Часть 12.

338 ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

мыслятся и Моисей, Илия и Иоанн Креститель — по отно шению к эпохе, предшествующей Христу. Моисей заклады вает основание. С приходом Илии возвышается пророче ствование (противоположность закону), опосредствующее начало, устремленное в будущее. Иоанн Креститель пред стает как последователь Илии. Сам Христос считает, что посланием Иоанна исполнилось древнее пророчество, гла сившее: «Вот, я пошлю к вам Илию пророка пред насту и лением дня Господня».8 Он, говорит Христос (Мф. 11,14} есть Илия, который должен прийти. В Ветхом Завете Мои сей предстает как пребывающее, неколебимое, реальное и субстанциальное начало, Илия же — как пламенный дух который развивает, оживляет, движит и устремляется к еще непознанному будущему. Иоанн Креститель, о котором Христос говорит, что изо всех, рожденных женами, не вое ставал больший, чем он, но меньший в Царстве Небесном больше его, завершает Ветхий Завет и эпоху, предшество вавшую Христу. Среди троих апостолов Петр являет собои параллель Моисею, он — законодатель, начало прочности нечто основополагающее, тогда как Павел, о котором, при бегая к словам, в свое время сказанным об Илии в Кник Сираха, можно сказать, что он вспыхнул, как огонь, и ело во его горело, как факел,9 — Павел предстает как новоз;! ветный Илия, как начало движения, развития, свободы и Церкви. Наконец, апостол Иоанн представляет собой пи раллель Иоанну Крестителю, подобно ему он — апостол будущего, указующий на него.*

* Во время преображения на Горе Иисус сам является как Трети и i этой последовательности, и поскольку три апостола, Петр, Иаков (к;и временный представитель будущего апостола Павла) и Иоанн являю i > свидетелями этого явления, здесь была представлена вся история при шедшего (история Ветхого Завета вплоть до Христа) и будущего (Ноли го Завета), первая — через Моисея, Илию и Иисуса, вторая — трем апостолами.

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА__339

Если сравнить двух первых апостолов между собой, то станет ясно, что духовный склад св. Петра, проявляясь не только в мыслях, но и в камнеподобной нерасторжимости его стиля, свидетельствует о совершенно субстанциальном характере. В Новом Завете он предстает как относительно ветхозаветное, законодательное начало. Никто из апостолов не дает столь реальных разъяснений по поводу неясностей, уходящих в глубокую древность; только он, например, сравнивает крещение, благодаря Христу распространившееся по всему миру, со всемирным потопом;* этим сравнением основательно разъясняется значение крещения как водораздела двух эпох и, быть может, не в меньшей степени разъясняется природа потопа, ибо в нем погиб древний род человеческий, 10 как называет его Петр (2 Пет. 2, 5), ранний исполинский род, возомнивший себя богами, был поглощен водами, и за ним последовал нынешний человек, собственно земной. В потопе умерло исключительно реальное начало; с тех пор (на протяжении всего собственно человеческого или дионисийского периода) господствовала вторая потенция; она — как природная — умерла во Христе; в крещении мы, как говорит Павел,** погреблись вместе со Христом в смерть, т. е. умерли подобно природной потенции. Крещение и причащение в своем значении выходят за пределы только иудейского. Второе Христос учреждает незадолго до своей смерти, когда ему самому, по-видимому, вспомнились все прежние отношения. Он вспоминает, как в начале второго периода времени, которое последовало за безраздельным господством первого Бога, так же, как и теперь, дары хлеба и вина рассматривались как залог нового и лучшего общения с Богом, как залог в противоположность упраздненному ветхому, поэтому, го-

* 1 Пет. 3, 20. ** Рим. 6, 4- Кол. 2, 12.

340 ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

ворит Христос, его тело и кровь являются залогом заклю ченного с ним нового 5щ9т)кг), нового отношения к Богу которое вступило в силу через его смерть.* — Петр смотри i далеко в прошлое, как Иоанн, находясь на другом конце этой цепи, — в будущее. Если в Петре преобладает субстан циальное, то духовный характер Павла — одно лишь дей ствие. В нем живет подвижное, диалектическое, научное, истолковывающее начало. В Новом Завете он предстает каь прежде всего новозаветное начало. Однако оба друг друш предполагают. Петр остается основанием, но чтобы это основание не осталось бесплодным, на нем должно созидать Таким образом, Петр обращен к Павлу. Но и Павел ничто без Петра. Ибо именно то, что Петр основал, Павлу надо развить и освободить от его пределов в последовательном действии, простирающемся на все будущее. Необычайным призванием Павла было положено независимое от Петра, и своем роде самостоятельное начало, и, быть может, Иакон должен был уступить свое место Павлу как раз потому, что окажись он в ситуации такого отношения, он не был бы до статочно свободен и не зависим от Петра. Божий Дух не на

* В вине вынужден материализоваться не принадлежащий этому мир\ дух (ср. предыдущий том). Таким же образом в крови Христа материал» зовался дух, который тоже не принадлежал этому миру. Подобно тому каг вино является знаком (явлением) нового времени, Христова кровь хараки. ризуст это новое время, время кспуг) SvaQfjKT), которое относится к свос\п предшествующему, как вино — к своему. Поэтому между вином прим;; щения и настоящей Христовой кровью сохраняется естественная, реал:. ная связь. Хлеб тоже представляет собой элемент, вошедший в мир по зднес. В этом отношении хлеб и вино представляют собой не просто тсл< и кровь Христа в том смысле, что они — только произвольные их обозн;! чения, но хлеб и вино есть то, что есть тело и кровь Христа. Здесь хлебом и вином и телом и кровью Христа сохраняется не внешнее, ш внутреннее отношение. Отсюда ясно, почему Христос еще при жизни мо сказать «сие есть», ибо его тело и кровь есть живое или eicxuvo^ievov12 зш менис новой эпохи. (Примечание на полях).

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА 341

столько связан в своих средствах, чтобы действовать однообразно: напротив, , через противоположности он порождает величайшее, — он, который во всех противоположностях тем не менее остается Могущественным, неодолимо Единым.

Еще при жизни обоих апостолов обозначилась противоположность, которая во Христе была единством, ибо Христос выходит за пределы всякого обособленного времени, он есть альфа и омега, первое и последнее.13 В последующий период начало господствовать Петрово начало. В Послании к Римлянам* Павел недвусмысленно признает в нем то основание, которое Павел не закладывал. Был ли Петр в Риме или нет, римская община была основана до Павла и, следовательно, была проникнута духом Петра. В то же время Павел дает понять, что он, которому вверена проповедь Евангелия среди язычников, в этом отношении пользуется большей свободой и не связан никаким человеческим авторитетом. Решительнее, чем, быть может, в данном случае следовало и предполагалось бы, он в других местах заявляет, что не зависит от Петра и определеннее всего говорит об этом в Послании к Галатам. Он прямо и вполне осознанно подчеркивает, что принял Евангелие не от человека, а от Господа.14 «И не пошел в Иерусалим, — говорит он,** — к предшествовавшим мне апостолам, а пошел в Аравию и опять возвратился в Дамаск. Потом, спустя три года (после своего призвания и после столь долгого и властного возвещения Евангелия) ходил я в Иерусалим видеться с Петром и пробыл у него дней пятнадцать. Другого же из апостолов я не видел никого, кроме Иакова, брата Господня (это уточнение сделано, вероятно, для того, чтобы отличить упомянутого апостола от того, который был схвачен ранее)». Спуст

* 15, 20\ ср.: Гал. 2, 7-8. ** Гал. 1, 17 и след.

342 ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

четырнадцать лет Павел снова приходит в Иерусалим, но не по призыву апостолов, а, как он сам говорит (Гал. 2, 2), по Господнему повелению. На этом собрании, созванном теми, кто хотел призвать христиан, обращенных из язычников, к соблюдению Моисеевых установлений, он тоже вполне осознанно хранил свою свободу и независимость от предшествовавших ему апостолов, которых во Втором Послании к Коринфянам (12, 77) называет как бы высшими апостолами, и в уже упомянутом Послании (Гал. 2,6 и след.) говорит: «А что касается тех, кто пользовался авторитетом (т и какими они некогда были (а именно более ранними последователями Христа), то для меня это ничего не значит, ибо Бог нелицеприятен; они мне ничего не добавили (т. е. моему познанию и пониманию), но, напротив, когда увидели, что мне вверено благовествовать язычникам, как Петру — обрезанным, Иаков, Кифа и Иоанн, считавшиеся столпами , признали меня и Варнаву и были едины в том, что нам надо проповедовать язычниками, а им — обрезанным». Однако, когда Петр позднее приходит в Антиохию,16 Павел решительно выступает против него. «Я, — говорит он, — противостал ему, ибо до прибытия некоторых от Иакова (в Антиохию) он ел вместе с язычниками, а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных, и вместе с ним лицемерили и прочие иудео-христиане, так что даже Варнава был вынужден лицемерить вместе с ними. Когда же я увидел, что они не прямо поступают по евангельской истине, я сказал Петру при всех: Если ты, будучи иудеем, живешь по-язычески, как делал это раньше, то почему принуждаешь язычников жить по-иудейски?»17 Существуют бесспорные признаки того, что Павла вообще воспринимали как новое начало в Церкви. В Коринфской общине (согласно 1 Кор. 1, 72) одни звали себя последователями

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА 343

Павла, другие — Аполлоса (ученого александрийского иудео-христианина), третьи — последователями Кифы (Петра), четвертые — Христа. Так как здесь вместе упомянуты Павел и Аполлос, Кифа и Христос, ясно, что в Коринфе были люди, усматривавшие в учительстве Павла новое начало, люди, для которых он в известной мере был реформатором, тогда как другие, введенные в заблуждение противоречием, как бы вернулись ко Христу. Ощущение того, что некоторые свободные, смелые, глубокие и в то же время в широком смысле новаторские высказывания Павла могли вводить в заблуждение, по-видимому, выражается и в одном месте из Второго послания Петра, где он упоминает о посланиях Павла, правда в той манере, которая, впрочем, соответствует его доброму нраву. Я имею в виду следующие слова (3, 75-76): «Как и возлюбленный брат наш Павел, по данной ему благодати18 написал вам и пишет во всех посланиях, Может показаться, что следовало бы предпочесть более трудное прочтение, а именно , однако если принять во внимание, как рано делались попытки скрыть все, что, как казалось, вредит авторитету апостолов, так что, например, уже Матфей опускает те отрывки из Марка, в которых последний говорит, что смысл совершенного Христом был непонятен апостолам, что они не поняли многие слова, сказанные Господом,* если принять это во внимание, тогда и здесь можно допустить, что словосочетание ev , о котором, впрочем, нельзя сказать, что оно совершенно не имеет никакого авторства, является истинным вариантом прочтения, как считает и Лахман,20 возвративший его в текст. Смысл таков: «В которых (посланиях) есть нечто трудное для разумения, что невежды и люди нетвердые извращают и понимают превратно, как они это делают и с другими Писаниями, однако к своей собственной погибели». — Так как в

Мк. 6,52; ср.: 8, 17.

344 ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

этих первых отношениях прообразуется все последующее, в сказанном Петром можно было бы отыскать начало позднейших ограничений и запретов на чтение Библии, которые обычно предварялись такими словами: Cum experientia manifestum sit, si Biblia vulgari lingua passim sine discrimine permittantur, plus inde ob hominum temeritatem detrimenti quam utilitatis oriri.21 Однако Петр не заходит так далеко, чтобы, учитывая эту опасность, запретить чтение Павловых посланий, хотя в то же время не может не заметить, что они легко могут послужить причиной недоразумения.* После Петра такое отношение к Павлу получило еще большее развитие, и самым ярким свидетельством этом служат Recognitiones Климента,23 в которых Павел, хотя и tecto nomine,24 но все-таки довольно ясно отвергается и ставится в явно подчиненное положение по отношению к Петру.

Однако, если Церкви надлежало сохранять постоянство, укрепляться, обретать историческое основание и развитие, господствовать должен был Петр; в нем наличествует тело, средоточие, сплоченность, тогда как в Павле преобладают идеальное, эксцентрическое (это слово употребляется не в уничижительном смысле, а в значении свободного и независимого от центра, движущего и побудительного начала, как я употреблял его и ранее в этой и других лекциях). Но сначала тело, а потом дух — это естественный порядок, и его не

* Папское окружное послание от 8 мая 1844 г., направленное против библейских обществ, действительно прибегает к упомянутому отрывку из Петра (2 Пет. 3, 16-17) как доказательству: «Scd vos quidem minimc latet, vcnerabiles Fratres, quorsum hacc societatum biblicarum molimina per-tineant. Probe enim nostis consignatum in sacris ipsis literis monitum Petri, Apostolorum Principis, qui post laudatas Pauli epistolas esse, ait, in illis quae-dam difficilia intellectu, quae indocti et instabilis depravant, sicut et ceteras Scripturas ad suam ipsorum perditionem, statimque adjicit: "Vos igitur, fratrea praescientes, custodite, ne insipientium errore traducti excidatis a propria fir-mitate"».-2 (Приложение к календарю от 1844 г.).

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА 345

может избегнуть ничто, чему суждено вступить во внешний мир. Павел действительно постоянно занимал в Церкви эксцентрическую позицию, ибо всякий раз, когда он начинал говорить или когда его слово доносилось до слушателя во всей своей захватывающей силе, в Церкви возникало движение, как, например, в новое время в лоне Католической Церкви возник янсенизм,25 когда некоторым благочестивым и глубоко чувствующим людям пали на сердце пламенные слова апостола о благодати, которая дается свободно, без каких-либо дел со стороны человека. Кроме того, самая эксцентрическая религиозная секта Англии, методисты,26 тоже черпают свои живые убеждения прежде всего в писаниях Павла.

Господь знает, почему и для чего в наше время и в нынешних условиях существования мира необходимо, чтобы Христос был столь сокровенен, столь сокрыт, окружен столь многим необычайным и даже утаивающим его, как будто мир не может вынести непосредственного общения с ним, обнаженным, лишенным всяческих одеяний Христом. Известно, что большие собрания методистов, особенно в Америке, и отчасти малые собрания в Англии переходили в экстазы, конвульсии, нечто поистине напоминающее оргию, где проповедовали чистого Христа и возвещали чистое, без каких-либо привнесений, учение о прощении грехов. Разве такие явления возможны, когда за Церковью еще так сильно присматривают и, по большей части, смотрят с немалым подозрением, причем не всегда государство, но даже те, кто называет себя свободомыслящими людьми, но кто сам не свободен от полицейских ухваток по отношению ко всему тому, что не согласуется с их представлениями? Впрочем, все только что упомянутые явления представляют собой лишь следствие одной перемены, самой большой из когда-либо случавшихся в Церкви с апостольских времен, — Реформации, которая, имея долгую предысторию, когда на протяжении всего средневековья за нее проливали кровь

346 ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

многочисленные жертвы, по своей глубочайшей сути была не чем иным как наконец-то свершившемся возвышением Павла над неограниченным авторитетом св. Петра. Если протестантом считается тот, кто стоит вне Церкви, основанной на авторитете Петра, и держится независимо от нее, то апостол Павел — первый протестант, и древнейшим документом, который должен представить протестантизм, его magna charta27 является вторая глава Послания к Галатам.

Поэтому речь идет не о том, чтобы пристрастно отдавать предпочтение какой-либо особой форме, в которой теперь существует христианство. Истинная Церковь не вмещается ни в какую из них, истинная Церковь есть та, которая от основания, заложенного Петром, через Павла движется к завершению, которым станет Церквь св. Иоанна. Философ занимает недостойную позицию, если в величайшем, могущественнейшем явлении усматривает лишь презренную случайность. Так, например, поступают тогда, когда, говоря о Римской Церкви, заявляют, что она была вольна занимать или не занимать ту политическую позицию, которую заняла в этом мире. Когда мощь Римской империи была сокрушена и она лишилась власти, уже существовавшая Церковь, видя, как народы, гонимые незримым дуновением, подобно морскому приливу, затопляют западный мир, должна была занять опустевшее место, с необходимостью предполагавшее политическую власть. Как только Церковь вообще стала внешней, стала мировой державой, исполнилось сказанное Христом: «Не мир пришел я принести, но меч».28 Там, где политическая власть, там — меч, и поэтому Церкви был необходим меч Петра, единственного апостола, который во время пленения Христа прибегнул к мечу29 и в характере которого уже скрывался снедающий дух, позднее огнем и мечем истреблявший всех врагов римского престола, как истинных, так и мнимых, особенно в XIII в., когда неслыханная ярость обрушилась на так называемых еретиков, ко-

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА 347

торых называли то богомилами, то манихеями, и особенно на так называемых fratres liberi spiritus,30 равно как и на спи-ритуалов из францисканцев,31 которые толпами горели в пламени костров и если и находили прибежище, то только у немецкого императора Людвига Баварского;32 именно они в ту пору впервые заявили о том, что папа — это истинный антихрист и зверь из Книги Откровения.33 Все, что потом бросали в упрек Римской Церкви, в зачаточном виде представлено в тех ошибках Петра, которые евангельская история и особенно Евангелие от Марка не замалчивают. Сразу после того как Христос в ответ на исповедания Петра, в котором тот назвал его Божьим Сыном, ставит Петра во главе апостолов,34 происходит нечто по смыслу прямо противоположное. Далее говорится: «С того времени Иисус начал открывать своим ученикам, что ему надо идти в Иерусалим и много пострадать от первосвященников и книжников и быть убитому... И, отозвав его, Петр начал прекословить ему, говоря: будь милостив к себе, Господи! Да не будет этого с тобою! Христос же, обратившись, сказал: отойди от меня, враг (сатана), ты мне соблазн, потому что думаешь не о том, что Божье, а о том, что человеческое».35

Тот, кто за свою неколебимую веру во Христа как Сына Божия был назван камнем, тот, на ком созиждется Церковь, за свою же мирскую мудрость назван Господом соблазном и сатаной. Может ли быть что-либо более несообразное, чем союз постоянной и неколебимой веры с гнуснейшей мирской мудростью, в которой так часто упрекали Римскую Церковь? Прислушаемся к еще одному речению Христа: если кто хочет следовать за мною (а Петр был призван к тому, чтобы стать прямым последователем Христа), отвергнись от себя. И какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?36 Как значимы эти слова по отношению к позднейшей Церкви, которая действительно приобрела весь мир!

348 ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

Не менее пророческим является и троекратное отречение Петра от Господа, случившееся после того, как он весьма дерзновенно сказал: «Если все соблазнятся о тебе, я никогда не соблазнюсь и (как он говорит у Иоанна) отдам за тебя свою жизнь».37 В троекратном отречении чувствуется нарастание. На первые слова, обращенные к Петру, он отвечает: «Не знаю, что ты говоришь», — т. е. просто не желает вдаваться в объяснения, на второе же обращение он уже говорит, что не знает этого человека, т. е. здесь налицо действительное отречение; наконец, в третий раз он доходит до того, что начинает клясться и божиться, что не знает этого человека. Римской Церкви можно бросить упрек в том, что она троекратно отреклась от Господа. В первый раз тогда, когда устремилась к политическому всемогуществу, затем, когда она сама попала в зависимость от этого могущества, сделала его своим орудием, требовала от него исполнения кровавых повелений, стремилась господствовать через него и, наконец, когда опустилась до того, что сама стала орудием политической власти. Подобно тому как Христос именно тому, кто трижды отрекся от него, сказал: «Паси агнцев моих»,38 — Церковь, в которой многие достойные ее члены с сожалением смотрели на то, как непрестанно продолжают отрекаться от Господа, не переставала быть Церковью Христа и во все времена сохраняла то основание, которое, не будь оно поистине прочным, давно бы разрушилось среди политических бурь и никогда не затихавших противоречивых раздумий. Быть может, не далек тот миг, когда она, как Петр, под устремленным на нее взглядом Господа вспомнит о его предсказаниях: «Тогда Господь, обратившись, взглянул на Петра, и Петр вспомнил слово Господа, как он сказал ему: прежде нежели пропоет петух, отречешься от меня трижды. И, выйдя вон, горько заплакал».39

Тридцать седьмая лекци

Несмотря на то что Петр не раз отрекся от своего Господа, Христос провозгласил его своим прямым последователем — в беседе, которая описывается в последней главе Евангелия от Иоанна. Здесь он говорит ему следуй за мной,1 и, мне думается, эти слова я должен разуметь не только в смысле будущей крестной смерти Петра, хотя и в этом он следует за ним, но и в общем смысле, в соответствии с общим духом этой последней и явно пророческой картины. Уже трижды повторенное «Паси овец моих», обращенное к Петру, ставит его во главе не только верующих, но и, в общении с другими учениками, делает главою апостолов. Таким образом, это не просто ярютоот-aoia2 без какого-либо авторитета, как обычно хотели это понимать, но ярютостасиа подлинная, главенство, подтвержденное авторитетом, которым Петр был наделен не как любимец Господа (ибо таковым он не был), но по той причине, что в силу особенностей своего характера лучше других годился на это, ибо начало и обоснование — самое трудное в любом деле.

Христос не скрывал своего замысла, заключавшегося в том, чтобы Петр обладал всею полнотою авторитета и чтобы авторитет исходил от него. Однако этому противоречит необычайное призвание Павла, который получает апостольство непосредственно от Господа и тем самым становится независимым от Петра. Тот факт, что Павел вполне сознательно старается сохранить свою независимость от Петра

350 ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

ясно показывает одно: он осознавал, что ему надлежит быть свободным от Петра началом, независимым от него авторитетом. Между тем это не препятствовало тому, чтобы Церковь, по мере того как она обретала историческое основание, все больше тяготела к исключительному авторитету Петра. Для того чтобы что-либо могло развиться, прежде всего должна сохраняться его основа. Эту плохую услугу христианству оказывал и доныне продолжает оказывать авторитет, между тем как Церковь Павла в большей степени представляла собой Церковь сокрытую, которая, хотя и не переставала соприсутствовать в зримой Церкви и сохраняться в ней, но долгое время не могла заявить о себе как таковой. Однако во времена средневековья Павлове начало всегда довольно сильно проявлялось, даже если и безуспешно. Ибо чел1 сильнее упрочивалось реальное начало, тем решительнее ему следовало исключать идеальное. Поэтому человек, знакомый с истинным положением вещей, мог предвидеть, что не сразу наступит то время, когда это начало вырвется наружу, сможет свободно противостоять Церкви Петра и утвердить себя как начало подлинно историческое, начало второй, новой эпохи.

Те, кто не видит в истории ничего высокого и божественного, могут даже событие Реформации объяснять самыми недостойными причинами, даже грязным своекорыстием нищенствующих орденов, но им не мешало бы хорошенько об этом поразмыслить, чтобы по своему усмотрению не использовать такую позицию в партийных интересах. Даже если и дойдет до поисков таких причин, надо помнить, что вряд ли найдется какое-либо дело, для которого нельзя было бы отыскать совершенно случайных и недостойных оснований. Но не эти случайности правят человеческими начинаниями, и какие бы вспомогательные или просто сопутствующие причины не оказывали своего содействия, а их нельзя исключить даже при первом обосновании и распростране-

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ, ТРЕТЬЯ КНИГА 351

нии христианства, действительные причины лежат не в этих, а в высших законах, которые божественная воля предписывает всякому развитию.

Все, что вступает в мир, все, что осуществляет себя для него и в нем, нуждается в предпосылке, начале, которое есть не истинное, не подлинно долженствующее быть. Однако таковым оно постигается не сразу. Для того чтобы прочно укорениться, это начало должно воспринимать себя как-сущее ради себя самого. Следовательно, для того чтобы развитие в очередной раз освободилось от своей предпосылки, требуется более высокая потенция. Если то, что является лишь основанием, занимает ложную позицию и по отношению к более высокому требованию выступает как aviiKetuevov,3 как противостоящее, оно не перестает быть основанием, корнем, началом, и познание, устремляющееся вперед, как раз и должно хотеть, чтобы оно оставалось в прежнем положении, дабы в ходе развития всегда сохранялось нечто прочное, к чему в любом случае можно вернуться. Эпохе Реформации предшествовали всеобщее воздыхание и стремление христианства к тому, чтобы глава и члены стали более здоровыми.4 Если же по причине всех своих прошлых противоборств Церковь оказалась в таком запутанном состоянии, что сама была не в силах справиться с охватившим ее кризисом, должен был совершиться разрыв, и то начало, которое она не могла хранить в себе, не могла заключить в себя и принять, должно было вырваться наружу, но не для того, чтобы упразднить ее как основу (доктор Лютер называет Римскую Церковь своей любимой матерью), а для того, чтобы удержать от полного вырождения и в дальнейшем помочь ей самой в ее преображении и окончательном освобождении.

Церковь Петра основана на строгом законе. Все должно начинаться на основании строгой законности. Но уже призванием апостола, свободного и независимого от Петра, было

352 ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

предусмотрено возникновение Церкви, свободной и независимой от Церкви Петровой, которая обрела исключительное значение. Поэтому независимость, которую новая община была вынуждена принять по отношению к Церкви, ставшей слишком ограниченной, не была разделением истинной Церкви, и благодаря этим противоположностям последняя не упраздняется, а, скорее, лишь полагается в более высоком смысле: то, что прежде именовалось Церковью само по себе так же мало является истинной Церковью, как и новая община, но обе представляют собой лишь опосредствующие члены единой и истинной Церкви, которой надлежит возникнуть. За Петровой же Церковью постоянно сохраняется приоритет: именно в самой своей исключительности она представляет собой необходимую пред посылку другой Церкви.

Свободная Церковь, не зависимая от исключительною начала, должна была возникнуть в Германии и распространиться преимущественно среди германских народов. Ибо ясно, что романские народы относятся к христианству совсем по-другому. Они воспринимают его как нечто почти привнесенное извне, в немцах же оно как будто от природы. Германия — это пустыня, куда бежит жена из Книги Откровения, сына которой, рождаемого ею в великих муках, преследует дракон, враг.* Как буйно в стране, где господствует иерархия, на месте христианства расцвела современная мифология! Жителю Неаполя или Падуи Христос кажется слишком далеким и, в известной мере, его дух не устремляется в прошлое: святой Антоний — куда более близкое утешение, доступное сию минуту.

Греческая Церковь не может противостоять Римской, ибо у нее точно такие же притязания, неосуществленные лишь потому, что ее захлестнуло мусульманство, которое воспре

Откр. 12.

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА 353

пятетвовало ее дальнейшему развитию, хотя тем самым впоследствии защитило ее от Римской Церкви и хранит как живое противоречие той вселенскости (кафоличности), которую последняя дерзновенно приписала себе, в связи с чем греческие отцы Церкви уже давно, хотя и напрасно, старались истолковать слова Христа, обращенные к Петру («Ты — Петр, и на сем камне...» и т. д.) не в личностном плане. Греки утверждали, что под камнем, на котором Христос решил основать свою Церковь, надо понимать не Петра как такового, а его исповедание. Особенно Ориген и Златоуст5 настаивали на этом. «Если ты мнишь построить всю Церковь только на нем одном (на Петре), что ты скажешь о сыне грома Иоанне да и о всяком другом апостоле? Или мы дерзнем сказать, что врата ада бессильны только против Петра, а другим они что-то могут сделать и могут их одолеть?»* С нашей точки зрения, согласно которой в упомянутых словах Христа речь идет о Петре как таковом, эти доводы ничего не доказывают, ибо даже если говорить о личности, в этих словах нет желания отодвинуть на второй план Иоанна и Павла, — мы связываем с ними иное предназначение, отличное от возлагаемого этими словами на Петра, которому, согласно сказанному, надлежало быть лишь основанием и к тому же лишь основанием Церкви, т. е. той особой и в то же время ограниченной формы, в которой христианство впервые получило возможность существовать. Что касается остальных апостолов, то здесь примечателен тот факт, что за исключением небольшого послания Иуды (если считать его апостолом), которое я, как я уже говорил, хотя и считаю очень древним документом апостольской поры и единственным в высшей степени ценным писанием, но о котором надо сказать, что оно тем не менее имеет относительно небольшое значение и к тому же его основные мыс-

* Matth., с. XVI.

354 ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

ли встречаются и во Втором послании Петра, — итак, если не считать Послание Иуды и Послание Иакова, которое, вероятно, принадлежит не апостолу, а предстоятелю Иерусалимской общины, брату Господа, и появление которого, по-видимому, было обусловлено посланиями Павла, — кроме этих посланий нет ни одного дидактического писания, которое принадлежало бы перу какого-либо другого апостола: вероучительные послания принадлежат только трем основным апостолам — Петру, Павлу и Иоанну, и уже это обстоятельство намекает на то, что их влияние должно было простираться до последних времен, до высшего развития христианства. Сохранились лишь два коротких послания Петра, повод к появлению которых дал, по-видимому, Павел. Таким образом, Павел, вероятно, был первым, кто надеялся и писаниями оказать влияние на современников, но благодаря этому было документально засвидетельствовано его предназначение для будущего, позднейшего периода существования Церкви.

Мне думается, что здесь уместно коснуться того замечания, которое могли бы сделать по отношению ко всему уже сказанному. Я имею в виду тот факт, что все Писания, которые некогда были включены в Новый Завет и авторитетом Церкви признаны каноническими, мы используем без какого-либо различия или, если угодно, некритически. Между тем подлинность или апостольское происхождение некоторых из них издавна подвергались сомнению, например, Второго послания Петра, и критика простирается все дальше, так что после некогда приведенных примеров ни одна из новозаветных книг уже не представляется полностью достоверной. На это я вкратце хочу заметить лишь следующее.

1) Когда мы по ходу нашего изложения использовали речения новозаветных Писаний, они имели для нас значение прежде всего как документы, авторы которых были преисполнены христианского духа и в которых можно узнать хри-

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА 355

стианское вдохновение. При этом вопрос об авторстве является совершенно вторичным. Чисто историческая задача, ради которой бы их использовали, осуществляется и тогда, когда авторы действительно вызывают сомнение или оказываются совсем не теми, каких называет предание. Достоверное авторство имеет значение лишь для такого догматического подхода, который основные положения христианского вероучения не считает истинными в силу их самих: для него они истинны лишь постольку, поскольку содержатся в книгах, считающихся богодухновенными, апостольскими. Вопроса о богодухновенности (Theopneustie) новозаветных книг мы никогда, по меньшей мере со всей определенностью, не касались, ибо то или иное учение, встречающееся в этих Писаниях, мы считаем истинным не потому, что оно там встречается, а как раз наоборот; так как мы постигли его как истинное, а именно как необходимое в той великой связи, из которой только и можно понять христианство, мы считаем эти книги подлинными и исполненными христианского духа, и лишь в этом смысле на них ссылаемся.

Именно поэтому 2) так как не собственно внешние свидетельства, а содержание того или иного писания делает его христианским и тем более апостольским, всякому, кто сомневается в подлинности какого-либо писания, прежде считавшегося аутентичным, следовало бы сначала показать, что ему самому понятен истинный смысл содержания этого писания. Таким образом, истинной критикой Нового Завета надо считать нечто большее, чем чисто внешнюю ученость и непритязательное обыгрывание исторических возможностей, ибо, например, для того чтобы отказать апостолу Павлу в авторстве какого-либо из его посланий, — а все они несут на себе яркую печать самобытности, — следовало бы, по меньшей мере, доказать историческую возможность существования другого автора. Мне, однако, кажется, что человек, который жил в послеапостольскую эпоху и мог, на-

356 ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

пример, написать Послание к Ефесянам или Послание к Филиппийцам (автором которых считают Павла) должен был быть человеком совершенно необычайным и чудесным, который просто не мог бы остаться совсем неизвестным, и как раз то расстояние, которое пролегло между апостольскими писаниями и послеапостолъскими, кажется мне самым убедительным доказательством подлинности первых. Если же в авторе хотят видеть современника апостолов, общавшегося с ними, как, например, это произошло в случае с Посланием к Евреям, которое приписывают то Аполлосу, который был родствен по духу Павлу, то Варнаве, тогда с нашей точки зрения это совершенно безразлично. Таким образом, как ни мало мы в нашем рассмотрении занимались критикой или критическими вопросами, я все-таки считаю, что благодаря ему были заложены основы такого понимания, которое может дать правильной критике истинную отправную точку и надежное основание. Поэтому в заключение

3) я хочу отметить, что, если говорить о той прославленной критике, в свете которой скоро ни одна новозаветная книга не будет казаться достоверной, то она далеко не так опасна, как утверждают. Спросите того или иного критика, понял ли он, к примеру, книгу, о которой говорит, причем не кое-как, с точки зрения филологической, грамматической, а по существу. Спросите, уразумел ли он Послание к Филиппийцам, ибо я сильно сомневаюсь в этом, так как вполне вероятно, что основное место, так сильно нас просветившее, он все-таки не понял. Постиг ли он смысл Послания к Евреям? Смею утверждать, что при тех поверхностных толкованиях, которые стали вполне обычными, когда почти каждый отыскивает в Писании лишь то, что согласуется с его разумением, в Послании к Евреям он не нашел или не открыл тех характерных для Павла идей, которые нельзя соотнести ни с каким другим автором, кроме Павла. Если вспомнить, что даже по отношению к событиям, которые совершаютс

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА 357

на глазах у людей, но истинные причины которых они не знают, люди обманываются в своих догадках, то что можно говорить о предположениях, обращенных в такую даль, где совершенно неизбежны самые глубокие заблуждения, что можно сказать о всей этой чрезмерно умствующей критике, особенно если талант к хитросплетениям перемежается талантом к компиляции?

Но вернемся к прежнему замечанию; с достоверностью можно сказать, что сохранились письменные документы лишь трех великих апостолов, их дидактические писания, которые показывают, что их предназначение, не ограничиваясь современной им эпохой, вбирало в себя и будущее, что их влияние простиралось даже до последних ступеней развития христианства.

Судьба христианства будет решаться в Германии; немецкий народ считают самым вселенским и долгое время его считали самым правдолюбивым, принесшим в жертву истине все, даже свою политическую значимость. В немецком государстве старая Церковь и новое исповедание сосуществуют, пользуясь одинаковыми политическими правами. Позднейшая перемена не только в общем и целом, но и в каждом уголке Германии поставила их рядом, наделив совершенно одинаковыми правами. Это произошло не напрасно, но само по себе является предзнаменованием нового, высшего развития. Бессильные вопли тех немногих, которые в какой-то мере отчаявшись привлечь к себе внимание иным способом, теперь хотят снова, причем пользуясь самым слабым оружием, начать спор, долженствовавший разрешиться триста лет назад, не смогут ничего повернуть вспять. При таком поверхностном взгляде на историю и отсутствии подлинно немецкого умонастроения даже самой злой воле, наверное, долгое время будет удаваться сеять семена раздора, но никогда она не достигнет своей цели. Я говорю об умонастроении, противоположном подлинно немецкому,

358 ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

ибо та великая религиозная перемена, по сути дела, родилась из самого немецкого духа и характера: каждый знает, какими средствами она была подавлена в значительной части Германии. Я здесь не для того, чтобы выступать с апологией протестантизма, моя позиция — рассмотрение христианства вообще, во всей целокупности его исторического развития, а цель — та истинная вселенская Церковь (если слово «Церковь» здесь еще уместно), которую можно построить только в духе и которая может существовать лишь в полном понимании христианства, его действительного слияния со всеобщей наукой и познанием. Пока Христос пребывает в тайне, причем не только для отдельных членов Церкви, но и для самой Церкви, пока всю свою задачу она видит в том, чтобы показывать его издалека, как бы сокрытого в запертом ларце, от которого ни у кого нет ключа, протестантизм не принесет своего истинного плода. Если вернуться к истокам, то станет ясно, что уже в слове содержится нечто ограничивающее. Она представляет собой общину призванных из мира, и тем самым противостоит ему и имеет его вне себя. Здесь протестантизм может согласиться, когда ему начинают отказывать в имени Церкви, причем отказывают те, для кого христианство существует только как Церковь; он может сказать о себе словами Павла, которому отказывают в апостольстве и который говорит о себе так: «Благодатию Божьею есмь то, что есмь, и благодать его во мне не была тщетна, но я более всех их потрудился» (1 Кор. 15, 10). Он может принять и упрек в том, что выступает как разрушительное начало, ответив в том смысле, что все это вообще представляет собой воздействие опосредствующей потенции, которая преодолевает исключительное бытие первой потенции и которая именно поэтому действует в высшей степени положительно, вместо первого, слепого, косного бытия рождая свободную и осознающую себя жизнь. Протестантизм должен признать, что

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА 359

он представляет собой лишь переход, опосредствование, что он есть нечто лишь по отношению к еще более высокому, наступление которого должен опосредствовать. Но именно поэтому только у него будущее, которого лишена Церковь Петра, могущая оказаться в этом будущем лишь при помощи протестантизма. Тем безумнее надежда, с которою эта последняя тщится заставить его снова надеть на себя ярмо.* История — непререкаемый авторитет. Вспомнив слова Шиллера о том, что «всемирная история есть всемирный суд», которые теперь кое-кому стали хорошо известными, я мог бы не повторять их, а сказать несколько иначе: приговор истории есть приговор Божий; обратить ее вспять все равно что вернуть мощный поток к своему истоку или сделать ростком дерево, в кронах которого птицы небесные уже вьют гнезда.

Католицизму надо отдать должное в том, что он делал реальное дело и делает его до сих пор; его заслуга состоит в том, что он сохранил его, сохранил историческую связь со Христом. С другой стороны, надо сказать, что Римская Церковь делала дело, но не осознавала его. Единство, которое она имела и в котором сохраняло определенную часть христианского мира, было лишь внешним, слепым, лишенным внутреннего содержания, не осознанным и не понятым. Это не упрек, ибо внешнее всегда предваряет внутреннее. Если

* Решив, что впредь никогда на духовную должность не будет назначен мирской человек, и тем самым совсем освободив духовное от мирского, папа (Григорий VII7), по существу, сделал мирское независимым и отъединенным от духовного (которым оно прежде было проникнуто и через которое само выступало как духовное); оно больше не было в себе самом связано духовным, потому что внешним образом, вместо того чтобы оставаться внутренним, духовным, связанным духовным, возникло внешнее отношение и тем самым борьба. С юношеским ощущением материнского христианства было покончено, и никакой папа не смог его пробудить. (Календарь от 1835 г.).

360 ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

теперь она нашла свою противоположность, то значение этой противоположности заключается не в том, чтобы упразднить само это единство, а только в том, чтобы избавить его от его слепоты, в том, чтобы опосредствовать процесс перехода от слепого, чисто внешнего единства к единству понятому и осознанному и, стало быть, — к свободному. Если бы по отношению к христианству эта цель была достигнута, оно могло бы спокойно расстаться с последними формами, в которых пребывает от Петровой Церкви, доверившись однажды и навсегда обретенному знанию, которое, конечно, должно было бы само по себе быть не случайным, а необходимым, могло бы выйти за пределы, которыми оно было вынуждено ограничить себя в этом промежуточном состоянии, и только тогда Реформация полностью завершилась бы. Католицизм больше не упрекал бы ее в непоследовательности, не осуждал бы протестантизм за то, что он противопоставил натурализму, рационализму и т. д. только человеческое мнение. Все, что Петрова Церковь смогла лишь отвергнуть и подавить, противостояло бы ей в открытой борьбе и на любимое изречение его противников ои catholocisme ou deisme8 (который, как известно, считается равным атеизму) ответило бы так: да, даже атеизм, даже эта крайность — не обошлось и без этого, — но именно от этой крайности свободный дух нашел обратный путь, не к какой-то неопределенной религии вообще, а к христианству в его окончательной определенности, и, таким образом, человеческий род именно в этом (христианстве) отныне обладает своей высшей наукой; таким образом, истинное, а именно внутреннее всеобщее, истинно кафолическое есть результат и завоевание как раз этой Реформации, о которой говорят, что оно его разрушило.*

* Даламбер так говорит о протестантской теологии (Oeuvres Т. VII, Notes sur 1'eloge de Bossuet, p. 302): «En plaignant, comme nous le devons

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА 361

Церковь, построенная на авторитете Петра, привела все это лишь ко внешнему единству. В Павле же было подготовлено то начало, через которое Церковь снова смогла освободиться не от единства как такового, а только от своего сле-

les theologiens protestants de se tromper dans le principe fondamental de leur croyance, lorsqu'ils rejettent toute autorite en matiere de foi, ayons du moins assez bonne opinion de leur logique, pour etre persuades, qu'ils pousseront enfin les consequences de ce principe jousqu'ou elles peuvent s'etendre, et que le Socinianisme, dont la plupart d'entre eux font aujourd'hui profession, ouverte ou cachee, degenerera tot ou tard en un deisme franc et sans alliage». (Чуть раньше (р. 301) в качестве «1'argument le plus victorieux», направленного против протестантов, он говорит, ссылаясь на Боссюэ: «Nous da-tons, leur disait 1'eveque de Mcaux, du temps dcs apotrcs, sans interruption ct jusqu'a nos jours; vous ctes de nouveaux venus, arrives d'hier et sans mission; ou reunissez-vous tout-a-fait a nous, on separez-vous en tout-a-fait, et cessez absolument d'etre chretiens, si vous ne voulez vous resoudre a etre tout fran-chement et tout uniment catholiquc»). Теперь они так и сделали; они последовали этому совету. Однако после того как они (протестанты), достигнув чистого деизма, вернулись к познанию позитивного христианства и к тому же во всей полноте его содержания, причем с помощью лишь тех вспомогательных средств, которые сохраняет и эта точка зрения, становится ясно, что тот авторитет, который должен был удерживать от деизма, но не смог удержать, стал излишним, и знакомая альтернатива ou catholicisme ou deisme истинна лишь в том смысле, что человек, не подчиняющийся никакому видимому авторитету, с необходимостью должен прийти к точке зрения чистого деизма (pur deisme), из чего, однако, не следует, что он не может именно от этой точки вернуться к другой, исповедуемой христианством, и отныне стоять на ней совершенно независимо от упомянутого авторитета. Таким образом, у апологетов католического начала будут самые веские причины оспаривать эту философию и, в то время как мои единоверцы обвиняли меня в тяготении к католицизму, в чем они не были совсем не правы, если имели в виду не само это начало, а лишь его сущностное содержание, первые, напротив, будут считать, что я нанесу их началу больше вреда, чем все те хвастуны, которые хотят быть свободными от предрассудков; но так как я отношусь к католицизму без ненависти, справедливо отдавая ему должное, я надеюсь, что могу ожидать от них такого же по отношению ко мне».9(Ср. с вышеозначенным слова автора в предисловии к Стеффенсу). (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)

362 ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

пого единства. Это начало заявило о себе в Реформации, которая является лишь опосредствованием и переходом к третьему периоду, где созидается единство, но такое, которому сопутствует свобода, которое согласовывается с убеждением и только поэтому предстает как вечное, непреходящее. Это последнее единство, не испытывающее никакого внешнего принуждения, приходится на третий период, на который уже намекает третий великий апостол, святой Иоанн, и о нем, а также о его предназначении я должен сказать еще несколько слов.

Когда сравниваешь этих трех апостолов между собой, вспоминается видение пророка, о котором я уже вспоминал: Господь прошел перед ним, и сначала разразилась буря, крушившая скалы и горы, затем землетрясение и огонь и наконец — тихое, кроткое дуновение, в котором и был Господь.10 В Иоанне не было неистовости, устремленности вперед, свойственной Петру и всегда отличающей всякое начинание, не было и того потрясающего, что характеризовало Павла, в посланиях которого слышны громовые раскаты его гения, одновременно потрясающие и оплодотворяющие целую область взаимосвязанных понятий. В Иоанне веет кроткий, небесный дух. Христос назвал его сыном грома"; таким он, наверное, и был в ту пору, когда писал Книгу Откровения, в которой чувствуется новизна отношения, а также то, насколько христианство еще обращено в будущее. В Евангелии и Посланиях он предстает как уже преображенный, утвердившийся во Христе, который обращается к нам как отлетевший дух. Гром, еще слышащийся и здесь, грохочет лишь высоко в небе, не обрушиваясь на землю. В Иоанне есть простодушие Петра, с которым он соединяет диалектическую остроту Павла. Всегда больше всего бросался в глаза контраст между тремя первыми Евангелиями и Евангелием от Иоанна, хотя местами Евангелие от Луки, проникнутое духом Павла, сближается с Иоанновым. Считалось невоз-

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА 363

можным, что оба повествования одинаково истинны. В новое время напрашивалась аналогия с Сократом, ибо вряд ли Христос евангелиста Марка и Христос Иоанна разнятся между собой более, чем Сократ Ксенофонта и Платона. Из глубокого несходства обоих изображений, остающихся одинаково истинными в существенных чертах, явствует только то, что Сократ был достаточно велик, чтобы заполнить собою все пространство, простершееся между описаниями Ксенофонта и Платона. Истинное величие заключается в умении снизойти, в способности опуститься до самого низкого, не утрачивая этого величия. Тайна этого нисхождения Сократа, которое мы отмечаем в записях Ксенофонта, кроется в том, что даже его самые высокие и умозрительные понятия везде имеют нравственное значение, и в результате мы имеем то, что славит в нем Алкивиад, а именно, что ни один ученик не ушел от него, не ощутив в то же время, что нравственно он стал лучше и возвышеннее.

Нельзя отрицать, что в Евангелии от Иоанна веет совершенно иной дух; уже в древности это называли то Впрочем, три Евангелия, от Марка, Луки и Иоанна, примечательным образом соответствуют трем великим апостолам. Евангелие от Марка полагает древнейшую традицию в особом отношении к Петру; по моему убеждению оно является самым древним, Матфей, по-видимому, улучшает Марка в речениях и рассказах и в большей степени разъясняет, но тем самым и затемняет исконность Марка. Павлове Евангелие от Луки уже образует переход, тогда как Евангелие от Иоанна явно написано для более отдаленного будущего и выходит за пределы первых веков. Быть может, для того чтобы противопоставить этому Евангелию апостола также апостольское Евангелие, возникла намеренная и искусственная композиция, носящая имя Матфея; отношения между ними характеризуются, по меньшей мере, тем, что в латинских манускриптах за Матфеем следует

364 ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ИОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

Иоанн и только потом — Марк и Лука. Давно замечено, насколько близки друг другу Павел и Иоанн в отношении хри-стологии. Соответствие заключается не в том, как привыкли думать, что и тот и другой приписывают Христу божественное достоинство (это признано всюду), а скорее в том, что оба располагают основательными познаниями о промежуточном состоянии, в котором находился Христос и которое одно дает разгадку его личности. — Таково в общих чертах все то, что, как я полагаю, мне следовало сказать об апостоле Иоанне. Но теперь нам надо обосновать ту особую позицию, в которую мы заранее поставили его по отношению к двум другим апостолам.

Подобно тому как сам Бог троичен, в христианстве есть три главных апостола. Сколь мало Бог пребывает в одном Лице, столь же мало Церковь пребывает только в одном апостоле, и здесь Петр в большей степени представляет собой апостола Отца. Он глубочайшим образом устремлен в прошедшее. Павел — подлинный апостол Сына, а Иоанн — апостол Духа: только в его Евангелии есть слова, которых нет ни в Евангелии Марка, исполненного духом Петра, ни в Евангелии, проникнутом духом Павла, — прекрасные слова о Духе, которого Сын пошлет от Отца, о Духе истины, который исходит от Отца и который наставит на всякую истину, т. е. на истину полную и совершенную.13 Если, после уже упомянутого решения, во время собрания в Иерусалиме иудеи и язычники объединились соответственно вокруг Петра и Павла, то Иоанн, о котором мы знаем, что он был епископом уже существовавшей общины в Эфесе, но мало или почти ничего не знаем о его влиянии как апостола, был, по-видимому, избран стать апостолом той Церкви, которая вобрала в себя иудеев и язычников как единое целое. Но эта Церковь, по существу, все еще Церковь будущего, ибо доныне оба элемента еще разнятся. Лишь одно доказательство! Христиане из язычников, естественно, не могли ссылатьс