Глава XXIV. О ВЕЛИЧИИ РИМЛЯН

Этому поистине неисчерпаемому предмету я намерен уделить всего

несколько слов; моя цель - показать недомыслие тех, кто пытается сравнивать

с величием римлян жалкое величие нашего времени. В седьмой книге "Дружеских

писем" Цицерона (пусть филологи, если того пожелают, лишат их названия

"Дружеских", ибо оно и в самом деле не очень-то подходит, и те, кто вместо

"Дружеские" именует их письмами ad familiares {К близким [1] (лат. ).},

могут извлечь кое-какие доводы в свою пользу из того, что в своем

"Жизнеописании Цезаря" сообщает Светоний [2], а именно, что и у Цезаря был

целый том писем, написанных им ad familiares) - так вот в этой седьмой книге

есть одно письмо Цицерона к Цезарю, находившемуся в то время в Галлии. В

этом письме Цицерон воспроизводит слова, содержавшиеся в конце письма,

полученного им перед тем от Цезаря. Вот они: "Что касается Марка Фурия, о

котором ты отзываешься с такой похвалой, то я сделаю его, если такова твоя

воля, царем Галлии. И вообще, если ты хочешь выдвинуть кого-нибудь из своих

друзей, присылай этого человека ко мне" [3]. Для простого римского

гражданина, каким был тогда Цезарь, было уже не внове располагать по своему

усмотрению целыми царствами, ибо к тому времени он успел отнять у Дейотара

[4] его престол, чтобы отдать его некоему знатному пергамцу по имени

Митридат. И те, кто описывает нам жизнь Цезаря, перечисляют еще несколько

проданных им государств; да и Светоний рассказывает [5], что Цезарь вытянул

с одного раза из царя Птолемея три миллиона шестьсот тысяч экю, то есть

почти столько же, за сколько тот мог бы продать свое царство:

Tot Galatae, tot Pontus eat, tot Lydia nummis.

{За такую-то сумму - Галатию, за такую-то - Понт, за такую-то - Лидию

[6](лат. ).}

Марк Антоний говаривал, что величие римского народа проявляется не

столько в том, что он взял, сколько в том, что он роздал7; и все же за

несколько веков до Антония этот народ отнял нечто настолько значительное,

что во всей истории Рима я не знаю никакого другого события, которое

сообщало бы его имени большую славу и большее уважение. Антиох8 владел в те

времена всем Египтом и готовился предпринять захват Кипра и прочих зависимых

от него областей. В самый разгар одерживаемых этим царем побед к нему прибыл

с поручением от сената Гай Попилий; он начал с того, что отказался коснуться

царской руки, пока царь не прочтет врученного им послания. Антиох, прочитав

это послание, заявил Попилию, что ему потребуется время на размышление.

Тогда Попилий очертил находившимся у него прутиком место, на котором стоял

Антиох, и сказал, обращаясь к нему: "Сообщи, не выходя из этого круга,

ответ, который я мог бы доставить сенату". Антиох, пораженный решительностью

столь безоговорочно предъявленного ему повеления, подумав немного, ответил:

"Я выполню все, что приказывает сенат".

После этого Попилий обратился к нему с приветствием, какое отныне

подобало ему, как "другу римского народа". Отказаться от столь беспредельной

власти, и притом тогда, когда судьба так благоприятствовала ему, - и все это

под впечатлением каких-то трех строк послания! И он был, разумеется, прав,

приказав, как он сделал, сообщить через своих послов сенату римской

республики, что он принял его приказания с таким же благоговением, как если

бы они исходили от бессмертных богов.

Все царства, завоеванные Августом по праву войны, он возвратил тем, кто

владел ими прежде, или раздарил чужеземцам. И по этому поводу Тацит,

рассказывая о Когидуне, короле бриттов, одной замечательно удачной черточкой

дает нам почувствовать всю бесконечность могущества римлян. Римляне, говорит

он, имели обыкновение еще с древнейших времен оставлять во владении

побежденных царей, под их властью, принадлежавшие им ранее царства, "дабы

располагать даже царями в качестве орудий порабощения" - ut haberent

instrumenta servitutis et reges [9]. Весьма вероятно, что Сулейман [10],

который, как мы видели, весьма милостиво отнесся к венгерскому королевству и

некоторым другим государствам, руководствовался при этом скорее указанными

выше соображениями, а не тем, какое имел обыкновение приводить в объяснение

своих действий, а именно - что "он пресыщен и обременен таким множеством

монархий и владений".