Часть 1.

Манхейм К.

Эссе о социологии культуры.1933.

Манхейм К. Избранное: Социология культуры. М.; СПб.: Университетская книга, 2000. 501 с. - (Книга света). С.7-232.

Этот том работ К.Манхейма (1893-1947) представляет особый интерес. В нем содержится обширный историко-культурный материал. Многие идеи носят прогностический характер. Они позволяют сегодня продолжить размышления о судьбах современной интеллигенции и демократии. В работах раскрывается генезис демократии как культурного феномена, прослеживаются особенности демократизации как тотального процесса. Ценность публикуемых исследований состоит в том, что К.Манхейм выходит за пределы политики и вводит нас в широкий мир культуры. В том вошли работы «Эссе о социологии культуры», «О специфике культурно-социологического познания», «Социологическая теория культуры в ее познаваемости».

Содержание

Эссе о социологии культуры.

Перевод с англ. Л.Ф.Волъфсон и А.В.Дранова. Ред. Е.О.Пучкова............7

А.Лоуи. От издателя...............................................................................7

Эрнест Манхейм. Введение...................................................................9

Часть первая. К вопросу о социологии духа: введение.........................21

I. Первое приближение к предмету.................................................21

1. Перечитывая Гегеля - от феноменологии

к социологии духа.........................................................................21

2. Наука об обществе и социология духа.

Сложности синтеза.......................................................................23

3. Экспериментальная природа исследования.

Его первоначальная цель - критика ложных концепций общества и духа.............................................................................29

II. Ложные и истинные концепции истории и общества...............30

1. Теория имманентной истории мысли и причины ее

возникновения..............................................................................30

Отступление в историю искусств.................................................36

2. Ложная поляризация прилагательных «материальное»

и «идеальное»................................................................................38

3. Ложные концепции истории, диалектика и опосредствование.........................................................................40

4. Опосредствованный характер ролей. Социальная циркуляция перцепций и комплементарные ситуации...................................48

5. К вопросу об адекватной концепции общества.......................54

6. Предварительная схема действий на пути к

социологии духа............................................................................57

7. Три типа социологии и соответствующие уровни социологии духа. Структура и причинность..................................................58

III. Истинные и ложные концепции духа.......................................62

1. Второй обзор гегельянской версии..........................................62

2. Генезис концепций духа...........................................................63

3. Субъективные и объективные проявления духа. Социальный генезис значения.....................................................66

4. Надличностный характер значения.........................................70

5. Критика энтелехии как концептуальной модели....................71

6. Объяснительный и описательный методы.

Структура событий.......................................................................73

7. Вопрос - обладает ли мир структурой?...................................75

8. Еще раз о причинном анализе и описательной интерпретации..............................................................................77

9. Структурная и случайностная концепция причинности. Проблема множественной причинности,....................................78

10. Историография и структурный подход..................................80

11. Матрица произведений и действия........................................81

12. Открытие структурных взаимосвязей между действиями

и произведениями.......................................................................82

IV. Очерк социологии духа..............................................................83

1. Социология духа на аксиоматическом уровне. Онтология социального и ее отношение к историческому характеру мышления...................................................................84

2. Социология духа на уровне сравнительной типологии...........87

3. Социология духа на уровне исторической индивидуализации...87 IV. Краткие выводы: Социология духа как область исследования....89 Примечания.....................................................................................90

Часть вторая. Проблема интеллигенции: Исследование ее роли

в прошлом и настоящем.......................................................................94

1. Самоопределение социальных групп..........................................94

2. Основные принципы социологической теории интеллигенции.. 102

3. Идентификация социальных групп...........................................106

4. Типы интеллигенции.................................................................110

5. Современный интеллигент........................................................113

6. Исторические роли интеллигенции..........................................118

7. Естественная история интеллигенции......................................148

8. Современное положение интеллигенции.................................154

Примечания....................................................................................159

Часть третья. Демократизация культуры..............................................167

I. Некоторые проблемы политической демократии на стадии

ее полного развития.......................................................................167

II. Проблема демократизации как общий культурный феномен.....169

A. Три основных принципа демократии....................................169

Б. Принцип онтологического равенства всех людей.................174

B. Автономия социальных единиц.............................................180

Г. Демократические элиты и способ их формирования............190

Д. Проблема экстаза...................................................................223

Примечания...................................................................................229

4

Настоящая книга - последняя в четырехтомном издании социологических работ Карла Манхейма, большинство из которых до сих пор не были доступны англоязычному читателю*. Два тома - «Эссе по социологии знания» и «Эссе по социологии и социальной психологии» - составлены в основном из монографий, первоначально опубликованных в Германии, а также включают ряд статей, написанных автором в Англии. Открывает серию этих работ посмертная публикация научного трактата «Свобода, власть и демократическое планирование», который Манхейм создавал в последние годы своей жизни. Заключительный том, предлагаемый читателю, содержит сочинения более раннего периода, и мы имеем все основания предположить, что лишь чисто внешние обстоятельства не позволили автору представить их на суд публики своевременно.

«Эссе о социологии культуры» написаны как единый цикл социологических исследований** в начале 30-х годов, незадолго до того, как приход нацизма к власти положил конец работе Манхейма в Германии. В первые годы своего пребывания в Англии Манхейм внес ряд существенных поправок в первоначальный текст, но в конце концов отложил эту работу в сторону, будучи вынужденным решать массу различных проблем, связанных с условиями преподавательской и научной деятельности в новой для него обстановке. Тем не менее я полностью согласен с издателями этой работы в том, что идеи, выраженные в ней, и взгляды, которые она отражает, поистине актуальны и представлены англо-американской публике в самый подходящий момент.

Редакцию издания осуществили профессор факультета социологии университета Канзас-Сити Эрнест Манхейм, ответственный за первые два эссе, и д-р Пол Кечкемети, научный сотрудник Рэнд Корпорэйшн в

* И уж тем более русскоязычному читателю, который получил возможность познакомиться с работами К. Манхейма лишь в 1994 г. См.: Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994 г. Здесь и далее звездочками отмечены прим, перев.

** Именно поэтому мы сочли возможным дать русскому переводу этих эссе обобщающее название «Социология культуры».

Сайта-Монике, штат Калифорния, подготовивший к изданию заключительную главу «Демократизация культуры». Задача, которую предстояло выполнить, не укладывалась в рамки обычного перевода. Интеллектуальная атмосфера Германии, сопутствующая созданию этой книги, оказала существенное влияние не только на весь ее стиль в целом, но и на то, под каким углом зрения автор рассматривал конкретные вопросы и предлагал свои решения. Чтобы смысл и значение идей Манхейма могли быть восприняты на другом языке и стали доступны читателям иного поколения, воспитанным в иных национальных традициях, редакторам пришлось переосмыслить оригинал, не искажая авторских намерений. К счастью, оба редактора в полной мере обладают квалификацией, необходимой для столь деликатного предприятия. Профессор Манхейм познакомился с оригиналом еще в то время, когда помогал автору в переработке рукописи. Д-р Кечкемети продемонстрировал глубокое понимание воззрений автора, будучи редактором «Эссе», опубликованных в предыдущих томах. Я сам сверил окончательный вариант перевода с оригиналом и могу подтвердить, что редакторам удалось сохранить верность как букве, так и духу текста К. Манхейма.

Фонд Рокфеллера выделил грант Институту международной политики Новой школы социальных исследований для покрытия расходов, связанных с подготовкой рукописи к печати.

Особо необходимо отметить вклад д-ра Джулии Манхейм, вдовы автора. Долгое, на протяжении всей жизни, сотрудничество Джулии с Карлом Манхеймом и глубокое понимание значения его трудов были причиной того, что сообщаемые ею сведения, ее советы и рекомендации явились важнейшим подспорьем в работе редакторов. Успешное завершение данной серии публикаций во многом - плод ее усилий.

Адольф Лоуи

Институт международных отношений Новой школы социальных исследований

Нью-Йорк

Введение

Три эссе, содержащиеся в этом томе, написаны в основном в последние годы пребывания Манхейма в Германии. Они представляют собой до некоторой степени продолжение «Идеологии и утопии» - основополагающего исследования Манхейма в области социологии знания, поскольку предметом всех трех эссе является социальное происхождение знания. Однако работы, включеные в настощий том, не только развивают и дополняют главный тезис «Идеологии и утопии», но и содержат новые взгляды и подходы.

Я склонен рассматривать «Идеологию и утопию» как попытку перенести разочарование в чрезмерных притязаниях немецкого идеализма на социологическую теорию мышления. Объектом критики Манхейма стали два аспекта немецкого идеализма - преувеличенная оценка роли идей в человеческой истории и вытекающее отсюда предположение, согласно которому концепции, возникающие в различные исторические периоды, в сущности, продолжают одна другую, развиваясь словно в некоем логическом континууме. В своей социологии знания Манхейм задумал представить проект метода изучения идей как функций социальных процессов. Отказавшись от представления об автономной эволюции идей, можно было приступить к исследованию взаимосвязей мысли и ее социальной среды.

Легко преувеличить масштабы этой попытки, как легко и чрезмерно упростить поставленные исследователем задачи. Некоторые критики почувствовали, например, что социология знания претендует на роль критерия истины и присваивает себе полномочия третейского судьи в стане своих сторонников, полномочия, которыми социологи, работающие в других областях, не обладают. Иные высказывали опасения, что все это предприятие рассчитано на то, чтобы поставить под сомнение когнитивные функции социально обусловленного мышления - ибо, если социолог стремится истолковать идеи как реакции на конкретные, частные ситуации, он берет на себя роль специалиста по отклонению всех претензий на обладание знанием. Кое-кто счел вторжение социологов в царство мысли проявлением абсолютного равнодушия к основополагающим ценностям и истинам.

Ученые из англоязычных стран, специализирующиеся в области общественных и гуманитарных наук, в целом не разделяли опасений, связанных с идеями «Идеологии и утопии». Направленность всей системы доказательств этой работы близка позициям английской и американской историографии и литературной критики, большинство представителей которых обладают интуитивным чувством социальной реальности. Призрак - отвергаемого Манхеймом, но на самом деле негласно утверждаемого им в критическом анализе различных вопросов - релятивизма как инструмента науки мало пугает поколения исследователей, воспитанных на «коллективных репре-

зентациях» Дюркгейма, функциональной антропологии, нравственном релятивизме Самнера, прагматизме Джеймса и Дьюи, ситуационном методе У.И. Томаса и семантике Кожибского. Более того, часть американских ученых возражала против некоторых рудиментов интеллектуализма, которые читатель может обнаружить в ряде сочинений Манхейма, в том числе и в настоящем томе.

Каковы же фундаментальные категории социологии знания?

Идеи представляют собой объяснительный, интерпретирующий отклик, реакцию на данную ситуацию. Практически мы имеем дело с четырьмя переменными величинами: 1) ситуация - такая, как община, нация, революция или класс, которые мы пытаемся интерпретировать, откликаясь, реагируя на них; 2) индивид, лично вовлеченный в данную ситуацию и соответствующим образом формирующий свое представление о ней. Такое участие в ситуации может быть связано с профессиональными интересами, политическими устремлениями, родственными отношениями, экономическим соперничеством и сотрудничеством, короче, включает все множество переплетающихся друг с другом видов групповой принадлежности; 3) образ, который принимают индивид или группа; 4) наконец, аудитория, которой сообщается этот образ, а также ее понимание образа, символы, соотносящиеся в ее редставлении со значением, и ее словарный запас.

Четыре фактора формирования идей необходимо рассматривать как взаимозависимые переменные величины. Один и тот же объект получает различное осмысление в отличающихся ситуациях. Лица, по-разному вовлеченные в одну и ту же ситуацию, по-разному оценят ее и соответствующим образом будут стремиться изменить ситуацию. Наконец, индивид представляет себе ту или иную тему, тот или иной вопрос в зависимости от аудитории - действительной или воображаемой, - к которой он обращается, и от того, с какой аудиторией писатель или оратор стремится установить контакт, зависят форма и содержание сообщаемой им информации. Социолог должен исходить из признания взаимозависимости этих четырех факторов, ибо рассматривать какой-либо из них как независимую переменную величину значит допустить в изучении формирования идей некритический и неоправданный детерминизм, - бихевиористского, идеалистического или эволюционистского толка. Признать, например, что общее экономическое положение с необходимостью порождает идентичную концепцию общества, так же неверно, как и обратное предположение, будто ряд укоренившихся в обществе идей сам по себе предписывает отдельным людям или группам оценку ситуации.

Тем не менее, исследование может ограничиться рассмотрением взаимосвязей только между двумя или тремя из четырех переменных. Именно это делает Манхейм в эссе об интеллигенции, где он соотносит определенные типы формирования идей с социальной средой их авторов. Его анализ социальной природы скептицизма показывает, как далеко может продвинуться исследователь, оперируя только двумя переменными величинами. В этой работе Манхейм намеренно из-

10

бегает широко использовать третью переменную - историческую ситуацию - по причинам, которые я назову позже. Можно предположить, что он понимал роль четвертого фактора - аудитории - в формировании идей. Об этом свидетельствуют его замечания по поводу демократического процесса и таких феноменов, как формализм и операционные критерии истины, содержащиеся в последнем эссе.

После определения границ исследования, задача заключается в том, чтобы обрисовать типичные взаимосвязи между мышлением и социальной средой. Личное участие в жизни общества открывает перед индивидом определенную перспективу, область социального опыта, имеющего свои масштабы и границы. Масштаб социального опыта определяется понятиями и представлениями, приобретаемыми личностью вследствие ее участия в социальном процессе; в то же время кругозор личности ограничивается теми запретами, которые она сама предписывает себе, когда принимает на себя определенную роль и становится вынужденной делать соответствующий, характерный именно для этой роли выбор. Обозначить границы, в которых индивиды интерпретируют свой опыт, - не значит опровергнуть его. Образ общества, возникающий на основе широкого опыта далеко не всегда более точен, нежели взгляд, опирающийся на отрывочные, частные впечатления. Содержит ли обобщающая, целостная концепция в некотором смысле больше «истины», чем частная точка зрения, - вопрос, который социолог не может решить, не переступив через себя. Во всяком случае, практические тесты, где предложенный план действий оценивается по достигнутым результатам, не всегда оказываются в пользу широкого взгляда на вещи.

Предлагаемые читателю эссе показывают, что в определенном отношении Манхейм значительно продвинулся вперед по сравнению со своей прежней трактовкой процесса формирования идей. В его предыдущих публикациях идеология представала как побочный продукт и отражение социальных ситуаций. В этом разрезе, частое использование терминологии, связанной с оптикой, глубоко показательно -идеология воспринималась как специфический способ видения или сокрытия вещей от света, затемнения их, причем каждая из позиций, занимаемых наблюдателем в социальной структуре, обусловливала ту или иную перспективу, тот или иной угол зрения. Разумеется, использование оптической терминологии применительно к идеологии давало известное преимущество перед подходом, интерпретирующим социальные пристрастия и предрассудки только как искажения истины. Но гипотеза, согласно которой каждая точка зрения соответствует определенной роли, не дает ключа к пониманию природы взаимоотношений между «мышлением» и социальным «местонахождением». Можно спросить: почему тот или иной индивид, принадлежащий к той или иной группе, охотнее принимает взгляды какой-то одной из них, а не другой?

Предложенная Манхеймом в «Идеологии и утопии» социологическая теория формирования идей представляла собой первый шаг на

11

пути систематического исследования типичных взаимосвязей между идеологиями и социальными ситуациями. Можно охарактеризовать цель такого анализа как естественную историю идей. Естественная история социальных феноменов освещает их характерные черты, не всегда объясняя повторяемость отдельных феноменов во времени. Монография Манхейма «Консервативное мышление» в «Эссе по социологии и социальной психологии» (London, Routledge & Kegan Paul; New York, Oxford University Press, 1953) является типичной иллюстрацией данного тезиса. В этой работе Манхейм описал характерное взаимоотношение между ухудшением положения землевладельцев и их склонностью воспринимать социальные процессы в терминах и понятиях органической и морфологической теории общества. Попытки такого рода могут быть конструктивными при условии, что установленные взаимосвязи выведены на основе надежных фактиче-ских данных, широта и репрезентативность которых не вызывают сомнений. Поскольку, однако, изучение исторических примеров является довольно шаткой основой для обобщений, вопрос - как и почему определенные роли совпадают с различными типами идеологий - становится неизбежным; ведь без освещения динамики формирования идей путь к дальнейшей верификации и разработке подобных гипотез остается закрытым. Принятие такого положения вещей равносильно согласию с тем, что социология знания - это сфера эпизодических озарений, а не область систематических, непрерывно обогащающих свой арсенал исследований.

Хотя Манхейм в «Идеологии и утопии» не игнорирует вопроса о том, каким образом идеи возникают из действия, дать на него ясный ответ он не пытается. Однако в предлагаемых Вашему вниманию эссе обнаруживается интерес автора к работе социального механизма, существующего между ролями, которые играют индивиды, и идеями, которые эти индивиды разделяют. Вот в чем корень обращения Манхейма к социальной психологии. Читатель отметит частое использование психологических понятий и терминов, применяющихся с целью восполнить недостающее звено в цепи рассуждений. Данные конструкции используются в качестве инструментов для выявления общих корней формирования идей и исполнения ролей. Более того, эти конструкции открыты для верификации и эмпирического усовершенствования в современных условиях по причинам, излагаемым ниже. Мы отсылаем читателя к главам «Социальная циркуляция перцепций», «Теория имманентной истории мысли и причины ее возникновения», «Экскурс в историю социальных корней скептицизма» в главе «Исторические роли интеллигенции»; «Естественная история интеллигента» и «Социальная дистанция между элитой и массами» в главе «Демократизация культуры». Эти и несколько других примеров свидетельствуют о неослабном интересе автора к проблеме мотивации идей.

Повышенное внимание к динамике формирования идей органически присуще восприятию Манхеймом номиналистской теории групп, согласно которой отрицается самостоятельное бытие группы,

12

отдельное от существования составляющих ее членов, конкретных индивидов. Наряду с этим, в «Идеологии и утопии» дается «реалистическое» подводное течение, т. е. восприятие групп и коллективных ситуаций как местопребывания высшей реальности. «Реалист» стремится объяснить поведение отдельных личностей, исходя из оценки группы или сложной ситуации, которую он принимает как данность. Вопросы мотивации могут иметь значение для анализа социальной деятельности только в том случае, если исходной точкой всех социологических построений становится индивид. Социологические концепции, сформированные на уровне группы, недоступны для психологии.

Повышенная ориентация на принципы социального номинализма объясняет и другое отклонение Манхейма от прежней точки зрения: отказ от доктрины, утверждающей примат исторической системы оценок. Этот исторический подход характерен для обширной области общественных наук в Германии - от последователей Гегеля, включая Маркса, до исторической школы в юриспруденции и экономике. Историческая точка зрения, существующая в немецких общественных науках, вызывает не просто особый интерес к историческим вопросам, а интерес, основанный на положении, в котором утверждается, что социальные институты можно понять только в контексте их развития. Если исследование начинается с анализа сложных вещей и исторический континуум становится для исследователя системой координат, изучение человеческих взаимоотношений сводится к решению вопроса, каким образом последующие изменения в крупных структурах общества соотносятся с действиями конкретных индивидов. Подобная процедура благоприятствует развитию «реалистического» гипостасиса, поскольку первостепенным предметом историка являются крупные коллективы или, во всяком случае, такая деятельность, с которой он отождествляет судьбу общества. Историческая точка зрения свойственна не только германским общественным наукам. Она оставила свой след - через эволюционную гипотезу -также и в английской, и в американской социологии, но с упадком дарвинизма англоязычные социологи отказались от исторического подхода. История по-прежнему поставляла темы для социологических исследований, но не являлась более их основой, их становым хребтом. Иная ситуация сложилась среди значительной части немецких ученых.

Два допущения составляют общий знаменатель исторического подхода, как он понимается в Германии: 1) обычаи являются составными частями исторического гешталъта, поэтому изучение обычаев требует понимания их конкретной конфигурации в данный период; 2) исторические конфигурации по определению уникальны и подвержены изменениям. Исследователь обычаев стремится реконструировать их динамику, модификации, претерпеваемые обычаями, когда они переходят из одной временной конфигурации в другую. Интерпретировать событие - значит зафиксировать его место в общей схеме развития. Центральным объектом анализа является многокомпонентное целое,

13

которое в исторической ретроспективе «старше» своих частей, существует «раньше», чем они. Поскольку основой интерпретации становится уникальность, Einmaligkeit*ситуации, «реалистическая» концепция коллективного процесса самоочевидна, не требует доказательств. Ввиду того что многосоставные структуры образуют субъект истории, исследователь, вполне понятно, склонен рассматривать такие коллективы, как нации, в виде более конкретных и реальных явлений, чем простые структуры - например, соседство или семья.

Здесь не место обсуждать достоинства и недостатки «реалистического» подхода к истории. Мы вполне признаем законность макрокос-мического подхода и способны оценить стремление к обобщениям, пренебрегающим мелочами в ходе аналитической генерализации. Политический деятель и военный, планирующий боевую операцию, не могут обойтись без широкого взгляда на вещи. Но ученый, исходящий из тезиса о первичности многокомпонентных структур и производном характере простых феноменов, не является стратегом, разрабатывающим гипотезы для поддающегося проверке изучения мотиваций. Правда, вопросы мотивации находятся на периферии, а не в центре исследования, проводимого Манхеймом в «Идеологии и утопии». Это отвечало общей направленности книги в сторону формальных, конфигурационных аспектов социального процесса:

«Совершенно так же, как в современной психологии стало очевидным, что наше восприятие целостного образа (Gestalt) предшествует восприятию его элементов и что, лишь отправляясь от целого, мы, собственно говоря, и постигаем элементы, это происходит и в истории. И здесь восприятие исторического времени в качестве расчленяющей события смысловой целостности «предшествует» постижению отдельных элементов, и лишь в рамках этого целого мы по существу и понимаем весь ход исторического развития и определяем наше место в нем»** (Ideology and Utopia, p. 189, London and New York, 1936).

В представленных в этом томе работах Манхейм не использует реалистическую парадигму. Более того, в методологическом очерке, который читатель найдет в первом эссе, Манхейм меняет ход исследования на обратный. Вместо рекомендовавшегося ранее подхода - от анализа целого к анализу его составных частей - он выступает теперь сторонником иной методики, согласно которой исследователь движется от абстрактного к конкретному, от простых феноменов к сложным. Не отказываясь от своей цели - понимания конкретных исторических явлений, - Манхейм отвергает необходимость прямой и неподготовленной «атаки» на них. Вместо этого он вводит два предварительных уровня исследования.

Общая социология образует наиболее абстрактный уровень анализа, предметом которого являются элементарные и универсальные формы

* Уникальность, неповторимость, однократность (нем.).

** Перевод М.И. Левиной; см.: Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994,

с. 179.

14

«социации». Зиммель, Парк и другие уделяли внимание таким формам, как сотрудничество, соперничество, конфликт, приспособление, дистанция, изоляция, коммуникация, групповая замкнутость (узкий круг единомышленников) и т. д. и т. п. Подобные формы универсальны и элементарны, поскольку они не замыкаются в рамках конкретных ситуаций и требуют минимума социологических допущений.

Сравнительная социология в ходе конкретизации обозначает следующий уровень, на котором рассматриваются отношения, хотя и не имеющие всеобщего характера, но поддающиеся объяснению из элементарных форм, например, бюрократия, касты и классы.

Историческая социология охватывает самый конкретный уровень, на котором интерпретируются такие феномены, как Британская консервативная партия, Французская академия или американский Новый курс. Хотя все эти явления обладают высокой степенью сложности, их можно объяснить аналитически, исходя из категорий общей и сравнительной социологии.

Новым в этой методологической модели по сравнению с прежними взглядами Манхейма является намеренный отказ от сиюминутного подхода ad hoc* к сложным историческим явлениям, прошлым или современным. Такие попытки ad hoc не могут не быть эпизодическими, им неминуемо не хватает сущностных элементов систематического научного исследования - общей понятийно-категориальной системы координат и взаимной релевантности. В схеме научного исследования, предложенной Манхеймом, сложные структуры не рассматриваются как существующие изначально, а выводятся из простых. В этом смысле исследование явлений высокой степени конкретизации может стать кумулятивным процессом, не требующим импровизации.

Предлагаемые читателю эссе, особенно второе и третье, в известном смысле иллюстрируют рекомендуемую автором методику исследования. Предмет их - интеллигенция и развитие демократии - недоступен для анализа на историческом уровне. Ссылки на исторические реалии встречаются то и дело, но они имеют достаточно отдаленное отношение к главной цели исследования - определению типов изучаемых явлений и типичных взаимосвязей, поддающихся эмпирической верификации и уточнению. Наблюдатель разрозненных, одиночных объектов на уровне исторических процессов, способен предложить только такие интерпретирующие гипотезы, диапазон которых ограничен рамками единичного формообразования, будь то Ренессанс, остров в Меланезии или город средней величины в Соединенных Штатах. Однако обратный ход исследования, идущий от элементарных структур, к многосоставным может привести к выработке построений более общего характера.

Попытка Манхейма выстроить картину социального генезиса эпистемологии представляет собой именно такое исследование. Концеп-

* Букв. - к этому; для данного случая (лат.}

15

ция, изложенная во втором эссе, предполагает постижение природы скептицизма в различные исторические эпохи в Европе XVII в., в современной Франции и в древней Греции. Более того, гипотеза Ман-хейма поддается верифицикации и может получить дальнейшее развитие в лаборатории современного общества. Дополнительное преимущество этой методики анализа в том, что она освобождает исследователя от искушения интерпретировать высказывания отдельных авторов как единичные черты определенного исторического периода или целой культуры.

Все вышеизложенное касалось частичного отхода Манхейма от исторической точки зрения и вследствие этого принятия им на вооружение аналитической и конструктивной методик. Эта тенденция - явление новое для Манхейма, хотя следы ее можно обнаружить в его более ранних работах, например в эссе «Конкуренция как феномен культуры» и «Проблема поколений» (Essays on the Sociology of Knowledge; London, Routledge & Kegan Paul. New York, Oxford University Press, 1952). Как упоминалось выше, отход от прежней методики открыл Манхейму доступ к изучению сложных механизмов, управляющих действиями и мыслями индивида. Вот почему Манхейм рассматривает идеи уже не только как оптические феномены, как социально обусловленные взгляды, но и как мотивированные реакции на данные ситуации. Не снимая своего прежнего вопроса о том, какой сегмент социального процесса становится видимым данным группам, Манхейм теперь сосредоточивает внимание на другом: каким образом и по каким причинам индивиды разделяют типичные для данного общества и эпохи взгляды? Чтобы понять его схему интерпретации мотивов, необходимо прокомментировать два термина, имеющих для Манхейма основополагающее значение: «структура» и «функция». Поскольку сам Манхейм не изложил своего понимания этих дефиниций явным образом, я беру на себя смелость гипотетического толкования значений, которые он вложил в эти термины в первом эссе. Чтобы избежать ненужного увеличения объема данного предисловия, я вынужден воздержаться от перекрестных ссылок на текущую литературу по данному вопросу.

Объект определенной степени сложности рассматривается как структура, если она воспринимается не как само собой разумеющаяся, не требующая доказательств данность, а объясняется аналитически, т.е. выводится из явлений меньшей сложности. Социальные феномены в особенности интерпретируются как производное действий индивидов и групп. Определенная профессия, например, структурируется конкретными методами· подбора ее приверженцев, уровнем их подготовки и образования, контролем над конкуренцией, соблюдением стандартов и правил и т. д. Каждый из видов этой деятельности выполняет определенную функцию в той степени, в какой он поддерживает существование профессии как жизнеспособного органа общества. Функция является неотъемлемой частью условий, необходимых для данного хода или состояния дел. Общая сумма взаимосвязанных и вза-

16

имозависимых функций, от которых зависит данный процесс, образует его структуру. Здесь полезно вспомнить о том, что сам по себе термин «функция» не предполагает каких-либо оценочных, ценностных моментов. Акт выполнения функции далеко не всегда желателен, как и процесс, требующий осуществления функций.

Такая формулировка социальных процессов автоматически влечет за собой три следующих вывода: а) определенные действия необходимы для существования структуры; б) отдельные действия не обязательны для этого, но не противоречат структуре, совместимы с ней; в) некоторые действия несовместимы с существованием данной структуры и стремятся разрушить ее. Профессии, например, требуют известного контроля за квалификацией и образом жизни людей, объединенных общим родом занятий, трудовой деятельностью, однако большинство профессий допускает наличие в своих рамках различных религиозных и политических объединений. Семья как институт зависит от действенности табу, налагаемых на инцест, неисполнение семейных обязанностей, родительского долга, но она совместима почти со всеми видами профессионального призвания, безработицей, различными бытовыми и житейскими привычками чисто потребительского плана и т. д. Андре Моруа, насколько я помню, приводит историю парижанина, удившего рыбу на набережной Сены буквально по соседству с местом публичных казней в самый разгар революционного террора. Социолога интересуют структурно релевантные действия, т. е. такие действия, которые или необходимы для существования данной структуры, или несовместимы с ней, в то время как деятельность случайная, взятая наугад, не поддерживающая и не разрушающая данную структуру, не предоставляет материала для анализа. Строго говоря, то или иное действие, тот или иной акт нерелевантен только по отношению к конкретной структуре, а не сам по себе. Это еще раз доказывает, что любое действие определенным образом связано с определенной структурой.

Мотивы являются важными данными социологии в той степени, в какой они обусловливают структурно релевантное поведение. Для продолжения своего существования структура должна сохранять одни мотивации и подавлять другие. Вопрос - стимулируются или угнетаются определенные побудительные мотивы и каким образом это происходит, - имеет основополагающее значение для понимания систем деятельности. Случайные мотивы сами по себе представляют небольшой интерес для социолога; только в рамках определенных, четко охарактеризованных структур вопрос о том, почему индивиды действуют тем или иным образом, становится плодотворным.

В двух последних эссе содержится много примеров применения Манхеймом принципа структурной релевантности по отношению к мотивациям.

Эссе об интеллигенции, второе в этом томе, - плод более раннего интереса автора к данной теме. Эпиграфом к нему может служить афоризм Манхейма, гласящий, что изучение интеллигенции - ключ к

17

социологии духа. Центральный вопрос этой работы формулируется так: благодаря каким условиям оказалось возможным уникальное развитие критической и самокритической мысли, достигшее своей кульминации в конце XVIII - начале XIX вв., и какими обстоятельствами объясняется ее постепенный упадок? Интеллигенция стала протагонистом критического мышления, сформировавшись как свободомыслящий, широко смотрящий на вещи и открытый слой, доступный индивидам различной социальной ориентации. Интеллигенция уникальна среди своих исторических вариантов, и такой ее делают многополярность, мобильность, открытость множеству различных точек зрения, способность выбирать и менять корпоративные пристрастия и умение поставить себя на место другого, умение сочувствовать другим людям. В силу исторических закономерностей периоды существования относительно независимой, чуждой всяческого догматизма, способной к смене ориентиров и взглядов интеллигенции представляют собой кратковременные эпизоды между эпохами контролируемого обществом и государством мышления, когда замкнутые социальные группы монополизируют общественное мнение, общественное мироощущение. То, что Манхейм не скрывает своих симпатий и что независимая интеллигенция является не только основным предметом этой работы, но и «соавтором» позиции Манхейма, придает особую прелесть его оригинальному исследованию.

Последнюю из трех предлагаемых читателю работ, пожалуй, можно выделить как наиболее характерную. Ее тема теснее связана с названием книги, чем предмет второго эссе. Социология культуры, являющаяся продолжением социологии знания, включает в диапазон своего рассмотрения не только дискурсивное мышление, но и весь диапазон символически выраженных чувств, мыслей и настроений, в том числе искусство и религию. Именно под этим углом зрения Манхейм пытается проследить развитие демократических взглядов в эпистемологии, проанализровав свойственное современному обществу особое внимание, уделяемое общественности, и формальные критерии истины, а также более повышенный интерес к генезису вещей и явлений, чем к их внутренней природе. Широкая интерпретация демократических позиций сопровождается использованием такого иллюстративного материала, как стили живописи, архитектура церквей и тенденции в образовании. Манхейм вводит понятие дистанции как ключевую категорию для анализа авторитарных взглядов в политике, нормах социального поведения, методике научных исследований, языке и эстетике. «Дистанция» понимается им как общая социологическая категория и* как своего рода ключ, посредством которого можно объяснить свойственную современному обществу тенденцию к полной, всеобъемлющей демократии. В прогрессивном устранении авторитарной «дистанции» между элитой и массами Манхейм видит и многообещающую перспективу, и опасность: перспективу полной реализации человеческих потенциальных возможностей и опасность подавления творческой свободы там, где массы безропотно

18

подчиняются принципу полного единообразия в жизни. Манхейм мобилизует все ресурсы социологического анализа в стремлении найти благоприятное разрешение этого конфликта в современной цивилизации.

У читателей может возникнуть вопрос: какое отношение эти эссе по социологии культуры имеют к кругу тем, занимающих американских и английских социологов?

Некоторые аспекты научного мышления Манхейма несут на себе следы чисто немецкой склонности к широкому историческому взгляду на анализируемый объект. Скрытые конфликты и нерешенные проблемы Германии XX в. - вот в чем отчасти причина тяготения немецкой мысли к эпохальным проблемам. Американские социологи, если не считать исключения с Дарвиным, все в большей степени посвящали себя методическому исследованию простых структур и всякий раз, когда это было возможно, отдавали рассмотрение общества с высоты птичьего полета, как некое целое, на откуп историкам и антропологам. Свойственный немцам интерес к эпохальным проблемам часто был источником глубоких, но не строго оформленных идей, которые не очень-то привлекали американский тип научного мышления с его склонностью к верифицируемому процессу исследования. Американские социологи привыкли связывать свои надежды с жестко определенными, конкретными и верифицируемыми исследованиями больше, чем с всплеском интеллектуального вдохновения, которое охватывает широкие пространства исследуемой территории, не обладая необходимым оборудованием для ее освоения. Социологи в Соединенных Штатах сжились с мыслью, что актуальность и безотлагательность сами по себе еще не составляют предмета социологического исследования.

Так что же, могут спросить, социолог должен воздерживаться от изучения современных проблем, поскольку они слишком тесно связаны с инструментами, которые он использует в работе? Или ему следует попытаться применить свой скудный инструментарий и надеяться на лучшее?

Это не просто чисто академический вопрос, не только один из приемов научного исследования. Интерес немецких ученых к историческим обобщениям проистекал из шаткого положения немцев в мире, который не вполне отвечал традиционным для Германии политическим принципам, тогда как успех, достигнутый американскими учеными у себя на родине, их прочные международные позиции и давняя привычка работать тесно сплоченным коллективом способствовали развитию интереса к предметам, требующим применения более строгой методики исследования. И все же определенные изменения происходят и в американском научном мире. Холодная война и перспектива ухудшения международных отношений сделали для Соединенных Штатов и Англии более близкими и понятными некоторые проблемы, которыми объясняется преобладающий интерес немцев к движущим силам исторических процессов. Историки и политологи рано или по-

19

здно откликнулись на изменившуюся ситуацию; за ними на этот путь встают антропологи и социологи. Именно в такой меняющейся атмосфере занимаемая Манхеймом промежуточная позиция между немецким и англо-американским стилем научного исследования была воспринята англо-американским мышлением как своя, близко родственная. Мне кажется, что, когда эти эссе попадут в руки американских и английских читателей, им не придется пересекать границу, пролегающую между культурами. В них ставятся вопросы, уже поднимавшиеся в Америке, и предлагаемые ответы, похоже, более органично вписываются в ее духовную атмосферу, чем те, которые Манхейм давал в своих более ранних работах.

Пользуясь представившейся возможностью, я выражаю свою признательность мисс Дженет Кун и д-ру Хайетту Хауэ Ваггонеру, заведующему английской кафедрой Канзасского университета, за высказанные ими в ходе знакомства с рукописью критические замечания и многочисленные предложения редакционного характера. Д-р Пол Кечкемети не только осуществил перевод и редактирование третьего эссе, но и сделал ряд замечаний и комментариев по другим разделам рукописи, принесших существенную пользу и моей собственной работе.

Эрнест Манхейм Истер, 1955

20

Часть первая

К вопросу о социологии духа: введение

I. Первое приближение к предмету 1. Перечитывая Гегеля - от феноменологии к социологии духа

Гегелевская «Феноменология духа» явилась одним из наиболее значительных документов философской мысли начала XIX в. В этой дерзкой по замыслу, вызывающей работе, ставшей подлинным шедевром изобретательности, Гегель задумал ни много ни мало разработать полную иерархию значений, последовательно возникавших в ходе истории нашего мира. Почти полтора столетия прошло с той поры, как был совершен этот умозрительный эксперимент, наложивший неизгладимый отпечаток на развитие немецкой теоретической научной мысли. Магия гегелевской философии утратила свою силу, историческая ситуация, при которой его «Феноменология» могла задевать чуткие струны, - давно в прошлом. И все же некоторые идеи этой работы еще привлекают к себе заслуженное внимание. Мы до сих пор находим живое, актуальное содержание в тезисе, согласно которому значения невозможно полностью понять, «схватить» с помощью «лобовой атаки» - для этого необходимо уяснить социально-исторический контекст их формирования. Сегодня не обязательно быть гегельянцем или социологом, чтобы принять данный тезис, но в гегелевской Германии дело обстояло иначе. Этот тезис являлся неотъемлемой частью смелого опыта, произведенного с целью объяснить историю как процесс целенаправленной и всеобъемлющей эволюции.

Конец гегелевской эпохи в философии наступил с упрочением позитивистских и эмпирических принципов мышления. И все же тема, поднятая в «Феноменологии», до сих пор с нами. В этой работе ряд проблем эпистемологии приводится к общему знаменателю: идеи несут в себе социальное значение, и фронтальный, непосредственный - т.е. имманентный им - анализ раскрыть его не в состоянии. Таким образом, идеи можно изучать лишь в социальном контексте, в котором они зарождаются, и именно в этом семантическом поле их значение становится конкретным. Короче говоря, социология духа унаследовала проблему, стоявшую в центре гегелевского умозрения.

Работа Гегеля не овладела бы в свое время умами, если бы она отражала только мысли частного человека. «Феноменология» - нечто большее. Это своевременная попытка свести воедино проблемы революции, реставрации, просвещения и романтизма. Гегелевская система - не только философия, но и высшее выражение духовных прозрений предшествующих эпох. Вот почему «Феноменология» в течение

21

некоторого времени занимала господствующее положение в гуманитарных и общественных науках. Систематическое изучение культуры в Германии зародилось под влиянием того самого импульса, который подвигнул Гегеля на создание столь смелого философского реестра реалий своего времени. Эта философия сумела установить связь с самыми запутанными деталями частных исследований в отдельных отраслях науки. Никогда больше философии не удавалось наладить такие тесные связи с реальностью, и утвердить свое превосходство над частными науками, исследующими различные аспекты жизни человеческого общества. С разложением гегельянства целостное изучение культуры распалось на множество специализированных и изолированных изысканий, а философия заняла свои прежние позиции в рамках отраслевого подхода к научным исследованиям.

Периодически предпринимавшиеся попытки воссоединить гуманитарные дисциплины под эгидой нового философского синтеза (обещание, так и оставшееся невыполненным) сменялись усилиями части специалистов восстановить утраченную связь с помощью философских ориентиров внутри каждой частной дисциплины. О крахе этих экспериментов убедительно говорит тот факт, что частный, замкнутый в рамках отдельной отрасли знания опыт порождает лишь такой тип философии, какой был первоначально заложен в его концептуальную схему. Философии как научной дисциплине так и не удалось преодолеть традиционные ограничения.

В конце концов реставрация безжизненной традиции, основанной на прошлых заслугах, не дает ничего. Нам необходимо научиться рассматривать любую ситуацию в процессе ее возникновения, когда она еще не обременена освященными временем традициями философской мысли. Каждый исторический период поднимает свои вопросы. Сегодня ученый-экспериментатор и организатор науки зачастую добывают больше материала, помогающего понять проблемы нашего века, чем ученые, работающие в стерильной атмосфере философского самоанализа.

Тонкое понимание ситуативной реальности до сих пор остается живым в гегелевской философии, чего не скажешь о развившейся в русле учения Гегеля сектантской традиции его последователей. Гегель просто изложил в своей интерпретации то, что ему было известно о нравственном сознании общества и знаниях той эпохи. Кант и Аристотель лишь снабдили его проверенной, получившей широкое распространение терминологией, но собственный взгляд Гегеля на вещи и сформулированные им категории были такими же современными, как и влияние французской революции на прусскую монархию. Однако наиболее чуждой духу реального, исторически существовавшего Гегеля, стала неогегельянская аутопсия, техника которой сформировалась столетием позже.

Предметный урок, оставленный нам в наследство Гегелем и получивший дальнейшее развитие в связи с возникшим в последние годы ренессансом гегелевского учения, сохраняет всю свою значимость и

22

для Маркса с его школой. Критическое исследование, держащееся в стороне от перебранки по поводу истинного содержания марксистской ортодоксии, все же способно «разморозить», оживить те элементы марксистской теории, которые сохранили до наших дней свое диагностическое значение. Освобожденные от пут догматизма, эти компоненты будут представлять интерес для каждого, кто занимается исследованием реальностей нашего времени. Подобные исследования могут положить начало новому фундаментальному подходу к изучению культуры. Для этого необходим непредвзятый, открытый взгляд на изучаемый предмет и способность исследователя чутко держать руку на пульсе эпохи, не ограничивая себя никакими соображениями теоретической схоластики. Именно благодаря непредвзятому подходу настоящие социологи, работавшие в Германии, такие, как Макс Вебер, Альфред Вебер, Трёльч, Зомбарт и Шелер, смогли сделать существенные выводы из учения Маркса, послужившие им ориентирами в дальнейшей работе. Их полемика с марксизмом обладает всеми признаками подлинно научной дискуссии, участники которой не игнорируют позицию оппонента, а пытаются понять ее.

2. Наука об обществе и социология духа. Сложности синтеза

Пропагандируемый в данной работе тип социологии отличен от того, которым закончился свойственный французским исследователям альянс философии истории с этнологией и этикой. В настоящий момент мы также не предлагаем следовать принципам одного из направлений в американской социологии, исследующего главным образом проблемы социальной дезорганизации с целью выработки диагностической модели, которой можно было бы руководствоваться для улучшения ситуации, сложившейся в обществе. Однако имеются явные признаки того, что тенденция, ревностным сторонником которой я являюсь, набирает силу в Соединенных Штатах.

Мы вполне можем обойтись без предварительного рассмотрения теоретических определений границ исследуемой области, существующих в ней основных концепций и методов, применяющихся другими учеными. Ключевые вопросы социологии - лишь продолжение проблем, с которыми данная общность сталкивается в данную эпоху. Нет необходимости и в аккредитации германской социологии, поскольку интерес к этой области знания существует во всех цивилизованных странах. Часто игнорируемая, социология зародилась в той питательной среде, которую образовали немецкая философия и политико-экономический подъем на ранней стадии индустриализации. Социология возникла не в результате расширения академической специализации наук. Она отделилась от философии еще до того, как упадок этой дисциплины стал очевидным, и обособилась от исторических наук раньше, чем их былой синтез растворился в мелочном анализе фактографической рутины, насаждавшемся позитивизмом во второй половине

23

XIX в. Решающий импульс для своего развития социология получила благодаря вызову, который ей бросило общество. Этот факт следовало бы помнить тем, кого вводят в сомнение внешний вид науки об обществе, ее нечетко очерченная сфера компетенции и преждевременное выделение из системы наук.

Каково же в таком случае положение социологии в общепризнанной схеме классификации наук?

Как и всякая наука, социология представляет собой форму специализированного изучения строго ограниченного круга проблем. В настоящее время нет оснований опасаться, что она может утратить свой профессиональный характер, ибо социология прекрасно работает в границах, которые впервые определил Зиммель, а впоследствии полностью подтвердила американская научно-исследовательская практика. До сих пор вполне надежным и корректным представляется определение сферы ее компетенции, данное Зимме-лем, назвавшим предметом социологического исследования «формы социации». Иные формулировки, например, те, что были предложены Леопольдом фон Визе, Фиркандтом, У.И.Томасом, Парком и Берджессом, являются элементом нормального развития молодой научной дисциплины. Но этими чертами характеризуется лишь одна, первая тема, изучаемая социологией. Ее действительный предмет - общество - существует не только в актах социации и объединения людей в структурированные группы. Мы сталкиваемся с обществом также в значениях, которые не только объединяют, но и разделяют людей. Не бывает как социации без взаимопонимания между отдельными ее членами, так и общеупотребительных значений, если они не выводятся из конкретных социальных ситуаций и не определяются ими. Дихотомия научного анализа на две сферы - на науку о формах социации (по определению Зиммеля) и социологию идей - не означает наличия в реальном мире двух объективно существующих реальностей, хотя требования академической специализации порой делают такое размежевание предметов исследования целесообразным. В подобного рода абстрагировании нет ничего плохого, пока оно рассматривается как остроумный прием, необходимый для анализа. Однако в конечном счете дуализм действительности, разделенной на царство идей и царство социальных отношений, царство вещей, должен вылиться в целостный взгляд на первоначальную природу человеческой реальности, на основе которой были выделены в виде абстракций два аспекта социологии.

Одна из главных опасностей специализации в области изучения эволюционных процессов*заключается именно в том, что специалист забывает о генезисе частной системы координат, в которой он осуществляет свое исследование. Не только историки литературы, экономики и права иногда поддаются искушению овеществить, представить в виде материальной реальности принятую ими систему понятий и терминов. Социологи также склонны забывать, что литература, язык и искусство сами по себе всего лишь абстракции. «Общество» тоже представ-

24

ляет собой теоретическую конструкцию, поскольку акты социации, образующие общество, неразрывно связаны с актами зарождения и переосмысления идей1. Хотя социология, задуманная как наука о социации, является общепризнанной, «законной» научной дисциплиной, ее ключевое понятие - «социация» - отражает лишь одну из граней человеческой реальности. Схемы специализации, изолирующие определенные аспекты реальности друг от друга с целью более детального, «местного» анализа, должны уже в самом начале их создания нести в себе некоторые черты конечного синтеза, восстанавливающего и ясно отображающего контекст исходного явления.

Некоторые интерпретаторы социологии, намеренно или неосоз-на^но, пытались сделать эту дисциплину академически приемлемой, следуя освященному традицией принципу специализации любой ценой, даже рискуя при этом упустить из поля зрения главные, сущностные проблемы, связанные с изучаемой темой. Хотя практическая деятельность помогла некоторым социологам уберечься от упреков и порицания со стороны коллег, кропотливо разрабатывающих свои узкие темы в обстановке обострения профессионального шовинизма той или иной расцветки, социология приблизилась к опасной грани, за которой ей грозит утрата внутренней самостоятельности и отказ от своих главных целей и задач, заключающихся в рациональном постижении космоса человеческих взаимоотношений. Этот космос создан не по традиционным чертежам узкопрофессионального, отраслевого подхода к научным исследованиям. И стоп-сигналы, установленные вдоль границ надлежащим образом оформленного участка специализации, не будут надежной преградой на пути переплетающихся, зависящих друг от друга отношений между людьми. Те, что намерены заглянуть в глубь проблем социологии, не остановятся перед соблазном, воспользовавшись имеющейся информацией как путеводной нитью, ступить в смежные области. Не исключено, что потребности нашего времени могут привести к отказу от методологии, слепо предписывающей своим сторонникам ограничить исследования узкопрофессиональными, отраслевыми рамками. Речь идет не о том, что контекстуальный тип исследования вытеснит специализацию в сфере науки. Как раз наоборот: разделение труда стало элементарным условием научной деятельности. Признание этого факта, однако, ни в коей мере не гарантирует, что тезис, согласно которому социология духа представляет собой слишком обширную область, чтобы ее можно было исследовать с помощью традиционных, апробированных методов, будет принят с фаталистической покорностью. Необходимость определить центральную точку исследования не может навсегда обрекать социальные науки в целом на добровольную слепоту по отношению к проблемам, «перешагивающим» установленные рамки двух или более дисциплин. Требуется - и это уже поняли исследователи - более пристальное внимание к тем конфигурациям реальности, что скрыты от взгляда, охватывающего лишь ее узкие сегменты.

25

Перед нами, таким образом, встает вопрос: как в рамках наших современных фрагментарных знаний (а если необходимо, то и выходя за них) выработать целостный взгляд на человеческие отношения? Мы должны научиться видеть разрозненные факты в их взаимосвязях и соразмерять частные аспекты с конкретной картиной явлений. Вопрос этот свидетельствует о наличии проблемы социологии духа как неотъемлемой, составной части науки об обществе. Поскольку общество является общим полем взаимодействия, формирования идей и коммуникации, социология духа представляет собой исследование духовных функций в контексте практической деятельности. Именно от такого подхода мы должны ожидать получение одного из возможных решений вопроса о необходимом синтезе.

Согласиться с необходимостью данного подхода - не значит признать его осуществимость. Не распахнет ли в конце концов, предложенная схема дверь перед явным дилетантизмом и ложной широтой взглядов? Не заменят ли чисто вкусовые оценки и ни на чем не основанные предположения научный метод исследования? Эти опасения нельзя отбросить как малозначительные, поскольку многие разделяют их и готовы ясно понять, что в конце концов любой научный метод должен выйти за установленные им самим границы. С подобными сомнениями можно примириться, если они вызваны не принципиальным отказом от необходимого синтеза, а страхом перед его последствиями. Лишь рьяных сторонников превращенного в фетиш узкоспециального подхода нельзя ни в чем убедить, ибо те, кого пристрастие к технике исследования, как таковой, ослепило настолько, что лишило возможности видеть конкретные цели, безнадежны.

Ни одна научная дисциплина не может с успехом предоставить выработанную ею методику исследования в распоряжение другой дисциплины. Метод исследования, применяемый в более широкой и носящей иной характер области, должен формироваться на основе эффективной практики, осуществляемой в данной сфере. Вкус пудинга познается в процессе еды, а не в момент приготовления2. Однако, памятуя о тех, кого беспокоит спектр рекомендуемых усовершенствований методики научного исследования, заметим, что предлагаемый тип исследования имеет поддающуюся контролю и ограниченную сферу применения. Социология духа задумана как целостное рассмотрение жизни общества и духовных процессов, а не как новая философия истории. Она не отстаивает принцип всеобъемлющей исторической телеологии и не конструирует замкнутую систему псевдодиалектического развития - в еще меньшей степени она намерена предложить морфологическую схему культурных циклов. Попытки такого рода синтеза безнадежно устарели. Задача социолога состоит в том, чтобы следовать принципам научного исследования, основанным на взаимопонимании и сотрудничестве, или вырабатывать подобные принципы и правила, а не выступать в роли пророка-одиночки. Обобщение свойственно коллективной научно-исследовательской работе не меньше, чем анализ, хотя разделение труда

26

первого типа должно отличаться от второго. Создания синтеза можно ожидать только от наблюдений, производимых с целью обобщения полученных данных, интеграции их. Утверждать, что задачу сведения фактов воедино необходимо отложить до того момента, когда в соответствующей сфере исследования будут собраны все относящиеся к данному вопросу данные, - значит неправильно понимать природу методики синтеза. Интеграция начинается не после того, как накоплены все необходимые факты, а в ходе любого, самого элементарного процесса наблюдения. Проблема эта не имеет никакого отношения к психологии; вопрос заключается не в том, каким образом то или иное лицо способно усваивать знания и опыт множества людей. Не является целью и расширение эрудиции. Требуется одно - постоянное экспериментирование с методикой коллективного, многостороннего исследования, с методами накопления знаний вокруг новых объектов научного интереса.

Чтобы придать аморфному, хаотичному объему информации пропорции, позволяющие обрабатывать и анализировать ее, необходимо извлечь из него, профильтровать и уточнить данные для последующих операций. Распространенное в настоящее время пренебрежение к такого рода предварительным этапам исследования - причина частых неудач и напрасной траты сил, происходящей в результате нашей узкопрофессиональной, узкоотраслевой организации научных исследований. Потенциально многообещающие научно-исследовательские проекты заходят в тупик из-за недостаточной координации работ. Огромное количество материалов, добытых в ходе социологических исследований, не носит обобщающего, целостного характера, поскольку отсутствует система оценки их пригодности к дальнейшему использованию, а также в силу распространенного в наши дни нежелания сводить воедино то, что специалисты разложили на части в ходе анализа. Интеграция, повторю еще раз, - это не просто придаток, завершающий рутинный процесс сбора фактов; она охватывает весь процесс исследования, начинающийся с определения научной релевантности изучаемого предмета и завершающийся обработкой собранного материала независимо от его узкопрофессионального происхождения. Необходимым условием формирования кумулятивного стержня, аккумулирующего начала для обобщений в общественных науках является растущий объем общепонятных, общедоступных сведений, используемых в различных областях науки и пригодных к использованию в создаваемых заново и получающих дальнейшее развитие системах координат научного исследования. Непрерывность и последовательность развития в таких областях, как экономика, антропология, политология, информатика, искусство и литература, не могут быть гарантированы до тех пор, пока предметы их исследования рассматриваются как независимые и непроницаемые друг для друга сущности.

Растущая взаимозависимость явлений жизни требует от ученых, изучающих проблемы человеческого общества, большего умения видеть

27

вещи в их взаимосвязях. Но эта способность должна быть не плодом интуиции, а результатом тематически сфокусированного разделения труда. Если узкопрофессиональный подход, все еще доминирующий в наши дни, выстраивается как вертикальная структура, требуется горизонтальный тип исследования. Он должен концентрироваться вокруг конкретных изучаемых предметов, а не сосредоточиваться на каком-то одном аспекте множества слабо связанных между собой данных. Например, исследователь, действующий в горизонтальной системе анализа, изучающий определенное течение в литературе, должен будет проследить творческую биографию и художественную эволюцию литераторов, принадлежащих к этому течению, ознакомиться с мотивами и задачами их творчества, уяснить себе характер аудитории, к которой они обращались, определить доступные им каналы и источники информации, социальную ориентацию их покровителей, социальные и политические симпатии и антипатии самих литераторов. Короче говоря, если вертикальное разделение труда в науке освобождает специалиста от необходимости оценивать исследуемый им предмет в целом, альтернативный метод специализации сводит воедино данные, полученные из различных сфер реальности, где могут существовать интересующие исследователя взаимосвязи и отношения. Это вовсе не означает браться за неосуществимое предприятие, как, например, воссоздавать все бесконечное множество деталей, образующих конкретный феномен. Целью в данном случае является выработка общей картины, сжатого представления о взаимосвязях, вписывающихся в контекст генерализирующего подхода к избранному предмету. Принятие на вооружение этой методики не означает отказа от специализации узкопрофессионального типа; данная методика лишь надстраивает над этим уровнем операционное пространство иного плана. Это, в сущности, также сфера деятельности политика, партийного лидера, руководителя промышленности. Людей, умеющих принимать решения на основе общих представлений о сложных ситуациях и знающих, как использовать и направлять специалистов для достижения поставленных целей. Мы пропустим стадию предварительных исследований в общественных науках, стадию анализа элементов и сегментации исследуемого пространства на отдельные участки, если не научимся работать с данными, полученными другими учеными, независимо от того, в какой области эти ученые работают. Испытывая недостаток в данных, мы вынуждены будем продолжать нездоровую практику получения сведений об элементах той или иной конкретной ситуации из работ специалистов, которые не занимаются исследованием социальных взаимоотношений, и предоставим дело синтеза экспромтам и импровизациям философии истории.

Поддержание связи с постоянно усложняющейся реальностью требует экспериментирования с общепризнанными методами межотраслевых, междисциплинарных исследований. Несомненно, использование вторичных источников, как бы критически к ним ни относиться, ведет в общественных науках к большему количеству ошибок и погреш-

28

ностей, чем это было в прежних естественных науках, главным образом по той причине, что первые связаны с интерпретацией гораздо большего объема данных. Некоторые коррективы могут быть внесены благодаря определению частной точки зрения исследователя, с которой осуществлялась интерпретация полученных данных. Только практический опыт может открыть дополнительные пути минимизации степени неточности. Не существует никаких программ или заранее составленных правил, методических указаний по осуществлению такого рода предприятия. Замкнутые системы в большинстве случаев представляют собой результат ретроспективного восприятия сложившегося порядка вещей, тогда как современные общественные науки не производят впечатления дисциплин, располагающих сложившейся, устоявшейся методикой научных исследований.