Часть 8.

му, а тем более одновременно совершить оба. Поэтому не удивительно, что убеждение, порождаемое утонченным рассуждением, уменьшается пропорционально тем усилиям, которые делает наше воображение, чтобы вникнуть в это рас-суждение и постигнуть его во всеx сто частях. Вера как живое представление никогда не может быть полной, если она не основана на чем-то естественном и непринужденном.

Таково, но моему мнению, настоящее состояние вопроса; п я не могу одобрить ту поспешность, с которой некоторые расправляются со скептиками, сразу отвергая все их аргументы без исследования или проверки. Если скептические рассуждения сильны, говорят они, это доказывает, что разум может обладать некоторой силой и авторитетностью; если же они слабы, они никогда не будут в состоянии лишить силы все заключения нашего познания. Аргумент этот неправилен, ибо если бы скептические рассуждения вообще могли остаться в целости и не уничтожить самих себя в силу собственной утонченности, то они попеременно были бы сильными п слабыми в зависимости от попеременных настроении нашего ума. Сперва разум является властителем престола, предписывает законы п диктует правила, обладая абсолютным могуществом н авторитетом. И силу этого враг разума вынужден искать покровительства у пего же; пользуясь рациональными аргументами для доказательства ошибочности и недомыслия разума, он, так сказать, приобретает патент за подписью п с печатью последнего. Патент этот сначала пользуется авторитетом, пропорциональным первоначальному, непосредственному авторитету разума, которому сам патент обязан своим происхождением. Но так как предполагается, что назначение указанного патента быть противоположным разуму, то он постепенно уменьшает как силу этого верховного владыки, так и свою собственную, пока наконец обе не обратятся в ничто посредством равномерного п одинакового ослабления. Разум скептический и разум догматический однородны, хотя и противоположны но действиям и целям; когда последний силен, он встречает в первом столь же сильного врага; а так как силы их с самого начала равны, то они и остаются таковыми, пока оба существуют, причем один не может потерять некоторого количества силы во время борьбы, не отняв такого же количества у своего противника. К счастью, природа вовремя сокрушает силу всех скептических аргументов и не дает им оказывать значительное влияние па познание. Если бы мы стали полагаться исключительно на самоунич

238

тожение этих аргументов, то оно никогда не могло бы осуществиться до того, пока они не разрушили бы всякое убеждение и совершенно не уничтожили бы человеческий разум.

ГЛАВА 2

О СКЕПТИЦИЗМЕ ПО ОТНОШЕНИЮ К ЧУВСТВАМ

Итак, скептик продолжает рассуждать и верить, хотя п утверждает, что не может защитить свой разум при помощи разума; в силу тех же причин он должен признавать принцип существования тел, хотя и не может претендовать на доказательство его истинности с помощью каких бы то ни было аргументов философии, Природа не предоставила ему в данном случае права выбора, признавая, без сомнения, вопрос этот слишком значительным, чтобы доверить его нашим неопределенным рассуждениям и умозрениям. Мы вполне можем спросить: какие причины заставляют нас верить в существование тел? По спрашивать, существуют ли тела или нет, бесполезно. Этот пункт должен фигурировать во веех наших рассуждениях как неоспоримый.

Таким образом, предметом нашего настоящего исследования являются причины, заставляющие пас верить в существование тел. Свои рассуждения по этому поводу я начну с различения, которое на первый взгляд может показаться излишним, по которое очень облегчит нам полное понимание всего последующего. Нам следует рассмотреть в отдельности два обычно смешиваемых вопроса, а именно: почему мы приписываем непрерывное существование объектам даже тогда, когда их не воспринимают чувства, и почему мы предполагаем, что они обладают существованием, отличным, [отдельным] от ума и восприятия. Иод отдельным существованием объектов я разумею как их положение, так и их отношения, как их внеположность [в отношении сознания] (external poston), так и независимость их существования и действий. Эти два вопроса о непрерывном и отдельном существовании тел тесно связаны между собой. Ведь если объекты наших чувств продолжают существовать, даже не будучи воспринимаемы, существование их, конечно, независимо от восприятия и отлично от него, и, наоборот, если существование этих обьек-тов независимо от восприятия и отлично от последнего, значит, это существование должно продолжаться даже тогда, когда они не воспринимаются нами. Но хотя решение одного

239

вопроса решает и другой, тем не менее, чтобы легче открыть те принципы человеческой природы, которые приводят нас к этому решению, мы сохраним указанное отлично и рассмотрим, чем порождается мнение о непрерывном или отдельном существовании объекта: чувствами, разумом или воображением. Это единственно попятные вопросы по поводу данного предмета. Что же касается мысли о внешнем существовании как о чем-то считающемся специфически отличным от наших вое-приятий , то мы уже доказали его нелепость.

Начнем с чувств. Очевидно, что эти способности не могут породить мысль о том, что их объекты существуют непрерывно даже и тогда, когда уже не воспринимаются чувствами; это противоречие в терминах, предполагающее, что чувства и ро;должают действовать даже после того, как всякое их действие прекратилось. Таким образом, если чувства вообще имеют какое-нибудь значение в данном случае, то они должны порождать мнение не о непрерывном, а об отдельном существовании и для этой цели должны предоставлять нам впечатления или в виде образов и представлений [объектов, существующих отдельно от нас], или же в виде этих самых отдельных и внешних существований.

Что наши чувства не дают нам впечатлений в виде образов чего-то отдельного пли независимого и внешнего, это очевидно; ведь они дают нам лишь какое-либо единичное восприятие без малейшего намека па что-либо помимо этого. Единичное же восприятие может породить идею двойного существования не иначе как при помощи какого-нибудь заключения разума или воображения. Когда наш ум переступает пределы того, что непосредственно воспринимается им, его заключения никогда не могут быть вменены чувствам; но когда ум заключает па основании единичного восприятия о двойном существовании и предполагает наличие отношения сходства и причинности между этими двумя существованиями, он, несомненно, выходит за пределы этого единичного восприятия.

Таким образом, если наши внешние чувства вообще дают нам какую-либо идею отдельных существований, то они должны в силу какой-то ошибки или иллюзии доставлять нам впечатления в виде этих самых существований. Мы можем заметить по данному поводу следующее: все ощущения воспринимаются нашим умом так, как они

· Часть , глава 6

240

реально существуют, п когда мы сомневаемся, появляются ли они перед нами как отдельные объекты или же как простые впечатления, то вопрос касается не природы ощущений, по их отношении п положения. Если чувства представляют наши впечатления внешними но отношению к нам п независимыми от нас, то п объекты, п мы сами должны быть очевидными для наших чувств, иначе те п другие не могли бы быть сопоставляемы с этими способностями. Итак, вопрос состоит в том, насколько мы сами являемся объектами своих чувств.

Без сомнения, в философии пет вопроса более темного, чем вопрос о тождестве и природе того объединяющего принципа, который составляет личность (person). Мы не только не можем выяснить этот вопрос при помощи одних наших чувств, но, напротив, должны прибегнуть к самой глубокой метафизике, чтобы дать на нет удовлетворительный ответ, а в повседневной жизни эти идеи о нашем я и о личности, очевидно, никогда не бывают особенно точными и определенными. Поэтому нелепо воображать, будто чувства могут отличать себя от внешних объектов.

Прибавьте к этому, что все впечатления, как внешние, так и внутренние, страсти, аффекты, ощущения, страдания п наслаждения первоначально находятся на одном уровне и что, какие бы различия мы пи замечали между ними, все они но своему истинному характеру являются нам в качестве впечатлении, или восприятий. И действительно, при правильном подходе к делу едва ли п возможно что-либо иное: совершенно нельзя себе представить, чтобы паши чувства легче могли обманывать пас относительно положения и отношений наших впечатлений, чем относительно их природы. Ведь поскольку все акты и ощущения нашего ума известны нам из сознания, то в силу этого они необходимо должны казаться нам тем, что они есть, и быть тем, чем кажутся. Если все, что проникает в ум, в действительности есть восприятие, то невозможно, чтобы оно переживалось как нечто иное. Предполагать это значило бы думать, что мы можем ошибаться даже в тех случаях, когда сознаем что-либо самым непосредственным образом (ntmately).

Но вместо того чтобы терять время па рассмотрение вопроса, могут ли наши чувства обманывать пас и представлять паши восприятия существующими отдельно от пас, т. е. внешними по отношению к нам и независимыми от нас, посмотрим, действительно ли они это делают и про

241

исходит ли указанная ошибка из непосредственного ощущения или же из каком-либо другой причины.

Начнем с вопроса о внешнем существовании. Можно, пожалуй, сказать, оставив в стороне метафизический воп-рос о тождестве мыслящей субстанции, что паше тело несомненно принадлежит нам; а так как некоторые ощущения кажутся нам внешними но отношению к телу, то мы предполагаем, что они являются внешними и по отношению к нам. Бумага, па котором я сейчас пишу, находится вне моей руки, стол вне бумаги, стены комнаты вне стола, а, бросив взор в окно, я вижу вне своей комнаты далеко простирающиеся поля и строения. Из всего этого можно, пожалуй, заключить, что для того, чтобы убедить нас во внешнем существовании тел, не требуется иной способности, кроме внешних чувств. Но во избежание такого вывода нам стоит только принять в расчет три следующих соображения. Во-первых, смотря па свои конечности и члены, мы, собственно говоря, воспринимаем не свое тело, а некоторые впечатления, получаемые при помощи внешних чувств, так что приписывание этим впечатлениям или же их объектам реального и телесного существования столь же труднообъяснимы и акт нашего ума, как п тот, который мы сейчас рассматриваем. Во-вторых, хотя звуки, вкусы и запахи рассматриваются обычно умом как непрерывные и независимые [от нас] качества, они не представляются существующими в протяженности, а следовательно, и не могут восприниматься нашими чувствами как расположенные вне нашего тела, Причина, в силу которой мы приписываем им определенное место, будет рассмотрена впоследствии . В-третьих, даже наше зрение не знакомит нас непосредственно с расстоянием или внеположно-стыо (outness), если можно так выразиться, без помощи некоторого рассуждения и опыта, как это признают наиболее разумные философы.

Что же касается независимости наших восприятий от пас, то она никогда не может быть предметом чувств; и мелкое мнение, составляемое о пей, должно быть основано на опыте и наблюдении. Впоследствии мы увидим, что выводы, основанные па опыте, далеко не благоприятны доктрине о независимости наших восприятий. Пока же мы можем отметить, что, говоря о реальных, обособленных от пас предметах, мы скорее имеем в виду их независимость, чем их внешнее положение В данном месте, и считаем объект достаточно ре-

· Глава 5

242

альным, когда его бытие непрерывно и независимо от тех непрестанных изменений, которые мы сознаем в себе. Итак, резюмирую все сказанное мной относительно чувств: они не дают нам понятия о непрерывном существовании, потому что не могут действовать вне тех пределов, в которых они реально действуют, Столь же мало чувства порождают мнение об отдельном существовании, ибо они не могут дать его нашему уму ни как нечто представленное (as represented), ни как оригинал. Чтобы это мнение стало представлением, чувства должны доставить нам п сам объект, и его образ. Чтобы оно казалось оригиналом, чувства должны обманывать нас, причем обман этот должен касаться отношений и ситуации, а для итого чувства должны быть в состоянии сравнивать объекты с нами, Нo даже и в таком случае они не обманывают пас, да и не могут пас обманывать. Поэтому мы можем с достоверностью заключить, что мнение о непрерывном и отдельном существовании никогда не возникает из внешних чувств.

В подтверждение сказанного мы можем заметить, что существуют три различных рода впечатлений, доставляемых нам чувствами. Первый род составляют впечатления фигуры, объема, движения и плотности тел, второй впечатления цветов, вкусов, запахов, звуков, тепла и холода, третий страдания и наслаждения, испытываемые нами от воздействия па паше тело объектов, например боль при порезе стальным орудием и т. и. Как философы, так и профаны считают, что первый род впечатлений обладает отличным от пас непрерывным существованием. Лишь профаны ставят па одну и ту же доску с первыми впечатлениями и впечатления второго рода. И философы, и профаны признают, что впечатления третьего рода суть только восприятия и, следовательно, существование их прерывисто и зависимо.

Между тем, каковы бы ни были паши философские взгляды, очевидно, что, поскольку дело касается восприятия посредством чувств, цвета, звуки, тепло и холод существуют так же, как движение и плотность, и различие, которое мы проводим между ними в этом отношении, коренится не в самом вое-приятии. Предубеждсиие в пользу отдельного и непрерывного существования первых качеств так сильно, что, когда новейшие философы высказыва-ют противоположное мнение, профаны воображают, будто они могут чуть ли не опровергнуть последнее па основа

243

нии ощущении и опыта и будто свидетельства их чувств противоречат этому философскому взгляду. Очевидно также, что цвета, звуки и т. д. первоначально имеют такое же значение, как и боль, причиняемая стальным орудием, и удовольствие, испытываемое от теплоты огня, различие же между ними имеет споим источником не нос-приятие и не разум, а воображение. Ведь если признают, что и те и другие внечатлеиия не что иное, как нос-приятия, производимые определенными сочетаниями и днижениями частиц тела, то в чем же может состоять их различие? Итак, и общем мы можем заключить, что, поскольку наши чувства являются судьями, все воспри-ятия по способу своего существования одинаковы.

На приведенном примере относительно знвуков и цветов нетрудно еще раз убедиться н том, что мы можем при-писывать отдельное и непрерывное существование объектам, совершенно не прибегая к помощи разума и не сообразуя своих мнении с какими-либо философскими принципами. И действительно, как бы пи были убедительны те аргументы, при помощи которых философы думают обосновать веру н независимые от нашего ума объекты, очевидно, что аргументы оти знакомы лишь очень немногим и не они заставляют детей, крестьян да и большинство людей приписывать некоторым впечатлениям соответственные объекты, отрицая таконые относительно других. Н силу отого соответственно мы видим, что все заключения ирофапои но данному вопросу прямо противоположны заключениям, устанавливаемым философией. Ибо философия учит пас, что все воспринимаемое нашим умом есть не что иное, как восприятие, что оно прерывисто и зависимо от ума, тогда как профаны смешивают восприятия и объекты и приписывают отдельное и непрерывное существование всему, что они чувствуют или видят. Итак, ото мнение, будучи совершенно неразумным, должно порождаться не познанием, а какой-нибудь другой способностью. К этому можно прибавить следующее: поскольку мы принимаем наши восприятия и объекты за одно и то же, мы не можем ни выводить существование одних из существования других, ни основывать какой-либо аргумент на отношении причины и действия; между тем только с помощью такого аргумента мы можем убеждаться в фактах. Но даже при различении наших восприятий от объектов мы, по-видимому, не в состоянии заключать от существования одних к существованию других, как это будет объяснено ниже. Итак, разум не дает нам гарантии непрерывного и от

244

дельного существования тел, да он и не может этого сделать, к каким бы предположениям мы пи прибегали. Мнение это всецело зависит от воображения. Оно и явится предметом нашего дальнейшего исследования.

Поскольку все впечатления суть то, что существует внутренним и преходящим образом н воспринимается как таковое, то нредстаплепие об их отдельном и непрерывном существовании должны вызывать некоторые их качества в связи с качествами воображения; атак как это представление распространяется не на все впечатления, значит, его должны вызывать определенные качества, свойственные некоторым впечатлениям. Поэтому мы легко откроем эти качества, сравнив впечатления, которым мы приписываем отдельное и непрерывное существование, с теми, которые мы рассматриваем как внутренние и преходящие. Легко наметить, что не непроизвольность некоторых впечатлений, как ото обычно предполагают, и не особая их сила и живость являются причиной того, что мы при-писываем им реальность и непрерывное существование, в которых отказываем другим впечатлениям, произвольным или слабым. Ибо очевидно, что наши страдания и наслаждения, наши страсти п аффекты, которым мы никогда не приписываем существования вне нашего восприятия, проявляются н нас с большей силой, чем впечатления фигуры и протяжения, циста и звука, и оказываются столь же непроизвольными, как эти впечатления, которым мы приписываем постоянное бытие. Умеренная теплота, которую дает огонь, считается существующей в огне, по боли, причиняемой им и а блинком расстоянии, мы не приписываем много существования, кроме как в восприятии.

Опровергнув таким образом оти ходячие мнения, мы должны найти какую-то другую гипотезу, с помощью которой мы могли бы открыть в наших впечатлениях особые качества, заставляющие пас приписывать им отдельное и непрерывное существование.

После краткого рассмотрения мы увидим, что все те объекты, которым мы приписываем непрерывное существование, обладают особым постоянством, отличающим их от впечатлений, существование которых зависит от нашего восприятия. Так, горы, дома и деревья, находящиеся в настоящую минуту перед моими глазами, всегда появлялись передо мной в том же порядке. Если же я теряю их из виду, закрыв глаза или повернув голову, то вскоре после того снова нахожу их перед собой без малейшего

245

изменения. Моя кровать и мои стол, мои книги и бумаги всегда одинаково появляются передо мной и не меняются из-за перерыва в моем зрении, или же восприятии. То же приложнмо и ко всем впечатлениям, объек-там которых приписывают внешнее существование, по не приложимо пи к каким иным впечатлениям, будь они слабы или сильны, произвольны пли непроизвольны.

Это постоянство, однако, не настолько совершенно, чтобы не допускать очень значительных исключений. Тела часто изменяют и свое положение, и свои качества, так что они могут стать почти неузнаваемыми после краткого отсутствия пли перерыва. Но легко заметить, что даже при таких изменениях они сохраняют некоторую связность и регулярную зависимость друг от друга, что служит основанием своего рода заключения из причинности и порождает мнение об их непрерывном существовании. Возвратившись в свою комнату после часового отсутст-вия, я нахожу огонь уже не в том состоянии, в каком его оставил; но ведь я привык к тому, что и в других случаях происходит такое же изменение в такой же промежуток времени независимо от того, присутствую я или отсутствую, нахожусь близко или далеко. Таким образом, связ-ность в изменениях является одной из характерных черт внешних объектов наряду с их постоянством.

Открыв, что мнение о непрерывном существовании тел основано насвязности и постоянстве опредсленных впечатлений, я теперь перехожу к рассмотрению того, каким образол! эти качества порождают столь необычное мнение. Начнем со связности. Легко заметить, что хотя и те внутренние впечатления, которые мы считаем мимолетными и преходящими, также проявляют избегшую связность или повторяемость, однако это имеет у них несколько мной характер, чем то, что мы наблюдаем у внешних тел. Мы знаем из опыта, что паши аффекты связаны друг с другом и находятся во взаимной зависимости; по чтобы сохранить эту зависимость и связь, выясненные нами из опьгга, нам пет необходимости предполагать, что эти аффекты существовали и действовали в то прели!, когда мы не воспринимали их. С внешними объектами дело обстоит иначе. Последние должны существовать непрерывно, иначе действия их и сильной степени утратят спою повторяемость. [Предположим, что] я сижу в cвоей комнате, обратившись ли-цом к огню, п все объекты, действующие па мои чувства расположены вокруг меня па протяжении нескольких яр дов. Правда, моя память сообщает мне осуществовании многих

246

других объектов; но ведь это сообщеиие не выходит за пределы прошлого их существования, о продолжении же его и в настоящее время не свидетельствуют ни моя намять, ни мои чувства. В то время как я сижу таким образом п предаюсь своим мыслям, я вдруг слышу как будто шум двери, поворачивающейся на петлях, а немного спустя вижу приближающегося ко мне привратника. Это дает мне повод, ко многим новым мыслям и рассуждениям. Во-первых, я никогда не замечал, чтобы шум этот мог происходить от чего-либо иного, кроме движения двери, а отсюда я заключаю, что воспринятое мной явление будет противоречить всему прошлому опыту, если не существует той двери, которая, как я помню, находится на другом конце комнаты. Долее, я всегда замечал, что человеческое тело обладает одним качеством, которое я называю тяжестью и которое мешает ему подниматься в воздух, что должен был бы сделать привратник, чтобы достичь моей комнаты, если бы из-за моего отсутствия исчезла лестница, о которой я помню. По это еще не все. Я получаю письмо и, распечатав его, вижу но почерку и но подписи, что оно прислано мне другом, сообщающим, что его отделяет от меня расстояние в двести лиг. Очевидно, я не могу объяснить этого явления согласно своему предыдущему опыту, если не представлю в уме разделяющие пае море и континент п не предположу на основании своего воспоминания и наблюдения действий и постоянного существования почты и кораблей. Если рассматривать эти явления, т. е. привратника и письмо, с известном точки зрения, то они оказываются противоречащими обычному опыту и могут быть сочтены нарушением тех правил, которые мы составляем относительно связи причин и действий. Я привык слышать такой-то звук п видеть одновременно с этим движение такого-то объекта; в данном случае я не получил обоих этих восприятий. Мои наблюдения окажутся противоположными, если я не сделаю допущения, что дверь все еще существует и что она была кем-то открыта, хотя я и не видел этого. И это предположение, сперва вполне произвольное и гипотетическое, приобретает силу и очевидность благодаря тому, что оно единственное, с помощью которого я могу примирить Эти противоречия. Вряд ли есть такой момент в моей жизни, в который мне не встретился бы подобный пример и не представился бы случай предположить непрерывное существование объектов, чтобы соединить их прошлое появление с настоящим и поставить их в такую взаимную связь, которая, как я знаю из опыта, соот

247

ветствует их особой природе и обстоятельствам. Этот факт, естественно, побуждает меня рассматривать мир как нечто реальное и длящееся, как нечто сохраняющее свое существование даже в то время, когда оно уже не воспринимается мной.

Хотя это заключение, основанное па связности явлений, может показаться однородным с нашими рассуждениями относительно причин н действий, так как оно имеет гноим источником привычку п определяется прошлым опытом, однако, присмотревшись, мы увидим, что мерное и второе по существу значительно отличаются друг от друга и упомянутое заключение не прямо, а лишь косиеппо возникает из познания и привычки. Ведь нее легко согласятся со следующим: если ум н действительности никогда не имеет перед собой ничего, кроме своих восприятий, то невозможно не только то, чтобы какая-нибудь привычка была приобретена иначе как благодаря повторяющемуся чередованию этих восприятий, но п то, чтобы какая-нибудь привычка превзошла данную степень повторяемости. По-этому любая степень повторяемости наших восприятий не может служить для пас основанием для того, чтобы заключить о большей степени повторяемости некоторых объектов, которые мы не воспринимаем. Ведь в этом кроется противоречие, а именно приобретение нами привычки на основании того, что никогда не воспринималось нашим умом. Но очевидно, что, заключая о непрерывном существовании объектов наших чувств па основании их связности и частого соединения, мы делаем .тго для того, чтобы приписать этим объектам повторяемость большую, чем та, которую мы наблюдаем в своих восприятиях. Мы замечаем связь двух родов объектов в прошлом их появлении перед нашими чувствами, по не в состоянии наблюдать эту связь как совершенно постоянную, ибо закрыть глаза или повернуть голову может оказаться достаточным, чтобы ее нарушить. Что же мы предполагаем в .чанном случае, как не то, что эти объекты пребывают в своей обычной связи, несмотря на явный перерыв в пей, и что их прерывистые появления связаны чем-то, чего мы не воспринимаем? Но так как все заключения относительно фактов основываются только на привычке и так как привычка может быть лишь действием повторных восприятий, то перенесение привычки п заключения за пределы восприятий не может быть прямым и естественным следствием постоянного повторения и связи, но должно вызываться дополнительным воздействием каких-нибудь других принципов.

248

Рассматривая основания математики, я уже отметил , что воображение, напав па некоторый ряд мыслей, может продолжать его далее даже при отсутствии объекта п подобно лодке, приведенной н движение веслам и, следовать своему курсу, не нуждаясь в новом толчке. Я указал па эго как па причину того факта, что, рассмотрев несколько неточных мерил равенства п исправив их посредством друг друга, мы наконец воображаем такое верное п точное мерило этого отношения, которое не допускает ни малейшей ошибки, ни малейшего изменения. Тот же принцип легко приводит нас и к мнению о непрерывном существовании тел. Объекты даже в том виде, как их воспринимают паши чувства, обнаруживают некоторую связность, по связность эта будет гораздо сильнее п единообразнее, если мы предположим, что объекты существуют непрерывно; а если уж наш ум примется наблюдать единообразие в объектах, то он, естественно, будет продолжать наблюдение до тех нор, пока не доведет это единообразие до возможного совершенства. Но для указанной цели достаточно простого предположения о непрерывном существовании объектов: оно дает Нам представление о гораздо большей повторяемости объектов, чем та, которую они обнаруживают, когда мы не выходим за пределы своих чувств.

По какую бы силу мы пи приписывали этому принципу, боюсь, что он окажется слишком слабым для поддержки такого обширного здания, каким является непрерывное существование всех внешних тел, и что, желая дать удовлетворительное объяснение этому мнению, мы должны будем присоединить постоянство появления объектов к их связности. Так как выяснение этого вопроса вовлечет меня в обширный круг очень глубоких рассуждений, то я считаю нелишним во избежание неясности дать краткий очерк или схему моей теории, а затем уже развить все ее части в полном их объеме. Заключение, основанное на постоянстве наших восприятий, подобно предыдущему заключению, основанному на их связности, порождает мнение о непрерывном существовании тел, которое предшествует мнению об их отдельном существовании и порождает этот последний принцип.

Привыкнув наблюдать постоянство в некоторых впечатлениях и заметив, что, например, восприятие солн-ца или океана после отсутствия или исчезновения воз-

· Часть, , глава 4

249

вращается вновь, имея тот же состав п то же расположение частей, как при нервом своем появлении, мы не склонны считать эти прерывистые восприятия различными (како-вы они суть в действительности), по, наоборот, признаем их и силу их сходства индивидуально тождественными. По так как этот перерыв в их существовании противоположен их полному тождеству и заставляет пас признавать, что мерное впечатление исчезло, a второе возникло заново, то мы чувствуем себя находящимися в затруднении п запутавшимися в каком-то противоречии. Чтобы выйти из этого затруднения, мы но возможности маскируем пе-рерыв или, вернее, совершенно устраняем его, предпола-гая, что эти прерывистые восприятия связаны некоторым реальным существованием, не воспринимаемым нами. Такое предположение, или же идея непрерывного существова-ния, приобретает силу п жикость благодаря памяти об этих прерванных впечатлениях п тому стремлению предполагать их тождественными, которое они вызывают в нас; согласно же изложенному нише рассуждению, самая сущность веры состоит в силе п живости представления.

Для оправдания этой теории требуются четыре условия. Во-первых, надо объяснить prncpum ndvduatons, или принцип тождества; во-вторых, указать основание, и силу которого сходство наших прерванных и несвязных восприятий заставляет пас приписывать им тождество; в-треть-их, выяснить внушаемое нам этой иллюзией стремление объе-дипять эти прерывистые явления при помощи непрерывного существования; в-четвертых, наконец, объяснить вызываемую этим стремлением силу п живость представления. Во-нервых, относительно принципа индивидуации мы можем заметить, что рассмотрение какого-либо одного объекта недостаточно, чтобы дать нам идею тождества. Ведь если бы в суждении объект тождествен себе самому идея, выраженная словом объект, ничем неотли-чалась от идеи, выраженной словами себе самому, мы в действительности ничего бы не высказали и это суждение не заключало бы в себе предиката и субъекта, каковые, однако, содержатся в данном утверждении. Единичный объект дает нам идею единства, по не тождества.

С другой стороны, п множественность объектов, ка-кими бы сходными мы их пи предположили, никогда не может дать нам этой идеи. Маш ум всегда признает, что один из этих объектов не есть другой, п считает, что они составляют два, три или вообще какое-нибудь определенное

250

число объектов, существующих совершенно раздельно п независимо.

Таким образом, если ни число 70, ни единство несовместимы с отношением тождества, последнее должно заключаться в чем-то отличном от обоих. По но правде сказать, па первый взгляд это кажется совершенно невозможным. Между единством п числом не может быть ничего среднего так же, как между существованием и несуществованием. Предположив, что какой-нибудь объект существует, мы должны или предположить, что существует еще другой объект, и в таком случае у пас получится идея числа, или предположить, что его не существует, п в таком случае первый объект останется единством.

Чтобы устранить это затруднение, обратимся к идее времени, или длительности. Я уже отметил , что время, строго говоря, подразумевает последовательность п что мы применяем эту идею к неизменяющимся объектам только в силу фикции нашего воображения,с помощью которой неизменяющийся объект считается причастным изменениям сосуществующих с ним объектов, в частности же наших восприятии. Эта фикция нашего воображения имеет место почти всегда, и благодаря ей находящийся перед нами единичный объект, в котором при рассмотрении его в течение некоторого времени мы не замечаем им перерыва, ни изменения,может дать нам представление тождества. Ведь, рассматривая два любых момента времени, мы можем делать это различным образом: или рассматривать их в одно и то же мгновение и в этом случае они дают нам идею числа и сами но себе, и с помощью объекта, который должен быть удвоен, чтобы мы могли мгновенно представить его существующим в эти два различных момента времени; или, с другой стороны, прослеживать последовательность времени с помощью такой же последовательности идеи и, представив сперва один момент с существующим в нем объектом, воображать затем изменение во времени без всякого изменения или перерыва в объекте и в таком случае мы получаем идею единства. Итак, у пас есть идея, оказывающаяся чем-то средним между единством п числом или, выражаясь точнее, оказывающаяся и тем и другим сообразно тому, с какой точки зрения мы ее рассматриваем. Идею эту мы называем тождеством. Мы не выразимся правильно, сказав, что объект тождествен самому себе, если не будем подра-зумевать под этим, что объект, существующий в один момент

, глава 5

251

времени, тождествен самому себе как существующему в другои момент времени. Таким образом, мы проводим различие между идеей, выражаемой словом объект, и идеей, выражаемой словами самому себе, но прибегая к числу н в то же время но ограничивал себя строгим и абсолютным единством.

Итак, принцип индивидуации есть не что иное, как неизменяемость и непрерывность какого-нибудь объекта при предположении изменения но времени, с помощью которых наш ум может проследить объект и различные моменты его существования, не делал перерыва н его представлении и не прибегал к образованию идеи мпо-жества, или числа.

Теперь я переиду к объяснению второй части своеи теории и укажу, почему постоянство наших восприятий заставляет пас прписовать им полное численное тож-дсотво, хотя между их появлениями лежат очень длинные промежутки нременн и хотя они обладают лишь одним из сущестиенных качестн тождества, а именно неизменяемостью. Во избежание всякой двусмысленности и нелепости замечу, что я объясняю тут те мнения, ту веру относительно существования тел, которой придер-живается большинство людей; в силу этого я должен вполне сообразонаться с их способом мышления и выражепия. Мы уже отметили, что хотя философы и различают объекты и восприятия чувств, считая их сосуществующими и сходными, однако различение это непонятно большинству людей, которые, воопринимая лишь одно бытие, не могут согласиться с мнением о двояком существовании и о предста-вительстве [объекта в сознании]. Ощущения, проникающие через ухо или глаз, и суть, по их миопию, истинные объекты; они не могут предотавить себе, что то перо или та бумага, которые непосредственно воспринимают-ся нами, представляют другое перо или другую бумагу, отличные от первых, хотя и сходные с ними. Итак, чтобы приспособиться к понятиям большинства людей, я прежде всего предположу, что есть только одно существование, которое я буду называть безразлично объектом или восприятием н зависимости от того, что будет лучше соот-ветствовать моей цели; подразумевать же под, тем и другим я буду то, что каждый челонек понимает под шляпой, или башмаком, или камнем, да и вообще под любым впечатлением, доставляемым ему чувствами, Когда же я возвращусь к более философскому образу речи или мысли, то, конечно, предупрежу об этом

252

Приступал к рассмотрению вопроса об источнике той ошибки, того заблуждении, и которые мы впадаем, когда приписываем тождество своим сходным восприятиям, несмотря на перерыв между ними, я должен напомнить одно наблюдение, которое уже было удостоверено и объяснено мной . Ничто так- по заставляет нас смешивать одну идею с другой, как некоторое отношение между ними, ассоциирующее их и воображении и заставляющее последнее легко переходить от одной идеи к другой. Но из всех отношений наиболее действительпым в данном случае оказыва-ется отношение сходства, ибо оно вызывает ассоциацию по только между идеями, но и между состояниями ума, принуждал нас иредстаилять одну идею при помощи некоторого акта, или же некоторой операции нашего ума, имеющей сходство с той операцией, при помощи которой мы представляем другую идею. Я уже заметил, что это об-стоятельство весьма важно: и мы можем установить в ка-честве общего правила, что нее идеи, приводящие ум в оди-наковое или сходное состояние, очень легко могут быть смешаны. Наш ум без труда переходит от одной идеи к другой, замечал перемену лишь при крайней вниматель-пости, па которую он, нообще говоря, совсем не способен.

Чтобы применить это общее ираиило, мы должны прежде псе го исследовать состояние нашего ума при рассмотрении любого объекта, сохраняющего полное тож-достно, а затем найти какой-нибудь другой объект, который мы смешиваем с первым потому, что он нызынает подобное же состояние ума. Сооредоточивая свою мысль па каком-нибудь объекте и предполагал, что он остается некоторое время тождественным, мы, очевидно, считаем, что изменение [его] происходит только по нремени, и но стараемся образовать новый образ или новую идею этого объекта. Способности нашего ума как бы предаются отдыху и действуют лишь постольку, поскольку это нужно для того, чтобы продлить ту идею, которой мы ужо обладаем и которая продолжает существовать без изменения, без иерерына. Переход от одного момента к другому едва заметен для пас и но отмечен каким-нибудь ноным носнриятием, или же ноной идеей, для пред-стаиления которой могло бы потребоваться иное нанран-ление жинотпых духои.

По какие объекты, кроме тождестнепных, способны в тот момент, когда мы рассматринаем их, принести ум

· Часть. , глава 5

253

и такое же состояние и заставить, воображение так же без мелкого перерыва переходить ОТ ОДНОЙ идеи к другой'? Вопрос этот чрезвычайно важен. Ибо, если мы найдем подобные объекты, мы, конечно, можем заключить на основании вышеизложенного правила, что они естественно емешпмп-ются с тождественными объектами и принимаются за та-ковые почти во всex наших рассуждениях. Но, несмотря па всю свою важность, вопрос этот не так уж труден и не вызывает особых сомнений. Ибо я тотчас же могу отметить, что ум примодится м такое состояние под влиянием после-довательности соотносительных объектов, причем ход моображепия бы мает таким же плавным и непрерывным тогда, когда оно рассматривает эту последовательность, как и тогда, когда оно представляет один неизменяющийся объект. Сама природа и сущность отношения состоят в том, чтобы устанавливать взаимосвязь наших идеи и облегчать при появлении одной идеи переход к идее соотносительной. Поэтому переход от какой-либо идеи к соотносительной [с ней] так плавен и легок, что производит мало изменений в уме и кажется похожим на продолжение прежнего акта; а так как продолжение прежнего акта является следствием непревывного рассмотрения того же объекта, то мы и при-писываем на этом основании тождестмо мелкой последова-тельности соотносительных объектов. Мысль так же легко скользит вдоль такой последовательности, как если бы она рассматривала лишь один объект; в силу этого она и сме-шивает последомательность с тождеством.

впоследствии мы увидим много примеров этой тенденции приписывать тождество различным объектам, которую вызывает отношение, но пока мы ограничимся рассматриваемым предметом. Опыт учит нас следующему: почти все впечатления наших чувств обладают таким постоянством, что перерыв их не производит в них перемены и не мешает им сохранять при новом появлении прежний вид и прежнею положение. Я рассматриваю мебель в своей ком-пате, затем закрываю глаза, снова открываю их и нахожу, что новые восприятия вполне сходны с теми, которые раньше поражали мои чувства. Сходство это наблюдается нами на тысячах примеров и, естественно, ставит наши идеи этих прерывистых восприятий в теснейшее отношение друг к другу, заставлял наш ум легко переходить от одной из них к другой. Но когда воображение легко переходит или пробегает ряд идей различных и прерывистых восприятий, состояние нашего ума бывает почти одинаково с тем, когда мы рассматриваем одно постоянное и неизменное восприятие.

254

Поэтому очень естественно, что мы смешиваем одно состояние с другим Этого мнения о тождестве наших сходных восприятий придерживается главным образом немыслящая и нефи-лософствующая часть человечества (т. е. все мы в то или иное время); стало быть, те люди, которые не; знают иных объектов, кроме своих восприятий, и никогда не думают о двояком существовании: внутреннем и внешнем, представляющем и представляемом. Тот самый образ, который воспринимается нашими чувствами, признается нами реальным телом; таким-то прерывистым образам мы и приписываем полное тождестмо. Но так как перерыв в появлении [этих образом], по-видимому, противоречит их тождеству и, естествен но, заставляет нас считать их отличными друг от друга, то мы в конце концов совершенно незнаем, как примирить столь противоположные мнения. Тот факт, что наше воображение беспрепятственно проходит ряд идей сходных восприятий, заставляет пас приписывать последним полное тождество. Перерыв в их появлении заставляет пас рассматривать их как ряд сходных, но все же раздельных сущностей, появляющихся через известные промежутки времени. Недоумение, вызываемое этим противоречием, порождает в нас склонность объединить эти прерывистые явления с помощью фикции непрерывного существования, что составляет третью часть той гипотезы, которую я взялся объяснить.

Опыт с несомненностью показывает нам, что любое противоречие в наших мнениях или аффектах повергает нас м заметное беспокойство независимо от того, проистекает ли это противоречие изнутри или извне, из противоположности во впешних объектах или же из борьбы внутренних принципом. Напротив, все, что соответствует нашим естественным стремлениям и то ли внешним образом способствует их удовлетворению, то ли внутренним

Надо сознаться, что ,тго рассуждение несколько туманно и понять его трудно; но замечательно, что самая его трудность может быть прекращена н аргумент, подтверждающий наше рассуждение. Как легко заметить, смешению последовательности наших прерывистых восприятий с тождественным объектом способствуют два отношения, причем оба они суть отношения сходства. Первое из них сходство восприятии, второе сходство наших умственных актов при рассмотрении последовательности сходных объектов и нрн рассмотрении тождественного объекта. Мы склонны легко смешивать друг с другом эти два сходства, и это вполне естественно, как явствует из нашего же рассуждения. По постараемся различить их, и мы без труда поймем вышеизложенный аргумент.

255

образом совпадает с их движениями, несомненно, доставляет нам заметное удовольствие. Но так как в данном случае существует противоположность между мыслью о тождестве сходных восприятий п перерывом в их появлении, то пат ум должен чувствовать себя очень беспокой по в этом положении, п он, естественно, будет искать избавления от подобного беспокойства. Так как это беспокойство возникает из противоположности двух противоречащих друг другу принципов, то наш ум должен ждать облегчения, жертвуя одним из них ради другого. Но так как беспрепятственный переход нашей мысли от одного из сходных восприятий к другим заставляет пас приписывать им тождество, то мы не можем без принуждения расстаться с этим мнением. Следовательно, нам остается изменить направление и предположить, что наши восприятия не нрерьшисты, а сохраняют непрерывное и притом неизменное существование, в силу чего оказываются вполне тождественными. Однако перерывы и появлении этих восприятий так длинны и часты, что невозможно оставить их без внимания; а так как нападение восприятия в уме и его существование с перво-го взгляда кажутся нам вполне тождественными, то легко усомниться, можем ли мы вообще согласиться с явным противоречием и предположить, будто восприятие существует, не будучи воспринимаемо умом. Чтобы выяснить этот вопрос п узнать, почему с перерывом в появлении восприятия не связан необходимо перерыв в его существовании, нам не мешает слегка затронуть некоторые принципы, которые мы при случае выясним подробнее впоследствии . Мы можем начать с замечании, что трудность касается в данном случае не самого факта, т. е. не того, делает ли наш ум заключение о непрерывном существовании своих восприятии, по лишь того, каким образом он делает это заключение п из каких принципов последнее выводится. Несомненно, что почти все человечество, да п сами философы в течение большей части своей жизни, считает свои восприятия единственными объектами п предполагает, что то самое бытие, которое непосредственно воспрп пи мается умом, п есть реальное тело, или материальное существование. Несомненно также, что этому самому восприятию или же этому объекту мы приписываем постоянное, непрерывное бытие, причем считаем, что объект этот ие уничтожается из-за нашего отсугствия п не начинает существовать в силу нашего присутствия. Мы говорим: в паше отсутствие объект продолжает существовать, но мы его не

· Глава 6

256

ощущаем, не видим. Когда же мы присутствуем, то ощущаем, видим его. Но в связи с этим у пас могут возникнуть два вопроса. Вo-nepвых, как можем мы удовлетвориться предположением, что восприятие, отсутствуя в пашем уме, тем не менее не уничтожается? Во-вторых, как мы представляем себе появление объекта в уме без создания заново восприятия или образа п что подразумеваем мы под актом зрения, ощущения и восприятия?

Относительно первого вопроса мы можем заметить следующее: то, что мы называем умом, есть не что иное, как пучок или связка (heap or collocton) различных восприятий, объединенных некоторыми отношениями, которой приписывается, хотя и ошибочно, совершенна;! простота и тождество. Но так как всякое восприятие отличимо от другого и его можно рассматривать как нечто существующее отдельно, то отсюда с очевидностью следует, что пет никакого абсурда в отделении любого восприятия от ума, т. е. в разрыве всех его отношении г тон связной массой восприятии, которая и образует собой мыслящее существо.

То же рассуждение дает нам ответ и на кто рой вопрос. Если название восприятие не делает подобное отделение от ума нелепым и противоречивым, то наименование тон же самой вещи объектом никак не может сделать невозможным п соединение ее с умом. Наш ум видит, ощущает и воспринимает внешние объекты, т. е. последние становятся и та кое отношение к связной совокупности восприятий, которое заставляет их сильно влиять па последние, увеличивая их число посредством настоящих размышлений и аффектов и снабжая память идеями. Таким образом, то же самое постоянное и непрерывное бытие может иногда, быть налицо в уме, а иногда отсутствовать, причем в самом этом бытии не происходит никакого реального или существенного изменения. Перерыв в вое-приятии чувств не подразумевает с необходимостью перерыва в существовании. Предположение непрерывного существования чувственных объектов пли восприятий не заключает в себе противоречия. Мы свободно можем поддаваться своей склонности к этому предположению. Когда полное сходство наших восприятий заставляет пас приписывать им тождество, мы можем устранить кажущийся перерыв, вообразив непрерывное бытие, которое может заполнить эти промежутки и сохранить за нашими восприятиями совершенное и полное тождество.

257

Mo так как мы здесь не только воображаем такое непрерывное существование, но и верим в него, то вопрос состоит в том, откуда возникает такая вера, вопрос этот приводит нас к четвертому звену нашей теории. Уже было доказано, что вера вообще состоит только в живости идеи и идея может приобрести такую живость при помощи отношения к какому-нибудь наличному впечатлению, впечатления суп, по при роде своей самые живые восприятия нашего ума, и качество это при помощи отношения отчасти сообщается всякой связанной с впечатлением идее. Это отношение является причиной легкого перехода от впечатления к идее и даже вызывает склонность к такому переходу. Наш ум так легко переходит от одного восприятия к другому, что едва замечает эту перемену и сохраняет при втором восприятии значительную часть живости первого. Живое впечатление приводит ум в возбуждение, и эта живость переносится па связанную с впечатлением идею, мало утрачиваясь при указанном переходе благодаря легкости последнего и склонности [к нему] воображения.

Предположим, однако, что эту склонность вызывает какой-нибудь иной принцип помимо отношения; очевидно, что она должна производить то же действие и переносить живость впечатления на идею. Но именно так и обстоит дел о в настоящем случае. Наша память доставляет нам громадное число примеров совершенно сходных восприятий, возвращающихся через различные нромежугки времени и после значительных перерывов. Указанное сходство вызывает в пас склонность рассматривать эти прерывистые восприятия как тождественные, а также соединять их при помощи непрерывного существования, чтобы оправдать это тождество-и избежать противоречий, в которые, по-видимому, неизбежно вовлекает пас прерывистое появление этих восприятий. Итак, у нас есть склонность воображать непрерывное существование всех чувственных объектов, а так как эта склонность возникает из некоторых живых впечатлении и памяти, то она сообщает живсхть и упомянутой фикции, или, другими словами, заставляет пас верить в непрерывное существование тел. Если же мы иногда приписываем непрерывное существование совершенно новым для нас объектам, постоянства и связности которых еще не знаем из опыта, то это происходит потому, что способ их появления перед, нашими чувствами похож на способ появления постоянных и связных объектов; это сходство является источником рассуждения по аналогии и заставляет

258

пас приписывать одинаковые качества сходным объектам.

Мне думается, что вдумчивому читателю менее трудно будет согласиться с этой теорией, чем отчетливо постигнуть ее во всей ее полноте; после некоторого размышления он признает, что каждая отдельная ее часть сама но себе вполне доказательна, И действительно, так как люди вообще предполагают, что их восприятия суть единственные объекты, но в то же время верят в непрерывное существование материи, то очевидно, что мы должны объяснить происхождение этой веры, принимая во внимание упомянутое предположение. По при наличии подобного предположения мнение о том, что наши объекты или же восприятия остаются совершенно тождественными после их перерыва, оказывается ложным, а следовательно, мнение об их тождестве никогда не может возникать из разума, но должно иметь своим источником воображение. Воображение же привлекает к Подобному мнению исключительно сходство некоторых восприятий: оказывается, у нас есть склонность считать тождественными только паши сходные жим риятия. Эта склонность приписывать тождество сходным восприятиям порождает фикцию непрерывного существования, а эта фикция, как и это тождество, в действительности ложна, что признают все философы, и она не производит и иного действия, кроме ycтpaнения пеpepыва в наших восприятиях единственного обстоятельства, противоположного тождеству последних. Наконец, эта склонность порождает веру при помощи наличных впечатлений памяти: ведь не вспоминая о прежних ощущениях, мы, очевидно, не могли бы верить в непрерывное существование тел. Итак, рассматривая все эти части [нашей теории], мы видим, что каждую из них подкрепляют самые сильные доказательства и все они вместе составляют строимую, вполне убедительную систему. Сильная склонность сама но себе, без наличного впечатления, иногда порождает веру, или мнение. Насколько же легче она это делает при помощи указанного обстоятельства!

Но хотя естественная склонность воображения и заставляет нас вышеуказанным образом приписывать непрерывное существование тем объектам наших чувств или же тем восприятиям, между которыми при их прерывистом появлении мы находим сходство, однако достаточно немного рефлексии и философии, чтобы мы увидели ошибочность этого мнения. Я уже заметил, что существует тес пая связь между двумя упомянутыми принципами: непрерывным

259

и отдельным, или независимым, существованиями -и что стоит нам только установить один, чтобы и другой последовал за ним в качестве необходимого следствия. Мнение о непрерывном существовании возникает первоначально и без особого обдумывания и размышления [с нашей стороны], ведет вслед за собой второе мнение каждый раз, когда ум следует своей непосредственной и вполне естественной склонности. Но, сравнивая опытные данные и хоть в какой-то мере обсуждая их, мы вскоре замечаем, что учение о независимом существовании наших чувственных восприятий противоречит самому простому опыту. Этот факт, заставляя нас пойти обратным путем и заметить ошибочность приписывания нашим восприятиям непрерывного существования, является в то же время источником многих весьма любопытных мнений, которые мы сейчас постараемся выяснить.

Прежде всего следует отметить некоторые из тех опытов, которые убеждают пас в том, что наши восприятия не обладают никаким независимым существованием. Прижав один глаз пальцем, мы сразу же замечаем, что все объекты становятся двойными, причем половина их передвигается, оставляя свое обычное и естественное положение. Но поскольку мы не приписываем непрерывного существования и тем и другим из указанных восприятий, а также поскольку те и другие однородны, мы легко замечаем, что все паши восприятия находятся в зависимости от наших органов чувств и от состояния наших нервов и жизненных духов. Мнение это подтверждается кажущимся увеличением и уменьшением объектов в зависимости от их расстояния, кажущимися изменениями в их фигуре, переменами в их цвете и других качествах в зависимости от наших болезней и недомоганий, а также бесконечным числом других опытов подобного рода, с помощью которых мы узнаем, что паши чувственные восприятия не обладают никаким отдельным или независимым существованием.

Естественным следствием этого рассуждения должно бы быть то, что нашим восприятиям столь же мало свойственно непрерывное, как и независимое, существование; и действительно, философы настолько проникаются этим мнением, что изменяют свои системы и различают (что и мы будем делать отныне) восприятия и объекты, причем предполагают, что первые прерывисты, преходящи и различны при каждом новом своем возвращении, а вторые непрерывны и сохраняют постоянное существование

260

тождество. Но сколь бы философской ни признавали эту новую систему, я утверждаю, что она лишь паллиативное средство и содержит в себе все трудности общепринятой теории наряду с другими, свойственными ей самой. Мет таких принципов познания или воображения, которые непосредствен но заставлял и бы нас принять мнение о двойном существовании, т. е. существовании восприятий н объектов, и мм можем прийти к этому мнению лишь посредством обычной гипотезы о тождестве и непрерывности наших прерывистых восприятий. Если бы мы не были уверены вначале, что нашими единственными объектами являются наши восприятия, продолжающие существовать даже тогда, когда их уже не воспринимают чувства, то мы никогда не пришли бы к мысли, что паши восприятия и объекты различны и только одни объекты сохраняют непрерывное существование. Вторая гипотеза не может непосредственно удовлетворить ни разум, ни воображение, но заимствует все свое влияние на воображение от первой. Н этом положении заключаются две части, каждую из которых мы постараемся доказать настолько отчетливо и ясно, насколько это позволяет такой темный вопрос. Что касается первой части данного положения, т. е. того, что эта философская гипотеза не может непосредственно удовлетворить ни разум, ни воображение, то [в правиль-ности ее) по отношению к разуму пас вскоре могут убедить следующие соображения. Единственные предметы, в [реальности) которых мы уверены, это восприятия, которые, будучи непосредственно представлены нам сознанием, заставляют нас безусловно признать [их] и являются первым основанием всех наших заключений. Единственное заключение, которое мы можем сделать, исходя из существования одной вещи относительно существования другой, основано на отношении причины и действия, показывающем, что между этими вещами есть связь и существование одной из них зависит от существования другой. Идея этого отношения основана на прошлом опыте, с помощью которого мы узнаем, что два данных вида бытия иссгда связаны друг с другом и всегда бывают сразу иалич-ны в уме. Но так как в пашем уме никогда не бывает налицо никаких видов бытия, кроме восприятий, то отсюда следует, что мы можем наблюдать связь, или отношение, причины и действия между различными восприятиями, по никогда не можем наблюдать ее между восприятиями и объектами. Поэтому невозможно, чтобы из существования или каких-нибудь качеств первых мы могли сделать ка

261

кой-либо вывод относительно существования вторых или когда-либо удовлетворить наш разум в этом вопросе.

Не менее достоверно и то, что эта философская теория не удовлетворяет непосредственно и воображения и что указанная способность сама но себе, следуя собственной склонности, никогда не привела бы к подобному взгляду. Сознаюсь, что будет довольно трудно доказать это положение так, чтобы вполне удовлетворить читателя, потому что оно заключает в себе отрицание, которое во многих случаях не допускает положительного доказательства. Если бы кто-нибудь взял па себя труд рассмотреть этот вопрос и придумал теорию, объясняющую прямое происхождение указанного мнения из воображения, то мы могли бы, исследовав эту теорию, высказать определенное суждение но данному вопросу. Допустим, что наши восприятия несвязны и, несмотря па все свое сходство, различны; пусть при условии такого предположения кто-нибудь покажет, почему воображение прямо и непосредственно переходит к вере в другое существование, по природе своей сходное с восприятиями, по постоянное, непрерывное и тождественное; если ом сделает .это удовлетворительно, я обещаю отказаться от своего нынешнего мнения. Между тем я не могу не заключить, имея в виду абстрактность и трудность высказанного предположения, что работа над, ним не дело воображения. Всякий, кто пожелает объяснить происхождение обычного мнения о непрерывном и обособленном существовании тел, должен брать ум в его обычном состоянии и исходить из предположения, что паши восприятия суть паши единственные объекты п что они про должают су м чествовать даже тогда, когда не воспринимаются. Хотя это мнение ложно, оно наиболее естественное из всех и лишь оно непосредственно удовлетворяет воображение.

Что же касается второй части указанного положения, а именно того, что философская система заимствует все свое влияние на вообрижеиие от обычной системы, то мы можем заметить следующее: это естественное и неизбежное следствие из предыдущего заключения о том, что философская теория не удовлетворяет непосред-ственно ни разума, ни воображения. Ведь сел и, как мы знаем из опыта, философская система господствует над умами многих, в особенности же тех, кто хоть немного размышляет о данном вопросе, то указанная система, не обладая собственным авторитетом, должна заимствовать весь свой авторитет от общепринятой системы. Как эти две системы, несмотря па прямую противоположность друг

262

другу, оказываются связанными, может быть объяснено следующим образом.

Наше воображение естественно пробегает следующий ряд мыслей. Маши восприятия суть наши единственные объекты. Сходные восприятия тождественны, как бы бессвязно или прерывисто ни было их появление. Эта видимая прерывистость противоположна тождеству, следовательно, она не выходит за пределы видимости; п восприятие или объект в действительности продолжает существовать, даже отсутствуя в нашем сознании. Итак, паши чувственные восприятия обладают постоянным п непрерывным существованием. Но самое поверхностное размышление опровергает указанный вывод, согласно которому паши восприятия обладают непрерывным существованием, доказывая, что это существование зависимо; в силу этого естественно было бы ожидать, что мы должны совсем отказаться от мнения, будто в природе есть такой факт, как непрерывное существование, сохраняющееся даже п тогда, когда оно уже более не воспринимается чувствами. Дело, однако, обстоит иначе. Отказавшись от мнения о независимости и непрерывности наших чувственных восприятий, философы новее не думают отказываться от мнения о постоянном существовании; в силу этого, несмотря па согласие всех школ относительно первого мнения, последнее [мнение], являющееся до некоторой степени его необходимым следствием, было принято лишь немногими крайними скептиками, которые, однако, придерживались его лишь на слонах и никогда не были в состоянии искрение поверить в пего.

Существует большая разница между теми мнениями, к которым мы приходим посредством спокойного и глубокого размышления, и теми, которые мы принимаем, повинуясь некоторого рода инстинкту или же некоторой естественной склонности, потому что они свойственны нашему духу и соответствуют ему. Если такие мнения становятся противоположными друг другу, нетрудно предвидеть, какое из них будет иметь преимущество. Пока паше внимание сосредоточено па рассматриваемом вопросе, преобладание может принадлежать философскому, теоретическому принципу; по в ту самую минуту, как мы дадим отдых своим мыслям, природа возьмет свое и повлечет нас обратно, к нашему прежнему мнению. Мало того, иногда се влияние так сильно, что она может остановить нас повреди самых глубоких наших размышлений и помешать мам вывести нее следствия из какого-нибудь философс

263