Россия во второй половине 90-х годов. Отсутствие предпосылок успешного "догоняющего" развития

Вторая половина 90-х годов ознаменовалась, с одной стороны, относительной финансовой стабилизацией, сокращением темпов промышленного спада и ростом интереса к России на мировых рынках капитала. Российские акции стали объектом повышенного спроса, страна разместила несколько выпусков еврооблигаций, была принята (в большей мере по политическим соображениям) в клуб промышленно развитых государств и, казалось, подошла к рубежу экономического оздоровления. И несмотря на то, что этот процесс был прерван финансовым кризисом 1998 года, последовавший за ним относительно быстрый промышленный подъем 1999-2000 годов и достаточно оперативно достигнутая финансовая стабилизация подтверждают, что наиболее драматичный период российских реформ остался в прошлом. К началу XXI века страна подходит в активном поиске дальнейших путей своего развития.

Большинство отечественных экономистов, каких бы идеологических и теоретических взглядов они ни придерживались, сходятся сегодня во мнении, что Россия является очередным кандидатом на вхождение в группу стран, связавших свою судьбу со стратегией "догоняющего" развития. Безусловно, нынешняя ситуация остается весьма благоприятной для проведения очередной ускоренной модернизации, однако ныне как никогда ранее важно определить задачи и пределы подобной модернизации, а также четко определиться в методах ее проведения.

На наш взгляд, в современных условиях Российская Федерация не обладает, к сожалению, набором необходимых условий для повторения пути азиатских "тигров" и не сможет осуществить быстрый выход из сложившейся хозяйственной ситуации. На протяжении ближайших десятилетий Россия будет не в состоянии стать страной, с которой постиндустриальный мир считался бы по экономическим причинам, а не в связи с наличием у нее гигантского запаса ядерных боеголовок и непредсказуемостью ее политической линии22.

Во-первых, как мы отмечали в предыдущей лекции, осуществление стратегии "догоняющего" развития требует колоссальных инвестиционных ресурсов. Российские эксперты совершенно правы, когда утверждают, что при следовании данным путем "альтернативы курсу на восстановление обрабатывающей промышленности... не существует"23. Однако сегодня доля производственного оборудования в возрасте до 5 лет составляет менее 10 процентов против 65 процентов в США, а более 70 процентов инвестиций, направляемых в промышленность, идут на развитие экспортоори-ентированных сырьевых или металлургических производств. В то же время за годы реформ доля сбережений в личном доходе снизилась с 20-25 процентов до 5-7; в производственном секторе с 1993 года, а в экономике в целом с 1995 года имеет место отрицательная чистая доля накопления, валовые же инвестиции в основной капитал в сопоставимых ценах составляли в 1998 году лишь 22 процента от уровня 1990 года24. При этом государство остается нетто-потребителем, а не нетто-инвестором, так как бюджетные средства переориентированы на финансирование правительственного аппарата, направляются на оплату внешнего долга или расходуются в региональных конфликтах; так, накануне кризиса 1998 года российское правительство ежемесячно тратило только на обслуживание внутреннего долга в 1,4 раза больше средств, чем фактически собиралось в доходы государственного бюджета25.

Прямые иностранные капиталовложения, которые обеспечили, например, в Азии львиную долю средств, направленных на развитие национальной промышленности, также остаются весьма незначительными. С 1991 по 1996 год они составили не более 6 млрд. долл.,кконцу 1997 года выросли до 12 млрд. долл.26, однако их рост был остановлен сначала азиатским кризисом, а затем и отказом России от платежей по внешнему долгу. В результате суммарный приток прямых иностранных инвестиций в Россию не превысил 2 процентов ее годового ВВП27. В расчете на душу населения иностранные инвестиции составляют в России не более 80 долл., что в 15 раз меньше, чем в Венгрии, а для того, чтобы по уровню капитализации сравняться с большинством развивающихся рынков, Россия должна в ближайшие годы привлечь капиталовложений на астрономическую сумму в 1 трлн. долл., что абсолютно нереально. Таким образом, новые западные технологии вряд ли станут доступны нашей стране в ближайшие 15-20 лет.

Во-вторых, Россия остается критически зависимой от импорта потребительских товаров, продовольствия, а также большинства современных информационных технологий. В отличие от многих других развивающихся стран, в Российской Федерации фактически отсутствуют сборочные предприятия крупнейших иностранных компаний, которые могли бы насытить отечественный рынок конкурентоспособными товарами, увеличить налоговые платежи и частично разрешить проблему занятости. Россия не производит комплектующих к компьютерным устройствам, микрочипов, программного обеспечения, мобильных телефонов, систем спутниковой связи и многих других очевидных атрибутов постиндустриальной эпохи. Минимально присутствие на российском рынке отечественной аудио- и видеотехники, а телевизоры и холодильники, стиральные машины и большинство другой бытовой техники изготавливаются из импортных комплектующих. Ни одна крупная автомобильная компания не производит в Российской Федерации свою продукцию в значимых для рынка объемах. Мировая практика свидетельствует, что ни одна страна, столь радикально зависящая от импорта большинства высокотехнологичных товаров и не поставляющая на мировой рынок ничего, кроме сырья, не становилась примером успешного "догоняющего" развития.

В-третьих, специфика "догоняющего" развития, и мы проследили это на примере многих государств, реализующих подобную стратегию, предполагает формирование внутри страны благоприятного инвестиционного климата, служащего в том числе и поощрению экспорта. В России же правящая верхушка, осознанно или стихийно, постоянно препятствует данному процессу. Хорошо известно, что в большинстве стран Азии валютный курс поддерживается на уровне 20-40 процентов от паритета покупательной способности (ППС), а в Китае, где отмечаются наиболее высокие темпы роста экспорта и валютных резервов, находится ниже 20 процентов ППС28. Между тем только за период с января 1994 по середину 1995 года реальная покупательная способность рубля выросла более чем вдвое, а затем увеличилась еще в два раза к середине 1997 года29. В результате доллар имел в России накануне кризиса 1998 года почти в полтора раза более низкую покупательную способность, чем в США. Естественно, подобная политика финансовой "стабилизации" имеет катастрофическое воздействие на экспортный потенциал российских предприятий и сводит на нет относительную дешевизну рабочей силы, устраняя одно из наиболее важных конкурентных преимуществ отечественной экономики - ее потенциально относительно низкие производственные издержки.

Более того, кризис 1998 года при всех его негативных последствиях способствовал частичному восстановлению конкурентоспособности российской продукции, если не на внешнем, то хотя бы на внутреннем рынке, - отсюда рост промышленного производства в 1999 и 2000 году. Однако финансовая политика правительства в 1999 и 2000 году направлена, с одной стороны, на ужесточения в налоговой сфере (что, безусловно, правильно, так как способствует нормализации бюджетных отношений), и, с другой стороны, на контроль за курсом национальной валюты и недопущение ее девальвации (что объяснимо с точки зрения поддержания возможностей импорта, но совершенно неразумно с точки зрения развития экспортноориентированных производств). Поэтому можно согласиться с мнением, согласно которому политика правительства в целом остается неизменной, а позитивные последствия девальвации и высоких цен на нефть в 1999 году окажутся недолговременными30.

В-четвертых, последнее десятилетие прошло в России под знаком полного пренебрежения к развитию национальной науки и интеллектуальному потенциалу нации в целом, хотя любое "догоняющее" развитие в постиндустриальную эпоху возможно лишь в условиях востребованное(tm) квалифицированного труда. Известно, что в США в 1995 году неквалифицированные работники составляли не более 2,5 процента рабочей силы; в России сегодня их доля не опускается ниже 25 процентов. Доля расходов на образование в бюджете Соединенных Штатов (превосходящем российский в 20 раз) превышает отечественный показатель в 2,5, а на здравоохранение - почти в 6 раз. К 1997 году уровень затрат на финансирование научной сферы в России сократился более чем в 7 раз по сравнению с 1990 годом, а доля расходов на НИОКР составила 0,32 процента ВВП при пороговом значении этого показателя в 2 процента ВВП. С 1985 по 1997 год из научной сферы ушли 2,4 млн. человек, подтверждая тот очевидный факт, что нематериалистическая мотивация, столь распространенная в советском обществе, не являлась прочной и была преодолена при радикальном столкновении с экономической реальностью. Численность работающих по специальности научных кадров находится сегодня на уровне первых послевоенных лет, а выезд научных работников за рубеж в отдельные годы достигал 300 тыс. человек в год. Потери, вызываемые утечкой за рубеж интеллектуального капитала, составляют, по различным оценкам, от 60-70 млрд. долл. за весь период реформ до 45-50 млрд. долл. в год31. Однако даже при таком сокращении людского потенциала фондовооруженность российских ученых остается на уровне 8-9 процентов фондовооруженности американских и немецких исследователей. Таким образом, надежды относительно возможного прорыва России в некое "неоиндустриальное" будущее на основе использования существующих в стране высоких технологий выглядят совершенно нереалистичными.

И, наконец, в-пятых, государство, которое в большинстве "догоняющих" стран играло позитивную роль, концентрируя усилия на наиболее приоритетных направлениях, в сегодняшней России демонстрирует абсолютную неспособность к подобной конструктивной политике. Если мы обратимся к японскому или корейскому опыту, то увидим, что государство, с одной стороны, стимулировало приобретение отечественными компаниями зарубежных технологий и патентов и развитие на данной основе собственного производства и, с другой стороны, поддерживало продвижение продукции национальной промышленности на внешние рынки. Ни того, ни другого не делает российское правительство. Наибольшие льготы в период реформ получили компании, импортировавшие в страну товары широкого спроса, включая даже алкогольные напитки, или вывозившие природные ресурсы, такие, как нефть или алюминий. Государство не оказывает поддержки иностранным компаниям, переносящим производственные операции на территорию России; оно создает льготные условия для отечественных товаропроизводителей, выпускающих заведомо худшую продукцию. Иными словами, государственные интересы рассматриваются в нашей стране как интересы той группы лиц, которая стоит у руля власти, и это также существенным образом препятствует проведению успешной политики "догоняющего" развития.

Подытоживая, следует отметить, что Россия представляет собой сегодня страну с достаточно универсальным, но безнадежно устаревшим производственным потенциалом, гигантскими природными богатствами, широким внутренним рынком и достаточно квалифицированной рабочей силой. Однако, к сожалению, в той или иной мере все положительные черты России как перспективной хозяйственной системы так или иначе связаны с ее прошлыми, индустриальными успехами, а все негативные, концентрирующиеся вокруг дефицита необходимых инвестиций, - с отсутствием постиндустриального опыта. Вывод, который следует сделать в подобной ситуации, однозначен: Россия должна в ближайшей перспективе стремиться только к тому, чтобы стать развитой индустриальной страной, поскольку возможности быстрого вхождения в круг постиндустриальных державу нее полностью отсутствуют. Безусловно, придерживаясь стратегии развития, подобной осуществлявшейся в странах Юго-Восточной Азии, Российская Федерация может добиться в обозримом будущем значительных успехов, однако это не отрицает двух фундаментальных моментов, становящихся сегодня очевидными. Во-первых, Россия не способна выйти из сложившейся ситуации, опираясь лишь на собственные силы, и должна максимально стимулировать приток иностранных инвестиций и технологий - даже в ущерб комплексу великодержавности. Во-вторых же, шанс занять место в списке стран-лидеров постиндустриального мира нами безвозвратно упущен и вряд ли в XXI веке мы сможем реально претендовать на подобное место.