Часть 2. Критон

КРИТОН

Сократ, Критон

Сократ. Что это ты в такое время, Критон? Или 43

уже не рано?

Критон. Очень рано.

Сократ. А как?

Критон. Едва светает.

Сократ. Удивляюсь, как это сторож согласился впустить тебя.

Критон. Уж он меня знает, Сократ, потому что я часто сюда захожу; к тому же я отчасти и ублаготворил его.

Сократ. А ты сейчас только пришел или давно?

Критон. Довольно давно.

Сократ. Почему же ты не разбудил меня тотчас, b

а сидишь себе возле меня и молчишь?

Критон. Сохрани меня Зевс, Сократ! Я бы и сам не желал - в такой беде да еще не спать. На тебя же давно удивляюсь, глядя, как ты сладко спишь, и нарочно тебя не будил, чтобы тебе было как можно приятнее. Разумеется, мне и прежде, во время всей твоей жизни, нередко приходилось удивляться твоему нраву, но особенно я удивляюсь ему теперь, при этом несчастии, как ты его легко и терпеливо переносишь.

Сократ. Да ведь это было бы и нелепо, Критон, в мои годы - роптать на то, что приходится умереть.

Критон. И другим, Сократ, случается попадать на с старости лет в такую беду, однако же старость нисколько не мешает им роптать на свою судьбу.

Сократ. Это правда. Но зачем же ты так рано пришел?

Критон. Я пришел с печальным известием, Сократ, печальным и тягостным не для тебя, как я вижу, а для меня и для всех твоих близких,- с известием, которое мне кажется непереносимым.

Сократ. С каким это? Уж не пришел ли с Делоса корабль с приходом которого я должен умереть? d

97

К р и т о н. Прийти-то еще не пришел, но думается мне, что придет сегодня, судя по словам тех, которые прибыли с Суния 2 и оставили его там. Ну вот из того, что они передают, очевидно, что он придет сегодня, и завтра, Сократ, тебе необходимо будет окончить жизнь.

Сократ. Да в добрый час, Критон! Если богам угодно так, пусть будет так. Только я не думаю, чтобы он пришел сегодня.

44 К р и т о н. Из чего ты это заключаешь?

Сократ. Я тебе скажу. Ведь мне следует умереть на другой день после того, как придет корабль.

Критон. Так по крайней мере говорят ведающие этим .

Сократ. В таком случае я думаю, что он придет не сегодня, а завтра. Заключаю же я это из некоторого сна, который видел этой ночью 4 незадолго перед тем, как проснуться, и, пожалуй, было кстати, что ты не разбудил меня.

Критон. А какой же это был сон?

Сократ. Мне казалось, что подошла ко мне какая-

b то прекрасная и величественная женщина в белых одеждах, позвала меня и сказала: «Сократ!

В третий ты день, без сомнения, Фтии достигнешь холмистой»6.

Критон. Какой странный сон, Сократ! Сократ. А ведь смысл его как будто ясен, Критон. Критон. Слишком, кажется. Но, Аргументы Крвтона дорогой мой Сократ, и теперь еще го-Сокр^тТиз тюр'ь^ы ВОРЮ тебе: послушайся ты меня и не отказывайся от своего спасения. Ведь меня, если ты умрешь, постигнет не одна беда: кроме того, что я лишусь друга, какого мне никогда и нигде больше не найти, еще многим из тех, которые не близко

с знают нас с тобою, покажется, что я не позаботился спасти тебя, будучи в состоянии сделать это, если бы захотел истратить деньги. Ну а может ли быть хуже такой славы, когда о нас думают, что мы ценим деньги больше, чем друзей? Ведь большинство не поверит, что ты сам не захотел уйти отсюда, несмотря на наши старания.

Сократ. Но для чего же нам так заботиться о мнении большинства, мой милый Критон? Люди со смыслом, которых скорее стоит принимать в расчет, будут думать, что это случилось так, как это случилось.

98

Критон. Но ведь ты уже видишь, Сократ, что необ- b ходимо также заботиться и о мнении большинства6. Теперь-то оно ясно, что большинство способно причинять не какое-нибудь маленькое, а пожалуй что и величайшее зло тому, кто перед ним оклеветан.

С о к р а т. О, если бы, Критон, большинство способно было делать величайшее зло, с тем чтобы быть способным и на величайшее добро! Хорошо бы это было! А то ведь оно не способно ни на то, ни на другое: оно не может сделать человека ни разумным, ни неразумным, а делает что попало.

Критон. Положим, что это так, Сократ, но вот ты е

мне что скажи: уж не боишься ли ты за меня и за прочих близких, что, если ты уйдешь отсюда, доносчики причинят нам неприятности за то, что мы тебя отсюда похитили, и что мы должны будем потерять довольно много денег, а то и все наше состояние или даже подвергнуться, сверх того, еще чему-нибудь? Если ты боишь- 45

ся чего-нибудь такого, то оставь это, потому что справедливость требует, чтобы мы ради твоего спасения подверглись подобной опасности, а если понадобится, то и большей. Нет, послушайся ты меня и не делай иначе.

Сократ. Не этого одного я опасаюсь, Критон, но и многого другого.

Критон. Этого уж ты не бойся. Да и немного просят денег за то, чтобы спасти тебя и вывести отсюда. Что же касается наших доносчиков, то разве ты не знаешь, какой это дешевый народ и что для них вовсе не может понадобиться много денег. Ты же можешь вполне рас- b

полагать моим имуществом, и я думаю, что его будет достаточно. Если, наконец, заботясь обо мне, ты думаешь, что не нужно тратить моего имущества, то вот твои иноземные друзья, которые здесь, готовы за тебя заплатить; один уже и принес необходимые для этого деньги - Симмий Фиванец. То же самое готов сделать и Ке-бет 7, и еще очень многие. Повторяю я тебе - не бойся ты этого и не отказывайся от своего спасения; не смущайся тоже и тем, о чем ты говорил на суде, что, уйдя отсюда, ты не знал бы, на что себя употребить: и во многих других местах, куда бы ты ни пришел, тебя с

будут любить. А если бы ты пожелал отправиться в Фессалию, то у меня там есть друзья, которые будут тебя высоко ценить и оберегать, так что во всей Фессалии ни один человек не доставит тебе огорчения.

99

А к тому же, Сократ, ты затеял, мне кажется, несправедливое дело - предавать самого себя, когда можешь спастись. Ведь ты добиваешься для себя того же самого, чего могли бы добиваться - да и добились уже - твои враги, желая погубить тебя. Мало того, мне кажется, что ты предаешь и своих собственных сыновей 8, оставляя их

d на произвол судьбы, между тем как мог бы и прокормить и воспитать их, и твоя это вина, если они будут жить как придется; придется же им испытать, разумеется, та самое, что выпадает обыкновенно сиротам на их сиротскую долю. В самом деле, или не нужно и заводить детей, или уж нести все заботы о них - кормить и воспитывать, а ты, мне кажется, выбираешь самое легкое; следует же тебе выбирать то, что выбирает человек добросовестный и мужественный, особенно если говоришь,

е что всю жизнь заботишься о добродетели. Что касается меня, то мне стыдно и за тебя, и за нас, твоих близких, если станут думать, что все это случилось с тобою по какой-то трусости с нашей стороны: и то, что дело поступило в суд,- ты явился, хотя мог и не являться,- и самый суд, как он происходил, и, наконец, эта нелепая

46 развязка, как будто бы мы отступили по какой-то негодности и трусости с нашей стороны, ибо ни мы тебя не спасли, ни сам ты себя не спас, между тем как это было вполне возможно, если бы мы только на что-нибудь годились. Вот ты и смотри, Сократ, как бы все это не оказалось не только вредным, но и позорным для нас с тобою. Однако подумай; вернее, впрочем, что и думать-то уже некогда, а нужно решить, решение же может быть одно, потому что в следующую ночь все уже должно быть сделано, а если еще будем ждать, то уже ничего нельзя будет сделать. Но умоляю тебя всячески, Сократ, послушайся меня и ни в каком случае не поступай иначе,

b Сократ. О милый Критон, твое усердие стоило бы дорогого, если бы оно было направлено сколько-нибудь верно, а иначе, чем оно больше, тем тяжелее. А потому следует обсудить, нужно ли нам это делать или нет. Таков уж я всегда, а не теперь только, что из всего, что во мне есть, я не способен руководствоваться ничем, кроме того разумного убеждения, которое, по моему расчету, оказывается наилучшим. А те убеждения, которые я высказывал прежде, я не могу отбросить и теперь, после того как случилось со мною это несчастье; напротив,

с они кажутся мне как будто все такими же, и я почитаю и уважаю то же самое, что и прежде, и если в настоящее

100

время мы не найдем ничего лучшего, то можешь быть уверен, что я с тобою отнюдь не соглашусь, даже если бы всесильное большинство вздумало устрашать нас, как детей, еще большим количеством пугал, чем теперь, когда оно насылает на нас оковы, казни и лишение имущества. Как же бы в таком случае исследовать нам это дело всего правильнее? Не вернуться ли сначала к тому, о чем ты говорил,- к вопросу о мнениях - и посмотреть, хорошо ли говаривали мы неоднократно, что на d

одни мнения следует обращать внимание, а на другие нет; или, может быть, это было хорошо говорено в то время, когда мне еще не нужно было умирать, ну а теперь уже стало ясно, что мы это так только говорили, а что по правде это были сущие пустяки? Что касается меня, Критон, то я очень желаю рассмотреть вместе с тобою, покажутся ли мне эти слова сколько-нибудь иными, после того как я попал в настоящую беду, или они покажутся мне все такими же, и захотим ли мы их оставить или последовать им. Как-никак, а люди, которые знали, что говорили, неоднократно, мне думается, утверждали то самое, что я сейчас сказал,- что из мнений, какие бывают у людей, одни следует, а другие не e

Следует высоко ценить. Скажи мне, ради богов, Критон, разве это, по-твоему, не хорошо было говорено? Ведь тебе, судя по-человечески, не предстоит завтра умереть, 47

и у тебя нет в настоящее время такого несчастия, которое могло бы сбивать тебя с толку; так посмотри же, правильно ли это, по-твоему, говорят люди, что не все человеческие мнения следует уважать, но одни следует уважать, а другие нет. Как по-твоему? Не хорошо ли это говорят?

Критон. Хорошо.

Сократ. Значит, хорошие мнения нужно уважать, а дурные не нужно?

К рито н. Да.

Сократ. Но хорошие мнения - это мнения людей разумных, а дурные - неразумных?

Критон. Как же иначе?

Сократ. Ну а как мы решали такой вопрос: тот, b

кто занимается гимнастикой, обращает ли внимание на мнение, похвалу и порицание всякого или только одного, а именно врача или учителя гимнастики? 9

Критон. Только его одного.

G о к р а т. Значит, ему нужно бояться порицаний и радоваться похвалам одного того, а не всех?

101

К р и т о н. Очевидно.

Сократ. Стало быть, он должен вести себя, упражнять свое тело, ну и, разумеется, есть и пить так, как это кажется нужным одному - тому, кто к этому делу приставлен и понимает в нем, а не так, как это кажется нужным всем остальным.

К р и т о н. Это верно.

с Сократ. Хорошо. А если он этого одного не послушается и не будет ценить его мнения, а будет ценить слова большинства или тех, которые в этом ничего не понимают, то не потерпит ли он какого-нибудь зла?

К р и т о н. Конечно, потерпит. Сократ. Какое же это зло? Чего оно касается? Из того, что принадлежит ослушнику, чего именно?

Критов. Очевидно, тела, ведь его оно и разрушает.

Сократ. Ты хорошо говоришь. Уж не так ли и в остальном, Критон, чтобы не перечислять всех случаев? Ну вот, конечно, и относительно справедливого и несправедливого, безобразного и прекрасного, доброго и

d злого - того самого, о чем мы теперь совещаемся, нужно ли нам относительно всего этого бояться и следовать мнению большинства или же мнению одного, если только есть такой, кто это понимает, и кого должно стыдиться и бояться больше, чем всех остальных, вместе взятых? Ведь если мы не последуем за ним, то мы испортим и уничтожим то самое, что от справедливости становится лучшим, а от несправедливости погибает, как мы и раньше это утверждали. Или это не так? Критон. Думаю, что так, Сократ. Сократ. Ну а ежели, последовав мнению невежд, мы погубим то, что от здорового становится лучше, а от

e нездорового разрушается, будет ли стоить жить, после того как оно будет разрушено? Я говорю это о теле, не правда ли?

Критон. Да.

Сократ. Так стоит ли нам жить с негодным и разрушенным телом?

Критон. Никоим образом.

Сократ. Ну а стоит ли нам жить, когда разрушено

то, чему несправедливость вредит, а справедливость

48 бывает на пользу? Или, может быть, то, к чему относятся

справедливость и несправедливость,- что бы это там ни

было - мы ценим меньше, нежели тело?

102

Критон. Никоим образом.

Сократ. А напротив, ценим больше?

Критон. Да, и много больше.

Сократ. Стало быть, уже не так-то должны мы заботиться о том, что скажет о нас большинство, мой милый, а должны заботиться о том, что скажет о нас тот, кто понимает, что справедливо и что несправедливо,- он один да еще сама истина. Таким образом, в твоем рассуждении неправильно, во-первых, то, что ты утверждаешь, будто мы должны заботиться о мнении большинства относительно справедливого, прекрасного, доброго и им противоположного. «Да, но ведь большинство,- скажут на это,- способно убивать нас» 10.

Критон. Ты прав, Сократ, так могут сказать. b

Сократ. Но, мой милейший, не знаю как тебе, а мне относительно этого рассуждения сдается, что подобное ему было у нас и раньше. Подумай-ка ты опять вот о чем: стоим ли мы еще или не стоим за то, что всего больше нужно ценить не жизнь как таковую, а жизнь достойную?

Критон. Конечно, стоим.

С о к р а т. А что хорошее, прекрасное, справедливое, что все это одно и то же - стоим ли мы за это или не стоим?

Критон. Стоим.

Сократ. Так вот на основании того, в чем мы согласны, нам и следует рассмотреть, будет ли справедливо, если я буду стараться уйти отсюда вопреки воле афи- c

нян, или же это будет несправедливо, и если окажется, что справедливо, то попытаемся это сделать, а если нет, то оставим. Что же касается твоих соображений относительно расходов, общественного мнения, воспитания детей, то, говоря по правде, Критон, не есть ли это соображения людей, которые одинаково готовы убивать, а потом, если бы это было можно, воскрешать, так себе, ни с того ни с сего,- соображения того же самого большинства? Но нам с тобою, как этого требует наше рассуждение, следует, кажется, рассмотреть только то, о чем мы сейчас говорили,- справедливо ли мы поступим, если будем платить деньги и благодарить тех, кото- d

рые меня отсюда выведут, или если будем сами выводить и сами выходить, или же, наоборот, делая все это, мы поистине нарушим справедливость; и если бы оказалось, что поступать таким образом - несправедливо, тогда бы уж не следовало беспокоиться о том, что, оставаясь

103

здесь и ничего не делая, мы должны умереть или-подвергнуться еще чему-нибудь, если уж иначе приходится нарушить справедливость.

К р и т о н. Говорить-то, мне кажется, ты хорошо говоришь, но разбери-ка, что нам следует делать, Сократ. Сократ. Разберем-ка, милейший, сообща, и если у тебя найдется возразить что-нибудь на мои слова, то возражай и я тебя послушаюсь; а если не найдется, то

е уж ты перестань, мой милейший, говорить мне одно и То же, будто я должен уйти отсюда вопреки афинянам, ибо что меня касается, то я очень дорожу тем, чтобы поступать в этом деле с твоего согласия, а не вопреки

49 тебе. Заметь же особенно начало исследования, покажется ли оно тебе удовлетворительным, и постарайся отвечать по чистой совести. К р и т о н. Я постараюсь.

Сократ. Полагаем ли мы, что ни в каком случае не следует добровольно нарушать справедливость или что в одном случае следует, а в другом нет? Или же мы полагаем, что уж нарушать справедливость никоим образом не может быть хорошо или честно, в чем мы и прежде нередко с тобою соглашались? Или все эти наши прежние соглашения улетучились за несколько последних дней,

b и вот оказывается, что мы, люди немолодые, Критон, давно уже беседуя друг с другом как будто о деле, и не замечали того, что мы ничем не отличаемся от детей? Или же, всего вероятнее, что, как мы тогда говорили, так оно и есть: согласно или не согласно с этим большинство, пострадаем ли мы от этого больше или меньше, чем теперь, а уж нарушение справедливости во всяком случае вредно и постыдно для того, кто ее нарушает. Полагаем мы это или нет? Критон. Полагаем.

Сократ. Значит, ни в каком случае не следует нарушать справедливость?

с Критон. Нет, конечно.

Сократ. Значит, вопреки мнению большинства нельзя и воздавать несправедливостью за несправедливость, если уж ни в каком случае не следует нарушать справедливость? "

Критон. Очевидно, нет.

Сократ. А теперь вот что, Критон: делать зло- должно или нет?

Критон. Разумеется, не должно, Сократ.

С о к р а т. Ну а воздавать злом за зло, как этого тре-

104

бует большинство, справедливо или несправедливо? Критон. Никоим образом не справедливо.

Сократ. Потому, кажется, что делать людям зло ; или нарушать справедливость - одно и то же.

К р и т о н. Верно говоришь.

Сократ. Стало быть, не должно ни воздавать за несправедливость несправедливостью, ни делать людям зло, даже если бы пришлось и пострадать от них как-нибудь. Только ты смотри, Критон, как бы не оказалось, d

что, соглашаясь с этим, ты соглашаешься вопреки общепринятому мнению, потому что я знаю, что так думают и будут думать немногие. Впрочем, когда одни думают так, а другие не так, тогда уже не бывает общего совета, а непременно каждый презирает другого за его образ мыслей. То же вот и ты, рассмотри-ка это как можно лучше, согласен ли ты со мной, кажется ли это тебе так же, как и мне, и можем ли мы начать совещание с того, что ни нарушать справедливость, ни воздавать за несправедливость несправедливостью, ни воздавать злом за претерпеваемое зло ни в каком случае не правильно? Или ты отступаешься и не согласен с этим началом? Мне же e

и прежде так казалось, и теперь еще кажется, а если, по-твоему, это иначе как-нибудь, то говори и научай. Но если ты останешься при прежних мыслях, тогда слушай дальше.

К р и т о н. И остаюсь при прежних мыслях, и думаю то же, что и ты. Говори же.

Сократ. Ну уж после этого, разумеется, я скажу или, вернее, спрошу: ежели ты признал что-либо справедливым, нужно ли это исполнять или не нужно?

К р и т о н. Нужно.

Сок р а т. Вот ты и смотри теперь: уходя отсюда без во согласия города, не причиняем ли мы этим зло кому-нибудь, и если причиняем, то не тем ли, кому всего менее можно его причинять? И исполняем ли мы то, что признали справедливым, или нет?

Критон. Я не могу отвечать на твой вопрос, Сократ: я этого не понимаю.

Сократ. Ну так посмотри вот на что: если бы, в то время как мы собирались бы удрать отсюда - или как бы это там ни называлось,- если бы в это самое время пришли сюда Законы и Государство 12 и, заступив нам дорогу, спросили: «Скажи-ка нам, Сократ, что это ты задумал делать? Не b

105

задумал ли ты этим самым делом, к которому приступаешь, погубить и нас, Законы, и все Государство, насколько это от тебя зависит? Или тебе кажется, что еще может стоять целым и невредимым то государство, в котором судебные приговоры не имеют никакой силы, но по воле частных лиц становятся недействительными и уничтожаются?» Что скажем мы на это или на что-нибудь подобное, Критон? Ведь не одни только риторы могут сказать многое в защиту того закона, который мы отменяем и который требует, чтобы судебные решения

с сохраняли силу. Или, может быть, мы возразим, что ведь это же город поступил с нами несправедливо и решил дело неправильно? Это мы, что ли, им скажем?

Критон. Разумеется это самое, Сократ! Сократ. «Как же это так, - могут сказать Законы, - разве у нас с тобою, Сократ, был еще какой-нибудь договор кроме того, чтобы твердо стоять за судебные решения, которые вынесет город?» И если бы мы стали этому удивляться, то, вероятно, они сказали бы: «Ты нашим словам не удивляйся, Сократ, но отвечай; кстати, это твое обыкновение - пользоваться вопросами и отве-

d тами. Отвечай же нам: за какую нашу вину собираешься ты погубить нас и город? Не мы ли, во-первых, родили тебя, и не с нашего ли благословения отец твой получил себе в жены мать твою и произвел тебя на свет? Ну вот и скажи: порицаешь ли ты что-нибудь в тех из нас, которые относятся к браку?» «Нет, не порицаю»,- сказал бы я на это. «Но, может быть, ты порицаешь те, которые относятся к воспитанию родившегося и к его образованию, каковое ты и сам получил? Разве не хорошо распорядились те из нас, которые этим заправляют, требуя

е от твоего отца, чтобы он дал тебе мусическое и гимнастическое воспитание?» 13 «Хорошо»,- сказал бы я на это. «Так. Ну а после того, что ты родился, воспитан и образован, можешь ли ты отрицать, во-первых, что ты наше порождение и наш раб - и ты и твои предки? Если же это так, то думаешь ли ты, что по праву можешь с нами равняться? И что бы мы ни намерены были с тобою делать, находишь ли ты справедливым и с нами делать то же самое? Или, может быть, ты думаешь так, что если бы у тебя был отец или господин, то по отношению к ним ты не был бы равноправным, так что если бы ты от них терпел что-нибудь, то не мог бы ни воздавать им тем же

51 самым, ни отвечать бранью на брань, ни побоями на

106

побои и многое тому подобное, ну а уж с Отечеством и Законами все это тебе позволено, так что если мы, находя это справедливым, вознамеримся тебя уничтожить, то и ты насколько это от тебя зависит, вознамеришься уничтожить нас, Отечество и Законы, и при этом будешь говорить, что поступаешь справедливо,- ты, который поистине заботишься о добродетели? Или уж ты в своей мудрости не замечаешь того, что Отечество драгоценнее и матери, и отца, и всех остальных предков, что оно неприкосновеннее и священнее и в большем почете и b

у богов, и у людей - у тех, у которых есть ум, и что если Отечество сердится, то его нужно бояться, уступать и угождать ему больше, нежели отцу, и либо его вразумлять, либо делать то, что оно велит, и если оно приговорит к чему-нибудь, то нужно претерпевать это спокойно, будут ли то розги или тюрьма, пошлет ли оно на войну, пошлет ли на раны или на смерть,- что все это нужно делать, что это справедливо и что отнюдь не следует сдаваться врагу, или бежать от него, или бросать свое место, но что и на войне, и на суде, и повсюду следует делать то, что велит Город и Отечество, или же c

вразумлять их, когда этого требует справедливость, учинять же насилие над матерью или над отцом, а тем паче над Отечеством есть нечестие?» Что мы на это скажем, Критон? Правду ли говорят Законы или нет?

Критон. Мне кажется, правду.

Сократ. «Ну вот и рассмотри, Сократ,-скажут, вероятно, Законы,- правду ли мы говорим, что ты задумал несправедливо то, что ты задумал теперь с нами сделать. В самом деле, мы, которые тебя родили, вскормили, воспитали, наделили всевозможными благами, и d

тебя и всех прочих граждан,- в то же время мы предупреждаем каждого из афинян, после того как он занесен в гражданский список и познакомился с государственными делами и с нами, Законами, что если мы ему не нравимся, то ему предоставляется взять свое имущество и идти, куда он хочет, и если мы с городом кому-нибудь из вас не нравимся и пожелает кто-нибудь из вас ехать в колонию или поселиться еще где-нибудь, ни один из нас, Законов, не ставит ему препятствий и не запрещает уходить куда угодно, сохраняя при этом свое имущество. О том же из вас, кто остается, зная, как мы судим в на- е

ших судах и ведем в городе прочие дела, о таком мы уже говорим, что он на деле согласился с нами исполнять то, что мы велим; а если он не слушается, то мы

107

говорим, что он втройне нарушает справедливость: тем, что не повинуется нам, своим родителям, тем; что не повинуется нам, своим воспитателям, и тем, что> согласившись нам повиноваться, он и не повинуется нам и не вразумляет нас, когда мы делаем что-нибудь нехорошо,

52 и хотя мы предлагаем, а не грубо повелеваем исполнять наши решения и даем ему на выбор одно из двух: или вразумлять нас, или исполнять - он не делает ни того ни другого.

Таким-то вот обвинениям, говорим мы, будешь подвергаться и ты, если сделаешь то, что у тебя на уме, и притом не меньше, а больше, чем все афиняне». А если бы я сказал: «Почему же?», то они, пожалуй, справедливо заметили бы, что ведь я-то крепче всех афинян

b условился с ними насчет этого. Они сказали бы: «У нас, Сократ, имеются великие доказательства тому, что тебе нравились и мы, и наш город, потому что не сидел бы ты в нем так, как не сидит ни один афинянин, если бы он не нравился тебе так, как ни одному афинянину; и никогда-то не выходил ты из города ни на праздник, ни еще куда бы то ни было, разве что однажды на Истм да еще на войну н; и никогда не путешествовал, как прочие люди, и не нападала на тебя охота увидать другой город и дру-

с гие законы, с тебя было довольно нас и нашего города - вот до чего предпочитал ты нас и соглашался жить под нашим управлением; да и детьми обзавелся ты в нашем городе потому, что он тебе нравится. Наконец, если бы хотел, ты еще на суде мог бы потребовать для себя изгнания и сделал бы тогда с согласия города то самое, что задумал сделать теперь без его согласия. Но в то время ты напускал на себя благородство и как будто бы не смущался мыслию о смерти и говорил, что предпочитаешь смерть изгнанию, а теперь и слов этих не стыдишься, и на нас, на Законы, не смотришь, намереваясь

d нас уничтожить, и поступаешь ты так, как мог бы поступить самый негодный раб, намереваясь бежать вопреки обязательствам и договорам, которыми ты обязался жить под нашим управлением. Итак, прежде всего отвечай нам вот на что: правду ли мы говорим или неправду, утверждая, что ты не на словах, а на деле согласился жить под нашим управлением?» Что мы на это скажем, мой милый Критон? Не согласимся ли мы с этим?

Критон. Непременно, Сократ.

Сократ. «В таком случае,-могут они сказать,

108

не нарушаешь ли ты обязательства и договоры, которые ты с нами заключил, не бывши принужденным их заключать и не бывши обманутым, и не имевши надобности решить дело в короткое время, но за целые семьдесят лет, в течение которых тебе можно было уйти, если бы мы тебе не нравились и если бы договоры эти казались тебе несправедливыми. Ты же не предпочитал ни Лакедемона, ни Крита 15, столь благоустроенных, как ты постоянно это утверждаешь, ни еще какого-нибудь из 53

эллинских или варварских государств, но выходил отсюда реже, чем выходят хромые, слепые и прочие калеки,- так, особенно по сравнению с прочими афинянами, нравился тебе и наш город, и мы, Законы. А вот теперь ты отказываешься от наших условий? Последовал бы ты нашему совету, Сократ, и не смешил бы ты людей своим уходом из города!

Подумай-ка, в самом деле: нарушив эти условия и оказываясь виновным в чем-нибудь подобном, что сделаешь ты хорошего для себя самого и для своих близких? b

Что твоим близким будет угрожать изгнание, что они могут лишиться родного города или потерять имущество, это по меньшей мере очевидно. Что же касается тебя самого, то если ты пойдешь в один из ближайших городов, в Фивы или Мегару 16, так как они оба, Сократ, управляются хорошими законами, то ты придешь туда врагом государственного порядка этих городов, и всякий, кому дорог его город, будет на тебя коситься, считая тебя разрушителем законов, и ты утвердишь за твоими судьями славу, будто бы они правильно решили дело, с

потому что разрушитель законов весьма может показаться развратителем молодежи и людей неразумных. Так не намерен ли ты избегать и городов, которые управляются хорошими законами, и людей самых достойных? Но в таком случае стоит ли тебе продолжать жить? Или ты пожелаешь сблизиться с этими людьми и не постыдишься с ними беседовать? Но о чем же беседовать, Сократ? Или о. том же, о чем и здесь,- о том, что для людей нет ничего дороже, чем доблесть и праведность, соблюдение уставов и законов? И ты не полагаешь, что d

это было бы недостойно Сократа? Надо бы полагать. Но допустим, ты ушел бы дальше от этих мест и прибыл в Фессалию, к друзьям Критона; это точно, что беспорядок там и распущенность величайшие, и, вероятно, они с удовольствием стали бы слушать твой рассказ о том, как это было смешно, когда ты бежал из тюрьмы пере-

109

ряженный, надевши козлиную шкуру |7 или еще что-нибудь, что надевают обыкновенно при побеге, и изменив свою наружность. А что ты, старый человек, кото-

е рому, по всей вероятности, недолго осталось жить, решился так малодушно цепляться за жизнь, этого тебе никто не заметит? Может быть, и не заметит, если ты никого не обидишь, а иначе, Сократ, ты услышишь много такого, чего вовсе и не заслужил. И вот будешь ты жить, заискивая у всякого рода людей, и ничего тебе не останется делать, кроме как наслаждаться едой, все равно

54 как если бы ты отправился в Фессалию на ужин. А беседы о справедливости и прочих добродетелях, они куда денутся? Но разумеется, ты желаешь жить ради детей, для того, чтобы вскормить и воспитать их? Как же это, однако? Вскормишь и воспитаешь, уведя их в Фессалию, и вдобавок ко всему прочему сделаешь их чужеземцами? Или ты этого не думаешь делать, а думаешь, что они получат лучшее воспитание и образование, если будут воспитываться при твоей жизни, хотя бы и вдали от тебя? Или ты думаешь, что твои близкие будут о них заботиться, если ты переселишься в Фессалию, а если

b переселишься в Аид, то не будут? Надо полагать, что будут, если они только на что-нибудь годятся, твои так называемые близкие.

Нет, Сократ, послушайся ты нас, своих воспитателей, и не ставь ничего впереди справедливости - ни детей, ни жизни, ни еще чего-нибудь, чтобы, придя в Аид, ты мог оправдаться этим пред тамошними правителями '8. В самом деле, если ты сделаешь то, что намерен сделать, то и здесь не будет хорошо ни для тебя, ни для кого-нибудь из твоих - не будет ни справедливо, ни согласно с волею богов, да и после того, как придешь

с туда, будет не лучше; и если ты уйдешь теперь, то уйдешь обиженный не нами, Законами, а людьми. Если же выйдешь из тюрьмы, столь постыдно воздавши за несправедливость и зло, нарушивши заключенные с нами договоры и обязательства и причинив зло как раз тем, кому всего менее следовало причинять его,- самому себе, друзьям, Отечеству, нам, то и мы будем на тебя сердиться при твоей жизни, да и там наши братья, законы Аида, не примут тебя с радостью, зная, что ты и нас готов был уничтожить, насколько это от

d тебя зависело. Но да не убедит тебя Критон послушаться скорее его, нежели нас».

110

Уверяю тебя, милый друг, что мне кажется, будто я все это слышу, подобно тому как корибанствующим 19 кажется, что они слышат флейты, и от этих-то вот речей звон стоит у меня в ушах и не позволяет мне слышать ничего другого. Вот ты и знай - так по крайней мере кажется мне теперь,- что если ты будешь говорить противное, то будешь говорить понапрасну. Впрочем, если думаешь сказать сильнее, говори. Критон. Но мне нечего говорить, Сократ.

Сократ. Оставим же это, Критон, и сделаем так, e

как бог указывает.

ПРИМЕЧАНИЯ

РАННИЕ ДИАЛОГИ

1. Более точный смысл выражения «ранний Платон». Поскольку

всякое более раннее время есть та или иная подготовка к более позднему

времени, то ясно, что к более ранним произведениям Платона следует

относить не само его учение об идеях в зрелой форме, но подготовку к это-

му учению, анализ только некоторых его сторон, а также обзоры тех или

других логических построений, которые имеют предварительный харак-

тер, покамест еще в более или менее разбросанной форме, покамест еще

частичных и неокончательных.

Отсюда становится понятным и то, почему ранние диалоги Платона именуются в литературе сократическими и почему весь этот период твор-чества Платона также именуется сократическим.

Дело в том, что Сократ первый отошел от изучения внешней природы и обратился к изучению человека как разумного и морально-общественно-го существа. А для этого ему пришлось анализировать множество разных понятий, которые раньше выступали у философов в наивном и некрити-ческом виде. Сократ впервые столкнулся с тем, что слова и понятия, ко-торые мы обычно употребляем в повседневной жизни, требуют глубокого анализа, что в них есть и существенная и несущественная стороны, что имеются более общие и более частные понятия и что для философа ин-тереснее всего находить в определенных человеческих представлениях как раз их более общие и более существенные корни. Аристотель, опре-деляя суть сократовской философии, так и говорил, что Сократ, эмпири-чески обследуя частности мышления, переходил к «общим определениям» (Метафизика XIII 4, 1078b 27-29) *, т. е. к тем общим идеям, без которых невозможно и их конкретное использование. Это еще не было платонов-ским учением об идеях. Но это уже было весьма существенной к нему подготовкой. Сначала нужно было выявить, что само мышление в отли-чие от раздробленных ощущений требует установления тех или иных общностей, без которых невозможны ни наука, ни искусство. А уже потом на основании этого сократовского учения об общих категориях Платон по-дробно разовьет свою теорию о соотношении общего и единичного как в мышлении, так и в бытии. Поэтому обозначение ранних произведений Платона как сократических имеет безусловное оправдание, но не следует смущаться выступлением Сократа также и в зрелых диалогах Плато-на, где он проповедует уже не то начальное учение об идеях, о котором мы сейчас сказали, а гораздо более зрелую и уже чисто платоновскую теорию.

Но по вопросу о том, что мы в настоящем издании понимаем под вы-ражением «ранний Платон», необходимо указать еще на одно обстоятель-ство.

2. Одно важное обстоятельство для понимания раннего Платона.

* Ссылки на произведения Аристотеля даются по изданию: Аристо-тель. Соч.: В 4 т. М., 1975-1983.

684

Дело в том, что многие произведения Платона вызывают сомнение отно-сительно их авторства. Здесь, конечно, мы не будем заниматься трудным, а иной раз даже совсем неразрешимым вопросом о подлинности того или другого диалога Платона, а значит, и о подлинности некоторых ранних диалогов. Изучение литературы о Платоне за последние полтораста лет свидетельствует о том, что сомнения эти очень пестры, часто убедительны, а часто излишне придирчивы. Что же касается настоящего издания диа-логов Платона, то в поисках цельной картины мы не пренебрегли теми из сомнительных диалогов, которые все же содержат те или иные чисто платоновские черты. Так, например, «Феаг» или «Алкивиад II» довольно решительно трактуются большинством исследователей как неплатонов-ские. «Менексен» же критикуется в этом отношении гораздо менее уве-ренно, так что многие и прямо считают его чисто платоновским. «Алки-виад I» тоже встретил множество всяких сомнений. Однако эти диалоги мы гипотетически относим к ранним сочинениям Платона, ввиду того что в них содержится много разных платоновских черт, несмотря на то что здесь определенно видна неплатоновская рука.

Из ранних произведений на первом месте мы помещаем сочинение, представляющееся хронологически наиболее ранним, и на втором - то, которое совсем не содержит в себе никаких намеков на объективный идеализм в конструктивном смысле слова: это «Апология Сократа», за-щищающая невинно пострадавшего Сократа, и «Критон», в котором изоб-ражается посещение Сократа в тюрьме, незадолго до его казни, одним из его учеников - Критоном. Онтология этих произведений почти насквозь мифологична. И если бы эта речь и этот диалог не были произведениями Платона, то их едва ли изучали бы в истории философии. Это скорее про-изведения общественно-политического характера, где на первом плане проблемы общества, политики, права, государства и морали, но не проб-лемы философские в специальном смысле слова.

Если в нашем издании общее расположение диалогов отражает раз-витие учения об идеях, то порядок ранних диалогов соответствует про-цессу формирования общих понятий платоновской философии, что дает возможность проследить, как понятия, типичные для сократических диа-логов, привели впоследствии зрелого Платона к учению об идеях.

Переводы диалогов Платона даются по изданиям: Творения Платона: Т. I-II. М., 1899-1903; Платон. Сочинения: В 3 т. М., 1968-1972; Платон. Диалоги. М., 1986; Полное собрание творений Платона: В 15 т. Пг., 1923-1924.

АПОЛОГИЯ СОКРАТА

ЛИЧНОСТЬ СОКРАТА; ЕГО СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИДЕИ

Начиная, естественно, с наиболее ранних произведений Платона, це-лесообразно обратить внимание прежде всего на «Апологию Сократа» и диалог «Критон». Оба этих произведения рисуют личность Сократа, которая оказала глубочайшее влияние на все философское творчество Платона. Не случайно Сократ является главным действующим лицом всех диалогов Платона (за исключением «Законов» ) и ряда сочинений другого ученика Сократа - Ксенофонта. Поэтому и для исследователей Платона, и для широкого круга его читателей интересно будет узнать, что пред-ставлял собой Сократ и почему весь платонизм - это только дальнейшее развитие философии Сократа.

Сократ вместе с софистами открыл новую эпоху истории античной философии, обратившись от космологии и натурфилософии к проблеме

685

человека, и в частности к проблеме разума. В свое время это, несомненно, было чем-то вроде философской революции. А всякая революция требует героев и по необходимости должна идти на великие жертвы. Таким героем и такой жертвой как раз и оказался Сократ. Его постоянное стремление анализировать традиционные человеческие понятия, добиваться их ясности, стараться сохранить все лучшее и сокрушить все худшее в них естественно вызывало у многих его современников недоумение или боязнь, а некоторые даже испытывали ужас и испуг перед такого рода еще небывалым в Греции критицизмом. Сократа стали обвинять в безбожии, в развращении молодежи, в подрыве существующего государственного строя и даже во введении каких-то новых божеств.

Та сила духа, с которой Сократ проводил свои идеи и выявлял ложь, прикрываемую благоприличным поведением людей и их якобы благонамеренными суждениями, всегда вызывала у Платона неизменный восторг, так что Сократ навсегда остался для него живым символом самой философии. Образ этого великого мыслителя и рисует нам Платон в «Апологии» и «Критоне» *.

«Апология Сократа» - единственное произведение Платона, написанное не в диалогической форме. Платон вкладывает в уста Сократа большую речь, которая в свою очередь состоит, как покажет анализ, из трех отдельных речей. Произведем этот анализ.

КОМПОЗИЦИЯ РЕЧИ

I. Речь Сократа после обвинения, предшествующего приговору (17а - 35d)

Вступление. Против Сократа обвинители говорили красноречиво,

но ошибочно и клеветнически; он же будет говорить попросту и без вся

ких прикрас, но только одну правду, так, как он ее говорил всегда и рань

ше в своих спорах с разными противниками (17а - 18а).

Два рода обвинителей. Прежние обвинители более страшны, по

тому что они неизвестны и обвинения их слишком глубокие, хотя и кле

ветнические. Теперешние же обвинители - Анит, Мелет и Ликон - ме

нее страшны и более ограниченны (18а -18е).

Критика прежних обвинителей. Клевета - утверждение, будто

Сократ занимался тем, что находится под землей, и тем, что на небе, т. е.

натурфилософией или астрономией, хотя в самой науке Сократ не на

ходит ничего плохого. Клевета и обвинение в том, будто он считает себя

обладателем какой-то особой мудрости, ибо хотя дельфийский бог и

объявил Сократа мудрейшим из людей, но эта его мудрость, как он сам

убедился, расспрашивая людей, признаваемых мудрыми, заключается

только в том, что он признает отсутствие у себя какой бы то ни было муд

рости. За это и озлобились на него все, кого считают мудрым и кто сам

себя считает таковым (19а-24а).

Критика новых обвинителей, а) Невозможно доказать, что Сократ

развращал юношество, ибо иначе вышло бы, что развращал только он,

а, например, законы, суд, или судьи, а также Народное собрание или сам

обвинитель его, Мелет, никого никогда не развращали. Кроме того, если

Сократ кого-нибудь и развращал, то еще надо доказать, что это развраще

ние было намеренным; а невольное развращение не подлежит суду и мог

ло бы быть прекращено при помощи частных увещаний (24Ь-26а).

686

б) Невозможно доказать, что Сократ вводил новые божества, ибо Мелет одновременно обвинял его и в безбожии. Если Сократ вводил новые бо-жества, то он во всяком случае не безбожник (26Ь-28а).

5. Общая характеристика, которую Сократ дает самому себе, а) Сок-рат не боится смерти, но боится лишь малодушия и позора, б) Отсутствие боязни смерти есть только результат убеждения в том, что Сократ ничего не знает, в частности, об Аиде и сам считает себя незнающим, в) Если бы даже его и отпустили при условии, что он не станет заниматься филосо-фией, то он все равно продолжал бы заниматься ею, пока его не оставило бы дыхание жизни, г) Убийство Сократа будет страшно не для него са-мого, но для его убийц, потому что после смерти Сократа они едва ли най-дут такого человека, который бы постоянно заставлял их стремиться к истине, д) Ради воспитания своих сограждан в истине и добродетели Сократ забросил все свои домашние дела; в то же время он за это воспи-тание ни от кого не получал денег, почему и оставался всегда бедным.

е) Внутренний голос всегда препятствовал Сократу принимать участив

в общественных делах, что и сам Сократ считает вполне правильным, ибо,

по его мнению, справедливому и честному человеку нельзя ужиться с той

бесконечной несправедливостью, которой полны общественные дела.

ж) Сократ никогда никого ничему не учил, он лишь не препятствовал

ни другим в том, чтобы они задавали ему вопросы, ни себе самому -

в том, чтобы задавать такие же вопросы другим или отвечать на них. Это

поручено Сократу богом. И нельзя привести ни одного свидетеля, кото-

рый бы утверждал, что в вопросах и ответах Сократа было что-нибудь

дурное или развращающее, в то время как свидетелей, дающих показа-

ния противоположного рода, можно было бы привести сколько угодно.

з) Сократ считает недостойным себя и судей, да и вообще безбожным де-

лом стараться разжалобить суд, приводя с собою детей или родственников

и прибегая к просьбам о помиловании (28b-35d).

II. Речь Сократа после общего обвинения (35е-38b)

Сократ говорит о себе самом. Сократ удивлен, что выдвинутое про-

тив него обвинение поддержано столь незначительным большинством

голосов.

Сам Сократ за то, что он совершил, назначил бы себе другое, а

именно бесплатное питание в Пританее.

С точки зрения Сократа, его наказание не может состоять ни в тю-

ремном заключении (ибо он не хочет быть чьим-либо рабом), ни в изгна-

нии (ибо он не хочет быть в жалком и гонимом состоянии), ни в наложе-

нии штрафа (ибо у него нет никаких денег), ни в отдаче его на поруки

состоятельным ученикам, которые внесли бы за него залог (ибо он в силу

веления бога и ради человеческой пользы все равно никогда не прекра-

тит своих исследований добродетели и наставления в ней всех людей).

Этого никогда не поймут его обвинители и судьи, ибо они ни в чем

не верят ему.

III. Речь Сократа после смертного приговора (38с-42а)

Те, кто голосовал за смертную казнь Сократа, причинили зло не

ему, потому что он, как старый человек, и без того скоро должен был бы

умереть, но себе самим, потому что их все будут обвинять, а Сократа будут

считать мудрецом.

Пусть не думают, что у Сократа не хватило слов для защиты: у не-

го не хватило бесстыдства и дерзости для унижения перед не понимаю-

687

щими его судьями. От смерти легко уйти и на войне, и на суде, если толь-ко унизиться до полного морального падения. Но Сократ себе этого не по-зволит.

Осудившие Сократа очень быстро будут отмщены теми обличите-

лями, которых он же сам и сдерживал раньше.

Обращаясь к тем из голосовавших, кто хотел его оправдать, Сок-

рат говорит, что внутренний голос, всегда останавливающий его перед

совершением проступков, на этот раз все время молчал и не требовал при-

нимать каких-либо мер для избежания смерти, которая в данном случае

есть благо.

Действительно, смерть - не зло, ибо если она есть полное уничтот

жение человека, то это было бы для Сократа только приобретением, а

если она есть, как говорят, переход в Аид, то и это для него приобретение;

ибо он найдет там праведных судей, а не тех, которые его сейчас осудили;

он будет общаться с такими же, как он, несправедливо осужденными; он

будет проводить там жизнь, исследуя добродетель и мудрость людей. И

наконец, он будет уже окончательно бессмертен. Поэтому и его сторон-

ники тоже пусть не боятся смерти.

Что же касается обвинителей, то Сократ просит их наказывать его

детей (если они будут иметь слишком высокое мнение о себе и отличаться

корыстолюбием), принимая такие же меры, какие сам Сократ принимал

в отношении своих обвинителей, т. е. меры убеждения.

Заключение. Сократ идет на смерть, а его обвинители будут жить,

но не ясно, что из этого лучше и что хуже.

КРИТИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ К ДИАЛОГУ

Если мы обратимся теперь к общей оценке «Апологии», то необхо-димо будет сказать несколько слов о двух сторонах этого произведения - художественной и логической.

В художественном отношении «Апология», несомненно, заслуживает высокой оценки. Перед нами предстает образ величавого и непреклонного мыслителя, осужденного на смерть из-за обвинений, которые нельзя на-звать иначе как жалкими. Речи обвинителей Сократа на суде до нас не дошли. Но ясно, что обвинения эти состояли только из общих фраз. Если бы два главных обвинения, предъявленные Сократу,- в развращении молодежи и в безбожии - были хотя бы в какой-то мере конкретными и опирающимися на факты, в речи Сократа, несомненно, была бы сокру-шительная критика такого рода обвинений. Позиция Сократа на суде по необходимости оказалась для него не очень выгодной, поскольку на об-щие фразы можно отвечать лишь общими же фразами.

Тут важно другое. Важно то озлобление, которое вызывал в своих некритически мыслящих согражданах этот постоянный критик и разобла-читель,- озлобление, в силу которого тогдашние консерваторы предпоч-ли разделаться с ним физически, а не отвечать на его критику, приводя какие-нибудь разумные доводы.

Оценивая «Апологию» с художественной точки зрения, может быть, стоило бы еще отметить несколько необычный для традиционного образа Сократа гордый и самоуверенный тон его выступления. Если исходить из того, как рисуют Сократа Ксенофонт, сам Платон в других произве-дениях, да и вообще вся античная традиция, - это был мягкий и обходи-тельный человек, иной раз, может быть, несколько юродствующий, всег-да ироничный и насмешливый, но зато всегда добродушнейший и скром-нейший. Совсем другое мы видим в платоновской «Апологии». Хотя Сок-рат здесь и заявляет, что он ничего не знает, ведет он себя, однако, как

688

человек, прекрасно знающий, что такое философия, как человек, уверен-ный в невежестве и моральной низкопробности своих судей, даже как человек, достаточно гордый и самоуверенный, который не прочь несколь-ко бравировать своей философской свободой, своим бесстрашием перед судом и обществом и своей уверенностью в наличии у него особого ве-щего голоса его гения (6а1цап>), всегда отвращающего его от недостой-ных поступков. Учитывая эту самоуверенность Сократа в платоновской «Апологии», некоторые исследователи в прошлом даже сомневались в подлинности этого произведения.

Однако в настоящее время подлинность «Апологии» едва ли кем-нибудь серьезно отрицается. Самоуверенный же тон Сократа в этом сочи-нении Платона вполне объясним официальной обстановкой суда, где ему пришлось волей-неволей защищаться. В такой обстановке Сократу ни-когда не приходилось выступать, почему для него и оказалось необхо-димым сменить свое обычное добродушие и благожелательность на более твердый и самоуверенный тон.

Что же касается чисто логического аспекта «Апологии», то здесь ав-тор ее далеко не везде на высоте. Да это и понятно. Ужас изображаемой у Платона катастрофы не давал Сократу возможности особенно следить за логикой своей аргументации. Ведь здесь речь шла не просто о каких-то академических дебатах на абстрактно-философскую тему. Здесь происхо-дила великая борьба исторических сил разных эпох. А такая жизненная борьба уже мало считается с логической аргументацией.

Так, у Сократа одним из основных аргументов против какого-либо утверждения часто выступает здесь только отрицание этого последнего. Обвинители Сократа утверждали, что он занимается натурфилософией. Сократ же говорит, что он ею не занимался. Это едва ли можно считать логическим аргументом, поскольку простое отрицание факта еще не есть доказательство его отсутствия. Толкование своей мудрости как знания са-мого факта отсутствия всякого знания тоже носит в «Апологии» скорее констатирующий, чем аргументирующий, характер. В ответ на обвинение в развращении молодежи платоновский Сократ довольно беспомощно говорит своим обвинителям: а сами вы никого не развращали? Это, ко-нечно, тоже не логическая аргументация, а скорее чисто жизненная реак-ция.

Отвечая на обвинение в безбожии, платоновский Сократ тоже рассуж-дает весьма формально: если я безбожник, значит, я не вводил новые бо-жества; а если я вводил новые божества, значит, я не безбожник. Такое умозаключение правильно только формально. По существу же древние натурфилософы, объяснявшие мироздание не мифологически, но посредством материальных стихий, несомненно, были безбожниками с традиционно-мифологической точки зрения, хотя их материальные стихии наделялись всякими атрибутами всемогущества, вездесущия, вечности и даже одушевленности. Если бы, например, Сократ действительно признавал божествами облака (как мы читаем в известной комедии Аристофана «Облака»), то это, конечно, с традиционно-мифологической точки зрения было бы самым настоящим безбожием. Платоновский Сократ, однако, не входит в существо вопроса, а ограничивается указанием на логическую несовместимость веры и неверия вообще.

Далее Сократ утверждает, что он никогда не занимался общественными делами. Но тут же в полном противоречии с самим собой он неоднократно настойчиво утверждает, что всегда боролся и будет бороться с несправедливостью, выступая в защиту справедливости, а значит, его философия оказывается вовсе не невинными вопросами и ответами, но, как говорит сам Сократ, борьбой за общественное благо и за устои государства.

689