Часть 6.

28

Если закрыть глаза на аскетический идеал, то человек, животное человек не имело до сих пор никакого смысла. Его существование на земле было лишено цели; «к чему вообще человек?»-представало вопросом, на который нет ответа; для человека и земли недоставало воли; за каждой великой человеческой судьбой отзывалось рефреном еще более великое: «Напрасно!» Именно это и означает аскетический идеал: отсутствие чего-то, некий чудовищный пробел, обстающий человека,- оправдать, объяснить, утвердить самого себя было выше его сил, он страдал проблемой своего же смысла. Он и вообще страдал, будучи по самой сути своей болезненным животным: но не само страдание было его проблемой, а отсутствие ответа на вопиющий вопрос: «.к чему страдать?» Человек, наиболее отважное и наиболее выносливое животное, не отрицает страдания как такового; он желает его, он даже взыскует его, при условии что ему указуют на какой-либо смысл его, какое-либо ради страдания. Бессмысленность страдания, а не страдание,- вот что было проклятием, тяготевшим до сих пор над человечеством,- и аскетический идеал придал ему некий смысл. То был доныне единственный смысл; любой случайно подвернувшийся смысл-таки лучше полнейшей бессмыслицы; аскетический идеал был во всех отношениях уникальным «faute de mieux» par excellence 103. В нем было истолковано страдание; чудовищный вакуум казался заполненным; захлопнулась дверь перед всяким самоубийственным нигилизмом. Толкование-что и говорить - влекло за собою новое страдание, более глубокое, более сокровенное, более ядовитое, более подтачивающее жизнь: всякое страдание подводилось им под перспективу вины... Но вопреки всему этому-человек был спасен им, он приобрел смысл, он не был уже листком, гонимым ветром, не был мячом абсурда и «бессмыслицы», он мог отныне хотеть чего-то - безразлично пока, куда, к чему, чем именно он хотел: спасена была сама воля. Едва ли можно утаить от себя, что собственно выражает все это воление, ориентированное аскетическим идеалом: эта ненависть к человеческому, больше-к животному, еще больше-к вещественному, это отвращение к чувствам, к самому разуму, страх перед счастьем и красотой, это стремление избавиться от всякой кажимости, перемены, становления, смерти, желания, самого стремления-все сказанное означает, рискнем понять это, волю к Ничто, отвращение к жизни, бунт против радикальнейших предпосылок жизни, но это есть и остается волей'. И чтобы повторить в заключение сказанное мною в начале: человек предпочтет скорее хотеть Ничто, чем ничего не хотеть...

==524

ПРИМЕЧАНИЯ

К ГЕНЕАЛОГИИ МОРАЛИ

ZUR GENEALOGIE DER MORAL

Полемическое сочинение «К генеалогии морали» было замыслено как приложение к «По ту сторону добра и зла». Внешним поводом к его написанию послужила волна кривотолков, обрушившаяся на автора в связи с предыдущей работой, так что дело шло о предварении ex post facto основного текста своего рода «Пролегоменами». Ницше уже по выходе книги в свет отмечал даже возможность повторения заглавия прежней книги и прибавления к нему подзаголовка: «Дополнение. Три рассмотрения» (Письмо к К. Г. Наумаву от 14 февраля 1888 г. // Вг. 8,255). Написанная за 20 дней (между 10 и 30 июля 1887 г.), рукопись была опубликована в ноябре того же года в издательстве К. Г. Наумапа; расходы и на этот раз пришлось оплачивать автору.

«Allegro feroce и страсть nue, crue, verte вместо рафинированной нейтральности и робкого поступательного движения «По ту сторону» »-так означил Ницше исполнительскую специфику обеих книг (Письмо к И. В. Видману от 4 февраля 1888 г. // Вг. 8,245). Остается открытым вопрос об их содержательной специфике, причем «дополнение», замысленное, казалось бы, в традиционном жанре «трактата о методе», не стало таковым, ломая и в этом случае рационалистическую традицию; «трактат о методе», уместный и по-своему неизбежный в проекции логики и теории познания, мог бы выглядеть кричащей рассудочной аберрацией в измерении генеалогии, новой дисциплины, исследующей динамическую подоплеку истоков самой логики и теории познания. Оттого традиционно методологическое andante, эксплицирующее (на манер декартовского «Дискурса» или кантовских «Пролегомен») априорные механизмы дискурсивного режима познания, оборачивается здесь свирепым allegro демонстрации самого метода in praxi - на конкретном фоне трех «рассмотрении», выявляющих не «что» метода, а «как» метода. Сама незавершенность, открытость задачи подчеркнута уже векториальной динамикой заглавия книги: «К генеалогии морали» (см.: КгетегMarietli A. De la philologie ? la g?n?alogie // Nietzsche F. Contribution ? la g?n?alogie de la morale. Paris, 1974. P. 89); речь идет о принципиально новой науке, сводящейся к истории происхождения (Herkunft) предрассудков, стало быть, к процедуре своего рода эксгумации и разоблачения исторического смысла ценностей; своеобразие этой науки, по Ницше, заключается в том, что, будучи разоблачением дискурсии, сама она не может стать предметом дискурсии и оттого реализуется не в форме отвлеченно-однопорядкового метадискурса, а в праксисе конкретного делания (ср. аналогичную установку Гёте в связи с «Учением о цвете»); иначе говоря, генеалогия в ницшевском понимании не излагается, а осуществляется, и «трактат о методе» потому и оказывается невозможным, что сам метод выступает здесь не абстрактным органоном познания, а концентрированным подобием личности самого генеалога (вместо бэкониански-картезианского «метод как транссубьективная установка» - парацельсически-гётеанский «метод как Я»), Следует, впрочем, отметить, что и этот первый всход новой науки (может быть, нового типа научности вообще) не избежал своеобразной институционализации и тем самым рационализации в ближайшем будущем, впрочем достаточно

==783

иллюзорной и никак еще не абсорбируемой в научную табель о рангах, несмотря на значительные усилия самих инициаторов. Если принципиальная нерасторжимость метода и личности (буквальная на этот раз ин-дивидуальность) нидшевской генеалогии вызывающе противопоставлена любого рода объективистским идеалам науки, то ближайшая трансформация ее в гуссерлевской феноменологии, не ставящей и не решающей по существу никаких иных задач, отмечена явными тенденциями деперсонализации во исполнение традиционно-рационалистической мифологемы «философии как строгой науки» (задача, так или иначе не удавшаяся в радикальных конкретизациях феноменологического метода, где ultima ratio остается все-таки за личностью самого феноменолога). Неудавшейся, при всей установке на деперсонифицированный объективизм, оказалась эта задача и в совсем недавней трансформации генеалогических процедур в археологии знания М. Фуко, который прямым образом идентифицировал свою проблему с проблемой Ницше: «Если бы я рассчитывал на эффект, я подвел бы все сделанное мною под общий титул «генеалогии морали» » (цит. по: Sheridan A. Michei-Foucault. The Will to Truth. London; New York, 1980. P. 116). Таким образом, принципиальная индивидуальность генеалогии осталась в силе вопреки или, в ином ракурсе, благодаря указанным попыткам; во всяком случае, если характерным признаком современной научности выступает возможность ее институционализации и, значит, омассовления путем университетскиобщеобязательной инкубации научных кадров, то генеалогия, ? как бы еще она ни называлась (феноменология, археология), будет пребывать научным изгоем-с тем большими видами и шансами па эпохальные сдвиги и преобразования мысли.

Сказанное отшодь не означает, что дисциплина эта лишена строгости и рафинированно-методологического каркаса. Надо помнить, что генеалогия, будучи своего рода психоанализом познавательных и нравственных парадигм, опирается на целый ряд изначально «очевидных» допущений, некую аксиоматику самоочевидностей, сводящуюся по меньшей мере к семи пунктам: 1. Отказ от всяческих a priori. 2. Наложение запрета на прямую связь мысли с условиями самого существования. 3. Признание роли фикции, посредничающей в выработке понятий. 4. Недоверие к «логической мысли», рассматриваемой как ширма реальных отношений власти. 5. Экспликация этих отношений власти. 6. Признание «воли к знанию» как формы «воли к власти». 7. Разоблачение «реальной» функции этого концептуального инструментария в борьбе конфликтующих сил (см.: КгетегMarietti A. Op. cit. P.92). Конечной целью генеалогического метода предстает дезавуирование всякого рода «v?rit?s ?ternelles» (вечных истин) и социально ангажированных идеологий, за которыми скрывается неизменный полифункциовал «воли к власти». Таким образом, можно определить генеалогию как дескриптивно-деструктивную феноменологию, заключающую в скобки весь псевдоидеалитет европейского двух с половиной тысячелетия (ab initio Socreaturae) и сводящую культуру к нулевому градусу восприятия. Естественно, что для достижения этой цели мобилизуется максимум возможных средств, от лингвистики и психологии до юриспруденции и медицины,-обстоятельство, еще раз подчеркивающее индивидуализироеапностъ метода исследования, где специальный характер метода только и обусловлен универсальностью самого поиска. В предлагаемых трех рассмотрениях эта задача реализуется на примерах трех фундаментальных проблем, внешне разнородных и обладающих асимметричной значимостью, но охватывающих вкупе едва ли не всю духовную проблематику двух тысячелетий европейской истории: ressentiment как движущая сила в структурировании моральных ценностей; «вина» и «нечистая совесть» как интравертированный инстинкт агрессии и жестокости; аскетизм как регенерированная воля к тотальному господству. Для характеристики метода Ницше позволительно вкратце остановиться на одной из названных проблем, именно на проблеме ressentiment. Выбор продиктован не только исключительностью самого открытия Ницше, но и ключевым значением этого понятия для генеалогического метода вообще; к тому же, поскольку слово не имеет русского эквивалента, и пришлось бы так или иначе разъяснять его в соответствующем месте примечаний, представляется возможным сделать это уже здесь. В свое время проблеме ressentiment был посвящен уникальный по глубине анализ Макса VlenepHL-(Scheler M. Vom Ressentiment im Aufbau der Moralen. Abhandlungen und Aufsatze. Bd l. Leipzig, 1915), развивающий и в ряде мест корректирующий основополагающие интуиции Ницше; в нижеследующих разъяснениях я буду опираться именно на этот анализ.

Что же такое ressentiment? Уже лексико-семантическая обработка понятия показывает, что речь идет не о предпочтении французского языка, а об отсутствии равноценного аналога в других языках, в том числе и в немецком. Можно говорить здесь по крайней мере о двух расхожих смыслах, позитивном и негатив-

==784

ном. Речь идет, во-первых, о переживании и своего рода пережевывании опреде^ ленной эмоциональной реакции, направленной на некий объект и приобретающей постепенно черты рефлекса, так что приходится учитывать не чисто интуитивный аспект воспоминания чувства, а как бы реанимацию самой эмоции, буквально re-sentiment. Сюда примешивается, во-вторых, негативный смысл, лучше всего сигнализируемый немецким словом Groll (злоба, неприязнь): смутная, растущая, продолжительная и уже как бы автономная атмосфера неопределенной враждебности, сопровождаемая реактивизацией ненависти и озлобления. В общем ressentiment характеризуется как психологическое самоотравление со вполне выраженным поначалу детерминированным характером. Его наиболее активные факторы суть злопамятство и мстительность, ненависть, злоба, ревность, зависть, злонамеренность. Но с другой стороны, взятые раздельно, эти факторы не дают еще самого ressentiment: чтобы последний мог существовать, требуется еще совершенно особый вирус, сопровождаемый чувством бессилия. Первоначальная детерминированность переживания размывается постепенно неопределенностью самого процесса объективации; чем меньше импульс мести ищет удовлетворения на каком-либо конкретном объекте, тем больше проявляется в мести тенденция ressentiment. Таким образом, отталкиваясь от эмпирически-единичной мести, ressentiment стремится к идеированию мести как таковой; тут-то и сказывается действие упомянутого особого вируса, проявляющегося в постулировании равенства между обиженным и обидчиком, т. е. психологическое самоотравление личности выступает как зависимая переменная общих социологических факторов. Реактивизапия злобы обусловлена асимметрией между внутренними притязаниями и реальным положением в обществе, покоящейся на непременном постулате сравнивания себя с другими. Оттого Новое время, заменившее принцип средневековой регламентации принципом повсеместной конкуренции, оказалось столь плодоносной почвой для произрастания ressentiment, где идея единообразного социального эгалитаризма кричаще столкнута с фактическими различиями способностей и т. д.; эта универсальная установка на сравнивание себя с другими плюс чувство бессилия, если объект сравнения оказывается «выше» и «лучше», придает эмоциональной реакции качество периодичности и постоянного самопорождения. Норма средневековой (до XIII в.) регламентации такова, что, скажем, крестьянин и не думает сравнивать себя с феодалом, а ремесленник с рыцарем; специфика функций, свойственных отдельному положению, допускает возможность сравнения только в пределах данной социальной микроструктуры. Этим и определяется статус собственной незаменимой топики каждой личности, от короля до публичной девки и кухарки, которая оттого и облачена «достоинством», что никогда не теряет адекватного самоощущения и далека от мысли «управлять государством». Ressentiment возникает там, где прививается вирус недовольства своим положением в иерархии ценностей и внушается стереотип неадекватных и утопических притязаний. В своеобразной форме выражена эта морально-психологическая перверсия в следующем отрывке В. В. Розанова, который можно было бы поместить в возможную хрестоматию генеалогии: «Ты бы, демократ, лучше не подслушивал у дверей, чем эффектно здороваться со швейцарами и кухарками за руку. От этого жизнь не украсится, а от того, решительно, жизнь

воняет. Притом надо иметь слишком много самообольщения и высокомерия, чтобы думать, будто она-будет осчастливлена твоим рукопожатием. У нее есть свое достоинство, и, как ни странно, в него входит получить гривенник за «пальто», которого ты никогда не даешь» (Розанов В. В. Опавшие листья. Короб второй // Избранное. Мюнхен, 1970. С. 323). Речь идет, как правило, о плане ценностного сопоставления, но радикализм установки доходит даже до чисто биологических мотивов. Формула ressentiment гласит здесь: «я могу простить тебе все, кроме того, что ты есть тот, кто ты есть; кроме того, что я не есть то, что есть ты; кроме того, что я - не ты»; в таком случае уже само существование Ты оценивается как некая социальнофатальная несправедливость по отношению к Я, а существование Я предстает мотивом, вполне достаточным для мести. Здесь ressentiment может быть гарантирован уже на уровне физических недостатков, скажем у калек, импотентов, слабых, больных, идиотов и т. д. Рангом выше, в сфере ценностных отношений, наблюдается все та же картина, причем зависть и мстительность ориентируются не столько приобретенными качествами «соперника» (богатство, положение и т. д.), сколько прирожденными (красота, благородство, ум и т. д.). В итоге нормой общества, исповедующего демократизм и принесшего ему в жертву пафос кастовости и иерархии, становится «война всех против всех» во исполнение идеалов социальной справедливости. Последнее особенно характерно для ressentiment: маска благочестия, напяленная на свирепые рецидивы ненависти

==785

и озлобления. Существенно здесь и то, что ненависть к определенному лицу стремится к некоего рода автономии и постепенно теряет связь с объектом, становясь чистой распредмеченной энергией злобы. Феноменологически выражаясь, ressentiment и есть чистый ноэсис ненависти с заключенными в скобки (впрочем, время от времени и при случае расключаемые) конкретностями; можно было бы назвать его априорной монограммой бессознательной жизни, аффинируемой извне и ищущей во внешнем мире материала для оформления. Оттого астматической предметностью его предстают не столько конкретные носители ценностей, сколько-через этих последних-сами ценности; ressentiment «блузника», разрезающего сапожным ножом при реве ликующей толпы Мадонну Рафаэля с кличем: «Не надо гениев, ибо это - аристократия» (провидение Достоевского), коренится не в конкретной зависти «блузника» к «художнику», а в своею рода чистой трансцендентальной зависти к самому прообразу-идее! -полотна; надо предс1ааить себе Сальери, уничтожающего не Моцарта, а моцартовское и пользующегося для ???? о не элитарным средством «яда в перстне», а вполне эгалитарными медиумами опошления, умаления, извращения (Моцарт средствами «рок-н-ролла», Моцарт на обертке «шоколада», Моцарт в лекции... музыковеда). В парадигмах Ницше описаны две модели ressentiment: экстравертированная («восстание рабов в морали») и интравертированная («аскетический идеал»); в последнем случае речь идет об обращении энергии ressentiment на самого себя. Характерно, что, разоблачая этот феномен в его «подземном» иудео-христианском симбиозе (непомерная гордыня «избранного народа», притворившаяся из бессилия - любовью и смирением), Ницше умозаключает к христианству как таковому, обнаруживая роковую слепоту по отношению к самому духу христианской морали, который не менее резко, хотя и иначе, противопоставлен абстрактному гуманитаризму и альтруизму современности (этим двум порождениям ressentiment), чем «аристократический радикализм» самого автора «Заратустры». Макс Шелер в упомянутой выше работе обстоятельно вскрыл корни этого недоразумения, приведшего к смешению неформализованного и, следовательно, подлинно христианского импульса любви с различными его аберрадиями на почве все тех же, но уже формализованных и выхолощенных христианских ценностей. Перевод «К генеалогии морали» сделан К. А. Свасыдвом.

' Ср. евангельское: «...ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Матф. 6, 21).- 408.

1 Ср. у Терениия: «Optimus sum egomet mihi»-«Я сам ближе всего к себе» (Андриявка IV 1, 12).- 408.

f Фауст I 3420-3425-409.

4 Пагинация здесь и в дальнейшем по изданию Шлехты-в круглых скобках и в квадратных-по настоящему изданию.-411.

5 Букв. через все небо, диаметрально (лат.).-411.

6 постыдная часть (фр.).-415.

7 сила косности (лат.).-415.

' злоба, злопамятность (фр.).-415.

9 Эта теория изложена Г. Спенсером в книге «The Data of Ethics», которую Ницше читал в немецком переводе: Spencer H. Die Tatsachen der Ethik/?bers, von B. Vetter. Stuttgart, W).-418.

1(1 «Библиотека в Куре, около 20000 томов,-писал Ницше в мае 1887 г П. Гасту,-дает мне всякого рода поучительные примеры. Впервые увидел я нашумевшую книгу Бокля «История цивилизации в Англии»-и странно! оказалось, что Бокль один из сильнейших моих антагонистов» (Вг. 8, 79).-418.

Первоначальный санскритский смысл слова wya-«принадлежащий к друзьям», «благородный».-419.

12 злой... низменный,., добрый (греч.).-419.

13 дурной (лат.)... черный (греч.). Горациевское wiiger» дано здесь в буквальном смысле «черноты».-419.

14 Вирхов Р. (1821-1902)-немецкий естествоиспытатель, один из основателей современной антропологии и этнологии.-419.

15 Труднопрослеживаемая этимология.-420.

"· Вейр-Митчелл Силас (1830-1914), американский невропатолог и писатель.-42/.

" под этим знаком (лат.).-423. 18 Спрашивается (лат.).-424. " в изображении (лат.).-425.

20 Этот и верхний ряд греческих слов обозначает состояния страдания и несчастья.-425.

==786

21

всё хорошо (греч.).-426.

22 См.: фукидид. История 11, 41.-428.

23 беспечность (греч.).-428.

24 Гесиод. Труды и дни 143-173.-428.

25 Это уже прямо-и притом буквально-звучит в кредит будущей антропологической лингвистике. Ср. следующий отрывок из Уорфа: «Мы непрерывно вчитываем в природу фиктивные действующие существа, просто потому что наши глаголы предваряются существительными. Мы вынуждены говорить: «засверкало» (it flashed) или «свет засверкал», поручая актеру «it» или «свет» исполнить действие «сверкать». Но сверкание и свет суть одно и то же» {Whorf В. L. Language, Thought and Reality. Cambridge, 1964. P. 243). Вообще лингвистические интуиции Ницше, афористически разбросанные по всем его сочинениям и лишь оттого спорадически волнующие случайно набредших на них лингвистов,-тема, исключительно принадлежащая XX в. Любителям аналитической философии и сверхсовременного Витгенштейна и в самом деле впору бы заволноваться, читая, скажем, следующий паесаж из «Странника и его тени»: «Мы и сейчас еще постоянно совращаемся словами и понятиями к тому, чтобы мыслить вещи проще, чем они есть, разъятыми друг от друга, неделимыми, в себе и для себя сущими. В языке таится целая философская мифология, которая ежемгновенно пробивается наружу, как бы мы ни осторожничали» (W. 1, 878-879). Маскарад позитивистической тактики, как видим, пошел впрок будущим стратегам позитивизма! -431.

26 Иронический намек на строку из эпилога «Фауста». Ср. прим. 88 к с. 399- 432.

27 Гомер. Илиада XVIII 109.- 433.

28 Ср. 1 Фее. 3, 12.- 433.

29 Ср. 1 Фее. 1, 3-434.

3° Данте. Ад III 5-6-434.

11 Блаженные в царствии небесном узрят наказания осужденных, дабы блаженство их более услаждало их (лат.-St. Thomae Comment. Sentent. IV, L 2, 4, 4).- 434.

32 Есть еще и другие зрелища, тот последний и вечный день суда, тот неожиданный для насмехающихся над ним язычников день, когда вся эта ветошь мира и ее порождения будут сожжены одним огнем. Какое захватывающее зрелище! Чему я буду удивляться! Чему смеяться! Там я возрадуюсь! Там приду в восторг, видя стольких царей, о которых возвещалось, что они были взяты на небо, и которые будут стонать в кромешном мраке вкупе со своим Юпитером! Увижу также наместников провинций, гонителей имени Господня, жарящихся на огне более свирепом, чем тот, на котором они сжигали христиан! Увижу и мудрецов философов, подрумяниваемых на огне вместе с их учениками, которых они учили, что нет Бога, что души не существуют и не возвращаются в свои прежние тела! Увижу еще и поэтов, трепещущих не перед судом Радаманта и Миноса, но перед неожиданным трибуналом Христа! Тогда можно будет послушать и трагиков, которые будут кричать громче, чем на сцене, вопя о собственном страдании; можно будет узнать и скоморохов, подстегаемых огнем; тогда увидим и возницу, раскрасневшегося в пламенном колесе; не ускользнут от взора и атлеты-ксистики, мечущиеся не в гимнастических залах, а в огне; и далее я устремлю свой ненасытный взор на тех, кто глумился над Господом. «Вот он,-скажу,-сын плотника и блудницы, нарушитель субботы; знающийся с самаритянами и демоном. Вот он, купленный тобою у Иуды, битый тростником и кулаками, оплеванный, напоенный желчью и уксусом. Вот он, тайно украденный учениками во разглашение его воскресения или садовником, страшащимся, что частые посетители испортят его салат». Какой же претор, или консул, или квестор, или жрец в силах доставить тебе такие зрелища, такой восторг? А мы вот, одною верою, можем уже и нынче представить себе все это в духе и воображении. Впрочем, это вещи, которых не видел еще ни один глаз, не слышало ни одно ухо, не помышляло ни одно сердце человеческое (1 Коринф. 2, 9). Думаю, это приятнее того, что можно лицезреть в пирке, в двух амфитеатрах и на всем ристалище (лат.). Как обнаружил Морис де Гандильяк, один из соредакторов французского параллельного издания Колли и Монтинари, в текст Тертуллиана, цитируемый Ницше, вкралась ошибка: вместо vivos следует читать visos (см.: Nietzsche F. Oeuvres philosophiques compl?tes. Par del? bien et mal. La g?n?alogie de la morale. Paris, 1971. P. 392).-435.

33 Здесь: в долгий ящик (лат.).-437.

34 Эта призовая тема определила в наши дни направление антропологической лингвистики (см.: Sapir E. Language. An Introduction to the Study of Speech. New

==787

York, 1969; Whorf B. L. Op. cit. В плане этимологии см.: ?enveniste E. Vocabulaire des institutions indo-europ?ennes. Paris, 1969).-438. » Ср. прим. 19 к т. 1, с. 543-440.

36 да не будет поставлено в вину, отрежут ли они больше или меньше (лат.).-445.

37 делать зло из удовольствия его делать (фр.). Ср. прим. 15 к т. 1, с. 273.- 445.

злонамеренная симпатия (лат.).-446. 39 Из трактата Иннокентия III «De contemptu mundi» I 8.-447. ~ тоска по кресту (фр.).-448.

41 Ср. прим. 7 к с. 42.- 450.

42 В первоначальном значении «чужой», «изгнанный».-450.

Горе побежденным (лат.).-451. и D?hring E. Sache, Leben und Feinde. Karlsruhe; Leipzig, 1882. S. 2S9.-453.

причина возникновения (лат.).-4SS.

и Источник Ницше: K?hler I. Das chinesische Strafrecht. Ein Beitrag zur Universalgeschichte des Strafrechts. W?rzburg, 1886.- 458. " угрызения совести (лат.).-460.

48 с точки зрения блага (лат.).-460.

49 радость (лат.).-460.

50 Из стихотворения Гете «An den Mond».-464.

" Гомер. Одиссея I 32-34 (пер. В. Жуковского).-/б9. томность (ит.).-472.

я последняя жажда славы (лат.).-472.

" боязнь пустоты (лат.).- 472.

" ассоциация идей (англ.).-475.

56 Вагнер рассказывает об этом в автобиографии (Wagner R. Mein Leben M?nchen, 1969. S. 521 f).- 476.

" к вящей славе музыки (лат.).-477.

я Кант И. Критика способности суждения//Соч.: В 6 т. Т. 5. M., 1966. С. 276.-478.

59 обещание счастья (??.-ем.: Stendhal. Rome, Naples et Florence. Paris, 1854.

незаинтересованность (фр.).-478. 61 Шопенгауэр А. Полн. собр. соч. Т. l. M., 1901. С. 203.-478.

лекарство (лат.).-479. f3 философское животное (фр.).-480.

64 Источник Ницше: Oldenberg H. Buddha. Sein Leben, seine Lehre seine Gemeinde. Berlin, 1881. S. 122, 124- 480.

65 да погибнет мир, да будет философия, да будет философ, да буду я (лат.)._

" Площадь св. Марка в Венеции.- 482. " сила (лит.)-484.

" Этой проблеме Ницше намеревался посвятить особую главу в планируемом им сочинении «Воля к власти».-484.

69 То же, что и эпохистика. Ср. прим. 45 к с. 325-485. " без гнева и пристрастия (лат.).-Ш. 71 Ср. прим. 59 к с. 347.- 485. 11 дерзость, надмевание (греч.).-485. я борюсь со всемирным пауком (фр.).-485.

74 право первой ночи (лат.).-486.

75 Крест, ядро, свет (лат.).-·/РО.

76 Имеется в виду сэр Эндрью Эгьючик из «Двенадцатой ночи» Шекспира («I am a great eater of beef, and, I believe, that does harm to my wit» I 3).-500.

нужно поглупеть (фр.). У Паскаля: «Поступайте так, как если бы вы верили, беря святую воду, заказывая мессы и т. д. Уже одно это заставит вас веритьи поглупеть» (Pascal. Pens?es/ ?d. par J. Chevalier. Paris, 1969. P. 228).- 501. Мистическое братство последователей св. Григория Паламы (XIV в.).- 501. Ницше имеет в виду книгу П. Дёйссена «Das System des Ved?nta» (Leipzig 1883) и его же перевод книги «Die Sutra's des Ved?nta» (Leipzig, 1887).- 502. беспечность по отношению к себе (лат.).-503. самопрезрение (лат.).-504. sa, °?· Платон. Государство 382с, 389b, 414b-c, 452c-d; Законы 663е.- ==505

познай себя (греч.).-506.

84 Источники Ницше: Lord Byron's Vermischte Schriften/ ?bers, von E. Ortlepp. Stuttgart, o. J.; Gwinner W. Arthur Schopenhauer aus pers?nlichem Umgange

==788

dargestellt. Leipzig, 1862; Thayer A. W. L. van Beethoven's Leben. Berlin, 1866ff.- 506.

85 Janssen I. Geschichte des deutschen Volkes seit dem Anfang des Mittelalters, Freiburg, 1878-1888.- 506.

86 более сильная причина (лат.).-506.

87 Фраза, приписываемая Талейрану.-507.

88 См.: Эккерман И. П. Указ. соч. С. 597. Гёте здесь ссылается на Гоцци, утверждавшего эту мысль.-509.

да здравствует смерть (ит.).-510.

90 ближайший по очереди, хотя и на далеком расстоянии (лат.).- 510.

91 Ср. прим. 58 к с. 224- 511.

92 Скрытая цитата из Стендаля («Красное и черное»): «II n'a pas peur d'?tre de mauvais go?t, lui» (он не боится обнаружить дурной вкус).-511.

93 верхний предел (лат.).-512.

94 грубый факт (лат.)... Игра слов (faitalisme от fatalisme), что-то вроде: этот маленький фактализм (фр.).-5?S.

95 См.: Кант И. Критика практического разума // Соч.: В 6 т. Т. 4. Ч. l. M., 1965. С. 500- 519.

96 опустошения, которые причинила привычка восхищаться непостижимым, вместо того чтобы попросту оставаться в неведомом (фр.).-519.

97 изящество силлогизма (лат.).-520.

98 Ничего (????.).-520.

" пасть с острыми клыками (греч.).-521.

100 дрожательный паралич (лат.) (болезнь Паркинсона).-521.

101 религия страдания (фр.).-521.

102 подчинись закону, который ты сам издал (лат.),- 523.

103 за неимением лучшего, по преимуществу (фр.).-524.