Часть 1.

Платон

Протагор.

Платон. Собрание сочинений в 4 т. Т.1.- М.: Мысль, 1990.-860с. (Философское наследие, том 112). С.418-476.с примечаниями.

Нумерация в конце страницы.

ПРОТАГОР

Сократ и его друг

309 Вступление Друг.Откуда ты, Сократ? Впрочем, и так ясно: с охоты за красотою Алкивиада! А мне, когда я видел его недавно, он показался уже мужчиной - хоть и прекрасным, но все же мужчиной: ведь, между нами говоря, Сократ, у него уже и борода пробивается. Сократ. Так что же из этого? Разве ты не согла-

b сен с Гомером, который сказал, что самая приятная пора юности - это когда показывается первый пушок над губой - то самое, что теперь у Алкивиада? '

Друг. Как же теперь твои дела? От него ты идешь? И как расположен к тебе юноша?

Сократ. Хорошо, по-моему, особенно сегодня; он немало говорил нынче в мою пользу и очень мне по-мог. От него я сейчас и иду. Но хочу сказать тебе невероятную вещь: в его присутствии я не обращал на него внимания, а частенько и просто забывал про него.

с Друг. Какая же это такая огромная преграда мог-ла стать между вами? Неужто ты нашел в нашем го-роде кого-нибудь красивее, чем он?

Сократ. И намного красивее.

Друг. Что ты говоришь? Здешнего или чужого?

Сократ. Чужого.

Друг. Откуда он?

Сократ. Абдерит 2.

Друг. И до того красив, по-твоему, этот чужезе-мец, что он тебе показался даже прекраснее сына Клиния 3?

Сократ. А почему бы, дорогой друг, тому, кто мудрее, не казаться и более прекрасным? 4

Друг. Так, значит, ты пришел к нам сюда, Сок-рат, после встречи с каким-то мудрецом?

d С о к р а т. С самым что ни на есть мудрейшим из нынешних, если и ты полагаешь, что всех мудрее те-перь Протагор.

418

Друг. Что ты говоришь? Протагор у нас здесь?

Сократ. Да уж третий день.

Друг. И ты только что беседовал с ним?

Сократ. Вволю наговорился и наслушался. 310

Друг. Так что же ты не расскажешь нам об этой беседе, если ничто тебе не мешает? Садись-ка вот тут, вели мальчику встать и дать тебе место.

Сократ. Расскажу с большой охотой и еще буду благодарен, если вы меня выслушаете.

Друг. Да и мы тебе, если расскажешь.

Сократ. Так пусть благодарность будет обоюдной 5. Итак, слушайте.

Минувшей ночью, еще до рассвета, Гиппократ6, сын Аполлодора, брат Фасона, вдруг стал стучать изо всех сил ко мне в дверь палкой и, когда ему от- b ворили, ворвался в дом и громким голосом спросил:

- Сократ, проснулся ты или спишь?

А я, узнав его голос, сказал:

Это Гиппократ. Уж не принес ли какую-нибудь

новость?

Принес,- отвечал он,- но только хорошую.

Ладно, коли так. Но какая же это новость, ради

которой ты явился в такую рань?

Тут Гиппократ, подойдя поближе, говорит:

Протагор приехал.

Позавчера еще,- сказал я,- а ты только теперь

узнал?

Клянусь богами, только вчера вечером.- И с с

этими словами, ощупавши кровать, Гиппократ сел у

меня в ногах.- Да, только вчера, очень поздно, когда

я пришел из Энои 7. Ведь слуга мой, Сатир 8, сбежал от меня. Я было хотел сказать тебе, что собираюсь в погоню за ним, да почему-то забыл. А как пришел я к себе, мы поужинали и уже собрались на покой, но вдруг брат говорит мне, что приехал Протагор. Я хотел тотчас же к тебе идти, но потом показалось мне, что слишком уж поздний час ночи; а лишь только d выспался после такой усталости, как сейчас же встал и пошел сюда.

Я, зная его мужество и пылкость, сказал:

- Да что тебе в этом, уж не обижает ли тебя чем-

нибудь Протагор?

А он, улыбнувшись, ответил:

- Да, Сократ, клянусь богами, тем, что он сам

мудр, а меня мудрым не делает.

419

- Но клянусь Зевсом, если дать ему денег и уго-

ворить его, он и тебя сделает мудрым.

-Да, если бы за этим стало дело,- сказал Гиппо-

е крат,- так Зевс и все боги свидетели - ничего бы я

не оставил ни себе, ни друзьям. Но из-за того-то я те-перь к тебе и пришел, чтобы ты поговорил с ним обо мне. Я ведь и моложе, и притом никогда не видал Протагора и не слыхал его, потому что был еще ребенком, когда он в первый раз приезжал 9 сюда. А ведь все, Сократ, расхваливают этого человека и говорят, что он величайший мастер речи. Ну отчего бы нам

311 не пойти к нему, чтобы застать его еще дома? Он остановился, как я слышал, у Каллия, сына Гиппо-ника 10. Так идем же! А я сказал:

- Пойдем, только не сразу, дорогой мой,- рано

еще; встанем, выйдем во двор, погуляем и поговорим,

пока не рассветет, а тогда и пойдем. Протагор боль-

шею частью проводит время дома, так что не бойся,

мы скорее всего его застанем.

С этими словами мы поднялись и стали прохажи-

b ваться по двору. Чтобы испытать выдержку Гиппокра-та, я, посмотрев на него пристально, спросил:

- Скажи мне, Гиппократ, вот ты теперь собира-

ешься идти к Протагору, внести ему деньги в уплату

за себя, а, собственно говоря, для чего он тебе нужен,

кем ты хочешь стать? Скажем, задумал бы ты идти

к своему тезке, Гиппократу Косскому ", одному из

Асклепиадов, чтобы внести ему деньги в уплату за

себя, и кто-нибудь тебя спросил бы: «Скажи мне, Гип-

с пократ, ты вот хочешь заплатить тому Гиппократу, но почему ты платишь именно ему?» - что бы ты отвечал?

Сказал бы, потому, что он врач.

«А ты кем хочешь сделаться?»

Врачом.

А если бы ты собирался отправиться к Полик-

лету аргосцу или Фидию афинянину 12, чтобы внести

им за себя плату, а кто-нибудь тебя спросил, почему

ты решил заплатить им столько денег, что бы ты отве-

чал?

Сказал бы, потому, что они ваятели.

Значит, сам ты хочешь стать кем?

Ясно, что ваятелем.

d - Допустим,- сказал я.- А вот теперь мы с то-бой отправляемся к Протагору и готовы отсчитать ему

420

деньги в уплату за тебя, если достанет нашего имущества на то, чтобы уговорить его, а нет, то займем еще и у друзей. Так вот, если бы, видя такую нашу настойчивость, кто-нибудь спросил нас: «Скажите мне, Сократ и Гиппократ, кем считаете вы Протагора и за что хотите платить ему деньги»,- что бы мы ему отвечали? Как называют Протагора, когда говорят о нем, в подобно тому как Фидия называют ваятелем, а Гомера e

- поэтом? Что в этом роде слышим мы относительно Протагора?

Софистом называют этого человека, Сократ.

Так мы идем платить ему деньги, потому что

он софист?

Конечно.

А если бы спросили тебя еще и вот о чем:

«Сам-то ты кем намерен стать, раз идешь к Прота- 312

гору? »

Гиппократ покраснел,- уже немного рассвело, так что это можно было разглядеть.

Если сообразоваться с прежде сказанным,- от

вечал он,- то ясно, что я собираюсь стать софистом.

А тебе,- сказал я,- не стыдно было бы, кля

нусь богами, появиться среди эллинов в виде софиста?

Клянусь Зевсом, стыдно, Сократ, если говорить

то, что я думаю.

Но пожалуй, Гиппократ, ты полагаешь, что у

Протагора тебе придется учиться иначе, подобно тому b

как учился ты у учителя грамоты, игры на кифаре

или гимнастики? Ведь каждому из этих предметов ты-

учился не как будущему своему мастерству, а лишь

ради своего образования, как это подобает частному

лицу и свободному человеку 14.

Конечно,- сказал Гиппократ,- мне кажется,

что Протагорово обучение скорее такого рода.

Так сам-то ты знаешь, что собираешься делать,

или тебе это неясно? - спросил я.

О чем это ты?

Ты намерен предоставить попечение о твоей ду

ше софисту, как ты говоришь; но, право, я бы очень с

удивился, если бы ты знал, что такое софист. А раз

тебе это неизвестно, то ты не знаешь и того, кому

ты вверяешь свою душу и для чего - для хорошего

или дурного.

Я думаю, что знаю,- сказал Гиппократ.

Так скажи, что такое софист, по-твоему?

421

Я полагаю, что, по смыслу этого слова, он -

знаток в мудрых вещах.

Да ведь это можно сказать и про живописцев,

и про строителей: они тоже знатоки в мудрых вещах;

но если бы кто-нибудь спросил у нас, в каких именно

мудрых вещах знатоки живописцы, мы бы сказали,

что в создании изображений; и в других случаях отве-

d тили бы так же. А вот если бы кто спросил, чем мудр софист, что бы мы ответили? В каком деле он наставник?

А что если бы мы так определили его, Сократ:

это тот, кто наставляет других в искусстве красно-

речия?

Может быть,- говорю я,- мы и верно бы ска-

зали, однако недостаточно, потому что этот наш от-

вет требует дальнейшего вопроса: если софист делает

е людей искусными в речах, то о чем эти речи? Кифарист, например, делает человека искусным в суждениях о том, чему он его научил,- то есть об игре на кифаре. Не так ли?

Да.

Допустим. Ну а софист, в каких речах он

делает искусным? Не ясно ли, что в речах о том,

в чем он и сам сведущ?

Похоже на то.

А в чем же софист и сам сведущ, и ученика

делает сведущим?

- Клянусь Зевсом, не знаю, что тебе ответить.

313 На это я сказал:

- Как же так? Знаешь, какой опасности ты со-

бираешься подвергнуть свою душу? Ведь когда тебе

бывало нужно вверить кому-нибудь свое тело и было

неизвестно, пойдет ли это на пользу или во вред, ты

и сам немало раздумывал, вверять его или не вверять,

и друзей и домашних призывал на совет и обсуждал

это дело целыми днями. А когда речь зашла о душе,

которую ты ведь ставишь выше, чем тело 15, потому

что от того, будет она лучше или хуже, зависит, хо-

рошо или дурно пойдут все твои дела, ты ни с отцом,

b ни с братом и ни с кем из нас, твоих друзей, не со-ветовался, вверять ли тебе или не вверять свою душу этому пришлому чужеземцу. Лишь вчера ввечеру, по твоим словам, услыхав о нем, ты уже сегодня идешь спозаранку, не поразмыслив и не посоветовавшись о том, нужно ли вверять ему себя или нет, и сразу готов потратить и собственные деньги, и деньги дру-

422

зей, как будто ты уже дознался, что тебе нужно не-пременно сойтись с Протагором, которого, как ты го-воришь, ты и не знаешь и не разговаривал с ним ни- с когда. Ты называешь его софистом, а что такое софист, оказывается, совсем не ведаешь, хоть и собираешься вверить себя ему.

Гиппократ, выслушав, сказал:

Так оно и выходит, Сократ, как ты говоришь.

А что, Гиппократ, не будет ли наш софист чем-

то вроде торговца или разносчика тех припасов, ко-

торыми питается душа? По-моему, во всяком случае,

он таков.

Но чем же питается душа, Сократ?

Знаниями, разумеется,- сказал я.- Только бы,

друг мой, не надул нас софист, выхваляя то, что про-

дает, как те купцы или разносчики, что торгуют те- d

лесною пищей. Потому что и сами они не знают, что в

развозимых ими товарах полезно, а что вредно для те-

ла, но расхваливают все ради продажи, и покупающие

у них этого не знают, разве случится кто-нибудь сведущий в гимнастике или врач. Так же и те, что развозят знания по городам и продают их оптом и в розницу всем желающим, хоть они и выхваляют все, чем торгуют, но, может быть, друг мой, из них некоторые и не знают толком, хорошо ли то, что они продают, или плохо для души; и точно так же не знают и е

покупающие у них, разве лишь случится кто-нибудь сведущий во врачевании души. Так вот, если ты знаешь, что здесь полезно, а что - нет, тогда тебе не опасно приобретать знания и у Протагора, и у кого бы то ни было другого; если же нет, то смотри, друг мой, как бы не проиграть самого для тебя дорогого. Ведь 314 гораздо больше риска в приобретении знаний, чем в покупке съестного. Съестное-то и напитки, купив их у торговца или разносчика, ты можешь унести в сосудах, и, прежде чем принять в свое тело в виде еды и питья, их можно хранить дома и посоветоваться со знающим человеком, что следует есть или пить и чего не следует, а также сколько и в какое время. При такой покупке риск не велик. Знания же нельзя унести в сосуде, а поневоле придет- b ся, уплатив цену, принять их в собственную душу и, научившись чему-нибудь, уйти либо с ущербом для себя, либо с пользой. Это мы и рассмотрим, причем вместе с теми, кто нас постарше, потому что мы еще молоды,

423

чтобы разобраться в таком деле. А теперь пойдем, как мы собирались, и послушаем того человека; по-слушавши же его, и с другими побеседуем: Прота-

е гор ведь там не один, с ним и Гиппий Элидский, и, думаю, Про дик Кеосский 16, да и много еще других мудрецов.

Порешив так, мы отправились; когда же мы очу-тились у дверей, то приостановились, беседуя о том, что пришло нам в голову дорогой. Чтобы не бросать этот разговор и покончить с ним, прежде чем войти, мы так и беседовали, стоя у дверей, пока не согласи-лись друг с другом. И видимо, привратник - какой-то

d евнух - подслушивал нас, а ему, должно быть, из-за множества софистов опротивели посетители этого до-ма. Когда мы постучали в дверь, он, отворивши и уви-дев нас, воскликнул:

- Опять софисты какие-то! Ему некогда! - И сей-

час же, обеими руками схватившись за дверь, в серд-

цах захлопнул ее изо всей силы.

Мы опять постучали, а он в ответ из-за запертой двери крикнул:

- Эй, вы! Не слышали, что ли: ему неког-

да.

-Но, любезный,- говорю я,- не к Каллию мы

е пришли, да и не софисты мы. Успокойся: мы пришли

потому, что хотим видеть Протагора. Доложи о нас! Человек насилу отворил нам дверь. Когда мы во-шли, то застали Протагора прохаживающимся в пор-тике, а с ним прохаживались по одну сторону Каллий,

315 сын Гиппоника, его единоутробный брат Парал, сын Перикла, и Хармид, сын Главкона, а по другую сто-рону - второй сын Перикла, Ксантипп, далее Фил-липид, сын Филомела, и Антимер мендеец 17, самый зна-менитый из учеников Протагора, обучавшийся, чтобы стать софистом по ремеслу. Те же, что за ними следовали позади, прислушиваясь к разговору, большею частью были, видимо, чужеземцы - из тех, кого Протагор увлекает за собою из каждого города, где бы он ни

b бывал, завораживая их своим голосом, подобно Орфею, а они идут на его голос, завороженные; были и неко-торые из местных жителей в этом хоре. Глядя на этот хор, я особенно восхищался, как они остерегались, чтобы ни в коем случае не оказаться впереди Прота-гора: всякий раз, когда тот со своими собеседниками поворачивал, эти слушатели стройно и чинно рассту-

424

пались и, смыкая круг, великолепным рядом выстраивались позади него.

Потом «оного мужа узрел я» 18, как говорит Гомер,- Гиппия Элидского, сидевшего в противополож- с ном портике на кресле. Вкруг него сидели на скамейках Эриксимах, сын Акумена, Федр мирринусиец, Андрон, сын Андротиона 19, еще несколько чужеземцев, его сограждан, и другие. По-видимому, они расспрашива-ли Гиппия о природе и разных астрономических, небесных явлениях, а он, сидя в кресле, с каждым из них разбирал и обсуждал их вопросы.

«Также и Тантала, да, и его я тоже увидел» 20, ведь и Продик Кеосский прибыл сюда; он занимал ка- d кое-то помещение, которое прежде служило Гиппонику кладовою, теперь же, за множеством постояльцев, Каллий очистил его и сделал пристанищем для гостей. Продик был еще в постели, укрытый какими-то овчинами и покрывалами, а на одной из соседних с ним кроватей расположился керамеец Павсаний, а с Пав-санием - совсем еще мальчик, безупречный, как я полагаю, по своим природным задаткам, а на вид очень e

красивый. Кажется, я расслышал, что имя ему Агафон 21, и я бы не удивился, если бы оказалось, что он любимец Павсания. Кроме этого мальчика были тут и оба Адиманта - сын Кепида и сын Левколофида 2, и некоторые другие тоже были там, а о чем они разговаривали, этого я не мог издали разобрать, хоть и жаждал слышать Продика, считая его человеком премудрым и даже божественным; но из-за того что голос 316 его низок, только гул раздавался по комнате, а слов его уловить нельзя было.

Чуть только мы вошли, как вслед за нами - краса

вец Алкивиад, как ты его называешь (да и я вслед

за тобою), и Критий, сын Каллесхра 23. Войдя, мы еще

немного помедлили, а осмотревшись кругом, подошли

к Протагору, и я сказал: b

К тебе, Протагор, мы пришли, я и вот он, Гип

пократ.

Как же вам угодно,-сказал он,-разговари

вать со мною: наедине или при других?

Для нас,- отвечал я,- тут нет разницы, а тебе

самому будет видно, когда выслушаешь, ради чего

мы пришли.

- Ради чего же,- спросил Протагор,- вы пришли?

- Этот вот юноша - Гиппократ, здешний житель,

425

сын Аполлодора, из славного и состоятельного дома; да и по своим природным задаткам он не уступит, мне

с кажется, любому из своих сверстников. По-моему, он стремится стать человеком выдающимся в нашем городе, а это, как он полагает, всего скорее осуществит-ся, если он сблизится с тобою. Вот ты и решай: надо ли, по-твоему, разговаривать с нами об этом наедине или при других.

- Ты правильно делаешь, Сократ, что соблюдаешь осторожность, говоря со мной об этом,- сказал Про-тагор.- Чужеземцу, который, приезжая в большие города, убеждает там лучших из юношей, чтобы они, забросив всех - и родных и чужих, и старших и млад-

d ших,- проводили время с ним, чтобы благодаря это-му стать лучше, нужно быть осторожным в таком деле, потому что из-за этого возникает немало зависти, неприязни и всяких наветов.

Хотя я и утверждаю, что софистическое искусст-во очень древнее, однако мужи, владевшие им в стародавние времена, опасаясь враждебности, которую оно вызывало, всячески скрывали его: одним служила прикрытием поэзия, как Гомеру, Гесиоду и Симони-ДУ> другим - таинства и прорицания, как ученикам Орфея и Мусея, а некоторым, я знаю, даже гимна-

е стика, как, например, Икку тарентинцу и одному из первых софистов нашего времени, селимбрийцу Ге-родику, уроженцу Мегар; музыку же сделал прикрытием ваш Агафокл, великий софист, и Пифоклид Кеосский 24, и многие другие. Все они, как я говорю, опасаясь зависти, прикрывались этими искусствами. 317 Я же со всеми ними в этом не схож, ибо думаю, что они вовсе не достигли желаемой цели и не укры-лись от тех, кто имеет в городах власть, а только от них и применяются эти прикрытия. Толпа ведь, попросту говоря, ничего не понимает, и что те затянут, тому и подпевает. А пускаться в бегство, не имея сил убежать,- это значит только изобличить самого себя:

b глупо даже пытаться, у людей это непременно вы-зовет еще большую неприязнь, так как они подумают, что такой человек помимо всего еще и коварен.

Вот я и пошел противоположным путем: признаю, что я софист и воспитываю людей, и думаю, что эта предосторожность лучше той: признаваться луч-ше, чем запираться. Я принял еще и другие предосто-рожности, так что - в добрый час молвить! 25 - хоть я

426

и признаю себя софистом, ничего ужасного со мной с не случилось. А занимаюсь я этим делом уже много лет, да и всех-то моих лет уже очень много: нет ни одного из вас, кому я по возрасту не годился бы в отцы. Итак, мне гораздо приятнее, чтобы вы, если чего хотите, говорили об этом перед всеми присутствующими.

А я подметил, что он хотел показать себя и Про-дику, и Гиппию и порисоваться перед ними,- дескать, мы пришли к нему как поклонники 26, и говорю d ему:

А что, не позвать ли нам Продика и Гиппия и

тех, кто с ними, чтобы они слышали нас?

Конечно,- сказал Протагор.

Хотите,- сказал Каллий,- устроим общее об

суждение, чтобы вы могли беседовать сидя?

Это всем показалось дельным, и мы, радуясь, что послушаем мудрых людей, сами взялись за скамьи и кровати и расставили их около Гиппия, так как там уже и прежде стояли скамьи. В это время пришли Критий и Алкивиад, ведя Продика, которого они под- е няли с постели, и всех тех, кто был с Продиком.

Когда мы все уселись, Протагор начал:

- Теперь, Сократ, повтори в их присутствии то,

что ты сейчас говорил мне об этом юноше.

- Я начну, Протагор, с того же 318 Происхождение самого, что и тогда,- с того, ради добродетели чего я пришел. Вот Гиппократ - он

в обществе

и у индивидуумов жаждет проводить с тобою время; и

он говорит, что хотел бы узнать, какая

для него будет из общения с тобой польза. Вот и все.

- Юноша,- подхватил Протагор,- вот какая поль

за будет тебе от общения со мной: в тот же день,

как со мной сойдешься, ты уйдешь домой, ставши

лучше, и завтра то же самое; и каждый день будешь

ты получать что-нибудь, от чего станешь еще совер

шеннее.

Я, услыхав это, сказал: b

- В том, Протагор, нет ничего удивительного:

вероятно, и ты - хоть ты и пожилой человек и та

кой мудрец - тоже стал бы лучше, если бы тебя кто-

нибудь научил тому, что тебе не довелось раньше

знать. Но дело не в этом. Положим, тот же самый

Гиппократ вдруг переменил решение и пожелал по

знакомиться с тем юношей, который недавно сюда

427

переселился, с гераклейцем Зевкеиппом , и, придя

с к нему, как вот теперь к тебе, услышал от него то же самое, что и от тебя,- что, общаясь с ним, Гип-пократ каждый день будет становиться лучше и со-вершеннее; так вот, если бы он его спросил: «В чем, по-твоему, я буду лучше и совершеннее?» - Зевксипп ответил бы ему, что в живописи. И если бы, сойдясь с фиванцем Орфагором 28 и услышав от него то же са-мое, что от тебя, Гиппократ спросил его, в каком от-ношении будет он каждый день становиться лучше, общаясь с ним, тот ответил бы, что в игре на флей-те. Так вот и ты ответь юноше и мне на мой во-

d прос: Гиппократ, сойдясь с Протагором, в тот са-мый день, как сойдется, уйдет от него, сделавшись луч-ше, и каждый следующий день будет становиться в чем-то еще совершеннее, но в чем же именно, Протагор?

Протагор. услышав это от меня, сказал:

- Ты, Сократ, прекрасно спрашиваешь, а тем, кто

хорошо спрашивает, мне и отвечать приятно. Когда

Гиппократ придет ко мне, я не сделаю с ним того,

что сделал бы кто-нибудь другой из софистов: ведь

е те просто терзают юношей, так как против воли за-ставляют их, убежавших от упражнений в науках, за-ниматься этими упражнениями, уча их вычислениям, астрономии, геометрии, музыке (тут Протагор взгля-нул на Гиппия), а тот, кто приходит ко мне, научится только тому, для чего пришел. Наука же эта - смышленость в домашних делах, уменье наилучшим обра-

319 зом управлять своим домом, а также в делах общественных: благодаря ей можно стать всех сильнее и в поступках, и в речах, касающихся государства.

Верно ли я понимаю твои слова? - спросил я.-

Мне кажется, ты имеешь в виду искусство государ

ственного управления и обещаешь делать людей хо

рошими гражданами.

Об этом как раз я и объявляю во всеуслыша

ние, Сократ.

Прекрасным же владеешь ты искусством, если

только владеешь: ведь в разговоре с тобой я не должен

говорить того, что не думаю. Я полагал, Протагор, что

b этому искусству нельзя научиться, но, раз ты говоришь, что можно, не знаю, как не верить. Однако я вправе сказать, почему я считаю, что этому искусству

428

нельзя научиться и что люди не могут передать его людям.

Я, как и прочие эллины, признаю афинян мудрыми. И вот я вижу, что когда соберемся мы в Народном собрании, то, если городу нужно что-нибудь делать по части строений, мы призываем в советники по делам строительства зодчих, если же по корабельной части, то корабельщиков, и так во всем том, чему, по мнению афинян, можно учиться и учить; с если же станет им советовать кто-нибудь другой, кого они не считают мастером, то, будь он хоть красавец, богач и знатного рода, его совета все-таки не слушают, но поднимают смех и шум, пока либо он сам не оставит своих попыток говорить и не отступится, ошеломленный, либо стража не стащит и не вытолкает его вон по приказу пританов. Значит, в делах, которые, как они считают, зависят от мастерства, афиняне поступают таким образом.

Когда же надобно совещаться о чем-нибудь каса- d ющемся управления городом, тут всякий, вставши, подает совет, будь то плотник, медник, сапожник, купец, судовладелец, богатый, бедняк, благородный, безродный, и никто его не укоряет из-за того, что он не получил никаких знаний и, не имея учителя, решается все же выступать со своим советом, потому что, понятно, афиняне считают, что ничему такому обучить нельзя.

И не только в общественной жизни города, но и в ча- е стной у нас мудрейшие и лучшие из граждан не в состоянии передать другим ту самую добродетель 29, которой владеют сами. Взять хоть Перикла, отца этих вот юношей: во всем, что зависело от учителей, он дал им прекрасное и тонкое воспитание, а в чем сам он мудр, в том ни сам их не воспитал, ни 320 другим того не поручил, и бродят они тут вокруг, словно пасутся на воле,- не набредут ли невзначай на добродетель. Если угодно, еще пример: тот же самый человек, Перикл, будучи опекуном Клиния, младшего брата вот этого Алкивиада, и опасаясь, чтобы не развратил его Алкивиад, разлучил их и отдал Клиния на воспитание в дом Арифрона 30, но не прошло и шести месяцев, как тот вернул его обратно, не зная, что с b ним делать. Да и множество других людей могу тебе назвать, которые, будучи сами хороши, никого не сумели сделать лучше - ни из своих домашних, ни из чужих. Так вот, Протагор, глядя на это, я и не верю,

429

чтобы можно было научить добродетели; однако, слы-ша твои слова, я уступаю и думаю, что ты говоришь дело: я полагаю, у тебя большой опыт, ты многому научился, а кое-что и сам открыл. Так что, если ты в

с состоянии яснее нам показать, что добродетели можно научиться, не скрывай этого и покажи.

- Скрывать, Сократ, я не буду,- сказал Прота-

гор.- Но как мне вам это показать: с помощью ли

мифа, какие рассказывают старики молодым, или же

с помощью рассуждения?

Многие из присутствовавших отвечали, что, как ему хочется, так пусть и излагает.

- Тогда, мне кажется,- решил он,- приятнее

будет рассказать вам миф.

Было некогда время, когда боги-то были, а смерт-

d ных родов еще не было. Когда же и для них пришло предназначенное время рождения, стали боги ваять их в глубине Земли из смеси земли и огня, добавив еще и того, что соединяется с огнем и землею31. Когда же вознамерились боги вывести их на свет, то приказали Прометею и Эпиметею32 украсить их и распределить способности, подобающие каждому роду. Эпиметей выпросил у Прометея позволение самому заняться этим распределением. «А когда распреде-лю,- сказал он,- тогда ты посмотришь». Уговорив его, он стал распределять: при этом одним он дал силу

е без быстроты, других же, более слабых, наделил бы-стротою; одних он вооружил, другим же, сделав их безоружными, измыслил какое-нибудь иное средство во спасение: кого из них он облек малым ростом, тем уделил птичий полет или возможность жить под зем-лею, а кого сотворил рослыми, тех тем самым и спас;

321 и так, распределяя все остальное, он всех уравнивал. Все это он измыслил из осторожности, чтобы не исчез ни один род. После же того как он дал им различные средства избегнуть взаимного истребления, придумал он им и защиту против Зевсовых времен года: он одел их густыми волосами и толстыми шкурами, способ-ными защитить и от зимней стужи, и от зноя и слу-жить каждому, когда он уползет в свое логово, соб-

b ственной самородной подстилкой; он обул одних ко-пытами, других же - когтями и толстой кожей, в ко-торой нет крови. Потом для разных родов изобрел он разную пищу: для одних - злаки, для других - дре-весные плоды, для третьих - коренья, некоторым же

430

позволил питаться, пожирая других животных. При этом он сделал так, что они размножаются меньше, те же, которых они уничтожают, очень плодовиты, что и спасает их род.

Но был Эпиметей не очень-то мудр, и не заметил он, что полностью израсходовал все способности, а род с человеческий еще ничем не украсил, и стал он не-доумевать, что теперь делать. Пока он так недоуме-вал, приходит Прометей, чтобы проверить распреде-ление, и видит, что все прочие животные заботливо всем снабжены, человек же наг и не обут, без ложа и без оружия, а уже наступил предназначенный день, когда следовало и человеку выйти на свет из Земли; и вот в сомнении, какое бы найти средство помочь человеку, крадет Прометей премудрое искусство d

Гефеста и Афины о3 вместе с огнем, потому что без огня никто не мог бы им владеть или пользоваться. В том и состоит дар Прометея человеку. Так люди овладели уменьем поддерживать свое существование, но им еще не хватало уменья жить обществом - этим владел Зевс,- а войти в обитель Зевса, в его верхний град, Прометею было нельзя, да и страшна была стража Зевса 34. Прометею удалось проникнуть украдкой только в общую мастерскую Гефеста и Афины, где они e предавались своим искусным занятиям. Украв у Гефеста уменье обращаться с огнем, а у Афины - ее уменье, Прометей дал их человеку для его благопо- 322 лучия, самого же Прометея после постигло из-за Эпиметея возмездие за кражу, как говорят сказания.

С тех пор как человек стал причастен божественному уделу, только он один из всех живых существ благодаря своему родству с богом начал признавать богов и принялся воздвигать им алтари и кумиры; затем вскоре стал членораздельно говорить и искусно давать всему названия, а также изобрел жилища, одежду, обувь, постели и добыл пропитание из почвы. Устроившись таким образом, люди сначала жили разбро- b санно, городов еще не было, они погибали от зверей, так как были во всем их слабее, и одного мастерства обработки, хоть оно и хорошо помогало им в добывании пищи, было мало для борьбы со зверями: ведь люди еще не обладали искусством жить обществом, часть которого составляет военное дело. И вот они стали стремиться жить вместе и строить города для своей безопасности. Но чуть они собирались вместе, как сей-

431

час же начинали обижать друг друга, потому что не было у них уменья жить сообща; и снова приходи-лось им расселяться и гибнуть.

с Тогда Зевс, испугавшись, как бы не погиб весь наш род, посылает Гермеса35 ввести среди людей стыд и правду, чтобы они служили украшением городов и дружественной связью.

Вот и спрашивает Гермес Зевса, каким же образом дать людям правду и стыд. «Так ли их распределить, как распределены искусства? А распределены они вот как: одного, владеющего искусством врачевания, хва-тает на многих не сведущих в нем; то же и со всеми

d прочими мастерами. Значит, правду и стыд мне таким же образом установить среди людей или же уделить их всем?»

«Всем,- сказал Зевс,- пусть все будут к ним причастны; не бывать государствам, если только не-многие будут этим владеть, как владеют обычно искус-ствами. И закон положи от меня, чтобы всякого, кто не может быть причастным стыду и правде, уби-вать как язву общества».

Так-то, Сократ, и вышло по этой причине, что афи-няне, как и все остальные люди, когда речь заходит о плотничьем уменье или о каком-нибудь другом ма-стерстве, думают, что лишь немногим пристало уча-

е ствовать в совете, и, если кто не принадлежит к этим немногим и подаст совет, его не слушают, как ты сам говоришь - и правильно делают, замечу я; когда же они приступают к совещанию по части граждан-

323 ской добродетели, где все дело в справедливости и рассудительности, тут они слушают, как и следует, совета всякого человека, так как всякому подобает быть причастным к этой добродетели, а иначе не бы вать государствам. Вот в чем, Сократ, здесь при-чина.

А чтобы ты не думал, будто я тебя обманываю, вот тебе еще доказательство того, что все люди в сущно-сти считают всякого человека причастным к справед-ливости и прочим гражданским доблестям. Ведь насчет других качеств дело обстоит так, как ты го-воришь: если кто скажет про себя, что он хороший флейтист, или припишет себе другое какое-нибудь мастерство, какого у него нет, то его либо поднимают

b на смех, либо сердятся, и даже домашние приходят и увещевают его как помешанного. Когда же дело

432

касается справедливости и прочих гражданских добро-детелей, тут даже если человек, известный своей не-справедливостью, вдруг станет сам о себе говорить всенародно правду, то такую правдивость, которую в другом случае признавали рассудительностью, все со-чтут безумием: ведь считается, что каждый, каков бы он ни был на самом деле, должен провозглашать себя справедливым, а кто не прикидывается справед-ливым, тот не в своем уме. Поэтому необходимо c всякому так или иначе быть причастным справедли-вости, в противном случае ему не место среди людей.

Вот я и говорю: раз считается, что всякий человек причастен к этой добродетели, значит, можно всякого признавать советчиком, когда о ней идет речь. А еще я попытаюсь тебе доказать, что добродетель эта не считается врожденной и возникающей самопроизвольно, но что ей научаются, и если кто достиг ее, так только прилежанием.

Никто ведь не сердится, не увещевает, не поучает и не наказывает тех, кто имеет недостатки, считаю-щиеся врожденными или возникшими по воле случая, d с тем чтобы они от них избавились, напротив, этих людей жалеют. Кто, например, будет настолько неразумен, что решится так поступить с некрасивыми, малорослыми или бессильными? Ведь все знают, я полагаю, что подобные вещи - красота и то, что ей противоположно,- достаются людям от природы и по случаю 36; но если у кого нет тех добрых е свойств, которые, как считают, приобретаются старанием, уп-ражнением и обучением, зато есть противоположные им недостатки, это влечет за собою гнев, наказания и увещевания. К таким недостаткам относятся несправедливость, нечестие и вообще все противополож- 324 ное гражданской доблести: здесь-то уже, понятно, всякий сердится на другого и вразумляет его, потому что эту добродетель можно приобрести старанием и обучением.

Если ты пожелаешь, Сократ, вдуматься, в чем смысл наказания преступников, то увидишь, что люди считают добродетель делом наживным. Никто ведь не наказывает преступников, имея в виду лишь уже совершённое беззаконие: такое бессмысленное b мучительство было бы зверством. Кто старается наказывать со смыслом, тот казнит не за прошлое без-

433

законие - ведь не превратит же он совершенное в не-совершившееся,- но во имя будущего, чтобы снова не совершил преступления ни этот человек, ни другой, глядя на это наказание. Кто держится подобного образа мыслей, тот признает, что добродетель можно воспитать: ведь он карает ради предотвращения зла. Такого мнения держатся все, кто наказывает,

с и в частном быту, и в общественном. Афиняне же, твои сограждане, наказывают и карают тех, кого признают преступниками, ничуть не меньше, чем все прочие люди, так что, согласно нашему рассуждению, и афиняне принадлежат к числу тех, кто признает, что добродетель - дело наживное и ее можно воспитать. Итак, Сократ, мне кажется, я достаточно ясно показал тебе, что твои сограждане не без основания выслушивают советы по общественным вопросам и от медника, и от сапожника и считают добродетель тем, что можно подготовить и привить воспитанием.

d Еще остается у тебя одно недоумение: ты не возьмешь в толк, как это хорошие люди научают своих сыновей всему, что зависит от учителей, и в этом делают их мудрыми, но не могут добиться, чтобы их сыновья хоть кого-нибудь превзошли в добродетели, которой они отличаются сами. По этому поводу, Сократ, я уже не миф тебе расскажу, а приведу разумное основание. Подумай вот о чем: существует ли нечто единое, в чем необходимо участвовать всем гражданам, если толь-

е ко быть государству? Именно этим, а не чем иным разрешается твое недоумение. Если только существует это единое и если это не плотницкое, не кузнечное

325 и не гончарное ремесло, но справедливость, рассудительность и благочестие - одним словом, то, что я называю человеческой добродетелью, и если это есть то, чему все должны быть причастны, и всякий человек, что бы он ни желал изучить или сделать, должен все делать лишь в соответствии с этим единым 37, а не вопреки ему, и того, кто к нему непричастен, надо учить и наказывать - будь то ребенок, мужчина или женщина,- пока тот, кого наказывают, не исправится, и если, наконец, он, несмотря на наказания и поучения, не слушается и его надо как неизлечи-

b мого изгонять из городов или убивать,- если так обстоит дело по самой природе, а между тем хорошие люди учат своих сыновей всему, только не этому, суди сам, как чудно все получается у хороших людей! Мы

434

доказали, что они считают возможным обучать этой добродетели и в домашнем быту, и в общественном. Но если возможно учить добродетели и развивать ее, неужели эти люди начнут учить своих сыновей лишь тем вещам, неведение которых не карается смертной казнью, между тем как их детям, если они не научены добродетели и не воспитаны в ней, угрожает смерть, с изгнание и, кроме того, потеря имущества - словом, полное разорение дома? Неужто же они не станут учить их этому со всей возможной заботливостью? Надо полагать, что станут, Сократ.

Пока родители живы, они с малолетства учат и вразумляют своих детей и делают это до самой своей смерти. Чуть только ребенок начинает понимать слова, и кормилица, и мать, и наставник, и отец бьются d над тем, чтобы он стал как можно лучше, уча его и показывая ему при всяком деле и слове, что справедливо, а что несправедливо, что прекрасно, а что гадко, что благочестиво, а что нечестиво, что можно делать, а чего нельзя. И хорошо, если ребенок добровольно слушается; если же нет, то его, словно кривое, согнувшееся деревцо, выпрямляют угрозами и побоями.

А потом, когда посылают детей к учителям, велят учителю гораздо больше заботиться о благонравии де- е тей, чем о грамоте и игре на кифаре. Учители об этом и заботятся; когда дети усвоили буквы и могут понимать написанное, как до той поры понимали с голоса, они ставят перед ними творения хороших поэтов, чтобы те их читали, и заставляют детей заучивать их - а там много наставлений и поучительных рассказов, 326 содержащих похвалы и прославления древних доблестных мужей,- и ребенок, соревнуясь, подражает этим мужам и стремится на них походить.

И кифаристы, со своей стороны, заботятся об их рассудительности 38 и о том, чтобы молодежь не бесчинствовала; к тому же, когда те научатся играть на b кифаре, они учат их творениям хороших поэтов-песнотворцев, согласуя слова с ладом кифары, и заставляют души мальчиков свыкаться с гармонией и ритмом, чтобы они стали более чуткими, соразмерными, гармоничными, чтобы были пригодны для речей и для деятельности: ведь вся жизнь человеческая нуждается в ритме и гармонии.

Кроме того, посылают мальчиков к учителю гимнастики, чтобы крепость тела содействовала правиль-

435

с ному мышлению и не приходилось бы из-за телесных недостатков робеть на войне и в прочих делах.

Так поступают особенно те, у кого больше возможностей, а больше возможностей у тех, кто богаче. Их сыновья, начав ходить к учителям с самого раннего возраста, позже всех перестают учиться. После того как они перестают ходить к учителям, государство в свою очередь заставляет их изучать законы и жить сооб-

d разно "С предписаниями этих законов, чтобы не действовать произвольно и наудачу. Подобно тому как учители грамоты сперва намечают грифелем буквы и лишь тогда дают писчую дощечку детям, еще не искусным в письме, заставляя их обводить эти буквы, точно так же и государство, начертав законы - изобретение славных древних законодателей,- сообразно им заставляет и повелевать, и повиноваться. А преступающего законы государство наказывает, и название этому

е наказанию и у вас, и во многих других местах - исправление, потому что возмездие исправляет. И при таком-то и частном, и общественном попечении о добродетели ты все же удивляешься, Сократ, и недоумеваешь, можно ли ей обучить! Не этому надо удивляться, а скорее уж тому, если бы оказалось, что ей нельзя обучить.

Почему же многие сыновья доблестных отцов все-таки выходят плохими? Узнай в свою очередь и это. Ничего здесь нет удивительного, коли я верно сейчас

327 говорил, что в этом деле - в добродетели - не должно быть невежд или же иначе не быть государству; если в самом деле так оно и есть, как я говорю,- а оно уж, наверное, обстоит не иначе,- то поразмысли об этом, взяв для примера другое какое угодно занятие или науку. Допустим, государство не могло бы существовать, если бы все мы - каждый, насколько может,- не были бы флейтистами; и допустим, что любого, кто нехорошо играет, всякий стал бы учить и бранить от своего лица и от лица народа; и положим, что в этом деле никто не стал бы завидовать другим (подобно тому как теперь никто не завидует справед-

b ливости других, их послушанию законам) и не делал бы секрета из своего мастерства, как поступают обычно теперь различные мастера (ведь нам, я думаю, полезна взаимная справедливость и добродетель, вот почему всякий усердно толкует другому о справедливом и законном и дает наставления),- так вот, если бы

436

и в игре на флейте у нас была полная готовность усердно и без зависти учить друг друга, думаешь ли ты, Сократ, что и тогда сыновья хороших флейтистов становились бы хорошими флейтистами скорее, чем сыновья плохих? Думаю, что нет: кто от природы оказался бы очень способен к игре на флейте, тот бы с с летами и прославился, чей бы он ни был сын, а кто не способен - остался бы в безвестности: часто от хорошего флейтиста происходил бы плохой, а от плохого - хороший, однако все они были бы сносными флейтистами по сравнению с неучами, с теми, кто ничего не смыслит в игре на флейте. Примени это и здесь: если какой-нибудь человек представляется тебе самым несправедливым среди тех, кто воспитан меж людьми в повиновении законам, он все-таки справедлив и даже мастер в вопросах законности, если d судить о нем по сравнению с людьми, у которых н«т ни воспитания, ни судилищ, ни законов, ни особой необходимости во всяком деле заботиться о добродетели - например с какими-нибудь дикарями вроде тех, что в прошлом году поэт Ферекрат вывел на Ленеях39. Наверно, очутившись среди таких людей, и ты, подобно человеконенавистникам в его хоре, рад был бы встретить хоть Еврибата или Фринонда 40 и рыдал бы, тоскуя по испорченности здешних жителей. Ты избалован, е Сократ, потому что здесь все учат добродетели кто во что горазд, и ты никем не доволен: точно так же если бы ты стал искать учителя эллинского языка, то, верно, не нашлось бы ни одного; я думаю, что 328 если бы ты стал искать, кто бы у нас мог обучить сыновей ремесленников тому самому ремеслу, которое они переняли от своего отца в той мере, в какой владели им отец и его товарищи по ремеслу,- словом, искать того, кто мог бы их еще поучить,- я думаю, нелегко было бы отыскать им учителя; зато, будь они вовсе не сведущи, это было бы очень легко. То же самое, когда дело касается добродетели и всего b прочего. Но если кто хоть немного лучше нас умеет вести людей вперед по пути добродетели, нужно и тем быть довольным. Думаю, что и я из таких и что более прочих людей могу быть полезен другим и помочь им стать достойными людьми; этим я заслуживаю взимаемой мною платы и даже еще большей по усмотрению моих учеников. Поэтому оплату я взимаю вот каким образом: кто у меня обучается, тот, если хочет, пла-

437

с тит, сколько я назначу; если же он не согласен, пусть пойдет в храм, заверит там клятвенно, сколько, по его мнению, стоят мои уроки, и столько мне и внесет.

Итак, Сократ, сказал он, я изложил тебе и миф, и доказательство того, что можно научить добродетели; таково же мнение и афинян, и нет ничего удивительного, если у хороших отцов бывают негодные сыновья, а у негодных - хорошие: вот, например, сыновья По-ликлета, сверстники Парала и нашего Ксантиппа, ничего не стоят по сравнению со своим отцом; то же самое и сыновья некоторых других мастеров. Но не надо

d их в этом винить - они еще не безнадежны, ведь они молоды.

Произнеся напоказ нам такую длинную речь, Про-тагор замолк, а я, уже давно им завороженный, все смотрел на него, словно он сейчас еще что-то скажет, и боялся это пропустить. Когда же я заметил, что он в самом деле кончил, я кое-как насилу очнулся и, взглянув на Гиппократа, сказал:

- Как мне благодарить тебя, сын Смысловая Аполлодора, что ты уговорил меня

структура

добродетели прийти сюда? Нет для меня ничего дороже возможности услышать то,

e что я услышал от Протагора. Прежде я считал, что хорошие люди становятся хорошими не от человеческого попечения. А теперь я убедился в обратном. Разве только одна мелочь мешает мне, но ясно, что Протагор и ее без труда разъяснит, после того как разъяснил уже столь многое. Правда, если кто начнет беседу об этом же самом предмете с кем-нибудь из тех, кто уме-

329 ет говорить перед народом, он, пожалуй, услышит речи, достойные Перикла или любого другого из мастеров красноречия, но стоит ему обратиться к ним с вопросом, они, словно книги, бывают не в состоянии вслух ни ответить, ни сами спросить; а когда кто-нибудь переспросит хоть какую-то мелочь из того, что они сказали, они отзываются, словно медные сосуды, которые, если по ним ударить, издают долгий протяжный звук, пока кто-нибудь не ухватится за них руками. Вот так и бывает с ораторами: даже когда их спраши-

b вают о мелочах, они растягивают свою речь, как долгий пробег41. А вот Протагор хоть и умеет, само собой ясно, говорить длинные и прекрасные речи, однако умеет и кратко отвечать на вопросы, а задавая вопросы

438

сам, выжидать и выслушивать ответ; это дано лишь немногим.

Сейчас, Протагор, мне недостает одной мелочи, но я получу всё, если только ты мне ответишь вот что: ты говоришь, что добродетели можно учить, а уж кому-кому, а тебе-то я верю. Но одному я удивлялся с во время твоей речи, и вот это пустое местечко в моей душе ты и заполни. Ты ведь говорил, что Зевс послал людям справедливость и стыд, и потом много раз упоминались в твоей речи справедливость, рассудительность, благочестие и прочее в том же роде так, словно это вообще нечто единое, то есть одна добродетель. Так вот это самое ты мне и растолкуй в точных выражениях: есть ли добродетель нечто единое, а справедливость, рассудительность и благочестие - ее части, или же все то, что я сейчас назвал,- только d обозначения того же самого единого. Вот что еще я жажду узнать.

Да ведь на это легко ответить, Сократ,- сказал

Протагор.- Добродетель едина, а то, о чем ты спра

шиваешь,- ее части.

В таком ли смысле части,- спросил я,- как

вот части лица - рот, нос, глаза, уши или же как ча

сти золота, которые ничем не отличаются друг от дру

га и от целого, кроме как большею либо меньшею ве

личиною?

Кажется мне, Сократ, что в первом смысле - e

как части лица относятся ко всему лицу.

А имеют ли люди эти части добродетели -

один одну, другой другую, или же тот, кто обладает

одной, непременно имеет и все?

Никоим образом,- сказал Протагор,- потому

что ведь многие бывают мужественны, а между тем

они несправедливы, и опять-таки другие справедливы,

но не мудры.

Так, значит,- сказал я,- и мудрость, и муже- 330

ство - это части добродетели?

Совершенно несомненно,- ответил он,- притом

мудрость - величайшая из частей.

И каждая из них есть нечто особое?

Да.

И назначение каждая из них имеет свое соб

ственное, как и части лица? Ведь глаза не то, что уши,

и назначение у них не то же самое; и из остальных

частей ни одна не похожа на другую ни по своему b

439

назначению, ни по всему остальному; не так же ли разнятся и части добродетели - как сами по себе, так и по своему назначению? Разве не ясно, что это так, если действительно они сходны с тем, что мы привели в пример?

- Да, это так, Сократ,- согласился Протагор.

А я на это:

Значит, ни одна из частей добродетели не со-

впадает с остальными - с знанием, справедливостью,

мужеством, рассудительностью или благочестием?

Не совпадает,- подтвердил Протагор.

- Так давай,- сказал я,- посмотрим сообща, ка-

с кова каждая из этих частей. Сперва вот что: справед-

ливость есть нечто или это ничто? Мне кажется, она -

нечто, а тебе как?

- И мне тоже,- сказал Протагор.

Ну а если бы кто спросил нас с тобою: «Ска-

жите-ка мне, Протагор и Сократ, то, что вы сейчас

назвали справедливостью, само по себе справедливо

или несправедливо?» - я бы ответил ему, что оно спра-

ведливо; а ты бы как решил - так же, как я, или

иначе?

Так же,- сказал Протагор.

«Справедливость», следовательно, означает то

же, что «быть справедливым» - так отвечал бы я спра-

d шивающему; не так ли и ты бы ответил?

Да-

А если бы он затем спросил нас: «Не утверж-

даете ли вы, что существует и благочестие?» - мы бы

ответили, думаю я, утвердительно.

Да,- сказал Протагор.

- «Значит, вы утверждаете, что и оно есть нечто?»

Утвердительно мы бы ответили на это или нет?

Протагор сказал, что утвердительно.

- «А какой природы, по-вашему, это нечто: то

же это, что быть нечестивым, или то же, что быть

благочестивым?» Я-то вознегодовал бы на такой во

прос и ответил бы: «Тише ты, человече! Что еще мо-

е жет быть благочестивым, если не благочестиво само благочестие?» А ты как? Не то же самое ты отвечал бы?

Конечно, то же.

А если бы затем спрашивающий нас сказал: «А

как же вы только что говорили? Или я вас неверно

расслышал? Мне казалось, вы уверяли, что части до*-

440

бродетели находятся в таком отношении между собою, что ни одна из них не похожа на другую». Я бы ему на это сказал: «В общем ты верно расслышал, но если ты полагаешь, будто и я это говорил, так ты ослышался, ведь то были ответы его, Протагора, а я 331 только спрашивал». Если бы он спросил: «Правду ли говорит Сократ? Ты, Протагор, считаешь, что ни одна из частей добродетели не походит на другую? Твое это утверждение?» - что бы ты ему на это ответил?

Поневоле бы с ним согласился, Сократ,- ска

зал Протагор.

А что же, Протагор, мы, подтвердив это, отве

тили бы ему, если бы он нас снова спросил: «Следо

вательно, благочестие - это не то же самое, что быть

справедливым, и справедливость - не то же самое, что b

быть благочестивым, напротив, это означает не быть

благочестивым? А благочестие значит «не быть

справедливым», следовательно, «быть несправедли

вым», справедливость же значит «быть нечестивым»?»

Что ему на это ответить?! Я-то сам за себя ответил

бы, что и справедливость благочестива, и благочестие

справедливо. Да и за тебя, если ты мне позволишь,

я ответил бы точно так же - что справедливость и благочестие либо одно и то же, либо они весьма подобны друг другу: справедливость как ничто другое бывает подобна благочестию, а благочестие - справедливости. Смотри же, запрещаешь ли ты мне ему так ответить, или ты и с этим согласен.

- Мне кажется, Сократ,- сказал Протагор,-

нельзя так просто допустить, что справедливость со- с

впадает с благочестием и благочестие - со справедли

востью; я думаю, здесь есть некоторое различие. Впро

чем, это неважно. Если тебе угодно, пусть будет у нас

и справедливость благочестивою, и благочестие справедливым.

- Ну уж нет,- сказал я,- мне вовсе нет нужды

разбираться в этих «если тебе угодно» или «если ты

так думаешь». Давай просто говорить: «я думаю» и

«ты думаешь». Я говорю в том смысле, что, если от- d

бросить всякое «если», можно лучше всего разобраться

в нашем вопросе.

- Однако,- сказал Протагор,- справедливость в

чем-то подобна благочестию. Ведь всё подобно все

му в каком-нибудь отношении. Даже белое в чем-то

441

подобно черному, твердое - мягкому и так все остальные вещи, по-видимому, совершенно противоположные друг другу. И то, чему мы тогда приписывали различное назначение, утверждая, что одно из них не таково, как другое (я имею в виду части лица),- и эти части в каком-то отношении подобны одна другой

е и чем-то одна на другую походят. Так что таким способом и на этих примерах ты мог бы доказать, если бы захотел, что все подобно одно другому. Но мы не вправе называть вещи подобными, если имеется лишь частичное подобие, или называть их неподобными, если есть только частичное несходство, пусть даже сходство их будет очень незначительным. Я удивился и сказал Протагору:

- Разве, по-твоему, справедливость и благочестие

находятся в таком отношении друг к другу, что в них

имеется лишь незначительное сходство?

332 - Не совсем так,- отвечал Протагор,- однако и не так, как ты, видимо, думаешь.

Ладно,- сказал я,- раз ты в этом, как мне ка

жется, затрудняешься, оставим это и рассмотрим дру

гое твое высказывание. Называешь ли ты что-нибудь

безрассудством?

Да, называю.

Не полная ли ему противоположность - муд

рость?

По-моему, так.

Когда люди действуют правильно и с пользой,

тогда они в своих действиях обнаруживают рассуди

тельность или, может быть, наоборот?

- Нет, в этом сказывается их рассудительность.

b - Они поступают рассудительно благодаря рассу

дительности?

- Несомненно.

А те, кто действует неправильно, поступают без

рассудно и в этих своих действиях не обнаруживают

рассудительности?

Мне тоже так кажется.

Значит, безрассудные поступки противоречат

рассудительности?

Да.

Безрассудные поступки совершаются по без

рассудству, а рассудительные - благодаря рассуди

тельности?

Согласен.

442

-Стало быть, если что совершается с силой, это

будет исполнено силы, а бессильное действие - это

слабость?

Видимо, так.

И если действуют быстро, то это быстрый посту

пок, а если медленно - медленный?

Да-

И если что совершается одинаковым образом, то , c значит, совершается по одной и той же причине, а про

тивоположным образом - то по противоположным при

чинам?

Протагор согласился.

- Скажи-ка мне, пожалуйста,- продолжал я,-

бывает ли что-нибудь прекрасным?

Протагор допустил, что бывает.

Существует ли иная его противоположность,

кроме безобразного?

Нет.

Дальше: бывает ли что-нибудь хорошим?

Бывает.

Существует ли иная его противоположность,

кроме плохого?

Нет.

Пойдем еще дальше. Бывает ли звук высоким?

Да-

Но ему нет ведь другой противоположности,

кроме низкого звука?

Нет.

Не значит ли это,- сказал я,- что каждой

вещи противоположно только одно, а не многое?

Протагор согласился.

Так давай же,- сказал я,- подведем итог тому, d

в чем мы согласились. Согласны мы, что одному про

тивоположно только одно, и не больше?

Да.

Мы согласны, что совершаемое противоположным

образом совершается по противоположной причине?

Да.

А согласны мы, что все безрассудные поступки

противоположны рассудительным?

Да-

И что рассудительные поступки совершаются

благодаря рассудительности, а безрассудные - по без

рассудству?

Протагор допустил и это.

443

e -И если что противоположно по образу действия,

то оно противоположно и по своей причине?

Да.

Делается же кое-что рассудительно, а кое-что

и безрассудно?

Да.

То есть противоположным образом?

Конечно.

Значит, на противоположных основаниях?

Да.

Следовательно, безрассудство противоположно

рассудительности?

Очевидно.

А помнишь, ведь раньше-то мы согласились, что

безрассудство противоположно мудрости?

333 Протагор подтвердил,

И что одно бывает противоположно только од-

ному?

Да, я это утверждаю.

От какого же из двух утверждений нам отка-

заться, Протагор? От того ли, что одному противопо-

ложно только одно, или от того, которое гласило, что

мудрость есть нечто иное, чем рассудительность, меж-

ду тем как и то и другое - части добродетели, хотя

и разные; они не похожи друг на друга, и назначение

их различно, все равно как частей лица. Так от чего

же мы откажемся? Ведь оба этих утверждения, вме-

сте взятые, звучат не слишком складно - они не ла-

дят и не соглашаются между собою. Да и как им

b ладить, если необходимо, чтобы одному было противо-положно только одно, и не больше, а вот оказывается» что одному только безрассудству противоположны и мудрость, и рассудительность. Так ли, Протагор, или нет?

Протагор согласился, хотя и очень неохотно.

- Так не получится ли, что рассудительность и

мудрость - одно и то же? Ведь и раньше у нас оказа-

лось, что справедливость и благочестие - почти то же

самое. Но не будем унывать, Протагор, а давай раз-

беремся и в остальном. Ведь ты не думаешь, что чело-

с век, творящий неправду, поступая так, поступает со-гласно рассудку?

- Стыдно было бы мне, Сократ, - сказал Про-

тагор,- признать это, хотя многие люди это и утвержда-

ют.

444

Ну так к ним обращать мне мою речь или к

тебе?

Если тебе угодно, сперва разбери это утвержде-

ние многих.

Лишь бы только ты мне отвечал, а твое ли это

мнение или нет, мне неважно. Для меня самое глав-

ное - исследование вопроса, хотя может случиться,

что при этом мы исследуем и того, кто спрашивает, то

есть меня самого, и того, кто отвечает.

Протагор сперва стал было ломаться перед нами, d ссылаясь на то, что вопрос труден, однако потом со-гласился отвечать,

Так изволь,- сказал я,- отвечать мне с самого

начала. Полагаешь ли ты, что некоторые, хоть и тво-

рят неправду, все же не лишены здравого смысла?

Пусть будет так.

А обладать здравым смыслом - значит, по-тво-

ему, хорошо соображать?

Протагор подтвердил.

А хорошо соображать - это значит отдавать себе

отчет в том, что творишь неправду?

Пусть будет так.

Бывает ли это в том случае, когда дела у тво-

рящих неправду идут хорошо или когда дурно?

Когда хорошо.

Считаешь ли ты, что существует благо?

Считаю.

А не то ли есть благо, что полезно людям?

Клянусь Зевсом,- сказал Протагор,- я лично е

называю благо благом, даже если оно и не полезно

людям.

Мне показалось, что Протагор уже раздражен, взволнован и изготовился к ответам, словно к бою. Когда я заметил такое его состояние, то с осторожностью тихо спросил:

- О том ли ты говоришь, Протагор, что никому из 334

людей не полезно, или о том, что вообще бесполезно? И подобные вещи ты называешь благом?

- Ничуть,- сказал Протагор,- но я знаю много

таких вещей - и кушаний, и напитков, и снадобий, и

еще тысячу предметов,- из которых одни бесполезны

людям, другие полезны. А кое-что из того, что людям

ни полезно, ни вредно, полезно лошадям, другое по

лезно только быкам, третье - собакам, четвертое - ни

тем ни другим, зато полезно деревьям. Да и там одна

445

b и та же вещь для корней хороша, а для ветвей плоха, как, например, навоз: для всех растений, если обложить им корни, он хорош, а попробуй накидать его на побеги и молодые отростки - и он все погубит; оливковое масло для всех растений вещь самая вредная, да и волосам животных оно величайший враг, а для волос человека, да и для всего тела оно целебно. Благо до такой степени разнообразно и многовидно, что и

с тут одна и та же вещь при наружном употреблении есть благо для человека, а при внутреннем - величай-шее зло 42; потому-то все врачи и отговаривают боль-ных от употребления оливкового масла в пищу - разве только в самом малом количестве, какого довольно, чтобы заглушить неприятный для обоняния запах ку-шаний и приправ.

Когда Протагор это произнес, присутствующие за-шумели: как хорошо он говорит! А я сказал:

- Протагор! Я, на беду, человек Интермедия: забывчивый и, когда со мною гово-

d ят пространно, забываю, о чем речь. Вот случись мне быть тугим на ухо, ты бы ведь счел нужным, собираясь со мной разгова-ривать, громче произносить слова, чем когда говоришь с другими, так и теперь, имея дело с человеком за-бывчивым - ты расчленяй для меня ответы и делай их покороче, чтобы я мог за тобой следить.

Но как же прикажешь мне отвечать тебе крат-

ко? Короче, чем нужно?

Никоим образом,- сказал я.

Значит, так, как нужно?

e -Да.

А насколько кратко я буду тебе отвечать: на-

сколько мне кажется нужным или насколько тебе?

Я слышал,- сказал я,- что ты и сам умеешь

и другого можешь научить говорить об одном и том

же по желанию либо так длинно, что речи твоей нет

335 конца, либо так коротко, что никто не превзойдет тебя в краткости. Если хочешь со мною беседовать, приме-няй второй способ - немногословие.

- Сократ! - сказал Протагор.- Я уже со многи-

ми людьми состязался в речах, но если бы я поступал

так, как ты требуешь, и беседовал бы так, как мне

прикажет противник, я никого не превзошел бы столь

явно, и имени Протагора не было бы меж эллинами.

А я - ведь я понял, что ему самому не понрави-

446

лись его прежние ответы и что по доброй воле он не b станет беседовать, если ему придется отвечать на во-просы,- решил, что это уж не мое дело присут-вовать при его беседах, и сказал:

- Но ведь и я не настаиваю, Протагор, на том,

чтобы наша беседа шла вопреки твоим правилам.

Если бы ты захотел вести беседу так, чтобы я мог за

тобою следить, тогда я стал бы ее поддерживать. Про

тебя говорят, да и сам ты утверждаешь, что ты способен

беседовать и пространно, и кратко - ведь ты муд- с

рец,- я же в этих длинных речах бессилен, хотя же

лал бы и к ним быть способным. Но ты силен и в том

и в другом и должен бы нам уступить, чтобы наша беседа продолжилась. Однако ты не хочешь, а у меня есть кое-какие дела, и я не могу оставаться, пока ты растягиваешь свои длинные речи. Я должен отсюда уйти и ухожу, хотя, пожалуй, не без удовольствия выслушал бы тебя.

С этими словами я встал, как бы уходя. Но только что я встал, Каллий схватил меня за руку своею пра- d вой рукой, а левой ухватился за этот мой плащ и сказал:

- Не пустим тебя, Сократ! Если ты уйдешь, не

та уж у нас будет беседа. Прошу тебя, останься с на

ми, для меня нет ничего приятнее, чем слушать твою

беседу с Протагором: сделай нам всем удовольствие.

И я сказал, хоть уже было встал, чтоб уйти:

- Сын Гиппоника, ты всегда был мне приятен

своею любовью к мудрости; я и теперь хвалю тебя и е

люблю, так что хотел бы сделать тебе удовольствие,

если бы ты просил у меня возможного. Но сейчас это

все равно что просить меня следовать вдогонку за

Крисоном гимерейцем 44, бегуном в расцвете сил, или

состязаться с кем-нибудь из участников большого

пробега, а то и с гонцами и не отставать от них. Я бы 336

тебе сказал, что сам к себе предъявляю еще гораздо

более высокие требования и хотел бы поспевать за

ними в беге, да только не могу. Но если уж вам не

пременно хочется видеть, как я бегу нога в ногу с

Крисоном, то ты проси его приноровляться ко мне,

потому что я-то скоро бежать не могу, а он медленно

может. Точно так же, если ты желаешь слушать меня

и Протагора, проси его, чтобы он и теперь отвечал мне так же кратко и прямо на вопросы, как сначала. Если же он не хочет, что это будет за беседа? Я b

447