Часть 10.

ку при этом не восходят к определенному понятию химической связи, благодаря чему, в конце концов, приходишь к следующему; вода есть продукт плюса и минуса расширяемости (так я всегда буду выражаться ради краткости) материи тепла и льда. Однако этот плюс расширяемости, служащий причиной жидкости, также может быть только модификацией флюида, который применяется для данного процесса, поэтому нет никакой необходимости допускать в этом флюиде, например в воде, еще второй флюид, благодаря которому первый сам только, и стал теплым.

Что же касается понятия емкости, то оно в кроуфордовской теории очень узко, но его можно расширить, и тогда возражение, что «прежде, чем заботиться о емкости жидкости, должно быть объяснено ее возникновение», отпадает. Ибо эта жидкость и эта определенная емкость (т. е. эта определенная степень расширяемости) есть одно и то же. Лишь поскольку вода есть эта определенная жидкость, она имеет и эту определенную емкость, и наоборот, лишь, поскольку она имеет эту определенную емкость, она есть эта определенная жидкость. Если изменяется ее емкость, то меняется и степень жидкого состояния,* и наоборот, если полагают другую жидкость, то полагают и другую емкость.

Не существует никакой жидкости вообще, как и не возникает жидкости вообще, а какие жидкости возможны, здесь можно не рассматривать. Но отдельная, определенная жидкость при своем возникновении поглощает определенное количество тепла, именно поэтому и лишь постольку она есть эта определенная жидкость и эта определенная степень емкости.

· Можно выставить в качестве всеобщего основоположения, что степень емкости есть степень невозбудимости теплом

419

Совершенно правильно различили воздухообразные жидкости, которые разрушаются от холода, и такие, которые [им] неразрушимы. Первые, разрушаясь от давления или холода, выделяют большое количество тепла, спрашивается, откуда идет это различие. Мы замечаем, что в первом случае материя (вода) изменяет только свое внешнее состояние, как это делает, разрежаясь под колпаком, атмосферный воздух, который при этом не становится более горючим. В другом случае, напротив, изменяется внутреннее динамическое соотношение, и воздухообразные жидкости, разрушимые только посредством разложения, уже не являются различными — но, тем не менее — состояниями воды, как пар, а являются своеобразными и отличными от других материями.*

Мне кажется, что между кроуфордовской теорией тепла (за исключением гипотез старой химии, которые примешаны в нее, но не относятся к самой ее сути) и теорией новых химиков нет такого большого различия, как это принято считать. В конце концов, все отличие лежит в языке. Язык химиков, который они с выгодой используют, популярнее и более соразмерен с обыденными представлениями; язык Кроуфорда более фило-

* Последний пассаж в первом издании звучит так. «Первые, разрушаясь от давления или холода, выделяют большое количество тепла, спрашивается, в каком соединении это тепло находилось вместе с ними. Без сомнения, нагретый, ставший от тепла более упругим воздух проник между частичками воды в определенные промежутки и тем самым вызвал такое расширение последней, которое смогло удерживать ее в форме пара. Воздухообразные жидкости, разложимые только химическим путем, являются, напротив, неизменными и равномерно упругими флюидами; тепловая материя и основание флюида не разделены, но, будучи приведенными к одной степени упругости, представляют собой одну общую массу. И поэтому химики имели право представлять тепло в данном случае связанным».

420

софский, и именно им должна быть выражена теория горения, как только пожелают отказаться от выражений популярной химии: сродства и т. п. И расширенная теория Кроуфорда — сама по себе уже произведение подлинно философского духа — раньше или позже станет теорией всех философски мысляших естествоиспытателей; ибо, что касается экспериментаторов, то полезнее, чтобы они оставались при своем кратком и общепонятном языке.

Каково же подлинное основание интереса естествоиспытателей в утверждении особого теплового вещества? Без сомнения, они боятся, что если тепло будет рассматриваться как некий феномен, как некая модификация материи вообще, то подобное предположение предоставит силе воображения слишком большую свободу и, таким образом, задержит прогресс естествознания. Это опасение небеспочвенно. Так как о тепле мы узнаем первоначально через ощущение, то мы всецело по своему усмотрению можем вообразить, чем оно может быть независимо от нашего ощущения, потому что определенная материя оставляет мало свободы силе воображения, а неких модификаций материи мы можем представить себе бесконечно много, и, тем не менее, ни одна из них не определена, если не дана нам в созерцании.

Однако предметы, которые сами по себе проблематичны, мы вообще умеем освобождать от произвола фантазии, пытаясь подчинить их явления определенным законам и определить их причины, ибо благодаря этому наши знания получают связь и необходимость, а произвол фантазии ограничивается.

Проницательнейшие естествоиспытатели нашей эпохи хотят предполагать существование особого теплового вещества, по крайней мере, для облегчения на-

421

ших исследований. И если законы, которым следуют феномены тепла, однажды будут найдены в их совершенной всеобщности, то будет очень легко перевести их на более философский язык.

Но если теплород должен обозначать не более и не менее как причину тепла, то относительно необходимости допущения некоего теплового вещества все естествоиспытатели, обычно по-разному мыслящие, придут к согласию при условии, что эта причина, в свою очередь, не будет чем-то только гипотетическим. Ибо это очень удобная философия — принимать модификации материи, не приводя определенной причины, вызывающей эти модификации, но до тех пор, пока мы не сможем ее указать, вся наша философия тщетна. Если же сообщается причина, которая сама вновь только проблематична (например, теплород), то бесцельно фантазировать можно сколько угодно.

Помимо тех средств, которые применяет природа с целью уменьшения емкости тел, сюда же относится и свет в качестве основной причины тепла; утверждая это, я имею в свою поддержку суждение обыденного рассудка, равно как и свидетельство опыта.* Таким образом, свет есть то, что не только дано в ощущении, но и что объективно определено законами, и движения чего, равно как и интенсивность, могут быть измерены. Исчерпывающая наука о свете, куда я отношу прежде всего фотометрию, проложит по крайней мере отчасти верный путь и исследованиям феномена тепла.

Нет никакого права считать, что свет греет сам по себе. Выше я уже доказал, что свет греет именно в той степени, в какой он перестает быть светом. К опытам, которые там приводились, могли бы быть добавлены

· Смотри главу 2 первой книги.

422

еще некоторые, если бы были произведены точные эксперименты, касающиеся различного нагревания одних и тех же тел при помощи различных лучей призмы.*

Также очень многое может дать исследование различного влияния света на различные виды воздуха и на различные материи всех видов вообще. Должно обратить внимание на связь цветов тел со степенью их окисления.

Если же свет выдают за причину тепла, то никогда нельзя забывать, что в природе ничто не односторонне, следовательно, и тепло, со своей стороны, может рассматриваться как источник света, ибо как свет может переходить из своего более упругого состояния в менее упругое состояние теплоты, так и теплота может возвращаться из последнего состояния в первое. Поэтому некоторые естествоиспытатели рассматривали свет как модификацию тепла, но это — взгляд, который представляется неверным потому, что не всякое тепло может стать светом, но любой свет может стать теплом.

О тонких материях достаточно. Я перехожу к более грубым.

Стремление традиционной химии свести, насколько возможно, вещества к элементам уже выдает, что она имеет перед собой (по крайней мере, в идее) принцип единства, к которому она непоколебимо пытается приблизиться. Но если подобный принцип имеется, то нет никакого основания где-либо останавливаться в стремлении к единству наших познаний, напротив, мы хотя бы в качестве возможного должны предположить, что беспрерывное исследование и более глубокое ухватыва-

· Отчасти это проделал Сенебье, однако он руководствовался соображениями, очень сильно ограничившими его исследования.

423

ние сердцевины природы обнаружат, что вещества, которые до сих пор еще кажутся совершенно разнородными, являются модификациями общего принципа.

А если спросят, что же, в конце концов есть то, чьими модификациями являются все качества, то нам для этого не остается ничего иного, кроме материи вообще. Следовательно, регулятивом научно прогрессирующей химии всегда будет оставаться идея рассматривать все качества только как различные модификации и соотношения основных сил, ибо последние есть то единственное, что эмпирическое учение о природе вправе постулировать. Они составляют исходный пункт любого возможного объяснения, и так как естествознание ставит самому себе эти границы, оно одновременно берется рассматривать все, что заключено внутри этих границ, как предмет своего объяснения. Химия должна чрезвычайно много выиграть благодаря принципу такого рода. Ибо он служит, по меньшей мере, в качестве гипотезы, каковую с полным правом можно противопоставить нападкам полуфилософского скептицизма, которым очень легко подвергается чисто эмпирическая химия. Качества тел, мог бы сказать подобный скептик, могут называться качествами только в отношении к вашему ощущению, следовательно, какое право вы имеете переносить на сами предметы то, что значимо только для вашего ощущения?

Это возражение можно полностью игнорировать до тех пор, пока ограничиваешься обычной, практической химией. Однако теоретический, научный тон, взятый химией с недавних пор, не вяжется с полным безразличием к первым принципам, к которым необходимо возвращаются, когда достаточно долго экспериментируют и хотят указать место своей науки в совокупности всего знания.

424

Химия, которая принимает элемент за элементом, даже не зная по какому праву, она это делает и как далеко простирается сила подобного допущения, не заслуживает имени теоретической химии.

Изрядное количество элементов, отличающихся друг от друга особыми качествами, точно так же чинит много препятствий дальнейшему исследованию, по крайней мере, до тех пор, пока не выяснено, на чем же единственно основываются все качества. Но если однажды обнаружили, что качество вообще можно общедоступно выразить как то, что имеет силу и для рассудка, то можно без опаски принимать столько различных качеств материи, следовательно, столько элементов, сколько необходимо эмпирическому исследованию природы.

Элемент в химии все же должен иметь значение вещества, за пределы которого мы не можем выйти с нашими экспериментами. А то единственное, что можно с полным правом извлечь из всех эмпирических исследований природы, — это соотношение основных сил материи. Так как оно само только и делает возможной всякую определенную материю (и другой не имеется), то его мы не можем объяснять исходя опять-таки из физического основания, т. е. такого, которое предполагает материю. Поэтому этим предположением (что всякое качество материи основывается на соотношениях ее основных сил) мы продемонстрировали полномочия ставить эмпирическому исследованию природы известные границы, за которые оно не вправе выйти. И вместе с ним приобретено право выражать всякое особенное качество материи, если оно, конечно, является определенным и постоянным, через элементы, которые можно трактовать как границы, отделяющие область естествознания, основывающегося на фактах, от области чисто

425

философской науки о природе, или зыбкого широкого поля воображения и фантазии.

Следовательно, понятие элемента в химии таково: элемент — это неизвестная причина определенного качества материи. Таким образом, под элементом следует понимать не саму материю, а только причину ее качества. Далее, там, где можно указать и представить эту причину, не имеют никакого права прибегать к помощи элементов.

Предположив это, оглянемся на свет и тепло! Вряд ли терпима та путаница понятий, когда, говоря о светороде, большинство понимает под ним сам свет. То, что эта материя, которую называют светом, имеет определенные качества, можно, тем не менее, т. е. с вышеозначенным правом, вывести из некоего элемента, как и качества других материй; только именно здесь этим почти, что ничего не выиграно, так как свет и без того стоит на границе всех известных нам материй, и постольку сам кажется чистым качеством.*

Однако имеется гораздо меньше права говорить о некоем теплороде, если под ним понимают неизвестную причину, благодаря которой материя может так модифицироваться, что обнаруживает феномены тепла. Ибо такая причина не является чем-то неизвестным; свет не может называться теплородом уже потому, что он есть некая материя, законы которой мы знаем, и точно так же обстоит дело с теми причинами, благодаря которым емкость тел уменьшается и, следовательно, вырабатывается тепло.

Элемент может называться причиной качества, но такого, которое не принадлежит чисто случайно ни материи вообще, ни определенной материи. Правда, поэ-

· Последние слова являются дополнением второго издания.

426

тому допущение элементов имеет весьма широкие границы. Так, новая химия говорит о пахучем веществе (Riechstoff), сахарном веществе (Zuckerstoff), вероятно, мы скоро заполучим всеобщее вкусовое вещество (Gesch-mackstoff). Такое можно защищать. Но теплового вещества нет, ибо тепло есть качество, которое может принадлежать всякой материи, которое случайно и относительно, которое относится только к состоянию тела, и при наличии или отсутствии которого тело не выигрывает и не теряет ни одного абсолютного качества. Наконец, если бы услышали, как кто-то говорит о твердом или мягком веществе (Hart-oder Weichstoff) либо о легком или тяжелом веществе (Leicht- oder Schwersloff), то и не знали бы, что должно под ним подразумевать.

Что касается основных веществ (Hauptstoffe) новой химии, то ни одно из них само по себе не представимо, и лишь постольку они могут называться элементами (Grundstoffe).

Если же перед собой имеют идею, которая должна лежать в основе всех исследований различных качеств материи как регулятив, то вынуждены предположить, что все различие этих элементов покоится только на отличиях в степени. Следовательно, если из какого-то числа веществ не одно притягивает другое, но все вместе притягивают какое-то третье, то можно допустить, что это третье обладает средним отношением ко всем остальным. А последние отличаются друг от друга только их большим или меньшим отклонением от этого общего посредника, постольку все они вследствие их общего отношения к этому посреднику будут друг с другом однородны, однако по отношению к тому общему элементу, который они все притягивают, — разнородны (ибо качественное притяжение происходит только между разнородными материями).

427

Эта идея небесполезна даже для прогресса эмпирического исследования. Ибо она пробуждает надежду на то, что, в конце концов, удастся все отличия элементов свести к одной-единственной противоположности. Природа благодаря этому станет проще. Круговращение, в котором она находится, нам понятнее.

Я приведу некоторые примеры. В качестве элемента растительных тел называют углерод (Carbon); если обратиться к росту растений, то единственным источником их питания являются почва и воздух, из них они прежде всего притягивают к себе воду. Одной составной частью ее является кислород — элемент, который, будучи разнородным для всех остальных, именно поэтому ими притягивается. Другую часть составляет совершенно проблематичный водород новой химии. Спрашивается, на какие изменения способны эти элементы. Так как различие всех элементов вместе взятых есть только различие в степени, то можно ответить, что они способны на все возможные изменения; ибо природа может использовать большое количество химических средств, над которыми мы совершенно невластные, и механизм роста любого органического продукта не оставляет никакого сомнения в том, что его органы в руках природы являются инструментами, при помощи которых она вызывает такие модификации материи, какие мы тщетно пытаемся вызвать с помощью всего нашего химического искусства. Поэтому нам и нет необходимости допускать, что природа снабжает растения (у которых механизм усвоения не так выделяется, как у животных) уже полностью готовыми питательными соками. Растение есть то, что оно есть, не благодаря его составным частям (мы знаем составные части большинства растений и, тем не менее, не можем породить ни одно), а все его существование зависит от продолжительного процесса ассимиляции.

428

Допустим, что это так. Известно также, что растения выдыхают одну составную часть воды в качестве жизненного воздуха. Следовательно, основное вещество всякого растительного тела — углерод — было бы не чем иным, как модификацией горючего элемента воды (водорода новой химии), и тем самым между двумя элементами, которые обычно стоят изолированно, уже было бы открыто единство принципа.

Важнее вопрос, при помощи какого средства природа в состоянии возместить постоянную потерю чистого жизненного воздуха, которую претерпевает атмосфера. Существование такой важной для жизни стихии не может зависеть исключительно от выделения этого вида воздуха из растений (зависимого от времени и обстоятельств). Разумеется, можно представить много других возможностей, например, вода может отдавать свой горючий элемент другим телам и переходить в жизненный воздух или элемент чистого воздуха освобождается посредством постоянных восстановлений (раскислений) некогда сгоревших тел в земле и на ее поверхности и т. д. Однако все эти возможности слишком много оставляют случаю, чтобы можно было ими удовольствоваться. Поэтому природа должна обладать средством беспрерывно обновлять этот элемент жизненного воздуха, вызывать модификации, порождать которые мы, безусловно, не можем. И это должно было бы сейчас быть великой целью усилий химиков и естествоиспытателей — разузнать способ действия природы в великом (которому они до сих пор с таким успехом пытались подражать в малом), исследовать, с помощью какого средства и по каким неизменным законам природа дает постоянство и продолжение вечному круговороту, в котором она находится, не единичному, но целому, не индивидууму, но системе.

429

Кроме того, в этом отношении примечательно тесное смешение двух совершенно разнородных видов воздуха в атмосфере и их соотношение, почти всегда одинаковое, никогда не нарушаемое, тонко рассчитанное для продолжения животной и растительной жизни. Оказывается, что происхождение одного из этих видов воздуха (азотного) нам до сих пор еще полностью неизвестно. То, что основой этого вида воздуха является элемент селитры, служит лишь намеком на то, чтобы предполагать общий способ их возникновения. Из-за этой неизвестности я в разделе о видах воздуха* полагал, что имею право рекомендовать химикам для более точного исследования до сих пор еще совершенно проблематичный опыт в касающийся возникновения этого вида воздуха) в качестве способа ближе подойти к сути дела.

Так как связь обоих видов воздуха в атмосфере должна быть каким-то видом химической связи, то очень легко возникает догадка, что оба могли бы быть связанными уже при их первоначальном выделении. Следовательно, их источник мог быть общим и иметь такое свойство, что они могли бы выделяться из него только одновременно при помощи средства, используемого природой для их выделения. Однако к подобному предположению мы склоняемся все менее, так как, насколько мы сейчас понимаем (если новые открытия не научат нас чему-нибудь другому), в природе совершаются гораздо меньшие затраты азотного газа, чем жизненного воздуха.

Естествоиспытатель должен также помнить о том, что в своих великих химических процессах природа может использовать средства, которые мы только еще должны будем открыть, и что, следовательно, невоз-

•См. выше с. 202—203.

430

можность для нас определенным образом модифицировать данное тело или элемент не является доказательством того, что природа пребывает в такой же невозможности. Так, например, вода есть тело, составные части которого, по всей видимости (и даже как показывают опыты), способны к различным количественным соотношениям, из них обе, обозначенные через кислород и водород, существуют лишь двумя возможными способами.* Так как этот флюид является промежуточным звеном между упругими жидкостями и твердыми телами, то можно заранее предположить, что он не совсем бездействует при главных процессах природы в великом, при образовании элементов и твердых тел, пожалуй, даже при образовании видов воздуха.

Я полагаю, этих примеров достаточно, чтобы продемонстрировать, какую пользу для расширения наших знаний может принести идея, что вес элементы тел отличаются друг от друга только посредством соотношений степеней, как только ее кладут в основу эмпирического исследования как регулятив.

Целью всего этого исследования было поставить на место исключительно субъективного понятия качества, которое при объективном употреблении теряет смысл и значение, общепонятное, объективно-применимое понятие.

Объяснение свойства нашего ощущения не могло быть целью. Если, например, говорят: «Свет есть высшая степень, а тепло — уже уменьшенная степень упругости*, — то тем самым ощущение света и тепла не только не объясняют, но и (если знают, что творят) не хотят объяснять. Пожалуй, для многих читателей это замечание не будет излишним.

· Последние слова являются дополнением второго издания.

431

Химия — это наука, уверенно прогрессирующая по торной дороге опыта, даже если она не восходит к первым принципам. Однако столь богатую науку, которая в течение короткого времени так сильно продвинулась к системе, пожалуй, стоит привести к таким принципам. Но до тех пор, пока химия держится только опыта (как она отныне будет делать всегда), даже отрицательная польза, которую могло бы иметь такое сведение к принципам (для отклонения пустых гипотез), не так очевидна, как это должно было бы быть в противоположном случае. Хорошо, что она (единственная среди всех эмпирических наук, которая все строит на экспериментах) никогда не нуждается в философской дисциплине.

Химия, как таковая, в рамках своих эмпирических границ, может также постоянно сохранять язык, на котором она говорила раньше. Ибо хотя более философский язык больше подобает рассудку, однако эмпирическая наука хочет, чтобы понятия и законы, на которых она основывается, были наглядными. Так ли это в случае с выдвинутыми принципами химии и может ли быть так, я разберу в следующей главе. В случае если ответ окажется отрицательным, заранее понятно, что вместо того, чтобы навязывать традиционной химии философские понятия, которые нельзя сконструировать, и абстрактный язык, полезнее оставить ей ее образные понятия и чувственный язык, который, если и не удовлетворяет рассудок, по крайней мере, гораздо больше отвечает силе воображения (никогда на отказывающейся в эмпирических науках от своих прав).

432

ПРИЛОЖЕНИЕ К ДАННОМУ РАЗДЕЛУ

Для экспериментальных наук крайне полезно знать свои границы, к примеру, для того чтобы не заниматься относящимися к совершенно другой сфере исследованиями, запутываясь в противоречиях и вступая в пререкания, которым нет конца, поскольку опыт, как таковой, здесь уже совершенно не в силах что-нибудь решить. Наоборот, когда устанавливаются принципы, с тем чтобы освободить экспериментальное учение от трудностей и сомнений, которые оно совершенно напрасно взвалило на себя, при помощи ограничения его притязаний, часто происходит так, что эмпирик после этого будет даже отрекаться от этих затруднений или, быть может, даже притворится, что они были выдуманы только на пользу новой теории.

Так как вопросы, касающиеся принципов химии, на мой взгляд, не относятся к сфере чисто экспериментирующей химии, то мне доставит радость еще до окончания этой части познакомить читателей со сведущим и даже уже имеющим заслуги перед эмпирической химией автором, который целью своих усилий также считает изгнание из своей науки ненужных, лежащих вне ее границ исследований.*

Мое внимание возбудили, прежде всего, следующие разделы: 1. О тождестве света и тепла;** 2. Об их химических соотношениях',*** 3. Об имматериальности теплорода и светорода.****

*Я говорю о «Дополнениях к основным чертам новой химической теории» господина Шерера23 (Иена, 1796). ** Там же. С. 18—120. ***Там же. С. 121 — 156. ****Там же. С. 157—185.

433

Если автор говорит о тождестве материй света и тепла, то под ним не может подразумеваться абсолютное тождество обеих. Следовательно, было бы полезным заранее определить, что требуется для рассмотрения двух материй как одной и той же. Если всякое различие материи основывается только на различном соотношении ее основных сил, то мы будем иметь столько разных материй, сколько знаем качеств. Качество же вообще имеет значение только по отношению к ощущению. Различные ощущения, следовательно, дают также право допускать различные качества и, таким образом, различные материи.

Однако и помимо этого всеобщего тождества материи (так как всякая материя отличается от другой только посредством соотношения степеней) могут быть еще основания допустить между различными материями А и В непосредственное тождество, а именно в случае, когда одна, В, может рассматриваться лишь как особое состояние другой. Это, кажется, и имеет место у тепла и света. Тепло есть некая модификация тел, которая может вызываться при помощи света, или тепло есть ближайшее состояние, в которое переходит свет, как только он прекращает быть светом (или — что то же самое, ибо как иначе мы знаем свет, кроме как посредством нашего ощущения? — как только он перестает воздействовать на глаза).

Здесь, однако, обращает на себя внимание затруднение, не позволяющее нам тотчас же утверждать тождество световой и тепловой материи. Ибо если бы они были тождественны, то и свет, в свою очередь, можно было бы рассматривать лишь как модификацию тепла, но это мне представляется решительно невозможным.

434

Ибо тем самым мы наделяем тепло абсолютным существованием, которым оно вовсе не обладает (как, к примеру, свет). Согласно открытиям Кроуфорда, нет абсолютного тепла, теплота есть нечто исключительно относительное; она есть не только чистая модификация другой материи вообще, но и модификация, для которой не имеется абсолютной меры (отсюда понятие емкости тел). Я весьма хорошо осознаю, что без этого понятия тепла мысль рассматривать свет и тепло как взаимные модификации совершенно естественна, и я сам выше признал, что совершенно безразлично, рассматривать ли свет как свободное тепло или тепло как связанный свет.

Однако нет ни одного очевидного доказательства, что тепло — я не буду говорить вообще и согласно какому-то правилу, но даже лишь в отдельном случае — становится светом так же, как свет всегда и систематически становится теплом, как только он воздействует на тела.

Единственным возможным доказательством данного утверждения является свет, исходящий из жизненного воздуха; так как можно сказать, что теплород является общей составной частью всех видов воздуха, следовательно, по крайней мере, в данном случае, теплород жизненного воздуха посредством разложения принимает свойства света. Однако при этом не замечают, что, согласно высказываниям выдающихся химиков нашего времени, для образования жизненного воздуха, безусловно, требуется свет. Я охотно допускаю, что свет становится теплом или теплородом, как только он вступает в соединения с другими веществами, следовательно, что и свет, образующий жизненный воздух, принимает свойства и способ действия теплорода, а отсюда понятно, почему именно жизненный воздух при

435

обратном процессе обнаруживает феномены света.* Однако настоящий случай является случаем особого рода, из которого никто не вправе тут же вывести всеобщее заключение: «следовательно, тепло вообще может принимать свойства света».

Таким образом, весьма последовательным является то, когда господин Шерер отрицает, что жизненный воздух один является источником света. Но этим положением утверждается, насколько я понимаю, лишь следующее: мы до сих пор знаем жизненный воздух как единственную материю, дающую феномены свечения. И до тех пор, пока мы не откроем другую материю этого рода, к примеру, газ, с разложением которого связаны выделения света, у нас нет никакого права утверждать, что теплород (который является общей составной частью всех упругих жидкостей) вообще тождественен с материей света.

Кроме того, все же нужно спросить, чем отличаются свет и тепло как модификации общей материи, и что является причиной того, что одна и та же материя действует то, как свет, то, как тепло, один раз воздействует на зрение, другой раз на осязание?

Тому, что свет становится теплом или вызывает тепло в соединениях, в которые он вступает с телами, в качестве подтверждения имеются опыты,** а там, где

* На вопрос, почему, например, при разложении жизненного воздуха азотным газом незаметно никакого света, нельзя ответить, если рассматривать свет как некое вещество, а не так, как мы — как материю, которая способна к различным модификациям и свойства которой зависят исключительно от этих модификаций

** Смотри выше, с. 166—168. Феномен холода в более высоких регионах атмосферы господин III. считает возможным трактовать как результат механического расширения воздуха, «который находится в постоянном движении», однако в верхних областях атмосфера пребывает в полном покое, «при котором (движении) упругие жидкости притягивают

436

решают опыты, уже не нужно слепо хвататься за [любые] возможности.

Но относительно того, каким образом тепло, с другой стороны, модифицируется так, что обнаруживает феномены света, нет никакого опыта, и отсюда, собственно говоря, и происходят все неопределенные объяснения, обнаруживаемые даже у проницательных естествоиспытателей. К примеру, на с. 106 [у Шерера читаем] (из работы господина профессора Линка24): «Светит ли тело или греет либо делает то и другое одновременно, в одинаковом отношении или нет, это зависит только от различной скорости, с которой выделяются части теплорода. Если они все приходят в более медленное движение, то тело будет только греть, но если все они движутся очень быстро, оно будет только светить, и, как легко из этого следует, чем больше частей движется быстро, тем сильнее оно будет светить, а в противном случае — греть. Происходит ли, далее, первое или второе, зависит только от того способа, каким выделяется теплород». (Господин Ш. превозносит легкость этого объяснения. Но именно эта легкость делает его подозрительным, ибо невозможно удержаться от вопроса: «Как быстро должен двигаться теплород, чтобы светить?*. Физика опасается всяких больше или меньше, для которых не имеется никакой меры и веса.) Или на с. 114: «Можно допустить, что в соответствии силы поглощают тепло, в то время как при их механическом сжатии теплород вновь выделяется из них, что случается благодаря тому, что воздух в более нижних областях сжимается лежащим на нем воздушным столбом» [Шерер A. If. Дополнение к основным чертам новой химической теории. Йена, 1796]. Я считаю, что возможно другое объяснение (ср. выше, с. 166—168). На с. что автор также приводит вышеизложенный (с. 166—167настоящ. изд.) эксперимент Пикте в качестве очень важного опыта. Поэтому тем скорее я полагаю себя вправе рассчитывать на его согласие с выводом, который я сделал из этого эксперимента.

437

различным видом движения теплорода и наши чувства могут аффицироваться весьма различно и что согласно этому свет заметен, когда теплород очень быстро движется по прямым линиям», пожалуй, это не играет роли, «тепло же ощущается только тогда, когда он движется в телах медленнее и во все стороны», не делает ли свет то же самое?*

Вот все, что касается отношений света и тепла между собой. Теперь поговорим об их отношении к другим материям.

Автор напрямую отрицает, что теплород вступает в химические соединения с каким-нибудь телом. Ранее я опроверг эту гипотезу исходя из предположения, что не существует никакого особого теплорода. Основания господина Ш. служат доказательством против химического связывания теплорода даже при предположении этой воображаемой сущности. «Теплород, — говорит он,** — нагревает не только те тела, к которым он обладает избирательным притяжением, но порождает

* Гораздо более определенным и основанным на опытах является другое высказывание того же автора, которое приведено на с. 116: «Свет порождает тепло только в таких телах, которые оказывают некоторое сопротивление его проходу, больше всего он нагревает непрозрачные, темно окрашенные тела, меньше — прозрачные и, вероятно, вовсе не нагревает полностью прозрачные, если бы таковые должны были встретиться. Объяснение этого явления самое легкое и простое, если остаются при том, что тут же пришло в голову физикам, которые первыми заметили эти явления. А именно, свет теряет свое быстрое движение, приходит в более медленное и является как чувствуемое тепло, а также, вероятно, совершенно теряет свое движение и становится скрытой теплотой. Я хочу сказать, что эти явления больше служат доказательством в пользу соответствия света и тепла, чем против него, несмотря на то, что они вели к большинству гипотез относительно составных частей светорода или теплорода» [Шерер А. И. Дополнения...].

**[Там же] С. 127—128.

438

модификации, возбуждающие в нас ощущение тепла, во всех телах. Он расширяет не только некоторые субстанции, но обнаруживает это действие на всех. Не является ли это полностью противоречащим химическим действиям? Разве результатом химического соединения кислорода во всех случаях является кислота, и именно одна и та же кислота? Не порождает ли он совместно с водородом воду, совместно с металлами — металлические извести, вместе с различными радикалами кислот — различные кислоты? Какие только разнообразные, различающиеся друг от друга продукты не производятся посредством соединения различных кислот с такими же различными солеобразующими субстанциями (щелочами, землями и металлами)! А теплород должен был бы со всеми телами производить лишь нагревание и расширение?! Даже если предполагается особый, связанный, латентный теплород, что с помощью него порождается? Совершенно ничего! Но как он в качестве химически действующего тела мог вступить в химическое соединение с другим телом, не изменив природу последнего или вообще не производя нового продукта? Не происходит ли совершенно иначе со всеми другими веществами? Не изменяется ли совершенно резко металл, когда он соединяется с теплородом? Но что происходит, когда металл присоединяет теплород, не остается ли он металлом, когда мгновенно становится жидким? Следовательно, как можно было так поспешно предполагать латентный теплород там, где не ощущается никакого тепла?».

Я не могу удержаться, чтобы не прибавить к этим замечаниям высказывания другого философски мыслящего естествоиспытателя. Дело зашло настолько далеко, что философские основания, выдвигаемые в подобных случаях, отклоняются как неприемлемые под тем

439

предлогом, что они таковы. Однако философии подобает решать, что в наших познаниях объективно, а что есть только ощущение. Полезно будет доказать (ибо сейчас считается, что философия опыта не могла бы ни на что сгодиться), что и естествоиспытатель - эмпирик вынужден обратиться к философским принципам, если он не хочет слепо следовать фикциям чисто эмпирического учения о природе.

«Сила притяжения, — говорит господин Линк,* — которую обнаруживают тела по отношению к теплороду, совершенно непохожа на химическое сродство. В последнем случае одно тело полностью или же большей частью лишает другое его составной части, в первом — одно тело забирает у другого лишь столько теплорода, сколько требуется для того, чтобы абсолютная упругость теплорода в обоих телах стала одинаковой. Столь же невозможно утверждать, что это притяжение тождественно с всеобщим притяжением. Последнее действует на расстоянии, уменьшается обратно пропорционально увеличению квадрата расстояния и зависит от количества материи, обнаруживающей силу тяготения с обеих сторон. Из всего этого мы ничего здесь не замечаем, не наблюдаем, чтобы более плотные тела сильнее притягивали теплород, чем менее плотные, а также, чтобы распределение теплорода происходило сообразно его плотности, как этого следовало бы ожидать, если бы здесь была замешана всеобщая сила притяжения».

«Если бы стали утверждать, что теплород, который составляет большее количество тепла в каком-либо теле, химически связан в нем, то это было бы ложным употреблением точно определенных выражений. Этот

• Я заимствую эти места из указанной работы господина Шерера (С. 138—140).

440

теплород исходит из более теплого тела в более холодное, точно так же он возвращается в первое, как только оно в свою очередь становится холоднее. Ничего из этого мы не наблюдаем при химических соединениях. Ни одна составная часть не отделяется от другой потому, что она составляет вместе с ней большее количество, и никогда она не возвращается в прежнее тело, если это тело испытывает в ней недостаток. Химические разделения и соединения проявляются определеннее; они являются следствиями избирательного притяжения и могут быть выстроены согласно таблицам сродства, а теплород, по крайней мере, в данном случае, не подчиняется всем этим правилам. И если бы существовал теплород, который настолько прочно соединялся бы с телом, что было бы нельзя отделить его или уменьшить его количество с помощью более холодного тела, то выражение „химически связанный" все же могло бы быть ошибочным, поскольку при соединениях тел были бы возможны ступени, которые сильно различались бы между собой, но и весьма разнились бы от химического сродства».

Полагаю, что прежде я достаточно высказался относительно вопроса, уже много раз поднимавшегося за последнее время: «Действительно ли свет является материей?». Так как теперь я ознакомился с исследованиями господина Ш. «Об имматериальности теплорода и светорода», то здесь дополнительно приведу основания, которые, как мне все еще кажется, могут быть приведены в пользу материальности света.*

Основания, которыми автор подкрепляет свое мнение, собственно говоря, имеют силу только против ут-

· В первом издании: «которые все же вынуждают меня настаивать на материальности света».

441

верждения существования светорода, а не против световой материи. Это различие (которое для настоящего исследования немаловажно) а, как полагаю, отчетливо привел выше. Я указал, что элементы вообще, а не только то или иное определенное вещество, есть нечто совершенно мнимое. Это утверждение доказывает само себя, как только узнают химические элементы, ибо ни один из них до сих пор не представим в созерцании и нельзя надеяться когда-либо их представить. А то, что созерцается, называется уже не элементом, а материей. Следовательно, заранее понятно, что и светород (т. е. не световая материя, а воображаемая причина свойств этой материи) точно так же, но и не больше, чем любой другой элемент химии, относится к химическим функциям (которые, как я считаю, в определенных границах даже неизбежны).

Я надеюсь также, что если философские принципы в будущем будут иметь большую силу в эмпирических науках, чем теперь, предположение материй, должных отличаться друг от друга внутренними (постольку скрытыми) качествами, совершенно исчезнет из наших теорий. Согласно этим принципам, любая отдельная материя есть всего лишь модификация материи вообще, и все качества материи, как бы они ни различались, есть не что иное, как различные соотношения ее основных сил. Это относится к любой материи, а не только к свету, и в случае если исходя из положения: «Свет есть только модификация материи», захотели бы доказать его имматериальность, то с тем же правом можно было бы доказывать имматериальность всех других материй, ибо где мы когда-либо видели материю вообще, а не лишь модификации материи?

Таким образом, исследования, произведенные в указанной работе относительно материальности или

442

имматериальности света, нуждаются, пожалуй, только в философском расширении, чтобы полностью согласоваться с результатами философии. Я делаю такой вывод, так как сам автор для доказательства своей теории тепла ссылается на основоположения философской динамики, «Если доказано, — говорит он,* — что возможность материи (как движущегося в пространстве) основывается на двух основных силах, притягивающей и отталкивающей, если, наконец, специфическое различие материй, возможное до бесконечности, объяснимо только различием в связывании этих изначальных сил, что же вынуждает нас тогда и дальше выводить различные формы тел из вещественного соотношения между теплородом и субстанциями? Разве форма соединения (Aggregation) не может зависеть только от взаимного влияния основных сил и их соответствующей интенсивности?».

«Важнейшим возражением, которое можно было бы сделать против данного положения, бесспорно, является то, что отличающаяся форма, которую мы получаем посредством нагревания твердых тел, по-видимому, могла бы быть результатом соединения изменившегося в своей форме тела с причиной тепла. Я сознаю, что это обстоятельство, разумеется, на первый взгляд, делает излишним всякое дальнейшее рассуждение вследствие того, что здесь нельзя не признать величайшей очевидности. Тем нее менее я все же отваживаюсь утверждать, что эта очевидность лишь приписывается; она основывается на однобоком рассуждении атомистической философии, согласно которой всякое явление должно иметь свое основание только в соединении или связывании имеющих различную форму элементарных частей

\Шерер А. И.\ С. 164—166.

443

(атомов) составных тел, как будто бы кроме этой предпосылки немыслимо никакое более простое, соответствующее природе объяснение».

«Мне кажется весьма вероятным, что при нагревании тела в него не входит нечто, а только изменяется соотношение основных сил друг с другом так, что отталкивающая сила получает перевес над притягивающей. При помощи чего это происходит? Я считаю, что при помощи толчка со стороны весомых частей воздуха, который посредством нагревания (т. е. посредством приведенных в действие основных сил) становится способным к его осуществлению. Я полагаю эту способность [совершать толчок] во время нагревания тел в воздухе только у весомых частей воздуха, потому что это воздействие может относиться только к материи, следовательно, к чему-то весомому, движущемуся в пространстве. Согласно этому тепло — это явление, которое всякий раз связано с таким проявлением силы. По моему мнению, толчок действует постольку, поскольку посредством него нарушается равновесие между силами, равно как ему же мы вынуждены уверенно приписать такие всеобщие явления, как движение и т. д. Как легко заметят, тут я приближаюсь к представлениям некоего Лесажа(?), что я также охотно признаю, только полагаю, что здесь царство механического нужно четко отделить от области химического и не следует совершенно упускать из виду законы динамики. Ибо на данный момент нам еще не позволительно полностью устранять различие между химическими и механическими силами, как это уже тут и там пытались делать».

Я привел это место в качестве доказательства того, что подобные спорные сейчас исследования в химии, в конце концов, с необходимостью восходят к философ-

444

ским принципам относительно сущности материи и самого основания ее качеств, а не то что бы я был совершенно согласен с высказываниями автора (который, кажется, хочет довольно странным образом скомбинировать динамическую и механическую физику). Ибо если он, например, нагревание твердых тел выводит из некоего толчка весомых частей воздуха, то спрашивается: «Что же вызвало сам этот толчок?». Без сомнения, вновь нагревание, однако ведь именно оно и должно быть объяснено. Далее, каким образом посредством (механического) толчка может изменяться «соотношение основных сил (которое исключительно динамическое) так, чтобы отталкивающая сила получила перевес над притягивающей»? Ибо сам толчок может действовать опять-таки только механически и т. д.

Прежним исследованиям этих предметов сильно мешало совершенно одинаковое отношение к свету и теплу, несмотря на то, что относительно последнего достаточно давно было доказано, что оно вовсе не есть что-то само по себе — что-то абсолютное, а есть только модификация тел и вдобавок нечто совершенно относительное. Разумеется, свет также есть только модификация, но такая, к которой способна не всякая материя. Он есть своеобразная модификация — нечто, что само имеет качества, а не только является качеством, как тепло.

Именно поэтому (если происхождение света должно быть объяснено) нельзя удовольствоваться общим философским объяснением: «Он есть некая модификация материи, приведенных в действие основных сил вообще». К счастью, здесь нам идет навстречу сам опыт, который не оставляет нас неосведомленными относительно подлинного источника света.

Некоторые знаменитые естествоиспытатели (имя Бэкона может заменить здесь все остальные) отрицали

445

субстанциальность огня и смотрели на феномен в целом лишь как на своеобразное движение, в которое приводятся тела. Но ясно, что нельзя было думать, что это движение вызывается только механически. Оно должно было быть объяснено химически, т. е. через воздействие на соотношение основных сил в теле, Однако тогда опыт еще не дал достаточно данных, чтобы пролить свет на такое химическое движение. Теперь же эмпирическая химия настолько продвинулась вперед, что уже не следует опасаться невыполнимости подобного предприятия.

Что здесь попробовал сделать господин Ш., я привожу из указанной работы и воздерживаюсь от всех дальнейших замечаний, поскольку сам автор смотрит на свое объяснение только как на первый и постольку самый несовершенный опыт.

«Свойства тел, — говорится на с. 286, — нужно рассматривать как результат приведенных в действие их основных сил».

«Благодаря приведенным в действие основным силам производится движение тел, посредством которого они получают возможность воздействовать друг на друга».

«Каждому химическому проникновению предшествует механическое соприкосновение; отсюда объясняется необходимость изменения формы, которое нужно для того, чтобы проявилось химическое сродство».

«Различные формы соединения (Aggregation) тел зависят от отношения основных сил друг к другу. Сообразно тому, получает перевес отталкивающая или притягивающая сила во время нарушения их взаимного равновесия, порождается более жидкая или более твердая форма».

«Благодаря проявлениям химического сродства формы изменяются, по большей части более жидкие — в

446

более твердые, при этом обычно заметны тепло, свет или огонь. Простые растворения или механические соединения (смешения) обыкновенно сопровождаются сменой более твердой формы на более жидкую, поэтому при этом возникает холод».

«В то время, когда возникает огонь, деятельны кислород и окисляемые вещества, таким образом, огонь как кажется, имеет основание только в движении, в которое приходят соединяющиеся субстанции благодаря уничтожению равновесия их основных сил. Если при этом получает перевес притягивающая сила, то возникает тепло; если, напротив, преобладает отталкивающая сила, то эти явления либо совсем незаметны, либо заметны в очень незначительной степени».

Также я замечу, что господин Щ. сообщил несколько весьма интересных замечаний относительно тепла и света, поскольку они вырабатываются при помощи трения. Согласно тому, что сказано на сей счет, трудно считать, что их источник нужно искать в самих телах. Я отмечаю это потому, что это мне кажется важным для вышевыдвинутой теории электричества.

Еще важнее в этом отношении высказывание Лавуазье, которое приводится на с. 492 [Шерер А. И. Указ. соч. ] из его «Физико-химических сочинений» [Грейфсвальд, 1785]. Ч. III, с. 270: «Когда-нибудь я думаю, — говорит он, — дать отчет об основаниях, которые побуждают меня считать, что электрические явления, которые мы воспринимаем, являются результатом только разложения воздуха», главной причиной, как мне кажется, является распределение обеих электрических материй на трущихся телах, а оно происходит в соответствии с отношением более близкого или более далекого сродства с кислородом, «что электричество есть лишь вид горения, при котором воздух производит

447

электрическое вещество точно так же, как он, по моему мнению, производит вещество огня и света при обычном горении. Удивительно, насколько это новое учение применимо для объяснения подавляющего большинства явлений».

Господин Ш. согласен с такой гипотезой. «Уже давно, — говорит он,* — меня занимало предположение, что между явлениями огня и электричества имеет место очень большое сходство. Пережигание в известь амальгамы во время трения стеклянной части электрической машины о нее еще больше обратило мое внимание на это соответствие. Под конец я не смог найти ничего более вероятного, чем то, что электричество является видом огня, получение которого могло бы базироваться, пожалуй, на тех же основаниях, что и производство обычного огня. Это подозрение стало для меня в высшей степени вероятным отчасти благодаря той точке зрения, которую занимает Лавуазье в приведенном месте из его сочинений, отчасти благодаря опыту некоего ван Марума, которые более четко свидетельствуют о соответствии между явлениями электричества и явлениями тепла».

«Крайне вероятно, что при помощи всех тех манипуляций, посредством которых мы возбуждаем так называемую электрическую материю, мы вызываем не что иное, как разложение атмосферного воздуха. Разумеется, этот вид разложения резко отличен от того, который совершается при горении и пережигании в известь, весьма вероятно, что оно происходит гораздо медленнее, зато тем ярче его результат».** Я, как полагаю, доказал, что это разложение воздуха происходит

· [Шерер Л. Я.] С. 493—494. ** [Шерер Л.Н.] С 496.

448

механически и что этот механизм (трения) без участия используемых здесь разнородных тел мог бы вызвать феномены тепла или огня, но не феномены электричества.

Наконец, господин Шерер на с. 199 сообщает предположение из письма химика ван Мопса, что электрический флюид, может быть, проистекает от сжатия воздуха. Без сомнения, говорит он, оба вида газа, составляющие атмосферный воздух, при этом разделяются и вновь соединяются. А пережигание металлов в известь при помощи электричества он равным образом объясняет присутствием кислорода.

Я намеренно собрал вместе все, что к настоящему моменту стало известно в пользу выдвинутой гипотезы, потому что я во что бы то ни стало хочу побудить к ее проверке при помощи проведенных экспериментов.

Еще я с большим удовольствием назову прекрасную академическую работу, заслужившую право стать более известной, чем обычно становятся работы подобного рода, в которой автор — первый, насколько я знаю, — взялся применить принципы динамики (как они были установлены Кантом) к эмпирическому учению о природе, прежде всего к химии, в подлинно философском духе-*

* Eschenmayer С A Pnncipia quaedam disciplmae nalurali, in pnmis Chemiae, ex Metaphysica naturae substernenda Tubingae, 1796

В доказательство вышеприведенного суждения здесь могут быть приведены некоторые из главных положений автора

«Qualttas matcnae sequitur rationem mutuara vinum atlraclivamra et re-pulsivarum

Omnis matenae vanetas hoc respeclu earundem vinum diversa unice proportione absolvitur, atque adeo ad graduum discnmen redit

Quia matena поп sola existentia, scd vinbus spatium implel, vinum aiilero earundem vanans uniceproportio nonmsigraduate discnmenafferl,

449

О веществах в химии

(Дополнение к восьмой главе)

Каким образом совершенно одна и та же материя рождается в многообразии форм, в достаточной степени изложено выше. Как в частном, так и в целом она преобразует свое единство в различие только в форме магнетизма. Внутреннее и сущностное тождество посредством этого не уничтожается, а остается одним и тем же во всех формах, или потенциях, которые оно получает при превращении. Как листья, цветки и все органы растения относятся к тождеству растения, точно так же и все различия тел относятся к единой субстанции, из которой они происходят посредством постепенного превращения. Если факторы формы мы, в общем, обозначаем как потенции, то необходимо, чтобы наибольший

omnesmatenaediversitatesadgraduumdiversitatemdemumredeunt Quali-tates igitur mate пае sunt relationes graduates

Operaliones chemicae versantur circa mulationes gradualium relation-ura matenae

Victoria vis vel attractivae vel repulsivae cheroices nititur motus, lllarum-que pace chemica qutes

Adraitti debet maximum et minimum ш gradualibus relationibus, quibus tanquam intermedu retiqui gradus inlerjecti sunt

Naturae metaphysica vi attractivae infinite parvi, repulsivae infinite magm, notionemapplical Signeturvis attractive litt A, repulsiva 1Ш B,etent

A-—, B-« Ul igitur — x co-1, itaelA x Baliquidfiniti dal Cumvero

matena connubio vis repulsivae cum attractive constet, ent A x В - M, si M pro matena ponimus

Repulsiva vis empincae nostrae intuitioni positivum prodit ragenium, quia spatium implet, vis attractive vero negativum, quia limitationem imple-tionis affert

Pro positivi vel negativi element! praepollentia in duos ordines matena mm scala descnbi potest, cujus medium, quod plane exaequata utriusque elementi potestas tenel, tanquam ad potentiam - 0 evectum expnmi debel

15 Ф 13 Й Шеллинг

450

перевес одной потенции над другой приходился на пределы этой магнитной линии, и так как (согласно «Дополнению» к шестой главе) мы должны допустить двойную точку неразличенности, то материя также должна заканчиваться полюсами в четырех различных направлениях (как четырех сторонах света) так, чтобы в любом направлении тождество материи сохранялось, а неразличенность формы все больше и больше уничтожалась.

Полюса абсолютного сцепления представляются, с одной стороны, — максимумом расширения, с другой — максимумом сжатия. Полюса относительного сцепления, поскольку в его точке неразличенности само сцепление прекращается, представляются только в расширенном состоянии, однако так, что внутри него один полюс является как сжатый, а другой — как расширенный.

От этих пределов материи, где определенности формы являются в наибольшей разделенности (Geschieden-hcit), химический эмпиризм заимствует свои вещества (Stoffe). Если исследовать, какое понятие руководит им при этом, то им окажется понятие составное™ (Zusam-mengesetzheit) материи вообще и непредставимости особенной материи как таковой. Всякое его так называемое вещество, согласно ему, соединено с некоторым другим, например, теплородом, таким образом, что если оно высвобождается из какого-то соединения, то тут

Solulio chemica duarum maicnarum, dynamica duorum graduum dis-tnbuiione fit; unde characieres homogeneitatis et neutralitatis prodire debent.

Admisso positivi ordinis eminente gradu in natura phlogisti, negativi con-lra conspicuo gradu in basi aens, phaenomena combustionis ex principiis proposilis facile exphcantur, simui auient concifiandis Phlogisticorum et Anliphlogisticorura theoriis viaaperiiur» 25

451

же переходит в какое-то другое. Поскольку эти вещества не являются сами по себе, они, очевидно, есть вымышленные сущности, так как эмпирия не имеет права выйти за пределы явления. На это возразят, что они все же представимы благодаря весу, и что эта непредставимость имеет место только в отношении к применяемым нами средствам, следовательно, больше случайна, чем необходима. Однако предположим, что такое представление действительно случилось и удалось, тогда то, что прежде было веществом, теперь вступило бы в ряд материй, а подлинный принцип качества, который искали бы в этой материи, отступил бы еще дальше. Следовательно, характер непредставимости для понятия вещества является существенным, но для данного случая — совершенно случайным. Существенным, поскольку, как только вещество представляется как совершенно обособленное само по себе, оно становится материей, которую теперь, в свою очередь, можно мыслить составной. Случайным, так как непредставимость вещества следует [здесь] предположить для того, чтобы при допущении его существования не выйти за пределы опыта.

Наивысшей инстанцией в подобной затее, конечно, является вес и единственно реальным — весящее; однако в нем не заключается сущность ни одного химического процесса. То, что здесь действует, нельзя положить на весы. Это — то, органами и членами чего являются единичные вещи и все тела. Следовательно, хотя этот вид химии и назвал себя пневматическим, он вес же не является ни духовным, ни одухотворенным, а [весьма] материален (handgreiflich) и слеп относительно сущности вещей.

452

Девятая глава

ОПЫТ ПЕРВЫХ ОСНОВОПОЛОЖЕНИЙ ХИМИИ

После того, как мы подвергли критике первые принципы химии, нам остается еще исследовать, могут ли эти принципы быть представлены научно.

Обязательным условием подобного представления является возможность математической конструкции таких понятий. «До тех пор, — говорит Кант,* — пока для химических действий материй друг на друга не найдено понятие, которое можно сконструировать, химия как систематическое искусство или экспериментальное учение никогда не сможет стать подлинной наукой, потому что ее принципы лишь эмпиричны и не позволяют никакого представления a priori в созерцании, следовательно, ни в малейшей степени не объясняют основоположений химических явлений согласно их возможности, поскольку к ним нельзя применить математику». В случае если результат данной попытки будет негативным, предшествующие исследования будут иметь по крайней мере ту отрицательную заслугу, что они вернули химию к ее определенным границам (исключительно опыта).

ПРИНЦИП

Всякое качество тел основывается на количественном (степенном) соотношении их основных сил.

Качество имеется только по отношению к ощущению. А ощущаться может только то, что имеет сте-

· Там же. [Кант И. Метафизические начала...] Предисловие, с. X.

453

пень, в материи же немыслима никакая иная степень, кроме степени сил, причем только в их отношении друг к другу. Таким образом, всякое качество основывается на силах в той мере, в какой они имеют определенное количество (степень), и (поскольку материя, для того чтобы быть возможной предполагает противоположные силы) на соотношении этих сил сообразно его степени.

РАЗЪЯСНЕНИЯ

1. Однородными называются такие вещества, у которых количественное соотношение основных сил

одно и то же.

Ибо однородность обозначает равные качества. А всякое качество основывается на количественном соотношении основных сил, следовательно...

Само собой понятно, что абсолютная однородность была бы тождеством качеств. Однако выражением «однородный» пользуются в более широком значении, поскольку оно обозначает лишь приближение к тождеству.

2. Разнородными называются два вещества, если

количественное соотношение основных сил в одном

обратно соотношению основных сил в другом.

Следовательно, элементы могут называться однородными еще и тогда, когда количественное соотношение их основных сил различно, но до тех пор, пока оно не противоположно. Из этого само собой явствует, что должно быть гораздо больше однородных элементов, чем разнородных. Кроме того, ясно, что существует постепенное приближение к абсолютной разнородности, которая, вероятно, нигде в природе не встречается.

454