Часть 1.

Гоббс Т.

Основ философии. 1658.

Часть 2. О человеке

Гоббс Т. Сочинения в 2 т. Т.1. М. Мысль, 1989.- 622с.- (Филос.насл. Т.107.)- С.219-270.

Нумерация в конце страницы

ОСНОВ ФИЛОСОФИИ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

О ЧЕЛОВЕКЕ

Достойнейшему мужу Вильяму,

графу Девонширскому ',

моему высокочтимому господину!

Закончив этот раздел О человеке, я выполнил наконец свое обещание. Теперь Вы имеете основные положения всех разделов моей философии. Получилось так, что в дан­ный раздел вошли две части, совсем не похожие друг на друга. Ибо одна из них очень трудна, а другая очень легка; одна опирается на дедуктивные выводы, а другая -на опыт; одну смогут понять лишь немногие, а другую - все. Следовательно, между этими частями как бы простира­ется бездна. Но этого нельзя было избежать, ибо таково было требование метода, которому я следовал во всем моем труде.

Человек ведь является не только физическим телом; он представляет собой также часть государства, иными слова­ми, часть политического тела. И по этой причине его следует рассматривать равным образом как человека и как гражданина. А это означает, что мне нужно было соединить основные принципы естественных наук и физики с принци­пами политики, следовательно, вещи наиболее трудные с вещами самыми легкими. Первая часть моего труда уже давно была готова к печати. Вы спросите, почему пришлось так долго дожидаться издания этого труда, если остальные части его были так легки? Что я делал все это время? Отвечаю: [я сражался с дикими зверями]. Ведь и у меня есть свои Деметрии и Александры, [трудам] которых, со­держащим ложные мнения обо мне, я хотел нечто противо­поставить 2. И поскольку я по необходимости вынужден был отвечать на выкрики и оскорбления этих людей, возник длительный спор, который чересчур задержал издание. Я решил, что если доведу до конца эти Основы, то отложу в сторону перо. Но сегодня, видя, каковы нравы людей, считающих себя представителями науки, я отбросил эту надежду и оставил перо в своей руке, ибо мне на­верняка придется обороняться. При жертвоприношениях мухи всегда появляются не вовремя. И я поступлю так, как император Домициан 3: проколю мух пером. Я буду поступать так до тех пор, пока Вы не прикажете мне лучшего.

Вашего превосходительства покорный слуга

Томас Гоббс.

24 июня 1568

ГЛАВА I

О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА. О ЖИЗНИ И СМЕРТИ

1. О происхождении человеческого рода. 2. О питании. 3. О смерти. 4. О рождении; сведения немногочисленные и самые общие.

1. О происхождении человеческого рода, по свидетель­ству Диодора Сицилийского 4, среди древнейших филосо­фов были наиболее распространены два мнения. Одни объявляли мир вечным и утверждали поэтому, что и чело­веческий род существует вечно. Другие же считали, что мир возник в определенный момент. По мнению этих по­следних, небо и земля, элементы которых были перемеша­ны между собой, имели вначале одинаковый вид. Позже произошло отделение элементов друг от друга, и наш видимый мир и воздух получили таким образом постоянное движение. Благодаря этому движению некоторые элементы поднялись вверх и образовали звезды и Солнце. Вовлечен­ные в движение мироздания и воздуха, они стали двигаться вместе с последними по кругу. Другие же элементы опустились вниз и образовали тонкую и грязную массу, постоянно движущуюся вокруг своей оси. Составные части этой массы отделились друг от друга, и из влажных частей возникло море, а из более твердых - земля. Последняя вначале представляла собой довольно мягкую массу, кото­рая затем отвердела под влиянием лучей солнца. Благодаря этой мягкости земли в болотистых местностях на участ­ках, которые сильнее других подвергались действию солн­ца, образовались там и сям выступы, своего рода пузыри, обтянутые кожицей, которые затем под воздействием сол­нечных лучей лопнули. Из этих-то пузырьков, по мнению указанных философов, появились все живые существа, в том числе и люди. Эти представления несколько напо­минают сведения, содержащиеся в первой главе Книги Бытия, но не совпадают с ними. Ибо хотя Книга Бытия и говорит о том, что элементы отделились друг от друга, причем те из них, которые были однородными, распреде­лились по разным местам, но она приписывает это дейст-

221

вию Духа Божьего, реявшего над безмерными и еще не раз­деленными глубинами. И земля произвела все роды живых существ, но не собственными силами, а силой Слова Божьего. Это не относится к человеку, который был создан позже всех других живых существ по образу и подобию Бога. Тем не менее мне кажется, что сторонники указан­ного воззрения постигли столько, сколько они могли постигнуть без божественного откровения, ибо возникнове­ние мироздания и его расчленение никому, кроме творца, неизвестны. Поэтому-то мы и верим, что сотворение мира произошло так, как об этом рассказывает Моисей в святом законе.

2. Питание человека, поскольку последний ежедневно принимает пищу, в общем доступно чувственному восприя­тию. Посредством определенного движения, а именно про­глатывания, пища поступает в желудок. Желудок же при помощи характерного для него движения бросает эту пищу из стороны в сторону, так что она перемешивается и смягчается, а затем проталкивает ее в кишечник. Кишеч­ник окончательно размягчает пищу и проталкивает ее дальше; при этом он при помощи перистальтического дви­жения загоняет в лимфатические сосуды наиболее тонкую составную часть этой пищи, а именно питательный сок. Из лимфатических сосудов питательный сок попадает в воротную, а затем в полую вену. Последняя ведет его к сердцу, где он смешивается с кровью и переходит в арте­рии. Главные артерии ведут годную для питания часть этого сока к мозгу. Подвергшись фильтрованию, сок разно­сится отсюда посредством нервов и, расщепляясь на бес­численные тонкие волокна, превращается в мышцы. Кровь же, которая при помощи аорты и ее разветвлений проника­ет в мускулы, окрашивает эти мышцы в красный цвет.

Кроме того, то же движение артерий, при помощи кото­рого кровь поступает к мускулам, гонит ее, когда мускулы в достаточной мере пропитываются ею, в капилляры. Чтобы под влиянием своей тяжести кровь не направлялась вниз, ее поддерживают клапаны, которые заставляют ее двигаться к полой вене, откуда она направляется обратно к сердцу; затем, вобрав в себя новый сок, кровь циркулирует по артериям к мускулам. Все эти факты, за исключением того, что было сказано об образовании мышц при помощи нервов (этот предмет нуждается еще в дальнейшем иссле­довании), установлены экспериментальным путем.

Пока указанным образом совершается кровообращение, человек живет. Но кровь циркулирует до тех пор, пока

222

сердце продолжает сжиматься и растягиваться. Что же является причиной движения сердца? Получает ли сердце свое движение от движения крови или кровь - свое движение от движения сердца? Сердце ребенка, находящегося во чреве матери, как известно, обретает движение от дви­жения крови матери, и вообще своей жизнью ребенок обязан жизни матери, с которой он связан. Ясно также, что, как только ребенок оставляет чрево матери и вдыхает в себя воздух, он уже не может жить без воздуха. Следова­тельно, жизнь, т. е. движение сердца, зависит от воздуха, а, значит, воздух или нечто такое, что мы вдыхаем вместе с воздухом, является причиной движения сердца. Что бы ни представляло собой то, что находится в воздухе и приводит в движение сердце, оно во всяком случае должно прежде всего привести в движение кровь. Ибо вдыхаемый нами воздух проникает через дыхательное горло в легкие, и, для того чтобы достигнуть сердца, ему следует предварительно проникнуть в arteria venosa, откуда он и поступает к серд­цу, следуя движению крови. Таким образом, то, что содержится в воздухе и сообщает движение крови, есть причина диастолы сердца. Вслед за тем сердце вытесняет кровь и гонит ее по артериям, это его движение называется систолой.

Чтобы познать то, что представляет собой некое начало в крови, которое своим движением может заставить дви­гаться по жилам кровь, мы должны подумать над тем, можно ли одинаковым образом жить во всякой воздушной среде. Как известно, дело обстоит не так. Если бы воздух являлся чистым эфиром, то он был бы везде однороден. В этом случае можно было бы одинаковым образом жить во всякой воздушной среде, или, вернее, тогда жизнь была бы вообще невозможна, ибо чистый воздух не в со­стоянии сообщить крови такое движение, в результате которого могли бы возникнуть явления систолы и диасто­лы. Кроме того, посредством опытов доказано, что человек может в течение шести часов оставаться на морском дне, если он берет с собой пузырь, наполненный воздухом, и вдыхает этот воздух умеренными дозами. Это было бы не­возможно, если бы вдыхаемый воздух был совершенно чист. Ибо воздух, уже использованный в процессе вдыха­ния и выдыхания, совершенно бесполезен для жизни, какова бы ни была степень его охлаждения. В воздухе, следовательно, содержатся какие-то бесконечно малые и потому невидимые частицы, которые обусловливают дви­жение крови в жилах, а вследствие этого и движение

223

сердца. Подобно тому, как морская вода содержит соль, так и воздух содержит в себе какой-то соответствующий соли элемент, например какую-то разновидность селитры, кото­рая при вдыхании проникает в кровь, приводит послед­нюю в движение и брожение, расширяет вены и сердце и с помощью систолы распределяется через артерии по всему человеческому телу. Движение, которым должны обладать указанные частицы, не может быть иным, чем то, которое мы (в главе XXI первой части О теле) назвали простым движением и признали причиной всякого брожения. И это никому не должно казаться странным, ибо мы видим, что движение крови и сердца прекращается, т. е. что следст­вием вдыхания нездорового воздуха, ставшего таковым из-за содержащихся в нем известных частиц, вредных для жизни, часто являются болезни и смерть и что, с другой стороны, благодаря другим частицам здоровье и жизнь сохраняются. Ибо, подобно тому как эпидемические бо­лезни возникают не из-за чистого воздуха и эфира, а из-за частиц, движущихся в воздухе и обладающих вред­ным для жизни движением, жизнь и необходимое движе­ние крови сохраняются благодаря другим частицам воз­духа, обладающим благоприятными нашей природе свой­ствами.

Помимо действующей извне силы существуют разно­образные иные причины смерти, т. е. прекращения движе­ния крови. Такой причиной прежде всего является заку­порка сосудов, в которых циркулирует кровь. Может случиться так, что вследствие затвердевания мускулов возникает преграда движению крови. Затвердевание мус­кулов наступает тогда, когда в самих мускулах затверде­вает какая-нибудь липкая и слизистая жидкость. Благо­даря этому затрудняется не только прохождение арте­риальной крови через капиллярные артерии, но и проник­новение этой крови в капиллярные вены. Вследствие этого наступает лихорадочное состояние и, если деятельность сердца не усиливается, смерть. Кроме того, вытеснение крови из артерии по направлению к мускулам, произво­димое сердцем, затрудняется и в том случае, когда к крови, текущей в жилах, примешана какая-нибудь гнойная материя. И в этом случае следствием бывает лихорадочное состояние и при ослабленной деятельности сердца смерть, а при более сильной его деятельности - нарывы (ибо гнойная материя вытесняется через мускулы). Такого рода материя появляется в результате повреждения вен. Причиной такого повреждения могут быть те частицы,

224

которые при вдыхании всасываются внутрь и, проникнув в кровь, разъедают сосуды или заставляют кровь свертывать­ся, как это бывает при чумных заболеваниях. Другой при­чиной этого могут быть также частицы, проглатываемые вместе с пищей и питьем. Такие частицы, проникая вместе с соком в вены, повреждают их. Еще одной причиной этого может быть укус змеи или бешеной собаки. Если такого рода укус приводит к повреждению вены или если яд каким-нибудь иным путем проникает в кровь, то в венах, где собирается испорченная кровь, образуется язва. Одним словом, изъязвление сосудов может начаться везде, где есть открытый доступ к внутренней части вен. Так, сифилитический яд попадает в мочеиспускательный канал, а оттуда через почки, почечные вены и полую вену вместе с кровью доходит до сердца, откуда через артерии распространяется по всему телу. Точно так же задержка материи, проходящей через нервы, имеет своим следствием болезнь и смерть.

Существует много других причин, которые вызывают болезнь человека и ведут к его смерти. Действие всех их сказывается в том, что они либо приостанавливают обра­щение крови, либо задерживают это обращение, либо ис­черпывают запас крови, либо каким-нибудь иным образом препятствуют ее движению. Подробный разбор этих слу­чаев является задачей медиков.

4. Возникновение человека приблизительно сходно с возникновением растений. Материей растений является сама земля. Последняя пробуждается под действием лучей солнца, а затем благодаря самостоятельному движению семени формируется в соответствующий вид растения. Соответственно этому и при возникновении человека мате­рией зародыша является кровь матери, которая приво­дится в движение оплодотворяющим соком обоих родите­лей и из которой формируется человеческое тело. Ибо благодаря движению при акте совокупления возникает брожение, а затем и расширение сосудов. Оплодотворяю­щая жидкость прорывается внутрь и проникает в матку, где она посредством своего специфического движения фор­мирует из постепенно скопляющейся крови человеческое тело.

Я мог бы еще подробнее остановиться на этих явле­ниях, однако моей задачей является исследование не столько способностей тела, сколько способностей души. Поэтому я перехожу теперь к чувственным восприятиям и ограничиваюсь по отношению к рассмотренным вопросам

225

вышеприведенными краткими указаниями, предоставляя возможность более подробного рассмотрения их другим. Если эти исследователи, внимательно рассмотрев органы размножения и питания, не убедятся в том, что эти органы созданы и приспособлены к своим функциям неким умом, то воистину придется отказать в уме им самим.

ГЛАВА П

О ЛИНИИ ЗРЕНИЯ И ВОСПРИЯТИИ ДВИЖЕНИИ

1. Введение. 2. Что такое линия зрения и что с ней связано у каждого глаза. 3. Зрение неотчетливое вследствие малых размеров предмета. 4. Зрение неотчетливое вслед­ствие дефекта глаза. 5. Почему видимые нами вещи кажут­ся большими, чем они есть в действительности. 6. Почему в процессе зрения нам кажется движущимся то, что в действительности неподвижно; это происходит вследствие движения того, кто смотрит. 7. Каким образом в процессе зрения возникает иллюзия движения вещей, находящихся в покое; это происходит вследствие движения частей мозга, оптического нерва и сетчатки.

1. Наше видение отчетливо и остро в том случае, когда свет или цвет, достигающие глаза, имеют определенную форму, во всех точках соответствующую отдельным частям того предмета, от которого этот свет или цвет исходит.

Свет или цвет, имеющий такую форму, называется изображением (imago). Всякое живое существо от природы с первого взгляда принимает это изображение за видимый предмет как таковой или по крайней мере за тело, отобра­жающее предмет и верно отражающее расположение его частей. Точно так же и люди (за исключением не­многих, исправляющих при помощи рассудка суждения чувств) полагают, что это изображение является самим предметом, и не могут без надлежащей умственной подго­товки представить себе, что солнце и звезды в действитель­ности больше и дальше от нас, чем это кажется.

Но почему предмет кажется то больше, то меньше, то ближе, то дальше, предстает то в такой, то в иной форме - этому, насколько я знаю, до сих пор никем не было дано научного объяснения, хотя многие и пытались объяс­нить это. И тут нет ничего удивительного, ибо никому еще не приходило в голову, что свет и цвет суть не акциден­ции объектов, а лишь явления нашего воображения. Так

226

как об истинном месте изображения до сих пор еще ничего не установлено с той точностью, какой требует естественно­научное исследование, то попытаемся выяснить, нельзя ли точно определить причины всех этих явлений на основании вышеизложенного.

2. Всякая видимая точка, которая появляется перед нами, находится на прямой, определяемой, с одной сторо­ны, центром сетчатки, а с другой - точкой падения светового луча на заднюю поверхность этой сетчатки. Такая пря­мая называется линией зрения и, будучи перпендикуляр­ной к поверхности глаза, образует оптическую ось.

Доказательство этого основано на положениях, изло­женных в учении О теле (гл. XXIV, п. 2; гл. XXII, п. 6) [...]

Отсюда ясно, что все световые лучи пересекаются в центре сетчатки. Это обстоятельство объясняет два извест­ных явления, или опыта, которые легко может произвести каждый человек. Если, рассматривая какой-либо объект обоими глазами, мы смещаем оптическую ось одного глаза, между тем как положение оси второго глаза остается нормальным, то предмет представляется нам удвоенным и находящимся в двух местах. Если мы при­стально рассматриваем какой-нибудь предмет обоими гла­зами, то всякий другой видимый предмет, лежащий ближе или дальше рассматриваемого, представляется нам удвоен­ным [...]

Вышеуказанное обстоятельство объясняет и следующий факт. Если мы пристально рассматриваем какой-нибудь небольшой предмет, то все предметы, находящиеся по со­седству с ним, представляются нам неясно, так как исходя­щие из них лучи не падают на оптическую ось, вследствие чего эти предметы двоятся в глазах. Из всего этого следует, что ни один предмет нельзя отчетливо видеть посредством неподвижного глаза. Ибо если глаз неподви­жен, то неподвижной остается и оптическая ось, на ней же только и возможно отчетливое видение, которое именно в силу этого является лишь видением одной точки [...]

3. Так как зрачок не может суживаться сверх определенной меры, то очень маленькие предметы, равно как и предметы очень большие, если они далеко отстоят от глаза, всегда бывают видимы неясно [...]

Отсюда следует, что мельчайшие частицы предметов нельзя различить даже весьма совершенным глазом и даже в том случае, если последний снабжен стеклами, ибо предметы всегда могут быть разложены на более мелкие

227

частицы, между тем как сила стекол не может быть увеличиваема безгранично.

4. [...] Так как отчетливое видение вне оптической оси невозможно, то для точного восприятия движения какого-нибудь предмета необходимо движение самого глаза, а если движущийся предмет близок или его движение совер­шается быстро, необходимо даже движение всей головы. Если же наблюдаемые нами движущиеся предметы находятся на очень большом расстоянии от глаза, то и тогда, когда они движутся быстро, для отчетливого восприятия их движения достаточно легкого движения глаза [...]

Кроме того, следует принять во внимание, что (как по­казано в главе XXV книги О теле) ощущение есть движе­ние и, как бы непродолжительно это движение ни было, оно не может исчезнуть мгновенно; следовательно, и возникаю­щий из ощущения образ не может мгновенно исчезнуть; он сохраняет в течение некоторого промежутка времени свою первоначальную отчетливость, как бы мал ни был соответствующий промежуток.

Из сказанного ясно, почему небольшие, быстро движущиеся предметы должны казаться нам более протя­женными, чем они суть в действительности [...] Мы воспринимаем движение лишь постольку, поскольку дви­гаем глаз, т. е. перемещаем оптическую ось [...] Вот почему мы не можем воспринимать движение Солнца, Луны и не­подвижных звезд, несмотря на необычайную быстроту такого движения; ведь при значительной удаленности этих тел от нас незаметного движения глазной оси достаточно, чтобы последняя могла следовать за их движением [...] Точно так же движение предмета не может быть воспри­нято, если глаз и предмет движутся одинаковым обра­зом [...]

Если наблюдаемый кем-либо предмет находится в покое, между тем как наблюдающий его глаз движется (как это бывает в том случае, когда кто-либо плывет по морю вдоль берега), то вопрос о том, кто же действительно нахо­дится в движении - наблюдатель или предмет, может быть решен не на основании непосредственных данных зрения, а лишь на основании соображений ума [...] Вот почему не восприятие, а разум решает вопрос о том, находятся ли Земля или звезды в годичном и суточном движении [...]

[...] Далее, если движение предмета складывается из частичных движений, из которых одно или многие общи глазу и предмету, то взор воспринимает только движения, не являющиеся общими [...] Так, если на корабле

228

плывут двое людей, то один из них видит, как другой движется по кораблю, но не видит движения, которое при­дает ему корабль. Ибо этим людям не надо изменять поло­жение глаза, чтобы проследить движение, возникающее вследствие общего движения корабля.

ГЛАВА III

О КАЖУЩЕМСЯ МЕСТОНАХОЖДЕНИИ ПРЕДМЕТА, ИЛИ, КАК ГОВОРЯТ МНОГИЕ,

О МЕСТЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ ПРИ НЕПОСРЕДСТВЕННОМ ВИДЕНИИ,

Т. Е. В СЛУЧАЕ КОГДА НЕТ НИКАКОГО ОТРАЖЕНИЯ И ПРЕЛОМЛЕНИЯ

1. Какие обстоятельства определяют место изображе­ния; знания места, в котором находится предмет, имею­щий форму прямой линии, достаточно для познания места как такового. 2. Прямая линия может быть столь малой, а предмет может испускать лучи под столь незначительным углом, что не возникает никакого чувственного восприятия.

3. Кажущееся место предмета при непосредственном виде­нии всегда ближе к глазу, чем место действительное. 4. Если кажущаяся величина предмета дана на одном расстоянии, то его кажущееся место дано на любом другом расстоянии. 5. Если предмет рассматривают двумя глаза­ ми, то он кажется большим, чем тогда, когда на него смотрят одним глазом; что отсюда следует. 6. Чем слабее действует на глаз предмет, тем менее ясно он виден; что отсюда следует. 7. Почему луна кажется днем бледнее и меньше, чем ночью. 8. Почему все неподвижные звезды, несмотря на то что они почти бесчисленны, меньше освеща­ют землю, чем луна.

ГЛАВА IV

ОБ ОТОБРАЖЕНИИ ПРЕДМЕТА В ПЕРСПЕКТИВЕ

1. В чем сущность перспективного изображения. 2. Пер­спективное изображение бесконечного прямоугольника есть треугольник. 3. Бесконечный прямоугольник изобра­жается в перспективе в виде треугольника не для того, чтобы уподобить предмет рисунку, но для того, чтобы отобразить то, что треугольник подобен кажущемуся обра-3У бесконечного треугольника. 4. Каким образом трапеция

229

оказывается образом конечного прямоугольника. 5. Четыре треугольника, полученные в результате деления прямо­угольника по диагоналям, легче закрепляют в памяти изображение одновременно четырех прямоугольников, чем один треугольник - изображение одного прямоугольника. 6. Предметы, находящиеся ближе к глазу, нарисованы яснее, чем предметы более отдаленные, пропорционально основанию треугольника, являющегося их отображением, изображение становится более четким. 7. Изображение де­лается более выразительным благодаря пририсованным в той же пропорции теням, животным и т. п. 8. Почему перспективное изображение, рассматриваемое через ка­кое-нибудь маленькое отверстие, представляет вещь более совершенным образом. 9. Круг, изображенный в перспекти­ве, представляется эллипсом при рассмотрении его с любых точек зрения, кроме одной. 10. Парабола, вершина которой отстоит от глаза дальше, чем ее основание, кажется гипер­болой. 11. Если парабола имеет положение, прямо проти­воположное вышеуказанному, то она кажется эллипсом. Рассматривая перспективное изображение так, как это бы­вает, когда наше зрение предоставляет нам неверные данные, мы видим предмет нарисованным иначе, чем он есть в действительности, и тем не менее представляем себе истинное положение вещей. Что такое указатель перспек­тивы. 12. Обращенной является та перспектива, которую обозначают на плоскости, лежащей далее [предмета], ли­нии зрения, проходящие через различные пункты пред­мета.

ГЛАВА V

О КАЖУЩЕМСЯ МЕСТОНАХОЖДЕНИИ ПРЕДМЕТА

ПРИ ОТРАЖЕНИИ ЕГО В ПЛОСКИХ И СФЕРИЧЕСКИ ВЫПУКЛЫХ ЗЕРКАЛАХ

1. О кажущемся местонахождении предмета, или месте образа, возникшего в результате отражения предмета в плоских непрозрачных зеркалах. 2. О том, что в плоских прозрачных зеркалах возникает много образов одного и того же предмета. 3. Пять определений. 4. Глазная точка, т. е. точка, в которой исчезает угол зрения, разделяющийся в сферических зеркалах на две части лучом, перпендику­лярным глазу. 5. Каким образом можно определить кажу­щееся местонахождение предмета, отраженного в сфери­чески выпуклом зеркале.

230

ГЛАВА VI

О КАЖУЩЕМСЯ МЕСТОНАХОЖДЕНИИ ПРЕДМЕТА

ПРИ ОТРАЖЕНИИ ЕГО В СФЕРИЧЕСКИ ВЫПУКЛОМ ЗЕРКАЛЕ

1, 2. Местонахождение изображения тогда, когда пред­мет не находится между глазом и зеркалом. 3, 4, 5, 6, 7. Местонахождение изображения тогда, когда предмет на­ходится между глазом и зеркалом. 8. При каком угодно положении предмета его изображение не может так уда­литься от зеркала, чтобы достигнуть центра глазного ябло­ка. 9. Точка предмета, находящаяся в центре зеркала, представляется нам именно в этом центре, если наш глаз находится по ее сторону этого центра. 10. Условия, при ко­торых предметы представляются нам с наибольшей не­ясностью.

ГЛАВА VII

О КАЖУЩЕМСЯ МЕСТОНАХОЖДЕНИИ ПРЕДМЕТА, ВОСПРИНИМАЕМОГО ПРИ ПРОСТОМ ПРЕЛОМЛЕНИИ

1. Общее правило, касающееся обозначения отражения предмета, воспринимаемого при простом преломлении.

2, 3,4,5,6.Некоторые применения этого правила. 7,8.По­чему звезды кажутся нам большими тогда, когда они нахо­дятся на горизонте, чем тогда, когда они в наивысшем положении. 9. Почему при ясном небе в холодную ночь мы видим больше неподвижных звезд, чем в теплую.

ГЛАВА VIII

О ВИДЕНИИ ПРИ ДВОЙНОМ ПРЕЛОМЛЕНИИ,

ИЛИ О ПРОСТЫХ И СФЕРИЧЕСКИ ВЫПУКЛЫХ

И ВОГНУТЫХ ЛИНЗАХ

1. Линзы были незнакомы древним. 2. Выпуклые линзы. 3.Вогнутые линзы. 4. Почему выпуклые линзы полезны старикам. 5. Польза вогнутых линз для близоруких. 6. По­ложение, в котором представляется нам предмет, видимый

нами через выпуклую линзу. 7. Перевернутое изображение предмета, видимого через вогнутую линзу. 8. Положение, в котором представляется нам предмет, видимый нами через вогнутую линзу. 9. Положение, в котором пред­ставляется нам предмет, видимый нами через гиперболи­ческие линзы.

231

ГЛАВА IX

О ДВОЙНЫХ ЛИНЗАХ, ИЛИ О ТЕЛЕСКОПЕ И МИКРОСКОПЕ

1, 2, 3. Условия отчетливого видения через несколько линз. 4, 5, 6, 7, 8. Теория телескопа. 9. Теория микроскопа. 10. Телескоп и микроскоп, состоящие из двух выпуклых стекол, различаются между собой не по способу их изготов­ления, а по их различному применению.

ГЛАВА X

О РЕЧИ И НАУКАХ

1. Определение речи; речь, свойственная человеку. 2. Возникновение речи. 3. Удобства и неудобства, происте­кающие из речи. 4. Наука и доказательство основываются на познании причин. 5. Теоретические утверждения (theoremata) доказуемы только тогда, когда они касаются вещей, причины которых в нашей власти; в остальных случаях доказуемо только то, что возможно.

1. Речь (serma), или способность говорить (oratio), есть сочетание слов, установленных волей людей, для того чтобы обозначить ряд представлений о предметах, о кото­рых мы думаем. Следовательно, речь относится к ходу мыслей точно так же, как слово к идее или понятию (conseptum). Речь, по-видимому, является специфической особенностью человека. Ибо если некоторые животные привыкают понимать, исходя из слов, наши желания и приказания, то они при этом все же не постигают специфических значений этих слов (они ведь не знают, для обозначения какого предмета предназначены челове­ческие слова), и последние являются для них лишь сигна­лами (signa).

Знаки же, которые два животных одного и того же вида подают друг другу посредством голоса, не являются речью, потому что звуки, при помощи которых эти животные выражают надежду, страх, радость и т. д., не установлены ими произвольно - указанные чувства насильственно вы­зывают такие звуки в силу необходимости, обусловленной природой данных животных. Так, среди животных, если только они обладают хотя бы незначительной способностью видоизменять звучание своего голоса, случается, что они при помощи разных звуков предупреждают других в ми-

232

нуту опасности о необходимости бегства, созывают к еде, поощряют к пению, завлекают к любовным утехам. И все же эти звуки не являются речью, так как они установлены не преднамеренно, а с естественной необходимостью возникают под влиянием страха, радости, влечений каждого отдельного животного. Что такие звуки не являются речью, видно из того, что животные, принадлежащие к одному и тому же виду, во всех частях света производят одни и те же звуки; люди же, напротив, создали разные языки (voces).

В силу этого животные лишены также разумения (intellectus), ибо разумение есть некое воображение, осно­вывающееся на установленном значении слов.

2. Как я только что сказал, название (vocabula) возникло благодаря человеческому установлению. Меня спросят пожалуй, установления каких людей были столь ценными, что могли оказать такое огромное благодеяние человеческо­му роду, каким является для нас речь. Предположение, будто когда-то люди собрались на совещание, имевшее целью установить, что должны означать слова (verba) и сочетания слов, было бы невероятным. Напротив, вероятно, что с самого начала существовали некоторые немногочис­ленные имена (nomina), а именно обозначения наиболее знакомых предметов. Первый человек по своему усмотре­нию дал имена лишь некоторым животным, приведенным к нему Богом; затем этот человек наделил именами еще не­которые предметы, которые ему чаще всего встречались эти обозначения дети унаследовали от своих родителей и в свою очередь передали их по наследству своим детям, которые опять-таки изобрели новые имена. Но во второй главе Книги Бытия рассказывается, что еще до того, как Адам дал имена тем или другим вещам, Бог запретил ему вкушать плоды древа познания добра и зла. Спрашивается, как же мог Адам понять это запрещение Бога, раз он до этого еще не знал, что означает вкушать, плод, познание и, на­конец, добро и зло? Адам, следовательно, должен был по­стигнуть смысл этого запрета Бога не на основании значе­ний слов, а каким-нибудь сверхъестественным путем, что ясно вытекает из вопроса, заданного ему вслед за этим Богом: кто сказал ему, что он наг? Точно так же не понятно, как мог Адам понять змия, говорящего о смерти: ведь Адам, будучи первым смертным, не мог иметь о нем никакого представления. Эти события, таким образом, нельзя понять как нечто естественное, и, следовательно, естественное начало речи могло быть лишь результатом

233

произвола людей. Это становится еще более ясным ввиду смешения языков (lingual) при вавилонском столпотворе­нии. Ибо к тому времени возникли различные языки, ко­торые отдельными людьми были переданы другим народам. Когда же говорят, что отдельные вещи получили имена в соответствии с их природой, то это детское мнение. Ибо как же в таком случае объяснить тот факт, что языки раз­личны, хотя природа вещей повсюду одна и та же? И какое сходство имеет, скажем, слово vox, т. е. звук, с животным, т. е. телом?

3. Польза речи сводится к следующему. Прежде всего человек может при помощи имен числительных считать; считать же значит не только складывать единицы, но и оп­ределять посредством измерения величину отдельных предметов. Так, измеряют всякого рода протяжение тел, будь то длина, или длина и ширина, или длина, ширина и толщина. Эти величины складывают, вычитают, умно­жают, делят и сравнивают друг с другом. Предметом счета могут быть время, движение, вес и интенсивность качеств. Отсюда для человеческого рода возникают огромные удоб­ства, которых лишены другие живые существа. Ибо всяко­му известно, какую огромную помощь оказывают людям эти способности при измерении тел, исчислении времени, вычислении движений звезд, описании земли, мореплава­нии, возведении построек, создании машин и в других случаях. Все это зиждется на способности считать, способ­ность же считать зиждется на речи.

Речь, во-вторых, дает возможность одному человеку обучать другого, т. е. сообщить ему то, что он знает, а также увещевать другого или советоваться с ним. Таким образом, благо, большое само по себе, становится еще большим благодаря тому, что оно может быть передано другому.

Третье и величайшее благодеяние, которым мы обязаны речи, заключается в том, что мы можем приказывать и по­лучать приказания, ибо без этой способности была бы не­мыслима никакая общественная организация среди людей, не существовало бы никакого мира и, следовательно, ника­кой дисциплины, а царила бы одна дикость. Без языка люди жили бы одиноко, каждый из них замыкался бы в себе и не общался с другими. Некоторое подобие государ­ственного устройства мы находим, правда, и у различных видов животных, но оно в очень слабой степени служит благу этих животных, и мы можем здесь не останавливать­ся на нем. Эти формы государственной организации мы

234

встречаем, кроме того, у существ, лишенных оружия и потребностей. К таким существам, однако, не относится человек. Ибо если верно то, что мечи и копья, т. е. оружие людей, превосходят рога, зубы и жала, т. е. оружие жи­вотных, не менее верно и то, что человек, способный предвидеть ожидающий его в будущем голод, является бо­лее хищным и жестоким зверем, чем волки, медведи и змеи, которые становятся хищными лишь в моменты голода и жестокими тогда, когда их раздражают. Отсюда легко понять, сколь многим мы обязаны речи, благодаря которой мы живем - или по крайней мере можем жить, если хо­тим,- в тесном общении с другими людьми, мирно, без­заботно, счастливо и привольно.

Но речь имеет и свои отрицательные стороны. Если среди всех животных существ только человек способен благодаря общему значению слов придумать себе общие правила и сообразовать с ними весь строй своей жизни, то и он лишь способен следовать в своих действиях ложным правилам и внушать их другим, с тем чтобы последние также следовали им. Благодаря этому заблуж­дения распространяются среди людей шире и более опасны у них, чем у животных. Человек, если ему угодно (а ему угодно каждый раз, когда кажется, что это будет способ­ствовать его цели), может также преднамеренно пропове­довать ложные идеи, т. е. лгать, и тем самым подрывать сами предпосылки человеческого общения и мирного сосу­ществования людей. В обществах животных такие явления не могут иметь места, так как животные оценивают нечто как благо или зло на основании собственного ощущения, а не на основании чужих жалоб, причины которых они не способны понимать, не видя их.

Привычка слушать других приводит, далее, к тому, что словам философов и схоластов иногда слепо верят, если даже они лишены всякого смысла, что чаще всего бывает в том случае, когда слова эти придуманы докторами, для того чтобы скрыть свое собственное невежество и соз­дать видимость, будто ими сказано нечто значительное, между тем как на самом деле ими ничего не сказано. Наконец, способность речи вызывает у человека соблазн высказываться и в том случае, когда он вообще ничего не Думает, а так как человек считает истинным то, что го­ворит, то он обманывает самого себя. У животного же не может быть самообмана. Таким образом, благодаря речи человек становится не лучше, а лишь сильнее.

4. Под наукой (scientia) мы понимаем истины, содержа-

235

щиеся в теоретических утверждениях, т. е. во всеобщих положениях и выводах из них. Когда речь идет лишь о достоверности фактов, то мы говорим не о науке, а о знании (cognitio). Наука начинается лишь с того знания, благода­ря которому мы постигаем истину, содержащуюся в каком-нибудь утверждении; она есть познание какого-нибудь предмета на основании его причины, или познание его воз­никновения посредством правильной дедукции. Знание есть также правильное понимание возможной истинности какого-нибудь положения; такое понимание мы получаем путем правильного умозаключения из установленных опы­том следствий. Оба указанных вида дедукции мы называем обычно доказательствами. Однако первый вид дедукции считают более ценным, чем второй, и для этого есть вполне достойное основание. Ибо для нас ведь более ценно знать, как мы можем использовать имеющиеся в наличии причины, чем делать заключения о прошлых причинах, которых мы не можем вернуть. Демонстративное познание a priori для нас возможно поэтому лишь относительно тех вещей, возникновение которых зависит от воли самого человека.

5. В этом смысле строго доказательной является боль­шая часть положений о величине; наука о них называется геометрией. Так как причина тех свойств, которыми обладают отдельные фигуры, заключается в линиях, кото­рые мы сами проводим, и так как начертание фигур зависит от нашей воли, то для познания любого свойства фигуры требуется лишь, чтобы мы сделали все выводы .из той конструкции, которую сами построили при начертании фигуры. То, что геометрия считается демонстративной и действительно является строго доказательной наукой, обусловливается тем обстоятельством, что мы сами рисуем фигуры. Предметы же и явления созданы по воле Бога, и, сверх того, большая часть их, например эфир, недоступна нашим взорам. Поэтому мы и не можем выводить их свойства из причин, которых не видим.

Однако, исходя из видимых нами свойств, мы можем посредством умозаключений познать, что могли существо­вать те или иные причины этих свойств. Мы называем этот вид доказательства доказательством a posteriori, a науку, применяющую этот метод,- физикой. Поскольку, однако, при познании явлений природы, имеющих своей основой движение, нельзя делать заключений от последую­щего к предыдущему без знания тех следствий, к которым ведет определенная форма движения, и нельзя делать за-

236

ключений относительно следствий движения без знания количества, т. е. без геометрии, то и физик необходимым образом вынужден пользоваться кое-где в своей науке ме­тодом доказательства a priori. Вот почему физика - я имею в виду настоящую физику, построенную на математике обычно причисляется к прикладным математиче­ским наукам. Ибо математическими обычно называют те науки, которым мы обучаемся не путем опыта и экспери­мента, а при помощи учителей и на основании правил. Чистой математикой мы называем ту науку, которая ис­следует количества in abstractu и потому не нуждается в познании предметов. Чистой математикой являются, таким образом, геометрия и арифметика. К смешанной же или

прикладной математике относятся те науки, которые в своих доказательствах должны принимать во внимание и то и другое свойство предметов. К ним принадлежат астрономия, музыка, физика и ее отдельные отрасли, многообразие которых соответствует многообразию видов и частей космоса.

Кроме того, метод доказательства a priori можно при­менить в политике и в этике, т. е. в науках о справед­ливости (justum, aequum) и несправедливости (injustum, iniquum), ибо мы сами создаем принципы, служащие нам масштабом для познания сущности того и другого, или, иначе говоря, причины справедливости, т. е. законы и соглашения. В самом деле, ведь до появления прочных соглашений и законов люди, подобно животным, не знали ни справедливости, ни несправедливости и не имели понятия ни о добре, ни о зле.

ГЛАВА XI

О ВЛЕЧЕНИИ И ОТВРАЩЕНИИ, О ПРИЯТНОМ И НЕПРИЯТНОМ И ИХ ПРИЧИНАХ

1. Что такое влечение и отвращение и каковы их при­чины. 2. Они не зависят от нашей воли. 3. Влечение возникает в процессе опыта. 4. Различные имена блага: прекрасное, приятное, полезное. 5. Имена добра и зла до сих пор различны. 6. Величайшее благо - самосохранение; величайшее природное зло - разложение (corruptio). 7. Богатство. 8. Мудрость. 9. Искусства. 10. Гуманитарные знания (Шегае). 11. Деятельность (negotia). 12. Какие вещи приятны. 13. Какие вещи прекрасны. 14. Сравнение благ. 15. Высшее благо.

237

Влечение (appetitus) и отвращение (fuga) отличают­ся от удовольствия (voluptus) и неудовольствия (molestia) так, как стремление к чему-нибудь от достижения того же, т. е. как будущее от настоящего. Ибо и влечение есть удовольствие, и отвращение - неудовольствие, но эти удовольствие или неудовольствие обусловлены чем-то при­

ятным или неприятным, которые еще не даны, а лишь предвидятся или ожидаются. Однако, хотя эти удоволь­ствие и неудовольствие и не называются чувственными

восприятиями, или ощущениями (sensiones), они отличаются от последних лишь постольку, поскольку ощущение внешнего объекта возникает вследствие реакции, или со­противления, ощущающего органа и, следовательно, за­ключается в движении органа, направленном наружу; удовольствие же состоит в страсти (in passione), обуслов­ленной действием предмета, и является движением, направленным внутрь.

Следовательно, причиной как ощущения, так и вле­чения и отвращения, удовольствия и неудовольствия являются сами предметы, действующие на органы чувств. Отсюда следует, что когда мы к чему-либо стремимся или чего-либо избегаем, то причина этого не есть наше влечение или отвращение. Мы стремимся к чему-либо не потому, что желаем этого; само желание есть уже стремление. Таким образом, мы избегаем чего-либо не потому, что питаем к этому отвращение. Влечение и отвращение вызы­вают у нас сами вещи, составляющие предмет нашего вле­чения или отвращения. Свойства самих вещей необходи­мым образом предопределяют удовольствие и неудоволь­ствие, которые они в нас впоследствии вызывают. Разве

мы испытываем голод или стремимся к обладанию какими-либо необходимыми для жизни вещами потому, что имеем соответствующее желание? Разве голод, жажда и

чувственные влечения - желания, зависящие от нашей воли? Как будет действовать тот, кто испытывает влечение, зависит, пожалуй, от него, но само влечение не есть нечто свободно избираемое им. Это настолько ясно всякому из собственного опыта, что приходится удивлять­ся, как может существовать столь много людей, которые этого не понимают. Если мы говорим, что кто-либо обла­дает свободой совершать или не совершать какие-либо действия, то это всегда следует понимать в том смысле, что здесь подразумевается предпосылка если он этого хо­чет. Бессмысленно было бы, однако, утверждать, будто

238

кто-либо обладает свободой делать что-либо независимо от того, хочет он этого или нет.

Обдумывая, следует ли осуществлять какое-нибудь на­мерение, мы говорим, что мы размышляем, и это означает, ЧТо мы отказываемся от свободы делать то или иное. В процессе этого размышления мы склоняемся в пользу то одного, то другого из возможных решений в зависимости от тех выгод или невыгод, которые связаны с каждым из них. Наконец, когда положение таково, что требуется решение, последний импульс к совершению или несовер­шению предполагаемого действия непосредственно обус­ловливает действие или отказ от него, и это называется волей в собственном смысле этого слова.

3. В силу естественного порядка чувственное восприятие, или ощущение (sensio), предшествует влечению (appeti­tus). Ибо лишь посредством опыта, т. е. лишь посредством чувственного восприятия, мы можем узнать, приятно или неприятно видимое нами. Вот почему мы обычно говорим, что незнакомое нас не привлекает. Однако может су­ществовать желание изучить нечто незнакомое. Этим и объясняется тот факт, что малые дети имеют немного желаний, дети постарше - больше, ибо они уже стремятся испытать и незнакомое, а в зрелом возрасте люди (особенно ученые) стремятся познать бесчисленное количество ве­щей, порой даже ненужных. И то, что они раз испытали как приятное, становится потом под влиянием воспоми­нания предметом их влечения.

Бывает даже, что некая вещь, которая при первом зна­комстве с ней произвела на нас неприятное впечатление - потому ли, что она попадалась редко, или потому, что была новой,- перестает производить такое впечатление, по мере того как мы свыкаемся с ней, а позже становится даже приятной: столь велика может быть роль привычки в изменении природы отдельных людей.

4. Все вещи, являющиеся предметом влечения, обозна­чаются нами ввиду этого обстоятельства общим именем добро, или благо; все же вещи, которых мы избегаем, обозначаются как зло. Таким образом, Аристотель вполне верно определил благо как то, чего все желают5. Но так как Для различных людей предметами влечения и отвращения являются различные вещи, то должно существовать много вещей, которые для одних - благо, а для других - зло; так, для наших врагов зло то, что для нас благо. Добро и зло, следовательно, относительны; они зависят от того, что имеет по отношению к данной вещи влечение или

239

безотносительно к кому-либо, ибо оно всегда есть благо для каких-нибудь людей или для какого-нибудь человека. Благом было вначале все что создал Бог. Почему? Потому что все сотворенное им нравилось ему самому. Говорят также, что Бог добр ко всем тем, кто взывает к нему, но не к тем, кто хулит его. Следо­вательно, о добре, или благе, говорят применительно к ли­цу, месту и времени. Этому человеку здесь в данный момент что-то нравится, а тому человеку там в другое время эта же вещь не нравится; подобным же образом здесь играют роль и другие обстоятельства. Ибо природа добра и зла зависит от совокупности условий, имеющихся в дан­ный момент (????????).

5. Точно так же различным образом видоизменяются и имена добра и зла. Ибо та самая вещь, которую называют благой, поскольку она является предметом наших жела­ний, будучи достигнута, становится приятной. И та самая вещь, которая является благой, будучи предметом наших желаний, получает имя прекрасной, становясь предметом нашего созерцания. Прекрасное есть совокупность тех свойств какого-нибудь предмета, которые дают нам основа­ние ожидать от него блага. Мы предполагаем, что вещи, обнаруживающие сходство с теми вещами, которые нам понравились, также понравятся нам. Прекрасное есть признак будущего блага. Если прекрасное наблюдается в действиях, то мы называем его честностью; если же прекрасное заключается во внешнем виде, то мы называем его формой, и эта форма нравится нам в силу одного вообра­жения еще до достижения того блага, предвестником кото­рого она является.

Подобным же образом мы говорим об одном и том же как о злом, или безобразном. Кроме того, мы называем вещь благой, поскольку она есть предмет нашего стремле­ния, приятной, поскольку она желанна ради нее самой, и полезной, поскольку она желанна для чего-то другого. Ибо добро, которого мы желаем ради него самого, мы не используем, так как использование (usus) является признаком средства, или орудия. Наслаждение (druitio) же есть как бы конечная цель вещи, к которой мы стре­мимся. Кроме того, мы различаем истинное и кажущееся

240

добро и зло. Это не значит, будто нечто кажущееся благом в действительности само по себе и вне отношения к тем вещам, которые от него зависят, не есть благо. Вводя это различение, мы лишь хотим сказать, что порой многие вещи, часть которых является благом, а часть - злом, так тесно связаны между собой, что их нельзя отделить друг от друга. Следовательно, хотя каждая отдельная вещь сама по себе есть только благо или только зло, все же их сово­купность есть отчасти благо, а отчасти зло. И если большая часть этой совокупности является благом, то мы называем благом всю ее и стремимся к ее достижению. Если же большая часть этой совокупности представляет собой зло, то вся она отвергается, по крайней мере если это доказано. В результате неопытные люди, которые не способны представить себе отдельные последствия вещей, конечно, слепо принимают все, что на первый взгляд представляется благом, не замечая связанного с этим зла, чтобы потом горько поплатиться за свою неопытность. Только в этом и состоит различение, проводимое нами между истинным и мнимым благом.

6. Первым из всех благ является самосохранение. Ибо природа устроила так, что все хотят себе добра. Но чтобы каждый мог достигнуть его, необходимо желать жизни

и здоровья, а также гарантии сохранения обоих этих благ и в будущем, поскольку его можно обеспечить. С другой стороны, в ряду всех зол первое место занимает смерть,

особенно смерть мучительная. Еще худшим злом, однако, являются страдания, причиняемые жизнью; последние могут стать особенно сильными, так что, если им не предви­дится близкого конца, смерть может показаться благом в сравнении с ними.

Могущество, если оно значительно, есть благо, ибо это средство обеспечения безопасной жизни, а на безопасности покоится наш душевный мир. Если могущество незначи­тельно, то оно бесполезно: ведь когда другие обладают таким могуществом, как и мы, то оно теряет свое значение. Наличие друзей есть благо, так как оно полезно, ибо и нали­чие друзей способствует кроме всего прочего обеспечению безопасности жизни. Наличие же врагов есть зло, ибо оно связано с опасностями и лишает нас защиты.

7. Богатство полезно, если оно велико (по мнению Лукулла, богат тот, у кого достаточно средств, чтобы содержать собственное войско). Ибо такое богатство доставляет нам почти все средства для обеспечения без­опасности нашей жизни. Впрочем, для такой цели доста-

241

точно и умеренного богатства, ибо благодаря ему мы приоб­ретаем друзей. Наличие же друзей служит обеспечению безопасной жизни. Однако тот, кто не дает своему богатству указанного употребления, вызывает в других лишь нена­висть и зависть. Постольку, следовательно, богатство явля­ется кажущимся благом.

Если богатство не унаследовано, а приобретено собст­венными усилиями, оно есть благо. Это богатство приятно и является для каждого доказательством собственного благоразумия. Нищета, или бедность, в условиях которой человек не имеет даже самого необходимого, есть зло, ибо не иметь необходимого - зло. Бедность без нужды в необходимом есть благо, ибо она оберегает человека от ненависти, клеветы и преследования.

8. Мудрость есть нечто полезное, ибо и она способствует некоторому обеспечению безопасной жизни. Но мудрость и сама по себе достойна быть целью влечения, т. е. и сама по себе есть нечто приятное. Она есть также нечто прекрас­ное, ибо ее трудно приобрести. Невежество есть зло, ибо оно не приносит нам никакой защиты и даже мешает предви­деть надвигающееся на нас несчастье.

Страсть к богатству сильнее, чем страсть к мудрости. Обычно к последней стремятся лишь ради достижения первого. Когда же люди обладают богатством, они хотят казаться и мудрыми. Ибо в противоположность тому, что утверждали стоики, не мудрый богат, а, наоборот, тот, кто богат, должен слыть мудрым.

Мудрость приносит большую славу, чем богатство. Ибо богатство рассматривается обычно как признак мудрости. Нужда есть меньший позор, чем глупость, ибо первая есть результат неблагоприятной судьбы, вторая же - природ­ный недостаток. Однако глупость легче переносить, чем нужду, ибо глупца никогда не беспокоит его собственная глупость.

9. Науки, как искусства, суть благо, ибо они доставляют удовольствия. Человеку по природе свойственно интересо­ваться всем новым, т. е. жаждать познания причин всех вещей. Этим и объясняется то, что наука является как бы пищей духа и имеет для духа то же значение, что предметы питания для тела; явления природы для жаждущего зна­ния духа - то же, что пища для голодного. Разница заключается, однако, в том, что тело может насытиться пищей, между тем как дух никогда не может удовлетво­риться знанием.

Умение и искусство полезны для всякого, поскольку

242

с их помощью можно воздействовать на материальный мир. Они приносят величайшую пользу и обществу, так как им человечество обязано почти всем, что помогает ему и слу­жит украшению его жизни. Не следует, однако, упускать из виду, что не все утверждающие, будто они овладели наукой, действительно добились этого; ведь тот, кто надеет­ся познать причины вещей, слепо доверяясь книгам, повторяя чужие мнения и не делая ни одного самостоятель­ного открытия, не приносит никакой пользы. Ибо повторе­ние сказанного отнюдь не представляет собой блага, а, напротив, часто является злом, так как, укрепляя заблуж­дения предшественников, оно тем самым преграждает путь истине.

10. Гуманитарные знания (literae), и особенно в области языков и истории, также являются благом, ибо они радуют дух. Они также полезны, особенно история: ведь последняя дает нам тот опыт, на который опирается наше знание причин. Как естественная история она представляет собой основу физики, как гражданская история - основу науки о государстве и морали, причем это не зависит от ее истинности или ложности, если только она не является невозможной. Ибо в науках мы ищем причин не столько того, что было, сколько того, что могло бы быть. Полезно

также знание языков, на которых говорят соседние народы, так как оно облегчает общение с ними и торговлю. Точно так же полезно знание латинского и греческого зыков как языков науки, и именно ради этой последней.

11. Деятельность - благо, ибо это движение жизни. Если человеку абсолютно нечего делать, то и прогулка для него служит занятием. Куда мне идти, что мне делать? - спрашивают несчастные, которые не знают, за что взяться. Безделье мучит человека. Природа не любит ни пустого пространства, ни незаполненного времени.

12. Продвижение вперед - нечто приятное, так как это приближение к цели, т. е. к чему-то более приятному. Вид чужого несчастья - нечто приятное; при этом нам нравит­ся не то, что налицо несчастье, а то, что это чужое не­ счастье. Вот почему люди сбегаются, чтобы увидеть смерть и опасное положение других. Точно так же вид чужого счастья неприятен, однако это происходит не потому, что налицо счастье, а потому, что это чужое счастье. Подража­ние (imitatio) - нечто приятное, ибо оно оживляет прош­лое. Воспоминание же о прошлом приятно: о счастливом прошлом - потому, что оно было счастливо, о тяжелом прошлом - потому, что оно миновало. Следовательно, му-

243

зыка, поэзия и живопись являются приятными искус­ствами.

Все новое приятно, ибо люди ищут его как пищу для духа. Иметь хорошее мнение о своем умении - по праву или без него - есть нечто приятное. Ибо если это мнение справедливо, то оно означает: ты имеешь опору в самом се­бе. Если это мнение несправедливо, то оно все же приятно, ибо если что-нибудь нравится, будучи действительным фактом, то оно нравится и тогда, когда является лишь предметом воображения.

Поэтому победа приятна, ибо она создает у человека хорошее мнение о себе. Приятны также игры и состязания всякого рода, ибо тот, кто состязается, вдохновляется мыслью о победе. Но больше всего нравятся состязания умов, так как каждый считает, что его ум является для него наилучшим средством защиты. Вот почему так неприятно потерпеть поражение в борьбе умов.

Снискать похвалу приятно, ибо это создает у нас хоро­шее мнение о самих себе.

13. Прекрасно то, что содержит в себе указание на нечто благое. Вот почему прекрасно всякое проявление необычайной силы. Прекрасно также выполнение благого и трудного дела, ибо это признаки необычайной мощи. Совершенная форма прекрасна, ибо она дает нам право ожидать также замечательных действий. Красивой являет­ся и форма, напоминающая форму вещи, которую мы познали как лучшую в своем роде.

Быть хвалимым, любимым и уважаемым прекрасно, ибо это свидетельство способности и силы. Занимать общест­венную должность прекрасно, ибо это публичное признание наших деловых способностей.

Новые изобретения в искусствах и ремеслах прекрасны, если они полезны, ибо тогда они свидетельствуют о необык­новенных способностях. Пустяки же, напротив, тем менее прекрасны, чем большего труда они стоили. Они, правда, являются признаком способностей, но способностей беспо­лезных; кроме того, они есть признак духа, неспособного предпринять что-либо великое.

Быть обученным каким-нибудь искусствам другими людьми, т. е. быть ученым, конечно, полезно, но отнюдь не прекрасно, так как в этом нет ничего необыкновенного. В конце концов очень мало таких людей, которых нельзя было бы чему-нибудь научить.

Предпринять что-нибудь рискованное в минуту опас­ности, когда этого требуют обстоятельства,- значит совер-

244

шить нечто прекрасное, ибо это нечто необыкновенное. Если же обстоятельства не требуют предпринимать что-либо подобное, то это глупость, т. е. нечто безобразное.

Выдающиеся личности, всегда действующие в согласии со своими духовными склонностями и призванием, прекрасны, ибо такой образ действия - признак свободно­го духа. Выдающиеся же личности, действующие вопреки своим духовным наклонностям и призванию, безобразны, ибо такой образ действия обнаруживает рабски-трусливое умонастроение людей, вынужденных что-то скрывать. Но никто не скрывает того, что прекрасно. Порицать то, что правильно,- признак невежества и нечто постыдное, ибо знание есть сила (scire est posse). Поносить же то, что справедливо, еще более постыдно - это признак необразо­ванности. Ошибаться не постыдно, ибо это свойственно всем людям. Ученому человеку (doctor!), однако, не подо­бает ошибаться слишком часто, так как это противоречит его профессии.

Вера в себя прекрасна, ибо это признак человека, сознающего свои способности. Бахвальство постыдно, так как оно свойственно людям, не встречающим одобрения со стороны других людей.

Презрение к не слишком большому богатству прекрас­но, ибо это признак человека, не нуждающегося в малом. Любовь к деньгам постыдна, ибо она характеризует чело­века, готового за соответствующую мзду идти на что угодно. Кроме того, такая любовь к деньгам даже у богатых лю­дей - признак нужды.

Простить человека, умоляющего о прощении, прекрас­но, ибо это признак веры в себя. Оказывать благодеяние своим противникам, чтобы умилостивить их, постыдно, так как это выкуп за себя и покупка мира, а следовательно, признак нужды. Ибо люди обычно покупают лишь то, в чем они нуждаются.

14. Если мы сравним различные виды добра и зла, то при прочих равных условиях нам придется признать боль­шим добром или злом то, которое имеет более продолжи­тельное существование, подобно тому как целое больше своих частей.

На том же основании из нескольких благ или зол боль­шим будет то, которое при прочих равных условиях ока­жется интенсивнее других. При прочих равных условиях благо, которое является таковым для большего числа людей, приходится признать большим, чем благо, которое является таковым для меньшего числа людей, ибо более

245

общее и более частное различаются между собой как боль­шее и меньшее.

Снова завладеть однажды потерянным благом лучше, чем никогда не утрачивать его. Ибо мы лучше ценим его благодаря воспоминанию о том времени, когда были лише­ны его. Поэтому лучше выздороветь, чем не быть больным.

15. О наслаждениях, которыми можно насытиться (ка­ковы, например, телесные наслаждения), я не буду гово­рить, так как в них удовольствие нейтрализуется пресы­щением и так как они всем знакомы, а некоторые из них нечисты. Высшего блага, именуемого блаженством, или конечной цели, в этой жизни достигнуть нельзя. Ибо, предположив, что конечная цель достигнута, мы предпола­гаем состояние, при котором нечего больше желать и не к чему стремиться. Отсюда следует, что с этого момента для человека не существует большего блага; более того, с этого момента человек уже больше не имеет никаких чувств. Ибо всякое ощущение связано с каким-нибудь влечением или отвращением и не испытывать никаких ощущений - значит не жить.

Величайшим же благом является беспрепятственное движение вперед ко все более отдаленным целям. Само наслаждение предметом влечения есть влечение, а именно движение наслаждающегося духа сквозь части вещи, ко­торой он наслаждается. Ибо жизнь - это постоянное движение, которое становится круговым, если не может двигаться вперед по прямому пути.

таблица Рабкина для проверки зрения на дальтонизм.