Часть 3.

если сверх того он не пожелает меня отпустить и сам не даст такого приказания никому из морских капитанов, но, наоборот, легко даст понять всем, что ему нежелательно, чтобы я отплыл, разве кто-нибудь пожелает отвезти меня отсюда — прямо из дворца Дионисия?» Ведь в довершение ко всем бедам я жил в садах, окружавших дворец, откуда ни один привратник не пожелал бы меня выпустить, если бы Дионисий не прислал ему об этом приказа. «Если же я останусь на год, — думал я, — то буду иметь возможность сообщить Диону, в каком я снова нахожусь положении и как поживаю. И если Дионисий исполнит хоть что-нибудь из того, что он обещает, то мои труды окажутся не совсем напрасными: ведь состояние Диона, если точно его оценить, составит талантов сто. Если же произойдет все то, что сейчас мне мерещится, как этого и естественно ожидать, то я и вовсе не знаю, что мне тут делать, однако все же необходимо мне как-никак перестрадать еще год и на деле попытаться уличить Дионисия в его коварных уловках». Так я решил про себя и на следующий день сказал Дионисию: «Я решил остаться, но прошу тебя не считать меня полноправным распорядителем Дионовых дел. Поэтому я прошу тебя вместе со мной написать ему письмо, сообщающее то, что нами теперь решено, и спросить, удовлетворяет ли его это, и, если нет и он хочет и требует чего-то другого, пусть он напишет об этом возможно скорее, а ты до тех пор не производи никаких изменений в его положении».

Вот каков был наш разговор, и мы согласились между .собой примерно так, как я сейчас сказал. После этого корабли отплыли, и мне уже не на чем было плыть. Тут Дионисий, словно вспомнив о чем-то, говорит, что половина состояния должна принадлежать Диону, а другая половина — его сыну; он продаст имущество Диона и половину вырученных денег даст мне отвезти, а половину оставит сыну Диона; так, мол, будет вполне справедливо. Я был поражен его словами и считал, что смешно было бы еще возражать, но все же сказал, что нужно подождать письма от Диона и тогда написать ему об этих новых предложениях. Но тотчас же после этого разговора, пустившись во все тяжкие, он стал распродавать все имущество Диона,

549

где, как и кому хотел, мне же об этом теперь вообще не говорил ни слова; конечно, и я в равной мере не беседовал с ним больше о делах Диона, так как был убежден, что из этого ничего не выйдет.

Вот в какой степени было мной тогда оказано содействие философии и моим друзьям. После этого так мы жили, я и Дионисий: я — глядя по сторонам, подобно птице, жаждущей улететь, а он — придумывая хитрости, чтобы меня запугать и не дать ничего из имущества Диона. Однако всей Сицилии мы говорили, что мы друзья. Но вот Дионисий вопреки обычаю отца попытался посадить на более низкое жалованье старейших наемников. Разгневанные воины собрались вместе и заявили, что они этого не допустят. Он пытался силой заставить их подчиниться, закрыв ворота акрополя; но они тотчас же осадили стены, затянув какой-то варварский воинственный гимн. Дионисий до смерти этого испугался, пошел на все уступки и собравшимся под стенами пельтастам дал еще больше, чем они требовали. Тогда быстро распространился слух, что во всем виноват Гераклид31. Услыхав об этом, Гераклид незаметно исчез; Дионисий пытался его схватить, но, не зная, как это устроить, он вызвал Феодота32 в дворцовый сад: случайно и я там гулял. Что они говорили между собой, я не слышал и не знаю; то же, что Фео-дот сказал Дионисию в моем присутствии, я знаю и до сих пор помню. «Платон, — сказал он, — я вот убеждаю Дионисия в том, что, если я смогу привести сюда Гераклида для переговоров относительно возводимых на него сейчас обвинений и тут будет решено, что ему не следует жить в Сицилии, пусть он, согласно моему предложению, взяв жену и сына, отплывет в Пелопоннес и живет там, не замышляя ничего плохого против Дионисия и пользуясь своим состоянием. Я и раньше посылал за ним, пошлю и теперь, и, может быть, он послушается либо первого моего приглашения, либо теперешнего. Перед Дионисием же я настаиваю и прошу, если кто-нибудь встретит Гераклида в деревне или здесь, в городе, чтобы с ним не случилось ничего плохого, лишь бы он покинул страну, пока Дионисий не изменит своего решения». И, обращаясь к Дионисию, он сказал: «Ты соглашаешься на это?» — «Я соглашаюсь на то, — сказал Дионисий, — что, если он будет

550

находиться в твоем доме, он не потерпит ничего плохого и данное сейчас обещание не будет нарушено».

Вечером на другой день ко мне спешно пришли Эв-рибий и Феодот, очень возбужденные, и Феодот говорит: «Платон! Вчера ты был свидетелем того, на что согласился Дионисий относительно Гераклида в моем и твоем присутствии?» — «Ну, конечно, да», — сказал я. «А вот теперь, — продолжал он, — повсюду бегают пельтасты, ища Гераклида, чтобы его схватить, а он, видно, находится где-то здесь поблизости. Пойдем же как можно скорее вместе с нами к Дионисию». И вот мы отправились и вошли к нему; и оба они стояли молча, проливая слезы, а я сказал: «Вот они боятся, как бы ты не поступил как-то иначе с Гераклидом, нарушив свое вчерашнее обещание; мне кажется, что он где-то здесь и его видели». Услыхав это, он вспылил, и лицо его то бледнело, то краснело, как это бывает при сильном гневе. Феодот же, припав к его ногам и взяв его за руку, заплакал и стал умолять не делать ничего плохого. В свою очередь я поддержал его слова и, ободряя, сказал: «Будь спокоен, Феодот; Дионисий не решится сделать что-либо вопреки вчерашнему соглашению». Тут Дионисий, взглянув на меня, как истинный тиран, молвил: «Тебе-то я и вовсе не обещал ничего». — «Клянусь богами, — сказал я на это, — ты обещал то, о чем просит тебя Феодот, — что ты ничего не сделаешь Гераклиду». Произнеся это, я повернулся и вышел. После этого Дионисий стал выслеживать Гераклида, а Феодот, отправив к Гераклиду гонцов, дал ему совет бежать. Тогда Дионисий, послав Тисня33 и пельтастов, велел его преследовать; но Гераклид, говорят, опередил его на небольшую часть дня, успев бежать в пределы карфагенских владений.

Теперь старое намерение Дионисия не отдавать денег Диона, казалось, получило веское основание: это была питаемая ко мне вражда, и ирежде всего он выслал меня из акрополя под предлогом, что в саду, где я жил, женщины должны справлять десятидневный праздник с жертвоприношениями. Он велел мне все это время жить за пределами акрополя у Архедема. Пока я там пребывал, Феодот, посылая за мной, часто негодовал на то, что произошло, и порицал Дионисия. Когда тот услыхал, что я бываю у Феодота, он сделал

551

из этого новый предлог для разрыва со мной, который был родным братом первого. Послав кого-то, он спросил меня, действительно ли я бываю у Феодота, когда он меня приглашает. «Конечно», — ответил я. Тогда посланный сказал мне: «Так вот, он велел тебе передать, что ты очень плохо делаешь, предпочитая ему Диона и Дионовых друзей». Вот что было мне сказано, и больше уже он не приглашал меня к себе во дворец под предлогом, будто ему стало ясно, что я друг Феодота и Гераклида, ему же я враг. Да он и не мог уже думать, что я хорошо отношусь к нему, так как деньги Диона окончательно канули в воду. После этого я жил вне акрополя, среди наемных солдат. Разные лица и некоторые служилые люди родом из Афин, мои сограждане, приходя ко мне, сообщали, что среди пельтастов распространяется против меня клевета и некоторые из них грозятся, если они захватят меня, убить. Тогда я придумываю вот какой способ спасения. Я посылаю к Ар-хиту и другим друзьям в Тарент письмо с рассказом о том, в каком положении я оказался. Они же, под предлогом какого-то посольства от имени их государства, посылают тридцативесельный корабль во главе с одним из своих, Ламиском. Придя к Дионисию, он стал просить его за меня, говоря, что я хотел бы уехать и что не стоит мне в этом препятствовать. Дионисий дает свое согласие и отпускает меня, подарив на дорогу денег; что же касается денег Диона, то и я ничего не просил, и он ничего не дал.

Прибыв в Пелопоннес, в Олимпию, и застав там Диона34, смотревшего на игры, я сообщил ему о том, что произошло. Тогда он, призвав в свидетели Зевса, сказал мне и моим близким и друзьям, чтобы все мы готовились отомстить Дионисию; я — за оскорбление права гостеприимства (так он тогда говорил и считал), сам же он — за несправедливую высылку и изгнание. Услыхав это, я не стал мешать ему призывать на помощь друзей, если они согласны. «Меня же, — сказал я, — ты вместе с другими какой-то силой сделал сотрапезником Дионисия, его домочадцем, участником его жертвоприношений. Так как многие клеветали, он, конечно, мог думать, что я вместе с тобой злоумышляю против него и его власти, однако он не убил меня, устыдившись этого. Да и возраст мой не таков35, чтобы

552

я мог еще с кем-то сражаться, однако я буду заодно с вами, если, нуждаясь когда-либо во взаимной дружбе, вы пожелаете сделать что-то хорошее. Но пока вы хотите зла, скликайте на это других». Вот что я сказал, исполненный горечи при воспоминании о своих сицилийских путешествиях и бедах; они же, не слушаясь меня и не желая выполнять моих указаний, сами оказались виновниками всех своих несчастий. Если бы Дионисий отдал деньги Диону или же совсем примирился бы с ним,' этих несчастий не было бы совсем, насколько это в человеческих силах, а Диона я легко бы сдержал, для чего у меня была и добрая воля, и достаточное влияние. Теперь же, набросившись друг на друга, они все наполнили бедствиями. А ведь Дион питал такие же замыслы, какие, должен сказать, мог бы питать и я да и всякий другой, кто, будучи человеком умеренным и разумным как в деле собственной власти и власти своих друзей, так и относительно своей родины, считал бы, что, благодетельствуя другим, он окажется на самой вершине власти и почестей. Это совсем другое дело, чем, если бы кто сделал себя, своих друзей и город богатыми, устроив заговор и собрав соучастников и будучи бедным и плохо владеющим собой человеком, который по слабости сдается перед лицом удовольствий и приобретает состояние, убивая других, называя их .своими врагами, растаскивая их деньги и раздавая своим соучастникам и друзьям, чтобы никто не мог на него пожаловаться, говоря, что остался беден. Так же, мало принесет это славы тому, кто, таким же образом облагодетельствовав государство, почитается в нем за то, что разделил согласно народному постановлению богатство немногих между многими или же, стоя во главе большого города, властвующего над многими малыми, противозаконно отбирает у' этих малых городов деньги для своего, большого. Так что ни Дион, ни кто-либо другой добровольно не примет такую власть, гибельную и для него самого, и для его рода на все времена; напротив, он устремится к государственному строю, основанному на самых справедливых и лучших законах, не прибегая ни к казням, ни к изгнанию хотя бы только совсем немногих. Это-то делал теперь Дион, предпочитая лучше испытать на себе нечестие, чем его совершить; при этом он все же старался ему

553

не подвергнуться. Однако он погиб36, достигнув своей цели — победить врагов. В том, что постигло Диона, нет ничего удивительного. Человек честный, разумный и вдумчивый вообще-то не может ошибиться относительно душевных качеств бесчестных людей; но неудивительно, если ему приходится испытать то же, что хорошему кормчему, от которого не скроется надвигающаяся буря, однако нежданно роковая сила этой бури все-таки может скрыться, а, скрывшись, своей мощью может заставить его пойти ко дну. Именно это погубило Диона. От его глаз нисколько не скрылось, что те, кто его погубил, были скверные люди; однако какова сила их дикости, мерзости и ненасытности, этого он не видел. Сраженный этим, он лежит мертвый, ввергнув Сицилию в безмерную печаль.

После всего сказанного сейчас мой совет вам, я думаю, покажется достаточным. Да будет так! А чего ради я предпринял свою вторую поездку в Сицилию, мне показалось необходимым рассказать вследствие странности и необычности происшедшего. Если кому-нибудь рассказанное мной станет теперь понятнее и причины для случившегося покажутся ему основательными, цель моего рассказа будет, по-моему, достигнута в полной мере.

VIII

Платой близким и друзьям Диона желает благополучи

Что, обдумав все хорошенько, вы действительно могли бы добиться высокого благополучия, я по мере сил постараюсь вам объяснить. Надеюсь, что я дам хороший совет не только вам — хотя, конечно, в первую очередь вам, — по и всем сиракузянам, в-третьих же, вашим врагам и противникам, за исключением тех из них, кто запятнал себя преступлениями: подобные пороки неисцелимы и никто никогда не сумел бы смыть такого пятна. Подумайте же над тем, что я вам сейчас скажу.

С тех пор как устранена тирания, во всей Сицилии существует одна-единственная забота: некоторые стремятся вновь захватить власть, другие — окончательно закрепить изгнание тиранов. Большинству при таких

554

обстоятельствах всегда кажется правильным советовать то, что причинит врагам наибольшее зло, а друзьям — наибольшее благо. А ведь это вовсе не так легко — сделав другим много зла, самому не испытать в свою очередь то же самое. Чтобы ясно это увидать, незачем далеко ходить: надо взглянуть на то, что произошло здесь, в Сицилии, когда одни стали стремиться причинить другим зло, другие же — от него защититься.

Если бы вы захотели поведать об этом другим людям, вы оказались бы при этом хорошими наставниками. Ведь можно сказать, что нет недостатка в подобного рода примерах. Таких же примеров, которые были бы полезны для всех — и для врагов и для друзей — или которые принесли бы тем и другим наименьшее количество зла, нелегко найти, а найдя, применить в жизни. Поэтому такого рода совет и попытка дать объяснение подобны благочестивой молитве. Пусть же это действительно будет своего рода молитвой — ведь всегда надо начинать с богов, когда ты хочешь что-то сказать или обдумать, — и пусть эта молитва достигнет цели, послужив нам следующим поучением.

С того времени, как началась война, и до сегодняшнего дня вами и вашими врагами правит, можно сказать, одна семейная клика, которой давно уже отдали власть ваши отцы, когда создалось крайне тяжелое положение: в то время над эллинистической Сицилией нависла угроза полного разграбления карфагенянами и установления состояния варварства. Тогда-то они и выбрали Дионисия ' — юного и воинственного: ему приличествовало заниматься ратным делом. А в качестве старшего советника они поставили при нем Гиппарина 2 и назвали их, в качестве спасителей Сицилии, полномочными, как говорится, тиранами. Хочет ли кто считать, что причиной тогдашнего спасения было божественное соизволение и само божество, либо он будет думать, что причиной этой была доблесть начальников или то и другое, соединенное с храбростью граждан, — пусть каждый думает, как он желает: во всяком случае для тогдашнего поколения так явилось тогда спасение. Поскольку эти вожди себя так проявили, то все, естественно, испытывали по отношению к своим спасителям благодарность. Если же впоследствии тираническая власть неправильно воспользовалась этим даром госу-

555

дарства, то за это она уже несет наказание и долго еще будет нести. Какие же из этих наказаний следовало бы назвать справедливо вытекающими из создавшегося положения? Если бы вы легко могли заставить их отправиться в изгнание, без больших опасностей и трудов, или же если бы они легко могли вновь захватить власть, то было бы совершенно лишним советовать вам то, что я собираюсь сказать. Теперь же и вам, и им надо задуматься и вспомнить, сколько раз то вам, то им уже улыбалась надежда и каждый думал, что вот теперь, можно сказать, уже очень немного остается, чтобы все вышло согласно желанию. Но как раз это немногое всякий раз оказывалось причиной великих и бесконечных бед, которым никогда не видно было конца; наоборот, то, что казалось концом и завершением какого-то предприятия, сменялось началом вновь возникающих дел, и от этого круговорота всему — и власти тиранов, и народной партии — грозила полная гибель. В конце концов получится — и это очень вероятно, хотя и ужасно, — что вся Сицилия станет пустыней для эллинского наречия и подпадет под власть и господство финикийцев или опиков3. Поэтому всем эллинам надо изо всех сил стараться найти против этого средство.

Если кто может предложить что-то более правильное и лучшее, чем то, что собираюсь сказать я, то, выставив это на общее обсуждение, он по справедливости был бы назван благодетелем эллинов. Но то, что мне в какой-то мере кажется нужным сказать, я попытаюсь сейчас объяснить со всей откровенностью, пользуясь доступным для всех справедливым словом. Я обращаю свой совет наподобие третейского судьи к вам обоим — к тем, кто пользуется тиранической властью, и к тем, кто находится под властью тиранов. Совет мой — давнишний и обращен он к каждому из вас в отдельности. И теперь моя речь, обращенная к любому тирану, будет советом всячески избегать имени тирана и тиранического образа действий, а также, если возможно, переменить власть тирана на царскую власть. А что это возможно, на деле доказал Ликург — муж мудрый и достойный: увидев, что родственная ему семья в Аргосе и Мессении от царской власти перешла к власти тиранов и, погубив себя, тем самым погубила и оба города, он, боясь за собственное свое государство и собст-

556

венную семью, ввел в качестве лекарства власть геронтов, а как спасительное ограничение царской власти — должность эфоров 4, и вот уже в течение стольких поколений царская власть сохраняется там со славой, так как закон стал верховным владыкой над людьми, а не люди — тиранами над законами. И моя эта речь обращена ко всем: с одной стороны, тех, кто стремится к тиранической власти, она призывает отказываться от такого стремления и бежать без оглядки от этого счастья ненасытно алчных и неразумных людей, а кроме того, попытаться превратить тиранию в вид царской власти и подчиниться царственным законам, получив высочайший почет из рук добровольно дающих его людей и от законов; с другой стороны, тем, кто стремится к свободному образу жизни и старается избегнуть рабского ярма, которое по существу является злом, я бы посоветовал, чтобы из-за ненасытной и несвоевременной любви к свободе они не впали в болезнь своих предков, которую те испытывали из-за чрезмерной независимости, так как были охвачены неумеренной любовью к свободе. Ведь те сицилийцы, которые были до Дионисия и Гиппарина5, жили, как они тогда думали, очень счастливо, проводя свой досуг в роскоши и одновременно начальствуя над своими начальниками. Они-то и побили камнями десять стратегов 6, бывших до Дионисия, не предав ни одного из них суду по закону — конечно, чтобы не подчиняться никакому властителю, даже тому, кто властвует по праву или в силу закона, — и чтобы в любом случае быть свободными. За это-то у них и появилась власть тиранов. Как подчинение, так и свобода, переступающая границы, есть величайшее зло, в надлежащей же мере это — великое благо: рабское подчинение богам нормально, людям же — ненормально. Для разумных людей закон — бог, для неразумных — удовольствие.

Раз это так, я предлагаю друзьям Диона передать всем сицилийцам то, что я им советую, как общий совет мой и его; я буду, так сказать, переводчиком того, что он, если бы был жив и мог говорить, сказал бы вам теперь сам. Как же, скажет кто-нибудь, звучит совет Диона в отношении нынешнего положения дел? А вот как: <<Прежде всего установите, сиракузяне, законы, которые, как вам будет ясно, направят ваши мысли не

557

на наживу и богатство, на что прежде толкало вас во5Й-деление; а так как существуют три вещи — душа, тело и деньги, то в ваших законах вы должны выше всего ставить совершенство души, на втором месте — совершенство тела, так как оно стоит ниже души, а на третьем и последнем — почтение к богатству, так как оно — слуга и души, и тела. Постановление, которое бы это учредило, могло бы считаться у вас правильно изданным законом, в конце концов делающим истинно счастливыми тех, кто им управляется7. Положение же, гласящее, что только богатые счастливы, само по себе неудачно: это — глупое мнение женщин и детей, и те, кто его придерживается, сами становятся женщинами. А что я правильно вам советую, вы поймете на деле, если испробуете того, что ныне сказано о законах. А это, по-видимому, самый надежный пробный камень для всего этого. Когда вы примете такие законы, — ведь Сицилия находится в опасном положении, поскольку вы не имеете достаточной власти и сами не находитесь в достаточном подчинении, — было бы справедливо и, конечно, полезно для вас всех пойти средним путем — и для тех, кто хочет избегнуть тягот власти, и для тех, кто вновь жаждет такую власть обрести. Ведь их предки некогда — великое дело! — спасли элливов от варваров, и им мы обязаны тем, что можем теперь вести речь о государственном строе. Если бы им тогда это не удалось, то не осталось бы ни надежды, ни возможности говорить ни о чем подобном. Так вот теперь для одних будет свобода при царской власти, для других — подотчетная царская власть. Законы будут владыками как над гражданами, так и над самими царями, если они поступят в чем-то противозаконно. Приняв все это во внимание, без задних мыслей и по здравом размышлении поставьте с божьей помощью царем сначала моего сына 7а, в благодарность за двойную услугу — мою и моего отца: он в те времена освободил государство от варваров8, я же теперь дважды освободил его от тиранов, чему вы сами являетесь свидетелями. Затем поставьте царем сыва Дионисия, носящего то же имя, что мой отец9, — в благодарность за оказанную нам сейчас помощь и за его честный нрав: он, сын отца-тирана, добровольно дал свободу городу, обретя тем самым для себя и своего рода

558

вечную славу вместо мимолетной и нечестной тирании. В-третьих, надо пригласить царем сиракузян, с его добровольного согласия и по добровольному призыву городом, того, кто сейчас стоит во главе вражеского войска, — Дионисия, сына Дионисия 10, — если он пожелает изменить свое положение на царское, из страха перед изменчивой судьбой, из жалости к родине и к оставленным без ухода родным святыням и могилам, а также чтобы из-за честолюбия не погубить всего этого окончательно на радость варварам. Имея трех царей, вы либо дадите'им полномочия лаконских царей11, либо, лишив их этих полномочий, договоритесь с ними и учредите правление таким образом, как об этом было говорено вам раньше. Послушайте же это еще раз.

Если род Дионисия и Гиппарина захочет для вас и ради спасения Сицилии положить конец теперешним бедствиям, приняв и для себя, и для своего рода и на нынешние, и на будущие времена этот сан, вы на этих условиях, как было сказано раньше, пригласите старцев, каких они пожелают, и дайте им полномочия решать вопросы мира — будут ли эти старцы из местных жителей, или чужеземцы, или те и другие вместе, причем количество их будет такое, относительно которого они между собой согласятся. Пусть эти старцы, придя, прежде всего издадут законы и установят такое правление, в котором царям будет дано полномочие принесения жертв и любое другое, приличествующее бывшим благодетелям государства. А руководителями в вопросах войны и мира надо сделать стражей законов, числом' тридцать пять, избрав их совместно с народом и советом. Другие судебные обязанности пусть будут в руках других, но смерть и изгнание пусть присуждаются этими тридцатью пятью стражами12. В дополнение к этим пусть будут избраны другие судьи, каждый раз из числа должностных лиц прошлого года — одного от каждой должности, проявившего себя лучшим и самым справедливым. Все они в течение следующего года должны служить судьями в делах, касающихся смерти, заключения и изгнания граждан. Царю же в делах подобного рода не полагается быть судьей, потому что он, являясь жрецом, должен быть чистым от убийств, изгнаний и заключений.

Вот что я думал для вас установить, пока я был

559

жив, и желаю этого и теперь, как желал тогда, если бы победил вместе с вами врагов. И если бы эриннии, в лице моих друзей 13, не помешали бы этому, я все бы устроил так, как задумал, а затем, если бы все пошло, как было задумано, заселил бы всю остальную Сицилию, отняв у варваров ту часть, которой они теперь владеют, в том случае, если только они не воевали против власти тиранов во имя общей свободы; и прежних жителей эллинских поселков я вернул бы в их старые, отеческие жилища. Это я вам всем советую и сейчас совместно обдумать, исполнить и всех призывать на эти дела, а того, кто не захочет участвовать, считать от имени государства врагом. Все это выполнимо: оно прочно заключено одновременно в двух душах и подготовлено у тех, кто, поразмыслив, может принять наилучшее решение. А тот, кто считает это невыполнимым, видно, не очень силен умом. Под двумя душами я подразумеваю душу Гипнарина, сына Дионисия, и душу моего сына 14. Если они будут между собой согласны, то я думаю, что и все другие сиракузяне, которые, несомненно, пекутся о своем городе, будут заодно с ними. Итак, воздав молитвой должное всем богам, а равно и другим, кому это следует после богов, мы мягко и ласково убеждаем и приглашаем друзей и недругов: не отступайтесь, прежде чем не приведете сказанного нами теперь к благополучному и явно счастливому концу, — так, как будто наши слова — это божественное сновидение, посланное тем, кто уже бодрствует».

IX

Платон Архиту из Тарента1 желает благополучи

К нам прибыли Архипп, Филонид2 и их спутники с письмом, которое ты им поручил; они передали мне новости о тебе. С делами, касающимися вашего города, они покончили без труда — ведь они не были очень запутанными; что касается тебя, то они рассказали мне о твоем недовольстве; ты не можешь избавиться от беспокойств и хлопот по общественным делам. Конечно, самое приятное в жизни — заниматься собственными делами, особенно если кто избрал для себя такую долю, как ты: это совершенно ясно. Но тебе надо подумать

560

о том, что любой из нас не принадлежит самому себе: на одну часть нашего существа рассчитывает отечество, на другую — наши родители, на третью — иные друзья; многое нужно уделить обстоятельствам, захватывающим нашу жизнь. Когда отечество призывает заняться его делами, было бы странно, конечно, не послушаться этого призыва; ведь в таком случае надо освободить место и предоставить поле действия дурным людям, которые далеко не с самыми добрыми намерениями приступают к общественным делам. Но довольно об этом. Что касается 'Эхекрата3, то мы и теперь заботимся о нем, и будем заботиться в будущем — как ради тебя и его отца Фриниона, так и ради самого юноши.

X

Платон Аристодору ' желает благополучи

Я узнал, что ты — один из самых близких друзей Диона и теперь, и был прежде. Ты всегда обнаруживал высокую мудрость в вопросах, касающихся философии. Постоянство, верность и искренность — вот что я называю подлинной философией, другие же качества, относящиеся к другим вещам, такие, как хитрость и изворотливость, кажется мне, я определю правильно, если дам им имя неискренней изощренности.

Ну, будь здоров и придерживайся тех убеждений, которых ты держишься и теперь!

XI

Платон Лаодаманту ' желает благополучи

Я и прежде писал тебе, что в отношении всех дел, о которых ты говоришь, было бы очень важно, чтобы ты сам прибыл в Афины; но так как ты считаешь, что это невозможно, то лучшим после этого было бы, чтобы прибыл к тебе я или Сократ 2, как ты и пишешь в своем письме. Но сейчас Сократ страдает от дизурии. Для меня же, если бы я прибыл к вам, было бы весьма неприлично, если бы я не выполнил того, из-за чего ты меня приглашаешь. Сам я не очень надеюсь, что мне это удастся, а потому требуется другое, длинное, письмо, которое могло бы тебе все это объяснить. Сверх того, из-за моего возраста я не имею физических сил,

561

достаточных для того, чтобы путешествовать и подвергаться опасностям, которые встречаются и на земле, и на море; а теперь все исполнено опасностей при путешествиях. Однако я могу дать совет тебе и твоим колонистам. То, что я скажу, по выражению Гесиода, покажется очень простым, но если подумать, — то очень сложным 3. Ведь если думают, что с изданием законов, как бы хороши они ни были, уже устроено государство, то это совсем неверно в том случае, если во главе государства не стоит влиятельный человек, заботящийся о нем, о его повседневном образе жизни, чтобы он был разумным и мужественным у рабов и у свободных. Это удастся, если есть люди, достойные такой власти. Но если вы нуждаетесь в ком-то, кто бы вас воспитал, то, думается мне, у вас нет ни того, кто станет воспитывать, ни тех, кто захочет его воспитания, и вам остается только молить богов. Ведь примерно таким же образом были основаны и хорошо управляемы и прежние города — под влиянием совершившихся великих событий — на войне ли или при других жизненных обстоятельствах, во время которых появляется достойный муж, обладатель великой силы. Итак, решительно следует заблаговременно позаботиться об этом и одновременно подумать о том, о чем я сказал, но не действовать неразумно, полагая, что все устроится само собой. Желаю успеха.

XII

Платон Архиту из Тарента 1 желает благополучи

Присланные тобой сочинения2 я получил с удивительной радостью и нельзя даже выразить, как я восхищался их автором. Человек этот показался мне достойным своих древних предков. Говорят, что родом они — мирийцы: это были те троянцы, которые выселились при Лаомедонте 3, — люди достойные, как показывает предание.

Что касается моих заметок, о которых ты пишешь в послании, то они еще не совсем готовы, однако я тебе их выслал в таком виде. Относительно же того, как их надо беречь, мы оба с тобою единодушны, так что не стоит тебя особо об этом просить.

563

XIII

Платон Дионисию, тирану Сиракуз 1, желает благополучи

Пусть начало этого письма будет для тебя знаком, что оно — от меня. Угощая как-то локрийских юношей п сидя далеко от меня, ты встал, подошел ко мне и благосклонно произнес что-то удачное, как это показалось тебе и мне, и тому, кто возлежал за столом рядом со мной (а это был один из местных красавцев). Он сказал тогда: «И верно, Дионисий, ты получил от Платона большую пользу в отношении философии!» А ты на это ответил: «И во многих других отношениях; да ц из самого того приглашения, что я послал ему, я тоже тотчас же извлек пользу». Вот это и надо нам сохранить, чтобы взаимная наша польза все больше и больше множилась. И вот я, содействуя этому, посылаю тебе кое-что из пифагорейских работ и из различений2, а также человека, согласно прежнему нашему решению, которого вы — ты и Архит, если он находится у тебя, — сможете использовать. Имя ему Геликон, родом он из Кизика и является учеником Эвдокса3, отлично осведомленным в его учении. Кроме того, он был в близких отношениях с кем-то из учеников Исократа, а равно и с Поликсеном, одним из друзей Бризона4. И что особенно редко у таких людей, он очень приятен в обращении и, видимо, обладает неплохим характером; скорее даже его можно было бы счесть поверхностным и легкомысленным. Говорю я это с опаской, потому что выражаю свое мнение о человеке по существу своему неплохом, но легко меняющемся, кроме как в отношении очень немногих людей и вещей. Поскольку у меня были опасения относительно этого человека и я не очень ему доверял, я сам при встречах с ним наблюдал его и расспрашивал его сограждан, и никто ничего дурного мне о нем не сказал. Но смотри сам и будь осторожен. Особенно же, если у тебя будет хоть немного свободного времени, поучись у него и вообще с ним пофилософствуй. В противном случае пошли кого-нибудь к нему в обучение, чтобы ты, спокойно учась у того на досуге, усовершенствовался в философии и прославился, и тогда польза, которую ты получаешь от общения со мной, не убудет. Но довольно об этом.

563

Что касается того, что ты поручил мне тебе прислать, > то я это сделал, и Лептин везет тебе Аполлона, созданного молодым и талантливым художником, имя которому Леохарес5. Было у него и другое произведение, на мой взгляд очень изящное; я купил его, желая подарить твоей жене 6 за то, что она ухаживала за мной и больным, и здоровым, делая это из уважения ко мне и к тебе. Так вот, передай это ей, если ты не сочтешь нужным поступить как-то иначе. Твоим детям посылаю двенадцать кувшинов сладкого вина и два кувшина меду. Сушеные смоквы, когда я приехал, были уже убраны. Миртовые ягоды, отложенные для тебя, загнили, но я вновь постараюсь заботливо их заготовить. О рассаде же тебе расскажет Лептин.

Деньги на все эти покупки и некоторые налоги в пользу государства я взял у Лептина, говоря ему то, что, казалось мне, было наиболее прилично для нас и правильно, а именно, что это были наши деньги, которые мы истратили на левкадийский корабль, приблизительно 16 мин; именно эту сумму я взял, а взяв, истратил на себя и на то, что я вам посылаю.

Далее выслушай относительно денег, как относительно твоих, которые находятся в Афинах, так и относительно моих. Твоими деньгами, как я тогда тебе говорил, я буду пользоваться так же, как и деньгами других моих близких; пользуюсь же я ими мало, лишь насколько это кажется необходимым, справедливым или приличным, как мне, так и тому, у кого я беру.

Теперь же вот что со мной случилось. У меня есть дочери моих племянниц, умерших в те времена, когда я не был увенчан, хоть ты и приказывал. Их четыре, и одна из них уже в брачном возрасте, второй восемь лет, третьей немного более трех лет, а четвертой нет еще года. Мне и моим близким надо их выдать замуж, и тем, до замужества которых я доживу, дать приданое; а те, до чьего замужества я не доживу, пусть распростятся с приданым. Если бы отцы их были богаче меня, то приданого не стоило бы давать. Но получилось так, что я из них самый богатый; да и матерей я выдал замуж как с помощью других, так и при поддержке Диона. Первая из дочерей моих племянниц выходит замуж за Спевсиппа, являясь для него дочерью его сестры7. На все это мне нужно не более

564

тридцати мин 8: ведь приданые эти у нас скромные. Да еще если умрет моя мать 9, то потребуется не более десяти мин для устройства ее могилы. При таких обстоятельствах вот каковы примерно мои сейчас нужды. Если же придется сделать какой-то еще расход, личный или государственный, связанный с приездом к тебе (а он потребуется, как я тогда говорил), то я буду изо всех сил стараться, чтобы он был возможно меньше; а если я какого-то расхода не смогу покрыть, пусть это будет уже за твой счет.

Затем я опять-таки хочу поговорить с тобой о тратах из тех твоих денег, что находятся в Афинах. Прежде всего если будет нужда истратить их на хоре-гию 10 или на что-либо другое подобное, то ни один твой приятель, как я и думал, тебе их не даст; затем если для тебя очень важно, чтобы истраченное принесло тебе пользу, а неистраченное, но отложенное на время, пока кто-нибудь от тебя не придет, означало бы вред, то дело это и трудное и позорное для тебя. Ведь я уже испытал это на себе, послав Эраста к Андромеду из Эгины11; ты приказывал у него, твоего приятеля, взять все, что мне нужно, я же хотел послать тебе больше того, что ты у меня просил. Однако он вполне естественно, с человеческой точки зрения, ответил, что и то, что он раньше истратил для твоего отца, он с трудом получил, и теперь мог бы дать только немного, что же касается более значительной суммы, то ее он не даст. Поэтому я и взял то, что мне было нужно, у Лептина. И потому вполне заслуженно надо воздать Лептину хвалу — не за то, что он дал, но за то, что он дал так охотно, и за все остальное, что он говорит о тебе и делает для тебя: можно несомненно сказать, что он тебе друг. Ведь мне необходимо сообщать тебе как подобные вещи, так и противоположные им, чтобы ты знал, как, по моему мнению, тот или другой человек к тебе относится. Что касается твоих денег, то я буду с тобой полностью откровенен; это и честно и вместе с тем я могу это делать, по опыту зная тех, кто тебя окружает: они всегда тебе говорят, что если они считают нужным произвести траты, то не хотят тебе об этом сообщать, опасаясь вызвать твой гнев; приучи же их и заставь сообщать тебе как об этом, так и обо многом другом; следует, чтобы по

565

возможности ты сам все знал и был судьей во всех этих; делах, не опасаясь о них узнать. Ведь для твоей власти»-это будет лучше всего. Правильно произведенные тра-, ты и правильно выплаченные долги — ато во всех отношениях хорошее дело; годится это и для самого приобретения денег, как ты говоришь об этом сейчас, да и; скажешь в будущем. Пусть же не клевещут на тебя перед людьми те, которые говорят, что заботятся о тебе: ведь нет ничего хорошего и полезного для твоего доброго имени в том, чтобы казалось, что с тобой неприятно иметь дело.

После этого я скажу тебе о Дионе. Обо всем другом я не могу говорить, пока от тебя не придут письма, как ты обещал; но того, о чем ты не хотел, чтобы я упоминал при нем, я и не упоминал, и не обсуждал с ним, хоть и пытался узнать, тяжело ли или легко он перенесет, если это случится. Мне показалось, что он будет очень расстроен, если это произойдет12. Вообще же, как мне кажется, Диои в словах и на деле настроен в отношении тебя спокойно.

Кратину, брату Тимофея 13, моему товарищу, давай подарим панцирь из вооружения гоплитов — красивый, какой носят всегда пехотинцы, дочерям же Кебета — три хитона в семь локтей, не из дорогого аморгского льна, а из сицилийского. Ты хорошо знаешь имя Кебета: он описан в сократовских диалогах беседующим вместе с Симмиеми о душе с Сократом; он человек всем нам близкий и благожелательный.

Относительно знака, какие письма я посылаю тебе всерьез, а какие нет, я думаю, ты помнишь, однако прими это особенно к сведению и будь к этому внимателен. Ведь меня заставляют писать тебе многие, которым нелегко напрямик отказать. Итак, в серьезных письмах вначале упоминается бог, боги же — в несерьезных.

Твои послы просили меня писать тебе, и, конечно, это естественно: они весьма усердно повсюду восхваляют тебя и меня, особенно Филарг, который раньше страдал от болезни руки. И Филед, прибывший от Великого царя, говорил о тебе15. Если бы мое письмо не было таким длинным, я бы тебе написал, что именно он говорил, а теперь спроси об этом Лептина.

566

Если ты пошлешь панцирь или что-либо еще из того, о чем я тебе пишу, или же сам пожелаешь что-то кому-нибудь подарить, сделай это; если же нет, то отдай это Териллу; он — человек из числа тех, кто всегда находится в плавании, близкий мне во многих отношениях, но особенно приятный мне в философии. Он зять Тейсопа 16, который тогда, когда я отплыл, был правителем города.

Будь здоров и занимайся философией и более молодых людей побуждай к тому же. Твоих сотоварищей по игре в мяч приветствуй от моего имени. Поручи всем и особенно Аристокриту 17, если от меня придет к тебе какое-либо сочинение или письмо, позаботиться, чтобы ты возможно скорее узнал об этом, и напомнить тебе, чтобы ты подумал о том, что будет тебе написано. Не забудь теперь отдать деньги Лептину и отдай их возможно скорее, чтобы и другие, глядя на это, еще охотнее бглли бы готовы служить нам.

Йатрокл, который тогда вместе с Миронидом 18 был отпущен мной на свободу, плывет теперь к тебе вместе со всем тем, что я посылаю. Назначь ему какое-нибудь жалованье, расположи его к себе как следует и, если найдешь нужным, используй его. Что же касается письма, подлинного или его списка, то сохрани его и помни об этом сам.

КОММЕНТАРИИ

ПОСЛЕЗАКОНИЁ

ЧИСЛОВАЯ МУДРОСТЬ В ДИАЛОГЕ «ПОСЛЕЗАКОВИЕ»

Среди рукописей Платона мы находим диалог под именем «Послезаконие», который является как бы XIII книгой «Законов». Подлинность этого диалога достаточно подтверждается существующими в науке исследованиями его стиля и языка. И если исходить из непосредственного впечатления от этого «Послезакония», то нет никаких оснований сомневаться, что автор его — Платон. Этому мешают, однако, более поздние источники, откуда мы вообще черпаем наши сведения о жизни и творчестве Платона. Источники эти колеблются, и Диоген Лаэрций, например, приписавший этот диалог Платону на основании предыдущих и весьма авторитетных его издателей, в то же самое время указывает на существование мнения о том, что автором этого диалога был ученик и друг Платона, редактор его недоработанных «Законов» Филипп Опунтский (более точные сведения об этом приводятся ниже, во вступлении к комментариям).

Что касается большинства современных исследователей (включая и автора этих строк), то они считают, что и по своему содержанию, и по своей форме «Послезаконие» является либо произведением самого Платона, либо произведением кого-то из платоновского окружения и невозможно трактовать этот диалог как отступающий от платонизма в каком-либо отношении.

КОМПОЗИЦИЯ ДИАЛОГА

I. Индуктивное рассуждение

о необходимости высшей «сущностной» (ontos) мудрости (973 а — 976 с)

1. После всего, что сказано в «Законах», остается последн

задача определения мудрости (973 а — Ь).

2. Необычайная трудность для смертного человека достигнуть

мудрости (973 Ь — 974 d). а) Счастье и мудрое блаженство — удел

очень немногих (973 Ь — с), б) Краткость человеческой жизни и

ее заполненность заботами (973 с —974 а), в) Наличие обман

чивого знания, уводящего от истинной мудрости (974 b — d).

3. Техническое знание и умение не есть мудрость (974 е —

976 d). а) Устарелость и отсталость в настоящее время примитив

ного и первичного вида человеческой мудрости (974 е — 975 Ь).

Мудростью нельзя назвать также и б) земледелие (975 Ь), в) зод

чество (975 Ь — с), г) охоту (975 с), д) изобразительные искусства

(975 d), е) военное дело (975 е), ж) медицину (976 а), з) искус

ство кораблевождения (976 а — Ь); и) непричастна мудрости и

природная одаренность (976 Ь — с).

II. Высшая «сущностная» мудрость есть наука о числе (976 с — 979 е)

1. а) Наука о числе всего более делает человека мудрым (976 с — е). б) Божественное происхождение науки о числе (976 е — 977 Ь), в связи с чем число в свою очередь подводит человека к постижению неба (977 Ь).

633

2. Вез науки о числе немыслима подлинная добродетель

(977 с — d), тогда как, наоборот, все остальные искусства, а также

справедливость, благо и красота нуждаются для своего обоснова

ния в науке о числе (977 d — 978 b).

3. Числу, которое доступно из всех живых существ лишь чело

веку (978 с), этот последний научается из наблюдения смены

дня и ночи и других астрономических явлений, происходящих

строго ритмически и упорядоченно и влияющих на основные со

бытия земной жизни людей (978 с — 979 Ь).

4. Еще раз о простоте и возможности приобретения всех ви

дов технической мудрости, кроме истинной «сущностной» мудрости

(979 с-е).

III. Ступени восхождения в числовом познании мира

и божественность осмысленного числом космоса

(980 а — 986 а)

1. Повторение положений «Законов» о необходимости почи

тать богов, о хороводном веселье и старшинстве души над телом

(980 а —981 а).

2. Неравномерное распределение в мире пяти видов объемных

тел, из которых вылеплен весь мир: в мире людей преобладает

земля, а в области видимых богов (неба с его небесными телами,

которые рассматриваются как живые существа) — огонь (981 b —

982 а).

3. а) Беспорядочное движение предметов и явлений земного

мира не может быть признаком разумности, каковым являетс

постоянное равное самому себе хороводное действо небесных жи

вых существ (982 а —е). б) Огромность (983 а), божественность

(983 Ь) и одушевленность (983 с) небесных тел.

4. Опровержение механистических теорий космического дви

жения и подтверждение красоты, одушевленности и божествен

ности небесных тел на основании учения о самодвижении души

(983 d — 984 а).

5. Промежуточные (между земными и божественными) косми

ческие тела (984 b —d), среди которых в том или ином порядке

должны занять места: а) звезды (984 d), б) вещие гении, нос

щиеся легким движением по земле и всему свету (984 е — 985 а),

в) полубоги (985 Ь).

6. Необходимость для государства признания и почитани

всей этой иерархии одушевленных существ (985с — 986 а).

IV. Астрономия как опора и источник благочестия,

главной человеческой добродетели

и высшей мудрости правителей государства

(986 а — 992 е)

1. а) В небе есть восемь сил (Солнце, Луна, неподвижные звезды, пять планет), созерцание которых способно возвысить человека к добродетели при жизни и благому существованию после смерти (986 а — е). б) Описание этих небесных сил с указанием места их исторического обнаружения — Египет, Сирия (987 а — d). в) Эллины — законные и достойные наследники учения о космических богах. Не следует думать, что смертная судьба человека исключает необходимость пристального внимания к бо-

634

жественным делам (987 d — 988 с) , тем более что принципиальное первенство духовного над телесным несомненно (988 с — е).

2. а) Главнейшая область добродетели — благочестие (988 е —

989 Ь). б) Наличие особо одаренных человеческих существ, способ

ных вести за собой менее совершенные натуры, и необходимость

божественного руководства для воспитания первых (989 с — d).

в) Астрономия есть именно та наука, которая способна осущест

вить это необходимое божественное руководство (989 d — 990 b) .

3. Порядок усвоения космической божественной природы:

а) наблюдение небесных тел (990 с), б) представление о числе,

чете и нечете (990. с), в) геометрия (990 d), г) стереометри

(990 е), д) арифметические и геометрические прогрессии

(990 е — 991 Ь), е) созерцание зримой божественной природы

(991 Ь) — все это при постоянном сопоставлении частного с об

щим (991 с) и при убеждении в старшинстве души над телом

(991 d).

4. а) Всякое восприятие частного числового соотношения или

определенного гармонического соединения должно по аналогии

наводить правильно воспитанного человека на все круговое пере

мещение звезд в целом (991 d — е) с обнаружением естественной

связи всех охватываемых числом явлений, в противном случае

никакие природные дарования не способны принести блаженство

(992 а). Наоборот, следование этому правилу обеспечивает истин

ное счастье, мудрость и цельность человеческого существа и це

лого государства (992 b — d). б) Людям, достигшим наибольшей

опытности в божественной астрономии, и надлежит предостав

лять главные посты в государстве, равно как и членство в Ноч

ном Собрании (992 d — е).

КРИТИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ К ДИАЛОГУ

1) Независимо от авторства «Послезакония» необходимо ска

зать, что этот диалог во всяком случае является так или иначе

завершением «Законов». Дело в том, что в «Законах» Платон был

слишком увлечен построением законодательства своего идеаль

ного государства и обоснованием этого законодательства. В этом

диалоге он очень мало касался своей любимейшей темы — теоре

тической мудрости. Ведь тема эта характерна почти для каждого

диалога Платона и тем самым для всего его философского твор

чества. Уже одно то, что в «Послезаконии» рассматривается во

прос о теоретической мудрости, свидетельствует о том, что его

надо считать либо введением в «Законы», либо их заключением,

либо одной из книг этого диалога.

2) Что же это за мудрость? Вполне уверенно, сознательно и

безоговорочно эта мудрость объявлена числовой. Мудростью яв

ляется здесь уже самая простая арифметика, поскольку она есть

учение о числах, а без чисел не может быть никакого расчлене

ния предметов и никакого их объединения, т. е. и никакого их по

знания. Эта мысль уже не раз встречалась в произведениях Пла

тона; и, в сущности говоря, на теории чисел построены важней

шие концепции, содержащиеся в таких основополагающих диало

гах Платона, как «Государство» (VII 521 с — 530 с), «Филеб»

(16 с — е, 17 с — d). «Тимей» (35 Ь — 37 с) и «Законы» (V 746 е —

747 с) . Поэтому здесь нет ничего удивительного, новым же являетс

635

лишь то, что этому посвящен целый диалог и что теория чисел разрабатывается систематически. Число здесь решительно трактуется универсально. Числами объявлены отдельные вещи и предметы, отдельные тела и души, герои и гении, небесный свод и управляющие им боги.

Имеются сведения и о том, что теория чисел — это вообще последняя платоновская форма учения об идеях и что первая платоновская Академия, которую после Платона возглавил его племянник Спевсипп, вначале вообще проповедовала вместо идей учение о числах. На основании разных сведений можно даже реконструировать этот последний период развития платоновского учения об идеях, что мы и сделали в одной из своих ранних работ по античной философии *, назвав этот период аритмоло-гическим. В диалоге «Послезаконие» это выступает с полной очевидностью, так что и вся мудрость, доступная человеку, трактуется как числовая.

Небезынтересно заметить, что в этом диалоге отсутствует даже сам термин idea. Что же касается другого платоновского термина для «идеи», то этот термин (eidos) встречается только один раз, и то в формальнологическом смысле деления на роды и «виды» (990 е). Термин mimema, т. е. «подражание» или «воспроизведение», тоже не имеет в диалоге никакого философского смысла, а имеет смысл либо бытовой, либо художественный (975 d).

3) Можно пойти еще дальше. Во всех, даже самых элементар

ных, учебниках истории античной философии можно прочесть, что

число как первопринцип всего сущего выдвинули еще пифаго

рейцы по крайней мере лет за 200 до Платона. По источникам

можно проследить, как первоначально это число трактовалось у пи

фагорейцев вполне вещественно и материально, как постепенно

его начали отделять от материальных вещей и, наконец, как его

стали понимать в виде созидательного принципа всего сущего.

Впрочем, имеется одно основательное исследование, а именно

Э. Франка, которое доказывает, что развитого учения о числе как

о первопринципе раньше Древней Академии вообще не сущест

вовало. Разумеется, входить здесь в подробности историко-фило

софского исследования было бы неуместным. Но во всяком слу

чае ясно одно: самым ярким и систематическим образом учение

о числе как первопринципе и даже о числовой сущности самой

идеи представлено в творчестве позднего Платона и в Древней

Академии.

4) Можно спросить себя и о внутренней значимости этой смыс

ловой модификации платоновского учения об идеях. Числова

тенденция, повторяем, была у Платона и раньше. Но чем объяс

няется то, что в самый зрелый период учения об идеях эти идеи

вдруг были объявлены числами? Это можно объяснить двумя при

чинами: имманентно-философской, с одной стороны, социально-

исторической и общекультурной — с другой.

То, что платоновская идея трактовалась раньше у Платона как предел содержательной полноты, — это ясно, и об этом много говорилось раньше. Но когда содержательная трактовка идеи была исчерпана, оставалась еще ее структура, хотя и неотделимая от

* А. Ф. Лосев. Очерки античного символизма и мифологии, т. 1. М., 1930, стр. 592—608.

636

содержания, но тем не менее отличимая от него. Подобно тому как у Гегеля качество, дойдя до своей последней полноты, когда уже больше некуда двигаться, начинает дробиться внутри себя самого, откуда и получается уже количество, вполне «равнодушное» к своему качественному содержанию, так и у Платона совершается естественным образом переход от идеи как предельно качественного заполнения к идее как структурно-числовой конструкции. Это завершение платоновского объективного идеализма не может вызывать никакого сомнения; и «Послезаконие» может считаться прекрасной иллюстрацией этого перехода платоновской идеи в платоновское число, хотя, повторяем, и без «Послезакония» мы обладаем достаточным количеством разного рода источников, свидетельствующих об этом переходе.

5) Очень важно и, пожалуй, даже еще важнее не просто имманентно-философское объяснение числового периода в развитии платоновского идеализма, но объяснение социально-историческое.

Следует иметь в виду, что Платон жил и творил в рабовладельческий период человеческой истории.

Точное и научное определение класса дается в марксистско-ленинской теории в связи с определенным состоянием производительных сил и производственных отношений. Общее понятие класса основоположники марксизма-ленинизма считают необходимым специфицировать для каждой отдельной эпохи человеческой истории, для всех социально-экономических формаций и отдельных этапов их развития. Классы получают свою характеристику в связи с социальным развитием народов, в связи с наличием в общественной жизни остатков предыдущих социально-экономических систем и в связи с ростками будущего, а также в связи с весьма гибкими и тонкими видоизменениями исторического развития в различные эпохи. Так, античный раб был не только бездушным механизмом, который приводится в движение рабовладельцем, и не просто домашним животным. Античный раб порою мог быть учителем и воспитателем, мог писать и издавать свои труды. Рабы служили блюстителями порядка, бывали врачами, охраняли личные и общественные ценности и т. д. В эпоху греческой классики основной экономической единицей, по Марксу, был мелкий частный свободный собственник, так что рабы могли здесь играть лишь сравнительно ограниченную роль, к тому же рабовладение развивалось главным образом в Аттике. Подневольные илоты в Спарте и пенесты в Фессалии были не столько рабами, сколько крепостными.

Все эти обстоятельства, и в особенности весьма интенсивные остатки общинно-родовых отношений, смягчали положение раба в античности. Тем не менее внеличностное понимание человека все же является одной из самых глубоких характеристик античного общества. Даже философы, взывавшие к духовной значимости человека, понимали этот дух весьма абстрактно. Как мы видели в «Федре» (247 с — 248 е), Платон говорил с «эротическим» энтузиазмом просто об отвлеченных идеях, взятых в качестве субстанции (справедливость-в-себе, знание-в-себе и т. д.).

Спрашивается теперь, как же античный объективный идеализм в своем классическом развитии должен был понимать свои вечные и божественные идеи, если он их почти лишал конкретного жизненного содержания? Как он должен был квалифициро-

637

вать свои вечные идеи, рассматривая их в виде порождающих моделей решительно для всего сущего? Число, или идея как число, — вот что было последним словом объективного идеализма периода зрелой греческой классики, когда он хотел довести свои пер-вопринципы до предельного обобщения. Ведь число, лишенное всякой качественности или равнодушное к ней, как раз и есть тот первопринцип, который лишен и всякого личностного, и всякого «душевного» содержания. Поэтому весьма характерно, что философия Платона, достигшая своего предельного развития, заканчивалась учением о вечных и божественных идеях как о числах. Подлинная философская мудрость есть мудрость числовая.

Поэтому необходимо отметить, что последнее произведение платонизма периода греческой классики, а именно «Послезако-ние», имеет своей главной темой учение о предельной мудрости как о -мудрости только числовой. Платон остался до последних дней сыном своего века, древнегреческого рабовладельческого общества, и притом в период его зрелой классики.

«Послезаконие» приписывают другу и ученику Платона Филиппу Опунтскому (Diog. L. Ill 37), хотя тот же Диоген Лаэрт-ский (III, 56, 61, 62) упоминает, что крупнейшие систематизаторы наследия Платона (Аристофан Византийский и Трасилл) признавали этот диалог подлинным. Вполне возможно, что Филипп, издавший «Законы» после смерти Платона, был редактором «Пос-лезакония», развивающего две темы «Законов» (VII 818 b — с — о науке, делающей человека мудрым; XII 996Ь — с — понятие о богах) и оставленного Платоном в незавершенном виде.

1 Ср. у Софокла:

Что нам долгие дни! Они Больше к нам приведут с собою Мук и скорби, чем радостей.

(«Эдип в Колоне», 1215—17, перев. С. Шервинского) или:

Не родиться совсем — удел Лучший. Если ж родился ты, В край, откуда явился, вновь Возвратиться скорее.

(там же, 1224-27). — 481.

* Ср. «Тимей» (34 а —36 е) о числовых законах и соотношениях космоса, который есть не что иное, как божество. — 486.

3 Для Платона с его пифагорейскими симпатиями все выра

зимо через число. Ср. т. 3, ч. 1, «Государство», прим. 14 к кн. VIII —

о брачном числе. — 487.

4 Известны «Теогонии» Гесиода, Ферекида Сирского, Эпиме-

нида, орфиков. — 490.

6 Ср. наст, изд., «Законы», прим. 20 к кн. X. — 490.

6 Ср. т. 3, ч. 1, прим. 40, 70 к диалогу «Тимей» о геометриче

ском соотношении элементов и происхождении живых существ. —

491.

7 Ср. «Тимей», прим. 57. — 491.

638

тнт — см. т. 3, ч. 1, прим. 8 прим. 42 к диалогу «Политик». — 492.

9 О Мойрах см. т. 3, ч. 1, «Государство», прим. 29 к кн. X и

т. 1, прим. 82 к диалогу «Горгий». — 492.

10 Ср. «Тимей» (40 с). —492.

11 Ср. «Тимей (40 d — 41 а) — о богах, произошедших от

Земли и Неба. — 494.

12 Противопоставление богов народной религии «богам види

мым», звездам и демонам в «Тимее» (41 а —42 в). —494.

13 О гениях («демонах») см. «Апология Сократа» (27с —е),

«Пир» (202 d — е). — 494.

14 Имеются в виду нимфы вод, рек, источников. — 495.

18 Солнечный и 'лунный год не одинаковы. — 496.

16 Ср. «Федр» (246 Ь, 247 а — с). — 496.

17 Ср. т. 3, ч. 1, «Тимей» (38 с и прим, 52) — об именах богов-

планет. — 498.

18 Имеется в виду Дика — Справедливость. См. «Федр» (249 Ь)

и т. 1, прим. 82, стр. 575, к диалогу «Горгий». — 499.

19 Ср. Гесиод, Работы и дни (383, 571, 597, 609, 615 ел.,

619 ел.) — о Плеядах, Сириусе, Орионе, Арктуре.

О видах движения ср. т. 3, ч. 1, прим. 49, 52 к диалогу «Тимей». — 500.

20 Смешное имя: слово «геометрия» букв, означает «измерение

земли», а на самом деле геометрия имеет дело с фигурами на

плоскости. — 501.

21 Здесь идет речь о стереометрии, имеющей дело с телами

трех измерений. — 501.

22 Ср. учение пифагорейцев о соответствии арифметических

чисел и линий на плоскости, где единица соответствует точке,

два — линии, определенной двумя точками, четыре — плоскости,

определенной четырьмя точками, восемь — трехмерному телу, опре

деленному восемью точками (кубу). — 507.

23 Платон здесь имеет в виду числа 9 и 8: 9 состоит из 6 + 3,

т. е. '/2 числа 6, а 8 состоит из 6 + 2, т. е. '/з числа 6. — 502.

24 Если человек не обладает правильным пониманием, то, по

Платону, ему ничего не остается, как взывать к богу. — 502.

25 Здесь явно учение о восхождении от единичного к общему,

родовому. — 502.

26 Имеется в виду изучение законов космоса, неба, движени

звезд, открывающих человеку мудрость демиурга, как его пони

мает Платон в «Тимее». — 503.

ПИСЬМА

Несколько сот лет идет спор о подлинности писем Платона, которые в античности в основном (I—XIII письма) считались подлинными и стали подвергаться большому сомнению начиная с XVII века. Если английские ученые новейшего времени, в частности Дж. Барнет, признают подлинность этих писем Платона, то французские в этом отношении наиболее радикальны, отвергая их почти все целиком. Среднюю позицию занимают немецкие исследователи (например, У. Виламовиц, Э. Ховальд), признающие

639

подлинность VI, VII и VIII писем на основе большого аналитического исследования стиля и языка Платона.

Во всяком случае при любом скептицизме нельзя пренебрегать устойчивой традицией самой античности и тем фактом, что уже в конце III в, до н. э, Аристофан Византийский включил эти письма в перечень сочинений Платона, признав их подлинность.

Судя по современному состоянию вопроса, доверие к письмам Платона все более укрепляется. Они введены, например, в последний немецкий перевод сочинений Платона О. Апельта.

КРИТИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ К «ПИСЬМАМ»

«Письма» Платона отнюдь не являются философским произведением, но скорее носят биографический характер. Некоторые философские намеки, имеющиеся здесь, мы сейчас отметим.

1) Как мы хорошо знаем из прочих произведений Платона,

основными принципами его философии являются единое (или

благо), ум и душа. С этими принципами Платона мы уже имели

возможность познакомиться (см., например, о едином — RP. VI

508 а — 510 с, об уме — Tim. 29 е — 30 и о душе — в разных местах

и особенно в Legg. X 891 с —899). Что касается писем, то в них

на эту платоновскую триаду имеется только один маловразуми

тельный намек. И говорится здесь, собственно, только о первой

ипостаси: «Все тяготеет к царю всего, и все совершается ради него;

он — причина всего прекрасного. Ко второму тяготеет второе,

к третьему — третье» (II 312 е), Если первое начало из указан

ных здесь еще кое-как характеризуется, то второе и третье ока

зываются только названными, решительно без всякой характери

стики. Поэтому мы и считаем данные слова только намеком на

основную платоновскую триаду.

2) Такой же недоговоренностью страдает еще другое место

философского характера из «Писем» (VII 342 а —е): «Для каждого

из существующих предметов есть три ступени, с помощью которых

необходимо образуется его познание; четвертая ступень — это само

(ayte) знание, пятой же должно считать то. что познается само по

себе (gnoston) и есть подлинное (alethos) бытие: итак, первое —

это имя, второе — определение (logos), третье — изображение

(eidolon), четвертое — знание (epistsme)» (342 b). Из приводимого

тут же пояснения видно, что название предмета есть просто вы

деление его из всех текучих вещей, определение — то, что «состав

лено из существительных и глаголов» (например, окружность —

кривая и замкнутая линия, все точки которой находятся на одина

ковом расстоянии от ее центра), изображение — физическое начер

тание (например, Круга). Познание —ум (noys) и «истинное

мнение» (342 с — е). Что касается пятой ступени, то Платон мно

го говорит о ее усложненности, недоступности обыкновенным

людям, о необходимости специальной философской школы дл

овладения ею и т. д. Но терминологически этот пункт четко не

обозначается. Первые три пункта не требуют специального разъяс

нения, четвертый пункт, пожалуй, нельзя назвать платоновским

термином «эйдос», или «идея», поскольку тут примешивается еще

и «истинное мнение», которое в «Теэтете» (181 b — 201 с) крити

куется в сравнении с чистой идеей. Что же касается пятого пункта,

то это есть либо платоновский умозрительный эйдос, либо, может

640

быть, даже нечто более высокое, а именно то единое, которое охватывает все сущее и само выше всякого сущего и всякого познания. Поскольку письма Платона, вообще говоря, не преследуют философских целей, то здесь нечего и требовать от Платона точных философских терминов. Их можно понимать по-разному, и возможное различие их мы сейчас указали.

3) В другом месте мы читаем (343 Ь —с): «Можно бесконечно долго говорить о каждой из четырех ступеней и о том, как они неопределенны. Самое же главное, как мы сказали несколько выше, это то, что при наличии двух вещей — сущности (on) и качества (poion ti) —душа стремится познать не качество, а сущность (to ti), но при этом каждая из четырех ступеней, к которым душа совсем не стремится, предлагает ей словом и делом то, что легко воспринимается всякий раз ощущениями с помощью определения или указания и наполняет, так сказать, любого человека недоумением и сомнением». Из этих слов явствует, во-первых, что свой четвертый пункт в определении знания Платон понимает больше чувственно, чем умственно, или сущностно, и что, во-вторых, тщательно скрываемый Платоном последний, пятый и самый важный пункт знания, очевидно, есть не что иное, как эйдетическое, идеальное, сущностное познание, которое как раз и не сводится ни к каким чувственным восприятиям. Язык и стиль здесь, несомненно, платоновский, однако выражено все это чрезвычайно кратко и маловразумительно. Впрочем, ведь мы и имеем здесь дело не с философским трактатом, но с письмами.

По-видимому, этим и исчерпывается философское содержание «Писем», состоящих по преимуществу из биографических и исторических сведений.

I

Письмо считают подложным. Автор его, судя но всему, не знает обстоятельств, изложенных в VII письме.

1 В рукописях разночтение: в одних стоит Платон, в других — Дион.

Имеется в виду тиран Сиракузский Дионисий Младший (правил с 367 по 343 г. до и. э.), к которому дважды приезжал Платон. См. подробности т. 1, А. Ф. Лосев, Жизненный и творческий путь Платона, стр. 33—36. — 507.

1 Платон был приглашен Дионисием Младшим в Сиракузы (366 г. до н. э.) для философских наставлений в управлении государством. — 507.

3 Имя вымышленное. — 507.

4 Эврипид, фр. 956 N-Sn. — 508.

6 Фр. 347 adespoton. т. е. принадлежит неизвестному автору. * Фр. 8 adespoton. D. — 508.

И

Письмо относится ко времени между вторым я третьим посещением Сиракуз или после третьего приезда Платона. Составляет, по Ховальду, одно целое с письмом IV, а по О. Апельту, оно примыкает к письму XIII, одинаково с ним рисуя обстановку в Сиракузах.

641

1 Архедем — ученик пифагорейца Архита (VII 339 а—b — упо

минаются оба).

Дион — близкий к Платону государственный деятель, брат жены Дионисия Ст., тирана Сиракуз, на дочери которого он был женат. В 366 г. был изгнан, пытался совершить политический переворот и был убит в результате заговора (353 г. до н. э.).

0 нем см. Плутарх. Жизнеописание Диона.— 508.

2 О Кратисголе ничего не известно^

Поликсен — ученик мегарика Бризона, см. письмо XIII 360 d. Однако Ховальд считает его лицом вымышленным. — 505.

3 В Олимпии проходило празднество в 364 г. до н. э. — 505.

4 Ср. в «Государстве» (VI 489 b — с) о том, что владыки

должны приходить к дверям мудрецов. — 509.

8 Гиерон — тиран Сиракузский (ум, 467 г. до я. э.), известный своим покровительством искусствам и наукам. Его воспел Пиндар, к нему приезжали Эсхил и Симонид Кеосский.%

Павсаний — спартанский полководец, правивший государством до совершеннолетия сына Леонида. Победитель над персами при Платеях (479 г. до н. э.), покоритель Кипра и Византия. Он вступил в конфликт с афинянами, которые заставили его умереть голодной смертью в храме Афины (467 г. до и. э.). — 509.

6 Периандр — см. т. 1, прим. 2 к диалогу «Гиппий больший». — 509.

Фалес — см. т. 1, там же.

Перикл — см. т. 1, прим. 17 к диалогу «Протагор».

Анаксагор — см. т. 1, прим. 28 к «Апологии Сократа» и прим. 19 к диалогу «Горгий».

Крез — лидийский царь VI в. до н. э., известный своим богатством, но побежденный Киром.

Солон — см. т. 1, прим. 55 к диалогу «Протагор».

Кир — персидский царь VI в. до н. э., прославившийся своими государственными реформами, военными победами и простотой жизни. См. наст, изд., «Законы», прим. 29 к кн. III. — 509.

1 Креонт — властитель Фив после гибели сыновей Эдипа. Ти-

ресий — прорицатель. См. трагедии Софокла «Царь Эдип», «Анти

гона».

Минос — критский царь. См. наст, изд., «Законы», вступление к примечаниям

Полиид — прорицатель в Коринфе и Аргосе, потомок Мелампа и отец прорицательницы Манто. Помог Миносу воскресить его сына Главка (Apollod. Ill 3,1—2).

Агамемнон — см. т. 2, прим. 15 к диалогу «Пир», Нестор — см. т. 1, прим. 19 к диалогу «Гиппий больший».

Одиссей — см. т. 1, прим. 54 к «Апологии Сократа». Пала-мед — см. там же, прим. 53.

Прометей — см. т. 1, прим. 34а к «Протагору».

Зевс — см. т. 1, прим. 83 к диалогу «Горгий», см. трагедию Эсхила «Прометей прикованный». — 509.

8 Платон впервые приехал в Сицилию в 389—387 гг. до н. э. —

510.

9 Имеется в виду модель небесной сферы. Ср. Цицерон (De

nat. deor. II, 34, 88) о «шаре, который недавно сделал Посидо-

ний». — 511.

10 Автор письма как проповедник монотеистически понимае-

642

мого демиурга опасается, видимо, навлечь на себя обвинения, которые испытали Анаксагор и Сократ. Его «царь всего» — бог, сотворивший мир по своему подобию; «второе»—вечные идеи, «третье» — душа мира, из которой создаются чувственные вещи. См. т. 3, ч. 1, «Тимей» (28 с, 52 а — Ь). — 511.

11 Дорида из Локр — жена Дионисия Старшего, которую он

взял в жены в один и тот же день с Аристомахой. сестрой

Диона, после смерти первой жены, дочери полководца Гермо-

крата. — 511.

12 Ср. рассуждения автора с критикой мнения «толпы», кото

рую находим в «Апологии Сократа», «Критоне», «Горгий» и дру

гих диалогах. Отсюда стремление Платона создать эзотерическую

науку для посвященных и попытка приписать давно умершему

Сократу, герою всех диалогов Платона, кроме «Законов», многие

опасные в глазах «толпы» мысли. — 513.

13 Может быть, это софист Ликофрон, упоминаемый Аристо

телем. — 513.

14 Филистион — врач при дворе Дионисия.

Спевсипп — племянник Платона, живший в Афинах, и его преемник по Академии. — 513.

15 Возможно, имеется в виду дифирамбический поэт Филок-

сен (Ael. Var. hist. XII 44), наказанный еще Дионисием Стар

шим. — 513,

16 О Гегесиппе ничего не известно. — 513.

17 О Лисиклиде ничего не известно. — 513.

Ill

Письмо, видимо, написано после третьего, и последнего, путешествия Платона в Сицилию (361—360 гг. до н. э.) и перед первым изгнанием Дионисия Младшего из Сиракуз, захваченных Дионом.

1 Имеется в виду посольство к оракулу Аполлону Дельфий

скому. — 514.

2 Платона обвиняли в сговоре с Дионом, которого Дионисий

изгнал в 366 г. перед приездом философа. — 514.

3 Филист, или Филистий, — известный сицилийский историк

и государственный деятель, изгнанный еще Дионисием Старшим,

но затем имевший большое значение при дворе Дионисия Млад

шего. — 514.

4 Построение оправдательной части письма напоминает речь

Сократа в «Апологии»: те же два вида клеветы и два типа обви

нителей. — 515.

6 Дион был изгнан благодаря проискам Филиста в 366 г. до н. э. и жил в Греции до 357 г., когда он овладел Сиракузами (Diod. XVI 6). —5.75.

6 Трудно сказать, о какой войне здесь идет речь, так как с

Карфагеном Дионисий заключил мир, а война с Луканией (Ита

лия) шла очень вяло и была тоже завершена миром (Diod.

XVI 5).

В этом месте речь идет о первом путешествии (366 г.) при Дионисии Младшем, но в общем счете — это второе путешествие Платона в Сицилию. — 515.

7 Коринф был метрополией, основавшей Сиракузы в 735 г.

до н. э. — 517.