Часть 10.

Тотальное планирование в мире людей всегда исходит из такого представления о человеке, будто он полностью познан, из ожиданий, сложившихся на основе знания человека. При этом существуют две противоположные позиции: Человек всегда один и тот же. Исходя из того, каков он есть, сторонники первой позиции строят такое общество, где все люди, не изменившие своей человеческой сущности, обретут возможное количество благ и возможную свободу.

Человек не остается одним и тем же, он меняется в зависимости от условий, в которых он живет, под воздействием самих этих условий, в ходе недоступного нашему взору превращения, которое он претерпевает в смене поколений; поэтому и строится новое общество, чтобы изменение человека шло в сторону приближения к подлинной человеческой сущности. Целью совершающегося планирования является идеальный человек. Преображенный человек делает возможными новые общественные условия, только эти условия делают возможным появление нового человека. Создается впечатление, будто планирующий человек проникает своим познанием в эволюцию человека, стремится создать его, подобно тому, как художник создает произведение искусства из данного ему материала,- гордыня, в которой человек ставит себя над человеком (такова идея молодого Маркса, таков сверхчеловек у Ницше).

Ни одна из этих позиций не отвечает истине. Ни одна из них не указывает правильный путь. Напротив, жить можно, только приняв решение действовать во имя свободы, сделав само это решение фактором свободы, но с полным смирением, с сознанием, что результат всего этого нам неведом. Поэтому-то и столь жгуч современный вопрос: какое планирование рационально и возможно и где проходит граница планируемого и возможного.

Так создается необходимость действовать без знания целого и поэтому без знания всех последствий своих действий и вместе с тем необходимость того, что сами эти действия станут определенным фактором этого целого, в котором они, как мне бы хотелось, будут направлены на достижение истинного и наилучшего. Если справедливого мироустройства не существует ни в качестве предмета моего знания, ни в качестве фактической данности возможного будущего, то я вынужден отказаться от объективного критерия рассудка в знании справедливого устройства мира, совершенного, постигнутого целого. Вместо этого нам надлежит мыслить и действовать в целостности мира, каждому на своем месте. Мы должны планировать и целенаправленно действовать, объятые этой целостностью, которая все-таки присутствует не как объект познания, а как идея.

Поэтому открытость в видении будущего является условием

К оглавлению

200

свободы, широта горизонта - условием отчетливости нашего решения в настоящем. Взвешивая возможности и шансы, человек пытается найти правильные решения. Спекулятивное размышление о будущем - отнюдь не постижение однозначной возможности, а проникновение в сферу открытых возможностей и вероятностей.

Социализм и тотальное планирование. Социализм, который в качестве коммунизма преисполнен энтузиазма и веры в безусловную достижимость блага для всего человечества и насильственно осуществляет посредством тотального планирования формирование будущего, и социализм как идея постепенного осуществления этого будущего в союзе со свободной демократией - в корне отличны друг от друга. Первый опустошает отдавшегося ему человека верой, принимающей облик знания, а не разделяющих эту веру использует в качестве отданного в его полную власть материала, которым он может пользоваться как ему заблагорассудится. Социализм второго типа не создает волшебных грез, живет настоящим, исходит из разумной трезвости и непрекращающейся коммуникации между людьми.

В тех случаях, когда социализм в ходе своего осуществления наталкивается на границы своих возможностей, помочь может лишь спокойствие разума. Именно так должен решаться вопрос, до какого предела может и должно осуществляться планирование в области организации труда и как оно, преступая эту границу, уничтожает свободу. Другой подобный вопрос: в какой мере справедливость обусловлена равенством и в какой мере - именно различием выполняемых функций и определяемым ими образом жизни. Справедливости не достигнуть одними цифрами и расчетами. За их пределами, в царстве качественных различий, она являет собой задачу, открытую бесконечности.

Коммунизм можно в отличие от социализма охарактеризовать как абсолютизацию по существу истинных тенденций. Однако, превращаясь в абсолютные, они принимают черты фанатизма, теряют на практике способность к историческому развитию, которое заменяется процессом нивелирования.

Приведем примеры.

Во-первых: социализм противопоставляет себя индивидуализму; он противопоставляет общественное единичному, индивидуальному, индивидуальным интересам, произволу отдельного лица.

Это противоречие в его односторонней абсолютизации означает, что права индивидуума вообще отрицаются. Стремясь предоставить всем людям возможность открыть себя как личность, социализм посредством нивелирования индивидуального ведет к уничтожению личности.

Во-вторых: социализм стремится заменить частную собственность на средства производства общественной собственностью на них.

В абсолютизации это означает: вместо того чтобы поставить

201

вопрос о частной собственности на средства производства, на техническое оборудование крупных предприятий, требуется отмена частной собственности вообще. Уничтожается собственность, среда человека в виде находящихся в его распоряжении предметов повседневной жизни, особый характер его жилья, творений духа - все то, что служит основой существования индивидуума и его семьи, что одушевляет это существование, в чем люди отражают свою сущность. А это значит, что человек лишается своей личной

сферы, жизненных условий своего исторически развивающегося бытия.

В-третьих: социализм противопоставляет себя либерализму. Он стремится ввести планирование в необходимых человеку сферах жизни в противовес игре сил в их конкуренции на свободном рынке и в противовес равнодушию к бедствиям и нужде, которое царит при этой абсолютно свободной игре сил.

Будучи абсолютизированным, это означает: вместо планирования для реализации определенных обозримых в своих последствиях целей требуется тотальное планирование. Оправданное неприятие удобного принципа laisser faire ' превращается в неприятие свободы, которая в своей открытости для необозримого числа возможностей осуществляется посредством попыток проявления инициативы в общении людей.

Сравнивая эти примеры, мы в каждом отдельном случае сначала принимаем социалистическую точку зрения. Однако как только общая направленность превращается в абсолютизацию позиции, альтернативно исключающей другие решения, мы начинаем ощущать всю неконкретность этих требований. Вместо того чтобы принимать подобную абсолютизацию, следует всегда задавать вопрос: как далеко можно заходить в управлении отдельными индивидуумами, издавая приказы и требуя повиновения? Где граница собственности общественной? Частной? Рационального необходимого планирования? Где граница доверия по отношению к скрытому от нашего взора ходу вещей, в основе которого лежит свободная инициатива?

До тех пор пока социалистические требования продумываются и конкретно представляются, они действительны лишь в конкретных границах. Лишь там, где конкретность выпадает из поля зрения и допускается, что фантастический мир, где все люди будут счастливы, возможен, эти требования становятся абстрактными и абсолютными. Социализм превращается из идеи в идеологию. Претензия на полноту осуществления идеи в действительности от этого осуществления уводит. На пути принуждения эта претензия ведет к рабству.

Правильное мироустройство не существует. Справедливость остается задачей, не имеющей окончательного решения. Она не может быть решена насильственным фиксированием планируемых данных в качестве мнимого средства установления справедливого

Предоставьте действовать (фр.).

202

мира. Ибо там, где нет свободы, невозможна и справедливость.

Однако и полное признание произвола всех или отдельных индивидуумов на остающемся открытым историческом пути также препятствовало бы решению задачи. Ибо это привело бы к росту несправедливости, а без справедливости нет и свободы. Социализму присуща с самого его возникновения идея свободы и справедливости для всех. Он далек от какой бы то ни было абсолютизации, доступен пониманию каждого. Он может объединить всех людей. Однако это становится невозможным, как только он превращается в фанатичную веру и, будучи абсолютизирован, обретает черты доктринерства, насилия.

В наши дни социализм ставит перед собой грандиозную задачу всеобщего освобождения с помощью институтов, которые заставляют людей подчиняться неизбежному, но таким образом, что они тем самым увеличивают свою свободу. Это - исключительная ситуация, в которой представляется возможным создать в исторической взаимосвязи первозданные институты, каких еще не знал мир. Устройство нашего существования - великая нерешенная задача нашей эпохи. В социализме находят свое выражение все тенденции, которые ведут к этому устройству. Он приблизится к своей цели в той мере, в какой ему удастся достигнуть единодушия без применения насилия, постепенно продвигаясь вперед и отказываясь от непосредственного полного осуществления своих замыслов, избежать падения в бездну, где история могла бы вообще оборваться, разве только и тогда человек, несмотря ни на что, вновь найдет из глубины своей сущности путь к спасению (27).

Мы не знаем, увеличится ли политическая свобода после утверждения социализма в мире или будет утеряна. Тому, кто отказывается от гордой претензии на тотальное знание, известно только одно - свобода не приходит и не сохраняется сама по себе. Поскольку ей всегда грозит опасность, она может процветать только в том случае, если все, кому она необходима, постоянно подчиняют ей свои усилия, борются за нее словом и делом. Равнодушие к делу свободы, уверенность в обладании ею неизбежно ведет к ее утрате.

Идея свободы связана с истинной сущностью человеческой природы. Однако мы видим в человеке также силу и прочность другого - силу несвободного существования. Наш рассудок может отступить в страхе и в такие безрадостные минуты перестать надеяться на возможность свободы. Однако как только мы вспоминаем, в чем состоит наша подлинная сущность, вера в свободу вновь оживает в нас. Мы больше доверяем человеку, который трезво - как только и может свободный человек - оценивает опасность, чем тому, кто считает неспособность человека непреодолимой, не понимая самого себя в варварской энергии своей непроницаемой жизненности или своих доктрин.

Мотив тотального планирования и его преодоление. В условиях нужды недостаточно отчетливое понимание действительности ведет к вере в тотальное планирование. Соз-

203

дается впечатление, будто где-то некое высшее знание может принести людям блага, будто это знание уже есть (для научного суеверия). Тяготение к этому высшему знанию в образе вождя, сверхчеловека, которому достаточно просто повиноваться и который обещает всего достигнуть, ведет к иллюзии, в которой человек, отказавшийся от ясности и самостоятельного мышления, виноват сам. Блага ждут оттуда, откуда оно прийти не может.

Множество людей считает тотальное планирование единственным спасением от нужды. Для многих стало глубоким убеждением, что тотальное планирование безусловно является наилучшим средством спасения. Насильственная организация преодолеет все беды, всю беспорядочность, она даст людям счастье.

Создается впечатление, будто человек, обращаясь к утопии тотального, пытается скрыть от себя, что же действительно происходит в рамках целого, чтобы в узкой сфере доступных ему целей совершать то, что поручено ему властью. Однако иллюзорность подобной позиции должна когда-нибудь ему открыться. Ибо, служа скрытым силам, он лишь содействовал своей гибели. То, что он, заблуждаясь, считал успехом, было лишь приближением к катастрофе. Он старался не смотреть на Горгону, но тем скорее подпадал под ее власть *.

Жутко взирать на то, как обманчивая вера в тотальное планирование, которая нередко возникает на почве подлинного идеализма, заставляет человека посредством его деятельности все глубже шаг за шагом погружаться именно в то, что он стремился преодолеть,- в нужду, несвободу, беззаконие. Однако происходит это лишь тогда, когда преступают ту границу, за которой рациональное планирование переходит в планирование, несущее гибель; частичное, определенное в своей целостности,- в тотальное, в целом неопределенное планирование.

Если человек полагает, что он может охватить взором целое и отказывается преследовать конкретные, доступные ему в мире цели, он как бы превращает себя в бога - теряет свое отношение к трансцендентности. Он обретает шоры, из-за чего отказывается от знания истоков и причин вещей в пользу кажимости, которая заключается в том, что в мире есть только движение, что может быть раз и навсегда установлено правильное устройство мира; он утрачивает инициативу, так как подпадает под власть аппарата террора и деспотии, совершает переход от высшего по своей видимости идеализма человеческих целей к бесчеловечному расточительству человеческих жизней, к неведомому ранее рабству; он уничтожает силы, содействующие прогрессу человека, приходит в отчаяние при неудаче, прибегая ко все более подлому насилию.

Нет такого тотального плана, который мог бы оказать эффективную помощь. Другой источник должен быть найден, источник, который таится в человеке как таковом. Все дело в метафизически обоснованной, являющей себя в этосе принципиальной позиции, с которой проводятся планы мирового устройства. Конт-

204

роль всеохватывающей совести, который не может быть полностью объективирован, должен воспрепятствовать тому, чтобы воля к освободительной перестройке мира привела ко все более полному рабству (28).

Знание того, что целое скрыто во тьме, может заставить нас задать вопрос: не лучше ли вообще воздержаться от всякой деятельности?

Тривиальный ответ на это гласит: я должен действовать, чтобы жить. Бездействие - иллюзия. Сами действия - фактор действительности.

За этим скрывается весьма сомнительная альтернатива: либо тотальное планирование, либо необходимость жить в тисках случайности, либо причастность к высокому познанию и достоинству создающего свое счастье человека, либо отстраненность в полной пассивности!

Тотальное знание и основанное на нем тотальное планирование практически ведет к странным последствиям: поскольку все уже известно, нет больше необходимости исследовать и размышлять. В состоянии нужды люди заблуждаются - либо для того, чтобы создать ложную уверенность в своей деятельности, считая себя в безопасности, поскольку они ждут того, что обязательно должно произойти; либо для того, чтобы найти причину для своего отчаяния, для отказа от усилий и от бесконечного терпения в сфере возможного,- в обоих случаях они на пути к катастрофе.

Жизнь в тисках случайности, напротив, становится бессмысленной, участие человека в историческом процессе лишается всякого значения - в том историческом процессе, который, оставаясь незавершенным, идет сквозь время - никто не знает куда.

От этой альтернативы освобождает нас смирение. Истинность и чистота нашего желания обусловлены знанием о границах наших знаний и возможностей.

б) Единство мира

Создав возможность немыслимой прежде скорости сообщения, техника привела к глобальному единению. Началась история единого человечества; единой стала его судьба. Люди всего земного шара могут теперь видеть друг друга.

Поскольку наша планета в целом теперь более доступна людям. чем в прежние времена была Восточная Азия для Срединной империи '"· или Средиземноморский мир для Рима, политическое единство планеты является только вопросом времени. Путь развития идет, по-видимому, от национальных государств через крупные континентальные сферы влияния к мировой империи или к мировому порядку. Этот путь прокладывает, с одной стороны, всегда действующая в истории воля к власти и господству, более или менее

205

осознанной целью которых является создать наибольшую, поскольку это возможно в данных условиях, мировую империю; с другой -

стремление к миру, к такому мироустройству, где жизнь людей свободна от страха.

Так, уже в наши дни локальные истории вытеснены историей континента. Универсальные тенденции направлены прежде всего на структурирование крупных континентальных сфер жизни, которые находятся во взаимосвязи. Сферы американского континента, Восточной Азии, России, европейско-переднеазиатско-африканского региона не могут не соотноситься друг с другом или оставаться равнодушными друг к другу. Они не только наблюдают за существованием друг друга, но живут, совершая постоянный обмен материальными и духовными ценностями, или замыкаются в изоляции, усиливая тем самым напряжение в мире.

Историческая аналогия с концом осевого времен и. В осевое время сложилось самосознание человека. На стадии перехода к немифологическим или во всяком случае к уже не наивно мифологическим эпохам возникли духовные образы и идеи, подчинившие себе сознание людей. В свободной духовной борьбе внутри политически раздробленного мира возникали бесконечные возможности. Каждая сила пробуждала и вызывала на борьбу другую.

Однако в своем бурном порыве ввысь человек познал и все грозящие ему беды, осознал свое несовершенство и невозможность его преодолеть. Целью стало освобождение.

Возникло рациональное мышление, а вместе с ним и дискуссия, в ходе которой происходит как бы перебрасывание идеями и от поколения к поколению идет рост и углубление сознания. Каждой позиции противостоит другая позиция. В целом все осталось открытым. Неустойчивое стало осознанным. Человеком овладело небывалое беспокойство. Казалось, что мир в сознании человека принимал все более хаотический образ.

Наконец разразилась катастрофа. Приблизительно за 200 лет до нашей эры господствовали грандиозные в своем единстве политические и духовные образования и догматические конструкции. Осевое время завершилось образованием больших государств, единство которых осуществлялось насильственно (Китайская империя Цинь-Ши-Хуанди, династия Маурья в Индии, Римская империя). Это великое преобразование-от множества мелких государств к универсальным мировым империям - в том смысле, что эти три, почти ничего не знавшие друг о друге сферы, охватывали чуть ли не весь известный тогда мир,- произошло одновременно. Всюду наблюдаются глубокие изменения: свободная духовная борьба как будто затихла. Следствием этого явился упадок в сфере сознания. Возрождаются лишь немногие приемлемые для данного времени идеи и духовные образы прежнего осевого времени, чтобы создать для авторитетов нового государства духовную опору, необходимый блеск и традицию. Идея империи осуществляется в религиозно обоснованных формах. Возникают стабильные в духовном

206

отношении, длительные периоды великих империй с нивелированной массовой культурой, с утонченной, но несвободной духовностью консервативных аристократий. Мир как будто погрузился в вековой сон, отдавшись на волю абсолютного авторитета крупных систем и похоронив свои надежды.

Универсальные империи - это великие империи. Великие империи являются для подавляющего большинства народов чужеземным господством, в отличие от греческих полисов и территориально ограниченных самоуправляемых союзов племен и народов. Самоуправление этих народов покоилось на активном участии всех в политическом мышлении и политической деятельности внутри той демократии аристократического типа, различные варианты которой мы находим в Афинах и в Риме. С переходом к уравнительной мнимой демократии больших империй (в значительной степени уже в Афинах после смерти Перикла; полностью в Риме в правление цезарей) эта демократия исчезает. Там, где нет участия всех в политической деятельности, где оно заменяется послушанием и верноподданничеством, всякое господство, как таковое, ощущается индивидуумом, во всяком случае, большинством населения, как чужеземное господство.

Поэтому преобразование политических условий, создание великих империй влекут за собой глубокое изменение в человеческой природе. Политическое бессилие изменяет сознание и жизнь людей. Деспотическая власть, без которой едва ли мыслимо существование империи, отбрасывает человека назад к самому себе, изолирует и нивелирует его. Там, где невозможны ответственность за судьбу целого и свободное участие в управлении, там - все рабы. Это рабство маскируется использованием прежнего словоупотребления и созданием ложного подобия институтов свободного прошлого. Еще не умолкли разговоры о греческой свободе, победители продолжали постоянно гарантировать ее, а она уже была полностью уничтожена во имя имперской формы правления. То, что происходило в тех людях, которые, отправляясь от фактически уже данных условий в греческом полисе, совместно утверждали свое существование в постоянной внешней и внутренней борьбе за лучший общественный порядок, теперь было утрачено. Нечто совсем иное - тот союз беспомощных и -слабых, которые объединены верой в воскресение и спасение в царстве Божьем (христиане). А на другом полюсе в сознании господствующих (римлян) пробуждается величественное, всеохватывающее сознание своей ответственности в деле управления государством в интересах всех людей, возникает высокое искусство управления, авторитет в мировом масштабе.

Историческая аналогия может, пожалуй, бросить свет на наше будущее, даже если оно и окажется совсем иным. Вместе с тем эта аналогия служит предостережением для всех тех, кто стремится к свободе людей.

Каким будет глобальное единство? Если, пожалуй, уже не столь отдаленное завершение нынешнего развития приведет к

207

созданию глобального государства, то это государство может быть либо образованной в результате завоевания и подчиненной единой власти империей (быть может, в форме такого господства, которое как будто признает суверенитет многих государств, в действительности же осуществляет централизованное управление), либо возникшим на основе взаимопонимания и договоренности глобальным правительством соединенных государств, каждое из которых отказалось от своего суверенитета во имя суверенитета всего человечества; оно ищет свой путь, устанавливая созданное правовым путем господство.

Мотивы на пути к глобальному единству - это, с одной стороны, свойственная нашему времени, как и всякому другому, воля к власти, не знающей покоя, пока ей не подчинится все; с другой - нависшее над всей планетой бедствие, требующее немедленной договоренности великих держав, которые перед огромной, грозящей всем опасностью не решаются в отдельности применить силу,- а над обоими этими мотивами возвышается идея солидарного в своих стремлениях человечества.

Настоящее выступает как подготовительный этап, на котором выявляются исходные позиции в борьбе за планетарное устройство. Мировая политика наших дней ищет обоснования для последнего размежевания сил, военного или мирного по своему характеру. На предшествующих стадиях все состояния и соотношения сил предварительны. Поэтому настоящее являет собой переход к этому окончательному глобальному порядку, даже если на первых порах возникает нечто совершенно противоположное, например радикальный разрыв коммуникаций между большинством людей нашей планеты, осуществляемый тоталитарными государствами.

Какие тенденции ведут из этого переходного периода в будущее, мы рассмотрим в последующем изложении.

Мировая империя или мировой порядок. Вопрос заключается в том, каким путем будет достигнут единый мировой порядок. Это может произойти в результате отчаяния, путем насилия, подобно тому, как, по словам Бисмарка, единство Германии могло быть достигнуто только «кровью и железом». Но может быть и результатом переговоров и глубокого понимания взаимных противоречий, подобно тому, как в XVIII в. объединились штаты Северной Америки, каждый из которых отказался от существенной доли своего суверенитета в пользу суверенитета целого.

В первом случае этот порядок будет мирным покоем деспотического правления, во втором - мирным сообществом, претерпевающим постоянное преобразование в ходе демократического движения и самокоррекции. Если попытаться выразить это в упрощенной антитезе возможностей, то речь будет идти о пути к мировой империи или к мировому порядку.

Мировая империя создает мир на Земле посредством одной-единственной власти, подчиняющей себе всех из какого-либо одного центра. Эта власть держится на насилии. Она формирует нивелированные массы посредством тотального планирования и

208

террора. Внедряет посредством пропаганды единое мировоззрение в его элементарных основных положениях. Цензура и руководство духовной деятельностью подчиняют последнюю принятому на данном этапе - и постоянно модифицируемому - плану.

Мировой порядок являет собой единство без единой власти, за исключением тех случаев, когда она утверждается по договоренности и в силу общего решения. Установленный порядок может быть изменен только законодательным путем на основе новых постановлений. Стороны сообща подчинились этой процедуре и постановлениям большинства, гарантировали общие всем права, которые и защищают существующее в каждый данный момент меньшинство и остаются основой человеческого существования в его движении и самокоррекции.

Порабощению всех из единого центра противостоит принятое всеми устройство, возникшее вследствие отказа каждого от абсолютного суверенитета. Поэтому путь к мировому порядку ведет через самоограничение тех, кто обладает могуществом, и это самоограничение является условием свободы всех.

Там, где кроме суверенитета, принадлежащего мировому порядку человечества в целом, остается еще какой-либо суверенитет, остается и источник несвободы; ибо он может быть сохранен только в качестве силы, противопоставляемой другой силе. Между тем насильственная организация, захват и создание посредством этого захвата государства всегда ведет к диктатуре, даже в том случае, если отправным пунктом была свободная демократия. Именно это произошло в Риме при переходе от республики к правлению цезарей. Именно так Французская революция сменилась диктатурой Наполеона. Демократия, совершающая завоевания, сама отрекается от себя. Демократия, стремящаяся к взаимопониманию людей, способствует всеобщему объединению, основанному на равенстве прав. Претензия на полный суверенитет вырастает из энергии порвавшего коммуникации самоутверждения.

Последствия этого были словом и делом беспощадно доведены до сознания людей в век абсолютизма, когда, собственно, и возникло понятие суверенитета.

Там, где при совместном решении великих держав действует право вето, там в полной мере сохраняется требование абсолютного суверенитета. Если люди собираются для установления мира, к которому все безусловно стремятся, они договариваются о необходимости подчиняться решению большинства. Изменить это можно, только убедив остальных в необходимости отказаться от этого решения посредством принятия нового решения. Ни вето, ни насилие не допускается.

Мотивы отказа от права вето и суверенитета основаны на человечности, на стремлении к миру, на мудром предвидении того, что власть не может быть сохранена без объединения с другими, на предвидении того, что в войне, даже при победе над врагом, может быть столько потеряно, что эти потери превысят все остальное, на радостном стремлении прийти к соглашению в духовной борьбе и в

209

создании единого мирового порядка, на радости совместной жизни с достойными людьми и на нежелании господствовать над побежденными и над рабами. Установление единого мирового порядка привело бы вместе с устранением абсолютного суверенитета и к устранению прежнего понятия государства во имя счастья людей. Результатом этого было бы не мировое государство (которое было бы мировой империей), а постоянно восстанавливающая себя посредством обсуждения и принятия решений организация государств, в ограниченных сферах пользующихся самоуправлением, другими словами, результатом был бы глобальный федерализм.

Мировой порядок был бы продолжением и повсеместным распространением внутриполитической свободы. То и другое возможно только при ограничении политической власти вопросами существования. В этой плоскости речь идет не о развитии, формировании и раскрытии человеческой природы в целом, а о том, что по самой своей сущности свойственно или может быть свойственно всем людям, что, несмотря на все различия, на отклонения в вере и мировоззрении, объединяет людей, другими словами, об общечеловеческом.

В естественном праве с давних пор делались попытки выявить эти общие свойства, связывающие всех людей. Естественное право устанавливает права человека, стремится создать внутри мирового порядка инстанцию, которая защищала бы отдельного человека от насильственных действий со стороны государства посредством действенных правовых процессов под эгидой суверенитета всего человечества.

Можно разработать такие принципы, которые понятны человеку как таковому (подобно принципам вечного мира у Канта*). Такие понятия, как право на самоопределение, равенство прав, суверенитет государства, обретают свое относительное, теряют свое абсолютное значение. Можно доказать, что тотальное государство и тотальная война противоречат естественному праву потому, что в них средства и предпосылки человеческого бытия становятся конечной целью, или потому, что абсолютизация средств ведет к разрушению смысла целого, к уничтожению прав человека.

Естественное право ограничивается вопросами человеческого существования. Его конечная цель всегда относительна - это цель непосредственного существования, но вырастает она из абсолютной конечной цели подлинного и полного человеческого бытия в мире.

Мы не можем предвидеть, каков будет век мирового единства, сколь жгучим бы ни был наш интерес к этому. Однако, быть может, в нашей власти наметить возможности и границы того, что нас ждет в будущем.

К оглавлению

210

1. Все процессы будут «внутренними». Нет больше чуждых сил, варварских народов, которые могли бы вторгнуться в этот мир извне, как это случалось в прошлом, в эпоху великих империй древности. Не будет ни лимеса, ни Китайской стены * (разве только в переходный период, когда великие державы будут еще временно изолированы друг от друга). Единство мира будет единственным, всеохватывающим, замкнутым, поэтому его нельзя просто сравнивать с империями прошлого.

Если извне больше не грозит опасность, то нет более внешней политики, нет необходимости ориентировать государство на оборону, на способность отразить вторжение извне. Положение, что внешняя политика важнее внутренней, теряет свой смысл, впрочем, и раньше значение этого тезиса всегда было невелико там, где угроза извне не была серьезной (например, в Англии), и во времена великих империй древности, по крайней мере в течение короткого времени (в Риме, в Китае).

Вся продукция государства служит теперь росту благосостояния, а не разрушительной военной технике.

Необходимая взаимосвязь между организацией армии (необходимой для отражения внешней опасности или для реализации планов завоевания), тотальным планированием, насилием и несвободой рушится. Однако возможность восстановления этой взаимосвязи в террористическом государстве типа мировой империи остается.

При общем упадке и скрытой анархии целое уже не дисциплинируется, как раньше, угрозой извне.

2. Грядущий мировой порядок не может конституироваться как некое завершенное целое, а формируется градуированно по многочисленным ступеням свободы. В мировом порядке будут различные уровни. То, что объединяет всех в качестве общего дела, для того чтобы гарантировать мир, может ограничиваться немногим, но при всех обстоятельствах должно лишать всех суверенитета во имя одного всеохватывающего суверенитета. Этот суверенитет может быть ограничен основными сферами власти - армией, полицией, законодательством,- и носителем этого суверенитета может быть посредством выборов и соучастия все человечество.

Однако устройство человеческой жизни значительно богаче всеохватывающего законодательства человечества. То, каким это устройство станет в рамках всеобщего мира, должно в многообразных формах выйти из многочисленных исторически сложившихся структур в процессе их преобразования техническими условиями жизни.

На этом пути ограниченные факторы станут отправными позициями для образования общественных нравов, духовной жизни людей.

Все это возможно только без тотального планирования на основе планирования лишь общезначимых законов и договоров в обществе свободного рыночного хозяйства, сохраняющего свое решающее значение в ряде существенных областей, в условиях

211

свободной конкуренции и духовного соперничества, в свободном общении, прежде всего в сфере духа.

3. Как в мировой империи - в отличие от единого мирового порядка - преобразуются душа и дух человека, можно предположить по аналогии с Римской и Китайской империями: это, вероятнее всего,- нивелирование человеческого бытия в неведомой ранее степени, жизнь в муравейнике, преисполненная пустой деятельности, застылость и закостенение духа, консервация градуированной власти посредством теряющего свою духовность авторитета. Однако эта опасность не может быть непреодолимой для человека. В единой мировой империи возникнут движения нового типа, откроются возможности отъединения, революций, прорыва границ целого для создания новых отдельных частей, которые вновь окажутся в состоянии борьбы друг с другом.

4. Доступно ли вообще человечеству установление правового устройства мира посредством политической формы и связывающего всех этоса? На это может дать ответ в будущем лишь реализация этой возможности, когда в крупных глобальных объединениях будут некоторое время царить мир и творческий дух. Попытка предсказать это означала бы, что мы прибегаем к чисто умозрительному решению вопроса. А это невозможно. Ожидание того, что древняя истина будет играть определенную роль в новом мировом порядке, отнюдь не знакомит нас с его фактическим содержанием. Ибо не в воссоздании исчезнувшей действительности, а в пламени, которое зажжет ее содержание, создавая недоступные никакому предвидению формы, может возникнуть то, что в будущем окажется этосом, способным служить человеку основой его общественной жизни.

На вопрос, может ли сложиться мировой порядок на основе коммуникации между людьми и принятия решений в качестве условия и следствия свободы, следует ответить: такого устройства мира никогда не было. Но это еще не основание, чтобы отрицать его возможность. Оно близко к развитию буржуазной свободы в демократическом обществе, к преодолению насилия посредством права и законности,- все это, правда, далеко от совершенства, но все-таки в ряде исключительных случаев такая свобода фактически достигалась. То, что произошло в отдельных государствах, что, следовательно, вообще фактически было, то в принципе нельзя считать невозможным для человечества в целом. Однако если эта идея сама по себе убедительна, то воплощение ее в жизнь невероятно трудно, настолько трудно, чго многие склонны считать это невозможным.

Так или иначе, но путь к исторической реализации этой идеи ведет через фактически существующие формы политической власти.

Политические силы.1. Путь к мировому порядку ведет только через суверенные государства, которые формируют свои военные силы и держат их наготове на случай конфликта. То, как они выйдут из положения в атмосфере возникшего напряжения -

212

посредством ли договоренности или войны, - решит судьбу человечества.

Картина фактического состояния государств определяет картину политического положения мира. Есть великие державы - Америка и Россия, затем объединенные европейские нации, затем нейтральные и, наконец, образуя различные ступени иерархии,- побежденные нации. Полному бессилию последних противостоит полный суверенитет, которым обладают только первые. Промежуточные ступени составляют независимые государства, которые, находясь в большей или меньшей зависимости от могущественных держав, часто вынуждены принимать решение по их указанию.

В целом можно считать, что время национальных государств прошло. Современные мировые державы охватывают множество наций. Нация в том смысле, в каком ее составляли народы Европы, слишком мала, чтобы выступать в качестве мировой державы.

В настоящее время речь идет о том, как происходит объединение наций, необходимое для создания мировой державы,- подчиняет ли одна нация другие, или равные по своим жизненным устоям нации образуют, жертвуя своим суверенитетом, единое государственное сообщество. Подобное государство может, в свою очередь, выступать как нация, опираясь на политический принцип государственной и общественной жизни, объединяющий представителей разных народов. Национальное сознание превратилось из народного в политическое, из природной данности в духовный принцип. Между тем еще теперь - и даже в большей степени, чем раньше,- продолжают жить призраки прошлого, и в сознании людей сохраняет свое значение понятие национального, несмотря на то, что оно уже потеряло политическое значение.

Наряду с могущественными индустриальными державами в мире есть государства, обладающие потенциальными возможностями стать крупными державами в будущем. Это в первую очередь Китай, который вследствие своих запасов сырья, огромного населения, способностей людей, в силу своих традиций и положения в мире, быть может, уже в обозримое время займет ключевые позиции в мировой политике. Затем Индия - этот особый континент с неповторимой духовной традицией его народов, континент, который таит в себе возможность мощи, в настоящее время, правда, еще не пробудившейся, несмотря на постоянно вспыхивающее там движение за независимость.

В рамках мировой истории в целом могущественные в наше время державы - Америка и Россия - предстают как образования сравнительно позднего времени. Правда, развитие их культуры датируется тысячелетием. Однако сравнительно с другими народами они как бы начинены чужими идеями. Христианство было привнесено в Россию, в Америке духовно присутствует Европа. Однако как Америке, так и России свойственно -- если сравнивать их с древними, творящими свой особый мир культурами - отсутствие корней и вместе с тем великолепная непосредственность. Для нас она бесконечна поучительна и освобождающа, но и страшна.

213

Наследие наших традиций дорого только нам, европейцам, по-иному дороги их традиции китайцам и индийцам. Традиции дают ощущение своих корней, безопасности, заставляют предъявлять требования к себе. По сравнению с этим нас поражает то тайное чувство неполноценности, которое испытывают в современном мире власть имущие, маскируя его своеобразной инфантильностью и гневными претензиями.

Как ведется эта игра политических сил, как она видоизменяется в зависимости от шахматных ходов отдельных государств при сложных переплетениях возможностей завоевания власти и как все-таки определенные основные свойства при этом сохраняются,- проникнуть во все это представляло бы громадный интерес. Ибо духовные и политические идеи мироустройства находят свою реализацию только на пути, который ведет через завоевание власти в этой игре.

На уровне повседневности многое кажется случайным. Все, что противится вовлечению в крупные образования, является причиной неурядиц; сюда относятся национальные претензии, рассматриваемые как абсолютные, все частные ухищрения, направленные на получение каких-либо особых преимуществ, все попытки натравить крупные державы друг на друга и извлечь из этого выгоду.

2. В игру этих сверхдержав втягиваются все люди, более чем два миллиарда, заселяющие в наши дни земной шар. Однако руководство и решение принадлежит тем народам, которые составляют сравнительно ничтожную часть всей этой массы. Большинство людей пассивно.

Есть некое исконное разделение мира, существующее с начала истории. Лишь один раз после XVI в. это исконное разделение было сильно изменено, когда были освоены большие пространства, почти незаселенные, по европейским понятиям, или заселенные неспособными к сопротивлению первобытными народами. Люди белой расы овладели просторами Америки, Австралии и Северной Азии вплоть до Тихого океана. Тем самым был произведен новый передел мира.

Из этого передела мира должна будет исходить как из некоей реальности будущая глобальная федерация, если она хочет избежать пути, который ведет к насильственному установлению мировой империи. На пути насилия возможны, вероятно, такие явления, как истребление народов, депортация, уничтожение целых рас и, следовательно, отрицание самой человеческой сущности.

Громадные массы населения Китая и Индии, устоявшие в ходе событий, и народы Переднего Востока не долго позволят европейцам господствовать над ними или даже просто руководить ими. Однако огромная трудность заключается в том, что все эти народы должны сначала достигнуть политической зрелости, которая позволила бы им перейти от насилия к лояльности, понять сущность политической свободы в качестве формы жизни.

Эти мощные, в значительной степени еще пассивные потен-

214

циальные носители власти заставляют нас поставить вопрос: смогут ли несколько сот миллионов людей, сознающих необходимость свободы, убедить тех, кто составляет в своей совокупности более двух миллиардов, и вступить с ними в свободное законное мировое сообщество?

3. Путь к мировому порядку ведет свое начало от немногих исторических истоков и от ничтожного в количественном отношении числа людей. Мировой порядок возникает под влиянием тех же мотивов, которые легли в основу буржуазного общества. Так как буржуазная свобода была завоевана лишь в немногих областях земного шара в ходе своеобразных исторических процессов и являет собой нечто вроде школы политической свободы, мир должен совершить в большом объеме то, что там было произведено в узких рамках.

Классический тип политической свободы, который всем служит ориентиром, а многим - образцом для подражания, сложился в Англии более семисот лет тому назад. На этой духовной политической основе в Америке удалось создать новый тип свободы. На самой маленькой территории эту свободу осуществила Швейцария в своем федерализме, который можно рассматривать как модель европейского и глобального единства.

В настоящее время в побежденных странах свобода почти совсем исчезла. Она уже была уничтожена, когда аппарат террористического государства якобы пытался защитить ее.

Путь к мировому порядку ведет через пробуждение свободы и понимание ею своей собственной сущности в наибольшем количестве стран. Эту ситуацию нельзя считать аналогичной переходной стадии, которая вела от осевого времени к великим империям древности. Тогда идея и задача свободы едва ли была осознана, в стремящихся к власти державах не было реализованной свободной государственности.

В наши дни мировой порядок - если его удастся осуществить - будет исходить из федерализма свободных государств, и успех его будет зависеть от того, насколько этот дух окажется притягательным для других народов, захотят ли они по внутреннему убеждению следовать ему и мирным путем присоединиться к тому правовому порядку, который несет людям свободу, изобилие, возможность духовного творчества, подлинно человеческого бытия во всей его полноте и многообразии.

4. Если планетарное единство создается средствами сообщения, то ощущение единства планеты и ощущение власти в перспективе этих средств сообщения следует считать решающим фактором.

В течение ряда веков Англия, господствуя над океанами, взирала с моря на мир, на берега, включенные в таинственное царство ее морского владычества.

Сегодня к этому присоединилось воздушное сообщение. По количественным показателям оно уступает другим видам транспорта как способ транспортировки грузов и людей; но тем не менее этот новый вид сообщения настолько расширяет горизонт,

215

что земной шар и с воздуха представляется теперь взору политика как нечто целое.

Господство на море и в воздухе имеет для установления глобального единства как будто большее значение, чем господство на суше, хотя в конечном счете именно последнее повсеместно решает исход войны.

Вездесущность действующей в соответствии с законом глобальной полиции, вероятно, быстрее всего и вернее всего могла бы быть достигнута посредством воздушного сообщения.

Опасность на пути к мировому порядку. Конституированию надежного мирового порядка предшествует преисполненный опасности переходный период. Существование человека, правда, всегда является переходом к чему-то. Однако при переходе, о котором здесь идет речь, сотрясается самый фундамент человеческого бытия, должны быть заложены первоосновы будущего.

Это предстоящее нам переходное время мы попытаемся здесь охарактеризовать. Оно являет собой наше непосредственное будущее, тогда как все то, что связано с мировым порядком или мировой империей, относится уже к последующему этапу развития.

Мировой порядок не может быть просто создан. Отсюда и бесплодность мечтаний, обвинений, проектов разного рода, которые якобы непосредственно дадут нам новое мироустройство, будто в них заключен философский камень.

Значительно отчетливее, чем сам мировой порядок, встает перед нашим взором грозящая нам опасность на пути к нему. Однако в факте познания уже заключен момент ее преодоления. В жизни человека нет смертельной опасности, пока он способен сохранить свою свободу.

1. Нетерпение. Путь может привести к цели только в том случае, если активные участники в общем деле проявят безграничное терпение.

Большая опасность таится в желании сразу же осуществить то, что правильно понято; тогда при первой же неудаче люди отказываются от своего дальнейшего участия, упрямо отвергают дальнейшие переговоры, обращаются к насильственным действиям или замышляют их.

Минутное превосходство того, кто самонадеянно хвастается своими возможностями, грозит прибегнуть к силе, шантажирует, в конечном счете оборачивается слабостью, и такой человек уж во всяком случае несет вину за удлинение пути или крушение всех надежд. Главная задача состоит в том, чтобы, не поддаваясь слабости, не отказываться перед лицом силы от возможности противопоставить ей силу, но применять ее только в самом крайнем случае. Для государственного деятеля, обладающего достаточным чувством ответственности, нет такой причины престижного характера, которая оправдала бы применение силы, нет причины, которая оправдала бы превентивную войну или прекращение переговоров. В каждой ситуации сохраняется возможность переговоров, пока

216

кто-либо, обладающий достаточной силой, не прерывает переговоры и тогда становится преступником в той мере, в какой все остальные проявляли и проявляют должное терпение.

Невозможно заранее определить, что в будущем будет служить опорой и что препятствием. Ситуация будет все время меняться. Даже по отношению к злонамеренным и коварным людям не следует отказываться от попытки прийти к соглашению. Нетерпимость следует терпеливо вести к терпимости. И только в самом конце пути цель может состоять в том, чтобы заклеймить всякое насилие как преступление и обезвредить его посредством законной власти всего человечества. До той поры в общении с человеком, обладающим большой властью (только величина власти, которой он пользуется, отличает его от преступника), следует проявлять осторожность и терпение, которое, быть может, превратит его в друга. Удаться это может лишь в том случае - при условии, что это вообще может удаться,- если все остальные будут совершенно спокойны и не станут отказываться от какой бы то ни было возможности примирения.

Приведем пример того, как стремление сразу же осуществить в принципе правильное решение может само по себе оказаться неправильным. Право вето как таковое - нежелательно. Устранение его, однако, предполагает, что все стороны готовы и в самых серьезных обстоятельствах подчиниться решению большинства, что они в самом деле отказались от своего суверенитета по своему убеждению, подобно подданным государства. Для этого необходимо действенное сообщество людей, которое находит свое многообразное выражение в общении. Без этого уничтожение права вето не даст положительных результатов. Ибо если какая-либо могущественная держава воспротивилась бы решению большинства и проведению его в жизнь, это означало бы войну.

Обнадеживающим в ведении политических переговоров - поскольку они получают гласность - служит проявление этого терпения, поиски путей к соглашению, стремление находить все новые средства, чтобы продолжать обсуждение вопроса.

Удручающее впечатление производит то, когда, вопреки всем доводам разума, не желая ничего знать о фактическом положении дел и не слушая никаких доводов, одна из суверенных сторон, стремясь прервать переговоры, разрушает своим правом вето все то, что хотят утвердить другие.

Величественное зрелище встает перед нашим взором в истории - особенно если это история Англии, Америки, Швейцарии,- когда мы знакомимся с тем, какое терпение проявляли люди этих стран, как они подавляли все соображения личного характера и даже в своей ненависти действовали сообща, руководствуясь доводами разума, и как они находили возможность мирным путем совершать те революционные преобразования, которые соответствовали требованию дня.

Терпение, упорство, непоколебимость - вот свойства, необходимые для политического деятеля. Терпение связано с его

217

нравственной позицией, которой чужды личные обиды; он всегда исходит из интересов целого, взвешивает доводы и различает существенное и несущественное. Это терпение проявляется во внимании, неизменном при ожидании и кажущейся тщете надежды; оно подобно терпению охотника в засаде, который часами подстерегает зверя, но в то мгновение, когда лисица выскакивает на лесную просеку, должен в долю секунды вскинуть ружье, прицелиться и стрелять. Постоянная готовность к действию, способность ничего не пропустить и быть внимательным - следить не за чем-то одним, как охотник, а за всеми непредвиденными благоприятными обстоятельствами - таковы необходимые качества активного государственного деятеля. Нетерпение, ощущение усталости и тщеты всего происходящего чрезвычайно опасны для политика.

2. Однажды введенная диктатура не может быть устранена изнутри. Германия и Италия были освобождены внешними силами. Все попытки достигнуть этого внутри страны потерпели неудачу. Допустим, что это случайность. Однако все, что нам известно о террористическом господстве с характерным для него тотальным планированием и бюрократией, свидетельствует о принципиальной невозможности остановить эту почти автоматически самосохраняющуюся машину, которая перемалывает все то, что восстает против нее изнутри. Современные технические возможности предоставляют фактическому правителю громадные возможности, если он, не задумываясь, пользуется всеми доступными ему средствами. Подобное господство не может быть сломлено, так же, как не может быть сломлена силами заключенных власть тюремной администрации. Вершины своего непоколебимого могущества машина достигает тогда, когда террор овладевает всеми настолько, что те, кто не желает быть причастным ему, становятся терроризованными террористами, убивают, чтобы не быть убитыми самим.

До настоящего времени подобное деспотическое, террористическое господство носило локальный характер. Оно могло быть уничтожено если не изнутри, то извне. Однако если народы не осознают грозящей им опасности и не позаботятся об ее устранении, если они неожиданно для себя окажутся во власти такой диктатуры в глобальном масштабе, то спасения уже ждать будет неоткуда. Эта опасность становится более реальной, когда ее не ждут, пребывая в уверенности, что только раболепные немцы могли допустить у себя подобное. Но если и другие народы постигнет эта страшная участь, то спасение уже не придет извне. Полное оцепенение в оковах тотального планирования, стабилизованного посредством террора, уничтожит свободу и направит всех людей на путь, который приведет их к неминуемой катастрофе.

3. Опасность полного уничтожения. На пути к установлению глобального государства могут произойти события, которые, предшествуя реализации поставленной цели, произведут такое

218

разрушение, что даже трудно себе представить, как сложится дальнейшая история человечества. Тогда немногие оставшиеся в живых люди, разбросанные по земному шару, начнут все сначала, как тысячелетия тому назад. Связи между людьми порвутся, техника будет уничтожена, и жизнь сведется к беспредельным усилиям, направленным на то, чтобы, используя примитивные возможности окружающей среды, устоять в страшнейшей нужде благодаря той жизненной силе, которая свойственна молодым народам. Такой конец придет, если в войне будет уничтожена техника, израсходованы запасы сырья и не найдены новые ресурсы, если война не закончится, а как бы раздробится на все более узкие локальные стычки, подобные той постоянной войне, которая шла в доисторический период.

Характер войн менялся на протяжении истории. Были войны, которые представляли собой рыцарскую игру знати с твердо установленными правилами этой игры. Были войны, цель которых сводилась к решению спорного вопроса, войны определенной длительности и без введения в действие всех возможных сил. Были войны на уничтожение.

Были гражданские войны и войны кабинетов различных наций, которые в качестве европейских все еще сохраняли какую-то общность. Были войны между чужеродными культурами и религиями - они отличались особой беспощадностью, В настоящее время война стала совсем иной как по своим масштабам, так и по своим последствиям.

1. Все те ужасы, которые происходили в разные периоды истории, достигли теперь такой концентрированной силы, что сдерживающих тенденций в войне вообще больше не существует. Гитлеровская Германия впервые в век техники сознательно вступила на тот путь, по которому затем вынуждены были пойти и другие народы. Теперь возникла угроза войны, которая в условиях века техники разорвет все связи и примет такой характер, что уничтожение целых народов и депортации, отчасти существовавшие уже раньше у ассирийцев и монголов, недостаточны для исчерпывающей характеристики этого бедствия.

Эту тотальность выходящей из-под контроля войны, не знающей меры в применении средств уничтожения, создает ее взаимосвязь с тотальным планированием. Одно порождает другое. Могущество, стремящееся к абсолютному превосходству в силе, неминуемо должно обратиться к тотальному планированию. Поскольку же оно задерживает развитие экономики, в определенный момент достигается оптимальное состояние боевых сил. Война становится неизбежным следствием внутреннего развития, которое при длительном мире привело бы к ослаблению потенциала данной страны.

Длительность благополучия, прогресса и силы обеспечивается свободой; но в течение короткого времени, на мгновение, перевес может быть на стороне тотального планирования и тер-

219