем, что вся наша познавательная способность (рассудок и воображение) становится сильнее, возбуждает чувство удовлетворения, которое может быть сообщено и другим, хотя при этом мы остаемся равнодушными к существованию объекта, так как рассматриваем его только как повод к тому, чтобы заметить у себя задатки талантов, возвышающих нас над животными. Но здесь приступает к своему делу второе упражнение, а именно в ярком представлении морального убеждения показать на примерах чистоту воли, сперва как негативное совершенство ее, поскольку в поступке из чувства долга на нее не влияют никакие мотивы склонностей как определяющие основания; этим обращается внимание ученика на сознание его свободы; и хотя такое самоотречение вызывает сначала чувство страдания, но, так как оно избавляет этого ученика от принудительности даже истинных потребностей, оно в то же время возвещает ему освобождение от разного рода недовольства, которое возбуждают в нем все эти потребности, и делает его восприимчивым к ощущению удовлетворенности из других источников. Сердце облегчается и освобождается от бремени, которое его постоянно давит исподтишка, когда в чисто моральных решениях, примеры которых приводятся, перед человеком открывается внутренняя, ему самому ранее недостаточно известная способность — внутренняя свобода, способность настолько избавляться от безудержной навязчивости склонностей, чтобы ни одна, даже самая излюбленная, не имела влияния на решение, для которого мы должны теперь пользоваться своим разумом. В том случае, если только я один знаю, что я неправ, и, хотя откровенное признание в этом и обещание [морального] удовлетворения находят сильное противодействие в тщеславии, своекорыстии, даже вообще-то справедливом отвращении к тому, право которого мной ущемлено, тем не менее я могу пренебречь всеми этими сомнениями,— в таком случае содержится сознание независимости от

==498

склонностей и благоприятных обстоятельств и сознание возможности быть довольным собой, а это вообще полезно для меня и в других отношениях. И закон долга благодаря положительной ценности, ощущать которую дает нам соблюдение его, находит более легкий доступ в сознание нашей свободы благодаря уважению к нам самим. Это уважение, если оно основательное, если человек ничего так не боится, как оказаться в своих собственных глазах ничтожным и недостойным при внутреннем испытании самого себя, может быть привито любому доброму нравственному убеждению, так как это лучший, даже единственный страж, воспрепятствующий проникновению в душу неблагородных и пагубных побуждений.

Этим я хотел указать только на самые общие максимы учения о методе морального воспитания и упражнения. А так как многообразие обязанностей потребовало бы еще частных определений для каждого вида их и таким образом составляло бы обширную работу, то меня извинят, если в таком сочинении, как это, представляющее собой лишь предварительный опыт, я ограничиваюсь главными чертами этого метода.

00.htm - glava58

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них,— это звездное небо надо мной и моральный закон во мне. И то и другое мне нет надобности искать и только предполагать как нечто окутанное мраком или лежащее за пределами моего кругозора; я вижу их перед собой и непосредственно связываю их с сознанием своего существования. Первое начинается с того места, которое я занимаю во внешнем чувственно воспринимаемом мире, и в необозримую даль расширяет связь, в которой я нахожусь, с мирами над мирами и системами систем, в безграничном времени их периодического движения, их начала и продолжительности. Второй начинается с моего невидимого Я, с моей личности, и представляет меня в мире, который поистине бесконечен, но который

==499

ощущается только рассудком и о которым (а через него и со всеми видимыми мирами) я познаю себя не только в случайной связи, как там, а во всеобщей и необходимой связи. Первый взгляд на бесчисленное множество миров как бы уничтожает мое значение как животной твари, которая снова должна отдать планете (только точке во вселенной) ту материю, из которой она возникла, после того как эта материя короткое время неизвестно каким образом была наделена жизненной силой. Второй, напротив, бесконечно возвышает мою ценность как мыслящего существа, через мою личность, в которой моральный закон открывает мне жизнь, независимую от животной природы и даже от всего чувственно воспринимаемого мира, по крайней мере поскольку это можно видеть из целесообразного назначения моего существования через этот закон, которое не ограничено условиями и границами этой жизни.

Но удивление и уважение хотя и могут побуждать к изысканиям, но не могут их заменить. Что же нужно сделать, чтобы провести эти изыскания полезным и соответствующим возвышенности предмета образом? Примеры здесь могут служить для предостережения, но также и для подражания. Рассмотрение мира начиналось с превосходнейшего вида, который всегда показывает лишь человеческие чувства, а наш рассудок всегда стремится проследить его во всей его широте, и оканчивалось — астрологией. Мораль начиналась с благороднейшего свойства в человеческой природе, развитие и культура которого направлены на бесконечную пользу, и оканчивалась — мечтательностью или суеверием. Так обстоит дело со всеми еще грубыми попытками, в которых большая часть работы зависит от применения разума, что не дается само собой, не так, как пользование ногами, посредством частого упражнения, в особенности в том случае, если оно касается свойств, которые не могут быть непосредственно показаны в обыденном опыте. Но после того как была, хотя и поздно, пущена в ход максима — заранее хорошенько обдумывать все шаги, которые разум намерен сделать, и делать их, только руководствуясь заранее хорошо продуманным методом, суждение о мироздании полу-

К оглавлению

==500

чало совершенно Другое направление и приводило к несравненно более успешным результатам. Падение камня и движение пращи, разложенные на их элементы и на проявляющиеся при этом силы и математически обработанные, создали наконец тот ясный и для всякого будущего неизменный взгляд на мироздание, который, как можно надеяться, при дальнейшем наблюдении всегда будет развиваться, но никогда — этого бояться не надо — не будет деградировать.

Идти этим путем и в изучении моральных задатков нашей природы — в этом указанный пример может быть очень поучительным для нас и дать надежду на подобный же хороший результат. Мы имеем под рукой примеры разума, строящего моральные суждения. Расчленить их на первоначальные понятия, а за неимением математики в неоднократных попытках испытать на обыденном человеческом рассудке метод, подобный химическому, предписывающий отделить эмпирическое от рационального, что может в них находиться,— этим можно сделать и то и другое чистым и с достоверностью обозначить то, что каждое из них может выполнить само по себе; этим можно, с одной стороны, предотвратить заблуждения еще грубого, неискушенного суждения, с другой стороны (что гораздо важнее), предотвратить взлеты гения, которые, как это обычно бывает с адептами философского камня, без всякого методического исследования и знания природы обещают мнимые сокровища и растрачивают сокровища настоящие. Одним словом, наука (критически исследуемая и методически поставленная) — это узкие ворота, которые ведут к учению мудрости, если под этим понимают не только то, что делают, но и то, что должно служить путеводной нитью для учителей, чтобы верно и четко проложить дорогу к мудрости, по которой каждый должен идти, и предохранить других от ложных путей; хранительницей науки всегда должна оставаться философия, в утонченных изысканиях которой публика не принимает никакого участия, но должна проявлять интерес к ее учениям, которые могут ей стать совершенно понятными только после подобной разработки.

==501

 ПРИМЕЧАНИЯ

КРИТИКА ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА

«Kritik der praktischen Vernunft». B иенской «Allgemeine

Literatur-Zeitung» от 21 ноября 1786 г. издатель ее Шютц

(Schьtz) поместил извещение о готовящемся втором издании кан-

товской «Критики чистого разума», в котором пояснялось, что в

этом издании к содержащейся в первом издании критике чистого

спекулятивного разума будет присоединена критика чистого прак-

тического разума как завершающая ее часть и как обосновываю-

щая принцип нравственности. В литературе о Канте (Б. Эрдман,

Наторп) возникло предположение, будто извещение Шютца было

основано на недоразумении и не могло быть сообщено ему самим

Кантом. Однако Форлендер показал, что и Эрдман и Наторп не

знали или проглядели, что одновременно с публикацией изве-

щения иенской «Allgemeine Literatur-Zeitung» профессор Борн

в Лейпциге получил аналогичное извещение непосредственно от

самого Канта.

520

По некоторым (по-видимому, чисто техническим) соображе-

ниям Кант отказывается от мысли объединить обе критики в

рамках одного сочинения. В начале 1787 г. второе издание «Кри-

тики» выщло без предполагавшегося добавления. В июне того же

1787 г. «Критика практического разума» была готова к печати.

25 июня Кант писал Шютцу: «Я настолько продвинулся в подго-

товке моей «Критики практического разума», что предполагаю

на будущей неделе отправить ее в печать в Галле» (Kant's gesam-

melte Schriften, В. X., Kants Briefwechesel, B. I, Berlin und

Leipzig, 1922, S. 490). Поразительна быстрота, с какой Кант

закончил свой труд. Однако первые экземпляры издания были

разосланы только на рождество 1787г.: издатель, желавший уго-

дить публике, заказал отлить новый шрифт для набора, и пе-

чатание поэтому задержалось.

На русском языке «Критика практического разума» впер-

вые была издана в 1879 г. в переводе Н. Смирнова («Критика

практического разума и основоположение к метафизике нравов»,

СПб., 1879). Дважды она была издана в переводе H. M. Соколова

(СПб., 1897 и 1908). При подготовке настоящего тома перевод

H. M. Соколова, изобилующий многочисленными ошибками,

подвергся значительной переработке.

' «Что же вы стали? Нет, не хотят! А ведь счастье желанное

он им дозволил» — строка из «Сатир» Горация («Римская са-

тира», M., 1957, стр. 8).— 315.

2 Постулат чистого практического разума. По Канту, этот

постулат имеет своим источником только интересы практического

разума, а потому достоверность постулируемой им возможности

есть не теоретическая необходимость, аподиктически познанна

в отношении к объекту, а только необходимая гипотеза.— 322.

3 Кант считает непоследовательностью Юма признание им

суждений математики не только вероятными, но и вполне досто-

верными, а по своему логическому характеру — аналитическими.

Этот взгляд на природу математического знания был усвоен

Юмом от Лейбница.— 324.

1 Чеслден (Cheselden, William, 1688—1752) — известный

современный Канту анатом, автор «Остеологии» и переведенной

на немецкий язык «Анатомии человеческого тела».— 325.

5 Франц (Франциск) I (1494—1547) — французский король,

оспаривавший у императора Карла V (1500—1558) владение

Миланом.— 344.

6 В другом месте. Кант имеет в виду свою книгу «Основы

метафизики нравственности», см. настоящий том, стр. (300—

305).— 361.

7 Спекулятивного — согласно чтению Грилло и Кербаха,

принятому Прусским академическим изданием, К. Форлендером

и Э. Кассирером. В первом прижизненном издании напечатано

«практического».— 365.

8 causa noumenon (лат.)—«умопостигаемая» причина, не-

чувственное созерцание отношения основания к следствию,

понятия, пригодное не для познавания предметов, а только дл

521

определения в них причинности вообще, в одном лишь практи-

ческом отношении.— 377.

8 В теоретическом применении. В прижизненных издани-

ях — «в практическом применении». То же у Э. Кассирера. Фор-

лендер следует чтению Шёндерфера (Schцndцrfer) — «в теорети-

ческом применении».— 378.

й0 Различие понятий (и терминов), отмеченное здесь Кантом

для немецкого языка, не существует в столь резком виде в языке

русском. Поэтому, хотя в дальнейшем немецкий термин Wohl

передается всегда русским «благо», das hцchste Gut переводитс

как «высшее благо» — без указанной Кантом дифференциации.—

382.

й1 На чувственности (Sinnlichkeit). В первом прижизненном

издании — «на нравственности» (Sittlichkeit). Прусское акаде-

мическое издание, Форлендер, Кассирер.Адикес, Горланд, Вилле,

Нольте и другие принимают Sinnlichkeit вместо Sittlichkeit.—

398.

12 На чувственность субъекта. Так в Прусском академи-

ческом издании (так же как в изданиях Вилле, Нольте, Наторпа,

Форлендера и Кассирера). В прижизненном издании — «на нрав-

ственность субъекта».— 400.

13 d>oHTOCHe.«b(Fontenelle, Bernard Le Bovier de, 1657—1757)—

французский философ эпохи Просвещения и сатирический писа-

тель.— 402.

й4 В сочинении «Государство», 522 и ел.— 421.

й6 В «Теодицее» («Essais de· Thйodicйe sur la bontй de Dieu

etc.», 52, 403).— 426.

19 В сочинении «The Doctrine of Philosophical Necessity»,

London, 1777, p. 86,— 427.

1є Вокансон (Vaucanson) — мастер из Гренобля, впервые

демонстрировал в 1738 г. в Париже автоматические фигуры

(флейтиста и кларнетиста, играющих на своих инструментах,

а также утку, глотающую пищу).— 430.

18 Кант имеет в виду сочинение Мендельсона «Morgenstun-

den» (1785), раздел XI.— 431.

18 Определение [человека как способного к свободе су-

щества], которое в теоретическом отношении было бы транс-

цендентным, в практическом отношении имманентно. Это

значит, что как предмет теоретического познания свобода «транс-

цендентна», лежит по ту сторону доступного человеку постиже-

ния. Напротив, как предмет практического разума, как осново-

положение нравственности, свобода познается определенно и ас-

серторически. Тем самым «умопостигаемый» мир оказывается не

только действительным, но и определенным в практическом от-

ношении.— 435.

20 Каноника Эпикура — вводная (пропедевтическая) часть

философия Эпикура, содержащая его теорию познания и логику.

В системе Эпикура каноника предшествовала физике (учению о

природе), на которой в свою очередь строилась его зтика.—

453.

522

21 Божество у теософов — представления о божестве, раз-

вивающиеся в теософии. Так называются учения о боге, кото-

рым многие мистики средних веков и нового времени пытались

придать форму философского и даже наукообразного обоснова-

ния.— 4.є3.

22 Киники (или циники) — древнегреческая школа, осно-

ванная учеником Сократа Антисфеном (ок. 444—468 до н. э.),

который выдвинул идею возвращения к простоте естественного

образа жизни.— 461.

23 От всех теоретических основоположений. В первом при-

жизненном издании напечатано «от всех теологических основопо-

ложений». Мы принимаем поправку вместе с Прусским академи-

ческим изданием, Форлендером и Кассирером.— 468.

24 Идеи, которые для чистого теоретического разума ле-

жат за пределами опыта («трансцендентны»), не имеют объекта

и суть лишь «регулятивные принципы», т. е. только побуждают

спекулятивный разум не допускать нового объекта вне опыта,

благодаря чистой практической способности становятся кон-

ститутивными. Это значит, что в них открывается возможность

• сделать высшее благо — необходимый предмет чистого практи-

ческого разума— действительным.— 470.

25 Анаксагор (500—428 до н. э.) — древнегреческий философ,

математик и астроном. Пытался объяснить процесс возникновени

всего существующего в природе, допустив кроме первоначальной

смеси вещественных частиц движущую силу, которую он одновре-

менно характеризует и как механическую причину движения и

обособления частиц, и как упорядочивающий «ум».— 475.

26 Виценман (Wizenmann, Thomas, 1759—1787) — немецкий

философ, друг и единомышленник Фридриха Генриха Якоби

(1743—1819), автор анонимно изданного исследования «Die

Resultate der Jacobi'schen und Mendelssohn'sehen Philosophie,

kritisch untersucht von einem Freywilligen», 1786.— 479.

27 Анна Болейн (1507—1536) — вторая жена английского

короля Генриха VIII, мать королевы Елизаветы. Была обвинена

Генрихом VIII в измене и кровосмешении и казнена.— 492.

28 Ювенал (ок. 67—147) — древнеримский сатирический

поэт, изображал и изобличал нравы современного ему общества,

касался жгучих социальных вопросов века, вопросов воспитани

детей.

«Будь же добрый солдат, опекун, судья беспристрастный;

Если ж свидетелем будешь в делах неясных и темных,

То хоть бы сам Фаларид повелел показать тебе ложно

И, угрожая быком, вынуждал бы тебя к преступленью,—

Помни, что высший позор — предпочесть бесчестие смерти»

(«Римская Сатира». М., 1957, стр. 228).

Фаларид, тиран Акраганта в Сицилии (ок. 560 до н. э.);

художник сделал для него медного быка, в котором казнили

осужденных, подкладывая род него огонь,— 496.

29 laudaturet alget (лат.)— «хвалима, но остается в пренебре-

жении» — строка из «Сатир» Ювенала (I, 74).— 498.

tutoring for international students
university tutors