Часть 6.

исключения. Так, в своем исследовании научных революций Т.Кун отмечает наличие постоянных аномалий во всех нормально развивающихся областях естественных наук.

"Какие-то расхождения есть всегда. Даже наиболее неподатливые расхождения в конце концов приводятся обычно в соответствие с нормальной практикой научного исследования. Очень часто ученые предпочитают подождать, особенно если в других разделах данной области исследования есть много проблем, доступных для решения. Мы уже отметили, например, что в течение шестидесяти лет после исходных расчетов Ньютона предсказываемые сдвиги в перигее Луны составляли по величине только половину от наблюдаемых'1*.

Но это не может служить утешением для Ньюэлла и Саймонь Подобная терпимость к аномалиям возможна лишь в том случае если уже существует развивающаяся наука и "принимаемая в качестве парадигмы теория должна казаться лучше, чем конкурирующие с ней другие теории"**, А это предполагает, что теория "работает" в совершенстве, по крайней мере в некоторой четко определенной области. Но теорию познавательных процессов Ньюэлла и Саймона нельзя считать не только общей, но и вполне применимой к специально подобранному случаю. Именно там, где следует как будто ожидать полного соответствия, являющегося основанием для формирования парадигмы, мы находим исключения. Таким образом, хотя работа Ньюэлла и Саймона содержит несколько достойных внимания приближений, она не порождает знание, действенное в той мере, которая ей позволяет претендовать на открытие общих законов даже при наличии аномалий.

В своем рассуждении о ''ньютоновской аномалии", вслед за отрывком, который мы процитировали выше, Т. Кун указывает, что "специалисты по математической физике в Европе продолжали безуспешно бороться с хорошо известным расхождение ем"***. Отсутствие подобного положения также невыгодно отличает работу Ньюэлла и Саймона от принятой научной практики. После того как исключении были установлены, никто из специалистов по моделированию процессов познания - и менее всего Ньюэлл и Саймон - не предпринял, судя по всему, даже попытки к их объяснению. Напротив, они продолжали практику своих грубых обобщений ad hoc, обращаясь к другим областям.

Существует и другой приемлемый способ обращения с исключениями. Если бы, исходя из независимых соображении, было установлено, что процессы мышления должны быть результатом последовательно выполняемых дискретных операций, определяемых некоторыми правилами, то в этом случае исключения

Т, Кун. Структура научных революций!, М., 1975, с. ПО

** Там же, с. 36.

*** Там же, с, 111. 123

можно было бы рассматривать либо как трудности случайного рода, связанные с методикой эксперимента, либо же как сомнительные случаи, которым предстоит дать объяснение на основе соответствующего закона. Только в этом случае специалисты в исследуемой области имели бы право считать каждую программу, моделирующую разумное поведение - независимо от степени приближения,- некоторым достижением, а все неудачи рассматривать как трудные случаи, требующие поиска более остроумных эвристик и программистской изобретательности. Однако тогда возникает проблема иного рода: как, исходя из независимых соображений, оправдать допущение о том, что человеческие "информационные процессы" носят дискретный характер? (В противном случае наличие исключений наряду с ограничениями в применении программ и отсутствием прогресса за последние 10 лет скорее служит опровержением, чем подтверждением упомянутой гипотезы.) Историю "оправдания" можно разделить на два этапа,

В своих ранних работах, не пытаясь оправдать важное - и спорное - допущение о дискретности, Ньюэлл и Саймон представляют его в качестве постулата или рабочей гипотезы, которая служит как бы путеводной нитью в их исследованиях. "Мы постулируем, что человеческое поведение управляется програм^ мой, организованной в виде ряда элементарных процессов переработки информации"*. Этот постулат, который сам по себе представляется достаточно спорным, в свою очередь выводится из такого основного методологического принципа, как принцип простоты. Согласно Ньюэллу и Саймону, этот принцип предписывает принимать в качестве предварительной наиболее простую гипотезу; в данном случае предварительная гипотеза состоит в том, что любой информационный процесс в некоторой степени напоминает процесс, реализуемый программно управляемой цифровой вычислительной машиной. Мы можем предположить, например, что при игре в шахматы, когда шахматист концентрирует внимание на определенной ситуации, сложившейся на шахматной доске, он подсознательно производит вычисления. Вообще говоря, если выданный машиной результат- машинная распечатка - содержит шаги, отсутствующие в отчете, который был дан испытуемым,- принцип простоты оправдывает в качестве руководства в проведении эксперимента простую рабочую гипотезу, гласящую, что соответствующие шаги были осуществлены человеком неосознанно. Дальнейшее исследование, разумеется, должно подтвердить эту гипотезу, в противном случае она в конце концов должна быть отвергнута.

A.N ewelI, H.Simon. Computer Simulation of Human Thinking, p- 9,

124Однако расхождения между отчетами испытуемых и результатами машинных экспериментов, равно как и трудности, возникающие при планировании^, указывают, что дело обстоит гораздо сложнее, чем это получается, если следовать одному принципу простоты. В свете этого естественно было бы пересмотреть рабочую гипотезу - поступить аналогично тому, как поступила наука, покинувшая позиции Ньютоновой механики когда они оказались не в состоянии объяснить определенные явления; но именно здесь исследования в области моделирования процессов познания начинают идти в разрез с общепринятыми научными нормами. Подводя итог работам, проделанным в упомянутой области, Ньюэлл и Саймон заключают:

"Постоянно растущая масса данных свидетельствует о том, что элементарные процессы по переработке информации, происходящие в человеческом мозгу, в высшей степени напоминают некоторые из тех элементарных информационных процессов, которые включаются в системы команд, выполняемых современными вычислительными машинами'1*.

Что же это за "растущая масса данных"? Разве были заполнены пробелы в протоколах или объяснены исключении? Вовсе нет. Видимо, "растущая масса данных"-это сами программы, программы, отсутствие у которых свойства универсальности могло бы, кажется, бросить тень сомнения на весь замысел, если бы не независимое от этих "данных" допущение о "цифровой" природе мозга. Для того чтобы - при наличии исключений - признать эти специфические программы законченными теориями, необходимо, чтобы психологическое допущение было предварительно обосновано независимо от них; между тем сегодня это допущение трактуется как гипотеза, которая подтверждается единственно успешной работой этих программ. Гипотезы, основанные на методологических принципах, которые в дальнейшем подтверждаются фактами, имеют право на существование. Однако в таких случаях недопустимо и совершенно непринято, чтобы гипотеза сама порождала те свидетельства, которые служат ее подтверждению.

Независимых эмпирических данных, свидетельствующих в пользу психологического допущения, не существует. А экспериментальный материал, который приводится в качестве подтверждения того факта, что разум работает подобно цифровой машине, свидетельствует о том, что это допущение, если только его не постулировать заранее, скорее всего, противоречит фактам.

Такого рода методологическая путаница свойственна в основном исследователям, работающим в области моделирования процессов познания. Однако и специалисты по "искусственному

* H.S i m о п, A,N ewell. Information Processing in Computer and Man.-American Scientist, vol. 52, 1964, September, p. 232.

125интеллекту" глубоко убеждены в плодотворности эвристического программирования; они также склонны думать, что все трудности носят случайный характер, а неудачи нисколько не свидетельствуют против применяемого экспериментального подхода. Основываясь на сравнительно небольшом круге задач, в которых их разработки привели к успеху, представители обоих направлений ничуть не сомневаются в том, что все еще не выясненные ими вопросы лежат в плоскости их исследований. Можно сказать, что все они держат себя так, как будто взятое ими в кредит психологическое допущение уже оплачено (хотя некоторые из них, а именно специалисты по моделированию процессов познания, пытаются представить этот "заем" как нечто второстепенное) . Специалистам, работающим в этих областях, психологическое допущение представляется не гипотезой, которая может быть либо подтверждена, либо опровергнута опытом, а своего рода философской аксиомой, справедливость которой гарантирована а priori.

II. Априорные аргументы в пользу психологического

допущении

Априорный характер этой аксиомы ясно проявляется в том способе, каким Дж. Миллер, Е. Галантер и К.Прибрам вводят свою машинную модель. Процитированному нами выше (см.с.114) тексту, в котором утверждается, что успех Г.Саймона в значительной степени подтверждает точку зрения данных авторов, предшествуют слова, в которых они следующим образом определяют свои цели:

"Всякое полное описание поведения должно быть пригодным для того, чтобы служить перечнем инструкций, то есть оно должно обладать характерными чертами плана, который может руководить описываемым действием"*.

Дж. Миллер, Е. Галантер и К, Прибрам исходят из того, что само наше понятие объяснения или полного описания с неизбежностью предполагает, что поведение должно описываться в терминах перечня инструкций, то есть последовательности определенных реакций на определенные ситуации. Поэтому не удивительно, что такие психологи, как А.Ньюэлл, У,Ниссер и Дж. Миллер, считают работу по моделированию процессов познания многообещающей. С их точки зрения, если психология как наука вообще возможна, то она должна быть выразима в форме программ для вычислительных машин. Этот вывод следует не из эмпирических

* Дж, Миллер, Е. Галантер и К.Прибрам, Цит. соч., с. 30 (курсив мой. - Х/Д.) .

126ценных, а вытекает из самого определения объяснения. Естестренно поэтому, что отклонения от протоколов экспериментов и всякого рода неудачи можно игнорировать. Сколь ни шатки экспериментальные результаты в области моделирования процес-" сов познания, они должны быть первым шагом в направлении более адекватной теории.

Это определение объяснении требует дальнейшего анализа. Имеет ли оно смысл? Даже если ответ на этот вопрос положителен, можем ли мы предрешать результаты психологии, заранее предписывая ее теориям форму программ для вычислительных машин на том основании, что в противном случае психология вообще невозможна? А может быть, психология, понимаемая как моделирование процессов познания,- это тупик?

Начнем с утверждения о том, что всякое полное описание должно иметь форму перечня инструкций. Оно неясно. Рассмотрим поведение человека, которому предлагается выбрать из множества разноцветных геометрических фигур красный квадрат. Полное описание такого поведения, согласно Дж. Миллеру и его соавторам, должно представлять собой систему инструкций, то есть план, следуя которому испытуемый решает данную задачу. Какими же должны быть эти инструкции? Это могут быть самые общие правила такого рода: выслушай команду, посмотри на предметы, обрати внимание на их форму и выбери нужный предмет. Но какие более детальные инструкции следует дать, чтобы отличить квадрат от круга? Можно сказать: ''Подсчитай число сторон. Если их четыре, то это квадрат", А какие требуются инструкции для узнавания стороны? "Выбери наугад несколько точек и проверь, находятся ли они на кратчайшей линии, соединяющей концевые точки", и т.д. А как найти эти точки? Ведь в конце концов я воспринимаю геометрические фигуры, а не точки. Быть может, здесь наступает конец инструкциям и следует просто сказать: "Вы подсознательно воспринимаете точки, подсознательно обращаете на них внимание"? Но так ли это? И почему инструкции заканчиваются в этом пункте, а не раньше или позже? Если же инструкции такого рода вам все же кажутся приемлемыми, то какими инструкциями вы воспользуетесь, чтобы отличить красное от синего? На сей раз тем более неясно, почему и как полное описание должно в психологии даваться в виде ряда инструкций.

И все же такие утверждения имеют давнюю традицию. Кант в явной форме анализировал весь опыт и даже восприятие, перцепцию в терминах системы правил, а представление о том, что наши знания основаны на системе четких инструкций, восходит к еще более давним временам. Как мы видели, взгляд, согласно которому для понимания происходящего требуется полное описание, состоящее из последовательности правил, восходит к

127истокам философской мысли, то есть к тому времени, когда впервые были сформулированы наши представления о понимании и разуме. Платон, проанализировавший в "Эвтифроне" этот взгляд, спрашивает в "Меноне": необходимо ли добродетельному человеку руководствоваться точным знанием, доступным лишь философам? Иными словами, является ли "точное знание" необходимым условием для философского понимания действительности или же оно обязательно для добродетельного поведения любого человека? Вообще говоря, Платон расценивал навыки просто как средство для достижения прагматических целей. Поэтому он не сомневался в том, что точное знание не обязательно влечет за собой понимание (или реализацию) основанного на навыках поведения. Когда же речь идет о геометрических построениях или добродетельных поступках людей, то, по мысли Платона, даже не отдавая себе отчета о тех или иных правилах, люди тем не менее действуют на основе четкой рациональной структуры, выявление которой доступно философам. Далее Пла-тон ставит вопрос, не следует ли скрыто человек, действующий как математик или носитель морального начала, подобного род программе, когда он поступает разумно.

В этом состоит решающий момент в истории развития концепций "понимания" и ''объяснения". Позиция самого Платона в; этом вопросе не оставляет никаких сомнений в том, что всякое разумное действие, то есть действие, не являющееся произвольным, имеет для него рациональную структуру, которая может быть выражена в терминах некоторой теории, и всякое лицо, предпринимающее подобное действие, непременно следует определенному набору правил, то есть некоторому знанию. Согласно Платону, это знание уже заложено в сознании человека, предопределено еще до его рождения и может быть выявлено с помощью вопросно-ответного метода*. Таким образом, теория человеческой деятельности, которая, по Платону, позволяет понять, что совершается на каждом этапе поведения человека, является для него также и объяснением того, как такое поведение строится,1 Приняв такое представление о понимании и такое отождествление понимания и объяснения, мы с неизбежностью становимся на точку зрения сторонников моделирования процессов познания, которые нисколько не сомневаются в том, что полное описание поведения представляет собой четкий набор инструкций для цифровой машины, а также в том, что эти правила в действительности могут быть использованы для составления программ машинного воспроизведения соответствующего поведения.

Мы уже рассмотрели предположение, согласно которому мыш-ление есть вычисление**. Мы видели, что его притягательность

*См.: Платон. Менон 82а - 8бв. Соч., т. 1, с 385-392, ** См/'Введение", разд, I.

128росходит еще к идее Платона о том, что наша жизнь в моральном отношении была бы гораздо более сносной, а наши знания более определенными, если бы они соответствовали истине. Правдоподобность этого предположения покоится, однако, просто на смешении механистических допущений, лежащих в основе успехов современных естественных наук, со своим коррелятом - формалистическим допущением о том, какой должна быть наука О человеческом поведении, если таковая возможна.

На определенном уровне это априорное допущение имеет смысл. Человек - это реальный объект. Успехи в области, естественных наук убедили нас в том, что полное описание поведения всякого реального объекта может быть выражено с помощью точных законов. Такое описание в свою очередь может, послужить созданию программ для вычислительных машин, которые, по крайней мере в принципе, в состоянии моделировать соответствующее поведение. Так родилась идея нейрофизиологического описания поведения человека в терминах "входов" (потоков энергии, физико-химических процессов мозга) и "выходов" (движений физических тел),- описания, которое в принципе допускает моделирование на цифровой вычислительной машине.

Такой уровень описания имеет смысл, по крайней мере в первом приближении. Соответствующая идея со времен Р.Декарта составляет часть общей физической картины вселенной. Безусловно, мозг - это орган, преобразующий энергию. Он улавливает входные сигналы, например изменение интенсивности освещения и связанные с ним изменения текстурных градиентов. Но, к великому сожалению психологов, физическое описание ни в коей мере не дает психологического объяснения, поскольку в нем отсутствуют какие бы то ни было психологические понятия. На этом уровне нельзя достаточно квалифицированно судить о таких сугубо человеческих факторах, как разум, мотивация, восприятие, память и даже цветовые и звуковые ощущения, в том плане, как это хотелось бы психологам. Энергия принимается и преобразуется - вот и весь сказ.

Разумеется, есть и другой уровень - назовем его феноменологическим, - на котором имеет смысл говорить о таких человеческих факторах, как целенаправленное действие, восприятие объектов и т. д. На этом уровне то, что мы видим,-это столы, стулья, другие люди; то, что мы слышим,-это звуки, иногда слова, предложения; то, что мы делаем,- это осмысленные действия в определенных осмысленных ситуациях- Но этот уровень устраивает психолога не более, чем физиологицеский, поскольку здесь нет ничего, что говорило бы о следовании инструкциям или правилам; психологическое объяснение - в том виде, который требуется для моделирования процессов познания, - здесь отсутствует. При столкновении с таким концептуальным кризисом

129психологи всегда стараются найти некоторый третий уровень-уровень, который был бы психологическим и в то же время давал бы объяснение поведению.

Для того чтобы психология могла претендовать на статус науки о человеческом поведении, она должна иметь предметом изучения человека, но человека не просто как физический объект, приходящий в движение, когда на него подается энергия (это задача физики и нейрофизиологии). Альтернатива состоит в том, чтобы попытаться изучить поведение человека как "входо-выход-ной" процесс- как совокупность определенного рода объектов-реакций в ответ на воздействие объектов некоего другого рода. Какого рода должны быть объекты на выходе и на входе, никогда не было ясно, но при всех обстоятельствах считалось, что для получения объяснения требуется представить себе человека в виде устройства, реагирующего на дискретные элементы по определенным законам. Последние могут быть похожи на закономерности причинно-следственного характера, описывая стереотипные схемы организма, взаимодействие которых с сигналами, поступающими из окружающей среды, обеспечивает сложные виды поведения. Устройство в данном случае - это "рефлекторный механизм", а законы являются законами формирования ассоциаций. Так мы приходим к эмпирической психологии Д.Юма и ее современному варианту - психологической теории, основанной на отношении "стимул - реакция" (S-R-психология) . Но предмет психологии может пониматься и иначе - как устройство по переработке информации, а законы могут трактоваться в рамках кантовской "модели" - как рассудок, составляющий правила разума, руководствуясь которыми последний отвечает на входные воздействия. В психологии эту школу называли "идеалистической", "интеллектуалистской" или "менталистской", теперь же к ней применяют термин "когнитивная психология".

До появления ЭВМ развитие эмпирической школы имело определенный предел, потому что с позиций "интеллектуализма" просто невозможно было расценивать человека как вычислимый объект. Но взгляд на субъект как на "трансцедентальное ego", применяющее правила, позволял относить научную теорию поведения к некоему "маленькому человечку" (гомункулу), пребывавшему в разуме и руководившему его действиями. Появление вычислительных машин, однако, вызвало непреодолимое желание трактовать действия в соответствии с правилами без привлечения "трансцедентального ego" или гомункула. Более того, представилась возможность программировать на вычислительных машинах модели, служащие для анализа даже таких форм поведения, как коммуникация на естественном языке, форм, которые, как представляется, слишком сложны для оценки их в терминах психологии "стимула и реакции". Словом, теперь есть устройство,

130которое может служить моделью для "мен тал истек их" воззрении, и разочарованные бихевиоризмом психологи независимо от убедительности соответствующих аргументов или экспериментальных данных будут хвататься за эту столь "надежную" соломинку.

Вычислительная машина - это физический объект. Однако для описания работы машины нет необходимости вдаваться в рассуждения о колебаниях электронов, происходящих в ее транзисторах; описание производится на уровне организации ее двух-позиционных элементов - триггеров. И если психологам удастся интерпретировать организацию триггеров - а их срабатывание подчинено четким правилам - в терминах более высокого уровня, то их область исследований найдет наконец способ объяснения человеческого поведения.

Приманка, заключенная в описанном подходе, столь соблазнительна, что основной вопрос; допустимо ли на этом "третьем" уровне - промежуточном между физическим и феноменологическим уровнями-логичное, связное, понятное рассмотрение - даже не ставится. Но сигналы для тревоги налицо. Язык таких авторов, как Дж.Миллер и его соавторы, Ниссер или Дж.Фодор, непоследователен в буквальном смысле этого слова. Почти на каждой странице мы встречаем такого рода высказывания:

"Когда организм выполняет план, он делает это шаг за шагом, завершая одну его часть и затем переходя к следующей"*.

Здесь все три уровня представлены в неустойчивой и грамматически неправильной смеси. "Когда организм (биологический уровень.- Х-Д.) выполняет (машинная аналогия, заимствованная из человеческой деятельности, -Х.Д.) план, он (человеческий фактор. -Х.Д.}"63 и т. д. Можно "прокрутить" и наоборот: вместо персонифицированного организма ввести механизированный. Дж. Фодор говорит о "ментальной - мыслительной - переработке"**, или "ментальных операциях"***, так, как будто всем уже ясно, что это значит.

*Дж.Миллер, У.Галэнтер, К. П р и б р а м. Цит. соч„ с. 32. Ср.

следующие слова М.Минского в статье "Искусственный разум": "Эаанс начал свою работу над задачей... с того, что сформулировал некую гипотезу о последовательности тех этапов или процессов, которые могли бы протекать в мозгу человека, когда он действует в такой же ситуации" (М. Минский. Искусственный разум.- В кн.: Информация, с. 205). К тому же М. Минский и С.Пейперт адресуют свою книгу "Персептроны" "психологам и биологам, которым хотелось бы знать, как мозг «вычисляет» мысли" (М. Минский, СПейперт. Персептроны, с. 7). В своей диссертации "Семантическая память" Р.Квиллиан говорит: "Понять значение - это не что иное, как найти, либо создать в мозгу того, кто понимает, некоторую конфигурацию символов" {R. Q u i I I i а п. Semantic Memory. Bolt, Beranek and Newman, Inc., paper AFCRL-66-189, October 1966, p. 70).

** J. F о d о г. Psychological Explanation, p. 30.

*** Ibid, p. 22.

131Если это смешение понятий у Дж. Миллера и его соавторов носит завуалированный характер, то у У.Ниссера и Дж.Фодора оно выступает совершенно отчетливо. Дело в том, что эти последние - в отличие от других специалистов, работающих в данной области,- стремятся выделить философскую основу своих исследований. Для уяснения того, в чем состоит упомянутое смешение, лучше всего четко представить себе нейрофизиологический и феноменологический уровни описания, а затем попытаться поместить между ними психологический уровень.

Определяя место уровня информационных процессов, У. Нис-сео говорит:

"Безусловно, существует реальный мир, мир деревьев, людей, автомобилей и даже книг.» Но у нас нет не по средстве и но го доступа ни к этому миру, ни к какому-либо из его свойств"*.

Это, безусловно, верно, если речь идет о физических объектах**. Как определил Ниссер, "сенсорный вход - это не страница текста, а определенная конфигурация световых лучей"***. Все это так, но дальше Ниссер начинает смешивать физический и феноменологический уровни: "Лучи, сфокусированные должным образом линзой... попадают на чувствительную сетчатку, вызывав нервный процесс, который в конце концов приводит к способности видеть, читать и запоминать"****. Дело, однако, обстоит не так просто. Выражение "приводит к" двусмысленно, Световые волны, падая на ретину, приводят в конце концов к возникновению физико-химических процессов в мозгу, однако из этого вовсе не следует, что лучи света или нейронные процессы приводят к возникновению способности видеть****. Способность видеть - это не химический процесс и, следовательно, не может быть конечным результатом рода таких процессов. Если же выражение "приводит к" понимать как "необходимо и достаточно для, то

либо способность видеть и есть вся цепь явлений, приводящая к зрительному восприятию, либо это нечто совершенно отличное от самой цепи у любого из ее звеньев, И в обоих случаях не ясно, на каком основании Ниссер утверждает, что у нас нет непосредственного доступа к воспринимаемому миру.

Как только произведено это неправомерное объединение двух уровней - нейронного и феноменолргического - в единую струк-

* U. Ne i sser. Op. сit, p. 3

**Разумеется, с феноменологической точки зрения мы имеем непосредственный доступ именнр к объектам, 9 не |< световые волнам. *** ***U.Neisser. Op.cit., p.g.

**** bid. p. 3

*****По крайней мере если не считать себя сторонником теории тождества ощущений и мозговых процессов, а к таковым У.Ниссер, по-видимому, себя не пречисляет, ибо подобная позиция непременно потребовала бы некоторой дополнительной аргументации, отсутствующей у Ниссера.

132туру, располагающуюся между личностью и миром, возникает необходимость создания нового словаря. Эта "ничейная" область описывается в терминах "сенсорных входов" и их "преобразований

В данном употреблении термин познание относится ко всем процессам, посредством которых сенсорные входные данные преобразуются, сжимаются, обрабатываются, запоминаются, извлекаются из памяти и, наконец, используются... Такие термины, как ощущение, восприятие, воображение, впечатление, вспоминание, решение задач и мышление, наряду с многими другими относятся к гипотетическим стадиям или аспектам процесса познания"*.

Коль скоро вместо мира, в котором мы находимся, вводится понятие "сенсорного входа", "сенсорных входных данных", приходится допустить, что наше восприятие есть результат "развертывания" или "преобразования" этих "входных раздражителей"**. Но что означает такое преобразование, зависит от в высшей степени двусмысленного понятия "входного раздражителя". Если на вход действует энергия, то она с необходимостью преобразуется в какой-то иной вид энергии - вне всякого сомнения, процессы в мозгу материальны от начала и до конца. Вещественно-энергетические процессы могут преобразовываться, сжиматься, обрабатываться, накапливаться, извлекаться и использоваться, но при этом они всегда будут оставаться вещественно-энергетическими. Если, однако, раздражитель - это своего рода примитивное восприятие, элементарная перцепция, как, по-видимому, и считает У. Ниссер ("второй раздражитель оказывает некоторое влияние на восприятие непродолжительно действовавшего первого"***) , то нам следует выяснить, с какого рода "перцептом" мы в этом случае имеем дело. Философы больше не верят в "чувственные данные", и, если Ниссер вводит понятие "элементарного перцепта", он должен привести для этого немало аргументов и подкрепляющих фактов, В феноменологическом плане мы непосредственно воспринимаем физические объекты, воспринимаем, не отдавая себе отчета ни о чувственных данных, ни о световых лучах. Если Ниссер хочет перенести понятие входного воздействия из физической в перцептивную область, то ему следует объяснить, какого рода восприятие он имеет в виду и какими данными он располагает для доказательства того, что существует результат перцепции, который не является ни конфи-

* U.N e i s s e г. Cp,cit, p. 4 (курсив мой.-Х.Д,).

** Ibid., p, 5: "Наши знания о мире, - говорит здесь же Ниссер, должны быть каким-то образом извлечены из входных раздражителей".

*** ibid., р. 22.

133гурацией световых лучей, ни визуальным образом материального

объекта*.

Выход из положения, оказывается, заключается в использовании понятия "информации". "Информация" -говорит Ниссер,

* Возрождение юмовской концепции "данных органов чувств" неизбежно приводит исследователя к введению кантовских правил, служащих объяснению синтеза этих данных при переходе к восприятию объектов. Было бы более естественно и потому более целесообразно с точки зрения определения направления дальнейших исследований выяснить, что же именно делают такие психологи, как У.Ниссер, независимо от ошибочности вводимых ими понятий. Такого рода работа предполагает попытку определения тех скрытых ориентиров в перцептивном поле, которые оказываются существенными в различных областях восприятия, например тех, которые играют важную роль в восприятии глубины. Вопрос о том, какие именно неявные ориентиры необходимы, можно решить посредством систематического исключения различных факторов, таких, как бинокулярное зрение, смещение, текстурный градиент, и т. д. Можно даже определить порядок зависимости и количество этих скрытых ориентиров, которые являются существенными в данный момент. В результате, как надеются сторонники этого направления, будут выявлены последовательные шаги, соответствующая компоновка которых позволит разработать структурную схему программы для ЭВМ. Если это удастся, то появится возможность формализовать законы, по которым на каждом этапе вход преобразуется в выход.

Для работы такого рода нет необходимости прибегать к "подсознательным правилам", конституирующим воспринимаемое целое из некоторых составляющих элементов. В этом случае мы уже никогда не скажем, что "у нас нет непосредственного доступа ни к этому миру, ни к какому-либо из его свойств". Психологически реальными в подобной теории будут не элементы и правила, а как раз те самые, используемые в нашем обычном восприятии объектов, скрытые ориентиры, которые и важны для теории.

Хотя в большинстве случаев мы не отдаем себе отчета в их существовании, эти скрытые ориентиры отнюдь не неосознаваемы. Фокусируя на них внимание, мы в состоянии осознать их - в отличие от событий на нейронном уровне или даже от тех "моментальных снимков" объектов, которые, по утверждению Ниссера, мы действительно воспринимаем. Иногда эти ориентиры до такой степени неуловимы, что мы не можем обнаружить их при простом рассматривании. Так, например, невозможно уловить незначительные смещения каждой точки на картинке Джулеза, благодаря которым возникает иллюзия глубины. Но если бы нам сказали, на что следует обратить внимание, то с помощью подходящего измерительного устройства мы смогли бы, скорее всего, обнаружить эти смещения. Таким образом, можно сказать, что эти неявные ориентиры реально существуют с психологической точки зрения, то есть в том смысле, что мы можем их осознать.

"Структурная схема" тоже реальна с психологической точки зрения, но лишь в тех узких рамках, когда она выражает порядок зависимости неявных ориентиров. Нет никакого сомнения в том, что существует какое-то весьма приблизительное соответствие между структурной схемой, о которой идет речь, и протекающими в мозгу физическими процессами, но даже в этих случаях нет оснований говорить о такой подсознательной переработке, как если бы мозг представлял собой цифровую вычислительную машину, работающую по некоторой программе.

Любопытно, что, когда психологи действительно проводят подобного рода исследования, они обнаруживают, что отдельных ориентиров, которые

134- вот что преобразуется, и наша цель- понять структурную

картину этого преобразования"*. Но поскольку понятие входного раздражителя осталось неоднозначным, мы так и не знаем, что это за информация и как предполагается соотнести ее с "входным раздражителем", который может быть либо энергией, либо непосредственно восприятием,

И наконец, смешение этих двух взаимозависимых и неоднозначных понятий - "входной раздражитель" и "информация"- проявляется особенно отчетливо в "основной мысли" книгиУ. Ниссера:

"Основная мысль состоит в тоги, что способность видеть, слышать и запоминать- все это конструктивные акты, в которых в зависимости от обстоятельств в большей или меньшей степени используется информация (Src. - Х.Д.), содержащаяся в раздражителе. Мы полагаем, что эти конструктивные процессы проходят в два этапа. Первый носит предварительный характер; на кем происходит охват явления в целом; имеет место грубая обработка информации, процесс "запараллелен". На втором этапе переработка информации осуществляется последовательно; происходит обдуманный, тщательный, требующий внимания процесс конструирования"**.

Неоднозначность представления о "входной информации" и связанную с этим логическую гетерогенность той системы понятий, которая лежит в основе этого подхода и его следствий, легче всего продемонстрировать на конкретном примере. Посмотрим, как У.Ниссер анализирует восприятие страницы текста.

"Мы воспринимаем движущиеся объекты как цельные вещи. Эту способность можно объяснить только тем, что восприятие является результатом интегративного процесса, развертывающегося во времени. Тот же процесс, безусловно, лежит в основе построения визуальных объектов на основе последовательности моментальных снимков , производимых движущимся глазом"***.

Здесь следует задать вопрос: Что это за "моментальные снимки"? Конфигурации распределения энергии? Или мгновенные картины страницы? Если это конфигурации распределения энер-

были бы достаточны и необходимы, не существует, однако различные их комбинации оказываются достаточными при некоторых конкретных ограничениях. Порядок зависимости неявных ориентиров также меняется от ситуации к ситуации. Поэтому получающиеся при этом результаты могут быть истолкованы как структурная схема лишь в очень редких случаях и только в очень ограниченном смысле. Для того чтобы полностью формализовать свою теорию в терминах машинных моделей, экспериментаторам пришлось бы либо определить вход с помощью абстрактных, не зависящих от ситуации переменных, либо отыскать метаправила, по которым распознаются конкретные ситуации и устанавливается соответствие между этими ситуациями и конкретным порядком зависимости. До сих пор не удалось обнаружить ни таких абстрактных переменных, ни таких правил, (См. мою статью Phenomenology and Mechanisms, In: NOUS, vol- V, No, I, February, 1971.

* U. Neisser. Op. cit., p. 8.

** Ibid., p. 10,

*** Ibid., p. 140.

135гии, то не имеет смысла говорить, что они воспринимаются; их интеграция производится не воспринимающим субъектом, а мозгом как физическим объектом. В то же время на феноменологическом уровне вообще нет надобности интегрировать отдельные "моментальные снимки"страницы. Последняя воспринимается постоянно, а представление о том, что она зрительно дается в форме последовательности "моментальных снимков" или "входных раздражителей",- это уже результат абстракции от этой непрерывно наличествующей страницы. Разумеется, зрительная фиксация страницы связана с некоторой "переработкой", но с переработкой не результатов первичного восприятия объектов, или "моментальных снимков" - что может только привести к вопросу о принципах их собственной "конструкции", - а с переработкой некоторых меняющихся форм распределения энергии, воздействующей на глаз.

Смешение понятий, явившееся результатом попытки введения промежуточного уровня рассмотрения между физиологическим и феноменологическим, еще более отчетливо выражено в работе Дж. Фодора, которая не оставляет сомнений относительно позиции ее автора по данному вопросу. Обсуждая восприятие зрительных и слуховых образов, Фодор отмечает: "Представление о лице, мелодии или форме, которым вы располагаете... включает описание формальной структуры, относящейся к соответствующей области, и акт распознавания построен на использовании такого рода информации для интеграции текущих сенсорных входов"*.

И опять возникает вопрос, что значит "сенсорный вход". Если "сенсорный вход" - это сразу или лицо, или мелодия, или форма, то все уже сделано. Если же, напротив, "сенсорный вход" - это физическая энергия, воздействующая на органы чувств, то невозможно понять, что имеет в виду Фодор, говоря об "использовании" "представления" или "информации" для интеграции таких "входов", поскольку интеграция в применении к физической энергии является, несомненно, процессом дальнейшего энергетического преобразования.

Разумеется, если считать этот спорный вопрос решенным и согласиться с тем, что мозг - это цифровая машина, то идея, согласно которой понятие, или "концепт",- это формальная структура для организации данных, приобретет некоторый смысл. В этом случае "сенсорный вход" не будет трактоваться ни как результат восприятия, ни как форма распределения энергии - это будет последовательность квантов информации, а понятие, "концепт", будет представлять собой систему инструкций для соотнесения этих квантов с ранее накопленными данными и опознавания результата. Но это равноценно гипотезе о том, что человеческое поведение может быть понято на основе аналогии с цифровой

* J. F о d о г. Psychological Explanation, p, 26.

136машиной. Для подтверждения этой гипотезы потребуется создание теории, объясняющей, чем являются эти "кванты", и опирающейся на экспериментальный материал-

Но Дж. Фодор, равно как и Дж. Миллер и его соавтора, считает, что представление о "сенсорном входе" и "концепте" как о правиле организации этого "входа" не требует никаких оправданий. Оно содержится в самом понятии психологического объяснения.

"Психологическая теория - в той мере, в какой это касается поведения, - может рассматриваться как функция, отображающая конечное множество входных воздействий на организм в бесконечное множество возможных выходных реакций"*.

В качестве концептуального представления отношений, имеющих место между восприятием и поведением, - представления, которое нам предлагают принять вне зависимости от экспериментальных сведений о работе мозга, - такое описание просто непостижимо.

Как и в случае с У.Ниссером, непоследовательность этого анализа лучше всего видна на конкретном примере. Дж.Фодор пытается выяснить, каким образом "мы можем воспринимать как сходное" - речь идет о мелодии - "то, что с физической точки зрения представляет собой совершенно различные последовательности тонов" (музыкальных звуков)**. Анализ такого рода не может не вызвать многочисленных вопросов; понимаются ли последовательности тонов в физическом или феноменологическом смысле? Что это - структуры, состоящие из звуковых волн или же из "перцептов"? Замечание о физическом различии тонов предполагает, видимо, первое. И в самом деле, на уровне вещественно-энергетических процессов несомненно, что входная энергия различных частот коррелирует с перцептивными состояниями. Происходящие при этом преобразования энергии, видимо, будут когда-то открыты нейрофизиологами. Но такие физические последовательности тонов нельзя "услышать" - мы не можем слышать частот; мы слышим только звуки и потому a fortiori частоты не могут быть "слышимы, воспринимаемы как сходное". Если же мы в то же время будем трактовать входной сигнал как последовательность тонов в феноменологическом смысле, где уже можно предположить, что мы "слышим нечто как сходное", то мы окажемся на уровне восприятия и, к несчастью для Фодора, вопрос о том, каким образом эти последовательности тонов наш слух воспринимает как одинаковые, снимается. Ибо для того чтобы корректно сформулировать эту проблему, надо в первую очередь исходить из уже известного нам факта, что в феноменоло-

* Ibid., p. 29, ** Ibid., р. 26.

137гическом смысле последовательности тонов воспринимаются одинаково. На феноменологическом уровне мы слышим их одинаково, потому что они звучат одинаково.

Подходя к этому вопросу с другой стороны, Дж. Фодор задает вопрос: "Какую конкретно ноту (то есть в каком ключе, при каких абсолютных значениях длительности, насыщенности, ударности, высоты тона и силы звучания) мы ожидаем услышать после того, как прослушали первые несколько нот песни Лилибурлеро64*. Но мы "ожидаем" новее не каких-то "абсолютных значений". Мы ожидаем услышать мелодию. Абсолютные значения составляют проблему для нейрофизиолога, вооруженного осциллографом, или для того, кто хочет слышать отдельные ноты, но не для человека, воспринимающего мелодию. Если бы мы в действительности воспринимали эти "абсолютные значения", то для объяснения того, как мы узнаем в различных последовательностях тонов одну и ту же мелодию, нам действительно пришлось бы стать на позицию "последовательного концептуализма", которую защищает Фодор.

"Весьма трудно объяснить способность к распознаванию типа объектов, несмотря на большое различие в их признаках, если не принять тот факт, что при распознавании используются чрезвычайно абстрактные понятия. Но и в этом случае трудно объяснить ... способ применения этих понятий, если не допустить возможности участия психологических механизмов исключительной сложности"**.

Здесь налицо путаница в использовании слов "тип" и "признак". Что это за признаки? Воспринимаемая в феноменологическом смысле последовательность звуков (мелодия) не может быть абстракцией (типом), по отношению к которой входные потоки физической энергии являются конкретизацией (признаками) . Восприятие и физическая энергия в равной степени являются конкретными явлениями, но они совершенно разного рода. Никакие ухищрения не приведут к устранению разрыва между колебаниями энергии на входе и длительным восприятием звучания. Одно не является конкретизацией другого. Но в равной степени нельзя считать, что признаки - это феноменологические последовательности изолированных абсолютных тонов (в том смысле, как это понимают сторонники теории "чувственных данных")- Слушая мелодию, мы не воспринимаем абсолютных тонов, поэтому в данной интерпретации не должно быть места ни для каких признаков.

Но даже если предположить, что Дж. Фодор имеет в виду физическую модель, которую можно вложить в вычислительную машину, то данный вид распознавания образов можно осу-

* Ibid, p. 2a ** Ibid.

138ществить, скажем, с помощью нейронной сети или аналогового устройства, если, разумеется, это возможно в принципе. Нет никаких оснований полагать, что такую модель можно реализовать с помощью эвристической программы {системы абстрактных понятий), не говоря уже о том, нужна ли вообще такая программа в концептуальном плане.

И все же Фодор никогда не ставит под вопрос допущение, согласно которому существует некоторый уровень переработки информации, при котором процесс преобразования энергии может рассматриваться в терминах последовательности определенных операций. Единственно, что его интересует, это: "Как можно установить, что машина руководствуется той же программой, что и мы, то есть выполняет те же операции?" Так, например, поставив вопрос, как определить, удачна ли оказалась некоторая машинная модель, Фодор говорит: "Нам следует лишь принять соглашение, что формы поведения выделяются не только в соответствии с внешне наблюдаемыми реакциями организма, но также и на основе учета той последовательности мыслительных (ментальных) операций, которая лежит в основе этих внешних реакций"*.

Или еще яснее:

"Сильная эквивалентность требует, чтобы операции, на которых основано поведение машины, были того же типа, что и операции, лежащие в основе поведения организма"**

Здесь следует принять во внимание, что аргументация Дж. Фодора зависит от двоякого рода допущений- Во-первых, подобно Дж. Миллеру и его соавторам, а также У.Ниссеру, Дж»Фодор использует неоднозначное понятие "входа", "входного раздражителя", "входного стимула". Оно позволяет ему ввести такой уровень рассмотрения, на котором представляется возможным строить анализ перцепции так, как если бы человек был машиной, на вход которой подаются данные, называемые "информацией, содержащейся в раздражителе". Это равносильно другому допущению - о том, что, помимо энергетических преобразований, "в процессе восприятия происходит переработка данных"***.

Далее Дж, Фодор делает два допущения иного рода - допущения, которые он, по-видимому, не вполне осознает; 1) что "данные" обрабатываются подобно тому, как это делается на цифровой машине, то есть с помощью дискретно выполняемых операций, и 2) что работа этой цифровой машины носит последовательный характер и направляется чем-то вроде эвристической

*bid., p. 140 .

**Ibid., p. 141.

*** Ibid., p. 83.

139программы, в силу чего можно говорить о некоторой последовательности такого рода операций- Защищая идею "последовательного концептуализма", согласно которой процесс восприятия требует сложных мыслительных операций, Фодор таким образом догматически вводит представление о "процессе переработки информации", оставляя без внимания вопрос об иных формах вычислительных устройств и даже иных формах цифровой обработки данных. Вот какими словами завершает Дж.Фодор свой анализ явления распознавания мелодии:

Отличительным признаком этого явлении оказывается выделение "инвариантов", то есть факторов, приводящих восприятие к радикальному и постоянному отбрасыванию информации, непосредственно содержащейся в физическом входном воздействии. Такие факторы со времен Г. Гельм-гольца считаются лучшим аргументом в пользу существования неосознаваемых мыслительных операций. Если мы хотим объяснить несоответствие между входным воздействием и результатом восприятия, то другой альтернативы не существует"*.

Свое рассмотрение логики машинного моделирования Дж.Фодор строит на основе непоколебимого доверия к этим шатким допущениям. Легкость, с которой эти лжеаргументы сходят за концептуальный анализ, показывает, сколь сильны тиски платоновской традиции и сколь необходима вера в "уровень информационных процессов", который должен существовать, если психология возможна как наука65.

Безусловно, использование вычислительных машин в качестве модели правомерно при условии, что мы отдаем себе отчет в том, что имеем дело только с гипотезой. Но в работах Дж-Миллера и его соавторов, У.Ниссера и Дж.Фодора, как мы видели, эта гипотеза преподносится как априорная истина, то есть как результат глубокого концептуального анализа процесса поведения человека.

Правда, время от времени нам удается мельком увидеть эмпирическую основу данного допущения. Аргументы Дж.Фо-дора в пользу правомерности использования машинно-математических моделей в психологии полностью покоятся на гипотетическом представлении о том, что "мы располагаем машиной, удовлетворяющей любым экспериментальным тестам, которые можно придумать для проверки соответствия всех форм поведения машины, с одной стороны, и организма - с другой"**. Однако эмпирический характер этого утверждения, выраженный в столь завуалированной форме, опровергается уже тем, что оно построено в терминах "последовательности мыслительных операций", как будто заранее известно, что машина, о которой идет речь, возможна.

*Ibid, p. 85

** Ibid,, p. 146.

140Только в том случае, если машина, о которой говорит Дж.Фодор, существует и действительно работает по принципу последовательного выполнения операций, для постановки и интерпретации экспериментов в психологии правомерно использовать понятия, относящиеся к цифровому вычислительному устрой-ству, управляемому эвристической программой. Но чтобы решить вопрос о возможности такой разумной машины, и, соответственно, о правомерности данной системы понятий, необходимо для начала попытаться запрограммировать такую машину или оценить уже испытанные программы. Если же ''машинный язык" используется как самоочевидное и бесспорное средство для формулировки той системы понятий и представлений, в терминах которой должны ставиться эксперименты и пониматься их результаты, и если при этом не выдвигается аргументов, значимых a priori, и не предлагается экспериментального доказательства существования упомянутой машины, то ни к чему, кроме путаницы, мы не придем.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, мы снова движемся по замкнутому кругу. В конце разд. I этой главы мы видели, что множество исключений, не получивших объяснения, и отсутствие моделей процессов более высоких порядков, таких как сосредоточение внимания и различение существенного и несущественного, ставят под сомнение соответствующие экспериментальные результаты. Последние можно считать многообещающими, только приняв априорное допущение, согласно которому наш разум должен работать подобно цифровой машине, управляемой эвристической программой. Но сейчас мы видели,-что лишь достаточно обоснованные аргументы в пользу того, что разум функционирует подобно вычислительной машине, могут свидетельствовать о действительном или потенциальном существовании такого рода разумной машины.

Ответ на вопрос, может ли человек создать подобную машину, должен основываться на уже проведенной работе. Учитывая то, что было сделано ранее, и тот застой, который наблюдается на сегодняшний день, наиболее правдоподобным представляется отрицательный ответ; "Нет". Нэвозмржно обрабатывать недифференцированный "входной сигнал", не проводя различия ме*кду существенными и несущественными, важными и маловажными данными. Мы видели, что А.Ньюэллу, Дж.Шоу и Г.Саймону удалось избежать этой проблемы лишь путем предварительной обработки данных и что Дж. Миллер и его соавторы избежали ее только потому, что ошибочно полагали, будто Ньюэлл, Шоу и Саймон уже располагают программой для выполнения этого

141первоначального отбора. Но коль скоро такие многообещающие эмпирические результаты отсутствуют, то и все эти сами себя подтверждающие аргументы разваливаются как карточный домик.

Единственный способ справиться с феноменом избирательности состоит в использовании процедур аналогового характера, соответствующих избирательной способности наших органов чувств. Но тогда процесс в целом не будет более цифровым, и у нас, естественно, возникает вопрос, ограничивается ли типичный аналоговый процесс только периферическими органами. Все это бросает тень сомнения на идею "последовательно выполняемых операций" и возвращает нас к началу дискуссии- Затруднения такого рода означают, что хотя человек - это, безусловно, физический объект, перерабатывающий физические входные сигналы по законам физики и химии, может оказаться, что человеческое поведение необъяснимо в терминах информационного процесса, состоящего в получении и обработке дискретных входных сигналов. Более того, ни из физики, ни из результатов опытного характера отнюдь не следует, что действия человека следует объяснять именно таким способом, поскольку на физическом уровне мы имеем дело с непрерывно меняющимися формами энергии, а на феноменологическом - с объектами уже организованной области опыта.

Изучение этой области опыта и должно составить альтернативу для психологии в качестве возможной сферы ее исследований. Но прежде чем перейти к рассмотрению этой альтернативной теории (часть III), мы должны рассмотреть два других допущения - допущения, которые если и не укрепляют направление "моделирования процессов познания", тем не менее, по крайней мере на первый взгляд, дают надежду на успех в области "искусственного интеллекта".