Онтология сознания: историко-философский аспект. 2002

М.М. Дели

Homo philosophans. Сборник к 60-летию профессора К.А. Сергеева. Серия «Мыслители», выпуск 12. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2002. С.312-315

[312]

Категории «бытие» и «сознание» взаимно предполагают друг друга. Сами по себе эти категории являются неопределенными. Мы можем говорить о «чистом бытии», как это имело место в «Науке логики» Гегеля, и о «чистом сознании» в смысле классического рационализма. Однако сознание стало «бытийствовать» еще до гегелевской формулировки основного вопроса философии, а именно вопроса об отношении мышления к бытию. Бытие всегда изъявляет себя через сущее как таковое. Мы понимаем его, когда говорим «есть»; и мы уверенно отличаем «есть» от «было» или «будет». Важно здесь отметить тот, все еще загадочный факт, что как раз в повседневных делах мы уже как-то понимаем бытие, отождествляя его с сущим. Но мы не всегда в состоянии более или менее определенно осознавать то, как мы понимаем бытие и что именно полагается в основу нашего понимания. Слово «быть» известно нам как инфинитив отглагольного слова «есть». Мы говорим: «есть», «был», «будет». Не только с рассуждениями о том или ином сущем мы движемся в определенном понимании «есть», но и в безмолвном отношении к сущему. Не только в любом отношении к сущему, которое окружает нас, мы понимаем, что та или иная вещь «есть», и что она «есть» точно таким, а не иным образом; но и в отношении к самим себе, какими мы есть, и к другим, подобным нам, с которыми мы вместе есть, мы как-то уже понимаем нечто, подобное бытию. До всякого высказывания о том или ином сущем мы уже как-то понимаем бытие, которое артикулируется в таких словах, как «есть», «существует», «присутствует» и так далее. Мы говорим: «Земля есть планета»; «Земля существует так, что она вращается вокруг Солнца». Наше отношение к сущему несет вместе с собой и полностью определяет присущее нам понимание бытия. Такого рода понимание в такой степени определяет нас, что мы мало обращаем на это внимание. В повседневных делах мы совершенно не заботимся о такого рода понимании, поскольку оно для нас есть «само собой разумеющееся». Однако наличие этого

[313]

понимания уже предполагает сознание. Сознание всегда предполагает то или иное отношение к сущему и к непосредственному окружению. Говорим ли мы об архаическом сознании, которое идет под рубрикой «первобытное мышление», или о той или иной религии, скажем, о буддизме, язычестве, исламе и христианстве, - в любом из этих случаев уже имеет место определенное отношение человека к сущему как таковому. Вот почему Аристотель говорит: «Ведущий вопрос философии есть вопрос о том, что есть сущее». В этом вопросе ставится задача выяснения сущего как такового и в целом. И поскольку этот вопрос после Платона и Аристотеля обретает все более абстрактный характер, постольку содержание этого вопроса не свидетельствует ничего о сущности сознания. В этот вопрос вписывается не только проблема сознания, но и проблема о сущности человеческой свободы, поскольку в этом вопросе о сущем спрашивается и о нас самих, как так или иначе причастных ко всему сущему. Если мы спрашиваем о сущем, то мы тем самым спрашиваем также о растениях и животных, о природных стихиях и небесных явлениях. Ведь все это, как и сам человек, вовлечено в сферу сущего. Спрашивается не о том или ином сущем, будь то Бог или человек, животное или растение, а о том, что есть сущее как таковое. Этот вопрос заранее отвлекается от особенного характера того или иного сущего. Спрашивается о том, что вообще принадлежит сущему как таковому в его самом широком смысле. И чем глубже мы вникаем в этот вопрос, тем более неопределенным и абстрактным он становится. Спрашивать о сущем вообще - значит отходить от любой особенной сферы сущего, а следовательно, и от сознания. Необходимо теперь конкретизировать проблему сознания в ее историко-философском измерении.

Проблема сознания является одной из основных в историко-философском процессе. Эту проблему в общем плане, следуя рассуждениям М.К. Мамардашвили, можно описать с помощью основных фундаментальных абстракций. Многообразие философской мысли касательно этой проблемы можно представить в определенной схематике с помощью идеальных конструктов. Первая абстракция - это идеальный мир Платона, или, как говорит Мамардашвили, абстракция рациональной структуры вещи. Эта абстракция есть введение феномена сознания в философское рассуждение, которое достигает уже метафизического уровня. Метафизика предполагает, что в человеке помимо его телесно-чувственной организации, помимо его способности воспринимать окружающий мир имеется еще метафизическое измерение. Другими словами, помимо способности воспринимать окружающий мир человек стремится

[314]

воспроизвести мир идеального порядка вещей, т.е. поверх эмпирически окружающих его обстоятельств есть еще нечто сверхчувственное, которое определяет человека в не меньшей степени, чем разного рода эмпирические ситуации. В стремлении к идеальному раскрывается такая способность человека, которая называется трансцендированием. Имеет место трансцендирование к истинной и сверхчувственной реальности, т.е. к миру сущностей, называемых Платоном идеями. Человек тем самым выходит из самого себя, выходит за свои ограниченные пределы, припоминая мир бытия как идей. Это трансцендирование может быть постигнуто актом осознавания наличия в себе идеального мира в форме припоминания. Сознание трансцендирования раскрывается Платоном в его учении об идеях или эйдосах. Это учение предполагает уровень рефлексии, т.е. рефлексивного постижения в себе трансценирования сугубо эмпирических ситуаций. Такого рода трансцендирование означает постижение чего-либо в его максимально осмысленном образе. Любая чувственно воспринимаемая вещь тем самым обретает свой идеальный вид, или сугубо рациональную структуру. Идеальный мир Платона - это есть реализация сознания с присущим ему максимальным пониманием всех вещей и событий. Допускается некоторый идеальный мир, или мир сущностей, в которых реализуется присущее сознанию стремление к максимальному пониманию и истинному знанию. В учении Платона об идеях развертывается онтология сознания на уровне припоминания и предельного понимания всего чувственно воспринимаемого, изменчивого и преходящего.

Вторая абстракция, которая относится к онтологии сознания, вводится и развивается в новоевропейской философии. Эту абстракцию М. Мамардашвили называет абстракцией операционального сознания (речь идет об операциональном способе обращения с разного рода конструктами сознания). Введенная Декартом, она может быть названа абстракцией разрешимости разного рода образования сознания. Когда Бэкон ведет речь об очищении сознания от идолов и когда Декарт строит свое учение о методе в контексте принципа Ego cogitо, то тем самым в сферу познания истины вводится определенный способ обращения с сущностным опытом сознания. Речь идет о следующем: мы можем познавать мир только в той мере, в какой мы контролируемо воспроизводим познавательные формы и концепции разума. Все то, что содержится в составе человеческих суждений о мире, должно получить разрешение на этих контролируемых и операционально воспроизводимых состояниях сознания. Любые теоретические утверждения должны удовлетворять критериям ясности и отчетливости всего того, что

[315]

постигается в мышлении. Операциональное и рефлексивное сознание оказывается той первой реальностью, на основе которой наука и философия строятся заново. Сознание в смысле идеальной структуры вещи дополняется абстракцией разрешимости любых интеллектуальных построений. Вот почему учение о методе оказывается самым существенным элементом в новоевропейской философии, начиная от Декарта и вплоть до Гегеля.

Третья абстракция онтологии сознания была введена К. Марксом. Это абстракция практики, или предметной человеческой деятельности. С этой деятельностью связаны понятия идеологического сознания, базиса и надстройки, материального и идеального и т.п. Абстракция практики требовала существенной перестройки классической онтологии сознания. Понятие практики указывает на такие условия человеческого бытия, имеющие политико-экономический характер, на экономические, социальные, идеологические и прочие измерения, которые не подлежат рациональной развертке на уровне рефлексивных конструкций самосознания. Для новоевропейской классической философии основной была абстракция рефлексивной конструкции самосознания. Имело место отождествление человеческой деятельности и ее сознательного, идеального плана. Тождество бытия и сознания - это начало и завершение немецкой классической философии. Когда вводится абстракция практики, которая призвана определять новую онтологию сознания, тогда речь идет прежде всего о таких отношениях человеческого бытия, которые складываются независимо от сознания. Это есть отношения предметной деятельности, и сама эта деятельность получает различные идеологические выражения. В человеческом бытии всегда есть нечто такое, что человек не может постигать через акты сознания. Это как раз есть одно из основных условий производства человеческого сознания. Речь идет о том, что определенные образования сознания уже вплетены в человеческую предметную деятельность, и как раз эта деятельность индуцирует определенные формы сознания и понимания. Если Маркс говорит, что общественное бытие определяет общественное сознание, то он тем самым подчеркивает, что сознание существует не вне действительности, а в самой действительности тех или иных социально-экономических образований. Другими словами, политико-экономическая реальность контролирует человеческое сознание независимо от того, как эта реальность осознается и воспроизводится в различных теоретических построениях. Это есть онтология сознания в его исторической и социально-экономической действительности