неясными. Что касается Вашего примера, то замечу, что
для того, чтобы иметь наглядное представление об углах
треугольника, недостаточно иметь ясные идеи их. Наглядное
представление не может дать нам образа, общего
остроугольным и тупоугольным треугольникам, а между
тем идея треугольника им обща. Таким образом, эта иде
заключается не в образах, и не так легко, как это можно
думать, основательно понять углы треугольника.
Глава III
КАК ДАЛЕКО ПРОСТИРАЕТСЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ
ПОЗНАНИЕ
§ 1. Ф и л а л е т. Наше познание не простирается ни
далее наших идей (§ 2), ни далее восприятия их
соответствия или несоответствия. § 3. Оно не всегда бывает интуитивным, потому что не всегда можно сравнивать вещи непосредственно, например в случае сравнения величин
двух треугольников с одним и тем же основанием,
равновеликих, но очень различных. § 4. Наше познание не
всегда бывает также демонстративным, потому что не
всегда можно найти опосредствующие идеи. § 5. Наконец,
наше чувственное познание направлено только на существование вещей, актуально воздействующих на наши
чувства. § 6. Таким образом, не только наши идеи очень
ограничены, но и наше познание еще более ограничено, чем
наши идеи. Однако я не сомневаюсь, что человеческое
познание могло бы простираться гораздо дальше, если бы
люди захотели найти способы усовершенствовать истину
с полной искренностью и свободой духа и со всеми теми
старанием и прилежанием, которые они употребляют дл
раскрашивания или поддержания лжи, защиты какой-нибудь
системы, в пользу которой они высказались, или же
известной партии, к которой они принадлежат, и известных
интересов, которые они разделяют. Но и после этого наше
познание не могло бы никогда охватить всего того, что мы
могли бы хотеть знать о наших идеях. Так, мы, может быть,
никогда не сумеем найти круга, равновеликого квадрату, и
узнать с достоверностью, что такой круг существует.
Т е о ф и л. Существуют неотчетливые идеи, при
которых мы не можем рассчитывать на полное знание, как,
например, идеи некоторых чувственных качеств. Но если
идеи отчетливы, то можно надеяться на все. Что касаетс
квадрата, равновеликого кругу, то Архимед уже показал,
4 II III
==383
что такой квадрат есть, - это квадрат, сторона которого
является средней пропорциональной между радиусом
и полуокружностью. Архимед даже определил прямую,
равную окружности, при помощи прямой, касательной
к спирали, подобно тому как другие это сделали посредством касательной к квадратриссе - тип квадратуры,
вполне удовлетворивший Клавия 349. Я уже не говорю
о нити, которую обертывают вокруг окружности и затем
вытягивают, или об окружности, которая, вращаясь,
описывает циклоиду, превращаемую затем в прямую.
Некоторые требуют, чтобы при построении этого квадрата
пользовались только линейкой и циркулем, но большинство
геометрических задач не может быть решено таким
способом. Таким образом, дело идет скорее о том, чтобы
найти отношение между квадратом и кругом. Но так как это
отношение не может быть выражено с помощью конечного
количества рациональных чисел, то, пользуясь только
рациональными числами, пришлось бы выразить это самое
отношение в виде бесконечного ряда таких чисел, для чего
я предложил довольно простой способ 360. Теперь желательно было бы знать, не существует ли какой-нибудь конечной величины - пусть иррациональной или даже сверхиррациональной способной выразить этот бесконечный ряд, т. е. нельзя ли найти какое-нибудь сокращенное
выражение для этого бесконечного ряда. Но конечные
выражения, в особенности иррациональные и тем более
сверхиррациональные, обнаруживают слишком большое
разнообразие, чтобы их можно было перечислить и легко
определить при этом все возможности. Может быть,
нашелся бы способ сделать это, если бы эту иррациональность удалось выразить посредством обыкновенного уравнения или хотя бы необыкновенного, у которого в показатель степени входит иррациональное или даже неизвестное; но для полного решения здесь потребовались бы сложные вычисления, на которые нелегко решаются, если только не будет когда-нибудь найден для этого сокращенный метод. Но невозможно исключить все
конечные выражения (я это знаю по опыту), и очень важно
правильно избрать лучшее из них. Все это показывает,
что человеческий дух ставит себе столь странные вопросы,
особенно когда дело идет о бесконечности, что не
приходится удивляться, если ему трудно решить их, тем
более что все часто зависит от нахождения сокращенного
метода в этих математических вопросах, что не всегда
==384
4, III
возможно, подобно тому как не всегда можно привести
дроби к наименьшим выражениям или найти все делители,
если таковые имеются, так как число их конечно, но когда
предмет исследования изменчив до бесконечности и поднимается от степени к степени, то мы не властны над ним, и слишком трудно сделать все то, что требуется, чтобы найти метод сокращения или формулу ряда, избавляющую от необходимости идти дальше. И так как полученный результат не соответствовал бы затраченным усилиям, то все дело оставляют потомству, которое сможет добиться успеха, когда сделанные с течением времени новые
достижения и открытия облегчат и сократят работу над
этим. Это не значит, что если бы люди, принимающиес
время от времени за эту задачу, желали делать именно то,
что нужно, чтобы двигаться вперед, то нельзя было бы
надеяться на значительные успехи с течением времени;
и не следует думать, будто все уже сделано, ибо даже
в обыкновенной геометрии нет еще метода нахождени
наилучших построений, когда задачи более или менее
сложны. Для верного успеха нужна была бы известна
комбинация синтеза с нашим анализом. И я слышал, будто
г-н пенсионарий де Витт 351 занимался этим вопросом.
Ф и л а л е т. Совсем иную трудность представляет
вопрос: способно ли чисто материальное существо мыслить
или нет? Может быть, мы никогда не сумеем узнать это,
хотя мы обладаем идеями материи и мышления, так как мы
не можем открыть путем созерцания наших собственных
идей, без помощи откровения, не сообщил ли Бог
некоторым материальным совокупностям, устроенным по
его желанию, способности воспринимать и мыслить, или не
соединил ли он с устроенной таким образом материей
нематериальную мыслящую субстанцию. В самом деле,
с точки зрения наших понятий нам не труднее представить
себе, что Бог может, если захочет, прибавить к нашей идее
материи способность мышления, чем понять, что он
присоединяет к ней другую субстанцию со способностью
мышления, так как мы не знаем, в чем заключается мышление
и какому виду субстанции он счел возможным сообщить
эту способность, которая может иметься у сотворенного
существа лишь по воле и по благости творца 352.
Т е о ф и л. Вопрос этот, без сомнения, несравненно
важнее предыдущего, но я осмелюсь Вам сказать, что
я желал бы, чтобы столь же легко было склонять души
к добродетельной жизни и исцелять их тела от болезни, как,
13 Лейбниц. т.2
==385
4, III
по-моему, легко ответить па этот вопрос. Вы, надеюсь,
согласитесь во всяком случае, что я могу утверждать это, не поступаясь скромностью и не принимая тона учителя за
отсутствием убедительности доводов, так как, говоря это,
я выражаю только общепринятый взгляд, а кроме того,
я уделил этому вопросу особое внимание. Во-первых, скажу
Вам, что если имеют, как это обычно бывает, только
неотчетливые идеи мышления и материи, то не удивительно,
если не видят способа решить подобные вопросы. Это
подобно упомянутому мной несколько выше примеру
человека, который, имея лишь обычные идеи об углах
треугольника, никогда не догадается, что они всегда равны
двум прямым углам. Следует обратить внимание на то, что
материя, рассматриваемая во всей полноте ее существовани
(т. е. вторая материя, в противоположность первой,
представляющей нечто чисто пассивное и, следовательно,
неполное), есть лишь совокупность или результат совокупности и что всякая реальная совокупность предполагает , простые субстанции, или реальные монады (unites). Если, далее, учесть то, что присуще природе этих реальных единиц, т. е. восприятия и последствия его, то мы , переносимся, так сказать, в другой мир, в умопостигаемый мир субстанций, между тем как раньше мы находились, лишь в чувственном мире. И это познание внутренней сущности материи показывает с достаточной убедительностью, на что она способна от природы и что всякий раз, когда Бог наделяет ее органами, способными выражать мышление, она в силу гармонии, являющейся тоже
естественным результатом субстанции, наделяется также
нематериальной мыслящей субстанцией. Материя не может
существовать без нематериальных субстанции, т. е. без
монад (unites). Поэтому не следует больше спрашивать,
свободен ли Бог наделять ее ими или нет. И если бы эти
субстанции не имели в себе того соответствия или той
гармонии, о которой я только что говорил, то Бог не
действовал бы согласно естественному порядку вешен.
Говорить просто о наделении способностями - значит
возвращаться к голым способностям схоластиков и воображать себе какие-то маленькие самостоятельные существа, которые могут входить и выходить, подобно голубям в голубятне. Говорить так - значит незаметно для себя превращать их в субстанции. Первичные силы составляют сами субстанции, а производные силы, или, если угодно, способности, суть только формы проявления бытия (facons
==386
d'etre), которые должны быть выведены из субстанций,
и их нельзя вывести из материи, поскольку она есть лишь
механизм, т. е. поскольку абстрактно рассматривают только
неполное бытие первоматерии, или чистую пассивность.
Вы, думаю, согласитесь, что не во власти простой машины
они должны возникнуть из какой-то другой субстанциальной
вещи Думать, что Бог поступает иначе и сообщает
вещам акциденции, не являющиеся производными от
субстанций форм проявления бытия или модификаций, значит
прибегать к чудесам и к тому, что схоластика,
апеллируя к чему-то сверхъестественному, называла
puissance obedientiale 353. Это похоже на то, как некоторые теологи утверждают, будто адский огонь сжигает души, отделенные от тела; в этом случает можно даже усомниться в том, действует ли здесь огонь, а не сам Бог вместо него.
Ф и л а л е т. Вы меня несколько удивляете своими
рассуждениями и предвосхищаете ряд вещей, которые
я хотел Вам сказать о границах нашего познания. Я сказал
бы Вам, что мы не находимся в состоянии озарения, как
выражаются теологи; что вера и вероятность должны быть
для нас достаточны по отношению ко многим вещам,
и в частности по отношению к вопросу о нематериальности
души; что все великие цели нравственности и религии
покоятся на достаточно прочных основаниях без помощи
заимствованных из философии доказательств этой нематериальности; что, очевидно, тот, кто создал нас сначала чувствующими и разумными существами и сохранял нас в течение многих лет в этом состоянии, может и хочет дать нам наслаждаться подобным состоянием чувствительности в будущей жизни и дать нам возможность получить возмездие, уготованное им людям по делам их настоящей жизни; что, наконец, по этому можно судить, что
необходимость высказаться "за" или "против" нематериальности души не так велика, как это утверждают люди, слишком рьяно защищающие свои собственные взгляды.
Я собирался сказать Вам все это и еще многое другое в том
же духе, но теперь я вижу, какая разница между
утверждением, что мы чувствующие, мыслящие и бессмертные существа от природы, и утверждением, что мы
являемся такими лишь благодаря чуду. Действительно,
я полагаю, надо допустить чудо, если душа не нематериальна Но помимо того, что ссылка на чудо лишена всякого основания, она способна произвести неблагоприятное
13*
==387
4, III
впечатление на многих людей. Я вижу также, что, стоя на
Вашей точке зрения, можно дать разумное решение
рассматриваемого нами вопроса, не нуждаясь ни в каком
озарении и в обращении к высшим духам, которые
проникают глубже во внутреннюю сущность вещей
и проницательный взор и обширное поприще познаний
которых могут заставить нас догадываться о том, каким
блаженством они должны наслаждаться. Я думал, что
нашему познанию совершенно недоступно "соединение
ощущения с протяженной материей и существовани
с абсолютно непротяженной вещью". Поэтому я был
убежден, что лица, принимающие здесь какую-либо
сторону, следуют неразумному методу тех, кто, заметив, что вещи, рассматриваемые с определенной стороны, непостижимы, не задумываясь, устремляются в противоположный лагерь, хотя взгляды того не менее непонятны. Это, по-моему, объясняется тем, что у одних дух, так сказать, слишком погружен в материю, и они не могут признать никакого бытия в том, что нематериально; другие же, не допуская, чтобы мышление заключалось в естественных способностях материи, выводят отсюда, что сам Бог не мог сообщить жизнь и восприятия телесной субстанции, не вложив в нее некоторой нематериальной субстанции.
Теперь же я вижу, что если бы он это сделал, то только
путем чуда и что непостижимость связи души с телом, или
соединения ощущения с материей, исчезает, кажется,
благодаря Вашей гипотезе о предустановленном согласии
между различными субстанциями.
Т е о ф и л. Действительно, в этой новой гипотезе нет
ничего непонятного, потому что она приписывает душе
и телам только те модификации, которые мы испытываем
в самих себе и в них, и придает им лишь больше упорядоченности и связности, чем это делали раньше. Остающаяся здесь трудность существует только для тех, которые желают наглядно представить себе то, что только
умопостигаемо, как если бы они хотели видеть звуки или
слышать цвета. Именно эти люди отказывают в бытии
всему тому, что непротяженно. Но это должно заставить их
отказать в бытии самому Богу, т. е. отказаться от причин
и оснований изменений, и именно таких-то изменений, так
как эти основания не могут вытекать из протяжени
и чисто пассивных сущностей, и даже полностью из
частных и низших активных сущностей, без чистого
и всеобщего акта верховной субстанции.
==388
4, III
Ф и л а л е т. У меня остается еще одно возражение по вопросу о том, к чему способна от природы материя. Тело, насколько мы можем понять его, способно только толкать и действовать на другое тело, и движение не может
произвести ничего иного, кроме движения. Таким образом,
если мы примем, что тело производит удовольствие, или
страдание, или же идею цвета либо звука, то мы, кажется,
обязаны отказаться от нашего разума и переступить за
пределы наших собственных идей, приписывая произведение
этого одной только доброй воле Творца. Почему же не
думать, что то же самое относится к вопросу о восприятии
материи? Я приблизительно вижу, как можно ответить на
это, и так как Вы уже неоднократно высказывались по
этому вопросу, то я теперь Вас лучше понимаю, чем
раньше. Однако я был бы очень рад услышать еще, что Вы
ответите по этому важному вопросу.
Т е о ф и л. Как Вы правильно полагаете, я скажу, что
материя не может произвести в нас удовольствия,
страдания или ощущения. Производит их в себе только
сама душа в соответствии с тем, что происходит в материи.
Некоторые из талантливых современных мыслителей
начинают заявлять, что они тоже понимают случайные
причины 354 только так, как я. Но при таком допущении не
остается ничего непонятного, за исключением того, что мы
не можем объяснить всего содержания наших неотчетливых
восприятии, которые причастны даже бесконечности
и являются подробным выражением того, что происходит
в телах. Что касается доброй воли Творца, то следует
сказать, что он сообразуется с природой вещей, так что он
производит и сохраняет лишь то, что соответствует ей и что может быть объяснено ею по крайней мере в общих чертах. Частности же зачастую превосходят наши силы, подобно тому как нам было бы не по силам разместить песчинки песчаной горы в порядке их фигур, хотя в этом нет ничего трудного, за исключением только количества их. Если бы это познание было недоступно нам по существу своему и если бы мы не могли даже представить себе основания отношении между душой и телом вообще, наконец, если бы Бог наделил вещи случайными силами, не связанными с их природой и, следовательно, чуждыми всякому основанию
вообще, то это было бы лазейкой для признания скрытых
качеств, непостижимых ни для какого ума, и дл
проникновения этих бесенят, способностей, лишенных
всякого основания et quidquid scliola finxit otiosa 355, благодетельных
==389
бесенят, появляющихся, как Deus ex machina
или как феи Амадиса, и выполняющих без всяких усилий
и без всяких орудий все то, что заблагорассудится какому-нибудь философу. Но приписывать происхождение этого
доброй воле Творца как будто не слишком подобает величию
верховного разума, у которого все упорядочено, все
между собой связано. Эта добрая воля не может быть ни
доброй, ни волей, если не существует постоянного соответствия между могуществом и мудростью Божией.
§ 8. Ф и л а л е т. Наше познание тождества и различи
простирается настолько же, насколько и наши идеи;
но познание связи наших идей (§ 9, 10) по отношению к
их сосуществованию в одной и той же вещи очень несовершенно и почти равно нулю (§ 11), особенно это
относится к вторичным качествам, как цвета, звуки и вкусы
(§ 12), так как мы не знаем их связи с первичными
качествами, т. е. (§ 13) не знаем, каким образом они
зависят от величины, фигуры или движения. § 15.
Несколько больше мы знаем о несовместимости этих
вторичных качеств, так как один и тот же предмет не
может, например, обладать одновременно двумя цветами,
а если кажется, будто мы видим одновременно разные цвета
у опала или в настойке lignum nephnticum, то в действительности это относится к различным частям рассматриваемого предмета. § 16. То же самое относится к активным и пассивным силам тел. Наши изыскания в этой области должны зависеть от опыта.
Т е о ф и л. Идеи чувственных качеств неотчетливы, и,
следовательно, силы, производящие их, доставляют также
только такие идеи, в которых имеется неотчетливость.
Поэтому связи таких идей можно узнать лишь путем опыта
постольку, поскольку мы сводим их к сопровождающим их
отчетливым идеям, как это сделали, например, по
отношению к цветам радуги и цветам призм. Этот метод
кладет некоторое начало анализу, имеющему большое
значение в физике. Если будут настойчиво придерживатьс
его, то я не сомневаюсь, что медицина сделает с течением
времени значительные успехи, особенно если публика
заинтересуется этим несколько больше, чем до сих пор.
§ 18. Ф и л а л е т. Что касается знания отношении, то
это наиболее обширное поприще для наших познании,
и трудно определить, до каких пределов оно может
простираться. Успехи здесь зависят от проницательности
в нахождении опосредствующих идей. Люди, не знакомые
К оглавлению
==390
4,111
с алгеброй, не могут представить себе тех удивительных
вещей, которых можно достигнуть в этой области при
помощи названной науки. И я не думаю, чтобы легко было
определить, какие новые средства усовершенствовани
других частей нашего знания могут быть изобретены еще
проницательным умом. Во всяком случае не одни идеи
количества доступны демонстративному познанию; существуют
другие идеи, представляющие собой, может быть,
самую важную часть нашего созерцания и из которых
можно было бы вывести достоверные знания, если бы
пороки, страсти и господствующие интересы не препятствовали выполнению такого начинания.
Т е о ф и л. Все, что Вы только что сказали, совершенно
правильно. Есть ли что-нибудь более важное, - допустив,
что оно истинно, - чем то, что, по-моему, мы установили
относительно природы субстанций, относительно единиц
и множеств, тождества и различия, внутренней сущности
индивидов, невозможности пустоты и атомов, происхождени
сцепления, закона непрерывности и других законов
природы, но главным образом относительно гармонии
вещей, нематериальности душ, связи души с телом,
сохранения душ, - даже у животных - после смерти? И во
всем этом нет ничего, чего я не считал бы доказанным
и доказуемым.
Ф и л а л е т. Действительно, Ваша гипотеза кажетс
весьма стройной и очень простой. Один талантливый
человек, желавший опровергнуть ее во Франции 356,
признался публично, что она его поразила. И насколько
я понимаю, это чрезвычайно плодотворная простота. Было
бы полезно, как можно лучше разъяснить эту теорию. Но,
говоря о самых важных для нас вещах, я думал о морали,
для которой, признаюсь, Ваша метафизика дает чудесные
основы; но и без них у нее достаточно прочный
фундамент, хотя и не простирающийся, может быть, очень
далеко (как вы это, насколько я помню, заметили), если
в основе ее не лежит естественная теология, подобна
Вашей. Однако достаточно уже одного рассмотрения благ
земной жизни, чтобы установить важные для упорядочени
человеческих обществ выводы. О справедливом и несправедливом можно высказывать столь же бесспорные
суждения, как и в математике. Так, например, предложение:
не может быть несправедливости там, где нет
собственности - столь же достоверно, как и любое
Евклидово доказательство, так как собственность есть
==391
право на какую-нибудь вещь, а несправедливость есть
нарушение некоторого права 357. То же самое можно
сказать о следующем предложении: никакое правительство
не допускает абсолютной свободы. Действительно, правительство предполагает установление известных законов, выполнения которых оно требует, а абсолютная свобода есть возможность для всякого делать все, что ему угодно.
Т е о ф и л. Обычно слово собственность употребляют
в несколько ином смысле, так как под ней понимают право
какого-нибудь человека на известную вещь, исключающее
право на эту вещь всякого другого человека. Таким
образом, если бы не существовало собственности, например
все было бы общим, то все же могла бы существовать
несправедливость. Далее, в определении собственности Вы
должны под вещью понимать также действие, так как если
бы не существовало права на вещи, то было бы несправедливостью мешать людям действовать там, где это им нужно. Но при таком понимании не может не существовать
собственность. Что же касается предположения о несовместимости правительства с абсолютной свободой, то
оно относится к короллариям, т. е. к предложениям, на
которые достаточно только указать. В юриспруденции имеются более сложные королларии, как, например, положения, касающиеся того, что называют jus accrescendi 358, а также касающиеся условий и ряда других вощен. Я показал это, опубликовав в молодости тезисы относительно условий, где я доказал некоторые из них 359. Будь я более свободен, я переработал бы эти тезисы.
Ф и л а л е т. Это доставило бы удовольствие любознательным людям и помешало бы перепечатке их в непереработанном виде.
Т е о ф и л. Так и поступили с моим "Искусством
комбинаторики", на что я в свое время уже жаловался. Это был плод моей юности, а перепечатали его много лет
спустя 6 , не спросив меня и не указав даже, что это второе издание, что заставило некоторых лиц думать в ущерб мне, будто я способен опубликовать такую вещь в зрелом возрасте. Хотя в этом сочинении имеются довольно важные мысли, которых я придерживаюсь еще и теперь, однако в нем имеются и такие утверждения, которые мог высказать только молодой студент.
§ 19. Я думаю, что чертежи - очень полезное средство
против неопределенности слов, а это невозможно в области
нравственных идей. Далее, нравственные идеи сложнее
==392
формул, рассматриваемых обычно в математике; поэтому
духу трудно удержать точные сочетания того, что входит
в нравственные идеи настолько совершенно, насколько это
необходимо при длинной дедукции. Если бы в арифметике
не обозначали различных операций знаками, точное
значение которых известно и которые остаются все врем
перед глазами, то было бы почти невозможно производить
длинные выкладки. § 20. Определения могут принести
некоторую помощь в учении о нравственности, если их там
постоянно употреблять. Впрочем, нелегко предвидеть,
какие методы могут быть подсказаны алгеброй или чем-нибудь другим в этом роде для устранения прочих трудностей.
Т е о ф и л. Покойный Эргард Вейгель 361, иенский
математик из Тюрингии, остроумно придумал фигуры дл
представления нравственных вещей. А когда покойный
Самуил Пуффендорф 362, его ученик, опубликовал свои
"Элементы всеобщей юриспруденции", довольно близкие
ко взглядам Вейгеля, то в иенском издании к ним прибавили
"нравственную сферу" этого математика. Но эти фигуры
представляют своего рода аллегорию вроде таблицы
Цебеса 363, хотя и менее популярную, и они служат скорее
для памяти, для удержания и размещения по порядку идей,
чем для суждения и приобретения демонстративных
знаний. Однако они не бесполезны для того, чтобы будить
мысль. Геометрические фигуры кажутся более простыми,
чем нравственные вещи, но на деле это не так, ибо
непрерывность заключает в себе бесконечность, в которой
приходится производить свой выбор. Так, например, задача
разбить треугольник на четыре равные части при помощи
двух взаимно перпендикулярных прямых кажется простой,
а в действительности она довольно трудна. Иное
дело - нравственные вопросы, поскольку их можно
определить при помощи одного разума. Впрочем, здесь не
место говорить proferendis scientiae demonstrandi
pomoeriis 364 и предлагать верные способы расширить
искусство логического доказательства за его старые
границы, до сих пор почти совпадавшие с границами
математики. Я надеюсь, если Бог даст мне необходимое дл
этого время, опубликовать соответствующую работу, не
ограничиваясь при этом одними советами, а использовав на
деле эти средства.
Ф и л а л е т. Если Вы выполните как следует это
намерение, то вы бесконечно обяжете подобных мне
4,III
==393
филалетов, т. е. людей, искренне желающих познать
истину. Истина от природы приятна уму, и нет ничего столь
безобразного и противоречащего разуму, как ложь. Однако
не следует надеяться на то, что люди усердно займутс
подобными изысканиями, пока желание почета, богатств
или власти заставляет их принимать модные взгляды
и искать затем доводы либо для того, чтобы выдавать их за
правильные, либо для того, чтобы приукрасить их и скрыть
их безобразие. И пока различные партии навязывают свои
взгляды всем тем, кто зависит от них, не исследуя того,
истинны или ложны эти взгляды, каких новых успехов
можно ожидать в области нравственных наук? Порабощенна
часть рода человеческого должна была бы ожидать
вместо этого в большинстве стран тьмы, столь же беспросветной, как египетская тьма, если бы свет господень не представлялся сам собою уму людей, - тот священный свет, который не может полностью погасить никакая человеческая власть.
Т е о ф и л. Я не отчаиваюсь в том, что в более
спокойное время или в более спокойной стране люди начнут
больше руководствоваться разумом, чем это было до сих
пор. Действительно, не следует ни в чем отчаиваться,
и я думаю, что человеческому роду предстоят значительные
перемены как в хорошую, так и в дурную сторону, но
в конце концов скорее в хорошую сторону, чем в дурную.
Предположим, что когда-нибудь появится какой-нибудь
великий государь, который, подобно древним ассирийским
или египетским царям или подобно новому Соломону, будет
долго и мирно царствовать; предположим далее, что
государь этот, возлюбивший добродетель и истину и одаренный большим трезвым умом, решит осчастливить
людей, заставить их жить в большем согласии между собою
и дать им большую власть над природой, - каких только
чудес не совершит он в немногие годы! Можно быть
уверенным, что в этом случае за десять лет будет сделано
больше, чем можно было бы сделать за сто или, быть может,
за тысячу лет при обычном ходе вещей. Но и без этого пусть только будет расчищена дорога, и множество людей
пройдет по ней, как это имеет место в геометрии, хотя бы
только ради своего удовольствия и приобретения славы.
Публика, став более просвещенной, заинтересуется когда-нибудь успехами медицины больше, чем это было до сих
пор; во всех странах станут издавать книги по естественной
истории, как альманахи или издания типа "Mercures
==394
4, III
galants" 363. Ни одно удачное наблюдение не будет оставлено без внимания; тем, кто занимается этим, станут помогать; искусство производить такие наблюдения, а также искусство использовать их для составления афоризмов будет
усовершенствовано. Настанет время, когда число хороших
врачей увеличится, а число людей, занимающихс
другими профессиями, в которых тогда будут меньше
нуждаться, соответственно уменьшится; публика будет
больше поощрять исследование природы, а в особенности
успехи медицины, и тогда эта важная наука далеко
превзойдет свой теперешний уровень и будет неудержимо
расти. Действительно, я думаю, что эта сторона государственного управления должна была бы стать предметом самых больших забот правителей, следуя непосредственно после забот о добродетели, и что одним из ценнейших плодов доброй нравственности и хорошей политики, когда люди станут более благоразумными, чем теперь, и когда сильные мира сего научатся лучше использовать свои богатства и свое могущество для своего собственного счастья, будет создание лучшей медицины.
§ 21. Ф и л а л е т. Что касается познания реального
существования (представляющего четвертый вид познания),
то надо сказать, что мы обладаем интуитивным
познанием нашего собственного существования, демонстративным познанием бытия божьего и чувственным познанием существования других вещей. Но об этом мы будем
подробнее говорить в дальнейшем.
Т е о ф и л. Это как нельзя более верно.
§ 22. Ф и л а л е т. После того как мы поговорили
о познании, будет уместно для лучшего выяснени
теперешнего состояния нашего духа заняться несколько
темной стороной его и познакомиться с нашим незнанием,
так как оно бесконечно обширнее нашего знания. Причины
этого незнания следующие: во-первых, недостаток идей; во-вторых, неумение открыть связь между нашими идеями;
в-третьих, пренебрежение к точному исследованию и изучению их. § 23. Что касается недостатка идей, то мы имеем лишь те простые идеи, которые получаем от внутренних или внешних чувств. Таким образом, мы относимся к бесконечному множеству вещей во вселенной и их качествам, подобно тому как слепые относятся к цветам, не имея даже необходимых для их познания способностей, и,
по всей вероятности, человек занимает последнее место
среди всех разумных существ.
4. III
==395
Т е о ф и л. Я не уверен, нет ли все же разумных
существ, стоящих ниже нас? Зачем без нужды унижать
себя? Может быть, мы занимаем довольно почетное место
среди разумных животных, поскольку высшие духи имеют
иначе устроенные тела, так что к ним не подходит название
животного. Нельзя сказать, больше ли среди огромного
множества светил солнц, превосходящих наше Солнце, чем
стоящих ниже его, а мы удачно помещены в солнечной
системе. В самом деле. Земля занимает среднее место
между планетами, и се расстояние кажется хорошо
избранным для мыслящего животного, которое должно
населять ее. И вообще мы имеем несравненно больше
оснований быть довольными своей судьбой, чем жаловатьс
на нее, так как большинство наших бедствий зависит от нас
самих. Особенно несправедливо было бы жаловаться на
недостатки нашего познания, ибо мы так мало используем
даже те знания, которые дает нам щедрая природа.
§ 24. Ф и л а л е т. Однако огромное расстояние почти от всех открытых нашему зрению частей мира делает их недоступными для нашего знания, а видимый мир,
вероятно, лишь малая часть всей необъятной вселенной.
Мы заключены в маленьком уголке пространства, именно
в нашей солнечной системе, и не знаем даже того, что
происходит на других планетах, обращающихся, подобно
земному шару, вокруг Солнца. § 25. Если познание этих
тел ускользает от нас по причине их размеров и удаления от нас, то другие тела скрыты от нас по причине их малости; между тем именно их для нас было бы важнее всего знать, так как на основании их строения мы могли бы умозаключать о способах воздействия на нас видимых тел и узнать, почему ревень действует как слабительное, цикута убивает, а опий усыпляет. § 26. Таким образом, как бы далеко человеческая пытливость ни подвинула вперед опытное исследование физических тел, я склонен думать, что мы никогда не достигнем в этой области научного познания.
Т е о ф и л. Я тоже думаю, что мы никогда не
подвинемся настолько вперед, насколько это нам желательно; однако мне кажется, что с течением времени люди добьются значительных успехов в объяснении некоторых
явлений, потому что огромное число опытов, которые мы
в состоянии произвести, может доставить нам более чем
достаточные для этого данные, так что не хватает только
искусства использовать их. Однако я не теряю надежды,
что слабые начатки его удастся развить, после того как
==396
4. III
анализ бесконечно малых величин дал нам средство
соединить геометрию с физикой, а динамика открыла нам
общие законы природы.
§ 27. Ф и л а л е т. Духи еще более недоступны нашему
познанию. Мы не в состоянии составить себе никакой идеи
об их различных классах, а между тем духовный мир,
наверное, обширнее и прекраснее материального мира.
Т е о ф и л. Эти миры всегда совершенно параллельны
с точки зрения действующих, но не конечных причин, так
как, поскольку духи начинают господствовать над материей,
они вносят в нее чудесный порядок. Это видно на
примере изменений, произведенных для украшения земной
они и пользовались только телами и их законами. На что
только не способно это бесконечное множество превосходящих нас духов! И так как духи, вместе взятые, образуют своего рода государство с Богом во главе, коего управление совершенно, то мы не в состоянии понять системы этого умопостигаемого мира, представить себе наказания и награды, уготовленные здесь для тех, кто их заслужил в соответствии с самым точным расчетом, и вообразить себе то, чего не видел ничей глаз, не слышало ничье ухо и что никогда не проникало в человеческое сердце. Однако все это показывает, что мы имеем все отчетливые идеи, необходимые для познания тел и духов, но не обладаем ни достаточным знанием фактических подробностей, ни чувствами, достаточно тонкими для раскрытия неотчетливых идей и достаточно обширными, чтобы все их заметить.
§ 28. Ф и л а л е т. Что касается связи, знания которой
нам недостает в наших идеях, то я собирался Вам сказать,
что механические воздействия тел по природе своей
совершенно не связаны с идеями цветов, звуков, запахов
и вкусов, удовольствия и страдания и что их связь зависит
лишь от доброй воли и желания Божьего. Но я вспомнил,
что, по-Вашему, здесь имеется если не полное сходство, то совершенное соответствие. Однако Вы признаете, что
чрезмерные подробности, связанные с действующими здесь
малыми телами, мешают нам обнаружить то, что в них
скрыто, хотя Вы все же надеетесь, что мы достигнем в этом
больших успехов. Таким образом, Вы против утверждени
моего знаменитого автора (§ 29), что заниматься подобными
изысканиями - дело бесполезное, из опасения, что
такое мнение может повредить прогрессу науки. Я указал
4, III
==397
бы Вам также на трудность, какую представляло до сих пор
объяснение связи между душой и телом, так как невозможно
представить себе, чтобы мысль произвела
движение в теле, или чтобы движение произвело мысль
в духе. Но после того как я понял Вашу гипотезу
о предустановленной гармонии, это прежде безнадежное
затруднение кажется мне сразу и как по волшебству
устраненным. § 30. Остается, таким образом, треть
причина нашего незнания, именно что мы но исследуем
идей, которые имеем или можем иметь, и не стараемс
отыскать Опосредствующих идей. Так, многие не знают
математических истин, хотя для этого нет никаких
оснований ни в несовершенстве их способностей, ни
в недостоверности самих вещей. Нахождению согласия или
несогласия идей больше всего помешало злоупотребление
словами. Математики же, которые строят свои рассуждени
независимо от слов и которые привыкли представлять
себе сами идеи вместо звуков, избегли благодаря этому
значительной части затруднений. Если бы при исследовании
материального мира люди поступали так, как они
действовали при изучении духовного мира, если бы они
смешали все в хаосе двусмысленных терминов, то они
продолжали бы без конца спорить о земных поясах,
приливах, судостроении, дорогах; они никогда не переступили бы линии экватора, и антиподы были бы неизвестны еще и теперь, как в те времена, когда признание их существования считалось ересью.
Т е о ф и л. Только эта третья причина нашего незнани
достойна порицания, и, как видите, она влечет за собой
отчаяние и нежелание идти дальше. Это отчаяние пагубно,
и даже ученые и авторитетные люди задержали развитие
медицины, исходя из ложного убеждения, будто бесполезно
работать над нею. Читая метеорологические рассуждени
аристотеликов прошлого времени, например о радуге, Вы
можете убедиться, что, по их мнению, не следовало бы даже
помышлять об объяснении этого явления, и исследовани
Мавролика 366, а затем Марка Антония де Доминиса 367
казались им чем-то вроде полета Икара. Однако впоследствии человечество пришло к более правильным взглядам по этим вопросам. Действительно, злоупотребление словами было одной из главных причин хаоса в наших познаниях не только в учении о нравственности и метафизике или в том, что Вы называете духовным миром, но и в медицине, где злоупотребление это все более и более усиливается. Мы
==398
4. III
не всегда можем помочь себе чертежами, как в геометрии,
но алгебра показывает, что можно сделать великие
открытия, не прибегая непременно к самим идеям вещей.
Что касается мнимой ереси об антиподах, то замечу
мимоходом, что Бонифаций, архиепископ Майнцский,
в письме к папе действительно обвинил в ней Виргили
Зальцбургского и что папа в своем ответе Бонифацию как
будто соглашался с ним 368. Но не видно, чтобы это
обвинение имело дальнейшие последствия. Виргилий
остался при своих взглядах. Оба противника признаны
святыми, а баварские ученые, считающие Виргили
апостолом Каринтии и соседних стран, отдали должное
памяти о нем.
00.htm - glava39
Глава IV
О РЕАЛЬНОСТИ НАШЕГО ПОЗНАНИЯ
§ 2. Ф и л а л е т. Человек, не понимающий, как важно
иметь правильные идеи и понять их согласие и несогласие,
может подумать, что, рассуждая об этом с такой тщательностью, мы строили воздушные замки и что вся наша система носит чисто идеальный и фантастический характер.
У фантазера с разгоряченным воображением будут более
яркие и многочисленные идеи, и, следовательно, он будет
обладать также большими знаниями. В видениях какого-нибудь энтузиаста будет столько же достоверности, сколько
в рассуждениях здравомыслящего человека, лишь бы этот
энтузиаст высказывался последовательно, и можно с таким
же правом сказать, что гарпия не есть кентавр, как и то, что квадрат не есть круг. § 2. На это я отвечу, что наши идеи соответствуют вещам. § 3. Но могут потребовать критерия этого соответствия. § 4. На это я опять-таки отвечу, во-первых, что это соответствие очевидно по отношению к простым идеям нашего духа; так как мы не можем создать их себе сами, то они должны быть произведены вещами, действующими на наш дух. § 5. Во-вторых, что так как все наши сложные идеи (за исключением идей субстанций) являются первообразами, которые дух создал сам, которых он не принимает за копии чего бы то ни было и не относит ни к какой существующей вещи, как к их образцу, то они не могут не иметь всего того соответствия вещам, которое необходимо для реального познания.
4, III-IV
==399
Т е о ф и л. Наша достоверность была бы ничтожной
или, вернее, ее не было бы совсем, если бы для простых
идей не существовало другой основы, кроме той, которую
дают чувства. Разве Вы забыли, как я доказал, что он
находятся изначально в нашем духе и что даже наши мысли
приходят к нам из нашего собственного существа без какого бы то ни было непосредственного влияния других вещей на душу. Кроме того, по отношению к всеобщим и вечным
истинам основа нашей достоверности заключена в самих
идеях независимо от чувств; и точно так же чистые идеи
разума, как, например, идеи бытия, единства, тождества
и т. д., не зависят вовсе от чувств. Но идеи чувственных
качеств, как, например, идеи цвета, вкуса и т. д. (которые суть в действительности лишь призраки), получаются нами от чувств, т. е. от наших неотчетливых
восприятии. А основа истинности случайных и единичных
вещей заключается в том, что чувственные явлени
оказываются связанными между собой в точности так как
этого требуют истины разума. Вот то различие, которое
следует здесь проводить, в то время как проводимое Вами
различие между простыми и сложными идеями, а также
между сложными идеями, принадлежащими субстанциям
и акциденциям, лишено, по-моему, всякого основания, так
как все идеи разума имеют свои первообразы в верной
возможности вещей.
§ 6. Ф и л а л е т. Справедливо, что наши сложные плен
нуждаются в находящихся вне духа первообразах лишь
тогда, когда речь идет о существующей субстанции,
долженствующей реально объединить вне нас сложные
идеи, а также и простые идеи, из которых состоят идеи
оно относится только к нашим идеям и нельзя нигде найти
точных кругов. Однако мы уверены, что реальные вещи
соответствуют нашим первообразам, поскольку то, что
в последних предполагается, существует в действительности.
§ 7. Этим подтверждается также реальность нравственных
вещей. § 8. Цицероновские "officia" [обязанности]
нисколько не теряют своей истинности от того, что на
свете нет ни одного человека, который в своей жизни
в точности руководствовался бы образцом добродетельного
человека, нарисованного Цицероном. § 9. Но, скажут, если
нравственные идеи созданы нами, то какими странными
будут наши понятия справедливости и умеренности! § 10.
На это я отвечу, что недостоверность познания зависит
К оглавлению
==400
4, IV
а здесь только от неправильного пользования словами, так
как не всегда понимают то, что говорят, или не всегда это
понимают одинаковым образом.
Т е о ф и л. Вы могли бы ответить также - и гораздо
лучше, по-моему, - что идеи справедливости и умеренности
не созданы нами, точно так как не созданы нами идеи
круга и квадрата. Я, кажется, доказал это достаточно убедительно.
§ 11. Что касается идей существующих вне нас
субстанций, то наше познание реально в той мере, в какой
оно соответствует этим первообразам; и в этом отношении
дух не должен произвольно сочетать идеи, тем более что
лишь относительно очень немногих простых идей мы
можем знать об их совместимости или несовместимости
в природе более того, что нам открывают чувственные
наблюдения.
Т е о ф и л. Это, как я уже не раз говорил, объясняетс
тем, что идеи эти, когда разум не может судить об их
совместимости или несовместимости, неотчетливы; таковы
идеи отдельных чувственных качеств.
§ 13. Ф и л а л е т. По отношению к существующим
субстанциям полезно не ограничиваться названиями или
видами, которые, как предполагают, установлены названиями.
Это заставляет меня вернуться к тому, о чем мы уже
говорили довольно часто в связи с определением человека.
В самом деле, нельзя ли было бы, говоря об идиоте, который прожил сорок лет, не обнаруживая ни малейшего признака разума, сказать, что он нечто среднее между человеком и скотом? Это может показаться очень смелым парадоксом или очень опасным заблуждением. Однако мне когда-то казалось - да это и теперь еще кажется некоторым моим друзьям, которых я не смог еще разубедить, - что это имеет источником предрассудок, основывающийся на том ложном предположении, будто оба этих слова - человек и скот означают различные виды, столь резко установленные
реальными сущностями в природе, что между ними не
может находиться никакой промежуточный вид, как если
бы все вещи были отлиты в формы сообразно точному числу
этих сущностей. § 14. Если спросить у этих друзей,
к какому виду живых существ относятся эти идиоты - раз
это ни люди, ни скоты, - то они ответят, что это идиоты, вот и все. Если, далее, спросить, чем они станут в загробной жизни, то они ответят, что их нисколько не интересует знание и исследование этого. "Падают ли они или стоят знание
4, IV
==401
это дело их господина" (Послание [ап. Павла] к римлянам
XIV, 4), который благ и не распоряжается созданными им
существами сообразно с нашими ограниченными мыслями
или нашими частными мнениями и не различает их по
названиям и видам, произвольно придуманным нами; с нас
достаточно, что те, которые способны услышать наставления, будут призваны к отчету за свое поведение и получат свое вознаграждение "сообразно с тем, что они совершали в телах своих" (II послание к коринфянам V, 10). § 15. Приведу еще заключительную часть их рассуждений. Вопрос о том, говорят они, следует ли лишить идиотов загробной жизни, покоится на двух ложных предположениях: во-первых, что всякое существо, обладающее внешним, видом и образом человека, предназначено к бессмертию после земной жизни и, во-вторых, что этой привилегией должно пользоваться все, рожденное человеком. Отбросьте эти выдумки, и Вы увидите, что такого рода вопросы смешны и беспочвенны. Действительно, я думаю, что следует отказаться от первого предположения и что никто не может быть настолько мысленно погружен в материю, чтобы думать, будто вечная жизнь связана с определенной формой материальной массы, так как эта масса будет вечно обладать ощущением только потому, что она была отлита в такую-то форму. § 16. Но тут приходит на помощь второе предположение. Могут сказать, что этот идиот происходит от разумных родителей и что, следовательно, он должен обладать разумной душой. Я не знаю, на основании какого правила логики можно прийти к такому выводу и каким образом можно после этого осмеливаться уничтожать уродливые и безобразные плоды. О, скажут, но ведь это уроды! Пусть так. Но что представляет собой этот неизлечимый идиот? Неужели телесный недостаток делает уродом, а духовный нет? Утверждать это - значит
возвращаться к первому, уже опровергнутому предположению,
а именно что мерой человека является внешность.
Правильно сложенный идиот есть, как полагают, человек;
у него разумная душа, хотя она и не проявляется. Но
сделайте его уши несколько длиннее и острее, а нос более
плоским, чем обычный, и Вы начнете колебаться. Сделайте
затем лицо еще уже, площе и длиннее, и Вы составите себе
твердое мнение. А если голова совершенно похожа на
голову какого-нибудь животного, то это несомненно урод,
и это служит для Вас доказательством, что у него нет
разумной души и что его следует уничтожить. Теперь я Вас
==402
4, IV
спрашиваю, где найти точную меру и последние пределы,
за которыми прекращается разумная душа? Один человеческий плод - наполовину скот, наполовину человек,
другой - на три четверти скот и на четверть человек. Как
определить в точности телесные очертания, соответствующие
разуму? Не будет ли этот урод каким-то промежуточным между человеком и скотом видом? Но таков именно
идиот, о котором идет речь.
Т е о ф и л. Я удивляюсь, что Вы возвращаетесь
к вопросу, который мы уже достаточно и неоднократно
разбирали, и что Вы получше не просветили своих друзей.
Если мы отличаем человека от скота по способности
рассуждать, то ничего среднего между ними нет живое
существо должно либо обладать этой способностью, либо
нет; но так как эта способность никогда не обнаруживается, то о ней судят по некоторым признакам, которые, правда, не абсолютно доказательны, пока этот разум не проявится; действительно, мы знаем на основании опыта лиц, потерявших разум или впоследствии обретших его, что деятельность его может быть прервана. Рождение и
внешний вид являются презумпциями того, что скрыто. Но
презумпция рождения устраняется (eliditur) обликом,
резко отличающимся от человеческого, какой была,
например, по описанию Левина Лемния 370 (кн. I, гл. VIII), внешность родившегося от одной зеландской женщины
животного; оно имело крючковатый клюв, длинную
и круглую шею, сверкающие глаза, остроконечный хвост,
и оно сразу начало быстро бегать по комнате. Но, скажут,
существуют же уроды, или так называемые ломбардские
братья (как их некогда называли врачи на том основании,
будто женщины Ломбардии имели часто такого рода
потомство), которые более близки к человеческому облику
Допустим. Как же, спрашиваете Вы, можно определить
точные границы внешности, которую следует считать
человеческой? На это я отвечу, что в вопросе, допускающем
только догадки, нет ничего точного, и этим все дело
исчерпывается Возражают, что идиот не обнаруживает
разума, между тем он считается человеком, а если бы он
обладал уродливой внешностью, то он не признавался бы
человеком, стало быть, мы обращаем больше внимания на
внешний вид, чем на разум. Но обнаруживает ли этот урод
разум? Разумеется, нет. Вы видите, таким образом, что
у него больше недостатков, чем у идиота. Недостаток
деятельности разума носит часто временный характер, но
4, IV
==403
этот недостаток не исчезает у тех, у кого к тому же собачья голова. Впрочем, если это животное с человеческой
внешностью не человек, то небольшая беда - сохранить
его, пока мы не уверены в его участи. Независимо от того,
обладает ли он душой разумной или неразумной, Бог не
создал его напрасно, и о душах людей, остающихся всегда
в состоянии, похожем на состояние младенчества, следует
сказать, что участь их, может быть, будет такой же, как
участь душ детей, умерших в колыбели.
00.htm - glava40
Глава V
ОБ ИСТИНЕ ВООБЩЕ
1 Ф и л а л е т. Уже много веков назад ставилс
вопрос, что такое истина. § 2. Наши друзья думают, что это соединение или разделение знаков сообразно взаимному
согласию или несогласию самих вещей между собой. Под
соединением или разделением знаков следует понимать то,
что иначе называют предложением.
Т е о ф и л. Но какой-нибудь эпитет не представляет
собой предложения, как, например, выражение мудрый
человек, хотя здесь имеется соединение двух терминов.
Точно так же отрицание есть нечто иное, чем разделение,
так как если бы я сказал: "человек", а через некоторый
промежуток времени произнес бы слово: "мудрый", то это
не было бы отрицанием. Таким же образом согласие или
несогласие не есть, собственно говоря, то, что выражаетс
предложением. Два яйца находятся в согласии между собой,
а два врага в несогласии. Речь идет здесь о совсем особого рода согласии или несогласии. Таким образом, я думаю, что Ваше определение нисколько не объясняет рассматриваемого вопроса. Но меньше всего в этом определении истины мне нравится то, что в нем истину ищут в словах. Так что, если выразить одну и ту же мысль по-латыни, по-немецки, по-английски, по-французски, то это не будет та же самая истина, и придется сказать вместе с Гоббсом 371, что истина зависит от произвола людей, что звучит весьма странно. Ведь истину приписывают даже Богу, который, как Вы думаю, признаете, вовсе не нуждается в знаках. Наконец, я не раз уже высказывал свое удивление по поводу причуды ,Ваших друзей, желающих сделать сущности, виды и истины чем-то номинальным.
Ф и л а л е т. Не торопитесь слишком. Под знаками они
==404
4, IV-V
разумеют идеи. Поэтому в зависимости от рода знаков
истины будут или мысленными, или номинальными.
Т е о ф и л. В таком случае у нас будут также буквенные
истины, которые можно будет разделить на бумажные или
пергаментные, на истины, написанные обыкновенными
чернилами или типографской краской, если начать
различать истины по знакам. Поэтому лучше искать
истины в отношении между объектами идеи, благодар
которому одна из них заключается или не заключаетс
в другой. Это никак не зависит от языка и свойственно нам
вместе с Богом и ангелами; и когда Бог открывает нам
какую-нибудь истину, то мы приобретаем истину, находящуюся в его разуме, так как хотя с точки зрени
совершенства и объема существует бесконечная разница
между его идеями и нашими, но мы всегда имеем то же
самое отношение, что и он. Таким образом, истины надо
искать в этом отношении, и мы можем проводить различие
между истинами, не зависящими от нашего произвола,
и выражениями, придумываемыми нами, как нам заблагорассудится.
§ 3. Ф и л а л е т. Совершенно верно, что люди дате
в своих мыслях ставят слова на место вещей, особенно
когда идеи сложны и неопределенны. Но верно, также, как
Вы это заметили, что дух тогда довольствуется только тем,
что отмечает истину, не понимая ее в данный момент,
в убеждении, что от него зависит понять ее, когда он того
захочет. Наконец, действие, которое производят при
утверждении или отрицании, легче понять, размышляя над
том, что происходит в нас, чем объяснить его на словах.
Поэтому не пеняйте на то, что за недостатком лучшего
говорят о соединении или разделении. § 8. Вы согласитесь
также, что во всяком случае предложения могут быть
названы словесными и когда они истинны, то они
одновременно и словесны и реальны, ибо (§ 9) ложь
заключается в соединении слов, отличном от согласия или
несогласия их идей. Во всяком случае (§ 10) слова
являются великими орудиями истины. § 11. Существует
также нравственная истина, заключающаяся в том, чтобы
говорить о вещах сообразно убеждению нашей души, и,
наконец, существует метафизическая истина, которая есть
реальное существование вещей сообразно нашим идеям
о них.
Т е о ф и л. Нравственную истину некоторые называют
праведностью, а метафизическая истина признаетс
4. v
==405
обычно метафизиками атрибутом бытия, но это совершенно
бесполезный и почти лишенный смысла атрибут. Будем
довольствоваться тем, чтобы искать истину в соответствии
между находящимися в духе предложениями и вещами,
о которых идет речь. Правда, я приписываю истину также
идеям, говоря, что идеи бывают истинными или ложными;
но в этом случае я имею в виду в действительности истину
предложений, утверждающих возможность объекта идеи,
В этом же смысле можно утверждать также, что какое-нибудь
существо истинно, т. е. что истинно предложение,
утверждающее его действительное или по крайней мере
возможное существование.
00.htm - glava41
Глава VI
О ВСЕОБЩИХ ПРЕДЛОЖЕНИЯХ, ИХ ИСТИННОСТИ
И ДОСТОВЕРНОСТИ
§2 Ф и л а л е т. Все наше знание состоит из общих
или частных истин. Мы никогда не сумеем хорошо
объяснить другим первых, наиболее важных и сами сумеем
понять их лишь очень редко, если они не будут восприняты
и выражены словами.
Т е о ф и л. Я думаю, что для этого годятся и другие
обозначения, как это видно на примере значков китайцев.
Можно было бы ввести всеобщую символику (caractere
universel), очень доступную и лучшую, чем символика
китайцев, если бы вместо слов использовать маленькие
фигуры, представляющие видимые вещи по их очертаниям,
а невидимые - сопровождающими их видимыми
вещами, присоединив к этому некоторые добавочные знаки,
необходимые для объяснения флексий и частиц Сперва это
было бы полезно для облегчения общения с отдаленными
народами, но если бы эту символику ввести также у нас, не
отказываясь при этом от обычного письма, то она оказалась
бы очень полезной для обогащения воображения и дл
выражения мыслей менее "глухим" и словесным образом,
чем это происходит теперь. Правда, так как не все умеют
рисовать, то, за исключением напечатанных таким образом
книг (которые все очень быстро научились бы читать), ею
можно было бы пользоваться только своего рода типографским способом, т. е. имея готовые литеры для печатания их на бумаге и прибавляя к этому затем пером знаки флексии или частиц. Но со временем все будут с детства учитьс
==406
4, V-VI
рисованию, чтобы не лишиться удобств этой фигурной
символики, которая будет говорить в самом деле наглядно
и которая очень понравится народу; ведь уже и теперь есть
такие альманахи для крестьян, где без слов дан ответ на
значительную часть того, о чем они спрашивают.
Я вспоминаю, что видел когда-то гравюры сатирического
характера, несколько напоминавшие загадки; на них
имелись фигуры, значение которых понятно само по себе,
вперемежку со словами, между тем как значение наших
букв и китайских значков устанавливается лишь по воле
(volonte) людей (ex institute) 372.
§ 3. Ф и л а л е т. Я думаю, что Ваша мысль когда-нибудь осуществится, настолько я нахожу это письмо
приятным и естественным; и оно, кажется, будет
немаловажным для усовершенствования нашего ума дл
придания нашим понятиям большей реальности, о
возвращаясь к общим знаниям и их достоверности, следует
заметить, что существуют достоверность истины и достоверность познания. Когда слова соединены между собой
в предложениях таким образом, что они в точности
выражают реальное согласие или несогласие, то мы имеем
достоверность истины; а достоверность познания заключается в сознании согласия или несогласия идей, поскольку оно выражено в предложениях. Это мы обычно называем уверенностью в данном предложении.
Т е о ф и л. Действительно, достоверности этого второго
рода будет достаточно и без слов, и она есть не что иное, как совершенное знание истины; между тем достоверность
первого рода есть, по-видимому, не что иное, как сама
истина.
§ 4. Ф и л а л е т. Так как мы не можем быть уверены
в истинности ни одного общего предложения, не зна
точных пределов значения терминов, из которых оно
состоит, то необходимо, чтобы мы знали сущность каждого
вида, что нетрудно по отношению к простым идеям
и модусам. Но у субстанций, где виды, как предполагают,
определяет реальная, отличная от номинальной сущность,
объем общего термина очень неопределенный, так как мы
не знаем этой реальной сущности; следовательно, в этом
случае мы не можем быть уверены ни в одном общем
предложении, касающемся этих субстанций. Но если
предположить, что виды субстанций есть не что иное, как
субстанциальные индивиды, соединенные в известные
классы и получившие различные общие названия сообразно
4, VI
==407
их соответствию различным абстрактным идеям, которые
мы обозначаем этими названиями, то нельзя сомневатьс
в том, истинно или нет какое-нибудь хорошо известное
предложение.
Т е о ф и л. Я не понимаю, почему Вы опять возвращаетесь к вопросу, о котором мы достаточно говорили
и который я считал решенным. Но в конце концов я очень
доволен этим, так как Вы даете мне очень удобный, как мне
кажется, повод снова рассеять Ваше заблуждение. Я скажу
Вам, что мы можем быть уверенными во множество истин,
касающихся, например, золота, т. е. того тела, внутренн
сущность которого обнаруживается через наибольший
известный нам вес, или наибольшую ковкость, или через
какие-либо другие признаки. В самом деле, мы можем
сказать, что тело, обладающее наибольшей известной нам
ковкостью, обладает также наибольшим известным нам
весом. Правда, не исключена возможность, что всё, что мы
заметили до сих пор у золота, обнаружится в один
прекрасный день у двух тел, различающихся между собой
другими, новыми свойствами, и что, таким образом, это не
будет уже низший вид, как это до сих пор мы думали.
Может случиться также, что один из этих сортов металла
будет встречаться редко, а другой - часто и сочтут
целесообразным сохранить название золота за одним
только редким видом, чтобы употреблять его для чеканки
относительно того, что внутренняя сущность этих двух
видов различна. А если бы даже определение какой-нибудь
действительно существующей субстанции не было достаточно
определенным во всех отношениях, как, например,
определение человека с точки зрения внешнего облика, то
все же мы имели бы относительно нее бесконечное
множество общих предложений, которые вытекали бы из
наличия разума и из других свойств, признаваемых нами
у человека. Относительно этих предложений можно сказать
только то, что если мы примем человека за низший вид
и ограничим его потомством Адама, то мы не получим тогда
свойств человека, принадлежащих к тому типу свойств,
которые называют in quarto modo 373, т. е. таких, которые
можно высказать о нем при помощи равнозначного или
просто обратного предложения, разве только предварительно, как, например, когда говорят: человек - единственное разумное животное. Если признать человеком существа
==408
4. VI
нашей расы, то предварительность [этого] заключаетс
в допущении того, что он единственное известное нам
разумное животное; ведь когда-нибудь могут найтись
другие живые существа, которые не будут отличаться от
потомства теперешних людей ни одним из известных
в настоящее время свойств человека, но которые будут
другого происхождения. Так, если бы в наших краях
появились воображаемые австралийцы, то, очевидно,
нашли бы какое-нибудь средство отличать их от пас. Но
если бы его не нашлось и если предположить, что Бог
запретил смешение между этими расами и что Иисус
Христос искупил только нашу расу, то следовало бы
стараться создать, для того чтобы отличать их друг от
друга, какие-нибудь искусственные знаки. Разумеется,
между ними было бы внутреннее отличие, но так как оно
было бы недоступно познанию, то пришлось бы прибегнуть
только к внешнему признаку, к рождению, дополнив его
каким-нибудь прочным искусственным знаком, который
служил бы характерным признаком и давал бы возможность
отличить нашу расу от других. Все это придуманные
случаи, фикции, так как мы не нуждаемся в подобных
различениях, будучи единственными разумными животными
на земном шаре. Однако эти фикции полезны дл
понимания природы идей субстанций и относящихся к ним
общих истин. Но если бы человека не признавать низшим
видом или видом разумных животных, принадлежащих
к потомству Адама, и если бы вместо этого слово "человек"
означало общий нескольким видам род, который представлен
теперь только одной известной расой, но который
мог бы быть представлен также другими расами,
отличающимися друг от друга или рождением, или какими-нибудь другими естественными признаками, как, например,
в случае с австралийцами, то, думаю, выдуманными
по отношению к этому роду имелись бы равнозначные
предложения и теперешнее определение человека
не было бы [лишь] предварительным. То же самое
относится к золоту. В самом деле, предположим, что когда-нибудь обнаружатся два различных сорта его: один, редко
встречающийся и известный нам теперь, а другой, часто
встречающийся и, может быть, искусственный, который
откроют с течением времени. Предположим далее, что
название золота сохранится за теперешним видом его,
т. е. за естественным и редким золотом, чтобы использовать его для чеканки денег, предполагающей редкость этого
4, VI
==409
вещества, в таком случае определение его, известное до сих пор на основании внутренних признаков, окажется только временным и его придется дополнить новыми признаками, которые будут открыты, чтобы отличить редкое золото, или старый вид его, от нового, искусственного золота. Но если бы название золота должно было оставаться тогда общим для обоих видов, т. е. если бы под золотом понимали род, подразделений которого мы до сих пор не знаем и который мы принимаем теперь за самый низший вид (но только предварительно, пока не станет известным подразделение его), и если бы нашли когда-нибудь новый вид его, т. е. искусственное и легко изготовляемое золото, которое могло бы получить широкое распространение, то в этом случае определение этого рода должно считаться не предварительным, а постоянным. Но, оставив в стороне вопрос о названиях человека и золота и независимо от того, какое название дать роду или низшему известному виду, даже если не дать ему никакого названия, - все вышесказанное будет всегда верно в применении к идеям родов или видов, и виды будут определяться лишь
предварительно, иногда при помощи определений родов.
Однако всегда будет разумно предполагать, что существует
в силу некоторого равнозначного утверждения или роду,
или видам, - сущность, которая обычно познается благодар
внешним признакам. До сих пор я считал, что раса не
вырождается и нисколько не изменяется; но если бы та же
самая раса превратилась в другой вид, то мы тем более
были бы обязаны прибегнуть к другим знакам или
внутренним и внешним признакам, не связанным с расой.
§ 7. Ф и л а л е т. Сложные идеи, представляемые
названиями, которые мы даем видам субстанций, суть
собрания идей известных качеств, которые, по нашему
наблюдению, сосуществуют в некотором неизвестном
субстрате, называемом нами субстанцией. Но мы не можем
достоверно знать, какие другие качества сосуществуют
необходимым образом с такими сочетаниями, если только
мы не сумеем открыть их зависимости от их первичных
качеств.
Т е о ф и л. Я уже раньше заметил, что то же самое
относится к идеям акциденций, природа которых более или
менее сложна; таковы, например, геометрические фигуры.
Если требуется, например, найти форму зеркала, собирающего все параллельные лучи в одной точке, как в фокусе, то
К оглавлению
==410
4, VI
можно найти ряд свойств этого зеркала, не зная даже еще
строения его. Но мы не будем знать множества других
свойств, которыми оно может обладать, пока не найдем
в нем того, что. соответствует внутренней структуре
субстанций, т. е. пока не найдем строения этой формы
зеркала, которое явится как бы ключом к дальнейшим
знаниям.
Ф и л а л е т. Но, узнав внутреннее строение этого
тела, мы найдем благодаря этому лишь зависимость от него
первичных, или, как Вы их называете, очевидных, качеств,
т. е. мы узнаем, какие от него зависят величины, фигуры
и движущие силы, но мы никогда не познаем связь их со
вторичными, или неотчетливыми, качествами, т. е. с такими
чувственными качествами, как цвета, вкусы и т. д.
Т е о ф и л. Это потому, что Вы все еще предполагаете,
будто эти чувственные качества, или, вернее, наши идеи
о них, не зависят естественным образом от фигур
и движений, а зависят только от произвола господа Бога,
сообщающего нам эти идеи. Вы, по-видимому, забыли то,
что я неоднократно высказывал против этого взгляда,
желая убедить Вас, что эти чувственные идеи зависят от
деталей фигур и движений и в точности их выражают, хот
мы не можем выделить эти детали и в хаосе чрезмерного
множества мельчайших механических действий, воздействующих на наши чувства. Однако если бы мы добрались до внутренней структуры некоторых тел, то мы увидели бы также, когда они должны обладать этими качествами, которые были бы таким образом сведены к своим
рациональным основаниям. Мы могли бы достигнуть этого,
даже если бы никогда не были в состоянии чувственно
распознать их в чувственных идеях, являющихся неотчетливым результатом действий на нас тел, подобно тому как теперь, когда мы подвергли анализу зеленый цвет,
разложив его на голубой и желтый, и не имеем почти
никаких вопросов по этому поводу, кроме вопроса о самих
этих составных частях, мы все же не в состоянии
обнаружить идеи голубого и желтого в нашей чувственной
идее зеленого, и именно потому, что это неотчетливая идея.
Примерно так же в восприятии искусственной прозрачности,
которую я видел у часовщика и которая образуетс
благодаря быстрому вращению зубчатого колеса, невозможно
обнаружить идеи зубцов колеса, т. е. причины
этого явления; от этого вращения зубцы исчезают и вместо
них появляется видимость непрерывной прозрачности,
==411
состоящей из последовательных появлений зубцов и промежутков между ними, по смена их происходит так быстро, что она недоступна нашему наглядному представлению Мы находим эти зубцы в отчетливом понятии этой прозрачности, но не в чувственном неотчетливом восприятии, которое по природе своей неотчетливо и остается таковым. В самом деле, если бы неотчетливость прекратилась (например, если бы движение происходите так
медленно, что можно было бы наблюдать элементы его и их
последовательную смену), то не было бы уже прежнего
восприятия, т. е. не было бы уже призрачной видимости
этого круга И так же как нет нужды думать, что Бог по
своему произволу сообщает нам это призрачное явление
и что оно независимо от движения зубцов колеса
и промежутков межу ними, а, наоборот, мы знаем, что оно
есть лишь неотчетливое выражение того, что происходит
при этом движении, - выражение, заключающееся в том,
что последовательно сменяющие друг друга вещи считаютс
в кажущуюся одновременность, так же легко понять,
что то же самое относится к другим чувственным
призрачным явлениям, столь совершенным анализом
которых мы не обладаем еще, как, например, цвета, вкусы,
и т. д. Действительно, говоря правду, они заслуживают
скорее этого названия призрачных явлений, чем названи
качеств или даже идей. И нам во всех отношениях
достаточно знать их столь же хорошо, как эта искусственная прозрачность, так как претендовать на большее знание и неразумно и невозможно. В самом деле, желать, чтобы эти неотчетливые, призрачные явления оставаясь и чтобы в то же время мы обнаружили их составные части при помощи наглядного представления, - значит противоречить себе, это все равно что желать иметь удовольствие от иллюзии, доставляемой приятной перспективой, и в тоже время желать, чтобы глаз видел иллюзию, что рассеяло бы последнюю Наконец, это такой случай, когда
nihil plus agas
Quam si des operam ut cum ratione insanias 374
Но людям часто случается искать nodum in sciipo
и сочинять себе трудности там, где их вовсе нет, требу
невозможного и жалуясь затем на свое бессилие и а
границы, поставленные их знанию.
§ 8. Ф и л а л е т. "Всякое золото огнеупорно" - вот
==412
предложение, истинность которого мы не можем знать
с достоверностью. Если золото означает некоторый вид
вещей, отличающийся особой, данной ему от природы
реальной сущностью, то мы не знаем, какие отдельные
субстанции относятся к этому виду. Поэтому мы ни о чем не
можем утверждать с достоверностью, что это золото. А если
принять золото за тело, обладающее известным желтым
цветом, ковкое, плавкое и более тяжелое, чем все известные нам тела, то нетрудно узнать, что золото, а что нет. Но при всем этом в золоте можно отрицать или утверждать с достоверностью лишь такие качества, у которых можно открыть связь или несовместимость с данной идеей. Но так как огнеупорность не имеет никакой известной нам связи с цветом, тяжестью и другими простыми идеями, входящими, согласно предположению, в нашу сложную
идею золота, то мы не можем с достоверностью знать
Т е о ф и л. Что самое тяжелое из всех известных нам на
Земле тел огнеупорно, мы знаем почти с такой же
достоверностью, с какой мы знаем, что завтра будет день,
так как мы проверили это на опыте сотни тысяч раз, - это
опытная и фактическая достоверность, хотя мы не знаем
связи огнеупорности с другими свойствами этого тела.
Кроме того, не следует противопоставлять двух согласующихся между собой и сводящихся к одному и тому же
вещей. Когда я думаю о теле, которое в одно и то же врем
желто, плавко и сопротивляется пробирной купели, то
я думаю о теле, видовая сущность которого, хот
и неизвестная в своей внутренней природе, выделяет из
себя эти свойства и обнаруживается, хотя бы и неотчетливо, через них. Я не вижу в этом ничего неправильного или заслуживающего повторных нападок.
§ 10. Ф и л а л е т. С меня пока достаточно, что это
знание огнеупорности самого тяжелого из тел неизвестно
нам на основании согласия или несогласия идей. И со своей
стороны я думаю, что среди вторичных качеств тел
и относящихся к этому сил нельзя назвать двух, необходимое сосуществование или несовместимость которых могли бы быть познаны с достоверностью, за исключением
качеств, относящихся к одному и тому же чувству
и необходимым образом исключающих друг друга, как,
например, когда говорят, что белое не черно
Т е о ф и л. Я думаю все же, что их, пожалуй, можно
было бы найти. Так, например, всякое осязаемое тело
4. VI
==413
(т. е. тело, которое можно ощущать путем прикосновения)
видимо. Всякое твердое тело производит шум, когда по
нему ударяют в воздухе. Звуки, издаваемые струнами или
их натяжение. Правда, то, что Вы требуете, возможно лишь
в случае наличия отчетливых идей, связанных с неотчетливыми чувственными идеями.
§ 11. Ф и л а л е т. Все же не следует думать, будто
тела обладают своими свойствами сами по себе, независимо
от других вещей. Кусок золота, лишенный давлени
и влияния всех других тел, тотчас же потерял бы свой
желтый цвет и свою тяжесть, и, может быть, он стал бы
также хрупким, потеряв свою ковкость. Известно, насколько
растения и животные зависят от воды, воздуха и солнца.
Кто знает, не оказывают ли влияния на нас и самые
отдаленные неподвижные звезды?
Т е о ф и л. Это замечание очень метко, и, если бы даже структура некоторых тел была нам известна, мы не могли бы достаточно правильно судить об их действиях, не зная сущности всех тел, которые соприкасаются с ними
и проникают через них.
§ 13. Ф и л а л е т. Однако наше рассуждение может
идти дальше нашего познания. Действительно, люди,
занимающиеся наблюдениями, могут проникнуть глубже
и на основании некоторых вероятных выводов из точных
наблюдений и некоторых удачно сопоставленных явлений
строить часто правильные догадки о том, чего опыт им еще
не открыл, но это все же лишь догадки.
Т е о ф и л. Однако если опыт постоянно оправдывает
эти выводы, то не находите ли Вы, что таким путем можно
получить достоверные предложения? Достоверные по
крайней мере настолько же, насколько достоверны,
например, суждения, что самое тяжелое из наших тел
огнеупорно и что следующее за ним по тяжести тело летуче.
В самом деле, мне кажется, что достоверность (я имею
в виду моральную или физическую достоверность), но не
необходимость (или метафизическая достоверность) этих
предложений, к которым мы пришли при помощи одного
лишь опыта, а не при помощи анализа и связи идей,
считается нами - и с полным основанием - установлен
ной.
4,VI
==414
00.htm - glava42
Глава VII
О ПРЕДЛОЖЕНИЯХ, НАЗЫВАЕМЫХ МАКСИМАМИ
ИЛИ АКСИОМАМИ
§ 1. Ф и л а л е т. Есть особого рода предложения,
которые под названием максим или аксиом считаютс
принципами наук; так как они самоочевидны, то довольствуются тем, что называют их врожденными, хотя никто, насколько мне известно, никогда не пытался объяснить причину и основания их крайней ясности, принуждающей нас, так сказать, соглашаться с ними. Однако небесполезно заняться этим исследованием и рассмотреть, свойственна ли эта полная очевидность одним только этим предложениям, а также исследовать, насколько они содействуют другим нашим знаниям.
Т е о ф и л. Это исследование очень полезно и даже
важно, но не следует думать, будто им совершенно
пренебрегали. Вы можете найти в сочнях мест заявлени
схоластических философов, что эти предложения очевидны
ex terminis, т. е. лишь только поймут термины их. Таким
образом, эти философы были уверены, что сила убеждени
основывается здесь на понимании терминов, т. е. на связи
их идей. Но геометры пошли дальше этого - именно они
неоднократно пытались доказать эти предложения. Прокл
приписывает уже Фалесу Милетскому, одному из древнейших
известных нам геометров, попытку доказать предложения,
которые Евклид впоследствии признавал очевидными.
Сообщают, что Аполлоний и Прокл доказывали и другие
аксиомы. Покойный Роберваль, имея уже 80 лет от роду
или около того, намеревался опубликовать новые "Начала
геометрии", о которых я, кажется, уже говорил Вам. Может
быть, этому способствовали нашумевшие тогда новые
"Начала" Арно 376. Он изложил кое-что из этого на
заседании Королевской академии наук, где некоторые
выступили с возражениями против его попытки, исходя из
аксиомы, что если к равным величинам прибавить равные
величины, то получатся равные величины, доказать
Другое положение, считающееся столь же очевидным,
а именно что если от равных величин отнять равные
величины, то останутся равные величины. Ему говорили,
что он должен был либо принять оба этих положения, либо
оба их доказать. Но я придерживался другого мнени
н думал, что уменьшение числа аксиом является все же
Достижением. К тому же сложение, несомненно, предшествует