с.52-81.

52__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

пектирования в этом смысле, а отношусь к нему снисходительно, особенно в случае, если дело действительно доходит до повторения и вся работа не заключается в одном лишь записывании. Впрочем, я не могу отрицать, что всегда одобрял конспектирование философских лекций лишь ограниченно, лишь весьма условно, причем не вследствие злоупотребления, с которым мне было суждено столкнуться лишь здесь и испытать, насколько наука еще отстает от искусства в части того, что касается защиты, на которую они вправе рассчитывать. Ибо если бы в этой метрополии немецкого образования, как я с полным убеждением назвал Берлин, на площади было выставлено произведение пластического искусства, то и среди самой последней черни не нашлось бы индивида, который был бы способен изуродовать, изгадить или забросать грязью это произведение непосредственно после выставления, настолько глубоко проникла с давних пор всеобщая образованность, и не нужно ни законов, ни предвидимого всеобщего возмущения, чтобы не допустить подобного кощунства. Но когда в публичных лекциях развернуто научное произведение, тогда грязному и нищенскому кропанию книжонок, которое искажает и оскверняет его, кажется, нечего опасаться ни выражения негодования, ни даже применения существующих законов. И все же, как было сказано, не из-за возможного злоупотребления подобного рода, а совершенно независимо от него конспектирование философских лекций, по крайней мере для себя самого, мне всегда казалось двусмысленным средством заручиться пониманием развития научной мысли. При чисто механическом записывании всегда есть опасение, что в то время, как думают лишь о том, чтобы уловить слово преподавателя, пропадет сама связь мыслей, которую напрасно потом силятся восстановить по полному ошибок конспекту. Когда-то один из учеников спросил известного греческого философа Антисфена,6 главу школы киников,

_______ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА_________53

что он должен иметь для того, чтобы посещать его занятия. Философ ответил ученику, что ему необходимы вйвлбсЯпх кбйнпэ, гсбцеЯпх кбйнпэ и рЯнбкпт кбйнпэ, ф. е. новая книжка (вероятно, для беловика), новый грифель и новая дощечка (вероятно, для конспектирования), ибо так могли быть поняты его слова, и ученик, если представить его себе наподобие фаустовского, наверное, в одно мгновение преисполнился совершенного удовлетворения, услышав из уст философа подтверждение собственному мнению, что для понимания философских лекций прежде всего нужны новый грифель и новая дощечка. Однако серьезный киник был плутом, как Мефистофель, и знал толк в каламбурах, хотя и не был французом; ибо если слово «кбйнпэ» воспринять как два слова, то получится, что философ сказал ученику: нужны книжка и ум, грифель и ум, дощечка и ум, т. е., по существу, нужен лишь ум, а все остальное неважно; самое главное, о чем следует побеспокоиться, так это иметь самостоятельное мышление, свой собственный ум. Ответ Антисфена был подобен ответу известного генерала Монтекукколи,7 который на вопрос императора, что необходимо для войны, сказал, что нужны три вещи: во-первых, деньги, во-вторых, деньги и, в-третьих, деньги. Тот же Антисфен одному слушателю, пожаловавшемуся ему, что он потерял тетради с записями его лекций, ответил: ты бы лучше записывал их в своей душе, а не на листках. Наиболее плодотворным конспектирование, пожалуй, бывает, когда выборочно помечают себе лишь существенные моменты и преимущественно переходы, связующие звенья исследования, а затем по этим фрагментам — по этой скиаграфии8 — стараются воссоздать и восстановить целое, для чего на этот раз предоставляется полная возможность, поскольку между лекциями имеется промежуток в один день. (Я пришел к выводу, что при такой организации для понимания лекций по философии больше пользы, чем при непрерывном чте-

54__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

нии, которое не позволяет освоить основную массу услышанного.) Если таким образом попытаются возобновить для себя всю лекцию, то получат самостоятельно произведенное содержание, и эти усилия опять-таки выгодно отразятся на более продуманном и тонком ее усвоении, ибо в таком случае каждый учится больше внимания обращать на то, что при прогрессивном развитии мысли сообщает взаимосвязь, — на соединяющие звенья исследования. Еще лучше, когда это будут делать несколько человек вместе, один будет помогать другому, дополнять его и когда благодаря подобному взаимодействию только и будет вновь порождено целое. Лишь таким путем оно для каждого оживет, и обретенное в результате совместных усилий, глубже постигнутое в ходе коллективного обсуждения содержание одновременно свяжет вас узами истинной, духовной дружбы. Наибольшая привлекательность студенческой жизни как раз и заключается, или по крайней мере могла бы заключаться, в этом совместном бытии с другими, которые объединены ради одной общей цели так, как нелегко люди могут быть вновь объединены в течение последующей жизни.

В каком-либо университете дела обстоят лишь тогда хорошо, когда многие, по крайней мере все лучшие и одаренные, согласны друг с другом в том, к чему прежде всего стоит стремиться и что желательно в науке, и когда, таким образом, формируется своего рода дух научного товарищества, молодежь с характером вообще, которая не пребывает в колеблющемся состоянии, а решительно отворачивается от всего пошлого, в какой бы форме оно ни выступало. Среди взрослых имеется достаточно людей такого рода, — доктор Лютер9 называет их ловцами ветра (Windfaher), — которые держат нос по ветру, чтобы знать, откуда ветер дует, и которые, по словам Лютера, сперва хотят посмотреть, кто окажется прав: Христос или Велиал. Молодости подобает стоять за ту правду, которую она признала в качестве тако-

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА

вой, ни в чем не скрывать лучшего чувства. Величайший талант сам облагораживается только характером, последний же формируется лишь в борьбе при, впрочем, совместном стремлении к одной цели. Это взаимное возбуждение, взаимное одухотворение во имя науки только и является солью студенческой жизни, без которой все другие ее радости вскоре приедаются. Если у многих студенческая жизнь в Германии навсегда остается в памяти, если лица древних стариков еще просветляются при воспоминании об университете и той жизни, то это происходит несомненно не по причине припоминания чувственных удовольствий, а преимущественно из-за связанного с этим воспоминанием сознания совместного мужественного стремления к духовному развитию и высшей науке. Тот не насладился студенческой жизнью, у кого она не протекала в тесной связи с единомышленниками, в совместном поиске убеждений и света в важнейших вещах.

Благородному юношеству после лучезарного, беспечного и, пожалуй, бездумного веселья, на которое оно еще в известной степени имеет право, приличествует искать мрачных теней серьезности, и важно, чтобы эта серьезность не ошибалась ни в способе, ни в предмете. Тот не является другом молодежи, кто пытается озаботить ее скорбью и тревогой относительно течения мира или ходом государственного управления, в то время как она сначала должна приобрести силу руководящих взглядов и убеждений. Использование юношества для, как говорят, манифестации в пользу свободы мысли и преподавания точно так же чаще всего является лишь преследованием посторонних целей и к тому же обнаруживает собственную пустоту, я говорю: преследование посторонних целей, покуда можно сомневаться, в какой мере именно те, которые постоянно твердят слово «свободомыслие», сами намерены признавать эту свободу мысли, к которой они, собственно говоря, апеллируют глав-

56__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

ным образом лишь ради своих собственных случайных мнений, между тем как отличающиеся и противоположные воззрения они считают себя вправе преследовать любым способом, который только находится в их власти, а что касается свободы преподавания, то те, которые говорят о ней, находят, например, совершенно естественным, что кто-нибудь пристраивается и кормится от церкви, основание которой он тайно пытается подорвать своими лекциями, но тем не менее сами не допускают никакой неограниченной свободы преподавания, поскольку, к примеру, преподавателю теологии на протестантском факультете, который (если бы это, конечно, вообще было возможно), взяв на вооружение весь свой ум и пыл, захотел бы выдвинуть и отстоять, допустим, тезис о необходимости иметь явного главу церкви, наивысшего и непогрешимого судью в вопросах веры, и другие основоположения римской церкви, они вряд ли разрешили бы сослаться на свободу преподавания. То, что мышление и исследование должны быть неограниченными, что наука и преподавание (последнее, по крайней мере, в пределах пристойного и подобающего) должны быть свободными, понятно само собой настолько, что говорить такие банальные вещи можно практически с единственным намерением безопасным путем дать понять, что здесь или там свобода мысли или преподавания поставлены под угрозу, и, таким образом, задешево приобрести славу особенного прямодушия. Разумеется, молодежь также следует воодушевить этим бесценным и дорого доставшимся Германии благом (дай Бог здравомыслия нашим государям, чтобы это благо из-за неумелого использования никогда не пропадало!), но только лишь с тем, чтобы она тем ревностнее стремилась приобрести себе те духовные и научные качества, которые необходимы, чтобы достойно употребить эту свободу и породить то, ради чего стоило труда ее завоевывать, ибо для повседневного и тривиального никакая сво-

_________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА_________57

бода мысли не требуется. Тотальный переворот человеческого мировоззрения, осуществленный коперниканской системой мира, побудил духовных властителей прежней эпохи заключить Галилея в тюрьму и принудить к отречению. Мир полностью сформированных и организованных животных, раскрывающийся перед человеческим взором лишь при помощи очень сильных увеличений, — открытие Эренберга,10 — в прежнее ограниченное время мог бы показаться жутким и опасным, будто бы при этом было что-то нечисто. Таковы открытия, благодаря которым человеческое мышление освобождается, расширяется и действительно поднимается на более высокую ступень. Однако от то-йь, читаем ли мы у некоего латинского автора declarabat11 или declamabat,12 в мире ничего не меняется; и начинать дедукцию категорий с категории количества, как это было принято с эпохи Аристотеля вплоть до последнего времени и имело под собой веское основание, или с категорий качества, как это было угодно одной новой логике, вероятно, потому лишь, что она не сумела начать с количества, пожалуй, имеет некоторое значение для школы, но в мире из-за этого не происходит ни малейшего изменения. Впрочем, нужно быть справедливым и признать, что относительно результатов мышления и особенно философии общество не может быть, по крайней мере полностью, равнодушным. Ибо если бы стало возможным, что верх одержала некая доктрина, в соответствии с которой наилучшим и самым разумным для человека было бы оставить еду, питье и все остальное, а все метафизическое вообще исключалось бы из человеческих убеждений, если бы когда-нибудь такая доктрина появилась, — что я, однако, так же мало считаю возможным, как и то, что обезьяны подчинили бы себе человеческий род или что люди навсегда исчезли бы с лица земли и обезьяний род стал бы властелином мира, — то государству в самом деле не оставалось бы ничего иного, кроме как с тупым сми-

58__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

рением ожидать своей гибели, как бы скрестив руки, наблюдать за ней.

Устройство человеческого бытия в целом сравнимо с тем образом, который видел во сне царь вавилонский: голова его была из чистого золота, грудь и руки — из серебра, чрево и бедра были из бронзы, голени — из железа, а его стопы были частично из железа, частично из глины. Когда же стопы были раздроблены, тогда раскрошились и железо, и глина, и бронза, и серебро, и золото, они стали подобны мякине на току, и ветер развеял этот прах, так что от него не осталось и следа.13 Если бы когда-либо стало возможным изъять из государства и общественной жизни все то, что в них составляет метафизику, то они развалились бы аналогичным образом. Истинная метафизика есть честь, добродетель, истинная метафизика — это не только религия, но и почтение к закону, и любовь к отечеству. Что было бы концом и результатом философии наподобие вышеозначенной (если только нечто такого рода можно назвать философией)? Ответ: мораль Фальстафа в известном монологе перед началом сражения: «Честь подстегивает меня идти в наступление. Да, но если при наступлении честь подталкивает меня к смерти, что тогда? Может ли честь вернуть мне ногу? Нет. Или руку? Нет. Или успокоить боль раны? Нет. Значит, честь не сведуща в хирургии? Нет. Что есть честь? Слово. Что есть слово? Воздух. Следовательно, честь — это воздух. У кого она есть? У того, кто погиб в бою. Осязает он ее? Нет. Слышит он ее? Нет. Значит, она неощутима? Для мертвого нет. Быть может, она живет вместе с живыми? Нет. Почему нет? Клевета не допускает этого. Следовательно, мне она не нужна. Честь — лишь надгробный камень, и на том кончается мой катехизис».14 Подобной моралью Фальстафа должен был бы закончиться и катехизис той доктрины, если бы только из общества и людской веры было исключено все метафизическое. Посредством математики,

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА_________59

физики, естественной истории (а я высоко чту эти науки), при помощи самих поэзии и искусства нельзя управлять человеческим бытием. Истинный смысл мира раскрывает как раз настоящая метафизика, которая лишь поэтому издавна называлась царской наукой. Именно на том основании, на котором кое-кто осуждает университеты, что они держат юношу в слишком большой изоляции от мира, как если бы он не очень-то нуждался в нем, с тем чтобы обеспечить спокойное, ничем не нарушаемое развитие и формирование его духовной силы, наши университеты представляют собой хорошо продуманные, достойные сохранения и славы учреждения. В священные часы этого счастливого времени принимаются великие решения, воспринимаются идеи, которые впоследствии осуществятся; здесь каждый должен определить и осознать задачу своей жизни. Пусть никто не думает, что в дальнейшем у него может возникнуть нечто, основы чего он не заложил уже здесь, или что ему может удаться какое-то дело, которое он смог бы назвать делом своей жизни и которое не зародилось уже здесь в его душе, по крайней мере как предчувствие. Даже мечты юности -хотя бы они и оставались мечтами — не лишены значения, если они делают [человека] недоступным пошлости в будущей жизни, если к ним можно отнести слова Шиллера, обращенные к несчастному Дону Карлосу:

Sagen Sie

Ihm, daЯ er fьr die Trдume seiner Jugend Soll Achtung haben, wenn er Mann seyn wird; Nicht цffnen soll dem tцdtenden Insekte Gerьhmter besserer Vernunft das Herz Der zarten Gцtterblume — daЯ er nicht Soll irre werden, wenn des Staubes Weisheit Begeisterung, die Himmels-Tochter, lдstert.15

Пусть это имеет силу и для вашего будущего. Не удивляйтесь, если в этом полугодии я буду обращаться непосредст-

60__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

венно к вам, а не говорить вообще, как прежде, причиной тому является положительное разрешение вопроса о моем дальнейшем пребывании здесь. Тем самым я взял на себя долг быть для вас не только преподавателем, но и другом и советчиком, насколько это окажется в моих силах; мое призвание к этому заключается точно так же в преподаваемой мной науке, единственной, которая коренным образом охватывает всего человека, — в философии, как и в том, что я, как бы годы ни отдалили меня от вас, все же когда-то чувствовал так же, как вы сейчас, и до сих пор еще не разучился чувствовать, как чувствуют в ваши годы.

Если состояние отношений общения, в которых существует у нас наука, не позволяет преподавателю учить так, как учили древние философы, если отношение ученика к учителю уже не может быть, по крайней мере в общем, жизненным отношением, как во времена Сократа и Платона, то хотелось бы по меньшей мере попробовать приблизиться к такому отношению, заботясь о том, чтобы сообщение между преподавателем и слушателем было не односторонним, а взаимным. Никто не сомневается, что для слушателя полезно, если он может высказаться перед преподавателем, изложить ему свои сомнения, потребовать разъяснений относительно оставшегося для него неясным и при помощи вопросов удостовериться, схватил ли он смысл сказанного учителем и в какой мере. Но и для желающего добра и добросовестного преподавателя не безразлично знать, был ли он понят, ведь он может со спокойной совестью перейти к последующему лишь тогда, когда убедится, что предыдущее, от которого оно зависит, усвоено правильно и полностью. Нередко лишь благодаря своим слушателям преподаватель обращает внимание на какое-либо недоразумение, о котором он не подозревал (ибо кто бы мог подумать обо всем возможном?), и в состоянии одним словом исправить ошибку, которая на все последующее оказала бы затемняю-

_________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА________61

щес и запутывающее воздействие. Поэтому такое обоюдное сообщение я раньше пытался сделать возможным чаще все-йь при помощи связанного с лекциями конверсаториума, где любой мог задавать вопросы, высказывать сомнения и даже повторять услышанное в соответствии со своим пониманием, чтобы получить ему подтверждение или, в зависимости от ситуации, исправить и дополнить его. Возможно, в будущем я и здесь устрою нечто подобное; тем временем пусть каждый, для кого что-то осталось неясным или у кого есть какое-то сомнение, которое он не в состоянии для себя разрешить, обращается ко мне с этим при помощи подписанной и либо положенной на кафедру, либо отправленной на мой адрес записки, как прошлой зимой. На то, что я подучу подобным образом, я непременно отвечу или сразу, если общая связь от этого не слишком сильно пострадает, или при подходящем случае. Я предполагаю, что среди моих слушателей нет того, кто мог бы после сказанного мной считать, что он находится здесь лишь затем, чтобы возражать, а не для того, чтобы прежде всего учиться. Я простодушно, как то и подобает, предполагаю, что здесь нет никого, кто не имеет действительного, честного намерения -будь то больше или меньше, но в любом случае —учиться у меня. Если кто-то думает, что понимает лучше меня те вопросы, о которых здесь идет речь, пусть он даст мне об этом знать, чтобы я как можно быстрее предпринял попытку поучиться у него. По существу дела, о вопросах, сомнениях, возражениях речь может идти только тогда, когда какой-либо предмет обговорен со всех сторон, преподаватель в полной мере высказался о нем. Есть люди, не имеющие никако-1ј воспитания, которым не терпится возражать, как только они слышат о чем-то для них неслыханном. Разумеется, я не хочу способствовать чему-то подобному, но я также убеждён в том, что мне не придется беспокоиться на сей счет. Пифагорейское молчание16 для каждого ученика должно

62__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

быть законом до определенного момента, до тех пор, пока предмет полностью не исчерпан.

Я остановился на различных вспомогательных средствах для устного курса лекций: учебниках, конспектировании, общении между учителем и учеником. Сейчас я хочу упомянуть еще об одном средстве, которое в зависимости от обстоятельств может быть одним из самых мощных вспомогательных средств при изучении любой науки, следовательно, также и для понимания философского курса. Я имею в виду литературу, изучение основных трудов, написанных по каждой науке и представляющих собой значительный момент в ее продвижении вперед или дальнейшем развитии.

Сказав об основных работах, я уже в достаточной степени дал понять, что однодневную литературу я так же мало считаю полезной для научных студий, как не приносят никакой пользы повседневные сплетни, которые сегодня переходят из уст в уста, а завтра уже забываются, не оставив никакого следа в нашей душе. Но и среди серьезных научных трудов существует различие, не все они равным образом исходят из источника, не все одинаково первичны. Если кто-либо для понимания более важных работ совершенно не нуждается в этой вторичной литературе, то он хорошо поступит, если будет придерживаться исключительно первичных трудов, посвятит им тем больше времени и усилий. Один-единственный диалог Платона, например «Софист» или «Филеб», исчерпанный до основания и во всей глубине, несомненно принесет каждому гораздо более весомые плоды, чем вся лавина комментариев. Из подлинно оригинальных работ нам в то же время всегда идет навстречу своеобразный живительный дух, стимулирующий наши собственные продуктивные силы, в то время как в другом случае они засыпают.

И в моральном отношении далеко не так безразлично, как думают, что читать. В течение жизни не всегда в нашей

________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА_________63

власти решать, кому мы позволим войти в наш внутренний мир; тем щепетильнее следует быть в выборе литературы, чтобы уже с ранних лет приучить себя к вечному, пребывающему, постоянному и научиться пренебрегать мимолетным.

Если бы мне теперь следовало указать, что прежде всего можно порекомендовать в отношении предстоящего курса или изучения философии вообще, то не обойтись без того, чтобы еще более определенно, чем прежде, не высказать следующее.

Еще со времен великого движения, начатого Кантом, речь идет не о той или иной философии, а о самой философии, как и в кантовской критике дело заключалось именно в ней. De capite dimicatur,17 вопрос стоит о главном, а именно о самой философии. Разумеется, тем людям, которые благодаря случайным обстоятельствам могли возомнить себя поощренными тем, что пришло-де время, когда их пустота, абсолютное отрицание всего метафизического в науке и человечестве наконец-то может взобраться на трон, должно быть, весьма неприятно слышать, что необходимо еще раз вернуться к фундаментальным исследованиям, говоря исторически, к Канту. Поэтому они приложат все усилия, чтобы ни крайней мере навлечь подозрение на это предприятие, раз уж они не в состоянии ему помешать, и попытаются, к примеру, представить его так, что дело здесь якобы касается только религии (что это религиозный спор), что хотят-де лишь восстановить религию в старом духе, в особенности позитивную религию и т. д., ибо полагают, что тем самым уже в достаточной мере дискредитируют данное стремление. Но это не так. Речь еще раз (пусть этот раз будет последним!) идет, и притом очень серьезно, о значении самой философии.

Мы не будем предварительно признавать абсолютно никакой определенной философии, ни религиозной, ни той,

64__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

которая хвалится тем, что она иррелигиозна. Обе еще находятся под вопросом, потому что нельзя говорить о производном, прежде чем утвердились в главном, в данном случае, стало быть, — в самой философии. Начиная с «Критики чистого разума» Канта философия находилась в непрерывном становлении, и, пожалуй, именно сейчас она пребывает в последнем кризисе. Хотя необходимый результат этого кризиса уже просматривается, все же нельзя, по крайней мере пока и до тех пор пока этот результат не получит всеобщее признание, представлять его независимо от исторического процесса, завершением которого он является, иначе говоря, мы вынуждены пройти весь путь философии от Канта до настоящего времени. Мнение же, будто бы можно было выдвинуть что-то, что совершенно освободилось бы от связи с Кантом, я должен со всей определенностью оспорить. Уже одно это имело бы успех, в то время как все, что попыталось уничтожить данную связь, выстроиться вне ее, хотя на него было потрачено много труда и остроумия, насилу сумело добиться того, чтобы его заметили в ограниченных кругах, но совершенно не смогло обратить на себя всеобщее внимание. В качестве примера я назову лишь то, что называют гербартовской философией.*18

Философию, находящуюся именно в процессе становления, хотя бы и на последней его стадии, занятую разработкой своего конечного результата, нельзя, по крайней мере пока, излагать поучительно и убедительно для всех, не восходя к Канту. Поэтому если и следует что-нибудь порекомендовать для начала этого курса, то я не знаю ничего более назидательного и действенного, чем изучение «Критики чистого разума» Канта, с которой тем более следует начинать, что она вместе с тем является подлинным источником

· Ср.: Einleitung in die Philosophie der Mythologie. S. 283. Anm. l, (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)

__________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА________65

большей части сегодняшней философской терминологии. Тот, кто специально изучает философию, все еще должен начинать с Канта. Не все находятся в таком положении, однако и тем, которые уделяют философии лишь часть своего времени, не стоит отказываться от изучения краткого, но точного, одобренного еще самим Кантом извлечения из «Критики чистого разума», снабженного к тому же комментариями ее создателя, Иоганна Шульце.19

· Теперь я опять вернулся к тому пункту, который заранее обозначил в качестве начала нашего собственного изложения, — к Канту.

Третья лекци

Философия Канта в качестве своей предпосылки имеет старую метафизику, кантовская критика имеет непосредственное отношение к ней. Следовательно, мы также должны будем оттолкнуться от нее. Сама эта метафизика восходит к схоластике, которая на протяжении всего Средневековья в целом была господствовавшей философией. Различия, имевшие место внутри самой схоластики, не были настолько существенными, что из-за них могла бы измениться общая точка зрения. Со времени падения схоластики такой же продолжительный мир в философии не был достигнут вновь. Подлинной философией, наивысшей философской наукой была для схоластики метафизика; происхождение данного слова сомнительно, поскольку неизвестно, принадлежит ли заглавие, которое носит называемая ныне «Метафизикой» книга Аристотеля,1 самому автору. Если следовать буквальному значению слова, метафизика есть наука, затрагивающая те предметы, которые выходят за пределы лишь физического и естественного. В такой мере ее можно было бы рассматривать как науку, которая занимается преимущественно сверхъестественным и сверхчувственным. Это и в самом деле было основным предметом прежней метафизики. Бог сам по себе и в его отношении к миру; мир, который, будучи мыслим в своей тотальности, как всё (А11), уже не является предметом одного только физического представления или познания; начало и конечная цель мира; человек как связь между физическим и выс-

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА_________67

шим миром; свобода воли человека; различие между добром и злом, его происхождение, возникновение зла вообще, бестелесность человеческой души, продолжение ее существования после смерти - - все это непременно со-ставляло основное содержание метафизики. Тем не менее нельзя было считать все вышеперечисленное ее исключительными предметами, она была не гиперфизикой, а метафизикой, ибо, например, и в видимой природе не все со-оставляет предмет одного лишь физического исследования, чувственная природа тоже имеет свою метафизическую сторону. Кроме того, хотя абсолютно сверхчувственное, Мог, являлось целью всех метафизических устремлений, важно было также обнаружить духовные средства познания этого сверхчувственного. В качестве последних метафизика признала три различных рода познания, которые поэтому можно трактовать и как три источника нашего по-знания и которые следует знать точно, для того чтобы проникнуть в дух старой метафизики, потому что она в действительности была возможна лишь благодаря соединению или объединению этих трех источников человеческого познания.

Первым из этих источников был рассудок, intellectus, под которым понималась способность всеобщих понятий, применяемых к опыту в качестве всеобщих принципов.

Подобно тому, как можно заметить, что и в обиходном, И · научном рассуждении как бы инстинктивно употребляются и постоянно повторяются определенные формы суждения и заключения — формы, которые, будучи освобожденными от материала, к которому они применяются, и представленными в их чистоте, или абстракции, становятся содержанием так называемой традиционной, или формальной, логики, — было легко усмотреть, что в основе всех наших суждений и заключений лежат известные конечные всеобщие понятия, без которых всякое мышление, а не только

68__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

философское, было бы невозможным. Тот, у кого не было бы понятий субстанции и акциденции, причины и действия, не смог бы ни о чем помыслить. Когда химик доказывает опытное положение, что процесс горения заключается в соединении кислорода атмосферного воздуха со сгорающим телом, прежде всего фактом увеличения веса горящего тела, например какого-либо металла, и соответствующего уменьшения веса оставшегося воздуха, что он при этом молчаливо предполагает, вероятно, сам не отдавая себе в этом отчета? Ничто иное, кроме положения, что случайные способы явления тел могут меняться, а сама их субстанция не подвержена увеличению или уменьшению, т. е. он по меньшей мере отличает субстанцию тел от их акциденций, таким образом, он различает субстанцию и акциденцию вообще. Точно так же, если какое-нибудь новое явление привлекает внимание естествоиспытателя, и он чувствует себя обязанным отыскать его причину, он тем самым предполагает как нечто само собой разумеющееся, не ища из-за этого для себя никакого дальнейшего оправдания, понятие действия и причины, равно как и закон, что ни одно действие в природе невозможно без определяющей причины. Поскольку всякое мышление, всякое выхождение за пределы лишь чувственного представления само возможно только как следствие этих всеобщих понятий и принципов, поскольку, стало быть, вместе с упразднением этих понятий и принципов было бы уничтожено и само мышление, предположили, что они положены уже вместе с самой природой мышления, естественны для мышления или, как еще говорили позднее, врождены или прирождены ему, что их совершенно не нужно черпать из опыта, последний сам дает лишь материал для их применения, а они даны уже вперед опыта вместе с самим человеческим рассудком, на основании чего и получили затем название априорных понятий и законов.

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА________69

Таким образом, в качестве первого источника познания старая метафизика установила чистый рассудок, определенный ею как источник или как способность всех тех понятий и законов, которые обладают для нас характером всеобщности и необходимости. Однако они не находили бы никакого применения, если бы к ним не добавлялся опыт.

Следовательно, за второй источник знаний, которые должны быть получены в метафизике, был принят опыт, далее в свою очередь разделенный на внутренний и внешний сообразно тому, дает он нам сведения о явлениях или состояниях вне нас либо в нашей собственной душе. Опыт открывает нам не всеобщее, необходимое и пребывающее, а лишь особенное, случайное и преходящее вещей. Но именно это особенное и случайное в вещах есть подлинная опор-Нал точка данной науки, то, на что она опирается в выраватке знания, ибо всегда между делом предполагалось, что метафизика не дана заранее и не существует без нашего участия, а есть наука, которую еще необходимо создать. В тех всеобщих понятиях и законах рассудка не заключается совершенно никакой производящей деятельности, сами по себе они ничего бы не произвели, в них самих по себе не заключается никакое действительное знание; еще Аристотель высказал знаменательные слова: scire est agere, intelligere est pati;2 кажется, мы, скорее, держимся пассивно по отношению к необходимости, которую накладывают на наше мышление те понятия и принципы; точно так же обстоит дело с тем, что мы черпаем непосредственно из опыта, с тем, что Мы берем, а не порождаем.

Производящая деятельность, которая только и может быть названа философской и благодаря которой только и возникает для нас метафизика, в тех первых источниках познания — интеллекте и опыте — имеет лишь свои предпосылки. Та самая способность, которая использует эти предпосылки как опорные точки, чтобы посредством них

70__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

достичь того, что не дано нам непосредственно ни при помощи чистого рассудка (который вообще не дает ничего конкретного, действительного, следовательно, тем более не дает ничего личного), ни при помощи опыта, — а это не данное ни при помощи чистого рассудка, ни при помощи опыта и есть абсолютно сверхчувственное, — таким образом, та способность, которая дает нам возможность, исходя из тех первых предпосылок, достичь познания сверхчувственного (познания, которое, как отсюда само собой следует, в любом случае может быть только опосредованным), есть третий источник познания вообще и непосредственный источник свободно производимых знаний. Она есть ratio, разум как способность заключать. Эта способность заключать состоит исключительно в применении всеобщих, данных вместе с самим рассудком принципов к наличествующему в опыте случайному, что приводит нас к третьему, которое, возвышаясь над тем и другим, одновременно должно иметь с ними нечто общее или которое их объединяет, т. е. приводит к совершенно всеобщему, которое как таковое вместе с тем есть конкретное, или к абсолютно конкретному, которое именно потому, что оно таково, вместе с тем есть совершенно всеобщее, к Богу как поистине всеобщей причине, который, однако, как таковой (как всеобщая причина) в то же время есть личное и поэтому особенное; и этого метафизика полагала возможным достичь только при помощи разума как способности заключать. Объединяя данные посредством опыта явления в понятии «мир» и определяя сам этот мир как случайное (которое могло бы и не быть), хотя и сущее, применяя затем к этому существующему случайному всеобщий закон рассудка, согласно которому все то, что выступает лишь как действие, т. е. как могущее и не быть (ибо таково подлинное понятие действия), не может существовать без причины, но определено к существованию только благодар

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА_________71

определенной причине, я поднимаюсь отчасти к понятию абсолютной причины, благодаря которой определен к наличному бытию сам мир, т. е. комплекс всех частных и лишь относительных причин и действий, отчасти к осознанию существования этой абсолютной причины, познание которой рассматривалось в качестве конечной и наивысшей цели всей метафизики. Следовательно, прежняя метафизика в общем базируется на допущении, что благодаря применению всеобщих понятий и принципов к данному в опыте можно заключать о том, что превосходит всякий опыт. В Новое время эту метафизику пренебрежительно окрестили метафизикой рассудка. Остается лишь пожелать, чтобы обо всякой философии можно было сказать то же самое, а именно, что в ней вообще есть рассудок.*

После того как разъяснены основы этой метафизики, не составит никакой сложности объяснить, каким образом должен был наступить момент, когда стало невозможным оставаться с этой метафизикой, и философия оказалась вынужденной все дальше удаляться от нее. Сразу бросается в глаза, что те источники, из которых эта метафизика черпает свое знание, — опыт, рассудок и разум, — эти три способности она принимает и допускает без всякого дальнейшего оправдания. Но не может случиться так, чтобы со временем Эти источники сами не стали предметами сомнения или, по крайней мере, критики; как только это происходит, облик философии по необходимости меняется. Декарт был первым, кто высказал решительное сомнение относительно внешнего, чувственного опыта и тем самым упразднил его как принцип познания, так как последний сам теперь превратился в предмет. Данное сомнение не могло коснутьс

* Ср. параллельное изложение метода старой метафизики в: Einleitung in die Philosophie der Mythologie. S. 261, 262. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)

72__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

необходимости представления нами внешних вещей, вопрос стоял о том, не введены ли мы в заблуждение именно в этом, к примеру Богом, который лишь для нас порождает данное представление внешних вещей, на самом деле не существующих вне нас, каковое мнение высказывали Маль-бранш,3 утверждавший, что мы видим все вещи лишь в Боге, и позднее даже знаменитый Беркли.4 В этом уже заключалось требование доказать необходимость самих вещей.

Таким образом, сначала был атакован и даже поставлен под сомнение опыт как надежный источник познания. Однако еще до Декарта прославленный Бэкон Веруламский5 в противоположность этому выставил чувственный опыт единственным настоящим изначальным источником всякого познания и, устав от силлогизмов школьной метафизики, вынужден был относительно всего этого способа действия духа признать, что род всеобщих понятий и построенных на них заключений вызывает к себе тотальное недоверие. Индукции, сочетанию, аналогии надлежало сначала выявить согласующееся, подобное, тождественное во всех явлениях и, таким образом, в конце концов самим выйти за пределы единичных явлений, возвыситься до их всеобщего. Этому сведению науки к непосредственному опыту как единственному источнику одно только содержание человеческих знаний было обязано расширениями, по сравнению с которыми положения метафизики, с большим трудом и искусственно добытые силлогистическим путем, кажутся ничтожными и убогими. Все повернулись к этому непосредственному источнику познания и отвернулись от того, который для метафизики еще считался особым и независимым, от чистого рассудка, intellectus purus, пока благодаря Джону Локку 6 и позднее Давиду Юму7 этот второй источник совершенно не утратил свои независимые от опыта вес и значение, ведь Локк, как известно, черпал те всеобщие понятия и принципы при помощи относящейся к опыту рефлексии в конеч-

________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА________73

нам-то счете только из опыта, следовательно, по сути дела, всего лишь субъективно наделял их характером всеобщности и необходимости. Но как только власть и не зависящий ни от какого опыта авторитет этих априорных понятий и принципов были подорваны, был порван нерв собственно метафизики. Лейбниц почувствовал это в полной мере, и с этих пор вопрос о том, существуют ли независимые от опы-11, врожденные нам понятия, именно поэтому стал основным вопросом философии. Центральным произведением Лейбница, направленным против учения Локка, явилось «Essai sur l'entendement humain»,8 однако оно так же мало, как и остальные его усилия, сдерживало за пределами Германии прокладывавший себе повсеместно путь эмпиризм. Итак, отныне более не существовало двух разнородных основ метафизики, осталась только однородная — опыт; ибо те понятия и законы, которые ранее признавались необходимыми и a priori присущими рассудку, теперь также были лишь результатами опыта, либо превратившегося в привычку посредством постоянного повторения, либо усиленного рефлексией. Однако из одного только однородного более ничего нельзя вывести, одно сплошное a (a und а) не оставляет никакой возможности для силлогизма; то, что до сей поры считалось самим по себе, т. е. независимо ни от какого опыта, всеобщим, утратило этот характер, превратилось само в нечто особенное, партикулярное или во всеобщее весьма сомнительного свойства. Но уже логическая аксиома ex puris particularibus nihil sequitur9 свидетельствует о том, что таким образом более не была возможна никакая силлогистическая философия. Значит, прежняя метафизика, в течение длительного времени имевшая всего лишь договорное значение (она существовала в школах, собственно говоря, еще только в силу молчаливого соглашения), по существу, была повержена уже до Канта, собственная миссия которого заключалась лишь в том, чтобы возбудить

74__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

против нее окончательный, как бы формально и по всем инстанциям по всем правилам искусства ведомый процесс. Если учитывать только начавшуюся со времени свержения старой метафизики смену систем и волнение, которое этим было привнесено во все науки, в особенности в область академического исследования, то можно лишь пожалеть, что тому состоянию завершенности, в котором прежде находилась философия, был положен конец; однако не было никакого средства, чтобы сохранить его, если не привести в состояние абсолютного покоя сам человеческий дух. Последний не мог надолго удовлетвориться тем способом философского познания уже по той причине, что производившееся таким образом знание все время было исключительно искусственным, что связь, которой данный способ достигал, являлась лишь связью в нашем мышлении, а не в самом предмете. Путем того чисто силлогистического знания добились вообще лишь того, что была постигнута необходимость положения, выражавшего определенное содержание, а не самого этого содержания. Принцип субстанциальности позволял заключить, что в основе явлений и движений нашего внутреннего мира лежит некая субстанция, называемая душой (сами предметы вообще брались из опыта или общей веры, как например как раз человеческая душа; предметы были даны, и дело заключалось лишь в том, чтобы подыскать для них верные предикаты); знание в отношении человеческой души состояло лишь в том, что ее трактовали как субстанцию, которая затем посредством новых заключений должна была определяться как нетелесная, имматериальная и именно поэтому нерасторжимая или неразрушимая сущность. Можно было полагать, что обладаешь всеобщей истиной, когда знаешь следующее: имеются имматериальные, нетелесные сущности = души, которые неразрушимы; вопрос же, почему имеются подобные сущности, не находил никакого ответа; необходимость сущест-

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА________75

вования таких сущностей не была постигнута. Великий переворот последующей эпохи состоял именно в том, что перестали заниматься одними предикатами, что пожелали овладеть самими предметами. Еще и сейчас кое-кто приступает к философии, полагая, что в ней дело заключается в определенных положениях или высказываниях, которыми можно завладеть как бы в качестве некоей добычи. Но более этому нет места. Современная философия состоит в выведении самих предметов, которые в прежней метафизике попросту предполагались известными из опыта или всеобщего сознания. Поэтому данное содержание все время оставалось лишь внешним для разума. Даже если и допускали бытие, все равно природа, сущность предмета были разуму непонятны, так что от бытия ничего не имели. К примеру, могли считать доказанным следующее положение: вследствие очевидно целесообразного устройства мира необходимо предположить, что он имеет разумного (intelligenten) и свободного создателя; однако природа, сущность этого разумного творца мира этим не была постигнута, он также оставался для философии чисто внешним, взаимосвязь между ним и миром была только лишь номинальной (при которой, по существу, ничего не мыслилось), а не реальной, с которой было бы связано действительное понимание. Ибо если я не понимаю, каким образом некое существо, которое следует мыслить вне мира, которое возвышается над ним, может породить отличный от него и положенный вне него Мир, то это предположение, вероятно, может встретить во мне веру и оказать влияние на жизнь, но мое понимание от этого не выигрывает ничего, кроме пустых, бессмысленных Слов. Даже относительно человека понимание того, что он есть способное к свободному волению и действованию существо, не дало бы нам никакого действительного понятия, если бы с этой мыслью в нашем представлении одновременно не было связано знание средств и орудий соверше-

76__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

ния его свободных поступков, знание физической возможности их осуществления. Но этот способ знания раньше или позже должен был показаться человеческому духу неудовлетворительным, он должен был либо отказаться от всякой метафизики, т. е. от всякого познания того, что находится вне и над опытом, либо отыскать к ней другой путь. Мостом, по которому метафизика намеревалась из чувственного мира попасть в сверхчувственное, служили всеобщие рациональные принципы, главным образом принцип каузальности. Их устранение как всеобщих и абсолютных означало, что этого моста больше нет. Но именно этим метафизика была направлена по предельному и последнему пути. Если она не в состоянии выйти за пределы лишь чувственного мира, то отпадает все то, что только и придает ей ценность и значение. А поэтому нападки, в особенности Давида Юма (чьи произведения неоднократно переводились на немецкий язык), точно так же должны были вновь вызвать в Канте дух старой метафизики, как в Лейбнице его пробудил Локк. Между тем, то, чтобы всеобщие законы рассудка, особенно закон причины и действия, получили независимый от опыта, более того, его самого обусловливающий характер, не в меньшей степени находилось в интересах самого опыта и опытных наук. Ибо если всеобщие законы рассудка, на которых основывается всякая взаимосвязь в опыте и всякая возможность опытной науки, суть лишь следствия случайного привыкания, то всякой опытной науке пришел конец. Это и в самом деле являлось основной движущей мыслью для Канта; он хотел спасти по крайней мере опытную науку, так как не мог скрыть от себя, что, хотя те принципы с величайшей надежностью применяются к предметам опыта и, следовательно, внутри мира опыта, их силлогистическое применение к предметам, находящимся за пределами всякого опыта, обеспечивает лишь в высшей степени ненадежную и слабую взаимосвязь. Ведь ненадеж-

_________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА_________77

ность подобных заключений ощущается даже в отношении предметов, которые не по своей природе, но лишь случайно и доныне еще находятся вне нашего непосредственного опыта. Так, до открытия Урана полагали, что есть основание заключить о существовании планеты за Сатурном, после — о существовании планеты между Марсом и Юпитером, из-за слишком большого промежутка между ними. Но как бы ни рассчитывали, в особенности в последнем случае, опереться на арифметическую прогрессию, которую, дескать, обнаружили в отношении удаленности планет друг от друга, все-таки были рады, когда опыт, как бы превосходя требование науки, в действительности продемонстрировал не одну, а целых четыре планеты в том пространстве, однако четыре, которые надо было рассматривать как эквивалент одной-единственной. Тем менее это можно было утаить от себя относительно предметов, лежащих за пределами опыта, и уже через это понятна защита Кантом не зависящего ни от какого чувственного впечатления авторитета всеобщих законов рассудка хотя бы лишь для сферы опыта, от чего, правда, метафизика в прежнем объеме, а именно в какой мере она захватывала и те предметы, которые находились выше всякого опыта, ничего не выиграла, тогда как Кант, как он полагал, a priori указал возможность собственно опыта, объективного познания чувственных вещей.

Впрочем, что касается Канта далее, то мы должны рассматривать его с двух сторон, во-первых, в его отношении к прежней метафизике и, во-вторых, в его отношении к философии вообще; а именно в какой мере его критика затрагивала не содержание прежней философии, а преимущественно основание предшествовавшей метафизики, чего не могло произойти, если бы он одновременно сам не выдвинул теорию человеческого познания, благодаря которой и стал создателем совершенно нового направления философии.

78__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

Итак, что касается критической позиции Канта, то он занял ее, разумеется, прежде всего по отношению к непосредственно предшествовавшей лейбницевско-вольфовской философии, он сам начал с этой философии, его критика на этот счет не могла оказать никакого всеобщего воздействия, поскольку тот способ философии никогда не приобретал всеобщего значения и, по крайней мере, не мог считаться тем, с которым связано существование или падение метафизики. Зато в той мере, в какой она затрагивала конечный результат всей метафизики (тот результат, ради которого, собственно говоря, только и существовала метафизика), кантовская критика была решающей для всего ее будущего. Как известно, прежнюю метафизику составляли четыре различные науки. Первой была онтология, получившая свое наименование оттого, что должна была содержать в себе первые и самые общие определения сущего, все те понятия, которые выводимы из высшего понятия сущего вообще (des Seyenden ьberhaupt), ens;10 если воспользоваться введенным Кантом языком, она была наукой о всеобщих понятиях рассудка, или категориях. За онтологией следовали рациональная космология и психология; венцом же всех этих наук являлась так называемая естественная, или рациональная, теология, которая, правда, просто брала понятие Бога из опыта или из предания, своей же основной задачей считала доказать существование Бога. Нельзя утверждать, что Кант в своей критике так называемых доказательств существования Бога во всем попал в самую точку, особенно в так называемом онтологическом аргументе (о котором впоследствии речь пойдет подробно) он, на мой взгляд, даже не вскрыл собственно ошибки заключения, и вообще в кантовской критике рациональной теологии положительный результат важнее отрицательного. Положительным результатом явилось осознание того, что Бог есть не случайное, а необходимое содержание последней, высшей идеи разума. Этого

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА________79

не утверждала, по меньшей мере, непосредственно предшествовавшая метафизика или вообще метафизика, если, конечно, мы не восходим к Платону и Аристотелю, для последнего из которых Бог также был необходимым концом. Для последующей метафизики понятие Бога, по существу, было таким же случайным, как и все остальные понятия. Однако к положительному присоединялся отрицательный результат, состоявший в том, что разум-де не в состоянии познать действительное бытие Бога, Бог якобы должен оставаться лишь высшей идеей, именно поэтому всегда только концом, который никогда не может стать началом, следовательно, принципом какой-либо науки, или, как выражается сам Кант, что эта идея находит всегда лишь регулятивное, а не конститутивное применение, т. е. что, хотя разум необходимо устремляется к нему, пытается все привести к этой высшей идее — именно это и входит в понятие регулятивного принципа, — однако сам ничего не может начать этой идеей, никогда не может сделать ее началом какого-либо знания. Этот отрицательный результат, по существу, теоретически упразднял всякую действительную религию, потому что всякая действительная религия может относиться только к действительному Богу, и притом лишь как Господу действительности, ибо существо, не являющееся таковым, никогда не может стать предметом веры, даже суеверия. Но этого, согласно отрицательному результату кантовской критики, никогда не может быть, ибо если Бог познаваем как Господь действительности, то имеется и наука, для которой он является принципом, в которой действительность может быть выведена из него, а это Кант отвергал. Еще менее оставалась возможной связь естественной теологии с религией откровения. Религия откровения предполагает открывающегося, следовательно, действующего и действительного Бога. От Бога, доказанного в качестве существующего, которым обладала, по ее мнению, старая ме

80__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

тафизика, переход к открывающемуся Богу был возможен; о Боге же, который есть только высшая идея разума, можно лишь в очень переносном смысле сказать, что он открывается сознанию, — в совершенно ином смысле, чем тот, в котором говорит об откровении верующий в откровение божье.

Однако, разрушив старую метафизику, Кант одновременно стал создателем совершенно новой науки, так как под скромным наименованием «критики чистого разума» он выдвинул, как он уверял, полную и исчерпывающую теорию человеческой способности познания.

Свою теорию познания (которая между тем берет различные способности лишь из опыта, по существу, как случайные) Кант начинает с чувственности, которая, как он говорит, поставляет изначальный материал всех наших представлений, относящихся либо к вещам вне нас, либо к событиям в нас, в нашем собственном сознании. Первые мы воспринимаем посредством внешнего, последние - - посредством внутреннего чувства. Но в этих чувственных представлениях обнаруживаются две формы, которые в качестве условии всякого чувственного созерцания совершенно не могут быть почерпнуты из последнего, таким образом, согласно изначальной организации нашей способности познания, должны быть в нас a priori, вперед действительного созерцания, как бы предобразованными, хотя используются только во время действительного созерцания. Эти две формы для внешнего чувства суть пространство, для внутреннего — время. Все внешнее мы созерцаем в пространстве, все происходящее в нас самих, следовательно, например само представление внешних предметов, — во времени.

От чувственности Кант переходит ко второму источнику познания — рассудку, который относится к чувственности, как спонтанность к рецептивности. Посредством пер-

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА_________81

ной (как он выражается) предмет нам дается, посредством второго он мыслится, и притом в соответствии с понятиями, которые a priori относятся к предметам и которые мы не почерпнули прежде из самих предметов, причем все же нельзя не заметить, что невозможно, чтобы посредством одной лишь рецептивности нам был дан уже предмет. Ибо как бы общо и неопределенно мы ни мыслили понятие «предмет», в нем уже можно встретить определения рассуд-км, но крайней мере то, что он есть сущее, действительное; но Кант сам перечисляет это понятие только среди категорий; то, что должно явиться в качестве предмета, не может быть поэтому чем-то данным посредством одной только рецептивности, предмет как таковой, в соответствии с собственной теорией Канта, уже предполагает использование категорий, по крайней мере самой общей, т. е. категории сущего. Следовательно, то, что дано посредством чувственности, еще не может быть предметом, а может быть лишь чувственным впечатлением. Разумеется, переход от ощущения, чувственного впечатления к представлению предмета в нашем сознании происходит настолько быстро, настолько непосредственно, что можно подумать, что последнее дано уже вместе с первым, т. е. чувственным впечатлением. Однако, что это не так, обнаруживается, когда я определяю предмет не более как предмет вообще. Если я в темноте наталкиваюсь на что-то, я говорю: здесь есть нечто, т. е. нечто сущее, некий предмет вообще. А некое сущее вообще отнюдь не может быть дано посредством ощущения, оно есть явное понятие и может мыслиться лишь в рассудке. Поэтому если Кант говорит, что предмет дан уже посредством ощущения или рецептивности, то это, по меньшей мере, неточное выражение. Впрочем, Кант самым определенным образом признает, что чувственное впечатление возвышается до представления и до объективного познания только при помощи тех понятий, которые он