Библиотека    Новые поступления    Словарь    Карта сайтов    Ссылки





назад содержание далее

Часть 7.

Поэт, из стихов которого мы позаимствовали вышеприведенные выдержки, когда еще был очень молодым человеком, однажды посоветовал петь и плясать на похоронах друга. На упреки пораженных ужасом и негодующих присутствующих, он ответил: "Не уместно ли радоваться, благодарить и плясать, когда дух человеческий после многих лет пленения в клетке и темнице тела освобождается наконец и летит к тому Источнику, откуда прибыл?"

Джами, другой поэт суфиев, так воспел божественную любовь:

"Созерцал, смотрел столь пристально, пока сам не стал той, которую созерцал. Нет уже ни ее, ни меня, а лишь одно слитное нераздельное Бытие. Все, что не едино, должно страдать вследствие печали разлуки".

"Кто входит в град любви, находит в нем помещение только для Одного и только в Единстве, в Единении".

Омар Хайям, поэма которого "Рубаи" хорошо известна на Западе благодаря переводу Фитцджеральда, много говорил о любви, возлюбленном и любовнике. Но кроме нескольких стихов, приведенных нами в начала этого чтения, Фитцджеральд дает нам мало характерного по этому предмету. Главных мест он не перевел и не использовал, отдавая, по-видимому, предпочтение образным символам "вина". Однако Фитцджеральд все же включил строки, указывающие, что древний Омар понимал доктрину и преподавал философию. Следующие выдержки удостоверяют в этом:

Одни мечтают о мирской славе;

Другие вздыхают об обещанном пророками рае.

Ах, бери наличность и не заботься о кредите,

Не обращай также внимания на отдаленный гул барабана.

(В приведенном четверостишии Омар оценивает одинаково и земное и небесное блаженства, так как оба они преходящи. Он приглашает лишь стремиться к осуществлению Единения с Богом, оставляя без внимания будущие плоскости и состояния, которые представляют собой лишь новые виды преходящего, непостоянного).

"В этот мир, не зная ни "почему", ни "откуда",

Мы, подобно воде, волей-неволей вливаемся.

И из этого мира, подобно ветру в пустыне,

Не зная "куда", против нашей воли, скрываемся".

Гонят нас сюда, не спрашивая "откуда"?

И, не осведомляя "куда", торопят вон отсюда!

О, не одну чашу нужно этого запретного вина

Чтобы потопить воспоминание о такой дерзости!"

*  *  *

"Тогда то, что от Тебя во мне, нечто действующее

За завесой, стало искать

Света во мраке и я услышал,

Как бы извне, – "Мое в тебе ослепло".

*  *  *

"Тюльпан, для утренней услады

Небесным даром винограда, подымается над землей;

Поступай и ты так же, пока не опрокинешь небо

На землю – как опорожненную чашу.

Не смущайся впредь ни человеческим, ни божественным,

Предоставь заботы о завтрашнем дне ветрам.

И запусти свои пальцы в локоны

Стройного как кедр, чудного винограда.

И если вино, которое пьешь, и губы, которые прижимаешь,

Кончают тем, чем все начинается и все замыкается – т.е. "да".

Думай, что ты сегодня то, чем был вчера

И что завтра ты не уменьшишься.

Когда же ангел более темного напитка,

Наконец встретит тебя на берегу реки

И, предлагая тебе чашу, пригласит твою душу

Опорожнить ее – ты не задрожишь".

*  *  *

"Не бойся, будто жизнь, покончив счеты

С твоим и моим существованием, уже не даст подобных нам.

Вечный Саки из своей трубки пустил миллионы пузырей

Таких, как ты и я, – и будет пускать".

*  *  *

"Его тайное присутствие, пробегая как ртуть по венам вселенной,

Избегает всех наших страданий.

Принимая различные образы, все изменяетс

И погибает. – Он один остается".

"Момент угадан, – затем назад за загородку,

В область мрака по окончании драмы,

Которую для развлечения в Вечности,

Он сам придумывает, ставит и ею любуется".

*  *  *

"Мы не что иное, как подвижный ряд

Волшебных теней, стройные образы, скользящие

Вокруг солнца – этого фонаря, зажженного

В полночь Хозяином представления.

Мы лишь беспомощные игрушки, которыми Он играет

На шахматной доске дней и ночей.

Туда и сюда он движет нами и бьет, и убивает;

И кладет по одиночке обратно в свой чулан.

Мячик вовсе не спрашивает – да или нет;

Туда, сюда он мчится, куда швырнет его игрок.

И Тот, кто кинул тебя в пространство,

Он знает обо всем – Он знает, Он знает!"

*  *  *

"А я знаю вот что: загорится ли во мне

Истинный свет любви, или гнев меня снедает,

Одна вспышка огня, захваченная в таверне,

Лучше совершенно потерянной во храме".

Эти стихи дают представление о древнем Омаре, в котором так тесно переплелись и любовь, и печаль. Надежда и вера в рок, как близнецы, поделили его душу. Недоверие к философским умозрениям всегда побуждало его искать вино учения суфиев, которое приводит к опьянению божеством. Жизнь для него была лишь "игрой, которую Он разыгрывает на шахматной доске дней и ночей". Освобождение исходит только от "винограда, винограда!"

Мы заглянули в пропитанную благоуханием цветов страну персидского суфизма. Мы надеемся, что цветы, сорванные в саду роз, не завянут за время пути к вам, читатель. Мы надеемся, что тернии ствола не помешают вам увидеть красоту цветка. Пусть до вас достигнут и соловьиные трели.

Мы не будем указывать ни на точки соприкосновения, ни на разногласия между учениями суфиев и внутренними учениями философии йогов. Изучив и то и другое, вы легко сделаете это сравнение сами. Вы укажете место, где суфизм вытекает из общей ветви мыслей, и направление, в котором он отклоняется от нашего собственного ствола истины.

Вы будете в состоянии анализировать идею суфиев, отделив их замечательное представление о вечно лучезарном Едином и выражение любви к нему от роковых черт пессимизма, фатализма и веры в "мировой балаган", где все лишь театральная сцена и марионетки на веревочках, который дергает "Хозяин балагана". Вместо этого, вы должны понимать вселенную как постоянно развивающееся проявление Единой Жизни, подчиненной Единой Воле, под руководством Единого Разума и оживленной Единым Духом. Вселенная движется ко все большим и большим высотам и все более чистым выражениям божественной воли, согласно божественным предначертаниям. Ни мы, ни Омар не знаем, в чем заключаются эти предначертания. Мы должны удовлетворяться лишь ответом: "Он знает, Он знает!"

Особое послание (8) йога Рамачараки

На этот месяц мы приглашаем вас прослушать вот эти, привнесенные издалека мелодии, исходящие из арф духовной Истины и наигранные умелыми пальцами индийских мудрецов:

"Истина охватывает все реальное сознание и, охватывая его, объединяет деятеля, дело и свидетеля дела; актера, действие и зрителя; мыслящего, мысль и мыслимое; живущее, жизнь и свидетелей превратностей жизни. Как люстра в театре освещает своими лучами зрителей, актеров, театр и сцену, всех в равной мере и в один момент, и как та же люстра продолжает проливать свой свет, когда все зрители и актеры уже удалились, – таково отношение и Истины ко вселенной".

"Ты не увидишь Видящего твое зрение; ты не услышишь Слышащего твой слух; ты не умыслишь Мыслящего твои мысли; ты не узнаешь Познающего твое знание. Нет, этого не будет, пока ты не превзойдешь все смертное и не дойдешь до знания, что ты – То".

"В тебе – твое реальное Я, Истина, всепроникающая Все; остальное все смертно, обманчиво, ничтожно – не истина. Истина есть невидимый Зритель; неслышный Слушатель; немыслимый Мыслитель; непознаваемый Всезнающий. Вне Истины нет никакого другого Зрителя, нет другого Слушателя, нет другого Мыслителя, нет другого Всезнающего. Истина есть То, твое реальное Я, всегда бессмертное, всегда сущее, вездесущее, всесильное, всезнающее; – все остальное смертно и не реально".

"Познайте вы одно! Познайте все! Все есть Единое; единое есть Все. В начале безначалия было лишь Единое. В конце бесконечности есть лишь Единое. Начало и конец едины и тожественны, и обоих нет. Истина – все то, что есть, что когда-либо было и что когда-либо будет".

"Брахма, Индра, Праджапати и все второстепенные божества, все пять элементов, все, что дышит, движется, или взлетает, или что стоит прочно и недвижно – все это существует посредством мысли, зависит от мысли, пребывает в мысли, -- мысли Единого. Иначе их нет вовсе. – Единое же не зависит ни от чего, ни даже от мысли, потому что все, и сама мысль, исходят от Него".

Вот наше размышление на следующий месяц:

Истина всегда пребывает внутри нас.

Кто осознает эту истину,

становится господином своей Жизни.

Чтение IX

РЕЛИГИИ ИНДИИ (Часть 1)

Индия была всегда страною религий. Из ее источников берут начало все те ручьи, которые разлились, затем, по иным отдаленным странам и получили там новые названия. Родина же их так основательно теперь позабыта, что отрицают даже связь этих новых течений со старыми, неведомыми ныне, их истоками. Современное сравнительное изучение религий привело к исследованию и этих великих религиозных учений и показало, что чуть ли не все существующие выдающиеся религиозные идеи родились в сознании индусов много веков тому назад. И даже тогда, когда тот или иной поток религиозной мысли кажется как бы внезапно вырвавшимся из недр земли и потому непохожим на прочие течения, даже тогда тщательное исследование приведет к тому месту, где индийская река скрылась в подземном русле и затем незаметно вышла снова на свет и течет теперь в новом краю под новым названием.

Различные философские системы, главнейшими из которых являются шесть великих систем Индии, построены на единой основной философской идее, с которой мы познакомились во втором и следующих за ним чтениях. Эти шесть философских систем, с их подразделениями, проникают собою все формы религий в Индии, отдавая предпочтение той или иной из них; причем некоторые из систем носят эклектический характер и черпают родственные им идеи из той или другой религиозной школы; все эти системы надо рассматривать однако лишь как толкование одной основной философской системы. Итак, вы видите здесь удивительное единство между индийскими философией, религией и мышлением, – единство, которое можно объяснить только признавая происхождение их от одного и того же корня, при наличии единого, основного, объединяющего их принципа. Работа индийских учителей разного периода была в высшей степени совершенна. Несмотря на последующие бесчисленные расчленения и подразделения первоначальных доктрин, теории древних учителей просуществовали пятьдесят веков, служа общей базой, общим фундаментом, заключающим в себе основные элементы всякой философии.

Индийское мышление всегда склонялось к тому, что истина не боится ни изучения, ни споров, ни критики. Поэтому люди, предлагавшие народу философские или религиозные учения, всегда бывали приветствуемы в Индии при том условии, конечно, что такие миссионеры или такие реформаторы умели и сами относиться с должной терпимостью к вероучениям и мнениям других. Индия почти не знала религиозных преследований. Современный средний индус ничего так не ценит, как возможность вести философский или теологический диспут с человеком, оспаривающим выставленные им положения. В крохотных деревушках народ охотно собирается послушать проповедника, но так же охотно перейдет к тому, кто сумеет остроумно и смело критиковать высказанные взгляды. Эта древняя раса обладает той врожденной интуицией, которая говорит, что различные доктрины представляют собой только разные точки зрения, различные изложения единой великой истины, на которой они основаны. Наиболее распространенный в Индии афоризм гласит: "Истина одна – люди же называют ее многими именами".

Итак, мы находим в Индии бок-о-бок как представителей всех шести великих философских систем с их подразделениями, так и бесчисленные религиозные культы и секты с их сложными и разнообразными доктринами: школы агностиков, т.е. признающих истину непознаваемой; скептиков, чья задача заключается в том, чтобы отрицать все то, что провозглашают другие, не предлагая в то же время своей теории; школу "чарваков", т.е. материалистов, учение которых близко приближается к учению их западных единомышленников; школу представителей буддизма, вымирающего в центральной Индии, но насчитывающего все же около десяти миллионов последователей и Бирме и смежных с ней областях, а также в Гималаях и Тибете. При этом представители всех этих учений не делают попыток ограничивать деятельность своих соперников, относясь с уважением и к тем мнениям, которых они не разделяют. Индия никогда не посылала своих религиозных реформаторов и еретиков, в награду за их энергию, на эшафот, не сажала на кол, не распинала на кресте, не ввергала в темницы. И это в то время, когда магометане проповедовали мечем и копьем, уничтожая неверных, как саранча уничтожает зерно на полях; когда христиане, вопреки заветам Христа, преследовали ересь и схизму, прибегая к самым ужасным способам... Даже в наши дни, когда на Западе существуют настоящие "департаменты", поставившие себе целью "охоту" за ересью, "языческая" Индия утверждает полную свободу религиозной совести и обрядов, и на протяжении многих веков своей истории встречает провозвестников новых истин не мечем, огнем или виселицей, а аргументацией, свободным обсуждением, честной мыслью и дружеским соревнованием.

Названия "индуизм" и "брахманизм" никогда не употребляются индусами для обозначения их общей религии в ее многочисленных формах. Название "индус" было дано населению Индии персами и греками по имени реки, называющейся "Синду" или "Инд". Уроженцы Индии сами называют себя арийцами или ариями – таково истинное название их расы. Они отклоняют также термин "брахманизм", каким миссионеры окрестили их религию, производя это название от слова "брамины" – местные священники. Индусы считают, что эта их религиозная система существовала ранее каких бы то ни было священников, и, будучи божественного происхождения, не имеет ни основателя, ни особого символа веры, ни центрального духовного авторитета. Всеобщая религия индусов называется ими "Арья-Дхарма" или "система арийцев", или "Санатана-Дхарма", что значит – вечная система. Термин "санатана" и есть общее название для всей системы.

Санатана отличается большой терпимостью и широтою взглядов. Под ее кровлей обитает несчетное количество противоречащих друг другу сект, совершающих в ее храмах свои богослужения. Действительно, нередко можно видеть, как последователи дюжины и более сект молятся в одном и том же храме или каком-либо ином священном месте. Чувство, общее всем индусам, состоит в том, что все они поклоняются одной и той же "Бесконечной Реальности", проявленной в какой-либо форме или символе, и в силу общности этого чувства среди индусов нет тех жестоких религиозных споров, какие, с сожалением, приходится наблюдать в других странах Востока и Запада. В Индии человек, признающий Веды источником божественной истины и не оспаривающий основные религиозные принципы, принят всюду как собрат по вере. Тем не менее, буддисты и "джайны", если и не преследуются, то все же считаются чуждыми единой вере, магометанин рассматривается как "чуждый вере", а христианин – как благонамеренный (в случае, если он действительно таков) последователь "ненаучной веры", возникшей на основе первоначального чистого учения Иисуса Христа, к личности которого каждый образованный индус питает глубокое уважение, считая Его великим духовным Учителем и "просветленной душой". Признавая также и Будду Аватаром, божеством, индусы смотрят с грустью на самый буддизм, считая его в настоящем состоянии выродившимся в сравнении с подлинным учением Гаутамы. К иудейскому вероучению индусы относятся с уважением, но признают, что религиозные идеи евреев имеют мало общего с их верованием из-за той узости взгляда, согласно которому Иегова есть божество лишь "избранного народа", божество расы, а не мировое, всеобщее божество. Парсы, последователи учения Зороастра, – огнепоклонники, и в религиозном отношении имеют мало общего с индусами.

Интересно проследить по древнейшим памятникам письменности возникновение и развитие санатаны, или "Вечной Религии". Учение ранних Вед носит на себе особый двойственный характер. Ему родственны и монизм, и политеизм. Первый выражается в вере, что существует лишь Всеединое во всем; второй же является как бы внешней формой пантеистического учения, допускающего обожествление видимого мира в бесчисленных его олицетворениях и многобожии. Одновременно с учением о Едином, осеняющем и оплодотворяющем все, существует еще обширная мифология с ее богами, олицетворяющими силы природы, и другими невидимыми существами, что указывает на определенную ступень в религиозном развитии расы. Внимательный исследователь индийской религии придет к заключению, что внутреннее, монистическое учение, унаследованное арийской расой от предшествующей, создавшей ее цивилизацию, есть достояние немногих и что большинство и до настоящего времени еще не подготовлено к восприятию этого взгляда. Но хотя народные массы и остаются погруженными в поклонение силам природы и богам мифологии, немногие, обладающие истинным знанием, стараются пролить свет этого знания в умы народа посредством методов воспитания, практикуемого при обучении детей, и путем символов. Благодаря этому заметно возрастает в народе стремление к таким учениям, которые говорят о Едином.

Даже в древних гимнах Ригведы можно найти многочисленные упоминания о Чем-то, стоящем выше богов, – о Боге богов, однако без каких-либо попыток объяснить или толковать эти намеки; это есть только стремление внушить народу идеи, что существует Некто, царящий над богами их мифологии, какая-то мировая Сущность, от которой произошло все, и даже боги.

Древние арийцы были радостными, счастливыми, беспечными язычниками, повседневная жизнь которых напоминала жизнь древних греков. Они наслаждались радостями жизни: ели, пили и развлекались, стараясь получить как можно больше радостей от каждого преходящего мгновения не в силу гедонистических рассуждений, но вследствие чисто животной радости бытия. Их боги, подобно богам античной Греции, были очень похожими на них самих и не требовали от своих почитателей ни глубоких размышлений, ни особенных правил поведения или бесплодных споров о морали. Было вполне достаточно одного жертвоприношения, чтобы умилостивить богов и ожидать от них дарования просимых благ. Такое богопочитание, в соединении с подчинением требованиям правителей и исполнением примитивных общественных обязанностей, исчерпывало собой всю внутреннюю жизнь древнего индуса.

Но, мало-помалу, в народе стало пробуждаться сознание ответственности за будущее, обусловленное настоящим, и это сознание начало постепенно вытеснять первобытную веру в будущую жизнь – путем метемпсихоза. Идея о неумолимом законе кармы внедрялась в религиозную мысль, без сомнения, учителями, открывавшими истину постепенно, насколько она могла быть воспринята массой. Затем давалось разъяснение сансары, или цикла последовательных существований, ниспосланных не для наслаждений, но как некоторое несчастье, предназначенное людям неисповедимым промыслом, и вследствие этого жизнь начинает рассматриваться как "бесплодная долина, заключенная между вершинами двух вечностей", долина страдания, горя и боли, из которой поэтому следует горячо желать выхода. Отсюда и происходят те грустные ноты пессимизма, которые звучат в философской и религиозной мысли индуса, столь отличной уже теперь от прежнего языческого (сходного с греческим) понимания жизни, смерти и возрождения. Словно какой-то могучий учитель повернул индуса лицом к пессимистической стороне существования, и последняя так очаровала его своим ужасом, что он оказался не в состоянии отвести от нее своих глаз и не заметил обратной стороны истины – истины оптимизма. Некоторые из изучающих индийскую религию подозревали, что этому внезапному изменению взглядов целой расы индусы обязаны какому-либо чужеземному влиянию, но другие приписывают такой перелом тому обстоятельству, что кто-либо из учителей открыл один из заповедных аргументов, содержащих изложение "тайной доктрины", народу, не подготовленному еще к тому, чтобы принять, усвоить и понять новое учение.

Не идея метемпсихоза так сильно повлияла на природу этого древнего народа, всегда веровавшего в повторные рождения, но это сделал так несоответственно подчеркнутый закон кармы, который подавил индусов собой. Сансара была представлена народу в виде беспощадного космического механизма, приведенного в действие по неведению или ошибочно пущенного в ход изначальными силами. И вот, в колесах этого механизма запутался пойманный ими народ, запутался почти без возможности освобождения. Это-то и привело к идее о "проклятой" дурной карме, неистощимой, не довольствующейся настоящим существованием человека, тяготеющей над сознанием последнего как неоплаченный счет и производящей все новые и новые зародыши новой кармы, и т. д., и т. д., так что душа человека привязана навеки веков к колесу причинностей, или сансаре, и человеку оставлена лишь "тень случая" к освобождению.

И вот эта доктрина, во всей ее безнадежной суровости, внедрилась в душу первобытного народа, неподготовленного как к философскому ее пониманию, так и к тому, чтобы вырвать плевелы "полуистин", растущих среди ее цветов. Это учение оказалось для индусов столь же суровым законом, как и закон причинности, преподанный много столетий спустя Гаутамой Буддой. От него не было освобождения – "как в стаде из тысячи коров теленок находит свою мать, так содеянное однажды найдет и последует за содеявшим его", говорят писания. Здесь-то мы и находим корень учений о "желаний", учений, заново преподанных впоследствии Гаутамой Буддой. Желание есть корень зла и считается происшедшим от авидьи – неведения, которое есть зерно зла. Поэтому сансара, или цикл существований, считается возникшим из авидьи, или неведения, которое вползло во Все и затемнило его мудрость. Это было началом индийской идеи о майе, или иллюзорности феноменального мира. Затем следует другое учение, гласящее, что посредством видьи, мудрости, цепи сансары могут быть уничтожены. Понятно, что народ, воспринимающий подобные учения, должен был относиться серьезно к жизни и стремиться к мудрости, для освобождения себя от сансары.

Ван-Дейссен дает следующее сжатое изложение идей, заключающихся в учении о сансаре и освобождении от нее:

Жизнь есть искупление дел мыслей и поступков, совершенных в предшествующем существовании, и это искупление (абсолютно соответствующее как своей продолжительностью, так и своим качеством, всему совершенному человеком раньше), выполняется всем тем, что проявляется в новой жизни, что в свою очередь создает новую карму, требующую нового, соответственного себе, искупления в последующем существовании. Таким образом, подобное искупление и согласованность прошедшего, настоящего и будущего напоминает собою работу часового механизма, который заводит себя своим же собственным ходом. И так продолжается до бесконечности, пока не появятся мудрость и знание, возникающие не в силу каких-либо заслуг, но проникающие в сознание в силу своего сродства с последним. Мудрость и знание разлагают сансару, или жизнь, на ее внутренние, сокровенные элементы, и, сжигая семена содеянного, делают таким образом невозможным на будущее время возобновление повторных рождений в сансаре.

*  *  *

Не удивительно, что подобное одностороннее изложение истины произвело глубокое влияние на индийскую расу и окрасило в специфический цвет религиозные идеи этого народа. И надо было пройти еще многим векам, прежде чем более возвышенное философское мышление смогло отделить зерна от плевелов, смешанные в этих учениях. Никогда индийский народ не воспринимал религиозной доктрины, столь побуждающей к страху и отчаянию, как эта жестокая идея сансары без какого-либо облегчения, приносимого ее философским разъяснением. В сознании этого первобытного народа, естественно, должно было возникнуть представление о том, что дьявол, более могущественный, чем все их боги, спустился к ним с ясного неба, так как даже сами боги подчинены Высшему Закону и должны действовать лишь в качестве его управителей и исполнителей его предписаний. Но со времени начала периода, наиболее ясно отмеченного Ведами, религиозные идеи индусов изменились: исчезло язычество, а за ним последовала и жизнь, подвластная закону сансары.

*  *  *

Но на религиозное сознание индусов проявилось воздействие и других влияний. Среди несвязных мифологических учений Индии стало настойчиво звучать провозглашение одной основной истины, истины о Едином над всем и во всем, которое было одновременно Все. Таким образом, пока еще туманная и неясная, идея о Брахмане начала укрепляться в сознании индусов, стремясь затем занять преобладающее положение. Учение о Брахмане не свергло еще прежних богов: поклонение им все еще продолжалось и все еще создавались новые боги, но Брахман явился зиждущим началом, создавшим и богов, и людей, – вся вселенная происходит из Его бытия. Брахман рассматривался как мировая душа, или Дух вселенной. Брахман вернулся опять к арийцам, позабывшим о Нем в их долголетних скитаниях из страны прежней цивилизации, и с тех пор идее о Едином, бесконечном, вечном, абсолютном Бытии – Разуме – Могуществе уже не покидала более арийское сознание в Индии. Индийский народ не сразу поднялся на высоту полного осознания этой истины; как целая раса, он не вполне поднялся до этой идеи и посейчас. Но теперь совершается непрерывная эволюция, ведущая к пониманию этой великой истины, которая является основой всякой истины, – того единства, той сущности монизма, к которому, неизбежно и неизменно, приводят человеческая мысль и умозрение.

Теперь мы попытаемся проследить тот путь, по которому шло дальнейшее развитие этой, едва только усвоенной индийским сознанием идеи об Абсолютной Истине постольку, поскольку идея эта выявляется в религиозных формах и школах, подобно тому, как уже раньше мы рассмотрели тот же вопрос в связи с учением индийских философских школ.

При этом надо иметь в виду, что хотя индийские философские и религиозные системы смешиваются, сливаются и срастаются друг с другом, так что между ними не существует каких-либо определенных граней, тем не менее их можно рассматривать как две стороны человеческой мысли.

*  *  *

Как мы уже говорили, "боги" и сверхъестественные существа, которым поклонялись древние народы Индии на заре их религиозного развития, представлялись индийскому сознанию в виде существ, сродных духам природы, т.е. это были олицетворенные и обожествленные силы природы. Так, в древних Ведах мы находим сказания об Даяусе-Питре "отце-неба", сопровождаемом Притхиви – "матерью-землей", об Ушасе, или "богине-заре", Сурье – "боге-солнце", Вайю "боге-ветре" и Агни – "боге-огне". Существовал еще Индра, древнейшее представление о котором было как о "боге грома и молнии", т.е. Индра соответствовал Зевсу и Юпитеру древних греков и римлян, но с течением времени представление о характере этого бога менялось и значение его постепенно увеличивалось, пока, наконец, он не занял первое место в пантеоне древнеиндийских богов и не стал рассматриваться зачастую как "Царь богов". Мы находим также у индусов частые обращения к Варуне – "богу-небу", чьим глазом было пылающее солнце и который вырос со временем в великого бога, управляющего законами природы и надзирающего за нравственностью людей. Существовал еще Сома, бог перебродившего напитка, соответствовавший Вакху или Дионису, с тем отличием, что поклонения ему были гораздо скромнее дионисийских вакханалий; сок растения "сома" употреблялся индусами только при жертвоприношениях и религиозных церемониях. Сок сомы был также нектаром, священным напитком древних индийских богов. Индре приписывалось особенно частое употребление этого напитка, которым он укреплял свой пылкий воинственный нрав, делавший его столь популярным божеством в таком воинственном народе, каким были древние индусы.

Древний индийский пантеон насчитывал до тридцати трех популярных и наиболее почитаемых богов и бесчисленное количество полубогов, малых богов, демонов и духов природы, большая часть которых, как возникшие из того же источника путем олицетворения сил природы, напоминали греческих божков. Среди них существовал хорошо известный Яма – "бог смерти". Это был первый умерший человек, ставший поэтому божеством. С течением времени становится заметным какое-то особое стремление к слитию идей о двух или более богах в одного и к перенесению с одного божества на другое их особенностей и свойств. Это направление постепенно усиливалось и развивалось, пока, наконец, различия между богами не стали настолько туманны, что народ начал глядеть на них как на проявления или олицетворения некоего единого божества; таким путем основные идеи индийского пантеизма становились определеннее и яснее как по своему содержанию, так и по форме.

Мало-помалу меньшие божества исчезли, и от большинства их остались только одни названия. Брамины, каста священников, стали присваивать себе все больший и больший контроль над верованиями, все настойчивее и настойчивее проводить в массы свои собственные учения, сводя распространенные верования в определенную систему и объединяя в одно целое содержащиеся в них идеи. С развитием пантеистического представления природа и назначение богов изменились. Индра, лишившись значительной части своего устрашающего могущества, стал царем потустороннего мира, царства богов. Варуна сделался владыкой океана и т. д.; и по мере роста пантеистических идей индийской расы многие меньшие боги затмились другими более важными.

Постепенно идея Брахмана, верховного Я всей вселенной, стала занимать первенствующее положение и среди народных масс, т.е. стала такой же истиной, какой она была издавна для философов и священнослужителей. Соответственно этому и бог Брахма, олицетворение Брахмана, стал пользоваться большей популярностью. Брахма начал рассматриваться как творческое божество, похожее на греческого Демиурга, или божественного посланника верховной сущности, призванного к творчеству видимой вселенной и человека; Брахме давались также и другие названия: Праджапати и Хираньягарбха. Но Брахма не вытеснил окончательно прежних богов. Некоторые из них, как например Индра и Варуна, остались, но признавались божествами подчиненными Брахме.

Затем начала яснее развиваться идея индийской троицы, состоящей из Брахмы, Вишну и Шивы, трех сущностей, являющихся тремя видами Единой Верховной Сущности. Брахма рассматривался как творческое начало троицы, Вишну охраняющее, и Шива – разрушающее. Проявление этих трех начал и создало жизнь вселенной. Эта идея троицы никогда не покидала индийский ум, хотя и подверглась изменению с усилением поклонений Вишну и Шиве. Секта, придерживающаяся поклонения Вишну, равно как и секта, поклоняющаяся преимущественно Шиве, считали, что каждое из их божеств и есть верховная сущность, от которой исходят остальные два божества троицы. Но первоначальное возникновение идеи троицы, остающейся основной частью индийского религиозного миросозерцания, следует отнести к очень отдаленному времени. Это доказывают многие древние скульптурные изображения, как, например, знаменитая скала в Элефанте, на которой троица изображена с общим туловищем и тремя растущими из него головами.

Начало преобладания Вишну и Шивы – этих двух основ индийской троицы – можно проследить в Ведах. Уже в древних Ведах мы находим указания на Вишну и Рудру (второе божество то же, что и Шива). С самого начала Вишну изображается как благосклонное божество, исполненное доброты, любви и правды, а также стремления к порядку и миру, причем символом его было движущееся солнце. Рудра (Шива) представляет собой начало разрушения и ссоры, обладает недоброжелательным и – мстительным характером, но в то же время склонен к умилостивлению и лести, за что награждает своих почитателей милостями: благосостоянием, здоровьем и т. п. Символом его была буря. Такие представления о Вишну и Шиве как о добром и злом духах, вполне соответствуют старым как мир, свойственным, в определенный период духовного развития, всем народам и всем религиям, – идеям Бога и дьявола.

Представление о Вишну как о боге правды и доброты было в высшей степени распространено в народе, и хотя в начале многие из индийских служителей были против этой идеи, однако по мере ее распространения, вынуждены были признать и санкционировать ее своим авторитетом. Вишну считался многими не только главенствующим началом троицы, но со временем представление о нем возвысилось до такой степени, что он стал отождествляться с верховной сущностью, и идея Брахмана в глазах народа утратила свое первоначальное философское значение: сам Брахман стал рассматриваться как "природа Вишну", а Вишну как Единый Бог. Но эта идея единобожия была более чем монотеизмом. Она была пантеистична, так как Вишну были приданы свойства и природа Брахмана и он явился той реальной Сущностью, чья эманация создает всю вселенную с ее индивидуальными душами. Иными словами, Вишну стал олицетворенное То.

Но наряду с поклонением Вишну нарастал другой культ, другая религиозная школа, также исполненные правоверного индуизма и также признанные и санкционированные. Это была школа поклонников Шивы, прежнее имя которого, Рудра, вышло из употребления. Шива был прямой противоположностью Вишну, охранителю начал и любящему покровителю своего народа. Он олицетворял собой разрушительное начало, – бога изменения и распада. По словам Лайэля: "Шива – это то первое, непосредственное впечатление, какое человек получает от общения с природой, впечатление безжалостного, бесконечного изменения. Шива – разрушитель и восстановитель различных проявлений жизни. Он обязан наблюдать за всем живущим; ему подвластен тот непрерывный круговорот рождений и смертей, которым вечно обновляется вся природа. Символическими эмблемами его свойств являются смерть и человеческое желание. Он управляет приливом и отливом одухотворенного существования. В лице Шивы, мы имеем тесное соединение двух первоначал: борьбу жизни с угрожающими ей силами. Он наполняет образами, эмблемами и аллегориями весь процесс развития природы, проявляясь в неумолимом законе попеременного торжества жизни и смерти – в бесконечном круговороте неразрушимой жизни.

Под своим первоначальным именем Рудры, Шива считался жестоким и наводящим ужас демоном гор. Он обитал вместе со своею невестой Парвати в уединенных ущельях Гималаев, окруженный полчищем подвластных ему дьяволов, демонов и духов разрушения, предаваясь шумным пирам; его напуганные последователи должны были поэтому искать его милостей путем жертвоприношений, лестью и поклонениями. Как символ производительной силы природы, он носил знак лингама, мужского производительного органа; как представитель злобного могущества, он носил ожерелье из двух сросшихся змей – ужасного существа, предназначенного вызывать ужас и побуждать к умилостивительным жертвоприношениям. По ночам он посещал могилы и кладбища, в сопровождении подчиненных ему дьяволов. Из желания умилостивить страшного Шиву возникли многие жестокие пытки, которым подвергают себя индийские аскеты. Но, несмотря на свои злобные и страшные свойства, этот устрашающий бог привлекает к себе много поклонников, относящихся к нему с такой же величайшей любовью и преданностью, с какой последователи культа Вишну относятся к своему благожелательному богу. Странное психологическое явление в индийской религии представляют собой та любовь, та преданность и то обожание, с какими относятся последователи некоторых низших культов к Шиве, изображаемому нагим, с горлом синего цвета и красной или синевато-белой кожей, с тремя глазами и намазанными коровьим навозом бровями. Без сомнения, поклонение Шиве, в низших своих формах, есть утонченная форма поклонения дьяволу. Но в культе Шивы существует и более возвышенная сторона, как мы это увидим дальше, когда дойдем до рассмотрения различных сект.

Рядом с культом Шивы вырос близкий к нему культ Шакти. Шакти – это термин, принятый для обозначения начала космической энергии, или принципа активного проявления жизни во вселенной, противоположного началу бытия. Эти два начала олицетворяются в следующих образах: Шива представляет собой бытие; невеста Шивы, известная под именем Парвати (или Ума, Гаури, Тара, Кали, Дурга), есть Шакти, или творческая энергия. Последователи посвященного ей культа носят название секты шактиев. Бог Шива – мужчина, богиня Шакти – женщина. Культ заключается в поклонении женскому началу во вселенной. Шакти делятся на две школы, а именно: 1) Дакшиначарьев, или "следующих правым путем", которые поклоняются как Шиве, так и Шакти, т.е. как женскому, так и мужскому началам божества, причем отдают предпочтение разрушительнм и устрашающим аспектам своего бога. 2) Вамачарьев, сосредоточивающих свое поклонение исключительно на женском и материнском образах божества, за что эту школу обвиняли в стремлении установить фаллический культ. Древние таги и представители иных ужасных индийских культов принадлежали к выродившимся сектам культа шактиев. Но такова уж странность индийского ума: среди шактиев находятся многие, которым образ богини представляется идеальным образом "матери вселенной или природы", и которые обставляют служение ей прекрасными церемониями и ритуалами, носящими наиболее идеалистический характер, как мы это сейчас увидим.

Влияние буддизма ясно сказывалось еще целые века по смерти его основателя Гаутамы Будды и наложило свою печать на многие религиозные и философские учения в Индии. Следуя непосредственно за влиянием культов Вишну и Шивы на ортодоксальное священство, побудивших последнее пересмотреть и изменить первоначальные идеи и освященные авторитетом учения, доктрины Будды еще более потрясли основания жреческого авторитета и сделали общеиндийскую религию еще более широкой, терпимой и универсальной. Буддизм вернул прежнее древнее уважение к жизни животного и привел к уничтожению кровавых жертв. Буддистская идея всемирного братства ослабила грани, разделявшие народ на касты, и сделала возможным распространение религиозного знания в низших кастах, которые раньше были отстранены от просвещения и довольствовались лишь крохами, падавшими со столов высших каст.

Однако в конце концов брамины вернули себе утраченную ими прежнюю власть, и хотя их собственные идеи изменились под влиянием буддизма, тем не менее им удалось мирным, но решительным путем стеснить буддийских религиозных учителей и буддийские культы до такой степени, что теперь в Индии осталась только тень буддизма, как, например, в центральной части Индии, где народ не имеет никакого представления о буддизме. Подобное же давление испытали на себе и джайнисты, культ которых был частью общего буддистского движения, хотя и независимого от него. Джайны более или менее сопротивлялись браминам, но в конце концов были вынуждены покинуть свою первоначальную позицию, и теперь на них смотрят в Индии скорее как на современных раскольников, чем как на последователей иноверческого учения.

Все это привело к тому, что в Индии существует теперь всего только две великие религиозные школы: 1) вишнуиты или вайшнавы, которые поклоняются Вишну, и 2) шиваиты или шайвы – поклонники Шивы, культ которых заключает в себе и культ шактиев – поклонников женского начала Шивы. Несмотря на то, что существует немалое количество "бродячих культов и сект", стоящих вне этих двух великих подразделений индийской религии, большинство их, как высоких, так и низких, как процветающих, так и приходящих в упадок, можно подвести к тому или другому культу, или к той или иной школе. В следующем чтении мы познакомимся с этими культами в том виде, в каком они существуют теперь, со всеми их многочисленными подразделениями и характерными особенностями каждого из них. Но раньше этого проследим развитие этих двух школ, начиная от древних времен вплоть до настоящего их состояния, главным образом с точки зрения влияния на них философской мысли в Индии и тех ее проповедников, которые двигали в стране религиозное и философское мышление.

В то время как развивались культы Вишну и Шивы, а школы буддизма и джайнизма возвышали и направляли верования масс, умы Индии чисто философского направления также не оставались бездеятельными. В Индии было немало таких умов; они придерживались основных начал учения о Брахмане как о Едином Верховном Бытии, и внутренних учений, содержащих идею о Том. Упанишады изучались как никогда ранее, и количество их, благодаря великим учителям, значительно увеличилось. Философы двигали вперед учения пантеистического монизма в направлении системы веданты, и система санкхья приобрела много последователей. Особенно важны были труд и влияние Шанкарачарьи, великого систематизатора веданты, жившего в восьмом веке по Р.X. Он восстановил эту систему в ее прежней мощи и основал школу адвайтистов, антидуалистов. Эта школа строго держалась идеи Брахмана, или Того, как абсолютной Реальности, считая все существующее вне ее за майю – иллюзорную феноменальную вселенную. Брахман признавался единой истиной, и индивидуальный атман, или дух, отождествлялся с Брахманом. Вишнаиты (или вайшнавы), поклонники Вишну считают Шанкарачарью принадлежащим к их школе, и его сочинения как бы подтверждают это, но тем не менее он, по-видимому, объединился с шайвами, поклонниками Шивы, в общей борьбе с буддизмом и джайнизмом. В самом деле, обе школы и вайшнавов, и шайвов могут без малейшего колебания принять учения веданты путем простого отождествления их божества с Брахманом, или Тем.

В двенадцатом веке по Р.X. появился Рамануджа, другой великий учитель веданты. Не соглашаясь с учением Шанкарачарьи об абсолютном монизме, или антидуализме, он создал систему "смягченного дуализма", или вишиштадвайту, признающую существование индивидуальных душ, или атманов, которые, исходя от Брахмана, не могут однако по своей сущности уподобиться Тому, но в высшей степени сродны с Ним, как "элементы" Его бытия. Эта система отличается также и от системы адвайтистов, признавая, что Брахман не есть лишь чисто абстрактное бытие, но что Он обладает реальными свойствами доброты, любви и т. д., доведенными до бесконечной степени. Естественно, что между этой новой философской системой и школой вайшнава, или вишнуитов, возникли взаимное сродство и сочувствие. Рамануджа часто высказывал мысли о Вишну, исполненный почтения и уважения, и ученики его, являясь пламенными поклонниками этого бога, рассматривались с религиозной стороны как ветвь вайшнавов, но, оставаясь в то же время последователями философии веданты, они сочетали, таким образом, воедино индийскую религию и философию.

В пятнадцатом веке выделился другой учитель, брамин Валлабхачаръя, оказавший заметное влияние на школу вайшнавы. Его учения имели очень много общего с учениями Рамануджи, но новый учитель в дополнение к ним придавал большое значение человеческой стороне Кришны, который был аватаром или воплощением Вишну и представлял собой в высшей степени привлекательную человеческую личность. Между прочим, Валлабхачарья учил, что лучший способ почитания Кришны – это посвящение ему всех людских радостей и веселья, или, по образному выражению индусов, "возложение предлагаемой жертвы человеческого удовольствия на колени божества". Это учение, названное пушти-марга, или "путь радости", носило на себе утонченный, идеалистический характер, но, к сожалению, в среде своих более невежественных последователей оно выродилось со временем в сенсуализм. В начал девятнадцатого века некто Свами Нараяна приложил много усилий к тому, чтобы реформировать этот культ и вернуть ему его первоначальную чистоту. Это был высоконравственный человек с ярко выраженной религиозностью, оставивший после себя преданных учеников, последователи которых существуют и до настоящего времени в некоторых частях Индии.

Пятнадцатый век дал еще одного великого учителя, оказавшего значительное влияние на индийскую религию. Это был брамин, называемый Вишвамбхара и Нимаи, принявший впоследствии, при посвящении, имя Чайтанья. Религиозный пыл охватил его еще в юности, но сначала он не решался объявить себя принадлежащим к вайшнавам, так как в той части страны, где он жил, школа эта подвергалась сильному осуждению со стороны культа шактиев. Как бы то ни было, он еще задолго всецело отдался эмоциональной и экстатической стороне поклонения Кришне, называемой бхакти, и вскоре стал считаться главным апостолом этого божества на земле. Он не объявлял никакой новой доктрины, но посвятил всю свою деятельность на усиление движения бхакти в пользу Кришны и скоро стал во главе наиболее пламенных, восторженных и воодушевленных последователей бхакти, наполнявших воздух кликами: "Харе Кришна! Харе Кришна!" Это было одним из величайших "возрождений", когда-либо наблюдавшихся в Индии. В период проповеди Чайтаньи поклонение Кришне (воплощению или аватару Вишну) приобрело столь стремительную силу, что продолжает неослабно существовать и теперь. Этот учитель держался того взгляда, что индивидуальная душа, являясь эманацией верховного бытия, все-таки не тожественна с Ним, и этим учение его напоминает учение Рамануджи и отчасти наиболее возвышенные стороны учения Валлабхачарьи.

В следующем чтении мы разберем различные воплощения Вишну, одним из которых, – как нами уже указано – было воплощение в образе Кришны, весьма тесно связанное с позднейшим развитием культа вайшнавы.

Культы шайвов, несмотря на свою многочисленность, не имели все же так много подразделений, как культы, созданные великими учителями. Разница между ними обусловливалась предпочтением, оказываемым народом каким-либо чертам поклонения, принятым в той или другой секте, причем выбор секты зачастую зависел от той или иной первоначальной формы поклонения, которая оказывала свое влияние на образование новой религиозной идеи. В следующем чтении будут рассмотрены эти разнообразные культы и секты вайшнавов и шайвов, совместно со многими другими, менее значительными подразделениями индийской религии.

Существует еще одна секта, основанная в тринадцатом веке Мадхвачарьей и получившая в Индии значительное распространение. Эта секта, называемая мадхва, сливается с сектами вайшнавы и рассматривается некоторыми как дуалистическая форма веданты. Иногда ее называют двайта, или "дуалистическая" философия, в противопоставление адвайте, или "антидуалистической" философии, являющейся одной из ветвей веданты. Исходя от антидуалистической адвайты и от вишиштадвайты, с ее идеями "смягченного дуализма", система двайты постулирует вечное различие между Брахманом и индивидуальными душами. Последние рассматриваются как индивидуальные духи, или пуруши системы санкхья. Сходство этих двух систем усиливается еще тем общим им положением, что материя предполагается существовавшей вечно, отдельно и отлично как от Брахмана, так и от индивидуальных душ, или пуруш. Таким образом, основные идеи этой секты (мадхва) как бы непосредственно взяты из системы санкхья и затем присоединены к идее Брахмана. Секта мадхва проповедует силу обожания Вайи, сына Кришны, считая, что Вайю воплотился в Мадхвачарью, основателя секты. Учение мадхвы коренным образом отличается от господствующей индийской идеи всеобщности освобождения и спасения от сансары, – теории, по которой все души одинаково могут достичь свободы. Мадхва, наоборот, придерживается кальвинистской точки зрения и делит индивидуальные души на три разряда: 1) души, предназначенные вступить в пределы вечного блаженства по освобождении своем от сансары; 2) души, предназначенные к вечной сансаре без возможности для них освобождения, и 3) души, предназначенные, по низости своей природы, к вечному аду.

Назовем здесь еще некоторые второстепенные культы и секты, из которых каждый и каждая имеет своих последователей, разбросанных по всей Индии; секты эти следующие:

Нимбарка, основанная Нимбаркой в двенадцатом веке ветвь секты вишнуитов; последователи Нимбарки поклоняются Кришне и его спутнице, Радхе. Эта секта не имеет ясно выраженных учений и рассматривается скорее как религиозное "наименование", чем как школа или система.

Рамананда, основанная Раманандой, учеником Рамануджи, -секта, близкая к учениям вишиштадвайтистов, с некоторыми дополнениями и изменениями. Ее последователи принадлежат к беднейшим классам населения северной части Индии.

Кабирпантха, основанная Кабиром, учеником Рамананды. Его учения представляют почти полностью учение Рамананды, но с сильным оттенком магометанства. Он проповедует монистический пантеизм, согреваемый, однако, пылким стремлением в сторону бхакти, с наклонностью к экстазу и эмоциям. Влияние суфизма на учение Кабира очевидно. Кабир верил в существование верховного бытия, которое было для него сущностью всякого духовного бытия и всякого душевного проявления. На материальную вселенную он смотрел как на "тело" верховного бытия. Оно развило майю, произведшую в свою очередь индийскую троицу: Браму, Шиву и Вишну, а эти последние произвели других богов, породивших вселенную. Эта секта пользуется до сих пор популярностью на севере Индии и имеет последователей в Бомбее.

Нанакпантха – секта, несколько сродная только что упомянутой, возникшая из вишнуиты веданты и сильно окра шейная магометанством. Она была основана в шестнадцатом веке Нанаком. Суть ее заключается в поклонении бесформенному верховному бытию (близкому к магометанскому Аллаху). Поклонение это выражается в набожности, сосредоточенном размышлении, терпимости и т. п.

Сикхи берут свое учение от Нанака, имевшего влияние на многие второстепенные культы и секты в Индии. Некоторые из них имеют весьма развитые религиозные идеи и обладают философским достоинством.

В нашем следующем чтении мы рассмотрим религии современной Индии.

Особое послание (9) йога Рамачараки

В этом месяце мы приглашаем вас вдыхать аромат цветов духовных садов Индии, посаженных, выращенных и поливаемых руками мудрых:

"Когда человек освобождается от оков своих чувств, он торжествует над материей, и, озаренный внутренним светом, начинает познавать самого себя. Это и есть раскрытие Истины. Она таится между смертью и страхом. Истина, мудрость, свое я, дух, абсолютное, – все это названия одного и того же".

"Неизменяемая, не имеющая ни образа, ни свойства Истина неделима. Она вне отношений субъекта и объекта, пространства и времени, причины и следствия, начала и конца, абсолютного и относительного, целого и части. Во всех направлениях она является во всей своей полноте, подобная водам великого потопа, наполняющим все и катящим свои волны над всем. Как мрак пропадает при свете, так в Истине тонет причина иллюзий. Воистину она неделима, но едина, и только едина".

"Истина есть высочайшая и единственно реальная плоскость Бытия. Бытие не знает ни субъекта, ни объекта. Оно как бы пусто, и в то же время полно. И пустое заключает оно в себе бесчисленные миры над мирами. И все же, оно пусто в Истине".

"Как все лучи света принадлежат солнцу, и все холода стуже, и все тепло – жару, так существование, сознание, блаженство, вечность, разум, – принадлежат истине".

"Истина есть всяческое блаженство. Уразумев это, уразумеешь, что твоя природа всеблаженна. Поэтому Истина есть последнее высшее мерило и знамя всеблаженства".

"Истина нерождена, вечно бодрствует, вечно свободна от сна, не имеет ни формы, ни имени. Она есть мысль, вечно длящаяся и всезнающая. Сказанное здесь – не метафора".

Размышление для наступающего месяца заключается в следующем:

Радуйтесь и веселитесь, ибо в вас заключен свет мира.

назад содержание далее



ПОИСК:




© FILOSOF.HISTORIC.RU 2001–2023
Все права на тексты книг принадлежат их авторам!

При копировании страниц проекта обязательно ставить ссылку:
'Электронная библиотека по философии - http://filosof.historic.ru'