Книга седьмая

1. Зенон

Зенон, сын Мнасея (или Демея), из Кития, что на Кипре, греческом городе с финикийскими поселенцами. У него была кривая шея (говорит Тимофей Афинский в "Жизнеописаниях"), а сам он, по свидетельству Аполлония Тирского, был худой, довольно высокий, со смуглой кожей (за что его и прозывали "египетской лозой", как сообщает Хрисипп в I книге "Пословиц"), с толстыми ногами, нескладный и слабосильный - оттого-то, как говорит Персей в "Застольных записках", обычно он не принимал приглашений к обеду. Зато, говорят, ему доставляло удовольствие есть зеленые фиги и загорать на солнце.

Учителем его, как уже сказано¹, был Кратет, а потом, говорят, он учился по десять лет у Стильпона и у Ксенократа (по словам Тимократа в "Дионе"), а также у Полемона. По рассказам Гекатона и Аполлония Тирского (в его I книге "О Зеноне"), он обратился к оракулу с вопросом, как ему жить наилучшим образом, и бог ответил: "Взять пример с покойников"; Зенон понял, что это значит, и стал читать древних писателей.

¹ (См. выше, VI 93.- 248.)

К Кратету попал он следующим образом. Он плыл из Финикии в Пирей с грузом пурпура и потерпел кораблекрушение. Добравшись до Афин,- а было ему уже тридцать лет - он пришел в книжную лавку и, читая там II книгу Ксенофонтовых "Воспоминаний о Сократе"¹, пришел в такой восторг, что спросил, где можно найти подобных людей? В это самое время мимо лавки проходил Кратет; продавец показал на него и сказал: "Вот за ним и ступай!" С тех пор он и стал учеником Кратета. Но при всей своей приверженности к философии он был слишком скромен для кинического бесстыдства. Поэтому Кратет, чтобы исцелить его от такого недостатка, дал ему однажды нести через Керамик горшок чечевичной похлебки; а увидев, что Зенон смущается и старается держать ее незаметно, разбил горшок у него в руках своим посохом - похлебка потекла у Зенона по ногам, он бросился бежать, а Кратет крикнул: "Что ж ты бежишь, финикийчик? Ведь ничего страшного с тобой не случилось!"

¹ (Во II книге "Воспоминаний о Сократе" излагается длинная беседа Сократа с Аристиппом о наслаждении и умеренности, - 248.)

Итак, некоторое время он учился у Кратета; тогда он 4 и написал свое "Государство", и кое-кто шутил, будто оно написано на собачьем хвосте¹. Кроме "Государства" он написал следующие сочинения: "О жизни, согласной с природою", "О порыве или человеческой природе", "О страстях", "Об обязанностях", "О законе", "Об эллинском воспитании", "О зрении", "О цельном", "О знаках", "Пифагорейские вопросы", "Всеобщие вопросы", "О словах", "Гомеровские вопросы" в 5 книгах, "О чтении поэзии". Кроме того, ему принадлежат: "Учебник", "Решения", "Опровержения" в 2 книгах, "Воспоминания о Кратете", "Этика". Таковы его сочинения.

¹ (Игра слов: "Собачий хвост" (Киносура) - название мыса в Аттике. Смысл: "писано прихвостнем киника".- 249.)

Однако в конце концов он покинул Кратета и в течение двадцати лет учился у двух других вышеназванных наставников; оттого, говорят, он и заявлял: "Вот каким счастливым плаванием обернулось для меня кораблекрушение!" Впрочем, некоторые пишут, что это было сказано еще при Кратете. А другие рассказывают, что он жил в Афинах, когда услышал о крушении своего корабля, и сказал: "Как хорошо, что Удача сама толкает нас в философию!" Наконец, третьи утверждают, будто он успел распродать свой груз в Афинах и лишь потом обратился к философии.

Рассуждения свои он излагал, прохаживаясь взад и вперед по Расписной Стое¹ (собственно, она называется Писианактовой, но по фрескам Полигнота получила название Расписной), потому что искал места малопосещаемого; а именно здесь при Тридцати тираннах было погублено почти 1400 граждан. Сюда стали приходить люди послушать его и за это были прозваны "стоиками", равно как и его ученики; а до этого они назывались "зеноновцами", как о том свидетельствует и Эпикур в своих письмах. Стоиками же раньше называли стихотворцев, препровождавших свое время в Стое (как сообщает Эратосфен в VIII книге "О древней комедии"),- от них-то и пошло это слово в широкий ход.

¹ (Портик на афинской агоре, построенный в V в. до п. э. и расписанный лучшим тогдашним художником Полигнотом. По-видимому, при Тридцати тираннах это было место судебных заседаний и с тех пор избегалось.- 249.)

Афиняне оказывали Зенону великий почет: они даже вручили ему ключ от городских стен и удостоили его золотого венка и медной статуи. То же самое сделали и его соотечественники: статую Зенона они почитали украшением своего города. Так же гордились им и те китийцы, что жили в Сидоне. Сам Антигон выражал ему благосклонность и не раз его слушал, когда бывал в Афинах. Он даже приглашал философа приехать к себе; тот отказался, но послал к нему одного из своих близких - Персея, сына Деметрия, родом из Кития, расцвет которого приходится на 130-ю олимпиаду, когда Зенон был уже стариком. Вот каково было письмо Антигона (приводимое Аполлонием Тирским в сочинении о Зеноне):

"Царь Антигон философу Зенону шлет привет. Удачею и славою, как мне думается, я выше тебя, но разумом и воспитанием ниже, равно как и тем совершенным счастьем, какое ты имеешь в обладании. Оттого и рассудил я предложить тебе приехать ко мне, полагая, что ты не откажешь мне в моей просьбе. Постарайся же так или иначе быть при мне - ты ведь понимаешь, что будешь наставником не для меня одного, а для всех македонян, вместе взятых. Кто наставляет царя Македонии и ведет его по пути к добродетели, тот заведомо и всех его подданных будет готовить к тому, чтобы стать хорошими людьми. Ибо каков правитель, таковы обычно становятся должным образом и подданные".

Зенон отвечал ему так:

"Царю Антигону Зенон шлет привет. Мне дорога твоя любовь к знанию, поскольку ты отдаешь предпочтение воспитанию истинному и благополезному, а не пошлому и развращающему нравы. Кто обращается к философии, отступись от хваленого наслаждения, в котором иные юноши размягчают свои души,- в том заведомо жива не только врожденная, но и добровольная наклонность к благородству. А когда врожденное благородство в должной мере окрепнет от упражнения и от нелицеприятного поучения, то ему уже нетрудно прийти к овладению совершенной добродетелью. Однако тело мое сковано старческою немощью, ибо мне уже восемьдесят лет; и потому быть при тебе не под силу мне, а посылаю я к тебе некоторых из моих товарищей по занятиям: душевной силой они не ниже меня, телесной же много меня выше; приблизь их, и ты не отстанешь от достигающих совершенного счастья". И он послал к Антигону Персея и Филонида Фиванского; о том, что они живут у царя, упоминает и Эпикур в письме к брату Аристобулу.

Я счел уместным приложить здесь также и постановление афинян о Зеноне. Вот оно:

"В архонтство Арренида, в 5-ю пританию филы Акамантиды, в 21-й день месяца мемактериона и в 23-й день притании¹, в общем народном собрании председатель Гиппон, сын Кратистотеля из Ксипетея, с товарищами по председательству поставил на голосование вопрос, а слово держал Фрасон, сын Фрасона из Анакеи:

¹ (Притания - десятая часть афинского Совета пятисот (50 человек от одной из афинских фил), ведавшая делами в течение одной десятой части года,- род временного президиума афинского государственного совета.- 251.)

"Поскольку Зенон Китийский, сын Мнасея, провел в этом городе много лет и, занимаясь философией, показал себя достойнейшим человеком во всех отношениях, призывал к добродетели и здравомыслию тех молодых людей, которые сходились к нему для поучения, обращал их ко всему наилучшему и в собственной жизни являл для всех пример согласия с учением, которое проповедовал,- постольку народ почел за благо Зенону Китийскому, сыну Мнасея, воздать хвалу и законным чином увенчать его золотым венком за добродетель и здравомыслие; а гробницу его поставить на Керамике за народный счет. И для изготовления венка и устроения гробницы избрать народу пятерых лиц из числа афинян, а государственному делопроизводителю записать это постановление на двух каменных столбах, из которых один должно поставить в Академии, другой - в Ликее, а расходы на те столбы выделить заведующему казною, чтобы все знали, что афинский народ умеет чтить достойных мужей и при жизни, и после смерти. На устроение гробницы избраны голосованием: Фрасон из Анакеи, Филокл из Пирея, Федр из Анафлиста, Медонт из Ахарн, Микиф из Сипалета, (Дион из Пеании)¹". Таково это постановление.

¹ (Последнее имя в главных рукописях пропущено. - 251.)

Антигон Каристский сообщает, что Зенон никогда не отрекался от того, что он из Кития. Так, когда он был одним из вкладчиков на восстановление бани и на столбе было написано имя: "Зенон, философ", он потребовал добавить: "Из Кития".

Для своей глиняной бутылочки¹ он сделал полую крышку, положил туда деньги и всюду с ними ходил, чтобы иметь под рукой все для нужд своего учителя Кратета. Было у него, по рассказам, когда он приехал в Элладу, более тысячи талантов, и он отдавал их в рост корабельщикам. Ел он ломтики хлеба, мед и самую малость вина с хорошим ароматом. С мальчиками он имел дело редко, а с девками - раз или два, только чтобы не прослыть женоненавистником²; а когда Персей, с которым он жил в одном доме, пригласил однажды для него хорошенькую флейтистку, то Зенон, не замедлив, препроводил ее к самому Персею. В обхождении, говорят, был он очень хорош, так что Антигон часто приглашал его на гулянья, а однажды он даже сопровождал царя на попойку к кифареду Аристоклу, однако быстро скрылся. Многолюдства, говорят, он все же избегал, и даже на скамье сидел с краю, чтобы не иметь соседей хотя бы с одной стороны. На прогулках его сопровождали два-три человека, не более. Иной раз он даже собирал медяки с окружающих, чтобы они не толпились вокруг хотя бы из скупости (так говорит Клеанф в книге "О деньгах"). А однажды, когда его обступило много народу, он показал им на деревянную ограду алтаря, что вверху Стои, и сказал: "Когда-то он стоял здесь на середине, но мешал ходить, и его отодвинули; вот так же, если вы уберетесь отсюда, то нам будет свободнее".

¹ ("Лекиф", в котором носили масло для притираний.- 251.)

¹ (Ср. Афиней. Пир Софистов XIII 563 е, 603 е, 607 е.- 251.)

Демохар, сын Лахета, сказал однажды, приветствуя его: "Стоит тебе сказать или написать Антигону, чего тебе надобно, и он тотчас все тебе даст!" Выслушав это, Зенон перестал с ним разговаривать. А когда Зенон умер, Антигон, говорят, сказал: "Какого я лишился зрителя!" Тогда-то он и поручил Фрасону просить афинян пожаловать Зенона гробницей на Керамике. Однажды его спросили, чем он восхищается в Зеноне; он ответил: "Тем, что, сколько он ни получал от меня дорогих подарков, я ни разу не видел его ни надменным, ни униженным".

Он отличался наклонностью к исследованиям и к тонкости во всяком рассуждении. Поэтому и Тимон пишет о нем в "Силлах":

 Я увидал финикиянку старую в темной гордыне: 
 Было ей мало всего; но корзинка ее прохудилась, 
 А ведь и так в ней было не больше ума, чем в трещотке.

Он любил ученые споры с диалектиком Филоном, своим товарищем по занятиям; и, будучи моложе Филона, благоговел и перед ним, и перед их наставником Диодором. Были вокруг него и настоящие оборванцы, как пишет и Тимон:

 Целую тучу согнал мужиков, которые были 
 Самые нищие, самые глупые между сограждан.

Сам он был мрачен и едок, с напряженным лицом. Жил он просто и не по-эллински скупо под предлогом бережливости.

Осмеивая кого-нибудь, он делал это незаметно и не с маху, а словно издали. Таковы его слова об одном щеголе, который с осторожностью перебирался через какой-то ручей: "Как же ему не сторониться грязи? ведь в ней не видать своего отражения!" Один киник попросил у Зенона масла в пузырек, потому что свое у него кончилось; Зенон ничего ему не дал, а когда тот пошел прочь, то крикнул вслед: "Скажи-ка теперь, кто из нас бесстыднее?" Влюбленный в Хремонида, он сидел рядом с ним и с Клеанфом и вдруг встал; Клеанф удивился, а Зенон сказал: "Я слышал от лучших врачей, что при воспалении самое хорошее средство - покой". На одной пирушке пониже его за столом лежали двое, и лежавший выше ткнул ногой лежавшего ниже; тогда Зенон сам толкнул его коленом, а когда тот обернулся, то сказал: "А каково, по-твоему, было от тебя соседу?" Одному любителю мальчиков он сказал: "Как школьные учителя выживают из ума оттого, что вечно возятся с мальчишками, точно так же и ваша порода!" Речи отделанные и безошибочные он сравнивал с александрийскими сребрениками: они хороши с виду и отчеканены, как настоящая монета, но цена их от этого не выше. А речи противоположного свойства похожи на аттические тетрадрахмы: грубо рубленные и с погрешностями в языке, они все же подчас более весомы, чем самые тонковыведенные. Ученик его Аристон вел длинные рассуждения, но были они бездарны, а порой нахальны и опрометчивы; Зенон сказал: "Не иначе как твой отец зачал тебя спьяна!" - и прозвал его болтунов, потому что сам всегда был немногословен.

Один обжора, имевший обыкновение ничего не оставлять соседям по столу, подал гостям большую рыбу; Зенон ухватил ее, словно собираясь съесть целиком, а когда тот уставился на него, ответил: "Если ты моего обжорства за одним обедом стерпеть не можешь, то как же другие твое терпят каждый день?" Один мальчик домогался ответа на какой-то вопрос слишком напористо для своего возраста; Зенон подвел его к зеркалу, велел посмотреть на себя и спросил, к лицу ли при таком виде такие вопросы.

Кто-то заявлял, что по большей части не согласен с Антисфеном; Зенон прочитал ему софокловскую притчу¹ и спросил: может быть, все-таки в Антисфене есть и хорошее? "Не знаю",- сказал тот. "И тебе не стыдно,- возразил Зенон,- выхватывать и запоминать, что у него есть плохого, и обходить с пренебрежением, что у него есть хорошего?" Кто-то сказал, что речи философов, на его взгляд, слишком коротки. "Ты прав,- ответил Зенон,- у них даже слова были бы короче, будь это возможно"². Кто-то пожаловался, что Полемон говорит не то, что обещал; Зенон спросил: "А разве одно другого не стоит?"

¹ (По-видимому, "Аянт", 1142-1169,-две притчи об уважении к мертвым.- 253.)

² (В подлиннике: "Даже слоги были бы короче" - слово philo- sophos состоит из одних кратких слогов,- 254.)

Для спора, говорил он, нужно иметь голос и силу не меньше, чем у актера, однако понапрасну рот не разевать - это делают только те, кто болтает много, но без толку. Кто умеет хорошо говорить, утверждал он, тот не будет давать слушателю передышку, чтобы полюбоваться, словно хороший ремесленник: наоборот, слушатель должен быть так захвачен речью, чтобы ему и на раздумье времени не требовалось.

Одному много болтавшему юнцу он сказал: "У тебя уши утекли на язык". Одному красавцу, рассуждавшему, что любовь-де мудрецу не пристала, он сказал: "Для вас, красавцев, ничего хуже и быть не может". Даже большинство мудрецов, по его словам, сплошь и рядом оказываются немудрыми, потому что не разбираются в своих случайных мелочах. И он любил рассказывать, как флейтист Кафисий, увидев, что один его ученик силится играть погромче, стукнул его и сказал: "Не в силе добро, а в добре сила!"

Один юноша вел слишком дерзкие разговоры; Зенон ему сказал: "Ну, мальчик, не скажу я тебе того, что думаю!" К нему льнул один родосец, отличавшийся красотою и богатством, а более ничем; чтобы отделаться от него, Зенон сперва посадил его на пыльную скамью, чтобы он запачкал одежду, а потом отвел ему место среди нищих, чтобы он терся об их лохмотья; и наконец юноша сбежал. "Ничего нет неприличнее гордыни,- говорил Зенон,- а в молодых людях особенно". Не надо обременять память звуками и словами, а надо стараться расположить свой ум к извлечению пользы и не думать, будто это какое-то уже сваренное и поданное угощение. Он говорил, что молодые люди должны знать порядок и в походке, и в облике, и в одежде; и он часто напоминал стихи Еврипида о Капанее:

 Он был богат, но не был он заносчив: 
 Нимало не тщеславней, чем бедняк1.

¹ (Евпирид. Умоляющие, 861-862,- 254.)

Чтобы овладеть науками, говорил он, самое нежелательное - это самомнение, а самое надобное - это время. На вопрос, что такое друг, он ответил: "Второй я"¹.

¹ (Ср. Аристотель. Никомахова этика, 1166 а 31,- 254.)

Однажды он порол раба за кражу. "Мне суждено было украсть!" - сказал ему раб¹. "И суждено было быть битым",- ответил Зенон. Красоту он называл цветом целомудрия (а иные говорят, что, напротив, целомудрие - цветок красоты). Как-то раз он увидел чьего- то знакомого раба всего в синяках; "Вижу следы твоего нрава!" - сказал он ему. Кто-то натерся душистым маслом; Зенон спросил: "От кого это так запахло женщиной?" Дионисий Перебежчик спросил, почему Зенон ему одному не делает замечаний? "Потому что я тебе не доверяю",- отвечал Зенон. Мальчишке-болтуну он сказал: "У нас для того два уха и один рот, чтобы мы больше слушали и меньше говорили". Однажды на попойке он лежал и молчал; его стали спрашивать, в чем дело, а он ответил: "Передайте царю, что среди вас был один человек, умеющий молчать", потому что спрашивавшие были посланы от Птолемея и хотели узнать, что передать от Зенона царю. Его спросили, как он чувствует себя, когда его бранят; он сказал: "Как посол, когда его отсылают без ответа".

¹ (Насмешка над стоическим фатализмом,- 255.)

Аполлоний Тирский рассказывает, что однажды Кратет схватил его за плащ, чтобы оттащить от Стильпона. "Нет, Кратет, философов мало хватать за уши: убеди и уведи! - сказал ему Зенон.- А если ты оттащишь меня силой, то телом я буду с тобой, а душой со Стильпоном ".

Гиппобот сообщает, что водился он и с Диодором, усердно занимаясь с ним диалектикой, и сделал в ней большие успехи, но был так далек от тщеславия, что пошел в ученье к Полемону, и тот, говорят, сказал ему: "Вижу, Зенон, ты прокрался ко мне через черный ход, чтобы выкрасть наше учение и разодеть его по-финикийски!"¹ А когда один диалектик показал ему семь диалектических приемов для софизма "Жнец"², он спросил, сколько тот за них хочет, и, услышав: "Сто драхм", заплатил двести; такова была в нем страсть к знаниям.

¹ (Намек на ославленное еще Гомером коварство финикийцев.- 255.)

² (По Аммонию, софизм "Жнец" имел такой вид: "Если ты жнешь, то жнешь, а не "может быть, жнешь, может быть, нет"; если не жнешь, то не жнешь, а не "может быть, не жнешь, может быть, жнешь"; стало быть, никакого "может быть" вообще не существует, и все совершается только с необходимостью",- 255.)

Он первый, говорят, дал название понятию "надлежащее" и написал об этом книгу. Он же переписал стихи Гесиода следующим образом:

 Тот наилучший меж всеми, кто доброму верит совету; 
 Также хорош тот, кто сам умеет умом пораскинуть1.

¹ ("Труды и дни", 293 - 294. У Гесиода порядок стихов обратный.- 255.)

В самом деле, говорил он: кто умеет хорошо выслушать совет и воспользоваться им, более достоин похвалы, чем тот, кто все соображает сам: последний хорош только пониманием, а первый, умеющий слушать,- еще и поведением.

На вопрос, почему он такой суровый, а за попойкой распускается, он ответил: "Волчьи бобы тоже горькие¹, а как размокнут, становятся сладкими". Действительно, на таких пирушках он давал себе волю, что подтверждает и Гекатон во II книге "Изречений". Лучше, чтобы заплетались ноги, чем язык, говорил он. Добро - не мелочь, а достигается по мелочам. (Впрочем, другие приписывают эти слова Сократу².)

¹ (См. выше, VI, прим. 56,- 256.)

² (См. выше, II, 32.- 256.)

Был он закален и неприхотлив, пищу ел сырую, а плащ носил тонкий. За это и сказано о нем:

 Ни ледяная зима, ни льющийся дождь бесконечный 
 Не укрощают его, ни зной, ни жало болезней, 
 Ни многолюдные праздники духа его не расслабят: 
 Ночью и днем прилежит он душой к обретению знанья.

И даже комические поэты, сами того не замечая, в своих насмешках произносят ему похвалу. Так, Филемон говорит в драме "Философы":

 Сухая смоква, корка да глоток воды - 
 Вот философия его новейшая; 
 И мчат ученики учиться голоду.

Впрочем, другие приписывают эти стихи Посидиппу. К этому времени Зенон почти вошел уже в пословицу - о нем говорилось:

Философа Зенона быть воздержнее.

Во всяком случае у Посидиппа в "Перевезенцах" сказано:

 ...десять дней, казалося, 
 Он самого Зенона был воздержнее.

И в самом деле, он всех превосходил и этой добродетелью, и достоинством, и, право же, счастьем: ведь прожил он 98 лет¹ и умер безболезненно, в полном здоровье. Правда, Персей в "Уроках этики" пишет, будто умер он в 72 года, а в Афины приехал 22 лет; но Аполлоний говорит, что только во главе школы он стоял 58 лет.

¹ (Преувеличение. Хронологические данные о жизни Зенона сбивчивы; наиболее вероятные из них см. в хронологической таблице,- 256.)

Умер он так: уходя с занятий, он споткнулся и сломал себе палец; тут же, постучав рукой оземь, он сказал строчку из "Ниобы":

Иду, иду я: зачем зовешь?1 -

¹ (Несохранившееся песнопение поэта Тимофея.- 256.)

и умер на месте, задержав дыхание. Афиняне погребли его на Керамике и почтили вышеприведенными постановлениями, подтвердив этим его добродетель. Антипатр Сидонский сочинил о нем такие стихи:

 Здесь почивает Зенон, китиец, достигший Олимпа, 
 Он никогда не хотел Оссой венчать Пелион, 
 Он не пытался свершать двенадцать свершений Геракла,- 
 Здравая мера ему путь проложила до звезд1.

¹ (АПл. III 104,- 257.)

А стоик Зенодот, ученик Диогена, написал так:

 Самодовлением тверд, величав седыми бровями, 
 Ты, о Зенон, отстранил праздных богатств суету, 
 Слово мужа глася, увлек ты умом прозорливым 
 Тех, кто страха не знал, духом к свободе стремясь, 
 Из финикиян ты был,- что нужды? Оттуда же родом 
 Кадм, открывший для нас таинство писчих страниц 1.

¹ (ПА VII 117. Кадм, брат Европы, основатель фиванской Кадмеи, считался изобретателем алфавита.- 257.)

А общие стихи обо всех стоиках написал Афиней, сочинитель эпиграммы:

 О знатоки стоических правд! О вы, что храните 
 В ваших священных столбцах лучший завет мудрецов! 
 Вы говорите: единое благо души - добродетель, 
 Ею сильны города, ею живет человек. 
 А услаждение плоти, для многих - предельная радость,
 Есть лишь малый удел только единой из Муз1.

¹ (ПА IX 496. Ср. выше, VI 14,- 257.)

А о том, как умер Зенон, рассказали и мы в нашей книге "Все размеры" такими стихами:

 Так говорят: китиец Зенон, утомленный годами, 
 Мукам конец положил, отринув пищу; 
 Или же так он сказал, ударивши оземь рукою: 
 "Сам иду я к тебе - зачем зовешь ты?"1

¹ (IIA VII 118,- 257.)

Действительно, есть и такой рассказ о его кончине; однако о том, как он умер, сказано уже достаточно.

Деметрий Магнесийский в "Соименниках" пишет, что отец его Мнасей часто бывал по торговым делам в Афинах и оттуда привез много сократических книг для Зенона, еще когда тот был мальчиком; из них он набрался разума еще на родине и потому-то, приехав в Афины, примкнул к Кратету. Это он, по-видимому, дал определение конечной цели, тогда как другие в своих высказываниях колебались. Говорят, как Сократ обычно говорил: "Клянусь собакою!", так и он говорил: "Клянусь каперсом!" Некоторые, в том числе скептик Кассий, предъявляют Зенону много обвинений. Во-первых, говорят они, в начале "Государства" он объявил бесполезным весь общий круг знаний. Во-вторых, всех, кто не взыскует добродетели, он обзывает врагами, ненавистниками, рабами и чужаками друг другу, будь это даже родители и дети, братья или домочадцы. Далее, в "Государстве" он числит гражданами, друзьями, домочадцами и свободными людьми только взыскующих добродетели; поэтому-то для стоиков родители и дети - враги, ибо они не мудрецы. В том же "Государстве" он утверждает общность жен, а на 200-й строке¹ запрещает строить в городах храмы, суды и училища; и о деньгах пишет так: "Денег не следует заводить ни для обмена, ни для поездок в чужие края". А одежду велит носить мужчинам и женщинам одну и ту же, и чтобы ни одна часть тела не была прикрыта полностью. Это "Государство" - подлинное сочинение Зенона, об этом свидетельствует Хрисипп в книге "О государстве". Писал он и о любви - в начале книги под заглавием "Учебник любви", а также довольно много и в "Беседах". Суждения такого рода можно найти не только у Кассия, но и у ритора Исидора Пергамского; этот еще добавляет, будто те места из книг Зенона, которые казались стоикам неудачными, были вырезаны стоиком Афинодором, хранителем пергамской библиотеки, но потом восстановлены, когда Афинодора уличили и ему пришлось плохо. Но о подложных местах сказано достаточно.

¹ (Перевод по конъектуре Менагия, принятой Лонгом; возможна и конъектура "...а в своих распорядках..." (Апельт).- 258.)

Всего было восемь Зенонов: первый - из Элей, о котором речь впереди¹; второй - наш философ; третий - с Родоса, написал историю своего острова в одной книге; четвертый - историк, описавший поход Пирра в Италию и Сицилию и составивший обзор деяний римлян и карфагенян; пятый - ученик Хрисиппа, написавший мало книг, но оставивший много учеников; шестой - врач Герофиловой школы, мыслью сильный, но в писании слабый; седьмой - грамматик, среди сочинений которого имеются и эпиграммы; восьмой - из Сидона, эпикурейский философ, отличавшийся ясностью мысли и слога.

¹ (См. ниже, IX 25-29.- 258.)

Ученики Зенона многочисленны; известностью среди них пользуются:

Персей Китийский, сын Деметрия, по одним сведениям - его домочадец, по другим - его раб; он был одним из посланных к царю Антигону для письмоводительства и воспитывал царского сына Алкионея. Однажды Антигон, чтобы испытать его, велел сообщить ему ложную весть, будто имение его расхищено врагами; Персей помрачнел, а царь сказал: "Теперь сам видишь, что богатство - вещь не безразличная!" Книги Персея известны такие: "О царской власти", "О государственном устройстве лаконян", "О браке", "О нечестии", "Фиест", "О различной любви", "Поощрение", "Беседы", "Изречения" в 4 книгах, "Записки", "На Законы Платона" - 7 книг;

Аристон Хиосский, сын Мильтиада,- это он ввел понятие о безразличном;

Эрилл Карфагенский, сказавший, что конечная цель есть знание;

Дионисий Перебежчик, признавший наслаждение благом, ибо у него так сильно болели глаза, что он не мог уже говорить, будто боль безразлична; а родом он был из Гераклеи;

Сфер из Боспора;

Клеанф из Асса, сын Фания, его преемник по школе; Зенон говорил, что он похож на дощечки с твердым воском - писать на них трудно, но написанное держится долго. У этого Клеанфа после кончины Зенона учился и Сфер; мы к нему еще вернемся в его жизнеописании¹.

¹ (См. ниже, VII 177-178,- 259.)

Кроме того, по словам Гиппобота, учениками Зенона были Филонид из Фив, Каллипп из Коринфа, Посидоний из Александрии, Афинодор из Сол, Зенон из Сидона.

Здесь, в жизнеописании Зенона, мне представляется уместным рассказать о совокупности учений всех стоиков, потому что именно он был основателем этой школы и ему принадлежат многочисленные вышеназванные книги, в которых он разглагольствует, как никто среди стоиков. Итак, вот их учение в общих чертах; мы их изложим в виде перечня¹, как уже делали в других местах.

¹ (Нижеследующий компендий стоического учения, очень содержательный и толковый, составлен по какому-то учебнику приблизительно конца I в. до н. э.- 259.)

Философское учение, по их словам, разделяется на три части: физику, этику и логику. Первым это разделение произвели Зенон Китийский в книге "Об учении", Хрисипп в I книге "Об учении" и в I книге "Физики", Аполлодор и Силл в I книге "Введения к догмам", Евдром в "Началах этики", а также Диоген Вавилонский и Посидоний. Эти три части Аполлодор называет "областями", Хрисипп и Евдром - "видами", остальные - "родами" философии. Философия, указывают они, подобна живому существу, и логику можно сравнить с костями и жилами, этику - с мясистыми частями, физику - с душой. Подобна она и яйцу, скорлупа которого - логика, белок - этика, желток - физика; или плодоносному полю, ограда вокруг которого - логика, урожай - этика, а земля и деревья - физика; или городу, вокруг которого крепкие стены и правит которым разум.

Ни одна из этих частей не отделяется от других, но все они смешаны - так утверждают некоторые из них и преподают их тоже без разделения. Однако другие, и в том числе Зенон (в книге "Об учении"), Хрисипп, Архедем и Евдром, ставят логику на первое место, физику на второе, этику на третье; Диоген из Птолемаиды ставит этику на первое место, Аполлодор - на второе; а Панэтий и Посидоний ставят на первое место физику (как сообщает Фаний, ученик Посидония, в I книге "Уроков Посидония"). Клеанф перечисляет не три, а целых шесть частей: диалектику, риторику, этику, политику, физику, богословие; но другие (например, Зенон Тарсийский) говорят, будто это не части учения, а части самой философии.

Логическую часть иные разделяют на две науки: риторику и диалектику, иные добавляют еще такой вид, как наука об определениях и наука о канонах и критериях; впрочем науку об определениях некоторые отрицают. Науку о канонах и критериях они принимают как средство для отыскания истины, поскольку здесь устанавливается различие между представлениями всякого рода; наука об определениях равным образом служит для распознания истины, поскольку здесь предметы охватываются понятиями. Риторика есть наука хорошо говорить при помощи связных рассуждений; диалектика - наука правильно спорить при помощи рассуждений в виде вопросов и ответов (поэтому ее определяют также как науку об истинном, ложном и ни том, ни другом).

Риторика, по их словам, разделяется на три части: совещательную, судебную и хвалебную. Кроме того, она расчленяется на нахождение, изложение, построение и исполнение; а ораторская речь - на вступление, рассказ, возражения и заключение.

Диалектика разделяется на две области: означаемое и звук. Область означаемого делится на разделы о представлениях и о возникающих из них суждениях, о подлежащих и сказуемых, о прямых и обратных высказываниях, о родах и видах, о рассуждениях, свертываниях и умозаключениях и, наконец, о софизмах, как словесных, так и предметных, а среди них о рассуждениях ложных, истинных и отрицательных, о недостаточных, неразрешимых и заключительных, о таких, как "Куча" и т. п., "Человек под покрывалом", "Рогатый", "Никто" и "Жнец"¹. Область звука, упомянутая выше, также принадлежит диалектике; в ней рассматриваются писаные звуки и части речи, вопросы о неправильных оборотах и словах, о поэтичности, о двусмысленности, о благозвучии, а по мнению некоторых - также об определениях, разделениях и слоге.

¹ (См. выше, II, прим. 101.- 261.)

Наиболее полезна, по их словам, наука об умозаключениях: она раскрывает нам доказательное и этим много способствует тому, чтобы из выправления учений, построения их и запоминания выявилось обоснованное постижение. Суждение есть совокупность посылок и вывода, а умозаключение - умственное заключение из суждений. Доказательство есть рассуждение, достигающее менее понятного через более понятное.

Представление есть отпечаток в душе (выражение переносное, от отпечатка перстня на воске). Представления бывают постигающие и непостигающие. Постигающие представления (которые у них считаются критерием всякого предмета) - это те, что возникают от существующего, отпечатлевают и запечатлевают существующее, как оно есть. Непостигающие представления - это те, что возникают и не от существующего, а если от существующего, то отпечатлевают его не так, как оно есть, но неясно и неотчетливо.

Сама диалектика есть вещь необходимая: это добродетель, объемлющая собою другие добродетели. Осторожность есть наука, когда следует и когда не следует что-то признавать. Осмотрительность есть сильное напряжение разума против вероятия, чтобы не поддаться ему. Неопровержимость есть сила разума, которою он стоит на своем и не переходит на противоположное. Несуетность есть совпадение, возводящее представления к верному разуму. Сама наука, по их словам, есть незыблемое постижение или же такое совладение с воспринимаемыми представлениями, которое уже не может быть поколеблено разумом. Без изучения диалектики мудрец не может быть непогрешим в рассуждении: это она дает распознавать истинное и ложное, различать достоверное и двусмысленное, а без этого невозможны последовательные вопросы и ответы. А торопливость в утверждениях сказывается на всем происходящем - У кого представления не вышколены, те впадают в беспорядочность и легкомыслие. Для мудреца нет иного средства показать свою тонкость, проницательность и общее искусство рассуждений: ведь одно и то же - правильно вести спор и правильно вести разговор, одно и то же - обсуждать предложенное и отвечать на вопрос, и все это представляет собой достояние искушенного диалектика.

Таковы в общих чертах их суждения о логике. А чтобы рассказать об этом в частностях, приведем то, что к этому относится в их учебном руководстве.

Диокл Магнесийский в своем "Обзоре философии" говорит дословно так: "Стоики полагают, что на первом месте речь должна идти о представлении и чувстве, потому что именно представление, как таковое, есть критерий, которым распознается истинность вещей, и потому что без представления нельзя составить понятие о признании, о постижении и о мышлении, а оно предшествует всему остальному. В самом деле, вначале бывает представление, а уже за ним - мысль, способная выговориться, и она выражает в слове то, что испытывается в представлении".

Представление (phantasia) и призрак (phantasma) - разные вещи. Призрак - это то, что кажется нашим мыслям, как это бывает во сне; представление - это отпечаток в душе, то есть некоторое изменение в ней. Так это понимает Хрисипп во II¹ книге "О душе", ибо не следует понимать "отпечаток" как "след печати", ведь невозможно представить себе много таких следов, оставляемых на одном и том же месте в одно и то же время². И представление мыслится как нечто возникающее от существующего и запечатлевающее, отпечатлевающее, напечатлевающее его, как оно есть; от несуществующего оно бы не возникло.

¹ (В рукописях "в XII книге"; это чтение сохраняют Кобет и Апелот. - 262.)

² (Оговорка к предыдущему (см. VII 45).- 262.)

Представления, по их словам, бывают как чувственные, так и внечувственные: чувственные - это те, которые воспринимаются одним или несколькими органами чувств; внечувственные - те, которые воспринимаются мыслью, как, например, представления о предметах бестелесных и иных, воспринимаемых только разумом. Среди чувственных представлений одни возникают из существующего при нашем содействии и признании, но есть и такие, которые возникают из существующего лишь по видимости.

Далее, представления бывают как разумные, так и внеразумные. Разумные свойственны существам разумным, внеразумные - неразумным. Разумные - это мысли, а внеразумные названия не имеют. Кроме того, представления бывают деловые и неделовые: так, ваятель на изваяние смотрит иначе, чем неваятель.

Чувствование, по словам стоиков,- это дыхание, направленное от главной части души к органам чувств, это постижение, совершаемое в органах чувств, и это само строение органов чувств, в силу которого иные оказываются калеками. Деятельность органов чувств тоже называется чувством. Они говорят, что посредством чувства мы постигаем белое и черное, грубое и гладкое, а посредством разума - выводы из доказательств, например бытие и провидение богов.

Мыслимые понятия мыслятся или по случайности, или по сходству, или по аналогии [или по переносу], или по соединению, или по противоположности. По случайности мыслится все чувственное. По сходству мыслится нечто по наличному предмету - например, Сократ по его изображению. По аналогии мыслится или преувеличенное, например Титий или Киклоп, или преуменьшенное, например пигмей; точно так же и середина земного шара мыслится по аналогии серединам меньших шаров. По переносу мыслятся, например, глаза на груди; по соединению - например, гиппокентавр; по противоположности - например, смерть. Иные понятия мыслятся по переходу, например значения и пространство; иные - по природе, например правда или благо; иные - по отнятию, как "безрукий". Таковы их положения относительно представления, чувства и мышления.

Критерием истины они объявляют постигающее представление, то есть представление, возникающее от существующего. Так говорят Хрисипп во II¹ книге "Физики", Антипатр и Аполлодор; тогда как Боэф допускает множественность критериев (и ум, и чувствование, и возбуждение, и знание), да и Хрисипп противоречит сам себе² в I книге "Об учении", называя критериями как чувствование, так и предвосхищение (которое представляет собой врожденное понятие о всеобщем). Наконец, некоторые из старших стоиков допускают в качестве критерия верный разум (как свидетельствует Посидоний в книге "О критерии").

¹ (В рукописях "в XII книге".- 263.)

¹ (Перевод по конъектуре Арнима hauton.- 263.)

Изучение диалектики, по общему мнению большинства, начинается с раздела о звуке.

Звук есть сотрясение воздуха или же предмет звукового ощущения (как пишет Диоген Вавилонский в учебнике "О звуке"). Звук животного - это сотрясение воздуха от простого побуждения, звук человека - сотрясение, расчлененное и направляемое мыслью (так пишет Диоген), достигающее зрелости в человеке к четырнадцати годам. Звук - это тело, полагают стоики (так говорят Архедем в книге "О звуке", Диоген, Антипатр и Хрисипп во II книге "Физики"), ибо все, что производит действие, есть тело, а звук производит действие, исходя от говорящего к слушающим.

Слово есть записанный звук (говорит Диоген), например "день". Речь есть значащий звук, направляемый мыслью (например, "стоит день"). Говор есть слово, несущее печать, как эллинскую, так и племенную, а иначе говоря - слово, происходящее из каких-то мест, из какого-то говора, например thalatta - из аттического, hёmеrё - из ионийского¹. Элементы слова - двадцать четыре буквы. "Буква" говорится в трояком смысле: это и сам элемент, и его начертание, и его название, например "альфа". Гласные - это семь букв: А, Е, Н, I, О, Y, 2; согласные - шесть букв: В, Г, А, К, П, Т. Звук и слово - вещи разные, ибо звук - это также и шум, а слово - это только нечто членораздельное. Слово и речь - тоже вещи разные, ибо речь всегда что-то значит: слово может ничего не значить (например, "блитири"), а речь - не может. Высказывать и произносить - тоже вещи разные: произносятся звуки, а высказываются предметы, которые и являются высказываемыми.

¹ (Слово "море" в аттическом диалекте произносилось thalatta, в ионийском - thalassa; слово "день" в аттическом - hemer, а в ионийском - hemere,- 264.)

Частей речи имеется пять (так говорят Хрисипп и Диоген в книге "О звуке"): имя, нарицание, глагол, союз, член; Антипатр (в книге "О слове и высказываемом") добавляет еще "посредство"¹. Нарицание, по Диогену,- это часть речи, обозначающая общее качество, например "человек", "конь". Имя - это часть речи, выявляющая единичное качество, например "Диоген", "Сократ". Глагол - это часть речи, обозначающая несоставное сказуемое (так говорит Диоген), или же несклоняемая часть речи (по мнению иных), обозначающая что-то сочетаемое с чем-то единым или многим, например "пишу", "говорю". Союз есть несклоняемая часть речи, связывающая части речи. Член есть склоняемая часть речи, различающая роды и числа имен, например, ho, he, to, hoi, hai, ta.

¹ (Посредством Антипатр называл наречие.- 264.)

Достоинств речи имеется пять: правильность, ясность, краткость, уместность, украшенность. Правильность есть безошибочность разговорных выражений, но не случайная, а искусственно достигнутая. Ясность есть слог, внятно представляющий содержание мысли. Краткость есть слог, заключающий в себе только необходимое для уяснения предмета. Уместность есть слог, соответствующий предмету. Украшенность есть слог, избегающий заурядности.

Из недостатков речи варваризм есть слово, противное обычаю речи именитых эллинов; солецизм есть речь, построенная несогласованно.

Стихи - это метрическая или ритмическая речь, во намеренно отклоняющаяся от прозаического склада (так говорит Посидоний во вводном сочинении "О слоге"). Ритмичность, например, есть в словах "Великая Земля, эфир Зевесов..."¹. Стихотворение же - это стихи, имеющие значение и содержащие изображения предметов божеских и человеческих².

¹ (Стих из неизвестной трагедии.- 265.)

² (Стихи - poiema, стихотворение - poiesis.- 265.)

Определение - это предложение, произносимое при разборе в точном своем значении (так говорит Антипатр в I книге "Об определениях"), или же "отдача собственного"¹ (так говорит Хрисипп в книге "Об определениях"). Описание - это предложение, лишь примерно вводящее в предмет, или же определение, лишь упрощенно выражающее свое значение.

¹ ("Определение" - horos; "начертание" - hypographe. "Отдача собственного", т. е. формулировка собственного значения слова,- 265.)

Род есть сочетание многих неразъединимых предметов мышления: так, род "животное" обнимает всех животных порознь. Предмет мышления есть мысленный призрак, это не существо и не свойство, но как бы существо и как бы свойство; так, образ лошади может видеться, даже когда лошади нет. Вид есть то, что включается в род, как вид "человек" включается в род "живое существо". Надродовое - это то, что является родом, но само ни в какой род не входит, например "сущее". Подвидовое - это то, что является видом, но само видов в себе не содержит, например "Сократ".

Разделение рода есть рассечение его на смежные виды, например: "Среди живых существ одни разумны, а другие неразумны". Противоделение рода есть рассечение его на противоположные виды, например через отрицание. "Среди сущего иное есть благо, иное - не благо". Подразделение есть разделение от разделения, например: "Среди сущего иное есть благо, иное - не благо; среди того, что не благо, иное есть зло, иное же безразлично". Расчленение есть размежевание рода на области (так пишет Криний), например: "Среди благ иные суть духовные, иные - телесные".

Двусмысленность есть слово, означающее в речи по собственному смыслу и по употреблению два или более предмета, так что по одному слову можно понять различное, например: "Скороход рухнул" может означать и "Бегун упал", и "Скоро проход обвалился"¹.

¹ (В подлиннике - auletris peptoke и aule tris peptoke ("флейтистка упала", "дом трижды упал").- 266.)

Диалектика, по словам Посидония,- это наука о том, что есть истина, что ложь, а что - ни то ни другое; а по словам Хрисиппа, это наука об обозначениях и обозначаемом. Сказанное выше принадлежит к учению стоиков о звуке. В области же предметов, то есть обозначаемого, речь идет о высказываниях (lectoi), о законченных высказываниях, о суждениях, об умозаключениях, а также о недостаточных высказываниях и о сказуемых прямых и обратных.

Высказыванием у них называется то, что составлено в соответствии с умственным представлением. Высказывания бывают законченные и недостаточные. Недостаточные высказывания - это те, которые произносятся в незавершенном виде, например: "Пишет". Спрашивается: кто пишет? Законченные высказывания - это те, которые произносятся в завершенном виде, например: "Сократ пишет". Таким образом, среди недостаточных высказываний числятся сказуемые, среди законченных - суждения, умозаключения, общие вопросы и частные вопросы.

Сказуемое - это то, что говорится о чем-то, или же (по определению школы Аполлодора) вещь, связанная с какой-то или какими-то другими, или же недостаточное высказывание, связанное с прямым падежом для образования суждения. Среди сказуемых иные - личные: например, "плыву меж скал"¹ Далее, среди сказуемых иные - прямые, иные - обратные, иные - средние. Прямые - это те, которые согласуются с одним из косвенных падежей, например "слышит", "видит", "говорит"; обратные - те, которые согласуются со страдательными оборотами, например "слышится", "видится"; средние - те, которые не согласуются ни с тем, ни с другим, например "мудрствует", "гуляет". Противострадательные сказуемые² - это те, которые числятся в обратных, однако не обозначают действия, например "бреется", ибо бреющийся обращает здесь действие на самого себя. А косвенные падежи - это родительный, дательный и винительный³.

¹ (Лакуна; по-видимому, следует читать: "иные - безличные, например "мне хочется"...".- 266.)

² (Т. е. возвратное действие, "средний залог",- 266.)

³ (В отличие от "прямого падежа", именительного.- 266.)

Суждение¹ - это то, что бывает или истинно, или ложно, или же это законченный предмет, доступный отрицанию сам по себе. Так говорит Хрисипп в "Диалектических определениях": "Суждение есть то, что можно отрицать или утверждать само по себе: например, "Стоит день" или "Дион гуляет". Суждением оно называется от слова "судить", потому что в суждении мы высказываемся "за" или "против": так, кто говорит: "Стоит день", высказывается за то, что стоит день; и если действительно стоит день, то предлагаемое суждение истинно, если же нет, то ложно.

¹ (Суждение-axioma, от глагола axioo - "сужу".- 266.)

От суждения следует отличать общий вопрос, частный вопрос, повеление, клятву, пожелание, предположение, обращение и мнимое суждение. В самом деле, суждение - это такое словесное изъявление, которое является или истинным, или ложным. Вопрос же - это предмет законченный, как и суждение, однако же требующий ответа: например, "Стоит ли день?" - а такое изъявление не является ни истинным, ни ложным. Поэтому "Стоит день" - это суждение, а "Стоит ли день?" - это общий вопрос. Частный же вопрос - это предмет, на который невозможно ответить знаком (как отвечают "да" на общий вопрос), а надо отвечать словами: "Он живет там-то и там-то". Повеление - это изъявление, которым мы приказываем: например, "Ступай же прочь от струй Инаха!"¹. Клятва - это...² [Обращение] - это изъявление, с помощью которого мы обращаемся, например:

¹ (Стих из неизвестной трагедии.- 267.)

² (Лакуна в тексте.- 267.)

Славою светлый Атрид, повелитель мужей Агамемнон!1

¹ (Гомер. Ил. II 434 и др.- 267.)

Мнимое суждение - это изъявление, звучащее как суждение, но в силу избытка какого-либо слова или страсти не являющееся суждением, например: "Прекрасен Парфенон!" или "Как тот пастух похож на Приамидов!"¹ Кроме названного от суждения следует отличать и сомнение, когда как будто говорит человек, находящийся в сомнении: "А жизнь и боль - ужель они не родственны?"² Все это - и общие вопросы, и частные, и прочее - не бывает ни истинно, ни ложно, тогда как суждения бывают или истинны, или ложны.

¹ (Стих из неизвестной трагедии (речь идет о молодом Парисе- пастухе).- 267.)

² (Стих из неизвестной комедии (Менандра?).- 267.)

Среди суждений иные являются простыми, иные - непростыми (так говорят последователи Хрисиппа, Архедема, Афинодора, Антипатра и Криния). Простые - это те, которые состоят из неразноречивого суждения, например: "Стоит день"; непростые - это те, которые состоят из одного или нескольких разноречивых суждений; из одного, например: "Если стоит день, [то стоит день]"; из нескольких, например: "Если стоит день, то светло". Простые суждения бывают отрицательные, неопределенно-отрицательные, ограничительные, утвердительные, указательные, неопределенные. Непростые суждения бывают условные, утвердительно-условные, соединительные, разъединительные, причинные, сравнительные к большему и к меньшему.

...Отрицательное суждение - например, "Не день стоит". Разновидностью этого является дважды отрицательное суждение: это отрицание отрицания, например: "Не день не стоит", то есть "День стоит". Неопределенно-отрицательное суждение состоит из отрицательной частицы и сказуемого, например: "Никто не ходит". Ограничительное суждение состоит из ограничительной частицы и суждения, которое было бы возможно, например: "Не добрый он человек". Утвердительное суждение состоит из прямого падежа и сказуемого, например: "Дион гуляет". Указательное суждение состоит из указательного слова в прямом падеже и сказуемого, например: "Он гуляет". Неопределенное суждение состоит из неопределенных частиц и сказуемого, например: "Некто ходит", "Такой-то движется".

Среди непростых суждений условное суждение образуется союзом "если", который означает, что второе суждение следует из первого, например: "Если стоит день, то светло". (Так пишут Хрисипп в "Диалектике" и Диоген в "Учебнике диалектики".) Утвердительно- условное суждение состоит из двух суждений, связанных союзом "поскольку", например: "Поскольку стоит день, то светло"; этот союз означает, что второе суждение следует из первого, а первое достоверно. Соединительное суждение образуется каким-нибудь соединительным союзом, например: "И день стоит, и светло". Разъединительное суждение образуется разъединительным союзом "или", например: "Или день стоит, или ночь",- этот союз означает, что одно из этих суждений ложно. Причинное суждение соединяется союзом "так как", например: "Так как стоит день, то светло",- здесь первое как бы служит причиной для второго. Сравнительное суждение к большему образуется связкой, изъясняющей большее, и союзом "чем" между двумя суждениями, например: "День больше, чем ночь". Сравнительное суждение к меньшему образуется противоположным образом, например: "Ночь меньше, чем день".

Некоторые из суждений противоположны друг другу по истинности или ложности. Это бывает, когда одно отрицает другое, например: "Стоит день" и "Не стоит день". Условное суждение бывает истинно, если противоположность заключению противоречит началу; например, суждение "Если стоит день, то светло" истинно, потому что противоположность заключению "не светло" противоречит началу "стоит день". А ложно оно бывает, если противоположность заключению не противоречит началу, например: "Если стоит день, то Дион гуляет" - ложно, потому что "Дион не гуляет" не противоречит началу "стоит день". Утвердительно-условное суждение истинно, если исходит из истинного суждения и имеет вытекающее заключение, например: "Поскольку стоит день, то солнце стоит над землей"; ложно, если исходит из ложного суждения или имеет невытекающее заключение, например: "Поскольку стоит ночь, то Дион гуляет", когда на самом деле стоит день. Причинное суждение истинно, если исходит из истинного суждения, имеет вытекающее заключение, однако начальное суждение из заключения не вытекает: так, из суждения "стоит день" вытекает суждение "светло", но из суждения "светло" не следует "стоит день"; а ложно причинное суждение, если оно или исходит из ложного суждения, или имеет невытекающее значение, или же начало и заключение вообще не согласованы, например: "Так как стоит ночь, то Дион гуляет".

Вероятное суждение - это такое, которое заставляет соглашаться, например: "Кто кого родила, та тому мать"; но данное суждение ложно, потому что курица яйцу не мать. Кроме того, суждения бывают возможные и невозможные, необходимые и не необходимые. Возможное суждение - это такое, истинность которого можно показать, если обстоятельства не препятствуют его истинности, например: "Диокл жив"; невозможное - это такое, истинность которого нельзя показать, например: "Земля летает". Необходимое суждение - это такое суждение, которое истинно и ложность которого нельзя показать, а если можно, то ложность эта вызвана лишь внешними обстоятельствами, например: "Добродетель полезна"; не необходимое суждение - это такое, которое истинно, но может быть ложно даже независимо от внешних обстоятельств, например: "Дион гуляет". Разумное суждение - это такое, которое имеет больше оснований быть истинным, чем ложным, например: "Завтра я буду жив". Есть также и другие разновидности суждений, обращения суждений и переходы их от истинности к ложности, о которых мы сейчас расскажем пространнее.

Рассуждение (logos) - это то, что состоит из большой посылки, малой посылки и вывода (так говорят последователи Криния), например: "Если стоит день, то светло; но стоит день; стало быть, светло". Большая посылка здесь - "Если стоит день, то светло"; малая посылка - "стоит день"; вывод - "стало быть, светло". Свернутость (tropos) - это как бы общее очертание рассуждения, например: "Если есть первое, то есть и второе; но первое есть; стало быть, есть и второе". Свернутое рассуждение (logotropos) - это рассуждение, составленное со свертыванием, например: "Если Платон жив, то Платон дышит; но первое есть; стало быть, и второе есть". Свернутое рассуждение введено для того, чтобы в длинных сочетаниях суждений не произносить малую посылку и вывод, когда они длинные, а кратко говорить: "Первое есть, стало быть, и второе есть".

Рассуждения бывают без заключения и с заключением. Рассуждения без заключения - это те, в которых противоположность выводу не противоречит сочетанию посылок, например: "Если стоит день, то светло; но стоит день; стало быть, Дион гуляет". Рассуждения с заключением бывают или просто рассуждения с заключением, без особого имени, или же умозаключения. Умозаключения - это те, которые или непосредственно недоказуемы, или сводятся какой-нибудь посылкой к непосредственно недоказуемым, например: "Если Дион гуляет, стало быть, Дион движется". Просто рассуждения с заключением - это те, которые приводят к выводу, но не путем умозаключения, например: "День и ночь не могут быть одновременно; но стоит день; стало быть, ночь не стоит". Мнимые умозаключения - это те, которые по всему виду близки к умозаключению, но к выводу не приводят, например: "Если Дион - лошадь, то Дион - живое существо; но Дион - не лошадь; стало быть, Дион - не живое существо".

Далее, рассуждения бывают истинные и ложные. Истинные - это те, которые приводят к выводу из истинных посылок, например: "Если добродетель полезна, то порок вреден; [но добродетель полезна; стало быть, порок вреден]". Ложные - это те, в которых какие-нибудь из посылок или ложны, или не имеют заключения, например: "Если стоит день, то светло; но стоит день; стало быть, Дион жив". Далее, рассуждения бывают возможные и невозможные, необходимые и не необходимые.

Далее, рассуждения бывают недоказуемые, то есть не требующие указания [на предмет]. Разные писатели перечисляют их по-разному; так, Хрисипп различает их пять и полагает, что из них сплетается всякое рассуждение. Черпаются они и из рассуждений с заключениями, и из умозаключений, и из свернутых рассуждений. Первое рассуждение, не требующее доказательства,- это такое, в котором большая посылка - условное суждение, малая посылка - его начальное суждение, а вывод - его заключение; например: "Если первое есть, то и второе есть; но первое есть; стало быть, и второе есть". Второе рассуждение, не требующее доказательства,- это такое, в котором большая посылка - условное суждение, малая посылка противоположна его заключению, а вывод противоположен его началу, например: "Если стоит день, то светло; но стоит ночь; стало быть, день не стоит". В самом деле, здесь малая посылка образует противоположность к заключению, а вывод - к началу. Третье рассуждение, не требующее доказательства,- это такое, в котором большая посылка - двухчленное отрицание, малая посылка - один из его членов, вывод - противоположность другому члену, например: "Платон не может быть сразу и жив и мертв; но Платон мертв; стало быть, Платон не жив". Четвертое рассуждение, не требующее доказательства,- это такое, в котором большая посылка - разделительное суждение, малая посылка - один из его членов, вывод - противоположность другому члену, например: "Есть или первое, или второе; но есть первое; стало быть, нет второго". Пятое рассуждение, не требующее доказательства,- это такое, в котором большая посылка - разделительное суждение, малая посылка - противоположность одному из его членов, а вывод - второй его член, например: "Или день стоит, или ночь; ночь не стоит; стало быть, стоит день".

Из истинного суждения следует истинное, говорят стоики, например, из того, что "стоит день",- то, что "светло"; а из ложного следует ложное, например, из ложного суждения "стоит ночь" - ложное суждение "темно". Из ложного может следовать истинное, например, из того, что "земля летает",- то, что "земля существует"; но из истинного ложное следовать не может, например, из того, что земля существует,- то, что земля летает.

Некоторые рассуждения есть неразрешимые: например, "Человек под покрывалом", "Скрытый", "Куча", "Рогатый", "Никто". "Человек под покрывалом" - это, например, ....¹ ["Куча" - это, например]: "Нельзя сказать, что два - это мало, не сказав, что и три - это мало; потом, что и четыре - это мало; и так далее, до десяти; но два - это мало, стало быть, и десять - это мало" "Никто" - это рассуждение, в котором большая посылка состоит из неопределенного и определенного суждения, а затем следует малая посылка и вывод; например: "Если некто здесь, то он не на Родосе; [но здесь - человек; стало быть, на Родосе людей нет]".

¹ (В параграфе несколько лакун, восполняемых по смыслу; в конце параграфа возможна еще более обширная лакуна. О софизмах см. выше, II, прим. 101,- 271.)

Таковы положения стоиков в логике; и они усиленно настаивают, что только диалектик есть мудрец, ибо все предметы определяются именно через логическое рассмотрение, даже если они принадлежат к области физики или этики, не говоря уже о логике; как же им не судить и о правильности названий, поставленных законами над действиями?¹ Ведь две есть обычные заботы у добродетели: во-первых, следить, что есть всякий предмет, и, во-вторых, как он называется. Вот какова их логика.

¹ (Сомнительное чтение, перевод приблизительный,- 272.)

Этическую часть философии они разделяют на вопросы о побуждении, о благе и зле, о страстях, о добродетели, о цели, о первой ценности и поступках, о надлежащем, о пособиях и препятствиях. Такие разделения принимают последователи Хрисиппа, Архедема, Зенона Тарсийского, Аполлодора, Диогена, Антипатра и Посидония; а Зенон Китийский и Клеанф, принадлежа к более раннему времени, касаются этого предмета сравнительно бегло. Они подвергают разделению и логику и физику.

Первым побуждением живого существа, говорят стоики, является самосохранение, ибо природа изначально дорога сама себе. Так говорит Хрисипп в I книге "О конечных целях": ближе всего для всякого живого существа его собственное состояние и сознание такового - в самом деле, ведь вряд ли природа создала его склонным к изменению или не склонным ни к изменению, ни к прежнему состоянию. Стало быть, приходится сказать, что от природы живому существу близко его состояние, и поэтому оно противится всему, что вредно, и идет навстречу всему, что близко ему. Мнение же некоторых, будто первое побуждение живых существ - стремление к наслаждению, они обличают как ложное. В самом деле, говорят они, наслаждение если и возникает, то лишь как следствие, когда природа сама по себе стремится к тому, что соответствует состоянию, и достигает этого, именно так резвятся животные и цветут растения; а между растениями и живыми существами природа не сделала никакой разницы. Правда, в растениях она обходится без побуждений и чувствований, как, впрочем, и в нас кое-что совершается растительным образом. Но животные, которым вдобавок уже дано побуждение, с помощью его сами ходят за тем, что им нужно; поэтому для них жить по природе - значит жить по побуждению. А разумным существам в качестве совершенного вождя дан разум, и для них жить по природе - значит жить по разуму, потому что разум - это наладчик (technites) побуждения.

Вот почему Зенон первый заявил в трактате "О человеческой природе", что конечная цель - это жить согласно с природой, и это то же самое, что жить согласно с добродетелью: сама природа ведет нас к добродетели. То же говорит Клеанф (в книге "О наслаждении"), Посидоний и Гекатон (в книге "О конечных целях"). И наоборот, жить добродетельно - это значит то же, что жить по опыту всего происходящего в природе (так пишет Хрисипп в I книге "О конечных целях"), потому что наша природа есть лишь часть целого. Стало быть, конечная цель определяется как жизнь, соответствующая природе (как нашей природе, так и природе целого),- жизнь, в которой мы воздерживаемся от всего, что запрещено общим законом, а закон этот - верный разум, всепроникающий и тождественный с Зевсом, направителем и распорядителем всего сущего¹. Это и есть добродетель и ровно текущая жизнь счастливого человека, в которой все совершается согласно с божеством каждого и служит воле всеобщего распорядителя.

¹ (Тема знаменитого Клеанфова "Гимна Зевсу" (см. пер. г. Р. Державина,- "Сочинения", т. 2. СПб., 1865, с. 323).- 273.)

Диоген прямо говорит, что конечная цель - это благоразумный выбор того, что соответствует природе; Архедем говорит, что конечная цель - это жить, совершая все, что должно. Природу, в согласии с которой следует жить, Хрисипп имеет в виду как общую, так и собственную человеческую, Клеанф - только общую, не добавляя к ней никакой частной.

Добродетель есть согласованность предрасположения [с природою]. Она заслуживает стремления сама по себе, а не из страха, надежды или иных внешних причин. В ней заключается счастье, ибо она устрояет душу так, чтобы вся жизнь стала согласованной. С этого пути разумное существо иногда сбивается, увлекшись внешними заботами или подпав под влияние близких; но сама природа никогда не дает ему поводов сбиться с пути.

Добродетель может быть простой завершенностью чего бы то ни было (например, "добрая статуя"); может быть неумственной, как здоровье, или умственной, как разумение. Так, Гекатон в I книге "О добродетелях" говорит, что одни добродетели научны и умственны, потому что слагаются из умозрительных положений, как разумение и справедливость; другие же - не умственны, а только сосуществуют с умственными, состоя при них, как здоровье и сила. В самом деле, здоровье сосуществует и последует такой умственной добродетели, как здравомыслие, подобно тому, как свод бывает крепок, когда он умело возведен. Неумственные добродетели называются так потому, что не требуют умственного признания и встречаются даже у дурных людей,- таковы здоровье и мужество.

Доказательство тому, что добродетель существует,- успехи в ней, сделанные Сократом, Диогеном, Антисфеном и их последователями (так говорит Посидоний в I книге "Рассуждения об этике"). Порок тоже существует, поскольку он противоположен добродетели. Добродетели можно научиться (так говорят Хрисипп в I книге "О конечной цели", Клеанф и Посидоний в "По-ощрениях" и Гекатон); что ей можно научиться, видно из того, как дурные люди делаются хорошими.

Панэтий говорит, что есть две добродетели - умственная и действенная; другие говорят, что три - логическая, физическая и этическая. Последователи Посидония насчитывают четыре добродетели, а последо-ватели Хрисиппа, Клеанфа и Антипатра - еще того больше. Аполлофан же, наоборот, называет только одну - разумение.

Среди добродетелей иные первичны, иные вторичны. Первичные добродетели - разумение, мужество, справедливость, здравомыслие; разновидности их - величие души, воздержание, упорство, решительность и добрая воля. Разумение - это знание, что есть зло, что - добро, а что - ни то ни другое. Мужество - это знание, что предпринять, чего остеречься, а в чем не держаться ни того ни другого....... Величие души - это знание или самообладание, позволяющее быть выше всего, что с тобой происходит, как хорошего, так и дурного. Воздержание - это способность не переходить меру, положенную верным разумом, или же самообладание, непобедимое никакими наслаждениями. Упорство - это знание или самообладание в том, чего следует держаться, чего нет, а к чему не держаться никак. Решительность - это самообладание, позволяющее сразу отыскать надлежащее. Добрая воля - это умение смотреть, что и как надо делать, чтобы принести пользу.

Сходным образом и среди пороков иные первичны, иные вторичны; например, неразумие, трусость, несправедливость, разнузданность - первичны, а невоздержанность, тугоумие и неспособность к совету - вторичны. И как добродетели являются знанием некоторых предметов, так пороки представляют собою их незнание.

Благо вообще есть нечто приносящее пользу, в частности же сама польза или то, что с нею едино. Поэтому и добродетель, и причастное к ней благо могут быть определены трояко: благо - это или то, из чего исходит польза, или то, в чем она проявляется (например, добродетельный поступок), или то, кем она осуществляется (например, человек, взыскующий добродетели и этим причастный к ней). Есть и другое частное определение блага: естественное совершенство разумного существа в его разумности. Именно таковы и добродетель, и причастные к ней добродетельные поступки, и взыскующие добродетели люди, равно как и порождаемые ею радость, удовольствие и прочее. То же можно сказать и о зле: это и сами пороки (как неразумие, трусость, несправедливость и прочее), и причастные к ним порочные поступки, и дурные люди, и порождаемые злом отчаяние, недовольство и прочее.

Блага бывают или душевные, или внешние, или ни те ни другие. Душевные блага - это добродетели и добродетельные поступки; внешние блага - это иметь достойную родину, достойного друга и видеть, что они счастливы; а ни душевные, ни внешние блага - это быть достойным и счастливым самому. Точно так же и зло бывает или душевное (это пороки и порочные поступки), или внешнее (иметь неразумную родину, неразумного друга и видеть, что они несчастны), или ни то ни другое (быть самому дурным и несчастным).

Далее, иные из благ представляют собой цели, иные - средства, иные же - и цели и средства. Друг и польза от друга - это блага-средства; отвага, разумность, свобода, приятность, удовольствие, безболезненность и всякий добродетельный поступок - это блага- цели; а те блага, которые и цели и средства,- это [не что 97 иное, как добродетель]. В самом деле, поскольку добродетели ведут к счастью, постольку они - блага-средства; а поскольку они сами входят в счастье для его полноты, постольку они - блага-цели. Точно так же и зло бывает или злом-целью, или злом-средством, или же злом - и целью и средством. Враг и вред от врага - это зло-средство; поражение, унижение, рабство, безутешность, отчаяние, горе и всякий порочный поступок - это зло-цель; а то зло, которое и средство и цель,- это [сами пороки]: поскольку они ведут к несчастью, постольку они - средство, а поскольку они сами входят в несчастье и довершают его до полноты, постольку они - цель.

Далее, из душевных благ иные представляют собой предрасположение, иные - обладание, иные - ни то ни другое. Блага-предрасположения - это добродетели, блага-обладания - это привычки, а ни то ни другое - это действия. Некоторые блага, вообще говоря, бывают смешанными, например хорошие дети или хорошая старость: но, например, знание - это чистое благо. И еще бывают блага постоянные, например добродетели, и бывают преходящие, например радость или гуляние.

Всякое благо - благоприятно, связующе, прибыльно, удобно, похвально, прекрасно, полезно, предпочтительно, справедливо. Оно благоприятно, потому что несет с собой благополучие для нас; связует, потому что удерживает нас на том, на чем надобно; прибыльно, потому что возмещает траты с выгодой; удобно, потому что дает пользоваться этой выгодой; похвально, потому что пользование это достойно похвалы; прекрасно, потому что выгода эта соразмерна благу; полезно, потому что ему свойственно приносить пользу; предпочтительно, потому что предпочитать его разумно; справедливо, потому что согласно с законом и способствует людскому сообществу.

Совершенное благо они называют прекрасным, потому что оно имеет от природы все необходимые величины¹, или же совершенную соразмерность. Прекрасное имеет четыре вида: оно справедливо, мужественно, упорядочение и разумно,- ибо именно эти свойства присущи прекрасным поступкам. Точно так же и безобразное имеет четыре вида: оно несправедливо, трусливо, беспорядочно и неразумно. Прекрасным называется то, за что удостаивается похвалы и человек, им обладающий, и всякое благо вообще; иначе же - то, что хорошо создано для своего дела; иначе же - то, что дает человеку особенную красоту (именно в этом смысле о мудреце говорится, что он и хорош и прекрасен).

¹ (К своеобразному употреблению слова "величина" ср. Сенека, письмо 71: "Сократ говорил: истина и добродетель одно и то же. Как истина не может быть больше или меньше, так и добродетель. У нее есть собственная величина: полнота".- 276.)

Только прекрасное и считается у них благом (так говорят Гекатон в III книге "О благах" и Хрисипп в книгах "О прекрасном"), ибо прекрасна добродетель и все причастное добродетели, а это все равно что сказать: "всякое благо прекрасно" и "прекрасное и благо равнозначны", что одно и то же; "если нечто есть благо, то оно прекрасно; но оно прекрасно; стало быть, оно - благо". Все блага представляются им равными, и всякое благо - желанным в высшей степени, не допускающей ни понижения, ни повышения.

Все сущее они считают или благом, или злом, или ни тем ни другим. Блага - это добродетели: разумение, справедливость, мужество, здравомыслие и прочее. Зло - это противоположное: неразумие, несправедливость и прочее. Ни то ни другое - это все, что не приносит ни пользы, ни вреда, например жизнь, здоровье, наслаждение, красота, сила, богатство, слава, знатность, равно как и их противоположности: смерть, болезнь, мучение, уродство, бессилие, бедность, бесславие, безродность и тому подобное. Так пишут Гекатон в VII книге "О конечных целях", Аполлодор в "Этике" и Хрисипп. В самом деле, все это - не блага, а предметы безразличные, хоть по виду и предпочтительные. Как юз теплу свойственно греть, а не холодить, говорят они, так и благу свойственно приносить пользу, а не вред; но богатство и здоровье не приносят ни пользы, ни вреда; стало быть, богатство и здоровье - не блага. Далее, говорят они, то не благо, что можно употреблять и во благо и во вред; но богатство и здоровье можно употреблять и во благо, и во вред; стало быть, богатство и здоровье - не благо. (Впрочем, Посидоний все-таки причисляет их к благам.) Наслаждение не считают благом ни Гекатон в IX книге "О благах", ни Хрисипп в книгах "О наслаждении",- ибо наслаждения бывают и безобразны, а ничто безобразное - не благо. При этом польза - это движения и состояния, соответствующие добродетели, а вред - движения и состояния, соответствующие пороку.

"Безразличное" - говорится в двояком смысле. Во- первых, это все, что не содействует ни счастью, ни несчастью, например богатство, слава, здоровье, сила и тому подобное: в самом деле, можно быть счастливым и без них, хотя все они могут быть использованы и во благо и во зло. А во-вторых, безразличное - это все, что не возбуждает в нас ни склонности, ни отвращения, например четное или нечетное число волос на голове, согнутый или вытянутый палец. О безразличном в первом значении так сказать нельзя - оно всегда возбуждает в нас или склонность, или отвращение. В соответствии с этим безразличное первого рода или избирается, или отвергается, тогда как безразличное второго рода одинаково и для избирания, и для избегания.

Таким образом, среди предметов безразличных одни бывают предпочтительны, другие - избегаемы. Предпочтительные - это те, которые имеют ценность, избегаемые - те, которые не имеют ценности. А ценность, по их словам, есть, во-первых, свойственное всякому благу содействование согласованной жизни; во-вторых, некоторое посредничество или польза, содействующая жизни, согласной с природой,- такую пользу, содействующую жизни, согласной с природой, приносят и богатство и здоровье; в-третьих, меновая цена товара, назначаемая опытным оценщиком,- так говорят, что за столько-то пшеницы дают столько же ячменя¹ да вдобавок мула.

¹ (Может быть, вероятнее конъектура Арнима: "в полтора раза больше ячменя",- 278.)

Итак, предпочтительное - это то, что имеет ценность: например, такие душевные свойства, как дарование, искусство, совершенствование и тому подобное, или такие телесные свойства, как жизнь, здоровье, сила, благосостояние, безущербность, красота и многое другое, или такие внешние обстоятельства, как богатство, слава, знатность и прочее. Избегаемое - это такие душевные свойства, как неблагодарность, неискусность и прочее, или такие телесные свойства, как смерть, болезнь, немощь, нездоровье, увечье, уродство и прочее, или такие внешние обстоятельства, как бедность, бесславие, безродность и многое другое. А не предпочтительное и не избегаемое - это все, что не содержит ни того ни другого.

Далее, среди предметов предпочтительных иные предпочтительны сами но себе, иные - ради других, иные - как сами но себе, так и ради других. Сами по себе предпочтительны дарование, совершенствование и прочее; ради других - богатство, знатность и прочее; как сами по себе, так и ради других - сила, здоровые чувства, безущербность. Само по себе предпочтительно то, что оказывает многие услуги. Точно так же и предметы избегаемые избегаются по причинам, противоположным вышеназванным.

Надлежащее, по словам стоиков,- это такое дело, которое имеет разумное оправдание: например, исследование жизни; таков, например, рост растений и животных, ибо здесь тоже можно усматривать надлежание.

Название надлежащему первым дал Зенон, произведя его от слова "налегать" на что-то сверху¹. Это - действие, свойственное устроениям природы. Из всех поступков, совершенных по побуждению, иные бывают надлежащими, иные - ненадлежащими, (иные - ни теми ни другими).

¹ (Надлежащее - cathecon от catheco.- 278.)

Стало быть, надлежащие поступки - это те, на которые толкает нас разум: например, чтить родителей, братьев, отечество, любить друзей. Ненадлежащие поступки - это те, на которые разум не толкает: например, пренебрегать родителями, не заботиться о братьях, не водиться с друзьями, презирать отечество и прочее. Ни те ни другие - это такие, к которым разум не толкает и от которых не отвращает: например, собирать хворост, владеть пером, скребницей и прочее.

Иные надлежащие поступки являются безусловно надлежащими, иные - по обстоятельствам. Безусловно надлежит, например, заботиться о здоровье, об органах чувств и т. п.; по обстоятельствам надлежит, например, ослепить себя¹ и раздать имущество. То же относится и к ненадлежащим поступкам. Далее, иные надлежащие поступки являются постоянно надлежащими, иные - непостоянно. Постоянно надлежит, например, вести добродетельную жизнь, а непостоянно - задавать вопросы, давать ответы, прогуливаться и т. п. То же самое относится и ко всему ненадлежащему. Надлежащие но действия имеются и среди промежуточных: например, детям надлежит слушаться наставников.

¹ (Намек на миф об Эдипе,- 279.)

Душа, по словам стоиков, состоит из восьми частей: это пять чувств, речевая часть, мыслительная часть (она же - мысль) и порождающая часть¹. Заблуждения вызывают извращение мысли, а отсюда происходят многие страсти, причина душевной неустойчивости. Страсть (по словам Зенона) есть неразумное и несогласное с природой движение души или же избыточное побуждение.

¹ (Несвязность текста позволяет предполагать здесь лакуну (Рейске).- 279.)

Главные страсти составляют четыре рода: скорбь, страх, желание и наслаждение (так пишут Гекатон во II книге "О страстях" и Зенон в книге "О страстях"). Страсти, по мнению стоиков, представляют собой суждения (так пишет Хрисипп в книге "О страстях"): так, сребролюбие есть предположение, что деньги - это благо, и то же можно сказать о пьянстве, о буйстве и т. п.

Скорбь есть неразумное душевное сжатие. Виды его - это жалость, зависть, ревность, соперничество, тоска, тревога, безысходность, горе, смятение. Жалость есть скорбь о незаслуженном страдании. Зависть - скорбь о чужом благе. Ревность - скорбь, что другому досталось то, чего хочется самому. Соперничество - скорбь, когда другой располагает тем же, чем и ты. Тоска - скорбь пригнетающая. Тревога - скорбь теснящая, заставляющая чувствовать себя не на своем месте. Безысходность - скорбь от размышлений, неотвязных и напряженных. Горе - скорбь болезненная. Смятение - скорбь неразумная, бередящая и не дающая видеть все, что есть.

Страх есть ожидание зла. К страху причисляются также ужас, робость, стыд, потрясение, испуг, мучение. Ужас есть страх, наводящий оцепенение. Стыд - страх бесчестия. Робость - страх совершить действие. Потрясение - страх от непривычного представления. Испуг - страх, от которого отнимается язык. Мучение - страх перед неясным.

Желание есть неразумное возбуждение. К этой страсти относятся томление, враждебность, упрямство, гнев, любовь, ненависть, ярость. Томление - это отторженное желание, которое словно отделено от своего предмета, но все еще попусту устремлено к нему и напряжено. Враждебность - это желание зла другому, притом долгое и усиливающееся. Упрямство - это желание держаться избранного мнения. Гнев - это желание наказать того, кто, по-твоему, незаслуженно обидел тебя. Любовь - это желание, несвойственное взыскующим: это стремление к сближению, вызванное видимостью красоты. Ненависть - это гнев застарелый и злобный, выжидающий случая прорваться, как видно из строк:

 Вспыхнувший гнев он на первую пору хотя и смиряет, 
 Но сокрытую злобу, доколь ее не исполнит, 
 В сердце хранит1.

¹ (Гомер. Ил. I 81-82.- 280.)

Ярость - это гнев, который вспыхивает.

Наслаждение есть неразумное возбуждение к предмету, который лишь по видимости предпочтителен. К этой страсти относятся очарование, злорадство, распущенность, разомлелость. Очарование - это наслаждение, получаемое через слух. Злорадство - это наслаждение от чужих несчастий. Распущенность - это, так сказать, разворот души к разврату¹. Разомлелость - это разложение добродетели.

¹ (Игра слов в подлиннике: terpsis (распущенность) - trepsis (разворот).- 280.)

Как существуют телесные немощи: подагра, или воспаление суставов, так, говорят, существуют и душевные: тщеславие, сластолюбие и прочее. Немощь - это болезнь, сопутствуемая бессилием; а болезнь - это усиленная мысль о мнимой желательности чего-либо. И как тело бывает предрасположено к некоторым заболеваниям, например к простуде или поносу, так и душа к тем или иным дурным склонностям, например к завистливости, жалостливости, сварливости и прочему.

Добрых страстей существует три: радость, осторожность и воля. Радость противоположна наслаждению и представляет собой разумное возбуждение; осторожность противоположна страху и представляет собой разумное уклонение (так, мудрец не будет пуглив, но будет осторожен); воля противоположна желанию и представляет собой разумное возбуждение. И как первичные страсти имеют подразделения, точно так же и первичные добрые страсти: к воле относятся доброжелательство, добросердечие, любезность, приязнь, к осторожности - совесть, скромность; к радости - отрада, веселость, благодушие.

Стоики называют мудреца бесстрастным, потому что он не впадает в страсти; но точно так же называется бесстрастным и дурной человек, и это значит, что он черств и жесток. Далее, мудреца называют несуетным - это значит, что он одинаково относится и к доброй и к недоброй молве; но точно так же несуетен и человек легкомысленный, то есть дурной. Далее, всякого взыскующего называют крепким, потому что они и сами не водятся с наслаждениями, и в других не приемлют наслаждений; но "крепкий" говорят и о других вещах, например о крепком вине, которое хорошо для лечения, но нехорошо для питья. Далее, всякий взыскующий нелицемерно заботится о том, чтобы становиться все лучше и лучше, стараясь скрыть в себе дурное и выставить напоказ хорошее. Далее, он безыскусен - ибо видом и речью свободен от всякой искусственности. Далее, он не подвержен хмелю, хоть и способен пить. Далее, он не подвержен безумию, хотя от черной желчи или вздорности его могут подавлять чуждые представления, несообразные с предпочтительным разумом и противные природе. Далее, мудрец не подвержен скорби, потому что скорбь есть неразумное сжатие души (так пишет Аполлодор в "Этике").

Далее, он божествен, потому что как бы имеет в себе бога, между тем как дурной человек безбожен ("безбожный" говорится в двух смыслах: "противоположный божественному" и "отрицающий божественное" - по-следнее, конечно, относится не ко всякому дурному человеку). Далее, всякий взыскующий благочестив, потому что он искушен в уставах, относящихся к богам, а благочестие - это и есть знание о служении богам.

Далее, он будет приносить жертвы богам и блюсти чистоту, потому что погрешения перед богами противны ему. Далее, он любим богами, потому что он свят и праведен перед ними. Далее, только мудрец есть настоящий священнослужитель, потому что он сведущ в жертвоприношениях, основании храмов, очищениях и прочих заботах, относящихся к богам. Вслед за почтением к богам они ставят почтение к родителям и братьям. Родительскую любовь к детям они также считают естественной в мудрых и несуществующей в дурных людях.

Все погрешения они считают одинаковыми - так говорят и Хрисипп в IV книге "Этических разысканий", и Персей, и Зенон. В самом деле, если одна истина не более истина, чем другая, и одна ложь не более ложь, чем другая, то и один обман не более обман, чем другой, и одно погрешение не более погрешение, чем другое: кто находится за сто стадий от Каноба¹ или за одну стадию от Каноба, те одинаково не находятся в Канобе,- точно так же, кто больше погрешает или меньше погрешает, те одинаково не находятся на верном пути. Впрочем, Гераклид Тарсийский (ученик Антипатра Тарсийского) и Афинодор считают погрешения все-таки неодинаковыми.

¹ (Город близ Александрии - указание на то, что пересказываемый Диогеном Лаэртским стоический учебник был александрийского происхождения,- 282.)

Государственными делами мудрец тоже будет заниматься, если ничто не воспрепятствует (так пишет Хрисипп в I книге "О жизни"), и он будет обуздывать пороки и поощрять добродетели. Мудрец будет и вступать в брак (так пишет и Зенон в "Государстве"), и рождать детей. Далее, мудрец будет свободен от мнений, то есть не согласится ни с какою ложью. Он будет киник, ибо кинизм есть кратчайший путь к добродетели (так пишет Аполлодор в "Этике"). Он будет даже есть человеческое мясо, если таковы будут обстоятельства.

Он один свободен, тогда как дурные люди - рабы,- ибо свобода есть возможность самостоятельного действия, а рабство - его лишение. (Есть, впрочем, и другой род рабства - подчинение, и третий - принадлежность и подчинение; здесь противоположностью является господство, которое тоже есть зло.) Он не только свободен, но он и царь, ибо царствование есть неподот-четная власть, а она существует лишь для мудрых (так пишет Хрисипп в книге "О правильности словоупотребления у Зенона": он говорит, что правитель должен владеть знанием добра и зла, а ни один дурной человек им не владеет). Точно так же он один может управлять, судействовать и витийствовать, а из дурных людей - никто.

Он непогрешим, ибо не подвержен ошибкам. Он невредоносен, ибо не несет вреда ни другим, ни себе. Он нежалостлив и не знает снисхождения ни к кому, так как не отменяет никаких наказаний, следующих по закону,- ибо послабление, жалость и уступчивость суть ничтожества души, подменяющей наказание кротостью; и сами наказания он не сочтет излишне строгими. Далее, мудрец не удивляется ничему, что кажется странным,- ни Хароновой пропасти¹, ни морским приливам, ни горячим источникам, ни извержениям огня.

¹ (Хароновыми пропастями назывались в Греции расселины в земле с ядовитыми испарениями,- 283.)

Впрочем, говорят они, человек взыскующий не живет в одиночестве: от природы он общителен и деятелен. Он будет заниматься упражнениями, чтобы укрепить телесную выносливость. Мудрец будет также молиться богам, испрашивая у них благ (так говорит Посидоний в I книге "О надлежащем" и Гекатон в III книге "О невероятном"). Дружба, говорят они, существует только между взыскующими, в силу их сходства; и дружба эта есть некоторая общность житья, происходящая оттого, что мы относимся к друзьям, как к самим себе. Поэтому дружить - действие предпочтительное, и иметь много друзей - благо. А между дурными людьми дружбы нет, и ни один дурной человек друга не имеет.

Все, кто неразумен,- безумцы, потому что они неразумны и во всем действуют по своему неразумию, а это значит безумие. А мудрец все, что ни делает, делает хорошо, точь-в-точь как флейтист Исмений: что ни играет, играет хорошо. Мудрецам принадлежит все на свете, ибо закон дал им всесовершенное обладание. А когда говорится, будто что-то принадлежит дурным, то это так же, как говорится о расхитителях: будто то, чем они пользуются, принадлежит в некотором смысле государству, а в некотором смысле - им.

Добродетели, по их словам, все вытекают друг из друга, и кто имеет одну, тот имеет их все, потому что умозрительные основы у них общие (так пишет Хрисипп в I книге "О добродетелях", Аполлодор в "Физике древних", Гекатон в III книге "О добродетелях"). В самом деле, кто добродетелен, тот и в умозрении, и в поступках знает, что он должен делать. А "что должен делать" - это значит: что выбирать, что терпеть, чего держаться, что распределять; и если он иное делает избирательно, иное терпеливо, иное с распределением, иное с выдержкой, то он будет и разумен, и мужествен, и справедлив, и здравомыслен, причем каждая добродетель подойдет под соответственное разделение, так как мужество относится к терпению, разумение - к тому, что следует делать, и чего не следует, и о чем можно не заботиться, и точно так же остальные добродетели имеют каждая свое достояние. А за разумением следуют добрая воля и понимание, за здравомыслием - устроенность и упорядоченность, за справедливостью - ровность и доброта, за мужеством - постоянство и собранность.

Между добродетелью и пороком, полагают они, нет ничего среднего (тогда как перипатетики, например, полагают, что между добродетелью и пороком лежит совершенствование). В самом деле, говорят они, как палка бывает или прямая, или кривая, так поступок - или справедлив, или несправедлив, но никак не "более справедлив" или "менее справедлив"; то же и в остальных случаях. Хрисипп считает, что добродетель может быть потеряна, Клеанф - что не может; если может быть потеряна, то из-за пьянства и черной желчи, если не может, то из-за устойчивости наших достижений. Добродетель предпочтительна сама по себе; недаром мы стыдимся всякого дурного поступка, словно знаем, что только прекрасное есть благо. Добродетели довольно, чтобы быть счастливым: так говорят Зенон, Хрисипп (в I книге "О добродетелях") и Гекатон (во II книге "О благах"). Последний пишет: "Если величия души довольно для того, чтобы встать превыше всего, а величие души само есть часть добродетели, то, стало быть, добродетели довольно для того, чтобы быть счастливым, ибо она презирает все, что кажется докучным". Впрочем, Панэтий и Посидоний не считают, что для счастья довольно одной добродетели, а считают, что надобно и здоровье, и денежные траты, и сила.

Далее, они полагают, что добродетель следует прилагать ко всему (это утверждают последователи Клеанфа: ведь добродетель нельзя потерять, и человек взыскующий ко всему прилагает свою душу, а она совершенна). Справедливое существует от природы, а не по установлению, равно как и закон, и верный разум (так говорит Хрисипп в книге "О прекрасном"). И не следует, полагают они, оставлять философию из-за разноречий философов, ведь на этом основании нам следовало бы отказаться и от самой жизни (так говорит Посидоний в "Поощрениях"). Даже общий круг знаний и тот полезен, говорит Хрисипп. Далее, они полагают, что между нами и другими живыми существами справедливости быть не может, потому что мы и они слишком несхожи (так говорят Хрисипп в I книге "О справедливости" и Посидоний в I книге "О надлежащем"). Мудрец будет любить и молодых людей, которые обликом своим обнаруживают врожденное расположение к добродетели (так говорят Зенон в "Государстве", Хрисипп в I книге "О жизни" и Аполлодор в "Этике").

Любовь - это стремление к сближению, вызванное видимостью красоты, и направлена она не к соитию, а к дружбе. Так, Фрасонид хоть и имел любовницу в своей власти, но воздерживался от нее, потому что она его не любила. Именно частью дружбы является любовь (так пишет Хрисипп в книге "О любви"), а отнюдь не посланным богами даром. А красота - это цвет добродетели.

Жизнь бывает троякая: умозрительная, деятельная и разумная; предпочтительна последняя, потому что разумное существо самой природой приспособлено и к умозрению, и к деятельности. Уйти из жизни, по их словам, для мудреца вполне разумно и за отечество, и за друга, и от слишком тяжкой боли, или увечья, или неизлечимой болезни.

Они полагают, что у мудрецов и жены должны быть общие, чтобы сходились, кто с кем случится (так говорят Зенон в "Государстве" и Хрисипп в книге "О государстве", (а также, кроме того, киник Диоген и Платон)¹); тогда всех детей мы будем одинаково любить, по-отечески, и не станет больше ревности из-за прелюбодеяний. А наилучшим государственным правлением они считают смешанное из народной власти, царской власти и власти лучших людей.

¹ (Интерполяция,- 285.)

Вот какие излагают они догматы в своей этике, а кроме того, и много других, с особыми доказательствами; но ограничимся этим, перечислив только основное и в виде перечня.

Рассуждение о физике они делят на следующие области: о телах, о началах (archai), об основах (stoicheia), о богах, о пределах, о пространстве, о пустоте¹. Это деление видовое, а родовое деление физики - на три области: о мире, об основах и о причинах.

¹ (Или "о мире и о пустом пространстве" (параллельное место в словаре Суды). - 285.)

Раздел о мире у них делится на две части. С одной точки зрения, к нему причастны и математики, поскольку они занимаются разысканиями о планетах и неподвижных звездах, и о том, такой ли величины солнце и луна, как кажутся, и о кругообороте неба, и о прочем подобном. С другой точки зрения, эта наука принадлежит только физикам, поскольку они доискиваются, какова сущность мира, (и состоят ли солнце и звезды из вещества и образа)¹, и имел ли мир начало или нет, одушевлен он или нет, подвержен гибели или нет, управляется провидением или нет, и прочего. Раздел о причинах тоже делится у них на две части. С одной точки зрения, к нему причастны и врачи, поскольку они занимаются разысканиями о ведущем начале души, о происходящем в душе, о семенах и т. п. С другой точки зрения, на это притязают и математики, например в вопросах о том, что есть зрение, в чем причина зеркальных отражений, как образуются тучи, гром, радуга, солнечные венцы, кометы и т. п.

¹ (Интерполяция в поздних рукописях,- 286.)

Начал во всем сущем они признают два: деятельное и страдательное. Страдательное начало есть бескачественная сущность, то есть вещество; а деятельное - разум, в ней содержащийся, то есть бог. Он вечен, и он - творец всего, что в ней имеется. Такое учение излагают Зенон Китийский в книге "О сущности", Клеанф в книге "Об атомах", Хрисипп в I книге "Физики", Архидем в книге "Об основах", Посидоний во II книге "Рассуждений о физике".

Начала и основы - вещи разные: первые не возникают и не подвержены гибели, вторые же погибают в обогневении. Далее, начала бестелесны и не имеют формы, основы же имеют форму. Тело, по словам Аполлодора в "Физике", есть то, что имеет три измерения: длину, ширину и глубину; такое тело называется объемным. Поверхность - это зримый предел тела, она имеет длину и ширину, но не имеет глубины. (Посидоний в III книге "О небесных явлениях" пишет, что она существует не только мысленно, но и в качестве основания.) Линия - это зримый предел поверхности, она не имеет ширины, но только длину. Точка - это предел линии, то есть самый малый знак.

Бог, ум, судьба и Зевс - одно и то же, и у него есть еще много имен. Существуя вначале сам по себе, он всю сущность обращает через воздух в воду; и как в поросли содержится семя, так и бог, сеятельный разум мира, пребывает таковым во влажности, приспособляя к себе вещество для следующего становления; а затем он порождает четыре основы - огонь, воду, воздух и землю. Пишут об этом Зенон в книге "О целокупном", Хрисипп в I книге "Физики" и Архедем в книге "Об основах".

Основа есть то, из чего первоначально возникает все возникающее и во что оно в конце концов разрешается.

Четыре основы составляют бескачественную сущность - вещество. Огонь есть горячая основа, вода - влажная, воздух - холодная, земля - сухая (впрочем, это же качество есть и в воздухе). Самое верхнее место занимает огонь, называемый эфиром, и в нем прежде всех возник круг неподвижных звезд, потом - круг планет, затем - воздух, потом - вода и в основании всего - земля, середина всего.

Слово "мир" они употребляют трояко. Во-первых, это сам бог, то есть обособленная качественность всей сущности; он не гибнет и не возникает. Он - творец всего мироустройства, через определенное время от времени расточающий в себя всю сущность и вновь порождающий ее из себя. Во-вторых - само это мироустройство, то есть звездный мир. В-третьих - это совокупность того и другого. Таким образом, мир - это особая качественность всеобщей сущности; или это построение, включающее небо и землю с их естествами (так говорит Посидоний в "Началах небесных явлений"); или это построение, включающее богов, людей и все возникшее для них. Крайняя окружность, в которой находится седалище всей божественности, есть небо.

Мир устрояется умом и провидением (так говорят Хрисипп в V книге "О провидении" и Посидоний в III книге "О богах"). Ибо ум проницает все части мира, как душа - все части человека. Но одни части он проницает больше, другие - меньше; а именно в одних он - сдерживающая сила, например в костях и жилах, а в других - ум, например в ведущей части души. Таким образом, весь мир есть живое существо, одушевленное и разумное, а ведущая часть в нем - это эфир. Так пишет Антипатр Тирский в VIII книге "О мире"; Хрисипп в I книге "О провидении" и Посидоний в I книге "О богах" говорят, что ведущая часть в мире - это небо, а Клеанф - что это солнце. Впрочем, Хрисипп в той же книге говорит и несколько иначе - что это чистейшая часть эфира, называемая также первым богом и чувственно проникающая все, что в воздухе, всех животных, все растения и даже (как сдерживающая сила) самую землю.

Мир един, конечен и шарообразен с виду, потому что такой вид удобнее всего для движения (так пишут Посидоний в V книге "Рассуждения о физике" и ученики Антипатра в книгах "О мире"). Его окружает пустая беспредельность, которая бестелесна; а бестелесно то, что может быть заполнено телом, но не заполнено. Внутри же мира нет ничего пустого, но все едино в силу единого дыхания и напряжения, связующего небесное с земным. (О пустоте пишут Хрисипп в книге "О пустоте" и в I книге "Пособий по физике", Аполлофан в "Физике", Аполлодор, а также Посидоний во II книге "Рассуждения о физике".) Бестелесны¹ также и произносимые слова; бестелесно время, которое есть лишь мера движению мира. Прошедшее время и будущее бесконечны, а настоящее конечно.

¹ (Перевод по чтению Арнима вместо рукописного "все это", сохраняемого Лонгом,- 288.)

Мир, по их учению, подвержен гибели, как все, имеющее начало: таковы ведь и чувственно воспринимаемые вещи. Когда подвержены гибели части, то подвержено и целое; но части мира подвержены гибели, ибо переходят друг в друга; стало быть, подвержен гибели весь мир. Кроме того, если нечто доказуемым образом изменяется к худшему, то оно подвержено гибели,- а мир изменяется к худшему, ибо он иссыхает и затопляется водой. А начало мира было тогда, когда сущность из огня через воздух обратилась в воду, самые плотные части которой сгустились потом в землю, самые тонкие образовали воздух, а истончаясь еще того более,- огонь. А потом уже из смешения этих основ явились растения, животные и прочие породы. О начале и гибели мира говорят Зенон в книге "О целокупном", Хрисипп в I книге "Физики", Посидоний в I книге "О мире", Клеанф, а также Антипатр в X книге "О мире"; Панэтий же, напротив, объявляет мир неразрушимым.

О том, что мир - это живое существо, разумное, одушевленное и мыслящее, говорят Хрисипп в I книге "О провидении", Аполлодор в "Физике" и Посидоний.

Живое - это значит: сущность одушевленная и чувствующая; в самом деле, живое лучше, чем неживое; но лучше мира нет ничего; стало быть, мир есть живое существо. Одушевленное - это ясно из того, что наши души представляют собой его осколки. (Впрочем, Боэф говорит, что мир не есть живое существо.)

О том, что мир един, говорят Зенон в книге "О целокупном", Хрисипп, Аполлодор в "Физике", Посидоний в I книге "Рассуждений о физике". "Всё", по словам Аполлодора, говорится, с одной стороны, о мире и, с другой стороны, о построении, в которое входят мир и окружающая его пустота. Мир конечен, пустота бесконечна.

Среди светил иные неподвижны и совершают оборот вместе со всем небом; иные же (а именно планеты) движутся собственными движениями. Солнце совершает путь по кривой через зодиак; подобным же образом и луна движется по спирали. Солнце есть чистый огонь (так говорит Посидоний в VII книге "О небесных явлениях"); оно больше земли (говорит он же в VI книге "Рассуждений о физике"); оно шарообразно, как и весь мир (так говорят его последователи). Огненное оно потому, что все его действия свойственны огню; оно больше земли, потому что освещает всю землю, да еще и небо, а также потому, что земля отбрасывает коническую тень; именно из-за величины своей оно видно отовсюду. А луна более схожа с землей, потому что она и ближе к земле. Эти огненные тела и все светила питаются по-разному: солнце, как мыслящий светоч,- из большого моря; луна, будучи близка к земле и смешана с воздухом,- из пресных вод (так говорит Посидоний в VI книге "Рассуждений о физике"); все прочее - из земли¹. Звезды, по их мнению, тоже шарообразны, как и земля, но земля неподвижна. Луна своего света не имеет, а принимает солнечный, который на нее светит.

¹ (Обычное античное представление об испарении как о "питании огня влагою",- 289.)

Затмение солнца происходит, когда луна заслоняет его с нашей стороны (так рисует Зенон в книге "О целокупном"). В самом деле, луна в точках схождения, видимо, сближается с ним, закрывает его и отдаляется опять; это легче всего понять с помощью таза, наполненного водой¹. А затмение луны происходит, когда луна попадает в тень земли; вот почему затмения происходят только в полнолуние. При этом, хотя луна и солнце встают в противостояние каждый месяц, она по отношению к нему движется по кривой и часто минует его плоскость, оказываясь то севернее, то южнее; зато, когда плоскость луны совместится с зодиакальной плоскостью солнца и они окажутся в противостоянии, тогда луна затмевается, а происходит такое совмещение в знаках Рака, Скорпиона, Овна и Тельца (так говорят последователи Посидония).

¹ (Таз с водой, отражающей небо, употреблялся греческими астрономами, чтобы наблюдать за движением солнца, не ослепляясь его блеском.- 289.)

Бог есть живое существо, бессмертное, разумное, совершенное или же умное в счастье, не приемлющее ничего дурного, а промысел его - над миром и над всем, что в мире; однако же он не человекоподобен. Он - творец целокупности и словно бы родитель всего: как вообще, так и в той своей части, которая проницает все; и по многим своим силам он носит многие имена¹. Он зовется Дием, потому что через него (dia) совершается все, и Зевсом, поскольку он - причина жизни (zen) и проницает всю жизнь; он зовется Афиной, поскольку ведущая часть его души простирается по эфиру; Герой, поскольку по воздуху (аеr); Гефестом, поскольку по искусническому огню; Посидоном, поскольку по воде; Деметрой, поскольку по земле; и другие имена, даваемые ему людьми, точно так же обозначают какие-либо свойства. Сущностью бога Зенон считает весь мир в небе (точно так же и Хрисипп в I книге "О богах", и Посидоний в I книге "О богах"); Антипатр в VII книге "О мире" говорит, что сущность бога имеет вид воздуха; а Боэф в книге "О природе" называет сущностью бога круг неподвижных звезд.

¹ (Фантастические этимологизации и метафоризации, нередкие у стоиков,- 289.)

Природой они называют иногда то, чем держится мир, иногда то, чем порождается все земное. Природа есть самодвижущееся самообладание, изводящее и поддерживающее свои порождения в назначенные сроки но сеятельному разуму, и от чего что взято, так то и творится. Стремится она и к пользе, и к наслаждению, как это видно из человеческого творчества.

Судьба определяет возникновение всего на свете, так пишут Хрисипп (в книге "О судьбе"), Зенон и Боэф (в I книге "О судьбе"). Судьба есть причинная цепь всего сущего или же разум, по которому движется мир. И если есть провидение, говорят они, то имеют под собой основание и всяческие гадания; что это наука, показывают случаи их исхода (как пишут Зенон, Хрисипп во II книге "О гадании", Афинодор, Посидоний во II книге "Рассуждения о физике" и в V книге "О гадании"; Панэтий, однако же, считает эту науку безосновательной).

Сущность называют они первовеществом всего сущего, так пишут Хрисипп (в I книге "Физики") и Зенон. Вещество есть то, из чего возникает все. Понятия "сущность" и "вещество" употребляются двояко - применительно к общему и применительно к частному. Применительно к общему оно не увеличивается и не умаляется, применительно к частному [и увеличивается и умаляется]. Телом они называют сущность, имеющую границы (так говорят Антипатр во II книге "О сущности" и Аполлодор в "Физике"). Вещество поддается изменению (говорит тот же писатель) - будь оно неизменяемо, из него ничто не могло бы возникнуть. По той же причине оно делимо до бесконечности (Хрисипп говорит [не о "делимости до бесконечности"], а о "бесконечной делимости", ибо нельзя назвать "бесконечностью" то, что делимо и далее, а делимость идет и далее). При смешении два вещества проницают друг друга насквозь, а не только прилегают и охватывают друг друга (как пишет Хрисипп в I книге "Физики"); так, если в море упадет малая капля вина, то она в нем растворится, сколько бы ни сопротивлялась.

Далее, они полагают, что существуют демоны, находящиеся с людьми во взаиморасположении и надзирающие над людскими делами; и существуют герои, то есть души взыскующих, пережившие их смерть.

Говоря о явлениях, совершающихся в воздухе, они утверждают, что зима есть охлаждение воздуха над землей по причине отдаления солнца; весна - благорастворение воздуха по причине его приближения; лето - нагревание воздуха над землей от продвижения солнца к северу; осень - новое отступление солнца от нас. [Ветры - это течения воздуха, меняющие имена в зависимости от того]¹, с какой стороны они протекают, а причина их возникновения - испарение облаков от солнца. Радуга - это отражение света от влажных облаков или же (как говорит Посидоний в "Метеорологии") край солнца или луны, зеркально отраженный, как дуга в росянистом облаке, полом и презираемом насквозь. Кометы, хвостатые звезды и огненные столбы - это огонь, вспыхивающий, когда плотный воздух взлетает в область эфира. Падучие звезды - это вспышки сплошного огня, быстро пролетающие сквозь воздух и оттого кажущиеся удлиненными. Дождь - это облака, превратившиеся в воду оттого, что влага, выпаренная солнцем из земли и моря, осталась не преобразовавшейся до конца. Охлажденная, эта влага называется инеем. Град - это замерзшее облако, искрошенное ветром. Снег - это влага замерзшего облака (так говорит Посидоний в VIII книге "Рассуждений о физике"). Молния - это вспышка облаков, которые трет и рвет ветер (так говорит Зенон в книге "О целокупном"). Гром - ЭТО шум ОТТОГО, ЧТО ОНИ трутся И рвутся. Грозовой удар - это мощная вспышка, с большой силой ударяющая в землю от трущихся и рвущихся облаков; а другие говорят, что это сгусток огнистого воздуха, с силой несущийся вниз. Смерч - это грозовой удар, очень сильный и вихревой, или же дымный вихрь от лопнувшего облака. Огненный вихрь - это облако, разорванное со всех сторон огнем и вихрем. [Землетрясения бывают, когда воздух врывается]² в пустоты земли или спирается там (так говорит Посидоний в VIII книге). Среди землетрясений различаются дрожания, расседания, смещения и толчки.

¹ (Лакуна, восполняемая Арнимом по параллельному месту из Аэтия,- 291.)

² (Лакуна, восполняемая по словарю Суды.- 291.)

Расположение мира они принимают такое. Земля находится посредине, соответственно средоточию; следом за нею - вода, шарообразно облегающая землю, как свое средоточие, так что земля находится в воде; следом за водою - воздух, тоже шарообразно расположенный. Небесных кругов имеется пять: первый - полярный, видимый всегда, второй - летний тропик, третий - равноденственный, четвертый - зимний тропик, пятый - противополярный, невидимый. Круги эти называются параллельными, потому что наклона друг к другу не имеют, а очерчены все вокруг общей середины. Напротив того, зодиакальный круг - наклонный и пересекает параллельные круги. Поясов на земле тоже пять: первый - северный за полярным кругом, необитаемый из-за холода, второй - с умеренным воздухом, третий - необитаемый из-за жары и называемый жарким, четвертый - противоумеренный, пятый - южный, необитаемый из-за холода.

Природа в их представлении есть искуснический огонь, движущийся по пути к порождению, то есть дыхание¹, огневидное и искусническое; а душа есть чувствующая [природа]. Душа - это дыхание, врожденное в нас, поэтому она телесна и остается жить после смерти; однако же она подвержена разрушению, и неразрушима только душа целого, частицами которой являются души живых существ. Зенон Китийский, Антипатр (в книге "О душе") и Посидоний говорят, что душа есть теплое дыхание, которое нас одушевляет и которым мы движемся. Клеанф считает, что все души продолжают существовать до самого обогневения, Хрисипп - что таковы лишь души мудрецов.

¹ (Искуснический огонь - руг technikon; дыхание - pneuma.- 292.)

Душа, по их словам, имеет восемь частей: пять чувств, сеятельный разум, речевую часть и разумную часть. Зрение совершается оттого, что свет между зрителем и предметом напрягается в виде конуса (так пишут Хрисипп во II книге "Физики" и Аполлодор), причем направлен этот конус воздуха острием к глазу, а основанием к предмету - так предмет сообщается зрению напряженным воздухом, словно подгоняемый палкою.

Слышание совершается оттого, что воздух между слушателем и звучащим предметом колеблется кругами, а затем расходится волнами и достигает слуха, наподобие того, как вода в водоеме расходится круговыми волнами от брошенного камня. Сон наступает оттого, что расслабляется чувствующее напряжение ведущей части души. Причинами страстей они считают превращения, совершающиеся с дыханием.

Семенем они называют то, что может порождать подобное порождающему; а в человеческом семени, которое человек испускает с влагою, смешаны частицы души в том же соотношении, что и у предков. Хрисипп во II книге "Физики" утверждает, что по сущности семя есть дыхание: это видно из того, что когда семена бросают в землю, то перестарелые не прорастают - именно потому, что сила выдохнулась из них. Семя стекается со всего тела (говорят последователи Сфера), во всяком случае, порождению поддаются все части тела; женское же семя, по их словам, бесплодно, потому что оно скудно, водянисто и в нем нет напряжения (так говорит Сфер).

Ведущая же часть души - это главная ее часть, в которой зарождаются представления и побуждения и откуда исходит разум; место ее - в сердце.

Такова у стоиков физика,- в той мере, в какой я счел достаточным ее изложить, заботясь о соразмерности моего сочинения. А в чем иные из них отклоняются от сказанного, о том речь далее.