Часть 2.

необходимое  состояние разума, означало целый  переворот»(15). Своим учением об антиномиях разума. Кант вписал новую,  яркую страницу в историю домарксовской диалектики. Hе случайно  поэтому  то, что Гегель, критикуя  Канта за агностицизм и субъективизм,  неоднократно подчеркивал выдающуюся историческую заслугу этого  мыслителя Гегель писал, что философия Канта «составляет основу и  исходный пункт новейшей немецкой философии и что эта ее заслуга, какой  бы критике ее ни подвергали, остается за нею непререкаемо»(16). С этим  признанием Гегеля нельзя не согласиться  Предметом «Критики чистого  разума» является теоретический разум - наука и философия. Речь идет об   изучении условий, делающих возможным теоретическое  знание во всех его  формах. Такое исследование, хотя    оно и составляет важнейшую часть  учения  Канта, имеет, по мнению философа, значение пропедевтики. Впрочем,  и философская пропедевтика не может ограничиться критикой  теоретического разума; не менее важная ее задача - критика практического  разума, который, согласно Канту, главенствует над разумом теоретическим.  Правда, практическим разумом Кант называет не всю  сознательную и  целесообразную деятельность людей, а  лишь моральное сознание,  нравственность, поведение,  согласующееся с принципами морали. И все же  учение  Канта о практическом разуме как определяющей духовной  способности человека содержит в себе в зародыше  положение о практике как  основе познания, что в известной мере уже выявилось в последующем  развитии классической немецкой философии. Как и  следовало ожидать, в  своей этике Кант исходит из утверждения, что основой морального сознания  может быть лишь

априорный принцип, так как  чувственные мотивы  какого бы то ни было поступка  не обеспечивают его согласия с нравственной  нормой, которая по самой природе своей должна носить всеобщий и  необходимый, или априорный, согласно кантонской концепции, характер. В  этом убеждении Канта есть та

(15) В.Ф. Асмус, Диалектика Канта, М., 1929, стр. 120.

(16) Гегель, Соч., т. 1, М._Л., 1930, стр.15.

==31

доля истины, что основанием нравственного поступка ни может быть лишь  субъективный мотив; только определенная объективная основа  человеческого поведения делает его моральным. Такой объективной (у Канта  это означает: независимой от чувственности, от произвола  единичного  человека) основой нравственности Кант считает категорический императив, т.  е. некое безусловное  нравственное повеление, которое имманентно  моральному сознанию и требует от него неукоснительного следования  нравственным принципам. Категорический  императив гласит: действуй так,  чтобы  максима (как побудительный мотив твоей деятельности) могла бы  быть принципом всеобщего законодательства. То, что Кант формулирует как  априорное, независимое от чувственности и от какого бы то ни было интереса  долженствование, французские просветители провозглашали как  требование  разумного эгоизма, базирующегося на человеческой чувственности  (поступай так, как ты хотел  бы, чтобы другие поступали по отношению к  тебе), а Руссо просто называл нравственным чувством, совестью. Кант  сознавал свою связь с французским просвещением, в особенности с Руссо, но  он полагал, что сенсуализм не может быть теоретической основой этики, так  как субъективные в своей основе ощущения удовольствия или  неудовольствия, эмоции, личные интересы (хотя бы и правильно понятые),  так же как и стремление к счастью, не побуждают с необходимостью к  выполнению долга. Между тем именно долг, с точки зрения Канта, образует  важнейшее    содержание нравственного сознания    человека. Понятие долга,  поскольку оно включает в себя, сознание безусловной, непререкаемой  необходимости определенных действий, является, по мнению философа,  априорным и вытекает из категорического императива самым  непосредственным образом.  Этика Канта есть этика абстрактного долженствования, поскольку она  требует полного отвлечения от чувствённой жизни человека, в том числе и от  тех чувственных побуждений, которые носят альтруистический и по  существу высшей степени нравственный характер. Но человек (что хорошо  понимал и сам Кант) не может отвлечься от самого себя, не может поступать

==32

как бесчувственное существо, руководствующееся лишь абстрактным, априорным принципом. Поэтому категорический императив остается лишь требованием, осуществление которого, во всяком случае, в полной мере невозможно. Нравственное поведение, с точки зрения Канта, возможно лишь постольку, поскольку человек представляет собой «вещь в себе» и, следовательно, выходит за пределы явлений; в сфере явлений он неизбежно выступает как чувственное существо, действия которого, с точки зрения Канта, следует называть не нравственными, а легальными, т. е. согласующимися с официально провозглашаемыми требованиями, нормами. Ho поскольку в своей реальной, сознательной жизни индивидуум обнаруживает себя как чувственный субъект («явление»), категорический императив оказывается на деле отнюдь не  категорическим, а чисто формальным велением абстрактно понимаемой  совести.

 Маркс указывал, что христианский культ абстрактного человека вполне  соответствует природе товарного производства. Этический субъект в  философии Канта и есть такого рода абстрактный человек, именно поэтому   «Критика практического разума» объявляет постулатом нравственного  сознания признание бога, бессмертия души и загробного воздаяния,  устанавливающего гармонию между добром и злом, которой не может быть в  этом бренном мире явлений. Это не значит, конечно, что Кант считает  существование бога, бессмертной души и  загробного воздаяния истинной;  в  «Критике чистого разума» он ведь доказал, что эти христианские догматы  принципиально не доказуемы и всякого попытка теоретически доказать их  заранее обречена на провал. Кант утверждает лишь, что эти христианские  догматы представляют собой необходимые условия нравственности, что  последняя невозможна там, где не верят в бога, в бессмертие души и т. д.

Французские просветители доказывали, что общество атеистов было бы  несравненно более нравственным, чем общество религиозных людей.  Подлинная нравственность и религия, утверждали они, несовместимы. Кант  отказался от  этой великой просветительской  идеи,

3.Иммануил Кант                                         

==33

противопоставив ей утверждение, что теоретически не доказуемые догматы религии должны быть просто приняты на веру без всяких рассуждений.

Еще в «Критике чистого разума» Кант считал необходимым ограничить разум, чтобы освободить место вере. В «Критике чистого разума» Кант идет еще дальше: здесь он пытается доказать необходимость признания существования бога и тем самым в известной  мере вступает в противоречие с «Критикой чистого разума».

Этика Канта в ряде  существенных отношении представляет собой шаг назад по сравнению с его гносеологией, поставившей коренные проблемы теоретического обоснования научного знания. Тем не менее, и здесь у Канта имеются рациональные идеи, сыгравшие выдающуюся роль в последующем развитии философской мысли.  Подвергая критике кантовский этический формализм, априоризм и отдающий  филистерством ригоризм, мы не можем не согласиться с тем, что «прежде всего я, -  как говорит Кант, - должен быть уверен, что не поступаю противно долгу. Только после этого мне позволено будет искать счастья...»(17) Конечно, в марксистской этике долг и стремление к счастью не противостоят друг другу как взаимоисключающие противоположности. Но ясно также и то. Что они не совпадают друг с другом, во всяком  случае, непосредственно и повсеместно. Долг остается долгом, важнейшей обязанностью человека безотносительно к его склонностям и симпатиям, независимо от того, доставляет ли ему удовольствие выполнение долга в той или иной конкретной  жизненной ситуации. Если бы долг и удовлетворения естественного стремления к счастью совпадали, не существовало бы самой проблемы долга и каких бы то ни было трудностей, связанных с воспитанием чувства долга.

Вопрос о нравственном долге неотделим от вопроса о соотношении личного и общественного. Кант это сознавал, несмотря на свой априоризм, но абстрактное понимание общественной природы человека закрывало для него дорогу к научному решению проблемы долга. Тем

(17)И. Кант, Об известной поговорке: « Это, может быть, верно, в теории, но не  годится для практики», СПб., 1913, стр. 2

==34

не менее кантовская постановка вопроса о том, что нравственное  поведение определяется не частными, индивидуальными, а общими  необходимыми мотивами, имеет выдающееся принципиальное значение.  «Без сомнения, воля должна иметь мотивы, - писал Кант, - но эти  мотивы не суть известные, выставленные, как цели, объекты, относящиеся  к физическому чувству, а только сам  ничем не обусловленный закон»  (18).                  Несостоятельность кантовского представления о ничем не  обусловленном нравственном законе, противостоящем всякому  определенному стремлению людей к вполне определенным целям,  сразу бросается в глаза. Но гораздо важнее вычленить рациональное в  этой постановке вопроса - идею нравственного идеала, которая  вопреки убеждению Канта отнюдь не априорна.

Для нас, марксистов-ленинцев, нравственным идеалом  является  коммунистический строй, коммунистический труд,  коммунистическое отношение человека к человеку. Это означает,  что мотивы нравственного поведения принципиально несводимы к  одним лишь индивидуальным субъективным побуждениям.

Современные буржуазные идеологи, открещиваясь от  прогрессивных идейных традиций своего собственного класса,  отбрасывают и кантовское учение о долге и нравственном законе.  Кантовскому пониманию свободной воли как воли, подчиняющейся  нравственному закону, они противополагают субъективистскую  идейку морального произвола индивида. Эта идейка составляет  лейтмотив почти всех новейших концепций этического релятивизма,  который отвергает необходимый и интерсубъективный характер  нравственных предписаний как якобы недопустимый догматизм и  посягательство на свободу личности. Свобода противопоставляется  долгу, противоречие между личностью и обществом трактуется как  принципиально неустранимое и тем самым полностью исключающее  возможность каких бы то ни было нравственных предписаний:  каждый человек переживает свою особую, неповторимую  индивидуальную

(18) И. Кант, Об известной поговорке: «Это, может быть, верно, в теории, но не годится для практики», стр. 21.

==35

ситуацию, и его действия нельзя оценить исходя из представлений, понятий,  критериев другого индивида. Но эта концепция, проповедуемая в  качестве новой, якобы принципиально враждебной всякому  догматизму этики, означает на деле оправдание аморализма,  порожденного общим кризисом капиталистической системы и идейной  деградацией буржуазной идеологии. Совершенно ясно, что в этом  знаменательном споре между новейшими представителями  реакционной буржуазии и великим представителем прогрессивной  буржуазной общественной мысли мы выступаем на стороне Канта, хотя  ни в какой мере не разделяем его ошибочных воззрений.

В «Критике чистого разума» Канта человек рассматривается как  явление (в специфическом, кантовском смысле этого слова); в  «Критике практического разума» человеческая личность, поскольку  она нравственна, выступает как ноумен («вещь в себе»), свободный от  присущей явлениям детерминации и потому способный к  нравственному самоопределению. В мире «вещей в себе» нет, согласно  Канту, естественной необходимости, здесь действует свободная  причинность, или автономная воля. Идея этой ноуменальной свободы  делает человека «членом умопостигаемого мира», т. е., как полагает  Кант, действительно свободным и поэтому моральным существом.  Таким образом, и в этом вопросе «Критика практического разума»  вступает в противоречие с «Критикой чистого разума», которая  принципиально отвергла возможность какого бы то ни было знания о  «вещах в себе».

Это противоречие, противоречие между знанием и верой,  необходимостью и свободой, явлением и сущностью, Кант попытался  разрешить в третьей своей «Критике», в «Критике способности  суждения», в которой исследуется эстетическая способность человека  и истолковывается (конечно, с позиций априоризма) соотношение  между физической необходимостью и целесообразностью,  наблюдаемой в природе, т. е. в мире явлений.

Эстетическую деятельность Кант считал проявлением высшей  человеческой способности, в которой сливаетс

==36

воедино теоретический и практический разум. Он даже утверждал, что  гениальность имеет место лишь в сфере художественного творчества. В  этом отношении Кант близок к романтикам, которые ставили искусство  выше науки и считали художественное творчество проявлением  божественной одаренности гения. Поскольку, с точки зрения Канта,  мир явлений не существует независимо от познавательной  деятельности людей и создается бессознательной «продуктивной  силой воображения» (а это утверждение было необходимо немецкому  философу, чтобы объяснить, почему человек не знает о том, что он  творит мир явлений со всеми присущими ему пространственновременными формами, законами и т. д.), постольку это реакционное по  своей основной тенденции истолкование сущности искусства было  неизбежным. Ясно и то, что кантовская концепция искусства (так же  как и его интерпретация противоречия между детерминизмом и  телеологией) не преодолевала противоречия, обнаружившегося между  двумя первыми «Критиками...». Это противоречие было необходимым  выражением дуалистического характера всего кантовского учения:  дуализма явления и «вещи в себе», знания и веры, необходимости и  свободы, детерминизма и телеологии и т. д. Кант не мог разрешить  этого противоречия именно потому, что он пытался соединить  несоединимое: субъективно-идеалистическое и агностическое  истолкование процесса познания (и чувственно воспринимаемой  природы) с признанием объективной реальности, существующей  безотносительно к познающему субъекту, т. е. с исходным положением  материалистической философии.

В предисловии ко второму изданию «Критики чистого разума»  Кант писал, что «наша критика есть необходимое предварительное  условие для развития основательной метафизики»(19), подчеркивая  тем самым пропедевтический характер этого произведения. Поставив  перед собой задачу, изложить в популярной форме основные  положения этого своего произведения, Кант опубликовал еще в 1783 г.  «Пролегомены ко всякой будущей (19) И. Кант, Критика чистого разума, стр. 20.

==37

метафизике, могущей появиться в смысле науки». Однако не только  «Критика чистого разума» (как и «Пролегомены»), но и последующие  две «Критики» служили по существу введением в ту новую систему  метафизики, которая мыслилась Кантом как завершение «всей  культуры человеческого разума». Эта система должна была состоять из  четырех частей: онтологии, рациональной физиологии (включающей в  себя рациональную физику и рациональную психологию),  рациональной космологии и рациональной теологии.

Кант полагал, что новая система метафизики, принципиально  отличающаяся от всех предшествующих, будет «системой чистого  (умозрительного) разума», учением о спекулятивном (теоретическом) и  практическом применении чистого разума, результатами которого  должны быть, во-первых, метафизика природы и, во-вторых,  метафизика нравов. «Я надеюсь, — утверждал Кант, вполне разделяя  иллюзии своих предшественников,— что система навсегда сохранит эту  неизменность» (20).

Хотя Кант и написал «Метафизические начала естествознания»  (1786), «Основы метафизики нравов» (1785) и некоторые другие  сочинения, целью которых было изложение его метафизики, он все же  не создал задуманной им философской системы. И отнюдь не потому,  что все усилия философа ушли на создание его знаменитых «Критик», а  потому, без сомнения, что с позиций кантовского агностицизма была  принципиально невозможна разработка положительного  философского учения о природе, обществе и познании. Своим  отрицанием познаваемости объективной реальности и субъективистской  интерпретацией реального процесса познания, наличия которого Кант  не думал отрицать, немецкий философ закрыл себе путь к позитивному  философскому учению. И хотя Кант и противопоставлял свою  «критическую философию» (и иногда не без оснований) скептицизму  Юма и других философов, в конечном итоге кантовский агностицизм и  юмовский скептицизм принадлежат к одному и тому же философскому  направлению.

(20) И. Кант, Критика чистого разума, стр. 21.

==38

Таким образом, историческое значение философии Канта связано не  с разработкой позитивного философского учения, а главным образом с  его «Критиками». В известной мере Кант и сам это осознавал. В  примечании к предисловию к первому изданию «Критики чистого  разума» он писал: «Наш век есть настоящий век критики, которой все  должно подчиниться. Религия, на основании своей святости, и  законодательство, на основании своего величия, хотят обыкновенно  стоять вне этой критики. Однако в таком случае они справедливо  вызывают подозрения и теряют право на искреннее уважение, оказываемое  разумом только тому, что может устоять перед свободным и открытым  исследованием» (21). В этих словах ярко выражен дух буржуазного  просвещения, однако нельзя не отметить, что они помещены Кантом в ...  примечании.

Буржуазное просвещение, воодушевленное пафосом  антифеодальной борьбы, по самой своей природе было критикой  предшествующих ему учений, религии, клерикализма, феодальных  учреждений и т. д. Однако у Канта как представителя слабой не  консолидировавшейся в национальном масштабе немецкой буржуазии  эта критика носит половинчатый характер: антифеодальная  направленность сочетается в ней с тяготением к компромиссу с  господствующей феодальной идеологией. Вот почему Кант утверждает,  что его «критическая философия» призвана «в корне подрезать  материализм, фатализм, атеизм, неверие свободомыслия,  мечтательность и суеверие, которые везде могут оказаться вредными, а  также идеализм и скептицизм...»(22) .

Общеизвестно, что конечным выводом философии Канта вопреки  его собственному искреннему убеждению является именно идеализм и  скептицизм, или агностицизм. Но рассматривать этот теоретический  результат как основное или важнейшее содержание всего кантовского  учения — значит скользить по поверхности, не доходя до глубоких  гносеологических корней этой философии, в которой, как и во многих  других системах (21) И. Кант, Критика чистого разума, стр. 4 (22) Там же, 19-20.

==39

великих буржуазных философов, налицо противоречие между  принципами, постановкой проблем и конечными теоретическими  результатами. Само собой разумеется, что Кант ни в малейшей мере не  кривил душой, когда утверждал, что его цель — ниспровержение  суеверий, идеализма и скептицизма. Поэтому он решительно выступал  против Беркли и доказывал вопреки Юму, что причинность,  необходимость, закономерность представляют собой не привычки или  верования, коренящиеся в психологии индивида, а всеобщие и  необходимые отношения, связи в мире явлений.

Кант, однако, не видел диалектического перехода (скачка) от  чувственного знания к теоретическому мышлению, хотя и понимал (в  этом его заслуга), что между тем и другим существует качественное  различие. Диалектическое противоречие между теоретическим и  эмпирическим знанием, обнаруженное Кантом, было истолковано им  метафизически и идеалистически как свидетельство того, что  теоретические положения даже в том случае, когда они непосредственно  обобщают эмпирически констатируемые факты, имеют доопытное,  априорное основание.

Кант стремился теоретически развить и обосновать принципы  научного обобщения, которые бы, безусловно, исключали  несостоятельные, органически чуждые подлинной науке претензии на  сверхопытное знание. Однако к учениям, претендующим на достижение  сверх опытного знания, Кант как типичный дуалист относит не только  рационализм XVII в., теологию, мистицизм, но и материализм, поскольку  последний доказывает познаваемость объективной реальности,  существующей независимо от опыта, от человека и человечества вообще.  В этом явно обнаруживается половинчатость, непоследовательность  немецкой буржуазии, которая, выступая в той или иной форме против  отживших феодальных отношений, стремилась вместе с тем к  компромиссу с господствующими феодальными классами и их  идеологией.

Будучи выдающимся представителем прогрессивной в то время  буржуазной идеологии, Кант объявил республику идеалом  практического разума, В стране, где в

К оглавлению

==40

те времена существовало несколько сот феодальных монархий, где  каждый из монархов был неограниченным владыкой над своими  подданными, эта кантовская идея, несомненно, прозвучала как вызов.  Однако этот вызов сопровождался такой оговоркой, которая в  значительной мере сводила на нет содержавшуюся в нем революционную  тенденцию: Кант трактовал идеал лишь как необходимое  долженствование, с которым следует сообразовать наши усилия, сознавая  вместе с тем, что по самой своей природе идеал слишком хорош для того,  чтобы осуществиться. Изображение республики в качестве  недостижимого идеала вполне допускало компромисс с монархией при  условии, что эта монархия станет конституционной. Впрочем,  ограниченная конституционная монархия в условиях тогдашней Германии являлась прогрессивным буржуазным требованием. Известно, что дальше этого  требования немецкая буржуазия (и не только немецкая) не пошла и в  1848 г.

Этическое и социально-политическое учение Канта представляет  собой обоснование буржуазной идеи правового строя, выдвинутой  просветителями. Правовой строй, с точки зрения Канта, предполагает  уничтожение всех форм личной зависимости, обеспечение личной свободы, равенство всех граждан в правах, т. е. ликвидацию всех привилегий.  Человек, утверждал Кант, не должен рассматриваться как средство для  другого человека; он всегда должен быть целью. Впрочем, этот принцип — человек есть  цель для человека — Кант истолковывал лишь как идеал, сознавая тем  самым, что уничтожение сословий, крепостничества, феодальной тирании  не приведет к его осуществлению. Но это вовсе не означало, что Кант  понимал ограниченность буржуазно-демократического переустройства  общества, он просто считал, что никакие социальные преобразования не  могут преодолеть фатального несовершенства человеческой природы. С  этой точки зрения необходимо рассматривать и провозглашенный Кантом  идеал вечного мира. Однако следует подчеркнуть, что в условиях  милитаристской Пруссии, которая представляла собой, по отзывам современников нечто вроде солдатской казармы,

==41

провозглашение скромным профессором королевского университета идеала  вечного мира, несомненно, было интеллектуальным подвигом.

В 1842 г. Маркс в статье «Философский манифест исторической  школы права» охарактеризовал философию Канта как немецкую  теорию французской революции, противопоставив ее воззрениям  реакционного романтика юриста Г. Гуго, представлявшим собой  немецкую теорию французского ancien regime. Гуго, как и другие  теоретики так называемой исторической школы права, стремился  доказать, что общественные учреждения и порядки нельзя оценивать с  точки зрения разума: они не находятся в каком бы то ни было  необходимом отношении к разуму человека, который представляет  собой субъективную человеческую способность, отнюдь не  составляющую главной, определяющей черты человеческого  индивида, основным отличительным признаком которого является-де  его животная природа. Стремления Гуго были направлены на то, чтобы  оградить отжившие феодальные порядки от критики разума, т. е. в тех  исторических условиях от буржуазно-демократической критики.  Потому-то Гуго и доказывал, что социальные отношения не могут и не  должны быть разумными, что они даже противоречат разуму и  существуют в силу «исторических» причин, вследствие своей давности,  традиций, народных обычаев. Естественно, что Гуго отвергал идею  разумного преобразования общественных отношений, объявляя ее  пустым мечтательством, противоречащей реальной истории  человечества утопией. «Все, что существует, - писал Маркс, -  признается им в качестве авторитета, а всякий авторитет берется им как  основание» (23).

В 1842 г. Маркс был еще идеалистом; в работах этого времени  лишь намечается переход Маркса от идеализма и революционного  демократизма к материализму и коммунизму. Однако революционное,  историческое чутье молодого Маркса помогло ему увидеть всю  глубину реакционности «исторической» школы права и исторически  прогрессивный смысл учения Канта при всей его (23) Я. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 1, стр. 87.

==42

противоречивости, непоследовательности, склонности к компромиссу.

Кант был мыслителем, который с позиций молодой, прогрессивной  буржуазии критиковал, осуждал феодальные порядки как  противоречащие разуму и достоинству человека. Но кантовские  идеалы, несмотря на их, несомненно, буржуазное происхождение и  содержание, не могли быть осуществлены буржуазным обществом. Это  не значит, конечно, что эти идеалы заключали в себе нечто враждебное  буржуазному обществу, они заключали в себе иллюзии прогрессивной  буржуазии относительно ее собственной исторической миссии. А в этих  иллюзиях, как уже отмечалось выше, содержались смутные догадки о  будущем развитии человечества.

Примечательны исторические судьбы учения Канта. Он не только  положил начало наиболее выдающемуся интеллектуальному движению  своего времени — классической немецкой философии, но и оказал  огромное влияние на все последующее развитие буржуазной  философии. В то время как Фихте и Гегель восприняли прогрессивные  идеи учения Канта, буржуазные философы второй половины XIX и  первой половины XX в. возродили реакционные стороны этого учения.  Лозунг «назад к Канту», провозглашенный в 60-х годах прошлого века  неокантианцем О. Либманом, означал не только требование отказа от  диалектики Гегеля, но и отречение от всех тех прогрессивных  философских идей, которые вели к марксизму. Не трудно поэтому  понять, почему в конце XIX в. неокантианство стало теоретической  основой социал-демократического ренегатства, отказа от классовой  борьбы и социалистической революции под флагом «этического  социализма», апеллирующего к категорическому императиву Канта.  Весьма симптоматично, что родоначальник ревизионизма Э. Бернштейн  был одним из главных зачинателей неокантианской ревизии марксизма, а  его геростратовски знаменитое изречение «движение — все, цель —  ничто» самым непосредственным образом выводилось из кантовского  учения об идеале и его отношении к действительности.

В. И. Ленин разоблачил неокантианскую ревизию марксизма, показал,  что неокантианство восприняло

==43

реакционную сторону философии Канта и отбросило прочь  содержавшиеся в ней материалистические моменты и диалектические  догадки. Тем самым реакционному, эпигонскому неокантианству был  противопоставлен подлинный Кант — родоначальник классической  немецкой философии.

Не приходится доказывать, почему - то значительное и  рациональное в постановке вопросов, что сделало Канта великим  философом, стало совершенно неприемлемым для идеологов  империалистической буржуазии. По-своему это хорошо понял Ф.  Ницше, страстно ненавидевший Канта за его гуманизм. Ницше,  который утверждал, что человек есть животное и должен им остаться,  и притом наиболее хищным, обвинял Канта в том, что тот подрывает  эту «естественную» основу человеческой жизни. Категорический  императив Канта, заявлял Ницше, проистекает из  «противоестественного инстинкта», из забвения элементарной истины,  что сильный обязан подавлять, порабощать, уничтожать слабых.  Именно поэтому Ницше писал, что «категорический императив Канта  опасен для жизни...» (24). В кантовском нравственном идеале Ницше  узрел болезнь века, проявление психологии «больного животного»,  симптом декаданса.

Столь же непримирим был Ницше и к гносеологии Канта, в  особенности к кантовской попытке теоретически обосновать  необходимость и всеобщность в научных положениях, возможность  теоретического естествознания и т. д. В науке, как и в самом  интеллектуальном стремлении к истине, Ницше мерещился все тот же  декаданс, против которого он выступал с воинствующе  нигилистическим призывом: «Пусть не будет ничего истинного» (25).  В действительности философия самого Ницше была порождением  буржуазного декаданса в его наиболее вызывающей, экстравагантной  форме.

Истина представлялась Ницше чем-то одиозным, угрожающим  самому человеческому существованию. Кантовский агностицизм,  ограничивающий познание

(24) Ф. Ницше, Происхождение трагедии. Об антихристе, М., стр. 280.

(25) Там же, стр.23.

==44

сферой явлений, представлялся этому родоначальнику  империалистической идеологии совершенно недостаточным, в  частности и потому, что Кант высоко оценивал познание явлений и  сурово осуждал пустую мечтательность и фантазерство,  претендующие на сверхопытное знание. Ницше же вообще весьма  невысоко ставил познавательную деятельность человека.

Немецкие экзистенциалисты — продолжатели ницшеанской  иррационалистической «философии жизни» — пытаются с тех же  иррационалистических позиций истолковать основные положения  философии Канта. Так, К. Ясперс, ссылаясь на «трансцендентальную  диалектику» Канта, объявляет бессмысленной научную идею единства  мира, утверждая, что за пределами известного человеку эфемерного  мира явлений существует «трансценденция», или «абсолютная  реальность», т. е. бог. Мир явлений, согласно Ясперсу, всего лишь  шифрограмма трансцендентного; задачей познания провозглашается  погружение в потустороннее, которое хотя и непознаваемо, но  обнаруживает себя, позволяет к себе приблизиться, дает себя  почувствовать, пережить и т. д.

Наука, которой Кант придавал первостепенное значение, вопреки  тому, что он ограничил ее областью субъективистски трактуемых  явлений, всячески принижается Ясперсом: она-де ничего не говорит о  трансцендентном и удовлетворяется изучением явлений. Ясперс  противопоставляет науке религию, объявляя ее первичной основой  подлинно философского воззрения на мир, которое представляет  собой мыслящую веру, а не знание. И эта иррационалистическая  концепция (вполне аналогичная тем, которые третировались Кантом  как «мечтательность и суеверие») выдается за подлинный смысл  кантовского учения! «Кант,— пишет Ясперс,— понял, что мир есть не  предмет для нас, а лишь идея, что все, что мы можем познать, есть в  мире, но никогда не есть мир; и мы, если хотим познать мир как в себе  существующее целое, попадаем в неразрешимые противоречия,  антиномии» (26). Это утверждение — типичный

(26) К. Jaspers, Existenzphilosophie, Berlin, 1956, S. 16.

==45

пример утонченной фальсификаций учения Канта, который вовсе не  считал, что природа, мир явлений не могут быть предметом познания.  У Канта не было никаких сомнений в том, что природа, как она  выступает в наших восприятиях, наблюдениях, явления природы,  например реки и горы, леса, металлы, минералы и т. п., познаваемы, но  он не понимал, что эти реки, леса, металлы, минералы и т. п.  представляют собой не только явления, но и вполне познаваемые  «вещи в себе». Ошибка Канта заключалась в том, что он за этой  реальной, познаваемой объективной действительностью допускал  существование каких-то сверхчувственных, трансцендентных «вещей в  себе», которые объявлялись им принципиально непознаваемыми.  Бесконечность познания, неисчерпаемость объектов познания  абсолютизировались Кантом, превращались в некую непреодолимую  преграду между субъективным и объективным, между природой  (миром явлений) и мифическим миром ноуменов. Эта-то  метафизическая ошибка приводила Канта к выводу, что мир «в себе»,  или мир как целое, непознаваем, не может быть предметом познания.  Отсюда и учение Канта об антиномиях, согласно которому разум  впадает в неразрешимые противоречия, поскольку он пытается выйти  за пределы явлений, познать мир как единое целое.

Вся аргументация Канта направлена на доказательство того, что  наука должна сосредоточиться на изучении мира явлений и  ограничиться этим, не претендуя ни на что большее. Как ни  двусмыслен этот гносеологический императив Канта (поскольку  отрицается, что явления существуют безотносительно к познаваемому  субъекту, объективно), совершенно очевидно, что Кант вовсе не  пропагандирует отречения от исследования чувственно  воспринимаемого мира и что ему чужда мистическая проповедь  приобщения к трансцендентному. Между тем Ясперс, игнорируя  действительное содержание кантовского учения о науке и ее предмете мире явлений, делает из Канта предшественника  экзистенциалистской гносеологии. Это обстоятельство со всей очевидностью  говорит не только о том, как далека современная буржуазная  философская мысль от

==46

правильного понимания предшествующей философии; оно показывает  враждебность современной буржуазной философии тем великим  философским проблемам, над решением которых бился Кант и другие  выдающиеся мыслители.

Обоснование возможности теоретического знания? Но эта задача  представляется совершенно неактуальной современному  буржуазному философу, разглагольствующему о том, что разум  обанкротился, а «культ науки» стал смешным и наивным. Априоризм,  с помощью которого (и в этом также проявляется трагическое  противоречие философского учения Канта) Кант пытался обосновать  возможность теоретического синтеза в математике и науках о природе,  отвергается современными буржуазными философами не потому, что  это субъективно-идеалистическое решение проблемы, а потому, что,  как утверждают, например, многие неопозитивисты, самой-де этой  проблемы не существует: научные положения имеют не необходимое, а  лишь конвенциональное значение.

Диалектическому материализму, обосновывающему  существование объективных, т. е. самой действительности присущих,  форм всеобщности, которые отражаются наукой посредством  категорий, понятий и т. д., органически чужды как кантовский  априоризм, так и неопозитивистский конвенционализм. Но поскольку  историко-философский анализ необходимо предполагает  сравнительную оценку философских теорий, нельзя не сказать, что  путь от априоризма к конвенционализму свидетельствует о деградации  буржуазной философии.

Если неопозитивисты ставят на место необходимости произвол  исследователей, договаривающихся о значении терминов, то  неотомисты, в особенности немецкие, пытаются использовать  кантовское учение о необходимости и всеобщности принципов и  категорий науки для обоснования... христианских догматов. Известно,  что Ватикан внес ряд основных произведений Канта в список  запрещенных книг, поскольку в этих трудах отвергается возможность  логического доказательства бытия божьего. Тем не менее, некоторые  немецкие неотомисты тщатся доказать, что правильное понимание

==47

априорности неизбежно приводит к понятию бога. Они упрекают Канта в  субъективистском толковании априорного, доказывая, что оно  существует объективно, и притом не в сфере явлений, а как форма  трансцендентной реальности, источник которой — божественный  разум, сотворивший и упорядочивающий вселенную.

Совершенно очевидно, что неотомистское признание значения  априорных принципов, так же как неопозитивистское их отрицание,  одинаково далеко от научного решения проблем, поставленных  кантовской философией. И тут и там воочию обнаруживается  глубокий кризис современной буржуазной философии, одним из  характернейших проявлений которого является антиинтеллектуалистское неверие в творческую мощь разума и науки, пренебрежение к великим проблемам, поставленным всем предшествующим развитием философии.

Диалектический и исторический материализм, возникновение  которого было подлинной революцией в философии, осуществленной  Марксом и Энгельсом, принципиально отличается от всех ранее  существовавших учений, в том числе и от тех, которые были его  теоретическими источниками.

Диалектический и исторический материализм есть отрицание  философии в старом смысле слова. Непримиримая борьба с  идеализмом и метафизикой во всех их разновидностях составляет одну  из важнейших движущих сил развития марксистской философии.  Философия марксизма дает самую последовательную, исключающую  какие бы то ни было идейные компромиссы, эклектизм и  примиренчество критику всех предшествующих и всех современных  буржуазных учений. Однако воинствующая партийность  диалектического и исторического материализма не имеет ничего  общего с нигилистическим отрицанием домарксистской философии.

С этих единственно принципиальных и подлинно научных позиций  мы должны подходить к изучению и оценке выдающихся философских  учений домарксистской эпохи. Необходимость такого единственно  научного подхода именно к философии Канта специально подчеркнул  В. И. Ленин, который писал: «Плеханов критикует кантианство (и  агностицизм вообще), более

==48

с вульгарно-материалистической, чем с диалектическиматериалистической точки зрения, поскольку он лишь a limine  отвергает их рассуждения, а не исправляет (как Гегель исправлял  Канта) эти рассуждения, углубляя, обобщая, расширяя их, показывая  связь и переходы всех и всяких понятий» (27).

Настоящее шести томное издание произведений И. Канта является  первым изданием собрания сочинений выдающегося немецкого  философа на русском языке и по существу первым научным изданием,  снабженным необходимым научным аппаратом. В данное издание  включены почти все труды Канта, сохранившие историческое значение  и интерес для современного читателя. Часть этих произведений в свое  время уже издавалась на русском языке, однако, все эти издания  (последнее из них вышло в 1940 г.) давно уже стали библиографической редкостью. Кроме того, перевод этих ранее издававшихся  работ Канта нельзя признать вполне удовлетворительным, в  некоторых случаях эти переводы, выполненные сторонниками  идеалистической философии, несут на себе печать их собственных  воззрений и тем самым искажают мысль Канта.

В настоящем издании переводы частью сделаны заново, частью  проверены и исправлены. Все это позволяет надеяться, что первое  издание собрания сочинений Канта на русском языке будет  соответствовать основным требованиям марксистско-ленинской  историко-философской науки.

                                                                                         Т. Ойзерман

(27) В. И. Ленин, Соч., т. 38, стр. 170.