Часть 12.

изнуряющая глаз, поскольку, рассчитанная на ухо, преображает книгу в партитуру; в конце концов избыток звука размывает строгие границы знака, и читатель сталкивается с парадоксом превосходящего себя языка, который всякий раз оказывается чем-то большим, чем он есть.

3. Эвритмический слой. «Мой стиль-танец». В качестве примера достаточно указать предпоследнюю главу 3-й части-«Другая танцевальная песнь», где волшебная звукопись инструментована сплошными метаморфозами танцевальных фигур: от ломаного вальса («einen goldenen Kahn sah ich blinken auf n?chtigen Gew?ssern, einen sinkenden, trinkenden, wieder winkenden goldenen SchaukelKahn») до танца с кастаньетами («Zu dir hin sprang ich: da flohst du zur?ck vor meinem Sprunge; und gegen mich z?ngelte deines fliehenden fliegenden Haars Zunge!»). Этот мастерский отрывок асимметрично рифмованной и ритмической прозы представляет собою настоящий contredanse вдвоем: обратный перевод «африкански веселой» музыки. Бизе в стихию слова-но уже не повествовательного слова Мериме, а некоего ?berwort, сверхслова, единственно подобающего сверхчеловеческому денотату замысла. Может быть, внимательная работа над партитурой «Кармен», падающая как раз на этот период, не прошла бесследно в сотворении названного отрывка; во всяком случае взыскание антивагнеровской музыки, заставляющее Ницше «открывать» себе Бизе или... Петера Гаста, наложило сильный отпечаток на эту сцену танца, где в роли Кармен выступает сама Жизнь, еще раз смертельно дразнящая персидского пророка, который согласен выглядеть кем угодно, пусть даже сгорающим от страсти «испанцем», но только не «немцем». Вспомним, что партнером в этом танце с Жизнью оказывается неизлечимо больной человек, стоящий одной ногой в могиле; оттого жанровая кокетерия женской партии-заманить, ускользнуть, застыть вполоборота, снова заманить и снова ускользнуть-оборачивается здесь игрой со смертью: жизнь, как непрерывное дразнение полуживого, вполне достаточное, чтобы разохотить его к смерти, и вовсе не достаточное, чтобы пригодить его-жить. Все это только угадывается в тексте, скорее, все это предстает лишь словесным переложением содеянной в слове или сквозь слово любовной пантомимы, завершающейся тем, что вконец раздразненный партнер отказывается подчиняться ритму кастаньет и сам задает ритм-плетью, в конце концов более аристократическим и подобающим «сверхчеловеку» средством, чем «человеческая, слишком человеческая» поножовщина в финале драмы Бизе. Указанный отрывок представляет собою лишь концентрированное подобие эвритмических особенностей книги, рассредоточенных по всему тексту. Можно было бы назвать этот слой интонационно-ритмической семантикой, информирующей поверх чисто словарной семантики; ключ к адекватному прочтению книги и, значит, к пониманию всей ницшевской философии да в одной из самохарактеристик Заратустры: «Заратустра танцор, Заратустра легкий, машущий крыльями, готовый лететь, манящий всех птиц, готовый и проворный, блаженно-легко-готовый-Заратустра вещий словом, Заратустра вещий смехом, не нетерпеливый, не безусловный, любящий прыжки и вперед и в сторону (Seitenspriinge-буквально «прыжки в сторону», идиоматически: «любовные шашни на стороне», «глупые выходки».-К. С.); я сам возложил на себя этот венец!»

В целом едва ли было бы преувеличением сказать, что эта книга должна и может быть не просто прочитана, а исполнена в прочтении, на манер музыкального произведения. Читатель не ошибется, оценивая каждую из 80 глав как своеобразную импровизацию в цифрованном басе заданной темы; довольствоваться здесь литературной мимикрией, скользить по строкам глазами, привыкшими к «конспектированию» (в студенческом смысле слова), и, стало быть, с заложенными ушами, ждать от текста привычной «информации» значило бы проглядеть и прослышать за строками саму книгу. Слова здесь бросаются как игральные кости-не больше: «гремя словами и игральными костями,-предупреждает Заратустра,-дурачу я тех, кто торжественно ждет». Чем же, как не удачными выбросами костей являются все эти дразнящие Seitenspriinge поставленного на кон языка: Schurr- und Knurrpfeifer; Sitz- und Wartefleisch; zahme-lahme; witzigen-spitzigen; echt-recht; lockt-stockt; froh-fromm! Характерно: революция в языке творится здесь в пафосе постоянного самопреодоления, самотрансцендирования языка, который меньше всего отвечает нормам оседлой в себе логики, больше всего-ритмам никак не формализуемой топики: кочевья, костров, блуждания, изгнанничества, лингвистической беспризорности, порога; язык, осуществляемый как непрерывная attaca subito на собственные границы-в сущности, границы, отделяющие его от царства музыки; здесь, в чудовищном максимуме пороговых ситуаций и перестает слово подчиняться канонам лингвистической прагматики, имитируя правила контрапунктической оркестровки и преоб-

==772

ражая фонетику в оркестровое звучание, где сумасшедшие «скерцо» соседствуют с проникновенными «адажио» и где густые струи виолончельного меда мерцают время от времени золотом валторн и труб,- «о, душа моя, обильной и тяжелой стоишь ты теперь, как виноградная лоза со вздутыми сосцами и плотными темно-золотистыми гроздьями».

Прибавим к сказанному и то, что вся книга пронизана скрытыми и зачастую пародийными параллелями к Ветхому и Новому Заветам (не говоря уже о парафразах из древних и новых авторов: Гомера, Аристотеля, Лютера, Шекспира, Гёте, Вагнера и др.); ситуация, позволившая в свое время Владимиру Соловьеву едко высмеять в чаемом «сверхчеловеке» комическую действительность шверхфилолога» (см.: Соловьев В. С. Собр. соч. 2 изд. Т. 10. СПб., 1914. С. 29-30). Так, например, следует обратить внимание на то, что вся 4-я часть представляет собою не что иное, как пародийный прогивообраз вагнеровского «Парсифаля» (насколько мне известно, первым отметил это Густав Науман: Naumann G. ZarathustraCommentar. T. 4. Leipzig, 1901. S. 44): тот же крик о помощи (искушение состраданием), те же, разыгрывающие раненого Амфортаса, гости Заратустры (жалобная песнь чародея мастерски пародирует стиль Вагнера), те же соблазны Кундри и волшебных девиц Клингзора (здесь они фигурируют в виде «дочерей пустыни»), тот же финал, карикатурно отраженный в кривом зеркале «Праздника осла» и адекватно переосмысленный в «Песни опьянения». Вообще роль пародии в стилистическом и мировоззрительном лабиринте Ницше - тема, требующая особого исследования. Сильнейший людиферизм его порывов, создающий вокруг него некое антигравитационное поле, непрерывная потребность-пасть вверх (гётевс кое «der Fall nach oben»), то, что Гастон Башляр в красочном анализе ницщевского стиля охарактеризовал как «алъпинистическую психику» (Bachelard G. L'air et les songes. Chap. XV: Nietzsche et le psychisme ascensionnel. Paris, 1943), все это провоцировало интенсификацию обратного полюса, как бы наличие в машине. стиля некоего реле, переключающего ее всякий раз на режим вытрезвительного цинизма и заземления, когда обычный штурмующий выси режим грозил непоправимыми последствиями перегрева. Этому закоренелому праведнику, отмахивающемуся от своей праведности как от наваждения, не терпелось выставить себя этаким прожженным циником и сатиром; во всяком случае на каждое «Incipit tragoedia» y него припасена достойная гримаса «Incipit parodia», не дающая ему вконец оторваться от земли и изжить мистические реминисценции прежней инкарнации. Рецепт стиля Ницше (см. четверостишие из черновых материалов, к «Веселой науке» в т. 1, прим. 10 к с. 512): «на килограмм любви I Чуть-чуть самопрезренья», притом что необходимым компонентом мамопрезренья» оказывалось-и уже отнюдь йе в пропорции «чуть-чуть»-просто «богохульство», расшифровывался двояким образом; стилистически это сулило несомненные выигрыши {«.лучший артист языка»), убытки списывались на счет личных судеб; этот рискованный гомеопат познания, разводящий в себе «килограммы любви» опаснейшими дозами кощунства, казалось бы, прошел мимо рокового предостережения Мейстера Экхарта о том, Что «капля твари вытесняет Бога». Не научил его этому и Достоевский, «единственный психолог», у которого он кое-чему научился; в наследии Ницше сохранился подробный конспект отрывков из «Бесов»-решающий отрывок все же остался ему неизвестным: изданная уже десятилетия спустя «исповедь Ставрогина», то самое место, где Тихон советует остолбеневшему автору «подправить слог» своих признаний.

Настоящее издание воспроизводит текст «Заратустры» в переводе Ю. М. Антоновского (Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого. 4 изд. СПб., 1911). Среди прочих просмотренных мною переводов этот оставлял впечатление более добротного; впрочем, дело не обошлось без тщательной редакторской правки. Изменения в тексте шли в основном по двум линиям: я старался, во-первых, подыскать по возможности русскоязычные подобия неологизмов оригинала и, во-вторых, сохранить (разумеется, опять же в пределах возможного) особенности ритмики и временами рифмики текста. Языку «Заратустры» свойственна грубая и зачастую неожиданная даже для немецкого уха опредмеченность метафор: он не говорит, как это передано у Антоновского, «открытое лицо», а «круглоглазое лицо», не «грубо отвергала меня», а «давала мне пинка», не «добродетельно», а «ягнеоко», не «умерщвленный дух», а «зарезанный дух», не «так гордитесь вы-ах, даже не имея чем гордиться!», а «так выпячиваете вы грудь-ах, даже и не имея груди!»; оригинальнейший оборот: «eine Gelegenheit mit mehr als einem Sch?pfe»-звучит и вовсе не понятно: «прекрасный (?) случай испытать себя больше, чем на одной голове!»-русский язык допускает здесь аналогичную оригинальность: «случай со многими шансами иа

==773

пеупушение»; оборот: «Но жену себе покупает даже хитрейший из них, не видав ее» (так у Антоновского)-можно было воспроизвести буквально по тексту: «Aber seine Frau kauft auch der Listigste noch im Sack»-«Но жену себе даже хитрейший из них умудряется купить в мешке», В отрывке: «Diese leichten t?richten zierlichen beweglichen Seelchen flattern zu sehen-das verf?hrt Zarathustra zu Tr?nen und Liedern», переданном у Антоновского: «Смотреть, как порхают эти легкие, неразумные, красивые, подвижные, маленькие души-это доводит Заратустру до слез и песен» совершенно утрачена эвритмия порхающих жестов: «Зреть, как порхают они, эти легкие вздорные ломкие бойкие душеньки-вот что пьянит Заратустру до песен и слез». В другом отрывке: «wo alles Anbr?chige, Anr?chige, L?sterne, D?stere, ?berm?rbe, Geschw?rige, Verschw?rerische zusammenschw?rt», звучащем у Антоновского: «где все испорченное, зловонное, порочное, мрачное, рыхлое, прыщавое, коварное собрано вместе», утрачено, пожалуй, самое существенное: инспиративность ассонансного напора, сближающего приведенный отрывок со скатологическими руладами из Рабле или из писем Моцарта,-«где все скисшее, сгнившее, смачное, мрачное, слащавое, прыщавое, коварное нарывает вместе». Утрачена в ряде мест и особая рифмованная инструментовка текста, например: «Mein Fu?-ist ein Pferdefu?; damit trapple und trabe ich ?ber Stock und Stein, kreuz- und querfeldein»-у Антоновского: «Моя нога-нога лошади; с ее помощью мчусь я через пни и камни, вдоль и поперек поля»; в моей передаче: «Моя нога-чертово копыто; ею семеню я рысцой чрез камень и пенек, в поле вдоль и поперек». Отмеченную выше главу «Другая танцевальная песнь» пришлось перевести всю заново. В нижеследующих примечаниях наряду с указанием отдельных скрытых цитатных клише и пояснениями к тексту я счел нужным привести еще несколько примеров правки перевода.

В тексте ссылки в круглых скобках - по изданию Шлехты, в квадратных - по настоящему изданию.

' В подлиннике: «Von den Hinterweltlern». У Антоновского произвольно: «О мечтающих о другом мире». Поскольку и на немецком речь идет о неологизме, оказалось возможным передать слово через более близкий по смыслу неологизм: «О потусторонниках». Что никак не поддавалось переводу, так это маргинальнокаламбурный генезис немецкого выражения: Ницше построил его по аналогии с разговорным «Hinterw?ldler» (деревенщина, невежда), при почти полной фонетической тождественности обоих слов.-21.

2 Ср. у Аристотеля: «...нравственно хороший человек четырехуголен» (Риторика Ш\Ъ).-24.

3 Перефразировка слов Полония из «Гамлета» (II 2).-29.

4 Диапазон параллелей к этой мысли простирается от гностиков до Владимира Соловьева (стихотворение «Свет из тьмы»),-30.

'· Ср. Матф. 8, 28- 32.- 40.

6 В этих трех абзацах имеются в виду персы, евреи и немцы.-42.

1 Этимология слова «человек» насчитывает по меньшей мере три группы значений: греческое ?'?8?????, идущее либо от ?'?? ?8???? (взгляд, запрокинутый ввысь), либо от корня ??8-??&??, ??8??, ?'?8???, в смысле «цветущий лик», «лучистый взор»; иудео-латинское, подчеркивающее телесно-материальный аспект («Адам» от еврейского слова «земля»; homo-humus); индогерманское (manushya, manisco), означающее «мыслящий, наделенный духом»,-отсюда, возможно, и ницшевский коннотат «оценивающего».-42.

8 Намек на притчу, связываемую с сожжением Яна Гуса.-46.

11 Перефразировка евангельского: «F?r Gott ist nichts unm?glich». В русском каноническом переводе: «Ибо у Бога не останется бессильным никакое слово» (Лук. 1, 37).- 48.

ю Пародия на строку из заключительного «мистического хора» «Фауста». Ср. стихотворение «К Гёте» в «Песнях принца фогельфрай» (наст. изд, т. 1, с. 710).- 61.

" Автобиографическое. Отец Ницше был пастором.-64.

12 В подлиннике: «Und wenn sie sagen: «ich bin gerecht», so klingt es immer gleich wie: «ich bin ger?cht»». Я вынужден был прибегнуть к свободной передаче в сохранение игры слов.-67.

13 Ср. библейское: «И вороны приносили ему хлеб и мясо поутру, и хлеб и мясо по вечеру, а из потока он пил» (3 Цар. 17, 6).-70.

14 В подлиннике: «Und wenn man auch Nierenpr?fer ist: wer glaubt wohl noch, da? ihr Nieren habt?» Ср. Иер. 11, 20; Пс. 7, 10. Лютеровскос «Nierenpr?fer» в русском каноническом переводе звучит как «испытующий утробы».-86, ==774

Было бы интересно проследить связь этого отрывка с методом «феноменологической редукции» у Гуссерля. См. в этой связи оригинальную работу: Fink E. Nietzsche's Philosophie. Stuttgart, 1973.- 86.

r? Пародия на жалобу Ахилла у Гомера (см.: Одиссея XI 488- 491).- 86.

Это выражение является, по-видимому, бессознательной реминисценцией из Павла (Рим. 1, 17); во всяком случае еще одним доказательством радикальной близости Ницше к столь ненавистному ему в срезе ложного идеологического сознания апостолу.-86.

18 Фауст I 1339-1340.- 87.

19 Ср. евангельское: «...и желал напитаться крошками, падающими со стола богача, и псы, приходя, лизали струпья его» (Лук. 16, 21).-89.

20 Густав Науман комментирует это место как намек на выпады ВиламовицаМёллендорфа против «Рождения трагедии»-венок из плюща символизирует здесь, по-видимому, принадлежность к свите Диониса (Naumann G. ZarathustraCommentar. T. 2. Leipzig, 1900. S. 118).- 90.

21 См. выше прим. 10.-91. 11 Ср. Марк 16, 16.- 92. 11 Ср. Фауст II 12110.- ==92

24 Ср. Матф. 5, 3-92.

25 Ср. Гамлет I 5.- 92.

26 Ср. Фауст ? 12106-12107. В этом отрывке, от начала главы до отмеченного места, иронически прокомментирован весь «мистический хор» «Фауста».-92.

27 К.-Г. Юнг (Jung С. G. Psychiatrische Studien. Z?rich; Stuttgart, 1966. S. 92), а вслед за ним Ш. Андлер (Analer Ch. Nietzsche, sa vie et sa pens?e. Paris, 1958. T. 3. P. 258-259) обнаружили в этом отрывке реминисценцию из романа Юстинуса Кернера «Bl?tter aus Prevorst». Соответствующее место у Кернера выглядит так: «Четыре капитана и купец, господин Белл, сошли на берег острова Монт Стромболи, чтобы Пострелять кроликов. К трем часам они созвали своих людей для возвращения на корабль, и вот тут-то, к невыразимому своему удивлению, они увидели двух человек, очень быстро продвигающихся к ним по воздуху. Один был облачен в черное, на другом было серое одеяние, они очень быстро пронеслись мимо них и, к их величайшему смущению, погрузились прямо в пылающее жерло ужасного вулкана Монт Стромболи».-94.

21 По Г. Науману, множественное число от северного божества Альп, являющегося одновременно ночным и световым демоном. Науман сближает этот возглас также с еврейским al-pah (к чему) и с буддистским кальпа (Naumann G. Zarathustra-Commentar. Т. 4. S. 46. Anm.).-P5.

29 Комментарий Г. Наумана к этому месту: «Выражение «двенадцать футов» относится, по-видимому, к какому-то древнейшему уложению о праве, а тюремное заключение сроком до трех месяцев, по действующему немецкому праву, отделяет проступок, подлежащий суду шеффенов, от преступления, передаваемого на рассмотрение коллегии суда присяжных» (Naumann G. Zarathustra-Commentar. Т. 2. S. 165).-104.

30 Ср. Исх. 3, 8.-109.

31 В подлиннике: von Ungef?hr, где предлог von употреблен не в качестве аблативной предложной формы, а как форма атрибутивной принадлежности к знати. Ср. Прем. 2, 2.-US.

32 Намек на известные слова Фридриха Великого: «Un prince est le premier serviteur et le premier magistrat de l'Etat» (Государь-первый слуга и первое должностное лицо государства); возможно, и на девиз Бисмарка: «Patriae inserviendo consumer» (Сгораю, служа отечеству).- 121.

33 В подлиннике: «Auf dem ?lberge» (у Антоновского: «На священной горе»). Ср. Матф. 21, 1, Марк 11, 1, Лук. 19, 29; 37, Иоан. 8, 1.-J23.

34 Ср. Матф. 19, 14.-125.

35 По мнению Наумана, речь идет о Е. Дюринге (Naumann G. ZarathustraCommentar. Т. 3. Leipzig, 1900. S. 61).-126.

х Пародия на «Сумерки богов» (или «Гибель богов») Вагнера.-i! 31.

37 См. выше прим. 34.-139.

38 В подлиннике: I-A, т.е. ДА.-140.

п Ницше мог бы подобрать это слово и из «Фауста» (I 137).-142. 40 В подлиннике: «in fleischerne Herzen». Выражение пророка Иезекииля (11, 19). У Антоновского: «мясистые (?) сердца».-143. " Ср., напр.. Исход 11, 5-144. 42 Ср. Матф. 16, 25-i 44.

==775

<3 Пародия на заклинание Эрды («Зигфрид» III 1).-157.

44 В подлиннике непереводимая игра слов: besser und b?ser.-159.

45 Тысяча (иранск.), здесь-тысячелетнее царство.-172.

46 Ср. Матф. 4, 19.-172.

" По Науману, этот образ несет явные черты Шопенгауэра (Naumann G. Zarathustra-Commentar. T. 4. S. 18).- / 73.

48 По Науману, речь идет о Вагнере (ibid. S. 42).-183.

49 Ср. Матф. 27, 11.-186.

50 Пародия на Нагорную проповедь: «...истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное...» (Матф. 18, 3).-193. я Ср. Матф. 16, 26-194.

52 Одна из лейттем Ницше, запечатлешшя в «Страннике и его тени».-197.

53 Пародия на евангельское: «А одно только нужно» (Лук. 10, 42).-199.

54 Ницше умер в полдень 25 августа 1900 r.-200.

55 В подлиннике непередаваемая игра слов: «deutsch und deutlich». Ницше пародирует здесь следующий отрывок из статьи Вагнера «Что такое'немецкое?», напечатанной в февральской за 1878 г. тетради «Байрейтских листков»: «Слово «немецкий» (deutsch) обретает себя в глаголе «разъяснять» (deuten): сообразно этому, «немецкое» (deutsch) есть то, что нам ясно (deutlich)».-203.

Музыкальное обозначение в еврейских псалмах. Возможно, также и от арабского приветствия «селам». По Науману, это выражение встречается и в тюрингском диалекте (Naumann G. Zarathustra-Commentar. T, 4. S 169).-221.

57 Намек на книгу пророка Ионы (2, 1).-221.

58 Пародия на знаменитое вормское высказывание Лютера: «Здесь я стою, я не могу иначе! Да поможет мне Бог! Аминь!».-224.

59 Ср. Откр. 7, 12.- 226.

w Ср. 68-й псалом-226.

" Ср. Быт. 1, 31.- 226.

62 Ср. Быт. 1, 26.- 226.

" Ср. Матф. 19, 14.- 226.

'* В подлиннике непереводимая и непристойная игра слов: «Du liebst Eselinnen und frische Feigen», где «Feigen» означает и «смоквы» и «женский половой орган».-226.

"Подробнейший комментарий к «Празднику осла» у Г. Наумана (Zarathustra-Commentar. Т. 4. S. 178-191). В библиотеке Ницше сохранился экземпляр книги с многочисленными пометками на полях, из которой он почерпнул материал для этой темы: Lecky H. Geschichte des Ursprungs und Einflusses der Aufkl?rung in Europa. Leipzig; Heidelberg, 1873. Нужно отметить, что весь этот отрывок, кстати запрещенный к печати решением С.-Петербургского окружного суда осенью 1911 г. (и, значит, уже по выходе в свет перевода Ю- Антоновского), ни в коем случае не может быть отнесен на счет кощунственной фантазии Ницше, который в данном случае лишь буквально следовал давнишней маргинальной традиции церковной истории, известной как festum asinorum. Праздник осла, относящийся к литургии приблизительно так же, как драма сатиров к трагедии, составлял значительную часть общей смеховой культуры Средневековья. Данные о нем восходят еще к V в.; с 633 г. начинаются запреты, ужесточявшиеся в XII- XIII вв.; впрочем, сама Сорбонна защищала эту традицию вплоть до ее окончательного осуждения в 1544 г. Понятно, какой интерес могла вызвать у Ницше подобная дистопика к священным текстам, разыгрывающая некоего рода литургию наизпапку с использованием библейских текстов, в которых фигурирует осел (бегство в Египет, въезд в Иерусалим и т. д.). Некоторые песни прямо завершались ослиным ревом из уст священника. В конце вместо должного: Ite, missa est-раздавалось троекратное «и-а» в унисон с толпой. Тогда и начинался респонсорий (аф. 8 «По ту сторону добра и зла» свидетельствует о знакомстве Ницше именно с нижеследующей песней): , , К нам с Востока новосел-грянул пышущий Осел. Что за облик, что за стать-груз любой ему под стать.

(текст, поющийся священником на латинском языке, оставался непонятным простолюдью; отсюда унисон выревываемого по-французски рефрена): Ваша светлость, сир Осел, Вы изящества посол. Сена будет вдоволь вам, Коли вы споете нам.

==776

Шаг за шагом он идет-привя-зь следом не влечет, Кто сидел на нем верхом - часто сек его кнутом.

Он под Рубеном взрослел - и по Сихему пыхтел, Иордан переплывал - к Вифлеему путь держал.

Се почтенный, непростой-подъяремный сын земной, Вислоухий властелин - над ослами господин.

Перепрыгивал досель-он оленя и газель, Не рискнул бы сам верблюд - разделить ослиный труд.

Целый прииск золотой - из Аравии самой Прямо в ризницу снесла-доблесть кроткого осла.

И когда, валившись с ног,-он тащить свой груз не мог, Точно скудный черствый рай-был ему ослиный пай.

На обед сырой горох-на десерт чертополох, От отцов две горсти гран-и солома от мирян.

Хочешь сытым на ночь лечь-Аминь (с этого места все становились на колени)

должен ты изречь, Трижды Аминь и святой-окропить себя водой.

Хе-ва, хе-ва, хе-ва, соль! Ваша светлость, вы-осел! Ну-ка живо прочь пошел! (Пер. К. А. Свасьяна).

Следы этой традиции фиксируются еше у Тертуллиана; надо вспомнить, что язычники называли первых христиан asinarii (ослы). В Страсбургском Мюнетер& была скульптура, изображавшая двух ослов, один из которых читал мессу, а другой держал требник. Впрочем, приписывать самой традиции огульно кощунственный характер было бы прегрешением против более глубинного эсотерического смысла ее. Тогда пришлось бы объяснить, каким образом в орденских правилах св. Франциска адепту прямо вменялось в обязанность обращение в осла, т, е. признание себя таковым; известно, что сам Франциск называл свое тело «брат осел». Когда Джакопоне да Тоди (будущий блаженный) пожелал облечься в одеяние францисканца, приор сказал ему: «Если ты хочешь жить среди нас, ты должен стать ослом и вести себя как осел среди ослов». В ответ Джакопоне нанялил на себя шкуру осла и пошел, приговаривая: «Смотрите, братья, я стал ослом, примите меня, осла, к вам, ослам!» Также и Савонарола во Флоренции предписывал братьям обращаться в ослов, безропотно сносящих побои. Джордано Бруно написал похвалу Ослу в специальном сочинении «Cabala del Cavallo Pegaso con. l'aqqiunta del'asino Cillenico» и увенчал ее тремя вдохновенными сонетами в честь Осла. В кабалистическом толковании осел-символ мудрости; некоторые талмудисты находили в нем добродетели познания', трезвость, терпеливость, упрямство и скромность. Если прибавить к сказанному, что осел считался у персон священным животным и слыл животным самого Диониса и что, с другой стороны, в· празднике осла, сохранились явные отголоски сатурналий, то контекст данного отрывка у Ницше-при всей скидке на глумливые тона и обертоны смысла- окажется вписанным в глубокую, хотя и искаженно осмысленную автором атмосферу эсотерического опыта истории.-226.

"Ср. Деян..2,13.-2^0.

б7 Возможно, эта символическая сцена навеяна «Новеллой» Гёте: «самым ранним и самым сильным впечатлением, полученным мною от Гёте» (П.Гасту от 19 апреля 1887 г. // Вг. 8, 60- 61).- 236.