Часть 12.

спецификацией и организацией? Почему она дифференсируется на два эти взаимодополнительных пути? Пространственно-временной динамизм глубже актуальных качеств и протяженности, видов и частей. Именно они актуализируют, дифференсируют. Необходимо их обнаружение во всех областях, хотя они обычно скрыты под возникшими протяженностями и качествами. Эмбриологи убедительно доказывают, что деление яйца на части вторично по отношению к гораздо более значимым морфогенетическим изменениям — увеличению свободных пространств, растяжению клеточных слоев, инвагинации сложением, местных групповых смещений. Возникает кинематика яйца, включающая в себя динамику. Но эта динамика выражает нечто идейное. Прежде чем стать локальным трансфертом, перенос — дионисийский и божественный, это безумие. Таким образом, типы яйца отличаются ориентациями, осями развития, дифференсиальными скоростями и ритмами как начальными факторами актуализации структуры, создающими протранство и время, присущие актуализируемому. Байер делал из этого вывод, что, с одной стороны, дифференсиация идет от более общего к менее общему, так как динамические структурные свойства крупных типов или разветвлений появляются раньше, чем просто формальные свойства вида, рода или даже класса; с другой стороны, пробелы между этими типами или несводимость динамизмов странным образом ограничивают возможности эволюции, навязывая актуальные различия между Идеями. Во всяком случае, оба эти положения ставят важные задачи. Ведь, во-первых, самые высокие обобщения у Байера являются обобщениями лишь для взрослого наблюдателя, рассматривающего их извне. Как таковые они проживаются индивидом-эмбрионом в поле собственной индивидуации. Более того, как замечал соратник Байера Виаллетон, они только и могут быть пережиты, и пережиты лишь индивидом-эмбрионом: есть "вещи", которые может сделать только эмбрион, движения, которые только он может осуществить или, скорее, перенести (например, у черепах внутренний орган переносит смещение порядка 180 градусов, а шея содержит различное число перемещающихся вперед протопозвонков)24. Подвиг и судьба эмбриона состоят в том, чтобы пережить само по себе нежизненное — силу вынужденных движений, способную сломать любой скелет и разорвать связки. Правда, дифференсиация постепенна, ступенчата: свойства крупных типов в плане спецификации выявляются раньше свойств рода и вида; в порядке организации же зачаток является зачатком лапы, и лишь потом превращается в правую или левую лапу. Но такое движение скорее указывает на

__________

24 Vialleton L. Membres et ceintues des vertebres tetrapodes. P., 1924. P. 600 и след.

263

естественное, а не обобщенное различие; прежде, чем увидеть за менее общим более общее, открывают пространственно-временную динамику как таковую (пережитую эмбрионом) в морфологическом, гистологическом, анатомическом, физиологическом и т. д. виде, относящуюся к созданным качествам и органам. Переходят скорее не от более к менее общему, но от виртуального к актуальному в соответствии с постепенной детерминацией, следуя первичным факторам актуализации. В данном случае недостаток понятия "общность" состоит в риске смешения виртуального, актуализируемого путем творения, с возможным, осуществляемым посредством ограничения. До эмбриона как общей опоры качеств и органов существует эмбрион как единичный терпеливый субъект пространственно-временного динамизма, личинка субъекта.

Что касается другого аспекта — возможности эволюции, его следует мыслить исходя из доэволюционистской полемики. Большая полемика Кювье — Жоффруа Сент-Илер касается единства состава: существует ли Животное само по себе как Идея универсального животного, или же большие разветвления вводят непреодолимые пробелы между типами животных? Свой метод и поэтический опыт дискуссия обретает в сгибании: можно ли посредством сгибания перейти от Позвоночного к Головоногому? Можно ли согнуть Позвоночное таким образом, чтобы обе части позвоночного столба сблизились, голова приблизилась к ногам, таз — к затылку, а внутренние органы расположились как у Головоногих? Кювье отрицает, что сгибание может привести к такому расположению. И какое животное, даже если от него остался лишь высохший скелет, выдержало бы такое испытание? Хотя Жоффруа не считает, что сгибание действенно способствует переходу, его аргумантация более глубока: существуют периоды развития, оставляющие то или иное животное на определенном уровне состава ("орган А находился бы в странной связи с органом С, если бы не было органа В, если бы остановка его развития произошла слишком рано, предотвратила его появление")25. Введение временного фактора является решающим, хотя Жоффруа и мыслит его в форме остановок, то есть упорядоченных постепенных этапов осуществления возможного, общего для всех животных. Достаточно придать времени его истинный смысл творческой актуализации, чтобы эволюция обрела обусловливающий ее принцип. Так как если с точки зрения актуализации динамизм пространственных направлений определяет дифференсиацию типов, то присущие этому динамизму более или менее короткие этапы обосновывают переход между ними, либо от одного дифференсированного типа

____________

25 Oeoffroy Saint-Hilaire E. Principes de philosophie zoologique. P., 1830. В этой книге представлены тексты полемики с Кювье.

264

к другому путем замедления или ускорения. Исходя из ускорения или замедления, благодаря сжатым либо растянутым этапам создаются другие пространства. В неотении даже остановка оборачивается творческой актуализацией. В принципе временной фактор обусловливает трансформацию динамизмов, несмотря на их асимметрию, пространственную несводимость и полную дифференсированность, или, скорее способность дифференсировать. В этом смысле Перье видел в феноменах "ускоренного повторения" (тахигенезе) источник разветвлений животного мира, находил в раннем появлении типов высшее доказательство эволюции как таковой26.

Весь мир — яйцо. Двойная дифференсиация видов и органов всегда предполагает пространственно-временной динамизм. Возьмем деление на 24 клеточных элемента, наделенные сходными свойствами: пока что ничто не свидетельствует, посредством какого динамического процесса оно получено, 2х12, или (2 х 2) + (2 х 10), или (2 x 4) + (2 х 8)...? Даже в платоновском разделении не было бы правила различения двух сторон, если бы движения и ориентации, прочерченные в пространстве, не навели его на это правило. То же самое с ловлей рыбы на удочку: подвести рыбу в подсачник или добить ее, гарпунить или багрить. Актуализацию Идеи определяют динамические процессы. Но как они соотносятся с ней? Это именно драмы, они драматизируют Идею. С одной стороны, они творят, намечают пространство, соответствующее актуализируемым дифференсиальным связям и особенностям. Как показывает Раймон Рюйер, возникновение клеточной миграции отвечает требованию "роли", вытекающей из актуализируемой структурной "темы", определяющей ситуацию, а не наоборот27. Мир — яйцо, но само яйцо — театр: режиссерский театр, где роли важнее актеров, пространства — ролей, Идеи — пространств. Более того, в силу сложности Идеи и ее связей с другими Идеями, пространственная драматизация разыгрывается на многих уровнях: в становлении внутреннего пространства, но также и способе, каким это пространство распространяется на внешнюю протяженность, занимая ее часть. Например, несмотря на сходство двух этих процессов, нельзя спутать внутреннее пространство цвета с тем способом, каким цвет заполняет пространство, вступая в связи с другими цветами. Живое определяется не только генетически,

_______________

26 Perrier Т. Les colonies animales et la formation des organismes. P., 1881. P. 701 и след.

27 Ruyer R. La genese des formes vivantes. P., 1958. Т. 91: "Нельзя развеять тайну дифференсиации, превращая ее в следствие разницы ситуаций, проистекающей из равных разделений..." Рюйер не менее глубоко, чем Бергсон, проанализировал понятия виртуального и актуализации; они, а также идея "тематического" лежат в основе его биологической философии в целом. См.: Ruyer R. Elements de psycho-biologie. P., 1946. Гл. IV.

265

определяющими его внутреннюю среду динамизмами, но и экологически, направляющими его распределение в пространстве внешними движениями. Кинетика населения соответствует, не походя на нее, кинетике яйца; географический процесс изоляции не менее важен для формирования видов, чем внутренние генетические вариации, а иногда и предшествует им28. Все еще сложнее, если учесть, что само внутреннее пространство состоит из множества пространств, которые должны быть локально интегрированы, увязаны; что такая увязка, происходящая разными способами, подталкивает вещь или живое к собственным границам, контакту с внешним; что связь с внешним, другими вещами или живыми существами, в свою очередь включает в себя глобальное сцепление и интеграцию, чья природа отлична от вышеописанных. Везде — многоуровневая режиссура.

С другой стороны, динамизмы не менее темпоральны, чем пространственны. Они не только очерчивают пространства актуализации, но и учреждают этапы актуализации или дифференсиации. Не только пространства начинают воплощать дифференциальные связи между полностью взаимоопределенными элементами структуры; но и этапы дифференсиации воплощают время структуры, время постепенной детерминации. Такие этапы можно назвать дифференциальными ритмами в связи с их ролью в актуализации Идеи. В конечном итоге за видами и органами стоят лишь этапы, ступени роста, ритмы развития, замедления или ускорения, длительность периодов зарождения. Не будет ошибкой сказать, что лишь время дает ответ на вопрос, только пространство — решение задачи. Пример, касающийся бесплодия либо плодовитости (у самки морского ежа и самца кольчатого червя) — задача: внедрятся ли некоторые мужские хромосомы в новые ядра или рассеются в протоплазме? — Вопрос: успеют ли они? Но различие не может не быть относительным; очевидно, что динамизм является одновременно временным и пространственным, пространственно-временным (здесь имеет место формирование пучка разделения, раздвоение хромосом и движение, продвигающее их к окончаниям пучка). Двойственность существует не в процессе самой актуализации, но лишь в его завершении на актуальных этапах, в видах и органах. К тому же речь идет не о реальном различении, но лишь о строгой дополнительности, так как вид указывает на качество органов, а органы — на число видов. Вид как раз и выделяет из качества (львиного, лягушачьего) этап динамизма, тогда как органы детализируют пространство. Качество всегда вспыхивает в пространстве и длится на всем временном этапе этого пространства.

_____________

28 Cuenot L. L'espece. P., 1936. Р. 241.

266

Короче, драматизация — это дифференсиация дифференсиации, количественная и качественная одновременно. Но говоря одновременно, мы имеем в виду, что сама дифференсиация дифференсируется на эти два коррелятивных пути — виды и органы, спецификация и разделение. Подобно тому, как есть различие различия, объединяющее различное, существует дифференсиация дифференсиации, интегрирующая и спаивающая дифференсированное. Таков необходимый результат, соответствующий той мере, в какой драматизация воплощает две нерасторжимые черты Идеи — дифференциальные связи и соответствующие особые точки; первые актуализируются в органах, вторые — в видах.

Не являются ли эти динамические пространственно-временные детерминации тем, что уже Кант называл комплексами ощущений? Здесь есть большая разница. Комплекс ощущений действительно является правилом детерминации времени и конструкции пространства, но по отношению к концепту он мыслится и применяется как логическая возможность; в самой его природе наличествует подобная отсылка, так что он лишь превращает логическую возможность в трансцендентальную. Он приводит пространственно-временные отношения в соответствие с логическими связями концепта. Но будучи внешним по отношению к концепту, неясно, каким образом он может обеспечить гармонию способности суждения и чувственности — ведь, если не надеяться на чудо, ему нечем обеспечить собственную гармонию с концептом способности суждения. Комплекс ощущений обладает огромной силой: он позволяет разделить концепт, специфицировать его в соответствии с типологией. Сам по себе концепт совершенно неспособен специфицироваться или разделиться; пространственно-временные динамизмы действуют под ним, подобно тайному искусству, агенту диффренсиации. Без них мы остались бы на уровне вопросов Аристотеля, направленных против платоновского разделения: откуда берутся половины? Однако комплекс ощущений не передает той силы, с какой действует. Все изменяется с введением динамизмов не как комплексов ощущений концептов, но как драм Идей. Ведь если динамизм для концепта — внешний, и в этом смысле является комплексом ощущений, то для Идеи он — внутренний, и в этом отношении представляет собой драму или мечту. Вид разделяется на потомственные линии, потомки — на домашних командиров, концепт — на типы; однако критерии разделений и разделенного различаются, они не однородны, учреждаются во внешней по отношению к концепту, но внутренней для предшествующих самому разделению Идей области. Тогда динамизм, непосредственно воплощающий дифференциальные связи, присущие Идее особенности и постепенность, содержит в себе возможность детерминации

267

пространства и времени29. Наикратчайшим является не просто комплекс ощущений концепта прямой линии, но мечта, драма или драматизация Идеи линии как выражение дифференсиации прямой и кривой. Мы различаем Идею, концепт и драму: роль драмы — специфицировать концепт, воплощая дифференциальные связи и особенности Идеи.

Драматизация происходит в голове мечтателя, но также и под критическим взором ученого. Она действует вне его понятий и представлений. При обнаружении динамических пространства и времени актуальной структуры любой вещи теряется ее тождественность в концепте, подобие в представлении. "Холмистый тип" сводится к струящимся параллельным линиям, "береговой тип" — к соприкосновению твердых слоев, вдоль которых перпендикулярно положению холмов расположены скалы; но, в свою очередь, самые твердые скалы в масштабе занимающих время их актуализации миллионов лет — жидкая материя, текущая под самым слабым воздействием на ее особенности. Любая типология драматична, любой динамизм — это катастрофа. Есть что-то неизбежно жестокое в рождении мира как хаосмоса, в мирах движения без субъекта, ролей без актера. Говоря о театре жестокости, Арто определял его как крайний "детерминизм" пространственно-временной детерминации, воплощающей Идею природы или духа; как "волнующееся пространство", кружащееся и ранящее движение гравитации, способное непосредственно затронуть организм, чистая режиссура без автора, актеров и сюжетов. Лишь ценой вывихов и смещений, мобилизующих и затрагивающих все тело, можно углубить пространство, ускорить или замедлить время. Нас пронизывают сверкающие точки, взъерошивают особенности, везде — шея черепахи и головокружительное скольжение ее протопозвонков. Даже небо страдает от стран света и созвездий, вписывающих в его плоть Идею подобно "актеру-солнцу". Следовательно, действительно есть актеры и сюжеты, но это личинки, ведь лишь они способны переносить наброски, соскальзывания и вращения. Потом уже слишком поздно. Действительно, любая Идея превращает нас в личинки, отказавшиеся от тождественности Я как сходства с мыслящим субъектом. Разговоры о регрессии, фиксации и остановке это плохо выражают. Ведь мы не привязаны к состоянию или моменту, но всегда прикованы к Идее как к горящему взору,

____________

29 Впрочем, кантовская теория комплекса ощущений раскрывается в двух направлениях: навстречу диалектической Идее, являющейся своим собственным комплексом ощущений и обеспечивающей спецификацию концепта (Критика чистого разума, "О конечной цеди диалектики"); и навстречу эстетической Идее, ставящей комплекс ощущений на службу более сложного и объемного процесса символизма (Критика способности суждения, § 49, 59).

268

навсегда остановившемуся на разворачивающемся движении. Чем стала бы Идея, если бы не была той жестокой навязчивой Идеей, о которой говорит Вилье де Лиль-Адан? Идею всегда терпят. Но это не обычное терпение или установка. Твердо установленное — не готовое или приготовленное. Когда мы остаемся эмбрионами или снова превращаемся в них, чистое движение повторения, пожалуй, в корне отличается от всякого регресса. Идеи входят в плоть личинок, мы же ограничиваемся воспроизведениями концепта. Личинкам, непосредственно приближенным к виртуальному, чьими первоначальными актуализациями они отмечены, как выбором, не знакома область возможного. Подобно близости Пиявки и Высшего человека, они одновременно — мечта и наука, объект мечты и науки, укус и знание, рот и мозг. (Перье говорил о конфликте рта и мозга у Позвоночных и Кольчатых червей).

Идея драматизируется на многих уровнях, но разноплановые драматизации, перекликаясь, превосходят уровни. Возьмем Идею острова: ее дифференсирует географическая драматизация, разделяя ее концепт на два типа — первоначальный океанический, отмеченный извержением, вздыманием над водой, и производный континентальный, отсылающий к расстыковке, слому. Но островной мечтатель возвращается к двойному динамизму — ведь ему грезится бесконечное расставание в результате долгого дрейфа, а также полное, радикально обоснованное возобновление. Как неоднократно отмечалось, глобальное сексуальное поведение мужчины и женщины тяготеет к воспроизведению движения их половых органов; последнее же, в свою очередь, стремится воспроизвести динамизм клеточных элементов: перекликаются три разноплановые драматизации — психическая, органическая и химическая. Если мышлению надлежит исследовать виртуальное до глубины его повторений, то воображению — постигать процесс актуализации в его повторах и откликах. Воображение —личинка сознания, беспрерывно переходящая от науки к мечте и обратно — пронизывает сферы, порядки и уровни, сносит перегородки; соразмерное миру, оно направляет наше тело и вдохновляет душу, постигая единство природы и духа.

Существует три ряда актуализаций — в пространстве, времени, а также в сознании. Любой пространственно-временной динамизм является порождением элементарного сознания, намечающего направления, удваивающего движения и миграции, рождающегося на подступе к сгустку особенностей, соотносимых с телом или объектом осознания. Недостаточно сказать, что сознание — это сознание чего-то; оно — двойник чего-то; каждая вещь — это сознание, ведь у нее есть двойник, даже если он очень далек и чужд ей. Повторение — везде, как в актуализации, так и в том, что

269

актуализируется. Прежде всего оно содержится в Идее, пронизывает варианты связей и распределение особых точек. Оно также определяет воспроизведение простраства и времени, повторов сознания. Но во всех этих случаях повторение является силой различия и дифференсиации: оно либо сгущает особенности, либо ускоряет или замедляет этапы, либо видоизменяет пространства. Повторение никогда не объясняется формой тождественности концепта, подобием воспроизведения. Разумеется, блокировка концепта вызывает голое повторение, действительно похожее на повтороение одного и того же. Но кто блокирует концепт, если не Идея? Кроме того, как мы видели, блокировка соответствует трем формам пространства, времени и сознания. Избыточность Идеи объясняет недостаточность понятия. И одновременно одетое повторение, зависящее от Идеи чрезвычайное или особое повторение объясняет обычное голое повторение, зависящее от понятия и играющее лишь роль последнего одеяния. В Идее и ее актуализации мы одновременно находим и естественную причину блокировки концепта, и сверхъестественную причину высшего по отношению к блокированному концепту повторения. Внешнее понятию глубинно отсылает к внутреннему Идеи. Идея целиком включена в математико-биологическую систему дифференц/сиации. Но математика и биология фигурируют здесь лишь в качестве технических моделей исследования двух половин различия —диалектической и эстетической, темы виртуального и процесса актуализации. Диалектическая Идея дважды детерминирована разнообразием дифференциальных связей и дистрибуцией соответствующих особенностей (дифференциация). Эстетическая актуализация дважды детерминирована спецификацией и составом (дифференсиация). Спецификация воплощает связи, а состав — особенности. Актуальные качества и части, виды и числа соответствуют элементу количественности и элементу качественности Идеи. Но что реализует третий аспект достаточного основания, элемент потенциальности Идеи? Несомненно, до-количестеенная и до-качественная драматизация. Действительно, она определяет или вызывает, дифференсирует дифференсиацию актуального, соответствующую дифференциации Идеи. Но откуда берется возможность драматизации? Не является ли она наиболее интенсивным единичным актом, несмотря на виды и части, качества и количества? Мы не выявили основы драматизации как развития третьего элемента достаточного основания в актуальном и Идее одновременно.

270

Глава пята

Асимметричный синтез чувственного

Различие не есть разное. Разное дано. Но различие — это то, посредством чего дается данное. Это то, посредством чего данное дается как разное. Различие — не феномен, но самый близкий к феномену ноумен. Значит, правда, что Бог создает мир, считая, но его расчеты никогда не верны, и мировой удел — результат несправедливости, непреодолимого неравенства. Мир "создается", пока Бог рассчитывает; если бы подсчет был правильным, мира не существовало бы. Мир всегда приравнивается к "остатку", и реальное в мире мыслимо лишь в терминах дробных или даже несоизмеримых чисел. Любой феномен отсылает к обусловливающему его неравенству. Любое разнообразие, изменение отсылают к различию как их достаточному основанию. Все происходящее и возникающее коррелятивно порядкам различий: различие уровня, температуры, напряжения, давления, потенциала, различие интенсивности. Принцип Карно выражает это одним способом, принцип Кюри — другим1. Везде — Препятствие. Любой феномен вспыхивает в системе сигнал-знак. Мы называем сигналом систему, учрежденную или окаймленную по меньшей мере двумя гетерогенными рядами, двумя разрозненными порядками, способными вступить в коммуникацию; феномен — это знак, то есть то, что вспыхивает в системе благодаря коммуникации несоответствий. "В гранях изумруда прячется светлоглазая русалка...": любой феномен принадлежит к типу "светлоглазой русалки", что возможно благодаря изумруду. Любой феномен составлен, так как оба окаймляющих его ряда не только гетерогенны, но и каждый сам состоит из гетерогенных членов, стягивается гетрогенными рядами, образующими как бы под-феномены. Выражение "различие интенсивности" — тавтология. Интенсивность — форма различи

____________

1 О диссимметрии как "достаточном основании" см.: Rougier L. En marge de Curie, de Carnot a et d'Eimtein. P., 1922.

271

как причины чувственного. Любая интенсивность дифференциальна, заключает в себе различие. Всякая интенсивность — Е-Е', где само Е отсылает к е-е', а е к — е—е и т. д.: любая интенсивность и есть соединение (где каждый элемент пары в свою очередь отсылает к парам элементов другого порядка), выявляющее таким образом чисто качественное содержание количества2. Мы называем разрозненностью такое состояние бесконечно раздвоенного различия, резонирующего бесконечному. Разрозненность, то есть различие или интенсивность (различие интенсивности) является достаточным основанием феномена, условием возникающего. Новалис со своим турмалином ближе к условиям чувственного, чем Кант — с пространством и временем. Причина чувственного, условие возникающего — не пространство и время, но Неравное в себе, разрознивание, как оно понимается и определяется в различии интенсивности, в интенсивности как различии.

* * *

Тем не менее, мы наталкиваемся на большие трудности, пытаясь рассмотреть принципы Карно или Кюри как частные проявления трансцендентального принципа. Нам известны лишь формы уже локализованной и распределенной в пространстве энергии, определенные формами энергии пространства. Энергетика определяла энергию как сочетание двух факторов, интенсивного и экстенсивного (например, сила и протяженность для линейной энергии, поверхностное напряжение и поверхность для поверхностной энергии, давление и объем для объемной энергии, высота и вес для гравитационной энергии, температура и энтропия для тепловой энергии...). Оказьшается, что в опыте intensio (интенсивность) неотделимо от extensio (экстенсивность), соотносящем его с extensum (пространство). При этих условиях сама интенсивность представляется подчиненной качествам, свойственным пространству (физическое качество первого порядка или qualitas, чувственное

____________

2 Rosny J.-H., aine (Boex-Borel). Les sciences et le pluralisme. P., 1922. P. 18: "Как показывает энергетика, любая работа происходит из разницы температур, потенциалов, уровней, — впрочем, так же, как любое ускорение предполагает различия скорости: действительно, всякая исчислимая энергия включает факторы по форме Е-Е', где в сами Е и Е' включены факторы по форме е-е'... Так как интенсивность уже выражает различие, необходимо точнее определить, что под этим имеется в виду, в частности, уяснить, что интенсивность не может состоять из двух гомогенных членов — нужны, по крайней мере, два ряда гомогенных членов". В этой прекрасной книге, посвященной интенсивным количествам, Росни развивает два тезиса: 1) подобие предполагает различие, различия подобны; 2) "лишь различие зачинает бытие". Росни был другом Кюри. В своем романическом труде он изобретает нечто вроде натурализма интенсивности, открывающегося при этом двум крайностям шкалы интенсивности — доисторическим пещерам и будущим пространствам научной фантастики.

272

качество второго порядка или quale). Короче, нам известна лишь уже развернутая в пространстве и снабженная качествами интенсивность. Отсюда свойственная нам тенденция рассматривать интенсивное количество как эмпирический, да еще и плохо обоснованный концепт, нечистую смесь чувственного качества и пространства, или даже физического качества и экстенсивного количества.

Правда, эта тенденция не осуществилась бы, если бы сама интенсивность со своей стороны не представляла соответствующую тенденцию в раскрывающем ее пространстве и свойственном ей качестве. Интенсивность — это различие, но такое различие стремится к самоотрицанию, самоликвидации в своем качестве и пространстве. Действительно, качества — это знаки, вспыхивающие на стыках различия; но они измеряют именно время уравнивания, то есть время, необходимое различию для самоликвидации в пространстве нахождения. Таково самое общее содержание принципов Карно, Кюри, Ле Шателье и т. д.: различие является достаточным основанием изменения лишь в той мере, в какой это изменение стремится к его отрицанию. Именно таким путем принцип каузальности получает категорически физическое определение в процессе означения: интенсивность определяет объектвиный смысл ряда необратимых состояний подобно "стреле времени", постредством которой переходят от более к менее дифференсированному, от продуктивного различия к различию ограниченному, исчезнувшей границе. Известно, каким образом в конце XIX в. темы редукции различия, единообразия разного, уравнивания неравного в последний раз породили крайне странный союз науки, здравого смысла и философии. Мощным тиглем этого сплава стала термодинамика. Возникла система базовых определений, устраивающая всех, даже некоторых кантианцев: данное как разное; разум как тяготение к тождеству, процесс отождествления и уравнивания; абсурд или иррациональное как сопротивление разного отождествляющему разуму. Слова "реальное рационально" наполнились здесь новым смыслом, так как тенденция сведения разрозненности была характерна как для Природы, так и для разума. В результате различие не представляло собой ни закон природы, ни категорию разума, но лишь источник = х разного: данность, а не "ценность" (за исключением регулирующей или компенсаторной ценнности) .

______________

3 См.: Lalande A. Valeur de la difference (Revue philosophique, avril 1955), где Андре Лаланд резюмирует свои принципы. Во многом аналогична позиция Эмиля Мейерсона, хотя Мейерсон совершенно иначе оценвает роль и смысл принципа Карно. Но он принимает ту же систему дефиниций. То же относится к Альберу Камю, обращающемуся к Ницше, Кьеркегору и Шестову в Мифе о Сизифе, но гораздо более близкому к традиции Мейерсона и Лаланда.

273

Действительно, свойственная нам эпистемологическая тенденция не доверять интенсивному качеству была бы бездоказательна вне сочетания с тенденцией различия интенсивности, способной исчезать в качественных пространственных системах. Мы не доверяем интенсивности только потому, что она как бы стремится к самоубийству.

Итак, в данном случае наука и философия в последний раз удовлетворили здравый смысл. Ведь дело здесь не в науке, безразличной к расширению принципа Карно, и не в философии, в определенной мере безразличной к самому принципу Карно. Каждый раз, когда встречаются наука, философия и здравый смысл, здравый смысл собственной персоной неизбежно мнит себя наукой и философией (вот почему этих встреч нужно тщательно избегать). Таким образом, речь идет о сути здравого смысла. Эта связь лаконично определена Гегелем в Различии систем Фихте и Шеллинга: здравый смысл — это частная истина в той мере, в какой она сопровождается чувством абсолюта. Он частично содержит истину как разум, а абсолют — как чувство. Но как чувство абсолюта согласуется с частной истиной? Здравый смысл в основном раздает, распределяет: с одной стороны и с другой стороны — его банальные и мнимо-глубокие формулировки. Он принимает в расчет вещи. Между тем очевидно, что любое распределение лишено здравого смысла: есть дистрибуции безумия, безумные распределения. Быть может, здравый смысл даже предполагает безумие, исправляя в свою очередь безумство предварительного распределения. Распределение согласуется со здравым смыслом, когда предотвращает как таковое различие в распределении. Лишь если предположить, что неравенство частей в данной среде со временем исчезнет, распределение действительно соответствует здравому смыслу, или следует смыслу, который считается здравым. Здравый смысл по своей природе эсхатологичен, пророчествует конечную компенсацию и единообразие. Он является вослед, так как предполагает безумие распределения — кочевое, моментальное распределение, венец анархии, различие. Но будучи оседлым и терпеливым, располагающим временем, он выправляет различие, вводит его в среду, ведущую к исчезновению различий или компенсации долей. Он сам — "среда". Мысля себя между крайностями, он предотвращает их, заполняет интервал. Он не отрицает различий, наоборот; он побуждает их отрицать себя в пространственных условиях и временном порядке. Он умножает опосредования и, подобно демиургу Платона, беспрерыво терпеливо предотвращает неравное в разделимом. Здравый смысл — идеология средних классов, утверждающихся в равенстве как абстрактном производном. Он грезит не столько о действии, сколько об учреждении естественной

274

среды как элемента действия, переходящего от менее к более дифференсированному: таков здравый смысл политической экономии XVIII в., видящей в классе торговцев естественную компенсацию крайностей, а в процветании торговли — механический процесс уравнивания долей. То -есть он мечтает не столько о действии, сколько о предвидении, движении действия от непредвиденного к предвидимому (от производства различий к их редукции). Он не созерцателен и не активен, но предусмотрителен. Короче, он переходитот приверженности вещам к расчету на огонь: от производных различий к различиям редуцированным. Он термодинамичен. В этом смысле он соединяется с чувством абсолюта и частной истиной. Он не оптимистичен и не пессимистичен; он окрашивается пессимистическим или оптимистическим оттенком в зависимости от того, кажется ли ему всеохватная часть огня, ведущая к единообразию всех частей, отмеченной неизбежной смертью и небытием (мы все равны перед смертью) или напротив, обладающей счастливой полнотой того, что есть (у нас равные жизненные шансы). Здравый смысл не отрицает различия; наоборот, он признает его, но лишь постольку, поскольку это необходимо для самоотрицания различия в достаточно протяженном пространстве и времени. Здравый смысл проживается как правило всеобщего разделения, то есть разделяемый всеми: между безумным различием и различием исчезнувшим, между неравным в делимом и уравненным делимым, между распределением неравного и распределенным неравенством.

Здравый смысл основывается на временном синтезе, как раз и определенном нами как первичный синтез привычки. Здравый смысл здрав, поскольку согласуется со смыслом времени исходя из такого синтеза. Свидетельствуя о живом настоящем (и усталости от этого настоящего), он движется из прошлого в будущее как от частного к общему. Но он определяет прошлое как невероятное или наименее вероятное. Действительно, если любая частная система исходит из индивидуализирующего ее сферу различия, может ли находящийся внутри системы наблюдатель постичь различие иначе, чем как прошлое, в высшей степени "маловероятное" — ведь оно находится за ним? Зато стрела времени, то есть здравый смысл в лоне той же системы отождествляет: будущее, вероятное, аннулирование различия. Это условие лежит в основе предвидения как такового (часто замечали, что если поначалу неразличимые температуры дифференсируются, невозможно предвидеть, какая из них повысится или понизится; если вязкость усиливается, она выводит движущую силу из покоя, но в непредвиденном направлении). Знаменитые страницы из Больцмана комментируют эту научную и термодинамическую гарантию здравого смысла;

275

показано, как в частной системе отождествляются прошлое, невероятное и различие, с одной стороны, будущее, вероятное и единообразие, с другой . Такое единообразие, уравнивание происходит не только в каждой частной системе, но и мнится переходящим от однойсистемы к другой действительно универсальному здравому смыслу, соединяющему Луну и Землю, чувство абсолюта с уровнем частных истин. Но (как показывает Больцман) такое соединение нелигитимно, так же как недостаточен синтез времени.

По крайней мере, мы в состоянии уточнить связи здравого смысла с обыденным сознанием. Здравьш смысл субъективно определялся посредством предполагаемой тождественности Мыслящего субъекта как целостности и основы всех способностей и объективно — тождественностью некоторого объекта, с которым призваны соотноситься все способности. Но это двойное тождество остается статичным. Мы не только не являемся универсальным Мыслящим субъектом, но и не находимся перед каким-либо универсальным объектом. Объекты, так же как и различные Мыслящие субъекты, выделяются посредством и внутри полей индивидуации. Тогда здравый смысл должен превзойти себя в другой инстанции — динамичной, способной определить любой объект как такой-то и индивидуализировать мыслящий субъект, находящееся в данной структуре объектов. Эта другая инстанция — здравый смысл, исходящий из различия как истока индивидуации. Но именно в силу распределения, стремящегося к исчезновению в объекте, установления правил, ведущих к уравниванию различных объектов и единообразию различных Мыслящих субъектов, здравый смысл, в свою очередь, превосходит себя в инстанции обыденного сознания, придающей ему форму универсального Мыслящего субъекта как некоторого объекта. Таким образом, у самого здравого смысла есть два определения, объективное и субъективное, соответствующих дефинициям обыденного сознания: правило универсального разделения, универсально разделяемое правило. Здравьш и обыденный смысл отсылают друг к другу, отражают друг друга, составляя половину ортодоксии. Благодаря такой взаимности, двойному отражению, мы можем определить обыденный смысл посредством процесса проверки, а здравый смысл — предвидения. Первый как качественный синтез разного, статический синтез качественного разнообразия, соотнесенного с объектом, предположительно неизменным по отношению к совокупности способностей неизменного субъекта; второй — как количественный синтез различия, динамический синтез количественного различия, со-

____________

4 BohzmasmL.Lecons sur la theorie des gaz P., 1898. Т. II. Р. 251 и след.

276

отнесенного с системой, в которой он объективно и субъективно аннулируется.

Тем не менее различие — не сама данность, но то, посредством чего задается данность. И как же мышлению не дойти до этого, как не мыслить то, что более всего противостоит мышлению? Ведь тождесвенное мыслят изо всех сил, но без единой мысли; и, напротив, не заключена ли в различном высшая мысль, которую тем не менее нельзя мыслить? Такой протест Различного полон смысла. Даже если различие стремится распределится в разном вплоть до исчезновения, придания сотворенному им разному единообразия, сначала его нужно почувствовать как чувство разного. Его следует мыслить как создающее разное (не в силу возврата к обыденному применению способностей, но потому что разрозненные способности как раз и вступают в насильственную связь, навязывающую их друг Другу). В сущности, бред — это здравый смысл, вот почему здравый смысл всегда вторичен. Мышлению необходимо мыслить различие, то полное отличие от мысли, которое тем не менее заставляет задуматься, наделяет мышлением. Лаланд прекрасно пишет о том, что реальность — это различие, тогда как закон реальности как принцип мышления есть тождество: "Итак, реальность находится в оппозиции к закону реальности, актуальным состояниям своего становления. Как могло установиться такое положение вещей? Каким образом основное свойство, непрерывно сглаживаемое собственными законами, учредило физический мир?"5. Это равнозначно тому, что реальное — не результат управляющих им законов; что сатурновский Бог пожирает с одного конца то, что создал с другого, создавая законы, направленные против своего творения: ведь он творит вопреки собственному своду законов. Мы же вынуждены чувствовать и мыслить различие. Мы чувствуем нечто, противное законам природы, противоположное принципам мышления. Но даже если производство различия по определению "необъяснимо", как избежать включения необъяснимого в самое мысль? Как не быть немыслимому в сердцевине-мышления? А бреду — в сердцевине здравого смысла? Можно ли органичиться сопряжением невероятного с началом частной эволюции, не постигая его как высшую власть прошлого, беспамятство памяти? (В этом смысле частный синтез настоящего отбрасывал нас к другому временному синтезу — беспамятной памяти, а быть может и еще дальше...)

______________

5 Lalande A. Les illusions evolutionnisies. P., 1930. Р. 347—348. И на с. 378: "Производство различия, противоположное общим законам мышления и, строго говоря, необъяснимое".

277

Парадокс, а не здравый смысл, является философским проявлением. Парадокс — философская напыщенность или страсть. Есть много разновидностей парадоксов, противостоящих дополнительным формам ортодоксии — здравому и обыденному смыслу. Субъективно парадокс прекращает обыденное применение и ставит каждую способность перед собственной границей как несравнимой с собой: мышление — перед немыслимым, которое тем не менее лишь одно и способно мыслить; ощутимое — перед неощутимым, сливающимся с интенсивным... Но в то же время парадокс наделяет расколотые способности связью нездравого смысла, выдвигая их на вулканическую линию, зажигающую каждую из них от искры другой и заставляющую перепрыгивать от границы к границе. Объективно, парадокс выявляет непредставимую в общей совокупности стихию; различие, которое нельзя сравнять или уничтожить ради здравого смысла. Справедливо утверждение, что единственное опровержение парадоксов заключено в самом здравом и обыденном смысле; но при условии, что они уже наделены как абсолютом, так и частной истиной, играют и судейскую, и частную роль.

* * *

Неудивительно, что различие буквально "неэксплицитно". Различие эксплицируется, но именно стремясь исчезнуть в той системе, в которой эксплицируется. Это означает лишь сущностную имплицитность различия: имплицитность — это бытие различия. Эксплицироваться для нее значит исчезнуть, оспорить составляющее ее неравенство. Формулировка, согласно которой "объяснить, значит отождествить", тавтологична. Из нее нельзя заключить, что различие аннулируется, по крайней мере исчезает в себе. Оно исчезает постольку, поскольку выходит за свои пределы, в пространство и качество, заполняющее это пространство. Но качество и пространство создаются различием. Интенсивность объясняется, развивается в экстенсивности (extensio). Эта экстенсивность соотносится с пространством (extensum), где предстает вне себя, покрытая качеством. В этой системе различие интенсивности исчезает или стремится к исчезновению; но эксплицируясь, оно создает такую систему. Отсюда двойственный характер качества как знака: отсылать к имплицитному порядку учреждающих различий, стремиться к аннулированию этих различий в эксплицирующем их пространственном порядке. Вот почему в означении заключены одновременно источник каузальности и ее направленность, нацеленность: нацеленность, в какой-то мере опровергающая источник. Свойство эффекта в каузальном смысле — производить "эффект"

278

в перцептивном смысле, обозначаться именем собственным (эффект Сибека, эффект Кельвина...), так как он возникает в собственно дифференциальном поле индивидуации, символизируемом именем. Исчезновение различия неотделимо от "эффекта", чьей жертвой мы являемся. Различие как интенсивность остается имплицированным в себе, когда исчезает, эксплицируясь в пространстве. Тогда для спасения мира от тепловой смерти или сохранения шансов вечного возвращения нет необходимости изобретать в высшей степени "невероятные" экстенсивные механизмы, способные восстановить различие. Ведь различие не переставало быть в себе, имплицированным в себя, эксплицируясь вне себя. Итак, есть не только ощутимые иллюзии, но и трансцендентальная физическая иллюзия. Мы полагаем, что глубокое открытие в этом плане сделано Леоном Седьмом6. Противопоставляя Карно Клаузиусу, он хотел показать, что увеличение энтропии иллюзорно. И он указывал на некоторые эмпирические или случайные факторы иллюзии: относительная незначительность температурных различий, возникающих в тепловых машинах; огромная амортизация, исключающая, казалось бы, производство "термического тарана". Но особенно выделял он трансцендентальную форму иллюзии: во всем объеме понятий лишь энтропию нельзя измерить ни непосредственно, ни даже опосредованно, независимым от энергетики способом; если бы это было приложимо к объему или количеству электричества, у нас бы обязательно создалось впечатление, что они возрастают в силу необратимых изменений. Парадокс энтропии состоит в следующем: энтропия — экстенсивный фактор, но, в отличие от всех других экстенсивных факторов, эта экстенсивность, "эксплицированность" как таковая имплицирована в интенсивность, может быть лишь имплицированной, не существует вне импликации: ведь ее функция — сделать возможным общее движение, объясняющее или распространяющее имплицированное. Итак, существует трансцендентальная иллюзия, связанная в основном с qualitas Теплом и объемом Энтропией.

Примечательно, что пространство не передает происходящих в нем индивидуаций. Разумеется, верх и низ, правое и левое, форма и содержание — факторы индивидуации, прочерчивающие в пространстве спады и подъемы, течения, погружения. Но их ценность лишь относительна, так как они происходят в уже развернутом пространстве. Они проистекают, однако, из более "глубокой" инстанции: сама глубина — не протяженность, но чистая сложность. Разумеется, любая глубина — это возможная длина и ширина.

___________

6 См.: Seime L. Principe de Carnot centre formule empirique de Clausius. P., 1917. 279

Но такая возможность не осуществляется по мере перемещения наблюдателя, объединяющего в абстрактном понятии то, что является длиной для него самого и для других: действительно, лишь исходя из новой глубины, старая становится длиной или объясняется как длина. Это полностью соответствует рассмотрению простого плана или трехмерного пространства, где третье измерение гомогенно двум другим. Как только глубина осмысливается как экстенсивное количество, она становится частью порожденного пространства, переставая включать в себя собственную гетерогенность по отношению к двум другим. Тогда мы констатируем, что она — главное пространственное измерение, но констатируем лишь как факт, не понимая его причины, так как забыли о его первоначальности. И мы также констатируем наличие в пространстве факторов индивидуации, не понимая источника их влияния, так как забыли, что они выражают первоначальную глубину. В первом измерении глубина выражается в левом и правом, во втором — в верхе и низе, в третьем однородном измерении — в форме и содержании. Пространство не возникает, не разворачивается без представления левого и правого, верха и низа, над и под, подобным несимметричным следам его происхождения. Относительность же этих определений еще раз свидетельствует о том абсолюте, из которого они проистекают. Пространство целиком выходит из глубин. Глубина как гетерогенное измерение (высшее и первичное) — матрица пространства, в том числе и третьего измерения, гомогенного двум другим.

В частности, предстающее в гомогенном пространстве содержание — проекция "глубокого": последнее может считаться Ungrund или бездонным. Закон формы и содержания был бы совершенно неприменим к объекту, выделяющемуся на нейтральном фоне или на фоне других объектов, если бы сам объект не был связан с собственной глубиной. Связь формы и содержания — связь внутреннего плана, предполагающая внутреннее объемное соотношение поверхностей с той глубиной, которую они покрывают. Такой синтез глубины, наделяющий объект тенью, но извлекающий его из этой тени, свидетельство далекого прошлого и сосуществования прошлого с настоящим. Неудивительно, что чистые пространственные синтезы повторяют здесь ранее детерминированные временные синтезы: объяснение пространства опирается на первый синтез привычки и настоящего; но включение глубины опирается на второй синтез Памяти и прошлого. К тому же, нужно предощутить в глубине близость и кипение третьего синтеза, возвещающего всеобщий "крах". Глубина подобна знаменитой геологической линии от С.-В. к Ю.-З., идущей из сердцевины вещей, диагонально; разделяющей вулканы ради объединения кипящей чувственности

280

и "громыхающего в своем кратере" мышления. Шеллинг умел выразить это: глубина не добавляется извне к длине и ширине, но скрывается как высший принцип творящего их разногласия.

Возникновение пространства из глубин возможно, лишь если глубина определима независимо от пространства. Пространство, чей генезис мы стремимся выяснить — растяжимая величина, ехtensum или референтный термин всех extensio. Напротив, первоначальная глубина — действительно пространство в целом, но как интенсивное количество: чистый spatium. Мы знаем, что восприятие или перцепция имеют онтологический аспект как раз в свойственных им синтезах, ввиду того, что может быть лишь почувствовано, воспринято. Но, оказывается, глубина сущностно включена в перцепцию пространства: о глубине и расстояниях судят не по видимой величине объектов, но, напротив, сама глубина таит в себе расстояния, в свою очередь выражающиеся в видимых величинах и разворачивающиеся в пространстве. Оказывается также, что глубина и расстояния в состоянии импликации фундаментально связаны с интенсивностью ощущения: ощутимая сила деградации интенсивности воспринимается как глубина (или, скорее, обеспечивает глубину восприятия). Воспринятое качество предполагает интенсивность, выражающую лишь сходные свойства "слоя отдельных интенсивностей", в пределах которого учреждается постоянный объект — квалифицированный объект, утверждающий свою тождественность на различных дистанциях .

Интенсивность, упаковывающая дистанции, выражается в пространстве, а пространство распаковывает, экстериоризирует и гомогенизирует сами эти дистанции. Качество одновременно занимает это пространство либо как qualitas, определяющая ощутимую среду, либо как quale, характеризующая данный объект по отношению к этому ощущению. Интенсивность — это одновременно неощутимое и то, что можно лишь ощутить. Как же она ощущает себ

________________

7 А) Об "упаковке" или "импликации" глубины в восприятие пространства см. чрезвычайно важные и малоизвестные труды Жака Палиара. (Палиар анализирует формы импликации и показывает, что мышление, называемое им имплицитным, и эксплицитное мышление различаются по своей природе. В частности, см.: Paliard J. Pensee implicite el perception visuelle. P., 1949. P. 6: "Это имплицитное знание... одновременно показалось нам упаковывающим, как глубина или синтетическое утверждение видимого мира, и одновременно упакованным, подобно многочисленным предположениям, выдающим спрятанные детали, многочисленные дистанционные связи в самих глубинах...") Б) Об интенсивном характере восприятия глубины и вытекающем из него статусе качества см.: Pradines М. Traite de Psychologie generale.. P., 1943. Т. I. P. 405—431 и 554—569.

В) И, с точки зрения деятельности, об интенсивном пространстве и пространственных операциях интенсивного характера см.: Piaget J. Introduction a l'epistemologie genetique. P., 1949. Т. I. P. 75 и след., 210 и след.

281

независимо от покрывающих ее качеств и распределенности в пространстве? Но как же ей не быть "ощутимой", если именно она дает ощущения и определяет границу ощутимости? Глубина — это одновременно неощутимое и то, что можно лишь ощутить (в этом смысле Палиар считает ее одновременно обусловливающей и обусловленной и выявляетет существование обратной дополнительной связи между расстоянием как мысленным существованием и расстоянием как визуальным существованием). Возникает весьма странный союз между интенсивностью и глубиной — союз Бытия в различии с собой, доводящий каждую способность до собственной границы и соединяющий их лишь в апогее их одиночества. В бытии глубина и интенсивность — это Одинаковое, считающее себя различием. Глубина — интенсивность бытия, и наоборот. Из этой интенсивной глубины, этого spatium, возникают одновременно extensio и extensum, qualitas и quale. Вечным свидетелем истока интенсивности — высот — являются векторы, векторные величины, пронизывающие пространство, а также скалярные величины как частные случаи векторов-потенциалов. Они не терпят никакого сложения, сущностно связаны с порядком наследования — все это отсылает нас к глубинному синтезу времени.

Кант определяет все интуиции как экстенсивные количества, то есть те, что возможны благодаря представлению о частях, с необходимостью предваряющему представление о целом. Но пространство и время предстают отличными от представлений о них. Напротив, представление о целом обосновывает возможность частей, так как они лишь виртуальны и актуализируются только в определенных ценностях эмпирической интуиции. Экстенсивна эмпирическая интуиция. Ошибка Канта, отказывающего пространству, как и времени, в логическом объеме понятий, заключается в сохранении его геометрического объема понятий; а интенсивное количество он оставляет материи, в той или иной степени заполняющей пространство. В энантиоморфных телах Кант признавал именно внутреннее различие; но, не будучи концептуальным, оно, по его мнению, не могло быть применено к внешней связи с пространством в целом как экстенсивной величиной. Действительно, источник симметричных объектов, как и всего связанного с правым и левым, верхом и низом, формой и содержанием — интенсивный. Пространство как чистая интуиция, spatium — интенсивное качество; а интенсивность как трансцендентальный принцип — не просто антиципация перцепции, но источник четырежды генезиса: extensio как комплексов ощущений, пространства как экстенсивной величины, qualitas как материи, заполняющей пространство, quale как указания на объект. Так, прав Герман Коген, высоко оценивающий принцип интенсивных количеств в предлагаемой им

282

новой интерпретации кантианства8. Если пространство действительно несводимо к концепту, это не повод для отрицания его сродства с Идеей, то есть способности (как интенсивного spatium) определять пространственную актуализацию идеальных связей (как дифференциальных связей, содержащихся в Идее). Если справедливо, что условия возможного опыта соотносятся с объемом понятий, это применимо и к бесхозным условиям реального опыта, совпадающим с интенсивностью как таковой.

* * *

Интенсивность обладает тремя свойствами. В соответствии с первым интенсивное количество включает в себя неравное. Оно представляет различие в количестве, неуничтожимое в количественном различии, неуравниваемое в самом количестве: таким образом, это качество, свойственное количеству. Оно представляется не столько видом количественного рода, сколько воплощением фундаментального или исходного момента, присутствующего в любом количестве. Это означает, с другой стороны, что экстенсивное количество —воплощение иного момента, отмеченного скорее количественной направленностью или целью (в частной цифровой системе). История числа убедительно показывает, что каждый систематический тип строится на сущностном неравенстве и сохраняет его по отношению к нижестоящему типу: так, дробь воплощает невозможность приравнивания соотношения двух величин к целому числу; иррациональное число в свою очередь выражает невозможность определения общего делителя для двух величин, то есть приравнивания их связей даже к дроби и т. д.

Действительно, в учреждаемом им новом порядке тип числа сущностно не содержит неравенства вне его оспаривания или уничтожения: дробное число компенсирует свойственное ему неравенство равенством делителя; иррациональное число подчиняет его равенству чисто геометрических, или, скорее, арифметических связей, равенству-границе, отмеченному сходящимся рядом рациональных чисел. Но здесь мы лишь возвращаемся к двойственности экспликации и имплицитного, экстенсивного и интенсивного; ведь если число уничтожает различие, то лишь объясняя его введением объема понятий. Но число сохраняет в себе различие в созданном им имплицитном порядке. Любое число изначально интенсивно,

_____________

8 Cohen G. Kants Theorie der Erfahrung. 2 ed. Dummler, 1885, § 428 и след. О роли интенсивных качеств в когеновской интерпретации кантианства см. комментарии Жюля Вюйемена: Vuillemin J. L'heritage kantien et la revolution copemicienne. P.,1954.P.183—202.

283

векторно, поскольку включает неуничтожимое количественное различие; но оно экстенсивно и скалярно, поскольку аннулирует это различие в другом созданном им плане — плане экспликации. Эту двойственность подтверждает даже самый простой тип числа: натуральное число — прежде всего порядковое, то есть изначально интенсивное. Из него вытекает количественное число, предстающее экспликацией порядкового. Часто возражают, что порядковость не может быть истоком числа, так как в нее уже включены количественные операции соединения. Но это происходит от неправильного понимания формулы: количественное вытекает из порядкового. Порядковость вовсе не предполагает повторения одной и той же единицы, влекущей "количественность" с каждым следующим порядковым числом. Порядковое построение предполагает не одну и ту же единицу, но лишь, как мы увидим, несводимое понятие дистанции — расстояний, включенных в глубину интенсивного spatium (упорядоченные различия). Порядковость не предполагает тождественной единицы; напротив, последняя принадлежит к количественному числу, предполагая в нем экстенсивное равенство, относительный эквивалент экстериоризированных членов. Следовательно, не следует думать, что количественное число — аналитический результат порядкового, или каждого последнего члена законченного порядкового ряда (тогда предыдущее возражение было бы обоснованным). В действительности порядковое экстенсивно превращается в количественное путем растяжения, поскольку заключенные в spatium расстояния эксплицируются или разворачиваются, уравниваясь в учреждаемом натуральным числом пространстве. Это равнозначно тому, что концепт числа изначально синтетичен.

Интенсивнось — это неуничтожимое в количественном различии, но такое количественное различие экстенсивно аннулируется в процессе, посредством которого интенсивное различие превосходит себя, распределяется путем оспаривания, компенсации, уравнивания, уничтожения в создаваемом им пространстве. Но сколько операций необходимо для участия в этом процессе! Восхитительные страницы Тимея выявляют делимое и неделимое9. Важно, что делимое определено как включающее неравное, тогда как неделимое (Одинаковое или Единое) стремится навязать ему равенство, ведущее к покорности. Но Бог начинает смешивать обе части. Однако как раз в силу того, что В, делимое, избегает смешения и проявляет свое неравенство, непарность, Бог приходит лишь к: А+ B/2 = С. Так что он вынужден произвести второе смешение:

________________

9 См.: Платон. Тимей II Соч. в трех томах. Т. 3. Ч. 1. С. 496—498.

284

A + B/2 + С, то есть A + B/2 + (A + B/2). Но эта все еще бунтарская смесь, и он должен прекратить восстание: он распределяет на следующие части две арифметические прогрессии, первую — порядка 2, отсылающую к части А (1, 2, 4, 8); вторую — типа 3, отсылающую к С и признающую непарность В (1, 3,9, 27). И вот уже перед Богом лежат интервалы, дистанции, которые необходимо заполнить: он делает это путем двух опосредований — арифметического (соответствующего А) и гармонического (соответствующего С). Из них вытекают связи и связи между этими связями, загоняющие неравное в делимое в этой смеси. Но Бог должен еще надвое разделить целое, скрестить половинки, затем образовать из них окружности: первая, внешняя, вместит равное как движение Одинакового; вторая, внутренняя, диагонально ориентированная, удержит остатки неравенства в делимом, распредляя его по второстепенным окружностям. Наконец, Бог не победил неравное в себе; он только вырвал из него делимое, окружил его внешней окружностью. Он уравнял делимое по объему понятий, но под объемом понятий мировой Души, в глубине делимого все еще интенсивно рокочет неравное. Богу все равно: он заполняет объем понятий души пространством тел и их качествами. Он все покрывает. Но он танцует на вулкане. Никогда не умножалось столько различных безумных действий ради извлечения спокойного покорного пространства из глубин интенсивного spatium, ради предотвращения Различия, существующего в себе, даже исчезая вне себя. Занятиям Бога всегда угрожает третья гипотеза Парменида о дифференциальном или интенсивном мгновении.

Второе свойство вытекает из первого: интенсивность как различие в себе, включающее в себя неравное, утверждает различие. Она превращает различие в объект утверждения. По замечанию Кюри, удобно, но жаль говорить о нарушении симметрии в негативных терминах как об отсутствии симметрии, не создавая позитивных слов, способных обозначить бесконечность операций невозвращения. То же относится к неравенству; утвердительную формулу иррационального числа открывают посредством неравенств (для р — целое q, каждое число (p-q[кв.корень]2)2 всегда превзойдет определенную ценность). Сходимость ряда также позитивно доказывается посредством неравенств (повышающая функция). Разумеется, столь важное предприятие как математика без отрицания не основано на тождестве, детерминирующем, напротив, негативное, а не непротиворечивость, в исключенном третьем. Оно аксиоматично основано на положительном определении неравенства (не) двух натуральных чисел, а в других случаях — на положительном определении дистанции (не-не), вводящей три термина в бесконечную

285