Введение По отношению к любому аспекту развития человека уместен вопрос, в каком смысле здесь затрагивается внутренняя биологическая природа. По крайней мере все исследователи согласны с тем, что на довольно тривиальном уровне нас направляет биологическая структура. Лишь немногие оспаривают тот факт, что отсутствие крыльев действительно ограждает нас от конкуренции в воздушном пространстве с колибри и стрекозами. Контроверза возникает, когда мы копаем глубже и задаемся вопросом, каким образом биологические факторы определяют особенности мышления и наблюдаемые у индивидов и обществ различия в социальном поведении. Ряд исследователей считает, что биология вряд ли имеет отношение к такого рода проблемам и ее роль несопоставима с сугубо культурным влиянием.
Эта концепция, рассматривающая окружающую среду в качестве решающего фактора социализации человека и культурной эволюции, конечно, проходит эмпирическую проверку. Ее результаты довольно настораживающие. В особенности это касается исследований, которые фиксируют наличие врожденных эволюционных "императивов", направляющих многие стороны
------------- * Lumsden C.J. Does Culture Need Genes? // Ethology and Sociobiology. 1989. N 10. P. 11-28. Сокращенный перевод И.П.Меркулова Профессор Чарльз Ламсден - руководитель исследовательской группы медицинского факультета университета г.Торонто (Канада), автор многих работ, посвященных геннокультурной коэволюции, применению теоретикоинформационного подхода к изучению эволюции мышления, ментального эпигенеза, творчества и т.д., в том числе и в соавторстве с известным социобиологом Э.Уилсоном.
См.: Lumsden C.J., Wilson E.O. Genes, Mind and Culture // The Coevolutionary Process. Cambridge (MA), 1981; Lumsden C.J., Wilson E.O. Promethean Fire: Reflections on the Origin of Mind. Cambridge (MA), 1983.
когнитивного развития людей. Вот несколько примеров: классификация цветов, формы связи и коммуникации между матерью и ребенком, время реакции на опасность, исходящей от чужого, формирование фонем, овладение языком и музыкальное понимание. Такие данные показывают, что применительно к многим сторонам социализации человека апелляция исключительно только к факторам окружающей среды непродуктивна и такой подход должен быть заменен перспективой, согласно которой эволюционные императивы помогают организовать ментальное развитие в ходе передачи культурной информации.
108
Для обозначения этого процесса нами недавно был предложен термин "геннокультурная трансляция". Этот неологизм - не просто напоминание, что в конечном итоге на развитие влияют как генетические, так и культурные факторы. Скорее, он предназначался для того, чтобы привлечь внимание к специфической стратегии развития, где направляющие растущий организм эволюционные императивы определяют, что одни, а не другие элементы культурной среды с наибольшей вероятностью используются в ментальном развитии. Так, например, пространственная близость ровесников, если они вместе выросли, вероятнее всего формирует культурный базис индивидуального предпочтения, включая запрет инцеста. Более того, эволюционные императивы содержат в себе информацию по поводу соответствующей потенциальной реакции, поэтому, например, свидетельства близости ровесников непосредственно вызывают не позитивное, а соответствующего уровня негативное отношение к сексуальному поведению. Такого рода стратегия развития резко отличается от стратегии, характерной для сугубо культурной трансляции, которая обобщается концепцией решающей роли окружающей среды. Здесь генетическая информация сохраняет открытым диапазон возможностей развития до тех пор, пока более или менее свободно культурные воздействия не придадут ему соответствующую форму. В ходе геннокультурной трансляции этот диапазон уже порождает информацию о наиболее вероятных путях развития, которые отвечают только некоторым видам поступающей культурной информации, и притом только в некоторых направлениях.
В наших работах по геннокультурной коэволюции воздействующие на развитие эволюционные императивы обозначались термином "эпигенетические правила". Для удобства я сохраню здесь эту терминологию. Наличие эпигенетических правил в механизмах геннокультурной трансляции вовсе не означает, что познание и поведение генетически "жестко связаны" или что они в какомлибо значимом смысле "генетически детерминированы" (т.е. что знание генома индивида позволяет нам предсказать поведенческий или когнитивный фенотип): лишь незначительная часть стереотипного поведения Homo sapiens (также как и глубинные мышечные рефлексы) носит такой характер. Скорее, эти эпигенетические правила выражают логику развивающейся фенотипической реакции на опыт.
Полученные на основе понятия эпигенетических правил эмпирические данные уже обобщались и широко обсуждались в других работах. Здесь достаточно отметить лишь, что, согласуясь с упомянутыми выше примерами, большинство аспектов психологического развития людей и их социализация, как свидетельствуют соответствующие данные, явно направляются участвующими в геннокультурной трансляции ("эволюционные императивы") эпигенетическими правилами, а не являются результатом сугубо культурной трансляции или ее прямой противоположности - генетического детерминизма.
Направленное развитие, направленное научение и социализация - все это, по-видимому, отражает взаимодействие биологических факторов и факторов окружающей среды,
109
действующих в рамках более сложного механизма геннокультурной коэволюции.
Необходимо отметить, что эмпирические данные, на которые я только что ссылался, касаются области психологии человека и социальных наук. Сюда не входят данные о поведении термитов, воробьев или макак, "экстраполированные" на случай человека.
Я также должен подчеркнуть, что выдвигая концепцию развития человека, я в то же время не утверждаю, что его обучение и социализация аналогичны тому, как это происходит в животном мире. Я уверен, что здесь имеются глубокие связи, но не буду в данной статье затрагивать этот важный вопрос. В мою задачу здесь входит лишь исследовать эпигенетические правила и геннокультурную трансляцию, а также нашу потребность в языке, высших формах искусства, самосознании или каких-либо других аспектах человеческой природы, и кратко рассмотреть, какие выдвинутые в данной работе догадки раскроют нам их эволюционную роль.
Эпигенетические правила и стратегии развития Специалисты в области социобиологии и этологии человека учитывали, что в развитии ментальности проявляется связь между адаптацией и эволюционными императивами. Эти исследования рассматривали эпигенетические правила в качестве посредника между организмом и особенностями поведения, верованиями и т.д., которые, вероятно, способствуют выживанию и размножению. Так, например, высокий коэффициент инбридинга может привести к опасному повышению гомозиготности, а формирующие сексуальную антипатию к вероятным близким родственникам эпигенетические правила, по сути дела, являются стратегиями конкурентного развития. Аналогично организация фонем в языке выступает критической компонентой его лингвистической формы, а дети обладают врожденной способностью улавливать в человеческих звуках фонемоподобные образования. Поэтому эволюционные императивы помогают интегрировать в эволюционирующем благодаря конкуренции фенотипе развивающиеся потребности индивидуума с сущностью социальной системы, совокупным знанием, отношениями и верованиями. Другими словами, они действуют как "эволюционные фильтры", которые допускают и применяют некоторые поведенческие образцы, верования и т.д. чаще, чем другие (в силу этого они становятся пригодными для передачи следующим поколениям). В результате спустя некоторое время, по мере того как новые альтернативы вводятся, отбираются с участием эволюционных императивов и распространяются в популяции, общество демонстрирует изменяющиеся частоты индивидуальных культурных характеристик. Такие изменяющиеся частоты выступают важным аспектом культурной эволюции и играют главную роль в нынешних попытках построить математические теории геннокультурной коэволюции.
Это, связанное с эпигенетическими правилами, направление мысли - через связь этих правил с частотами культурной характеристики - поощряло интерес к структурным аспектам культуры (индивидуальным поведенческим образцам, верованиям и т.д.) и поиску транслируемых в процессе социального обучения, наследуемых культурных "единиц". Меньше внимания
110
уделялось структуре культуры в целом, где эти единицы выступают как взаимодействующие компоненты (пытаясь найти нейтральное основание, я буду в дальнейшем называть эти единицы "культурными характеристиками"). Моя заинтересованность в разработке этого подхода определяется также возможной значимостью некоторых структурных свойств культуры в целом (конечно, решающей) для понимания причин существования эпигенетических правил.
Лингвистам и специалистам в области психологии развития по этому вопросу сейчас следовало бы многое сказать, и мы, эволюционные биологи, извлекли бы из этого для себя большую пользу. Чтобы понять почему, давайте рассмотрим культуру как закодированное знание, охватывающее ее различные области Dk.
Интригующе выглядит гипотеза, состоящая в том, что организация Dk часто и, возможно, даже всегда такова, что люди не в состоянии овладеть содержанием культуры, если нет многих эпигенетических правил. Процедуры научения основываются на усилении, обобщении стимулов или на обобщенной способности к конструированию, но сами по себе испытываемые гипотезы не сделают эту работу: реально детский уровень социализации позволяет получить молодому ученику лишь неполные или недостаточно организованные данные (т.е.
достаточно "свободно" и "открыто") даже при условии, что элементы области ему уже известны.
Если дело обстоит именно так, то эта гипотеза о природе культуры дает разгадку причин вовлеченности эволюционных императивов в развитие. Как мы понимаем, можно предсказать, что они являются предпосылкой овладения культурой, по крайней мере, человеческой. Без них, как мы это знаем, культура была бы нам недоступна. Экспансия культурной ниши и последующая сильная зависимость генов Homo от культуры поэтому потребовали распространения генетического кодирования на релевантные эпигенетические правила. Эволюционные императивы этого типа, если следовать нашей логике рассуждения, с успехом освободили людей от продолжения культурной эволюции в чрезмерно широких границах. Хотя наличие таких эпигенетических правил означает универсальность закономерностей развития, это ни в коем случае не означает, что сфера культурного разнообразия уменьшается или, что важно для человеческого существования, индивидуальное мышление врожденно детерминировано каким-либо масштабом.
Функция эпигенетических правил, если они действуют таким образом, состоит в том, чтобы обеспечить овладение культурой. Без них невозможна культурная преемственность, а следовательно, и дуальная преемственность, и геннокультурная коэволюция. Это предполагает естественное разделение труда между направляющими обучение эпигенетическими правилами и эволюционными императивами, которые сфокусированы на "единицах".
Легкий способ обучения культуре В исследованиях по антропологии и эволюции термин "культура" функционирует в нескольких, дополняющих и в то же время существенно отличающихся друг от друга, смыслах. В социологии и социальной антропологии обычно ссылаются на образ
111
жизни людей, т.е. образцы поведения, обеспечивающие приспособленность социальной группы к окружающей среде. В археологических исследованиях "культура" обычно определяется в терминах артефактов, созданных образами жизни, включающих распространение рабочих материалов в пространстве и времени.
Хотя эти определения эвристичны и продуктивны, они ограничены пределами повседневной жизни. Артефакты и поведенческие образцы - это прежде всего продукты ментальной активности, способности людей творить смысл и действовать в мире. Эта способность коренится в культуре. Тогда культура сама по себе может рассматриваться как система социально передаваемого знания, которое разделяется членами сообщества.
Конечно, именно культурная антропология впервые приступила к изучению культуры как системы символов и разделяемого членами общества знания, постоянно критикуя социобиологов, стремящихся к описанию только поверхностных сторон человеческих культур. Ее современные подходы очень напоминают идеи нынешней когнитивной науки, которая рассматривает культуру как сеть значимых отношений между идеями. В рамках некоторых исследовательских стратегий компоненты культуры были обнаружены в структуре индивидуальных мыслительных актов, относящихся к специфической области знания, например, традиционной медицине, касающихся отношений сходства, лексики описания цвета, языка, повествований о природе. Альтернативный подход рассматривает культуру как более абстрактный вариант индивидуального знания. Именно этими фундаментальными понятиями значения символа и его интерпретации пренебрегает применительно к человеку социобиологическое мышление.
Современные социобиологические исследования подчеркивают общезначимость этого определения и показывают, что с помощью заимствованных из когнитивной науки моделей (таких как семантические сети) можно приступить к анализу опирающейся на смысл символической природы культуры и культурной трансляции. Однако в настоящее время внимание большинства социобиологов направлено на вопросы когерентности символа и смысла, реализуемых через организованные наподобие сетей семейства идей. Меньше внимания уделяется тому, какие формы, выражаясь весьма специфическими терминами, принимают эти семейства, которые специалисты в области когнитивной науки называют познавательными структурами, если они могут заключать в себе культурное знание.
Именно здесь открытия в психолингвистике и теории когнитивного развития способны продвинуть мысль вперед. Эти дисциплины глубоко заинтересованы в решении вопроса об определении культуры. Критерий этого определения, по-видимому, дает весьма перспективные средства, обеспечивающие дальнейший прогресс в вопросе об эволюционных императивах в культуре. Из вышеизложенного мы видим, что знать культуру С это означает знать ее область Dk, где C={Dk, k=1,...N}.
Знание Dk предполагает знание структуры K, но K - не полностью врожденное. Оно должно быть воссоздано или, иначе говоря, достигнуто в ходе социализации. Минимальная теория
112
эволюционных императивов Dk и ее трансляция тогда будут иметь формальную структуру <K,Ы,EP>, где k есть множество возможных К; ы - множество возможных, полученных в рамках культуры, знаний E(Dk), содержащих относящиеся к Dk эволюционирующие указания, а Ep - система эпигенетических правил, обеспечивающих приобретение К. Операционально Ер есть функция, которая переводит полученные в рамках культуры знания E(Dk) в познавательные структуры: Ер E(Dk) + K.
Функционально для определенных областей культурного знания Ер может включать в себя как общие стратегии обучения (например, обобщение стимулов), так и врожденную информацию, свойственную возможным структурам в k. Филогенетически Ер есть множество эволюционных императивов, относящихся к этому аспекту культуры. И эпистемологически Ер есть то же самое множество императивов, которыми объясняются паттерны изменения и специфического содержания, действительно наблюдаемые в культурах - ни много, ни мало.
Без дальнейшей содержательной спецификации формальная структура <K,Ы,EP> не будет теорией обучения какой-либо области культуры. Для этого, оказывается, необходимо уточнить природу элементов в k и ы и способ оперирования Ер.
Применительно к обучению языку, например, k есть определенный класс преобразующих грамматик, ы - есть определенный класс предложений и их фрагментов, а Ер направленный алгоритм обобщающих и проверочных гипотез.
Очевидно, что для Ер в <K,Ы,EP> нет необходимости включать в себя для сопоставления с k обширные массивы наследуемой информации. Ер могла бы быть, например, применимая ко всем С, весьма общая, подкрепленная стимулом процедура обучения.
Но мы будем располагать теорией обучения культуре только в том случае, если можно доказать, что такого рода Ер, если их применить к реалистично определенной последовательности "окультуренных" событий, могут действительно отбирать соответствующий K ы k. Принципиальный результат исследований обучения языку состоит в том, что для случаев, где можно достаточно ясно определить все элементы в <K,Ы,EP>, обобщающая Ер математика не работает. Эпигенетические правила должны быть дополнены врожденными императивами.
Остается увидеть, будет ли этот вывод обобщением, справедливым для большинства областей культуры. Одно исследование действительно наводит на мысль, что этот вывод может подтверждаться в широких границах и что есть содержательная глубина, лежащая под поверхностным культурным слоем мышления, чувствования и поведения, где действуют компоненты К.
Хотя такое знание путем применения очень простых общих правил, вероятно, выводится из опыта, все же трудно понять, учитывая постепенную природу реальной социализации, как это возможно. И откуда известно, что врожденные эпигенетические правила Ер действительно создают эффективные процедуры обучения различным областям культуры; никто еще не доказал, что простые обобщенные Ер не могут сделать то же самое.
113
Конечно, все это еще не исключает правомерности нашего аргумента. Отсюда ясно - чтобы выдвинуть убеждающий пример, необходимо привести какую-то аргументацию в пользу простых, врожденно ненаправленных Ер процедур.
Эти выводы достаточно важны для того, чтобы привлечь внимание к проблеме обучения понятиям всех, кто изучает функционирующие в культуре эволюционные императивы. Однако последствия представляются еще более перспективными. Теория обучения вместе с принятой в когнитивной науке близкой ей техникой начинает давать методы систематического прогнозирования ("предсказание", может быть, в настоящее время - слишком сильно сказано) числа, логической формы и способа взаимодействия между эпигенетическими правилами для любой, поддающейся такому формальному анализу области культуры. В настоящее время эти приложения вместе с большинством рассмотренных выше проблем, касающихся вопросов эволюции, выдвинулись на передний план. Это следует изменить.
Императивы и разнообразие: случай воображения Эти рассуждения о ментальном развитии с упором на "правила" и "императивы" могут поощрить какой-то пессимистический взгляд на человеческую природу. Несмотря на наличие "логики" развития, может ли существовать какое-либо значимое разнообразие (и свобода), достижимое на уровне отдельных жизней или, по большому счету, целым обществом? Я думаю, что ответ - да. Данные и модели, я уверен, говорят нам, что в целом роль эволюционных императивов состоит в том, чтобы способствовать разнообразию. В настоящее время нет оснований думать, что обеспечивающие геннокультурную трансляцию эпигенетические правила запрещают разнообразие того типа, которое наблюдается в человеческих культурах. Конечно, эпигенетические правила, вероятно, существенны для выражения разнообразия и могут заключать в себе значительно больший диапазон смыслов и сценариев по сравнению с тем, что уже было достигнуто человеческими обществами. Они, вероятно, существенны не для альтернатив Орвелла, а для беспечного подхода к "обучению" культуре, который большинство детей осваивает с огромным успехом.
Нигде вопрос об оппозиции "императив - разнообразие", возможно, не обсуждался столь долго, как применительно к человеческому воображению. Ничем необремененное сознание, легко проникающее в хитросплетения новой мысли, кажется на первый взгляд "sine qua non", предпосылкой творческих достижений. Но на самом деле правила и императивы также важны. Творческий процесс, по-видимому, зависит от направляющих установок и алгоритмов, многие из них довольно простые, которые формируют способ преобразования мысли о том, что известно, в свежую идею.
В последнее время, используя методы социобиологии человека и геннокультурной теории, мы приступили к моделированию творческого процесса и получили подтверждение, что эволюционные императивы могут быть инструментами раскрытия многообразия. Эта "воинствующая" взаимозависимость импера
114
тивов и свободы может быть иллюстрирована на простой модели*.
Заключение В своем курсе социобиологии развития Уилсон, Докинс и Александер достигли основательного успеха в объяснении некоторых аспектов человеческого поведения (и особенно поведения животных). Однако их имплицитное допущение о наличии непосредственных причинных связей между генами и социальными феноменами и приверженность к стандартным аргументам классической эволюционной биологии относительно оптимизации приспособленности ограничили ее применение в гуманитарных науках.
В последние годы появилась возможность до некоторой степени улучшить эту ситуацию с помощью эволюционных моделей, которые синтезируют перспективные характеристики поведенческих и социальных наук. Эта перспектива принимает во внимание и ментальные феномены людей, и их этологические результаты вместе с каузально вытекающими из них следствиями, включающими биологические, когнитивные и культурные факторы. Вклад исследований по эволюции состоял в том, что удалось привить эту перспективу к более широкому контексту, который описывает силы, формирующие генетическое и культурное содержание популяций. Отношение между биологией и культурой было предложено трактовать как взаимодействие, которое часто называют геннокультурной коэволюцией. Анализ геннокультурной коэволюции помог прояснить важные аспекты человеческого познания и ментального развития, также как и открытого поведения. В этой новой области исследований вопрос об эволюционных императивах является центральным.
Совершенно очевидно, что эволюционный императив вовсе не обязательно должен иметь генетическую природу, а императив, имеющий генетическую природу, - обязательно быть эволюционным, воздействующим на культуру. Я оперировал с такой разновидностью императивов, чьи гены могут фокусироваться на психическом развитии и воздействовать на него. Важнейшая функция этих "императивов", вероятно, состоит в том, чтобы освободить людей от обучения культуре (конечно, от культурного творчества) путем присоединения к эволюционирующим образцам поведения и этологическим адаптациям хитроумных механизмов. Но потребуется еще много дополнительных знаний и данных, прежде чем мы должным образом поймем корни и функции таких эпигенетических правил, особенно если они действуют внутри контекста геннокультурной коэволюции.
-------------
____________________ * Относительно деталей и оснований см.: Findlay C.S., Lumsden C.J. The Creative Mind.