Философский символизм.

Одно из вершинных достижений философского символизма средневековья — сочинения выдающегося теолога и философа XIII в., одного из великих учителей католической церкви, св. Бoнавентуры. Органичное сочетание глубины мысли с яркостью и духовно-эмоциональной насыщенностью символических образов позволяют Бонавентуре соединить, казалось бы, несоединимое: изложение абстрактной философской концепции, в частности основ метафизики Аристотеля, с практическим наставлением в способах достижения мистического созерцания. По замыслу Бонавентуры, философия, наука, любое мирское знание, занятие или искусство могут служить средством для достижения цели более высокой, чем та, которую они сами преследуют. Все явления внешнего и внутреннего мира составляют своего рода символический язык, на котором написана книга вселенной; "творение есть книга, в которой читается созидающая Троица" [5, р. 386]. Чтение этой книги, подобно молитве, способно возбудить в душе чувство благоговейного предстояния Богу в страхе и восхищении.

Бонавентура выделяет шесть ступеней, по которым ум продвигается в познании Бога, шесть возможных способов символического знания о нем. Сначала ум должен усмотреть Бога за данной непосредственному восприятию картиной мира; величие, красота, неизменные принципы мироустроения — это следы Бога в мире. Характеристики сотворенных вещей являются свидетельствами могущества, мудрости и благости Бога. Например, "происхождение вещей — а все вещи сотворены, отличены друг от друга и прекрасно устроены трудами шести дней [творения] — возвещает о божественном могуществе, сотворившем все из ничего, о мудрости, придавшей всему ясные отличительные черты, и о благости, дарующей всему красоту и совершенство. Величина [мира] вещей своей необозримостью в длину, ширину и глубину, неисчерпаемостью силы, распространяющейся вдаль, вширь и вглубь, чему пример — распространение света ... явно указывает на безмерность могущества, мудрости и благости Бога-Троицы, который, ничем не объемлемый, являет Себя во всех вещах могуществом, присутствием и сущностью" [6, I, 14]. Для чистого ума и сердца всякая вещь во вселенной, любой ее аспект являет тайну ее Творца. Поэтому, заключает Бонавентура, "кого не просветляет сияние сотворенных вещей, тот слеп; кого не пробуждает их звучный голос, тот глух; кто не хвалит Бога за все Его деяния, тот нем; кто не познает Первоначала вещей по стольким знакам, тот лишен разума" [6, I, 15].

На второй ступени ум усматривает следы божественного произволения в действии самой познавательной способности. После этого ум-дух обращается внутрь себя, сначала в своем естественном состоянии (третья ступень), затем — преображенный благодатью (четвертая ступень). Пятая и шестая ступени ведут к непосредственному умосозерцанию единства Божественного бытия и троичности Бога. Чувство, которое стремится вызвать Бонавентура, — это чувство восхищения или изумления. По мере прохождения этапов богопознания чувство изумления нарастает. Его предельной точкой является состояние, когда человеку в едином акте созерцания даны бытие Бога и троичность его, и тут же он видит, как эти высочайшие, непостижимые для человеческого ума совершенства соединены с человеческой плотью, можно сказать, прахом земным, в человеке Иисусе Христе. В этой высшей точке восхождения ум целиком сливается с предметом своего созерцания. "Когда наш ум во Христе, Сыне Божием ... созерцает нашу собственную человечность, столь чудесно возвеличенную и столь несказанно соединенную с божественным; и когда он видит одновременно в одном и том же первое и последнее, высшее и низшее, окружность и центр, Альфу и Омегу, причиненное и причину, Творца и творение, т.е. "свиток, исписанный внутри и снаружи" (Иезек. 2, 10), — тогда наш ум достигает наконец совершенного объекта. Здесь, на шестой ступени, как в шестой день, он достигает с Божией помощью совершенного просвещения. И нет ничего большего, нежели этот день покоя, когда, выходя из себя в экстазе, человеческий ум оставляет всякое усмотрение, находя упокоение 'от всех дел, которые делал' (Быт. 2, 2)" [б, VI, 7].

Достижение человеком этого состояния безмолвия ума означает потерю им своей партикулярности. В этот момент, как свидетельствует Бонавентура, происходит как бы отождествление человека с Иисусом Христом на его земном пути. Человек, достигший этого, больше не нуждается в лестнице, по которой он поднимался к Богу, и он может отбросить ее. Теперь уже не нужно и созерцание.

"Совершая этот переход, надлежит оставить все интеллектуальные операции, всю полноту любви в едином порыве устремить к Богу и преобразоваться в Него" [6, VII, 4]. Свои слова Бонавентура подкрепляет авторитетом Дионисия: „Твердо держась пути мистических созерцаний, оставь и чувства, и действия ума, все вещи видимые и невидимые, все существующее и несуществующее, и сколь возможно возвратись, обнаженный от знания, к единению с Тем, Кто выше всякой сущности и знания. Ибо только безмерным и абсолютным, из себя самого и из всего сущего, исступлением чистого ума, все оставивший и ото всего отрешенный, ты поднимешься к сверхсущественному сиянию божественного мрака" [6, VII, 5].

В символическом познании разум неотделим от веры; он не имеет собственной, автономной области и предмета исследования. В основе акта познания, согласно Бонавентуре, всегда лежит акт веры. Без помощи свыше, без откровения, разум не способен найти путь к истине. Поэтому Бонавентура отрицает автономию философского знания. Хотя между философией и теологией и есть различие, но развести их, обособить друг от друга нельзя. Истины философии, познаваемые в "естественном" свете разума, не имеют внутренней цельности и завершенности, поскольку они ничего не говорят о Творце, являющемся Первопричиной всех вещей, действующем и проявляющемся в бытии каждой вещи. Цель и назначение философии, рационального познания в целом сугубо вспомогательная: быть посредниками в деле восхождения души к Богу. "В том плод всех наук, чтобы созидалась вера, прославлялся Бог, воспитывались нравы" [7, р. 26].

Литература:
Столяров А.А. Философский символизм./История философии. Запад-Россия-Восток. Книга первая. Философия древности и средневековья.- М.:Греко-латинский кабинет, 1995 - с.307-309