Часть 1.

Гоббс Т.

Человеческая природа. 1640.

Гоббс Т. Сочинения в 2 т. Т.1. М. Мысль, 1989.- 622с.- (Филос.насл. Т.107.)- С.507-573..

Нумерация в конце страницы.

ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПРИРОДА

Достопочтенному Вильяму

графу Нью-Кэстльскому,

воспитателю его высочества принца,

члену Тайного совета его величества '

Высокочтимый лорд!

Основные элементы нашей природы, разум и страсть, вызвали к жизни два рода познания - математическое и догматическое. Первое свободно от споров и разногласий, ибо сводится к сравнению фигур и движений, а в этих вопросах истина не сталкивается с интересами людей. В области же познания второго рода все вызывает споры, ибо этот род познания занимается сравнением людей, затрагивает их права и выгоды, а в этих вопросах человек будет восставать против разума всякий раз, когда разум выскажется против него. Этим и объясняется то, что люди, писавшие о справедливости и о политике вообще, очень часто впадали в противоречие как с самими собой, так и друг с другом. Свести это учение к безошибочным правилам разума можно лишь одним способом: необходимо прежде всего положить в его основу такие принципы, которые не могли бы пытаться пошатнуть страсть, а затем постепенно возводить на этом прочном фундаменте и делать непоколебимыми почерпнутые из законов природы истины, которые висели до сих пор в воздухе. Это те принципы, милорд, которые я уже излагал Вам в наших частных беседах и, согласно Вашему желанию, изложил здесь в методической последовательности. Вывести из этих принципов практические правила поведения монархов по отношению друг к другу и по отношению к подданным я предоставляю тем, у кого для этого найдутся досуг и охота. Я же ограничусь здесь изложением одних лишь принципов как единственных основ такой науки. Что касается моего стиля, то он страдает от того, что я в своем изложении больше руководствовался логикой, чем риторикой, что же касается самого учения, то оно подкреплено весьма убедительными доказательствами, а выводы, сделанные из него, таковы, что вследствие пренебрежения ими управление и мир основывались доселе лишь на взаимном страхе. И было бы величайшим благодеянием для государства, если бы всякий

508

придерживался изложенных здесь мнений относительно закона и политики. Это, я надеюсь, извинит в Ваших глазах ту смелость, с которой я ставлю свою работу под Ваше покровительство, с тем чтобы она при Вашем содействии могла дойти до людей, больше всего заинтересованных в тех вопросах, которые в ней трактуются. Сверх этого я желал бы лишь продолжать пользоваться той благосклонностью, которой Вы меня удостаивали до сих пор. Все обязывает меня приложить как можно больше усилий к тому, чтобы заслужить оказываемые мне Вами многочисленные благодеяния ревностным исполнением тех приказаний, которые Вам угодно будет мне давать.

Ваш, высокочтимый лорд, смиреннейший и благодарнейший слуга

Томас Гоббс 9 мая 1640 г.

ГЛАВА I

1,2,3. Предисловие. 4. Природа человека. 5. Его способности. 6. Физические способности. 7. Духовные способности. 8. Способность познания, представления и воображения.

1. Для правильного и вразумительного объяснения элементов естественного права и политики необходимо знать, какова человеческая природа, что представляет собой политический организм и что мы понимаем под законом. Все, что было написано до сих пор по этим вопросам начиная с древнейших времен, послужило лишь к умножению сомнений и споров в этой области. Но так как истинное знание должно порождать не сомнения и споры, а уверенность, то факт существования споров с очевидностью доказывает, что те, кто об этом писал, не понимали своего предмета.

2. Я не могу причинить никакого вреда, даже если бы ошибался не меньше, чем мои предшественники. Ибо в худшем случае я бы только оставил людей в том же положении, в каком они находятся, т. е. в состоянии сомнений и споров. Но так как я намерен ничего не принимать на веру и указывать людям лишь на то, что они уже знают или могут знать из собственного опыта, то я надеюсь, что буду очень мало ошибаться. И если бы мне случилось ошибиться, то разве только вследствие того, что я слишком поспешно стал бы делать выводы, но этого я буду стараться всеми силами избегать.

3. Если же, с другой стороны, мои правильные рассуждения, как это легко может случиться, не смогут убедить тех, кто из уверенности в своих собственных знаниях не способен вдумываться в то, что ему говорят, то это будет не моя вина, а их, ибо если я обязан приводить доводы в пользу моих положений, то они обязаны внимательно относиться к ним.

4. Природа человека есть сумма его природных способностей и сил, таких, как способность питаться, двигаться, размножаться, таких, как чувство, разум и т. д. Эти способности мы единодушно называем природными, и они содер-

510

жатся в определении человека как одаренного разумом животного.

5. Соответственно двум основным частям, из которых состоит человек, я различаю в нем два вида способностей - физические и духовные.

6. Так как задача настоящего труда не предполагает необходимости вдаваться в детальные анатомические исследования физических способностей, то я ограничусь тем, что сведу их к трем следующим: к способности питаться, способности двигаться и способности размножаться.

7. Что касается духовных способностей, то таких существуют две: способность познания, воображения, или представления, и способность к волевым движениям. Начнем со способностей познания.

8. Для уразумения того, что я понимаю под способностью познания, необходимо вспомнить и признать, что в нашем уме всегда имеются известные образы, или идеи, вещей, существующих вне нас, в силу чего, если бы какой-либо человек остался жить, а весь остальной мир был уничтожен, этот человек тем не менее сохранил бы образ мира и всех тех вещей, которые он некогда видел и воспринял в мире. Всякий из собственного опыта знает, что отсутствие или уничтожение вещей, раз воспринятых нами, не влечет за собой отсутствия или уничтожения соответствующих образов. Такие образы, или изображения, качеств вещей, существующих вне нас, составляют то, что мы называем нашим представлением и образом воображения, идеей, понятием или знанием этих вещей. Способность же, или сила, при помощи которой мы приобретаем это знание, есть то, что я здесь называю способностью познания, или представления.

ГЛАВА U

1, 2, 3. Определение ощущения. 4. Четыре положения относительно природы представителей. 5. Доказательство первого положения. 6. Доказательство второго положения. 7, 8. Доказательство третьего положения. 9. Доказательство четвертого положения. 10. Главный обман чувств.

1. Объяснив, что понимается мной под словом представление и равнозначащими с ним словами, я перехожу к самим представлениям, чтобы рассмотреть, поскольку это окажется необходимым здесь, их различия, их причины и способ их возникновения.

511

2. Первоначально все представления возникают благодаря действию самой вещи, которую мы представляем. Когда такое действие еще продолжается, то порожденное им представление называется также ощущением, а вещь, действием которой последнее производится, именуется объектом ощущения.

3. При помощи различных органов мы получаем различные представления о различных качествах объектов.

Так, при помощи зрения мы получаем представление, или образ, состоящий из цвета и фигуры. К этому сводится все то знание, которое объект сообщает нам о своей природе при посредстве глаза.

При помощи слуха мы получаем представление, называемое звуком, и в нем заключается все то знание, которое мы получаем о качестве объекта посредством уха. Точно так же обстоит дело с другими чувствами, при помощи которых мы получаем представления о различных свойствах, или качествах, объектов.

4. Так как образ, получаемый нами посредством зрения и состоящий из цвета и формы, есть то знание, которое мы имеем о качестве объекта этого чувства, то человек легко может прийти к мысли, что эти самые цвет и форма являются действительными качествами объектов; на таком же основании он может считать звук или шум качествами колокола или ветра. Это мнение являлось общепринятым в течение столь долгого времени, что противоположная точка зрения должна казаться необычайным парадоксом. Однако предположение о чувственно воспринимаемых и умопостигаемых образах, распространяющихся по всем направлениям от объекта, предположение, необходимое в качестве предпосылки указанного мнения, есть нечто худшее, чем парадокс, являясь полнейшей бессмыслицей. Поэтому я пытаюсь доказать следующие четыре положения:

1) предмет, которому присущи цвет и форма, не есть видимый объект, или видимая вещь;

2) в действительности вне нас не существует ничего из того, что мы называем цветом или формой;

3) указанные форма или цвет суть лишь проявления того движения, возбуждения или изменения, которые объект производит в мозгу, в животных духах или во внутреннем веществе головы;

4) как при зрительных представлениях, так и при представлениях, возникающих благодаря другим чувствам, субъектом качеств является не объект, а ощущающее существо.

512

5. Всякий из нас имел возможность наблюдать отражение солнца и других видимых объектов в воде или в стекле, и одного этого достаточно, чтобы привести нас к тому заключению, что цвет и форма могут быть там, где видимая вещь отсутствует. Но так как на это мне могут возразить, что, хотя изображение, видимое в воде, не находится в самом объекте, а является лишь воображаемой вещью, цвет может реально находиться в самой вещи, то я сошлюсь еще на тот факт, что люди часто видят одну и ту же вещь удвоенной, например одна свеча представляется им в виде двух свечей, это может произойти вследствие расстройства органов зрения или даже без всякого такого расстройства, когда человек этого хочет. Как бы то ни было, имеем ли мы дело с нормально функционирующими органами или нет, цвета и формы таких двух изображений одной и той же вещи не могут быть присущи самой вещи, ибо видимая вещь не может одновременно находиться в двух местах.

Одно из таких изображений поэтому не присуще объекту. Но независимо от того, предполагаем ли мы при этом органы зрения правильно или неправильно функционирующими, нам следует признать, что одно из этих изображений присуще объекту не в большей мере, чем другое, и, следовательно, ни одно из них не присуще объекту. Этим доказано первое из сформулированных в предыдущем пункте положений.

6. Во-вторых, всякий человек может убедиться в том, что изображение какой-нибудь вещи, являющейся результатом отражения последней в зеркале, воде или в чем-либо подобном, не представляет собой вещи, находящейся внутри или позади зеркала, в воде или под водой. Этим доказано второе положение.

7. В-третьих, нам следует принять во внимание, что при всяком сильном возбуждении или сотрясении мозга, особенно при таком, которое является следствием сильного удара по глазу, приводящего в расстройство зрительный нерв, мы получаем некоторое впечатление света. Этот свет не есть нечто вне нас существующее; он лишь явление, и единственно реальным является здесь сотрясение, или движение частей, зрительного нерва. Из этого факта можно заключить, что явление света есть не что иное, как движение внутри нас. Если поэтому светящиеся тела могут производить движение, способное сообщить зрительному нерву характерное для него возбуждение, то мы увидим изображение света приблизительно в том направлении, по которому движение в последнем счете дошло до нашего глаза,

17 Томас Гоббс, т. 1 513

т. е. увидим этот свет в самом объекте, если смотрим на него прямо, либо в зеркале или воде, если смотрим на объект по линии его отражения. Все это служит подтверждением нашего третьего положения, гласящего, что форма и цвет суть лишь проявления тех движений, возбуждений или изменений, которые объект производит в нашем мозгу, в наших животных духах или в каком-либо веществе, содержащемся внутри нашей головы.

8. Не трудно доказать, что все светящиеся тела производят движение в глазу, а при посредстве глаза - в зрительном нерве, который сообщает это движение мозгу, так что этим движением обусловливаются явления света и цвета. И прежде всего очевидно, что огонь - это единственное светящееся тело на земле - действует, или движется, одинаково по всем направлениям, так что если это движение остановить или преградить ему дальнейший путь, то огонь немедленно гаснет, и его больше не существует. И далее, доказано опытом, что движение, при помощи которого огонь действует, представляет собой попеременное саморасширение и самосокращение, называемое обычно сверканием, или горением. Благодаря своему движению огонь по необходимости отталкивает или отбрасывает ту часть среды, которая соприкасается с ним, а эта часть в свою очередь отбрасывает ближайшую к ней часть, и так одна часть последовательно отбрасывает другую вплоть до самого глаза. Точно таким же образом внешняя часть глаза давит на его внутреннюю часть согласно законам преломления лучей. Но внутренняя оболочка глаза есть не что иное, как часть зрительного нерва, при посредстве которого движение передается мозгу. Последний же своим противодействием, или реакцией, в свою очередь снова приводит в движение зрительный нерв, и поскольку это движение не воспринимается нами как движение изнутри, то мы его представляем себе как движение вне нас и называем светом, как это было доказано опытом с ударом по глазу. Мы не имеем основания сомневаться в том, что источник света - солнце производит свое действие - по крайней мере то действие, о котором здесь идет речь,- не иначе чем огонь. Таким образом, всякий объект зрения имеет своим источником такое движение, какое здесь описано. Ибо там, где нет света, нет никакого объекта зрения, и поэтому цвет, являясь действием светящегося тела, должен представлять собой то же самое, что свет. Единственная разница, существующая между этими двумя объектами зрения, сводится вот к чему: когда свет идет непосредственно от источника к глазу или

514

когда мы воспринимаем его отраженным в чистых и гладких телах или таких телах, которые не обладают собственным внутренним движением, способным изменить движение света,- во всех этих случаях мы называем наш объект зрения светом; когда же мы воспринимаем этот свет отраженным в негладких, шероховатых и грубых телах или таких, которые обладают собственным внутренним движением, способным изменить движение света, мы называем свой объект зрения цветом. Между светом и цветом существует, таким образом, только та разница, что первый представляет собой чистый, а второй - мутный свет. Сказанным не только доказана истинность третьего положения, но также выяснен способ образования света и цвета.

9. Подобно тому как цвет не присущ объекту, а является только результатом его действия на нас, вызванного таким движением в объекте, какое было описано, звук есть не нечто присущее той вещи, которую мы слышим, а нечто присущее нам. Лучшим доказательством этого является то обстоятельство, что, подобно объекту зрения, звук может удваиваться и утраиваться, например при эхо. Все это является такими же звуками, как и основной звук, и так как они исходят но от одного и того же места, то они не могут быть присущи тому объекту, который их производит. Никакой объект не может выявить того, чего нет в нем самом. Язык колокола не имеет в себе звука, а обладает лишь движением и производит движение во внутренних частях колокола. Точно так же и колокол обладает не звуком, а движением и сообщает это движение воздуху. И воздух имеет движение, а не звук и сообщает это движение при посредстве уха и нервов мозгу. И мозг имеет движение, а не звук. От мозга движение путем реакции снова передается исходящим от него нервам, и тут-то и образуется то явление, которое мы называем звуком. Если мы перейдем к остальным чувствам, то легко убедимся, что запах и вкус одной и той же вещи не одинаково ощущаются всеми людьми, из чего следует, что они находятся не в вещах, которые мы обоняем или вкушаем, а в нас; точно так же и жар, который мы испытываем благодаря огню, находится, очевидно, в нас, и он совершенно отличен от жара, который присущ огню, ибо испытываемое нами тепло есть удовольствие или страдание в зависимости от того, интенсивно оно или умеренно; угли же ничего подобного не испытывают. Этим доказано четвертое, и последнее, положение, гласящее, что как зрительные впечатления, так и ощущения, связанные

17* 515

с другими чувствами, находятся не в объекте, а в ощущающем субъекте.

10. И отсюда же следует, что, сколько бы наши органы чувств ни внушали нам, будто в мире существуют акциденции и качества, таковых в действительности не существует: они представляют собой лишь мнения и явления. Единственной реальной вещью, существующей вне нас в мире, является то движение, в силу которого эти ощущения возникают. И это и есть тот великий обман чувств, который должен быть исправлен чувствами же, ибо если чувство говорит нам, когда мы видим предмет непосредственно, что цвет присущ объекту, то это же чувство доказывает нам, когда мы видим отражение предмета, что цвет не находится в объекте.

ГЛАВА III

1. Определение воображения. 2. Определение сна и сновидения. 3. Причина сновидений. 4. Определение фикции. 5. Определение фантома. 6. Определение памяти. 7. В чем состоит акт воспоминания? 8. Почему при сновидении человек никогда не думает, что он видит сон? 9. Почему при сновидении очень немногие вещи кажутся странными? 10. О том, что сновидение можно считать реальностью или видимым [объектом].

1. Подобно тому как стоячая вода, приведенная в движение брошенным в нее камнем или дуновением ветра, не перестает двигаться сейчас же, вслед за тем как ветер перестал дуть или камень упал на дно, действие, оказанное на мозг объектом, не прекращается немедленно, после того как наши органы чувств перестают подвергаться воздействию последнего. Это значит, что обра:», или представление, остается, хотя ощущений больше не существует. Этот образ, или представление, является, однако, менее отчетливым, когда мы бодрствуем, ибо в этом состоянии тот или иной объект непрерывно занимает и возбуждает наши глаза и уши, что производит в нашей душе более сильное движение, мешающее выявиться более слабому. И это неясное представление есть то, что мы называем воображением, или фантазией. Таким образом, воображение может быть определено как представление, оставшееся и постепенно ослабевающее после акта восприятия.

2. Но в тех случаях, когда органы восприятия не функ-

516

ционируют, как, например, во сне, образы, оставшиеся от актов восприятия (если их много, как это бывает в сновидениях), являются не смутными, а такими же яркими, такими же отчетливыми, как в моменты восприятия. Это объясняется устранением тех условий, которые затемняли и ослабляли представления, а именно актов восприятия и актуального воздействия объектов. Ибо сон есть отсутствие актов восприятия (при сохранении способности восприятия), а сновидения суть образы, которые видят спящие. 3. Причиной сновидений (если они естественны) является действие, или давление, внутренних частей человека на его мозг. Благодаря этому давлению органы, которые служат проводниками ощущений и которые были скованы сном, снова получают свое первоначальное движение. Доказательством этой истины служит различие сновидений (старые люди видят чаще и более тяжелые сны, чем моло-дые), проистекающее из различий акциденций человеческого тела. Так, сладострастные сны или сны, в которых мы сердимся, обусловливаются более сильным или более слабым действием сердца или других внутренних частей на мозг при более сильной или более слабой степени теплоты. Точно так же движение внутри нас различных жидкостей порождает сновидения, в которых мы ощущаем вкус разного рода яств и напитков. И я полагаю, что имеет место попеременное движение от мозга к жизненным органам и обратно от последних к мозгу. При этом не только воображение порождает движение в указанных органах, но и такое движение порождает образы, подобные тем, которые его обусловили. Если это верно и если верно, что печальные образы питают хандру, то становится также понятным, почему сильная хандра в свою очередь вызывает странные сны и почему ощущение сладострастия может вызвать во сне образ того лица, которое является причиной этого ощущения. Другим доказательством того, что сны обусловливаются действием внутренних частей организма, является беспорядок в ходе представлений, или образов, и случайная последовательность в их смене. Ибо, когда мы бодрствуем, предшествующее представление, или мысль, влечет за собой, или вызывает, последующие (подобно тому как на сухом и ровном столе вода следует за пальцем). Во сне же между представлениями обыкновенно нет никакой связи, а если таковая и есть, то она случайна. Это, несомненно, объясняется тем, что во сне движение мозга не распространяется одинаково на все его части. Поэтому наши мысли во сне подобны звездам, видимым сквозь быстро мчащиеся

517

облака и показывающимся, следовательно, не в том порядке, в котором мы хотели бы их наблюдать, а так, как это позволяет неопределенное движение разорванных облаков.

4. Подобно тому как вода или другая жидкость при одновременном действии на нее разных сил получает движение, сложенное из всех этих сил, мозг, или духовная способность, заключенная в нем, получив возбуждение от различных объектов, образует сложное представление, для коего различные представления, которыми порознь снабдило нас восприятие, служат элементами.

Так, наши органы чувств один раз представляют нам фигуру горы, а другой - цвет золота; воображение соединяет затем эти два представления в одно представление о золотой горе. Так же образуем мы представление о воздушных замках, химерах и других чудовищах, которым ничего не соответствует в природе (in rerum natura), но отдельные элементы которых были в разное время восприняты нашими органами чувств. И эти случайные представления являются тем, что мы обычно называем фикциями ума.

5. Существуют, однако, и другие образы воображения, которые по своей яркости могут конкурировать с восприятиями не меньше, чем сны; я имею в виду те образы, которые остаются в нашем воображении после длительного или сильного акта восприятия. Это чаще всего происходит с нашими зрительными ощущениями. Примером может служить образ, который остается перед нашими глазами, после того как мы посмотрели на солнце. Таким же примером могут служить те искорки, которые появляются перед нашими глазами в темноте и которые, как и полагают, знакомы всем, и особенно трусливым и суеверным людям, на основании собственного опыта. Эти образы воображения в отличие от предыдущих могут быть названы фантомами.

6. При помощи чувств, которых в соответствии с их органами насчитывается пять, мы познаем (как уже было сказано) объекты, существующие вне нас, и этим знанием являются наши представления о них. Но мы познаем также так или иначе и наши представления. Ибо, когда у нас снова возникает представление о вещи, мы знаем, что это происходит снова, т. е. что мы уже имели раньше это представление. Но знать это - значит представить себе вещь, имевшуюся в прошлом, что не может быть сделано при помощи чувств, так как последние дают нам лишь восприятия наличных вещей. Эту способность можно поэтому считать ше-

518

стым, внутренним (а не внешним, как остальные) чувством, и ее обыкновенно называют памятью.

7. Чтобы понять способ нашего познания прошлого представления, необходимо вспомнить, что мы определили воображение как постепенно ослабляющееся или становящееся все более темным представление. Темное представление есть такое представление, которое дает нам весь предмет в целом, не показывая его более мелких частей, поэтому в зависимости от большего или меньшего количества представляемых нами частей мы называем наше представление более или менее ясным. Замечая далее, что представление, которое было ясным и отчетливо отражало все части предмета в момент восприятия, стало смутным при своем вторичном возникновении, мы находим, что ему недостает чего-то, что мы ожидали, и на основании этого заключаем, что это представление относится к прошлому и что оно ослабло. Так, человек, который находится в чужом городе, не только видит улицы в целом, но может также различить отдельные дома и части домов. Уехав же из этого города, он не может различать их так отчетливо, как во время своего пребывания там, ибо некоторые дома или части домов исчезают из его представления. Однако он еще может вспомнить их. Когда некоторое время спустя еще большее количество подробностей исчезает из его представления, он также еще может вспомнить их, но уже не так хорошо. С течением времени образ города начинает рисоваться его воображению только в виде неясной массы строений, так что почти можно утверждать, что он этот город забыл. Но если воспоминание бывает более или менее ярким в зависимости от того, находим ли мы в нем больше или меньше неясностей, то почему же мы не можем утверждать, что воспоминание есть лишь отсутствие частей, выявления которых каждый ожидает, после того как у него возникло представление о целом. Видеть какой-нибудь предмет на большом расстоянии и вспомнить о нем после большого промежутка времени - значит иметь о нем одинаковые представления, ибо в обоих этих представлениях смутно различаются части, причем слабость одного из них обусловливается том, что воспринимаемый предмет действует на наши органы чувств с далекого расстояния, а слабость другого - постепенным ослаблением под влиянием времени.

8. Из сказанного следует, что человек никогда не может сознавать, что он видит сон. Он может во сне сомневаться, видит ли он сон или нет. Но так как четко действующее воображение рисует ему всякую вещь со столькими же под-

519

ровностями, как и само восприятие, то он должен принимать все свое сновидение за нечто воспринимаемое наяву. Если бы человек сознавал, что он видит сон, то он должен был бы полагать, что его представления (т. е. сновидения) не отличаются той четкостью, какая свойственна восприятиям. Таким образом, он должен был бы считать свои представления столь же отчетливыми и одновременно не столь же отчетливыми, как восприятия, что невозможно.

9. По этой же причине человек, видящий сон, никогда не удивляется, как это бывает при аналогичных обстоятельствах наяву, ни месту, ни лицам. Ибо наяву человеку показалось бы странным видеть себя в таком месте, где он никогда не был, и притом совершенно не помня, как он туда попал. Но во сне такого рода соображения никогда не приходят на ум. Яркость представления во сне не оставляет места никаким сомнениям, если только странность сновидения не чрезмерна, как это бывает, например, когда человеку снится, что он упал с высокого моста, не причинив себе никакого вреда. 13 таких случаях спящий обыкновенно просыпается.

10. Человек вполне может ошибочно принимать свои прошлые сновидения за реальность. Ибо если человеку снятся такие вещи, которые ничем не отличаются от обычно представляющихся ему вещей, в том порядке, в каком он привык их видеть наяву, и если он, проснувшись, находит себя на том же месте, где лег (а все это ведь вполне может случиться), то я не вижу никакого критерия (?????????), руководствуясь которым такой человек мог бы отличить виденный им сон от действительности.

Вот почему меня нисколько не поражает, когда я слышу, что кто-нибудь рассказывает свой сон как нечто имевшее место в действительности, или вижу, что человек принимает свой сон за реальное явление.

ГЛАВА IV

1. О рассуждении. 2. О связи мыслей. 3. О блуждании. 4. О проницательности. 5. О воспоминании. 6. Об опыте. 7. Об ожидании. 8. О догадках. 9. О знаках. 10. О прозорливости. 11. О предостережениях относительно умозаключений из опыта.

1. Последовательность представлений, их порядок или связь могут быть случайными, как это бывает большей

520

частью в сновидениях, или же строго определенными, как это бывает тогда, когда предшествующая мысль необходимо вызывает последующую; во втором случае это - рассуждение. Но так как слово рассуждение (discowice) обыкновенно применяется по отношению к связи и последовательности слов, то во избежание двусмысленности я назову указанную последовательность правильным ходом мыслей (discursion).

2. Причиной связи или последовательности представлений является их первоначальная связь или последовательность в тот момент, когда они были вызваны чувственным восприятием. Например, от св. Андрея мысль обращается к св. Петру, так как их имена мы встречаем в Писании. От св. Петра мысль обращается к камню2, а от камня к подстенку, потому что мы их видим вместе. По той же причине мы от подстенка мысленно переходим к церкви, от церкви - к толпе, а от толпы - к шуму. Наша мысль, как видно отсюда, может переходить от одной вещи почти к любой другой. Но как в чувственном восприятии за представлением причины может следовать представление следствия, так и по прекращении акта восприятия они могут следовать друг за другом в таком же порядке в воображении. И в большинстве случаев они действительно следуют друг за другом. Причиной этого является желание тех, кто, имея представление о цели, приобретает вслед за этим представление о средствах, способных вести к этой цели. Так, человек от представления о славе, которой он жаждет или к которой стремится, приходит к представлению о мудрости, являющейся средством для достижения славы, а от-сюда - к представлению о научных занятиях, которые являются средством для достижения мудрости, и т. п.

3. Кроме такого вида перехода мыслей, при котором мы переходим от одной вещи к любой другой, могут быть различные другие виды. И прежде всего в чувственном восприятии бывает известная связь представлений, которую можно назвать блужданием. Примером последнего может служить человек, ищущий на земле потерянную им маленькую вещицу, охотничья собака, потерявшая след и бросающаяся но нее стороны, или болонка, без толку перепрыгивающая с места на место. В этих случаях начало всегда произвольно.

4. Другой вид перехода мыслей мы наблюдаем в том случае, когда определенное стремление дает человеку отправную точку, как в приведенном выше примере, где слава, к которой человек стремится, заставляет его думать о

521

ближайших средствах для ее достижения, а последние в свою очередь - о ближайших средствах для достижения этих средств и т. п. Это римляне называли проницательностью (Sagacitas), а мы можем назвать преследованием или выслеживанием по аналогии с тем, как собаки выслеживают зверей при помощи своего обоняния, а люди - по звериным следам, или по аналогии с тем, как люди преследуют определенные цели: приобрести богатство, высокое положение или звание.

5. Кроме того, бывает другого рода переход мыслей, имеющий своим началом желание найти потерянную вещь. При этом переходе мыслей мы от данного момента возвращаемся к предыдущему, т. е. от мысли о месте, где нами замечена потеря, переходим к мысли о месте, откуда мы только что пришли, а от мысли об этом месте - к мысли о месте, где мы были раньше, и так далее, до тех пор пока мысленно не доходим до того места, где потерянная вещь была еще в наших руках. И это есть то, что мы называем воспоминанием.

6. Воспоминание о последовательности вещей, т. е. о том, что было раньше, что позже и что сопутствовало, называется опытом (experiment), причем безразлично, идет ли речь о явлении, произведенном сознательно, как это бывает, например, в том случае, когда человек бросает что-либо в огонь, чтобы видеть, какое действие последний окажет на эту вещь, или же речь идет о явлении, совершающемся помимо нашей воли, как это бывает, например, в том случае, когда мы вспоминаем, что на следующий день после озаренного закатом вечера стоит хорошая погода. Большое количество сделанных нами наблюдений мы называем опытом (experience), который есть не что иное, как воспоминание о следствиях, произведенных предшествовавшими им причинами.

7. Никто не может образовать в своем уме представления о будущем, ибо будущего еще не существует. Наше представление о будущем образуется при помощи нашего представления о прошлом, или, вернее, мы даем прошлому в относительном смысле имя будущего. Привыкнув видеть, что за одинаковыми причинами следуют одинаковые следствия, человек, наблюдая какое-нибудь явление, виденное им раньше, каждый раз ждет повторения и прежнего следствия. Например, если человек, который часто наблюдал, что за преступлением следует наказание, видит совершающееся на его глазах преступление, то он ждет, что преступник будет наказан. Но то, что следует за явлениями, кото-

522

рые происходят в настоящем, люди называют будущим. Таким образом, воспоминание становится предвидением будущего, т. е. вызывает в нас ожидание того, что должно случиться.

8. Точно так же если человек видит в настоящем нечто уже виденное им раньше, то он полагает, что наблюдаемому в данный момент явлению должно было предшествовать явление, однородное с тем, которое предшествовало виденному раньше явлению. Например, если человек видел, что после огня остается пепел, то, увидев пепел снова, он заключает, что здесь был огонь. И это называется догадкой,

9. Когда человек столь часто наблюдал, как за одинаковыми причинами следуют одинаковые действия, что при виде предшествующего явления каждый раз ждет наступления последующего или при виде последующего явления каждый раз полагает, что имело место предшествующее, однородное с тем, которое наблюдалось им раньше, то он называет предшествующее и последующее явления знаками (Sign) друг друга.

Так, облака служат знаками будущего дождя, а дождь - знаком прошедших облаков.

10. Это познание знаков, приобретенное путем опыта, есть то, в чем, согласно ходячему представлению, кроется разница между более и менее мудрыми людьми, причем под мудростью обыкновенно подразумевают всю сумму человеческих способностей, или познавательную силу. Но это ходячее представление ошибочно, ибо такие знаки только предположительны и в зависимости от того, часто или редко они нас обманывали, бывают достоверны в большей или меньшей степени, но никогда не обладают несомненностью и очевидностью. Ибо, хотя человек до настоящего времени постоянно наблюдал, что день и ночь чередуются, он, однако, не может заключить отсюда, что они чередовались таким же образом всегда или будут чередоваться таким же образом во веки веков.

Из опыта нельзя вывести никакого заключения, которое имело бы характер всеобщности. Если знаки в двадцати случаях оказываются верными и только в одном обманывают, то человек может биться об заклад, ставя двадцать против одного, что предполагаемое явление наступит или что оно имело место, но он не может считать свое заключение безусловной истиной. Отсюда ясно, что те, кто обладает наиболее богатым опытом, могут лучше всего делать догадки, ибо они знают наибольшее количество знаков, на основании которых могут строить предположения. Вот-почему

523

ceteris paribus [при прочих равных условиях] старые люди более прозорливы, чем молодые, ибо первые обладают большим запасом воспоминаний, а опыт есть лишь воспоминание. Равным образом люди с более живым воображением (ceteris paribus) обладают большей прозорливостью, чем люди с вялым воображением, ибо первые делают больше наблюдений в более короткое время. Прозорливость есть не что иное, как способность делать предположения на основании опыта или знаков, почерпнутых из опыта с соблюдением предосторожностей, т. е. таким способом, при котором в памяти воспроизводились бы все конкретные условия опыта, из которого почерпнуты эти знаки, ибо случаи, имеющие сходство, на деле не всегда являются однородными.

11. Если благоразумие требует от нас, чтобы в своих догадках относительно прошлых или будущих явлений мы выводили из опыта заключения насчет того, что должно произойти или что произошло, то было бы ошибочно делать на основании опыта какое-нибудь заключение насчет тех имен, которые должны быть даны вещи. Иначе говоря, мы не можем вывести из опыта заключение, что какая-нибудь вещь должна быть названа справедливой или несправедливой, истинной или ложной, и вообще не можем получить никакого положения, имеющего характер всеобщности, за исключением того случая, когда наше заключение основывается на воспоминании об употреблении имен, произвольно установленных людьми. Например, если мы тысячу раз слышали одно и то же суждение по поводу одинаковых случаев, то это все же не дает нам права умозаключать, что это суждение верно, хотя большинство людей не имеют другой возможности вывести такое заключение. Но, чтобы вывести такое заключение, необходимо установить на основании богатого опыта, что люди разумеют под верным и неверным.

Кроме того, при умозаключениях на основании опыта требуется соблюдать осторожность еще в одном отношении, и эта необходимая предосторожность была указана в параграфе 10 главы II, а именно мы должны остерегаться считать существующим вне нас то, что существует внутри нас.

ГЛАВА V

1. О метках. 2. Имена, или названия. 3. Положительные и отрицательные имена. 4. Польза имен состоит в том, что они делают нас способными к знанию. 5. Общие и единич-

524

ные имена, 6. Всеобщее не существует в природе вещей. 7. Двусмысленные имена. 8. Разумение. 9. Утверждение, отрицание, предложение. 10. Истина, ложь. 11. Аргументация, или рассуждение. 12. О том, что согласно с разумом, и о том, что противоречит ему. 13. Имена - средства познания, как и источник заблуждения. 14. Перевод размышления в словесные рассуждения и проистекающие отсюда ошибки.

1. Если, как это было указано выше, последовательность представлений в уме обусловлена тем порядком, в котором они следовали друг за другом в актах восприятия, и если нет ни одного представления, которому не предшествовали бы или за которым не следовали бы многочисленные другие представления, произведенные многочисленными актами восприятия, то отсюда с необходимостью следует, что одно представление сменяет другое не в зависимости от нашего выбора и потребности, а соответственно тому случайному порядку, в котором мы видим или слышим вещи, способные запечатлеть эти представления в нашем уме.

Мы можем убедиться в этом на примере тех диких животных, которые из присущей им предусмотрительности прячут остатки или излишки своей пищи, но, не обладая памятью, забывают то место, где они их спрятали, и не извлекают, таким образом, из этих остатков или излишков никакой пользы в момент голода. Человек, который в данном отношении имеет право считать себя выше зверей, заметил причину этого недостатка и придумал средство, чтобы устранить его, решив ставить видимые или воспринимаемые другими органами чувств метки, способные каждый раз, когда он их снова увидит, воспроизводить в его уме те мысли, которые он имел в тот момент, когда их ставил. Метка поэтому есть чувственный объект, добровольно поставленный человеком, с тем чтобы, вновь став предметом восприятия, этот объект мог напомнить ему какое-нибудь явление прошлого. Так, матросы, счастливо избежавшие подводного камня, ставят там какую-нибудь метку, при помощи которой они могли бы в будущем вспомнить опасность, которой они однажды подверглись, и избежать ее.

2. К числу таких меток относятся те производимые человеческим голосом звуки, которые мы воспринимаем ухом и называем именами, или названиями. При помощи этих звуков мы возобновляем в нашей памяти те или другие представления о вещах, которым дали эти имена, или на-

525

звания. Так, название белый воспроизводит в нашей памяти качество таких объектов, которые вызывают ощущение этого цвета или представление о нем. Имя, или название, поэтому есть звук человеческого голоса, произвольно употребляемый в качестве знака, предназначенного для возобновления в памяти конкретного представления о вещи, которой это имя присвоено.

3. Именами обозначаются или сами вещи, как, например, человек, или представление, которое мы имеем о человеке, как, например, форма и движение, или отсутствие чего-нибудь, констатируемое нами в том случае, когда нам известно, что есть что-то, чего мы не видим в нем. Например, замечая, что человек не обладает справедливостью и что предмет не имеет границ, мы даем человеку и предмету имена несправедливый и безграничный, которые означают отсутствие или недостаток чего-то, а самый недостаток обозначаем именами несправедливость и безграничность. Таким образом, имеется два вида имен: к первому относятся имена вещей, в которых мы что-нибудь замечаем, или имена самих представлений, эти имена называются положительными; ко второму относятся имена вещей, в которых мы замечаем отсутствие или недостаток чего-нибудь, эти имена называются отрицательными.

4. Лишь благодаря именам мы способны к знанию, к которому животные, лишенные преимущества использования имен, не способны. Да и человек, не знающий употребления имен, не способен к познанию. Ибо как животное, в силу того что ему неизвестны имена, обозначающие порядок,- один, два, три и т. д., т. е. те имена, которые мы называем числами, не замечает, когда не хватает одного или двух из его многочисленных детенышей, так и человек, не повторяя устно или мысленно имен чисел, не знал бы, сколько монет или других вещей лежит перед ним.

5. Так как существует много представлений об одной и той же вещи и так как мы даем особое имя каждому представлению, отсюда следует, что для одной и той же вещи мы имеем много имен, или атрибутов. Так, одного и того же человека мы называем справедливый, храбрый и т. п. соответственно различным добродетелям, присущим ему, или же даем ему имена сильный, красивый и т. п. соответственно различным качествам его тела. С другой стороны, так как мы имеем одинаковые представления о разных вещах, то многие вещи по необходимости должны иметь одно и то же название. Так, мы называем видимыми все вещи, которые видим, и называем движущимися все вещи, которые

526

видим в движении. Те имена, которые даются нами многим предметам, мы называем общими им всем. Так, имя человек относится ко всякому отдельному представителю человеческого рода. Имя же, которое мы даем только одной вещи, мы называем индивидуальным, или единичным, как, например, Сократ и другие собственные имена, для обозначения которых мы иногда пользуемся методом косвенного описания. Так, имея в виду Гомера, мы говорим: человек, который написал Илиаду.

6. То обстоятельство, что одно имя может быть общим для многих вещей, привело к тому, что некоторые люди полагают, будто сами вещи универсальны. Эти люди серьезно уверяют, что сверх Петра, Ивана и всех остальных людей, которые существуют, существовали или будут существовать в мире, есть еще нечто другое, что мы называем человек или человек вообще. Ошибка этих людей состоит в том, что они принимают универсальные, или всеобщие, имена за вещи, которые этими именами обозначают. И в самом деле, если кто-либо предлагает художнику нарисовать человека или человека вообще, то он имеет в виду лишь то, что художник волен выбрать того человека, которого он будет рисовать, причем, однако, художник вынужден будет рисовать одного из тех людей, которые существуют, существовали или будут существовать и из которых никто не является человеком вообще. Но если кто-нибудь требует от художника, чтобы тот нарисовал ему портрет короля или какого-нибудь другого определенного лица, то он не предоставляет художнику никакой возможности выбора, последний должен нарисовать именно то лицо, которое выбрал заказчик. Ясно поэтому, что универсальны только имена. Универсальные имена являются также неопределенными, так как мы сами не ограничиваем их и предоставляем тому, кто нас слушает, свободу применять их так или иначе. Единичное же имя ограничено в своем применении одной из многих обозначаемых им вещей. Такое ограничение имеет место, когда мы говорим этот человек, указывая на него пальцем, даем человеку собственное имя и в некоторых других подобных случаях.

7. Названия, которые являются всеобщими и применимыми ко многим вещам, не всегда даются, как это следовало бы, всем соответствующим предметам на основании одинаковых признаков и в одинаковом смысле. Это обстоятельство является причиной того, что многие из таких имен не имеют постоянного значения и вызывают в нашем уме другие мысли, а не те, для обозначения кото-

527

рых они были предназначены. Эти имена мы называем двусмысленными. Так, слово faith значит то же самое, что слово belief, причем, однако, это слово обозначает иногда веру христианина, а иногда - верность данному слову или обещанию. Точно так же все метафоры являются по самой своей сути двусмысленными, да и вряд ли можно найти слово, которое не становилось бы двусмысленным благодаря разному сочетанию слов в речи, особенному произношению или жесту, которым сопровождается его произношение.

8. Эта двусмысленность имен приводит к тому, что становится трудно раскрыть те представления, обозначать которые были предназначены эти имена. И это затруднение мы испытываем не только по отношению к речам других людей, слушая которые нам приходится принимать во внимание намерение, повод и контекст в такой же мере, как и сами слова, но и по отношению к нашей собственной речи, которая, будучи построена на основе установившихся правил и обычного словоупотребления, не передает нам наших собственных представлений. Человеку поэтому требуется большое дарование, для того чтобы при всей запутанности слов, построений и всяких фигур речи он умел выражаться без двусмысленностей и находить истинный смысл того, что сказано. И эту способность мы называем разумением.

9. При помощи вспомогательного глагола есть или какой-нибудь равнозначащей ему связки мы составляем из двух названий утверждение или отрицание, каждое из которых, называемое на школьном языке 3 также предложением, состоит из двух названий, соединенных при помощи указанного глагола. Например, человек есть живое существо Или этот человек не прямодушен. Первое из этих двух предложений называется утвердительным, так как имя живое существо является положительным, а второе - отрицательным, так как имя не прямодушен является отрицательным.

10. Во всяком - как утвердительном, так и отрицательном - предложении последнее имя может содержать в себе первое, как в предложении милосердие есть добродетель, где имя добродетель содержит в себе имя милосердие и, сверх того, многие другие добродетели. В этом случае говорят, что предложение истинно, или содержит истину, ибо истина и истинное предложение означают одно и то же. Но последнее имя предложения может и не содержать в себе первого, как, например, в предложении все люди справедливы, где имя справедливы не содержит в себе имени

528

все люди, ибо для огромного большинства людей применимо имя несправедливы. В этом случае говорят, что предложение ложно, или содержит ложь, так как ложь и ложное предложение также означают одно и то же.

11. Я не стану здесь рассматривать, каким образом из двух предложений - будь они оба утвердительными или одно утвердительным, а другое отрицательным - составляется силлогизм. Все то, что было сказано об именах или о предложениях, является, правда, необходимым, но скучным рассуждением. И я не намерен в данном случае писать трактат о логике, который мне пришлось бы довести до конца, если бы я стал вдаваться в дальнейшие подробности, да в этом и нет никакой нужды, ибо найдется очень мало людей, которые не обладали бы природной логикой в той мере, в какой она необходима для основательного рассуждения о том, правильно или неправильно какое-нибудь из тех заключений, к которым я перехожу в дальнейшем ходе моего трактата.

Здесь я хочу только сказать, что образование силлогизмов есть то, что мы называем рассуждением.

12. Если человек выводит заключение из принципов, несомненность которых установлена опытом, и ему при этом удается избежать обмана чувств и двусмысленности слов, то мы говорим, что это заключение согласно с разумом. Но если, последовательно рассуждая, человек может на основании своего заключения прийти к выводу, противоречащему какой бы то ни было очевидной истине, то мы говорим, что его заключение противоречит разуму, и называем такого рода заключение абсурдом.

13. Если изобретение имен было необходимо, для того чтобы дать людям выбраться из бездны невежества, беспрестанно вызывая в их памяти необходимую связь, существующую между различными представлениями, то, с другой стороны, оно также явилось для людей источником заблуждений. Таким образом, если благодаря преимуществу применения слов и рассуждений люди превосходят животных своими знаниями и теми удобствами, которые сопровождают обладание знанием, то они превосходят их также своими заблуждениями. Ибо истинное и ложное суть вещи, . не присущие животным, так как последние в отличие от людей не обладают ни языком, ни способностью составлять предложения, ни способностью к умозаключениям, благодаря которым к одному заблуждению прибавляются другие.

14. Природа почти всякой телесной вещи такова, что,

529

часто получая движение одинаковым образом, она постепенно приобретает все большую и большую легкость к восприятию этого движения и все большее и большее предрасположение к нему, в результате чего с течением времени это движение становится настолько обычным для данной вещи, что достаточно малейшего толчка, для того чтобы придать ей указанное движение.

Страсти человека, являясь импульсом волевых движений, являются также импульсом человеческой речи, которая есть движение языка. И люди, желая сообщить другим свое знание, свои мнения, представления или страсти и изобретая для этой цели язык, перевели этим путем, а именно при помощи движения языка, все те сочетания мыслей, о которых говорилось в предыдущей главе, в сочетания слов, так что мысль (ratio) теперь большей частью переходит в речь (oratio), причем власть привычки в данном случае так сильна, что разум подсказывает лишь первое слово, остальные же слова следуют машинально и без содействия разума. Примером сказанного могут служить бедняки, читающие свой Pater noster [Отче наш]. В этом случае они лишь сочетают такие слова и в такой последовательности, как их учили этому в детстве няньки, товарищи или учителя, причем в их уме нет никаких образов или представлений, которые соответствовали бы произносимым ими словам. Эти бедняки обучают своих детей тому, чему научились сами. Если мы примем теперь во внимание силу обмана чувств, о котором мы говорили в пункте 10 главы II, и непостоянство смысла, вложенного людьми в слова, благодаря чему последние подвержены двусмысленности; если мы примем в соображение, какой разнообразный смысл придается словам в зависимости от страстей, и учтем, что едва ли можно найти двух лиц, которые были бы согласны между собой насчет того, что следует понимать под добром, злом, щедростью, расточительностью, храбростью и отвагой; если мы, наконец, примем в соображение, насколько люди подвержены паралогизмам, или ложным умозаключениям,- то нам придется сделать заключение, что невозможно исправить то огромное количество заблуждений, которые необходимо вытекают из указанных оснований, если не начать все сначала и не взяться за пересмотр первых оснований наших знаний и восприятий.

Вместо книг следует читать наши собственные представления, и в этом именно смысле я считаю знаменитое правило Познай самого себя! заслуживающим той репутации, которую оно себе завоевало.

530

ГЛАВА VI

1. О двух родах знания. 2. Для знания необходимы истина и очевидность. 3. Определение очевидности. 4. Определение знания. 5. Определение предположения. 6. Определение мнения. 7: Определение веры. 8. Определение сознания. 9. Бывают случаи, когда вера не менее свободна от сомнения, чем знание.

1. Где-то рассказывается история об одном человеке, который уверял, будто он только что был чудесным образом излечен от слепоты (он выдавал себя за слепорожденного) св. Альбаном или каким-то другим святым в городе Сент-Альбансе. Присутствовавший здесь же герцог Глостерский, желая удостовериться в истинности чуда, спросил этого человека, какого цвета тот предмет, который он держит перед ним. Тот ответил, что предмет зеленого цвета. Таким ответом этот человек разоблачил себя и был наказан за обман. Ибо, хотя при помощи только что приобретенного зрения он не хуже любого из тех, кто стал бы его спрашивать, мог бы отличать зеленый цвет от красного и от всех других цветов, он никак нe мог бы, однако, видя в первый раз цвета, знать, какой из них называется зеленым, красным или обозначается еще каким-нибудь именем. Это показывает нам, что есть два рода знания, из которых одно - не что иное, как восприятие, или первичное знание, о котором я говорил в начале второй главы, и воспроизведение восприятия в памяти; второе же - наука, или знание об истине представ-' лений и о том, как называются вещи; этот род знания имеет своим источником ум. Оба рода знания являются лишь опытом. Первого рода знание есть опыт относительно того, что запечатляется в нас вещами, действующими на нас извне; второго рода знание есть опыт, которым люди обладают относительно правильного употребления имен в языке. А так как всякий опыт, как мы говорили, есть лишь воспоминание, то и всякое знание есть воспоминание. Результаты первого рода знания, записанные в книгах, называются историей, записи результатов второго рода знания - наукой.

2. Две вещи необходимо содержатся в слове знание: во-первых, истина, во-вторых, очевидность. Ибо то, что не есть истина, никогда не может быть знанием. В самом деле, сколько бы ни уверял нас кто-нибудь, что он великолепно знает что-либо, ему все же придется признать, что это было не знание, а мнение, если то, что он знал, окажется невер-

531

ным. Точно так же если истина не очевидна, то знание человека, придерживающегося ее, было бы не более достаточно, чем знание тех, кто утверждает противоположное. Ибо если бы было достаточно одной истины, чтобы конституировать знание, то всякая истина была бы познана, что не соответствует, однако, действительности.

3. Что такое истина, мы определили в предыдущей главе. Здесь же я намерен заняться исследованием того, что мы разумеем под очевидностью. Очевидность есть сопутст-вие человеческого представления словам, обозначающим это представление в акте умозаключения. Ибо если человек рассуждает лишь губами, так что разум подсказывает ему лишь начало рассуждения, и если он не сопровождает своих слов соответствующими представлениями в своем уме, комбинируя слова лишь по привычке, то, как бы ни были верны те предложения, из которых он исходит, как бы ни были правильны те силлогизмы, которые он из этих предложений строит, и те заключения, которые он из этих силлогизмов выводит, его умозаключения все же не будут очевидны для него самого, ибо его слова не сопровождаются у него соответствующими представлениями. В самом деле, если бы одних слов было достаточно, то мы могли бы научить попугая познавать истину так же, как мы его обучаем произносить ее.

Очевидность для истины имеет то же значение, что сок для растения. До тех пор пока сок циркулирует в стволе и в ветвях, дерево живет; когда же сок исчезает, дерево умирает. Точно так же очевидность, состоящая в сопровождении наших слов соответствующими представлениями, есть жизнь истины.

4. Я определяю то знание, которое мы называем наукой, как очевидность истины, основанную на некоем начале, или принципе, ощущения. Ибо истина предложения никогда не бывает очевидной, пока мы не представляем себе смысла тех слов, или терминов, из которых предложение состоит. Этот смысл всегда составляют умственные представления. Но мы никогда не можем вспомнить эти представления, не вспоминая при этом те вещи, которые при помощи ощущений вызвали соответствующие представления в нашем уме. Первый принцип познания в том, что мы имеем такие-то и такие-то представления; второй - в том, что мы так-то и так-то называем вещи, к которым относятся наши представления; третий - в том, что мы соединяем эти имена таким образом, чтобы образовать из них истинные предложения, и, наконец, четвертый - в том, что мы соединяем эти

532

предложения так, чтобы из них можно было выводить умозаключения и истина этих умозаключений могла быть познана. И из двух родов знания, основанного на опыте в отношении фактов и зиждущегося на очевидности истины, первый называется благоразумием, второй же получил как у древних, так и у современных писателей название мудрости. Второй род знания присущ только человеку, между тем как к знанию первого рода способны и животные.

5. Предположением называется предложение, которое, не будучи очевидным, тем не менее временно допускается нами, с тем чтобы, присоединив к нему другие предложения, мы могли вывести из него какое-либо заключение. Продолжая затем цепь умозаключений, мы проверяем, не приведет ли нас указанное предложение к какому-либо абсурду, или невозможному выводу. В последнем случае мы узнаем, что предложение было неверным.

6. Если же, обозрев длинный ряд заключений, мы не находим среди них ни одного, которое было бы абсурдным, то мы считаем предложение вероятным. Подобным же образом мы считаем вероятным всякое предложение, истинность которого допускаем, потому ли, что неправильно рассуждаем, или потому, что доверяемся другим людям. И все предложения, истинность которых мы допускаем по ошибке или из доверчивости, не познаются нами как истинные; мы только полагаем, что они истинны, и такого рода допущение называется мнением.

7. В частности же, когда какое-нибудь мнение допущено по той причине, что мы доверились другим людям,-говорят, что мы доверяемся этому мнению, и это допущение называется доверием (belief), а иногда верой (faith).

8. Под сознанием чего-либо мы обыкновенно понимаем знание или мнение. Люди говорят, что сознают истинность какой-нибудь вещи, и притом никогда не говорят так, когда считают эту вещь сомнительной. Поэтому в этих случаях они или знают, или допускают, что знают, истинность указанной вещи. Однако когда люди утверждают что-либо, ссылаясь на свое сознание, то из этого вовсе не следует, что они определенно знают истину того, что утверждают. Остается, таким образом, думать, что это слово употребляется теми, кто имеет мнение не только об истинности вещи, но и о своем знании этой истинности, так что истинность предложения является только следствием этого мнения. Я определяю поэтому сознание как мнение об очевидности.

9. Вера, заключающаяся в том, что истинность известных предложений допускается в силу доверия к авторитету

533

других людей, во многих случаях не менее свободна от сомнения, чем совершенное и ясное познание. Так как ничего не бывает без причины, то, сомневаясь в чем-либо, мы должны знать причину нашего сомнения. И вот есть много вещей, которые мы принимаем на веру на основании рассказов других людей и по отношению к которым трудно себе представить какую-нибудь причину для сомнения. В самом деле, что можно возразить против согласия всех людей относительно фактов, которые они могут знать и для извращения которых у них нет никаких мотивов. (Так, например, обстоит дело с большей частью тех фактов, о которых нам сообщает история.) Разве только кто-нибудь скажет, что весь мир сговорился обмануть его.

Вот и все, что я могу сказать об ощущении, воображении, рассуждении, умозаключении и знании. Все перечисленные акты относятся к нашей способности познания, или представления. Духовная способность, называемая нами движущей, отличается от движущей способности тела. Ибо последняя есть та, именуемая силой, способность, при помощи которой одно тело приводит в движение другие тела. Первая же есть та способность, при помощи которой дух сообщает животное движение телу, в котором он находится. Актами этой способности являются наши аффекты и страсти, о которых я сейчас расскажу в общих чертах.

ГЛАВА VII

1. Об удовольствии, страдании, любви и ненависти. 2. О влечении, отвращении, боязни. 3, 4. О добре и зле, о нравственно красивом и постыдном. 5. О цели, о наслаждении. 6. О полезном, о пользе, о бесполезном. 7. О счастье. 8. О смеси добра и зла. 9. О чувственном наслаждении и чувственном страдании, о радости и горе.

1. В пункте 8 главы II было указано, что представления и явления не реальны сами по себе, а представляют собой лишь движения в каком-то внутреннем веществе головы. Так как это движение не останавливается там, а идет дальше к сердцу, то оно по необходимости помогает или препятствует тому движению, которое мы называем жизненным. Когда оно помогает последнему, его называют удовлетворением, довольством, удовольствием. Все эти чувства в действительности - не что иное, как движение

534

сердца, подобно тому как представления - не что иное, как движение внутри головы. Объекты, возбуждающие В нас эти чувства, мы называем приятными, прелестными или обозначаем другими равнозначащими именами. Римляне образовали слово jucundum от глагола juvare, означающего помогать. Это приятное чувство по отношению к вызываемому объекту называется любовью. Когда же такое движение ослабляет или задерживает движение жизни, оно называется страданием, а по отношению к вызывающему его объекту - ненавистью. Это чувство римляне выражают то словом odium, то словом taedium.

2. Движение, к которому сводится наслаждение или страдание, есть также побуждение, или тяготение, приблизиться к той вещи, которая нравится, или же удалиться от той вещи, которая не нравится. Это побуждение есть усилие, или внутреннее начало, животного движения. Последнее называется влечением, когда объект приятен; когда же объект неприятен, оно называется отвращением по отношению к имеющейся налицо неприятности и боязнью, когда речь идет об ожидаемой неприятности. Таким образом, слова: удовольствие, любовь и влечение, которое называется еще иначе вожделением, суть разные имена, обозначающие одну и ту же вещь, рассматриваемую с различных сторон.

3. Всякий человек называет добром то, что ему нравится или доставляет удовольствие, и злом то, что ему не нравится. Так как каждый человек отличается от другого по складу характера и вкусам, то люди различаются между собой также и в понимании добра и зла. Не существует абсолютного добра (?????? ?????), лишенного всякого отношения к чему-либо или к кому-либо. Ибо даже благость, которую мы приписываем всемогущему Богу, есть благость по отношению к нам. Подобно тому как мы называем добром или злом те вещи, которые нам нравятся или не нравятся, мы называем добрыми или плохими те качества или силы, при помощи которых они производят эти действия. Все формы доброты римляне обозначали одним словом pulchritudo, а все проявления зла - словом turpitudo, по отношению к которым мы не имеем точных эквивалентов.

4. Все представления, которые мы непосредственно получаем с помощью ощущений, вызывают в нас радость или страдание, влечение или болезнь; так же обстоит дело и с теми представлениями, которые возникают в нас после актов ощущения. Но так как этого рода представления

535