Часть 15.

Политики и ученые о Реймоне Ароне

Г. Фессар

Историческая философия Реймона Арона

Париж, 1980

Введение1

«Негативное мышление», «леденящая ясность», «бессердечная диалектика», «драматическая сухость», «пессимизм», «скептицизм» и т.д. - таковы обвинения, которые обычно направляют в адрес Реймона Арона как теоретика истории и политики. Однако даже самые ярые его противники, если только не теряют чувства самообладания, не ставят под сомнение острый ум Арона, ясность его суждений и мощь его интеллекта.

Благодаря своим многочисленным и разнообразным работам, а также огромной эрудиции Р. Арон занимает в современном мире, можно сказать, уникальное место.

Арон пишет, что прежде чем приступить к написанию «Введения в философию истории» он размышлял над марксистской философией истории, представляющей собой наследие Гегеля. Но после раскола гегелевской школы на правых и левых и крушения абсолютного идеализма вся философская мысль в Германии поменяла философию истории на анализ исторического познания. Так поступила, например, кантианская критика по отношению к догматической философии, которую хотела заменить «новой метафизикой». Дильтей, Риккерт и Зиммель являются представителями этого течения, а Макс Вебер его завершает. Данное философское течение обычно принято называть «Критикой исторического разума».

Отсюда возникает вопрос: каково значение и ценность исторического разума? Может ли этот разум заменить философию? Я считаю, что благодаря работам Дильтея стала очевидной необходимость преодоления позитивизма и возобновления спекулятивных рассуждений. Неудачи Зиммеля показывают, что существует непреодолимый интервал между рассказом и фактом. Наконец, изучение трудов М. Вебера приводит к выводу о том, что критике исторического разума не удается раскрыть условия возможности исторической науки. Поскольку историк в своей теоретической деятельности ангажирует себя и свою философию, необходима замена исследований оснований исторической объективности исследованием ее границ. Поэтому отныне проблема ставится иначе: в какой мере может существовать подлинная наука о прошлом9

Вспомним диалог Арона со своими оппонентами во время защиты им докторской диссертации. Директор Высшей нормальной школы, гене-

527

ральный секретарь «Центра социальной документации» с 1934 года С. Бугле, поздравляя будущего доктора философии, замечает: «Вы заме няете проблемы изучаемых Вами философов своими собственными проблемами. Кроме того. Ваш стиль изложения то ясен, то темен. Это проявляется, например, при изложении противоречий между Дильтеем и Вебером». Вот что ответил Арон: «Я нашел в работах исследуемых мною философов проблемы, которые интересовали меня самого, и поэтому и ими ограничился. Что касается Дильтея и Вебера, первый рассматривает сознание просто как рецептив, в то время как для второго оно является творцом. В исторической целостности Вебер за основу берет ту или иную характерную черту и воссоздает эту целостность произвольно, в соответствии со своей личной позицией».

Перейдем к Зиммелю. С. Бугле упрекает Арона в том, что, во-первых, он Зиммеля «тракгуе! как скептика и, во-вторых, не рассматривает его социологию, занимающую важное место в творчестве Зиммеля». Реагируя на этот упрек, Арон заявил, что «в этом не было необходимости, потому что для ответа на вопрос истории нет нужды в социологической теории. Впрочем, Зиммель занимался социологией с 1892 по 1907 гг., но в конце своей жизни он снова возвращается к философии. Главная проблема, которой он занимался, есть проблема индивида: сперва он рассматривал индивида как совокупность частиц атома, а в конце жизни под влиянием Стефана Георга он определяет индивида как уникальность личности. Отсюда его биографии Канта, Ницше и Гете: герои социального мира и вопреки этому миру. Его теория социального познания зиждится в основном на противоположности между формами и содержанием, но он не постигает элементы, то есть содержание». С. Бугле продолжает: «Но если невозможна всеобщая теория, то возможна ли частная теория? Для Вас главным понятием является категория понимания, которая употребляется в немецкоязычной литературе. Вы это понятие противопоставляете категории объяснения, которое применяется во французской литературе. Не могли бы Вы прояснить это противопоставление?» Арон отвечает, что он представляет «понимание не как попытку замены априорной конструкцией вероятности, а как стремление раскрыть интеллиги-бельность, свойственную исследуемой реальности и историческим лицам. Так, Макс Вебер подчеркивает различие между регулярными последовательностями, где можно обнаружить причину, и отношениями средств к цели. Дильтей противопоставляет материальному и атомистическому миру, воссозданному естественными науками, духовный мир, структуры которого относятся к психологии». На вопрос о природе историзма и об его отношении к критицизму Арон отвечает, что «исторический релятивизм свою философию основывает на связи ценностей со временем и на их изменениях вместе с изменениями эпох. Сторонниками исторического релятивизма выступают Трёльч, Клагес и особенно Манхейм. Следствием историзма является скептицизм, в то время как критика исторического познания ведет нас к признанию если не объективной действительности, то по крайней собственной значимости мысли. Так. например. Вебер считал, что спас философию благодаря исторической критике».

528

Больше, чем С. Бугле П. Фоконе выглядел расстроенным на защите. Несомненно, говорил он, «я ценю честность и принципиальность Вашей работы, но признаться, я не знаю, куда это ведет. Я не могу понять, кто Вы «сатана или отчаявшийся». Вы критикуете прежних социологов и смешали все вопросы: историю, критику, политику, метафизику... Какова причина такого смешивания? В чем заключается Ваше разочарование в марксизме? Особенно меня не убеждает Ваше объяснение выбора четырех авторов». Отвечая на эти возражения П. Фоконе, Арон говорил о том, что «его выбор авторов был продиктован поставленной им проблемой» и что «вполне логичен метод анализа: воссоздать теоретические системы разных авторов, чтобы таким образом восстановить основополагающий метод исторической мысли». Ибо «теория познания позволяет рассматривать идеи в зависимости от истины и независимо от их источников...». По поводу Макса Вебера П. Фоконе возражает: «Скажу Вам честно, выдвинутое им понятие «харизма» мне кажется странным и нелепым». «Я стремился, - говорит Арон, - исходя из самых простых вещей, понять историю».

Очень эрудированный германист Э. Вермей поздравляет Арона за ясное изложение важного аспекта «интеллектуальной трагедии» этой страны, которую уже упоминал Адлер в своей статье о немецких историках. «Мне кажется, что немецкая и французская социология занимают противоположные позиции, потому что у них свои специфические ориентации. Немецкая социология имеет в виду универсализм композиции, элементы которого определяются по отношению к целому. Французская же социология рассматривает универсализм абстракции». Арон говорит, что «стремление найти всякое индивидуальное есть наследие немецкого романтизма».

Затем он начал излагать основные идеи своего диссертационного исследования. «Что значит иметь политическую позицию? Отвечая на этот и другие вопросы, я скоро понял, что желание и знание ограничивают и определяют друг друга. Но констатация того, что ценностные суждения и суждения о реальности связаны между собой ставит более широкую проблему, которая предшествует детерминации политической воли - проблему познания в социологии и в истории. Критика исторической мысли и логика политической мысли обусловливают друг друга. Отсюда мой основной тезис: релятивность исторического познания показывает момент принятия решения. Для доказательства этого тезиса я использовал метод феноменологии, который показывает, что субъект исторического познания есть не чистый субъект, трансцендентальное я. а живой человек, историческое я. стремящийся понять свое прошлое и свою среду. Этот релятивизм не имеет антисциентистского характера. Он предполагает, что в социологии каузальные связи не являются единственными связями. Кроме них, есть еще другие факторы, которые нельзя свести к науке, потому что последняя стремится к их элиминации. Будучи фрагментарными, каузальные связи нуждаются в синтезе другого характера: в понимании' которое содержит в себе элементы, но не чисто научного характера, так как всегда возможна многообразие перспектив, и прошлое обновляется постоянно ? той мере, в какой оно отдаляется от

529

нас. Таково основание релятивизма. Другими словами, история всегда делается на базе философии. В противном случае можно столкнуться с бессвязным многообразием перспектив. Отсюда следует, что общая направленность моего диссертационного исследования носит ярко выраженный антинаучный и антипозитивистский характер. Она нас не бросает в произвол или «анархизм» индивидуальных предпочтений, когда речь идет о принятии практического решения, или в неизлечимый скептицизм, когда речь идет о философии. В жизни приходится принимать решения, которые можно защитить, но иначе, чем научными доводами. Поэтому я попытался восстановить сферу законности для конкретного человека, показывая, что он может за пределами науки мыслить философски. Но сама эта философская рефлексия является функцией истории. И когда я говорю, что есть истина истории в истории, го это не значит, что я пришел в отчаяние, потому что мысль не есть все - есть еще сфера действия -, ни то, что я являюсь сатаной только потому, что исключаю некоторое число утверждений, которые отвергло время: идея о бесконечном прогрессе человечества или вера в то, что активная деятельность и чистое созерцание исчерпывают призвание человека. В заключение я попытаюсь обозначить общие черты положения, которое в конце концов касается сущности нашей человеческой деятельности. Поскольку ни одна общественная наука не довольствуется установлением каузальных связей и поскольку всякое историческое познание предполагает определенную философию истории, можно сказать, что мы все являемся философами истории. Здесь речь идет не о профессии, а о жизненном опыте. Философия истории есть часть того сознания, которое мы имеем о самом себе, когда мы хотим жить, думая о том, что делает нашу жизнь жизнью».

Нет необходимости говорить о том, что Р. Арону была присуждена ученая степень доктора философских наук. Но не могу не напомнить заключительные слова П. Фоконе: «Эта диссертация показывает словесное и интеллектуальное мастерство, а также верность в научном исследовании, которые ее автора выдвигают в первые ряды». Это ценное суждение есть признание человека, который придерживался иных, чем Арон, позиций. Вместе с тем это признание имело исторический характер, ибо оно полностью подтвердилось тридцать лет спустя.

Примечания

Перевод И.А.Гобозова. Печатается с сокращениями.

С. Мезюр

Реймон Арон и исторический разум

Париж, 1984

Часть третья. Философия исторического многообразия1 Вступление

Водной из работ, где дается прекрасное изложение антиномии исторического Разума, Арон формулирует альтернативу, ко торую должна преодолеть критическая философия истории: «Либо можно потеряться в рассказе событий, в эстетическом созерцании единичных событий, либо, напротив, можно слишком рационализировать историческое становление, навязав ему строгие формы метафизической диалектики»2. Мы видели, как, исходя из этой чрезмерной рационализации, сводящей историческое многообразие к полной однообразной направленности развития, Арон определяет место той модели, которую он назвал «гегельяно-марксистской». Можно было бы, исходя из марксисткой «науки об истории», назвать ее «научной моделью». Прямо противоположную модель мы назовем «эстетической моделью», где речь идет о полном отказе от требования однообразной направленности и о созерцании многообразия эпох. Наиболее ярким представителем этой модели является Шпенглер.

Философское лицо второй модели может быть охарактеризовано тремя особенностями, которые в работах Арона при характеристике догматизма многообразия проявляются всюду: а)иррационализм', нетрудно догадаться, что исторически эта модель появляется вместе с кризисом рационализма, поскольку она исходит из того, что последовательность эпох имеет неразумный характер и что история не имеет никакой цели(вот почему для такого представления об истории характерен абсолютный пессимизм). Антитеза антиномии исторического Разума, таким образом, заключается в том, чтобы не подчинять историю принципу разума, согласно которому, выражаясь словами Гегеля, «все в мире совершается разумно». Разложение гегелевской системы, появление философий, совершивших, как, например, философия Ницше, настоящее «разрушение разума», заставляют думать о том, что в соответствии с разрушением разума можно найти у всех, включая Хайдеггера, утверждение о том, что всякое событие «бессмысленно». Ь) Релятивизм: философы абсолютного многообразия обязательно являются «философами исторического релятивизма», ибо если многообразие эпох и цивилизаций носит абсолютный характер, нельзя расположить рядом мораль, религию, философию как этапы или моменты одного и того же процесса. Многообразие не предполагает никакой непрерывности, есть только бесконечное поле многообразий, временное распространение образа

531

жизни и мысли, и только оно свидетельствует о вариабельности и, следовательно, о релятивности духовных проявлений человечества, с) Историзм. Другое обозначение релятивизма - это термин «историзм». Его использовал Р. Арон в том смысле, который ему придавал Мейнеке: история многообразна и последовательность эпох и обществ, имеющих уникальный характер, незаменима. У Мейнеке или у Трёльча независимо от используемой им метафизики историзм, связанный с утверждением о неизбежном многообразии ценностей и взглядов на мир (релятивизм), превращается в систематическую критику универсализма, в определение всех духовных ценностей как выражения или следствия социальной структуры и в действительный скептицизм вопреки всякой претензии на самостоятельную мысль по отношению к историческим данным.

Парадоксально, что эстетическая модель благодаря историзму сближается с марксистским утверждением о том, что ценности и представления о мире являются лишь выражением или отражением исторических данных. Поэтому при анализе критики Ароном догматизма многообразия нужно быть особенно внимательным к тому, что вторая модель есть не преодоление метафизики истории, а простое переворачивание, оставаясь в то же время на почве своего противника. Это уже говорит о странной близости марксистской теории отражения и историзма. Метафизический статус такого плюрализма привлекает тем больше внимания, что данная философия истории не выступает в своем амплуа, а представляется (на чем настаивает Арон) как сравнительная история «культур». Она возникает из критики априорных философских спекуляций о смысле истории и стремится быть более амбициозной и вместе с тем более скромной, чем философия истории как таковая: более амбициозной, потому что хочет найти в самой действительности важные этапы развития, более скромной, потому что она явно не стремится к установлению истины о человеке.

Глава вторая Критическая философия и историческое многообразие

Шпенглеровская модель и критическая рефлексия

Изложив основные черты философии истории Шпенглера, выступающей в работах Арона в качестве модели многообразия истории, теперь необходимо установить, какие из этих черт являются объектом аронов-ской критики.

Критическая рефлексия главным образом касается двух пунктов 1) Проблема построения исторических целостностей. Весь подход Шпенглера основывается на том, что можно охватить все исторические целостности, которые, по мысли Шпенглера, выступают в виде культур. Но какой статус придать этим целостностям? Иначе говоря, «только ли н голове специалистов по сравнительной истории цивилизации имеют место цивилизации'/ Или они существуют еще где-нибудь'/»· 2) Проблема единства исторического целого. Не ведет ли метод, с помощью кото

рого Шпенглер абсолютизирует многообразие, к расчленению всей истории и говорит о фрагментах истории, которые ничем не связаны друг с другом и не переходят друг в друга'? Отсюда другой вопрос: что в этой ситуации остается от замысла ясно и четко определить историческую науку? Таковы две проблемы, анализ которых привел Арона к выделению догматической и критической трактовки многообразия исторического процесса.

Проблема построения исторических целостностей

Мы видели, что философия истории Шпенглера не носит просто спекулятивный характер. Она претендует на то, чтобы в самой действительности найти исторические целостности, представляющие собой культуры. Но «в какой мере многообразие обществ превращается в небольшое число исторических типов, названных цивилизациями, обществами или культурами?»4. Другими словами, «существуют ли в действительности культуры или они являются призраком исторического воображения?»' Вопросы правомерные, ибо очевидно, что реальность таких целостностей, находящихся во времени и пространстве, «нельзя понять таким же образом, каким постигают единичную человеческую реальность или материальную реальность»6. Когда Арон ставит вопрос относительно понятия культуры, выдвинутого Шпенглером, то отвечает так: «Мысль Шпенглера заключает в себе метафизический подход к анализу реальности цивилизаций»7.

Характеристики проблемы построения исторических целостностей, поставленной Ароном, могут быть просто и точно выражены примером, который Арон часто приводит. Речь идет о битве. «Битва, например, битва при Аустерлице может быть рассмотрена как единичное событие. В сущности легко понять ее реальность: событие произошло в определенном месте, в определенный день, его границы довольно четко обозначены во времени и пространстве. Событие могло мыслиться индивидом. Многочисленные явления, составляющие внутреннюю реальность целостности, обозначенной термином «битва», обладают определенной связностью»8. Что касается структуры более крупных исторических целостностей, то ясно, что они ставят гораздо сложные проблемы. Если взять, например, древнегреческую цивилизацию, то окажется, что границы ее более расплывчаты в пространстве и времени. Единство такой целостности заранее не может мыслиться ни одним человеком. Что касается ее связности, то она не может быть так легко установлена, как, например, связность битвы. Отсюда возникает проблема поиска единства, необходимого для построения таких целостностей.

На самом деле, говорит Арон, «единство ретроспективно создается историком»9. Иначе говоря, если даже целостности обозначены в действительности, то все равно они как таковые созданы историком. Если историческая целостность представляется как продукт деятельности историка, то. с одной стороны, не следует думать, что в самой действительности можно найти культуры, а с другой стороны, также не следует считать, что можно регулировать процесс создания культур таким образом, чтобы он не носил чисто произвольный характер

Избегая заблуждения Шпенглера, Арон рассматривает методы, с помощью которых историк ретроспективно создает целостности, не суще ствующие в самой действительности. Прежде всего надо сказать, что целостность, созданная историком, носит не совсем произвольный характер там, где можно «уловить более или менее организованную последовательность событий, которые детерминируют друг друга»10. В таком случае речь идет о событийной целостности, то есть о связи между действиями или событиями, внутреннюю структуру которых мы должны раскрыть, поскольку считаем, что события порождаются друг другом.

Но вместе с тем Арон пишет, что историк вычленяет и другого рода целостности - «идеальные целостности». Они являются целостностями смысла, значимыми целостностями: «Религия, верование, философская система, имея определенную целостность, реальны в зависимости от этой целостности, но связь между различными моментами носит не столько причинный, сколько значимый характер»11.

В первом случае единство исторической целостности сводится к внутренним связям между различными моментами становления, во втором случае единство представляет своего рода сущность, детерминированность которой обнаруживается в компонентах целостности. Причем эти компоненты сами считаются проявлениями сущности.

Для выделения исторических целостностей, считает Арон, необходимо доказать, во-первых, что многообразие не мешает формированию целостности, во-вторых, что такая целостность самодостаточна и поэтому ее можно изолировать от того, что ей предшествовало и от того, что за ней последует. В-третьих, для доказательства того, что такого рода целостности могут рассматриваться как многообразие цивилизации, то есть как различные варианты одной и той же реальности, названной цивилизацией или культурой, необходимо установить, что эти различные целостности воспроизводят одни и те же жизненные ситуации. Иначе говоря, нужно показать, что они имеют идентичную структуру, включающую в себя предопределяющее развитие проходящие во всех случаях одни и те же фазы развития. Таким образом, доказательство реальности культур связано с возможностью этих трех условий (связность, самодостаточность, предопределяющее развитие. Арон считает, что эта возможность явно исключается: 1) Связность предполагает полную унификацию благодаря одной преобладающей причине. Но культуры никогда не являются унифицированными. В них никогда не доминирует одна причина и никогда не объединяются логикой одной системы идей и ценностей. 2) Самодостаточность предполагает абсолютную единичность и, следовательно, не менее абсолютную непроницаемость культур - то, что Шпен-глер считает главным принципом. Но если исходить из абсолютной самодостаточности каждой культуры, то полностью игнорируется прогресс или накопление знаний и тем самым отрицаются очевидные факты. 3) Много проблем ставит и структурная идентичность культур. С точки зрения Шпенглера, история как целостность не подчиняется никаким законам, но вместе с тем культуры обязательно проходят одни и те же фазы развития и имеют строго детерминированный характер.

Таким образом, трудно осуществить условия, на базе которых можно было бы доказать реальность культур. Но следует ли отсюда, что такого

534

рода исторические целостности вообще не могут существовать? Позиция Арона более осторожна. Он пишет, что априори нельзя исключить реальность крупных цивилизаций, хотя эта реальность не совсем очевидна. Другими словами, речь, конечно, идет не о том, чтобы отрицать многообразие образов жизни и исторических целостностей. Но вместе с тем из этого многообразия нельзя делать метафизический вывод о том, что исторические целостности представляют собой живые существа, которые рождаются и умирают.

Примечания

1 Перевод И.А.Гобозова. Печатается с сокращениями.

2 R. Лгоп. La philosophie critique de Fhistoire. Paris, 1969, p. 32.

3 R. Aron. Unit? et pluralit? des civilisations // L'Histoire et ses interpr?tations, op. cit., p. 39.

4 Op., cit., p. 38.

5 R. Aron. Dimensions de la consciense historique. Paris, 1961, p. 97.

6 R. Aron. Unit? et pluralit? de civilisations, op., cit., p. 39.

7 Ibid., p.45.

8 Ibid., p. 40.

9 Ibid., p.40.

10 Ibid., p.40.

11 Ibid., p.40.

Политики и ученые о Реймоне Ароне

Сочинения Реймона Арона

Г. Киссинджер - бывший государственный секретарь США, доктор философии: «Никто, кроме Арона, не оказал на меня огромного интеллектуального влияния. Он был моим учителем в последние годы университетского образования. Он был моим доброжелательным критиком, когда я занимал официальные должности. Его одобрение меня вдохновляло, его критика меня сдерживала... Реймон Арон был одной из самых замечательных интеллектуальных фигур нашей эпохи».

К. Леви-Стросс - крупнейший французский этнолог и структуралист:

«Я питал к Арону огромное уважение... Я поражался его исключительной философской, экономической и политической культурой, проницательностью его взгляда и его мысли на события, понимание которых мне не доступно. Особенно я завидовал его, на мой взгляд, почти сверхъестественному дару выражать свои мысли в законченной форме даже в тот момент, когда он их формулировал. То, что исходило из его уст, уже носило окончательный характер, в то время как мысль для меня больше похожа на камень в руках скульптора...Когда Арон мне говорил, что на написание редакционных статей у него уходит не более часа, я приходил в восхищение... Арон был нашим последним мудрецом».

Ф. Фюре - французский историк: «Он был одновременно профессором и журналистом. Он легко сочетал философию, экономическую теорию и историю как в абстрактных дедукциях, так и при анализе конкретных фактов. Арон принадлежал к тем типам интеллектуалов, мысль которых нуждается в непосредственных мировых событиях».

П. Асснер - французский философ: «В теоретическом наследии Арона «Введение в философию истории» действительно оправдывает свое название. Благодаря исторической рациональности...могут быть поняты и исследованы логика индустриального общества, логика межгосударственных отношений и логика идеологических движений»

А.И. Мару - французский историк и философ: «Нужно было ждать 1938 год, чтобы с появлением работ Арона критическая философия истории, наконец, была интегрирована во французскую культуру... Какова бы ни была его личная позиция. Арон занял свое место в ряду Диль-тея, Риккерта и Вебера».

536

La sociologie allemande contemporaine. Paris. Alcan, 1935; nouvelle ?dition. Paris, P.U.F., Coll. Quadrige, 1981.

Introduction ? la philosophie de l'histoire. Essai sur les limites de l'objectivit?, historique. Gallimard, 1938 ; nouvelle ?dition 1986.

Essai sur une th?orie de l'histoire dans Г Allemagne contemporaine; la philosophie critique de l'histoire. Pans, Vrin, 1938: r??dition Pans, Julliard, 1987, sous le titre «La philosophie critique de l'histoire».

L'Homme contre les tyrans. New York, ?dition de la Maison fran?aise, 1944; r??dition. Paris, Gallimard, 1945.

De l'armistice ? l'insurrection nationale. Paris. Gallimard, 1945. L'Age des empires et l'avenir de la France. Pans, D?fense de la France, 1945. Le Grand Schisme. Paris, Gallimard, 1948. Les Guerres en cha?ne. Pans, Gallimard, 1951. L'Opium des Intellectuels. Paris, Calmann-Levy, 1955. Espoire et peur du si?cle. Essai non partisans. Paris, Calmann-Levy, 1957 . La trag?die alg?rienne. Paris, Pion, Tribune Libre, 1957. L'Alg?rie et la Republique. Paris, Pion, Tribune Libre, 1958. La soci?t? industrielle et la guerre, suivi d'un «Tableau de la diplomatie mondiale en 1958». Paris, Pion, 1958.

Immuable et changeante, de la IV ? la V R?publique. Paris, Calmann-Levy, 1959.

Dimensions de la conscience historique. Paris, Pion, 1961.

Dix-huit Le?ons sur la soci?t? industrielle. Paris, Gallimard, Coll. Id?es, 1962.

Paix et Guerre entre les nations. Paris, Calmann-Levy, 1962.

Le Grand D?bat. Initiation ? la strat?gie atomique. Paris, Calmann-Levy, 1963.

La Lutte de Classes. Paris, Gallimard, Coll. Id?es, 1964.

Essai sur les libert?s. Paris, Calmann-Levy, 1965.

D?mocratie et totalitarisme. Gallimard, 1966 (перев. на рус., язык).

Les ?tapes de la pens?e sociologique. Gallimard, 1967 (перев. на рус. язык).

Trois Essais sur Tage industriel. Pion, 1966.

La R?volution introuvable. Paris, Fayard, 1968.

Les D?sillusions du progr?s. Paris, 1969.

D'une Sainte Famille ? l'autre. Paris, 1969 (перев. на рус. язык).

De la condition historique du sociologue. Paris, 1970.

Etudes politiques. Paris, 1972.

R?publique imp?rial; les Etas-Ums dans le monde. Pans, 1972.

Histoire et dialectique de la violence. Paris, 1972.

Penser la guerre, Clausewits, t. 1-Й. Paris, 1976.

Plaidoyer pour l'Europe d?cadente. Paris, 1977.

Les ?lection de mars et la V R?publique. Paris. 1978.

Le spectacteur engag?. Paris, 1981.

M?moires. Paris. 1983.

Les Derni?res Ann?es du si?cle. Paris. 1984.

Sur Clausewits. Bruxelles. 1987.

Etudes sociologique. Pans. 1988.

Essai sur la condition juive contemporaine. Paris. 1989.

Le?ons sur l'histoire. Pans. Editions de Fallois. 1989.

537

Указатель имен

Августин Блаженный

Адлер М.

Александр Македонский

Ален (Шартье)

Альвакс

Аристотель

Арон Р.

Асснер П.

Бенедек Л.

Бергсон А.

Берр А.

Бетховен Л.

Бисмарк Отто фон Шёнхаузен

Больнов О.Ф.

Боссюэ Ж.Б.

Брюнсвик Л.

Бугле С.

Будда

Буланже Ж.

Валери П. Валло К. Вебер А. Вебер М.

Вейль Г. Вермей Э. Визе Л. фон Виндельбанд В. Вундт В.

Гальтон Ф. Гартман Н. Гаусс К.Ф. Гегель Г.В.Ф.

Гельмголыд Г.Л.Ф. Георг С. Гете И.В. Гинденбург П. Гитлер А.

46, 51, 52, 253

529

370

260, 507, 516

396-398

15, 27, 366

75, 349, 527, 529-536 536

170

16, 34, 51, 68, 111, 146, 209, 210, 232, 254, 366 434

19

354

206

15, 31

349

528

116

328

310

380, 448

470

10, 14, 71, 105, 134, 145, 148-196, 198, 199,

208,211,212,246, 272, 293-297, 330,331,

339-342, 346, 353, 356, 357, 373, 381, 387,

390, 391, 393, 413, 424, 440, 448, 452-456, 469,

503, 507, 528-529, 536

213

529

272

9, 208, 209

175

444

274, 434

400

8, 9, 11, 15, 19, 28, 30, 31, 48, 65, 73, 139, 156,

194, 199, 246, 298, 467, 468, 470, 494, 527, 531

9

210, 528

19, 63, 65, 141, 152, 528

300, 301

300, 301, 328

538

Готтл-Оттлилиенфельд фон Грехэм Д. Грейтуйзен Б. Гуссерль Э.

Дантон Ж.Ж. Дарвин Ч. Декарт Р. Дельмас Д.А. Джемс У. Дильтей В.

Дюркгейм Э.

Зигварт X. Зиммель Г.

Иоанн Безземельный Йорк (граф)

Кант И.

Кауфман Ф. Кельзен Г. Кеплер И. Киссинджер Г. Клагес Л. Клеопатра Колери Конт О.

Корде Ш. Кроме Б. Кро Ш. Ксенопол А. Ксенофан Курно А.О.

Кювье Ж.

Лабланш Видаль де Ламарк Ж.Б. Лампрехт К. Ларошфуко Ф. де Ласк Э. Лафонтен А.Г. Леви-Брюль Л.

236

173, 393

68

41, 50, 196, 199, 201, 202, 253, 261, 336, 480

303, 414

227, 228, 231

15, 17, 261

449

34

7-11, 13, 15-76, 86, 89,95,107,108,111,

113,114,117, 122, 144, 146, 148, 164, 176,

185-188, 190-207, 248-250, 274, 325, 339,

345, 460, 480, 481, 514, 527, 528, 536

273, 333, 334, 379, 387-391, 394, 395, 414, 449,

457, 479

9, 40

7, 10, 11, 13, 25,31,68,95,107-148,164-166, 169, 177, 185-188, 190-193, 195-198, 207, 209, 210, 246, 262, 275, 297, 309, 310, 483, 527, 528

309

26, 200, 201, 205, 293

9, 11-13, 15, 17, 23-25, 44, 57, 77, 90, 107, 109,110,133,141, 142, 180,182,188,194, 206, 246, 295-298, 365, 468, 528 448

349, 491

56, 128, 248, 320 536

147, 528 81

230, 231, 247

9, 12, 17, 29, 31, 68, 309, 350, 388, 416, 420, 434, 467, 468, 491 327

209, 467 310

100, 209, 246 63 100, 209, 220-226, 234, 235, 246, 247, 366-368,

461 230

377

227, 228, 231

426, 427

260

94

154, 155

208, 305, 333

539

Леви-Строс К. 536

Лейбниц Г. В. 73, 101

Леонардо да Винчи 274

Лессинг Г.Э. 19, 188

Лессинг Т. 147

Лукач Г. (Д.) 490

Людовик XVI 304

Лютер М. 55, 370

Магомед 370

Майкельсон A.A. 321

Маколей Т. Б. 121

Мальзерб 289

Мальро А. 213 , 349

Мамле 107

Манту 337

Манхейм К. 69, 71, 475, 528

Мариотт Э. 376

Маркс К. 139 , 144, 156, 184, 295, 433, 467, 497, 500

Мару А. И. 536

Матьез А. 302 , 456

Медикю 11, 12

Мейерсон Э. 99

Мейнеке Ф. 10, 434, 532

Мен де Биран М.Ф. 63

Метерлинк М. 9, 61

Микеланджело Буонаротти 29, 155

Милль Дж.Ст. 12, 25, 33, 40, 350, 351, 378, 406, 449

Мирабо О. Г. Р. 302 , 414

Миш Г. 17, 204, 206

Мольтке X. 170

Моррас 504

Муссолини Б. 300 , 301

Надель Дж. 10

Наполеон 1 Бонапарт 97, 115, 302, 353

Ниф 1 1

Ницше Ф. 9, 61, 73, 141, 144, 146, 169, 199, 494, 528, 531

Новалис 33

Ноль Г. 68

Ньютон И. 25, 128

Парето В. 307, 423, 425, 506

Парменид 63

Паскаль Б. 46, 52

Платон 63, 182, 291, 299

Пруст М. 254, 288

Равайак 327

Ранке Л. 187

Риккерт Г. 7, 9-11, 13, 14,25,26,30,71,76-108,113-

Ришелье А.Ж. дю Плесси

117, 134, 144, 148, 150, 151, 154, 156, 159, 160, 164, 171, 176, 177, 185-187, 190-193, 195-198, 207-209, 246, 326; 330. 339, 470, 527; 536 301

540

Робеспьер М.М.И. Росси П. Руссо Ж.Ж.

Симиан Ф.

Сократ Сорокин П. Спартак Спенсер Г. Стендаль

Толстой Л.Н. Тойнби А. Трёльч Э. Тэн И.А. Тюнен

Фоконе П. Фидий Фихте И.Г. Фрейд 3. Фридрих II Фюре Ф.

Хайдеггер М. Хофдинг

Цезарь Ю. Целлер Э.

Чингисхан Шелер М.

Шеллинг Ф.В. Шельтинг А. Шиллер Ф. Шлейермахер Ф. Шмаленбах Г. Шопенгауэр А. Шпенглер О. Шпрангер Э. Штаммлер Р. Штейн Л.фон Шюц А.

Эббинхауз Г. Эйнштейн А.

Янкелевич В. Ясперс К.

120, 303, 414

10

152, 153: 287. 288. 344

315, 334, 376, 377, 402-41 1, 413, 414, 421, 422,

448, 449, 456, 457

182, 253

386, 425, 449

307

31, 68

310

310

344, 426

144, 475, 476, 477, 501, 528, 532

33

29, 393

529, 530 12, 327 18, 182 248, 260 81, 327 538

58, 69, 196, 533 98

81, 83, 122, 132, 234, 330, 463 9

370

181, 190, 307, 333, 347, 434-436, 459, 474,

475, 479, 484, 485

63, 65

184

65, 188

8, 187, 188 211

110, 141, 144, 146

7, 10, 153, 319, 344, 426-428, 468, 533-537

68, 248, 249

166

152

349

9, 200 321

210

165. 169, 173. 207, 248-250: 346