Часть 3.

84

Григорий Богослов

и души, настроим все один голос, соединимся единым духом и воспоем ту победную песнь, которую некогда, ударяя в тимпан, предначала Мариам, а за нею воспел Израиль, о потоплении египтян в Черном море: Поем Господу, ибо высоко превознесся Он, коня и всадника его ввергнул в море (Исх. 15,21)— но не в море; меняю это в песне; а куда ему было угодно, и как определил Сам Он — творит все и претворяет, как сказал в одном месте своего пророчества богодухновенно любомудр-ствующий Амос, и превращает вясноеутро тень смертную, а день в ночь темную (Ам. 5, 8). Тот, кто, как бы некоторым кругом располагает и ведет весь мир. И все, что нас касается, — и зыблющееся и незыблемое, попеременно и поступающее вперед и обращаемое назад, бывающее в разные времена и так и иначе, — в порядке Промысла, твердо и непоколебимо; хотя и идет противоположными путями, известными Слову, и неведомыми для нас. Господь низлагает сильных с престолов (Лук.

I,52) итого, о ком не думали, украшает венцом (Сирах.

II,5); заимствую и это из Божественного Писания. Он немощные колена облачает мужеством и сокрушает мышцы нечестивых и неправедных (Пс. 36,17); и это беру из другого Писания, как приходит мне на память, которое-либо из многих мест, восполняющих мою песнь и слагающихся в одно благодарение. Он дает нам видеть и возношение нечестивого выше кедров, и обращение его в ничтожество; если только смогли мы скорой и непреткновенной ногой пройти мимо его нечестия. Кто же из поведающих дела Божий воспоет, как должно и поведает это? Кто изречет могущество Господа, возвестит всехвалыЕго (Пс. 105,9)? Какой голос, какой дар слова будет соразмерен этому чуду? Кто сокрушил оружие имен и брань (Пс. 75,11)? Кто сокрушал головы змиев в воде? Кто дал того в пищу людям (Пс. 73; 13.14), которым и предал его? Кто превратил бурю в прохладный ветер? Кто сказал морю: умолкни, перестань (Марк. 4,39), здесь предел надменным волнам твоим (Иов. 38,11), и потом быстро усмирил воз-Слово 4

85

дымавшиеся и кипевшие воды? Кто даровал власть на-ступатъ назмей и на скорпионов (Лук. 10,19), которые не тайно уже блюдут пяту, как изречено в осуждении, но явно восстают и подъемлют главу, осужденную на попрание? Кто сотворил суд и правду (Ам. 5,7), сотворил так неожиданно? Кто не оставил навсегда жезла нечестивых (могу ли смело сказать над жребием праведных (Y\c. 124,3)? — или выразиться скромнее?), над жребием ведающих Его? Ибо мы были не как праведные преданы (немногим, и притом редко, дается, чтобы они, как мужественные подвижники, посрамили искусителя), но как грешные осуждены, и потом милосердо и отечески помилованы; осуждены, чтобы пораженные уцеломудрились, и вразумленные к нему обратились. Он обличил нас, но неяростью; наказал, но не гневом (Пс. 6,12); тем и другим, и напоминанием, и снисхождением явил Свое человеколюбие. Кто сотворилмщение

I шд народами, наказание над племенами (Пс.149,7)? Господь крепкий и сильный, Господь, сильный в брани (Пс. 23,8). Одно нахожу место, один стих в некотором отношении сообразный настоящему торжеству. Его прежде нас возгласил Исаия, и он весьма приличен нынешнему времени, соответствует величию благодеяния.-/фо-пите, небеса, свыше, и облака да проливают правду (Ис. 4 5,8); веселись, земля, и восклицайте, горы, от радости (Ис. 49,13)! Ибо и все твари и небесные Силы разделяют наши чувствования (присовокупляю это от себя) даже при событиях, подобных настоящему. Тварь, подлежащая тлению, то есть, которые долу рождаются и умирают, не только совоздыхает и соболезнует, в ожидании конца их и откровения, чтобы тогда и ей получить чаемую свободу, подобно, как ныне, силой Творца, | ювольно предана тленным, но также сопрославляетс

II сорадуется, когда веселятся чада Божий. Итак, возве-(•ыится пустыня и расцветет как нарцисс (Ис. 35,1) (i ie могу не употреблять Божественных изречении, воз-i', i -1шая Божию силу); да веселится Церковь, которая вче-! '.i и зддень, по-видимому, сиротствовала и вдовствова-

86

Григорий Богослов

ла! Да веселится всякий, кто до сих пор был угнетаем нестерпимой и жестокой бурей нечестия! Ибо помиловал Господълюдей Своих, и наследуя Своего не оставил (Пс. 93,14); сотворил чудные дела, совет древний истинный (Ис. 25, 1), — совет о том, чтобы благоволить к боящимся Его и куповающим на милость Его (Пс. 146, 11). Ибо сокрушил Он врата медные и вереи железные сломил (Пс. 106, 16). Мы за беззакония наши смирены были; но воззваны и избавлены изсетиловя-щих (Пс. 123,7) благодатью призвавшего нас и смиренных сердцем утешающего Бога.

Видите, как слагаю песнь, в которой и слова и мысли божественны! Сам не знаю, почему горжусь и украшаюсь чужим, от удовольствия делаюсь, как вдохновенный;

а презираю все низкое и человеческое, когда одно с другим сличаю и согласую, и что единого Духа, то привожу в единство.

И прежде являли нам чудеса Божий: Енох, вознесенный Богом; Илия, взятый на небо; Ной, спасаемый и спасйющнймалым деревом (Премудр. 10,4) мир — семена родов, спасшихся от всемирного потопа, чтобы земля снова украсилась обитателями более благочестивыми; Авраам призываемый; когда уже не обещал возраст, награждаемый сыном, во уверение о другом обетованном Семени; приносящий единородного — добровольную жертву, и вместо сына приемлющий неожиданную жертву. То же явили чудная погибель нечестивых, потопленных огнем и серой, и еще более чудесное исхождение благочестивых; столп соляной — памятник обращения ко злу.

То же явил Иосиф продаваемый, соблазняемый, целомудренный, умудряемый Богом, освобождаемый, поставленный властелином и раздателем хлеба для высшего домостроительства; Моисей, удостоенный богоявления, приемлющий законы, законодательствующий, данный как бог фараону, указавший Израилю путь в землю обетованную. То же явили: известное число египетских казней и среди египтян спасение обремененных трудами;

Слово 4

87

море, бегущее от жезла и соединяющееся по слову, одним дающее путь, как по суху, и потопляющее, согласно с естеством, других; а также все, чем это сопровождалось:

столп облачный, осеняющий днем; столп огненный, озаряющий ночью; а оба путеводствующие; хлеб, поливаемый дождем в пустыне, снедь, посылаемая с неба, — первый соразмерно нужде, а вторая даже и сверх нужды; вода из камня, то истекающая, то услаждаемая; Ама-лик, преодолеваемый молитвой и еще неизъяснимым и таинственным воздеянием рук; солнце останавливаемое, луна удерживаемая, Иордан разделяемый, стены, разрушаемые обхождением священников, также звуком труб и самим числом, силу имеющим; земля и руно попеременно орошаемые и остающиеся невлажными;

сила, заключенная в волосах и равняющаяся силам целого воинства; несколько избранных, пивших из горсти воду, обнадеженных в победе и побеждающих, благодаря надежде, малым числом многие тысячи. Нужно ли мне перечислять все чудеса, какие совершены самим Христом, при спасительном Его пришествии и воплощении, и какие после Него и через Него же сотворены святыми Его Апостолами и служителями слова? Сколько книг и памятей, в которых запечатлены они? Какие же чудеса явлены ныне? — Придите, послушайте, все боящиеся Бога, и я возвещу вам (Пс. 65,16), чтобы знал грядущийрод (Пс. 77,6), да познают преемства родов — чудеса могущества Божия!

Но невозможно объяснить этого, не изобразив величины бедствия; и это опять невозможно, пока не будет обличено злонравие отступника, не будет показано, какие были начала, какая смена, от которых дошел он до такого неистовства, постепенно взращивая в себе нечестие, подобно тому, как самые злые из пресмыкающихся и зверей собирают свой яд. И хотя подробное описание злодеяний его предоставляем книгам и историям (мы не имеем и времени пересказывать все, не имеющее близкой связи с настоящим предметом); однако же, из многого коснувшись немногого, оставим потомству как

Григорий Богослов

бы некоторую надпись на памятнике, вместив в слово главнейшие и известнейшие из его деяний.

Вот одно и первое из его дел! Спасенный великим Констанцием, недавно от отца наследовавшим державу, когда при Дворе стали править делами новые чиновники, и войско, опасаясь нововведений, само сделалось нововведением, вооружилось против начальствующих, тогда, говорю, невероятным и необычайным образом спасенный вместе с братом', не воздал он благодарения ни Богу за свое спасение, ни Царю, его спасшему, но оказался перед ними злонравным, готовя в себе Богу отступника, а Царю — мятежника. Но прежде всего нужно сказать, что человеколюбивейший Царь в одном из царских дворцов удостоил их царского содержания и царской прислуги, сохраняя их, как последних в роде, для царского престола. Сам Государь, во-первых, думал оправдать себя в том, что беспорядки, открывшиеся в начале его царствования, произведены не по его согласию; во-вторых, хотел показать свое великодушие, приобщив их к царскому сану; а в-третьих, таким приращением надеялся более упрочить власть. Но в его рассуждениях было больше доброты сердца, нежели благоразумия.

На них же2 не лежало тогда никаких должностей;

царская власть была еще впереди и в одном предположении, а возраст и надежда не вели к чинам второстепенным. Поэтому они имели при себе наставников и в прочих науках (все первоначальное учение преподавал им сам дядя и Царь), а еще больше — в нашем любомудрии, не только в том, которое имеет предметом догматы, но и в том, которое назидает благочестие нравов. Для этого пользовались обращением с людьми особенно испытанными и были приучаемы к делам самым похвальным, показывающим опыты добродетели. Они, по своей охоте, вступили в клир, читали народу божественные книги, нимало не считая это ущербом дл

' Галлом. 2 Юлиан и Галл.

лево 4

89

i i ;< )сй славы, но еще признавая благочестие лучшим из | .i сх украшений. Также многоценными памятниками в ' 11 'сть Мучеников, щедрыми приношениями и всем, что i и жазывает в человеке страх Божий, свидетельствова-11К) своем любомудрии и усердии ко Христу.

()дин из них действительно благочестив, и хотя по природе вспыльчивее, однако же в благочестии искре-| it'll. А другой только выжидал время и под личиной < кромности таил злонравие. И вот доказательство! Ибо 111 • м огу обойти молчанием бывшего чуда, которое весь-м .i достопамятно и может послужить уроком для мно-111 x нечестивцев. Оба они, как сказал я, усердствовали

II я Мучеников, не уступали друг другу в щедрости, бо-i .i той рукой и не щадя издержек, созидали храм'. Но i к скольку трудились они с разной целью, то и конец i [ »удов был различен. Дело одного, имею в виду старшего брата2, шло успешно и в порядке, потому что Бог i )\< )THO принимал дар, как Авелеву жертву, право и принесенную иразделенную (Быт, 4,7) и сам дар был как n i,[ 11скоторым освящением первородного, а дар другого ( какое еще здесь на земле посрамление для нечести-ш>[х, свидетельствующее о будущем и малозначитель-11ыми указаниями предвещающее о чем-то великом) дар другого отверг Бог Мучеников, как жертву Каинову. Он

III тлагал труд, а земля отвергала совершенное трудом. < »н употреблял еще большие усилия, а земля отказывалась принимать в себя основания, полагаемые челове-к« IM, колеблющимся в благочестии. Земля как бы веща-i.i, какое будет произведено им потрясение, и вместе i ч сдавали честь Мученикам бесчестием нечестивейше-111. Такое событие было некоторым пророчеством об от-1,1 лившихся со временем в этом человеке высокомерии 11 нысокоумии, о непочтении его к Мученикам, о пору-|.п 1ии им святых храмов, — пророчеством, для других i к-празумительным, но заранее преследовавшим гони-

Во имя св. мученика Маманта.

' Галла.

90

Григорий Богослов

теля и предзнаменовавшим, какое будет возмездие нечестию. О чеповекмудрый, чтобы творить зло (Иер. 4,22), но не избегающий собственного мучения! Благодарение Богу, возвещающему будущее, чтобы пресечь нечестие и показать Свое предвидение! Какое необычайное, но более истинное, нежели необычайное, чудо! Какое братолюбие в Мучениках. Они не приняли чествования от того, кто обесчестит многих Мучеников; отвергли дары человека, который многих изведет в подвиг страдания, даже позавидует им и в этом подвиге. Или, вернее сказать, они не потерпели, чтоб им одним из Мучеников быть в поругании, когда храмы других устраиваются и украшаются руками преподобными. Они не попустили, чтобы преухищренный во зле мог похвалиться нанесенными им оскорблениями, чтобы одна рука и созидала, и разрушала мученические храмы, чтобы одни из Мучеников были чествуемы, а другие подвергались бесчестию, чтобы притворным чествованием предначиналось действительное бесчестие. Они не хотели, чтобы оскорбитель при великос-ти оскорбления почитал еще себя мудрым и умевшим под видимой наружностью утаиться как от людей, так и от Бога, который всех прозорливее, всех премудрее и уловляет мудрых в лукавстве их (1 Кор. 3,19). Напротив, дали знать ругателю; что он понят, чтобы уловленный не превозносился. Бог Мучеников по распоряжениям, Ему одному ведомым, по неизреченной Своей премудрости, по законам мироправления, по которым некогда ожидал исполнения беззаконий амморрейс-ких, — и теперь не пресек, не иссушил вдруг, подобно нечистому потоку, замышляемой и скрываемой злобы. Но для других нужно было сделать злонравие ненавистным, отвергнуть чествование и показать, что Бог, в рассуждении всего Ему приносимого, нелицеприятен и чист. Он сказал нечествовавшему Израилю:

не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для Меня (Ис. 1,13). Он не потерпел ново-месячий их и суббот и праздников; ибо, как Самодо-

('лово 4

91

n< шьный не нуждается ни в чем человеческом и мало-нужном; тем менее увеселяется недостойными прино-11 юниями; напротив, жертвой нечестивого, хотя бы это > )ыл телец, гнушается, как псом, и хотя бы это был ла-д.ш, оскорбляется, как богохульством (Ис. 66,3),ил^я-inv блудницы. (Втор. 23, 18) измотает из святилища и < ггвергает; ценит же ту одну жертву, которую Чистейшему приносят чистые руки, высокий и очищенный \ м. Итак, что удивительного, если Он, который видит,

I ic как человек, смотрит не на внешнее, но на потаённого человека, презирает во внутренний источник i юроков или добродетелей; что, говорю, удивительного, если Бог и теперь не принял чествования, воздаваемого лукаво и с лукавой мыслью? Но так было действительно. Кто не верит, для тех приводим свидетельства очевидцев; еще многие из них живы; они

II вам пересказали об этом чуде и будут пересказывать i ютомкам нашим.

Когда же, с наступлением зрелого возраста, они коснулись (лучше бы никогда не касаться!) философ-i ких учений, а приобрели силу в слове — для благонрав-| ibix щит добродетели, а для злонравных жало греха;

к )гда он' не мог уже скрывать в себе всего недуга и ко-нарный замысел нечестия обдумывать единственно с ^ амим собой. Огонь, кроющийся в веществе, еще не < тратился в светлый пламень, но обнаруживается вы-| стающими искрами и идущим изнутри дымом. А если угодно другое подобие, источники, с силой текущие в i к )дземных пещерах, когда не находят себе простора и i нободного выхода, во многих местах земли устремля-к) тся к поверхности и производят под нею шум; потому 1 rro сила стремления гонит их, а верхние преграды удерживают и пресекают. Так и он, удерживаемый обстоя-1 сльствами и уроками Государя, пока не безопасно было i) казать себя явным нечестивцем, скрывал большую часть своего .нечестия. И бывали случаи, при которых

' Юлиан..

92

Григорий Богослов

обнаруживал тайные мысли, особенно перед людьми, более расположенными к нечестию, нежели к благоразумию; в разговорах же с братом, даже сверх приличия, защищал язычников, конечно под предлогом упражнения в слове посредством споров; а действительно это было упражнением в противоборстве истине. Вообще, он рад был всему, чем отличается нечестивое сердце. А когда человеколюбие Самодержца провозглашает брата его Цезарем и делает обладателем над немалой частью Вселенной; тогда и ему открылась возможность с большей свободой и безопасностью предаться самым вредным наукам и наставникам. Азия стала для него училищем нечестия — всех бредней о звездочетстве, о днях рождения, о разных способах гадания, а также и о соединенной с ними неразрывно магии.

Одного еще недоставало, чтобы к нечестию присовокупить и могущество. Через несколько времени и то дают ему над нами умножившиеся беззакония многих, а иной, может быть, скажет: благополучие христиан, достигшее высшей степени и потому требовавшее перемены, — свобода, честь и довольство, от которых мы возгордились. Ибо, действительно, труднее сберегать приобретенные блага, нежели приобретать новые, и удобнее тщанием возвратить прошедшее благоденствие, нежели сохранить насгоящее.Погибели предшествует гордость (Притч. 16,18); прекрасно сказано в Притчах; а славе предшествует уничижение, или скажу яснее, за гордостью следует низложение, а за низложением прославление./осподь гордым противится, смиренным же дает благодать (Иак. 4,6) и все соразмеряя праведно, воздает за противное противным. Это знал и божественный Давид; потому быть смиряемым полагает в числе благ, приносит благодарение Смирившему, как приобретший через это видение Божиих оправданий; и говорит: прежде страдапиямоего я заблуждался; а ныне слово Твое храню (Пс. 118,67). Таким образом, ставит oi i смирение в середине между прегрешением и исправлением, так как оно произведено прегрешени-

' 'лево 4

93

(• м. и произвело исправление. Ибо грех рождает смире-1 ч ie', а смирение рождает обращение. Так и мы, когда «1.1ЛН добронравны и скромны, тогда возвышены и i к степенно возрастали, так что под руководством Бо-жиим сделались и славны и многочисленны. А когда мы отолстели, тогда стали своевольны; и когда /х1:{жирели(Ътор. 32,16), тогда доведены до тесноты. Ту >; i :i ву и силу какую приобрели во время гонений и скор-| к-й, утратили мы во время благоденствия, как покажет 111 к >должение слова.

Царствованию и жизни Цезаря полагается предел. v молчу о предшествовавшем, щадя и действовавшего и i градавшего1; но при всем уважении к благочестию i ш( )их не хвалю дерзости. Если им, как людям не свой-> i пенно было согрешить в чем другом, то за это, вероятно, не похвалят ни того, ни другого. Разве и здесь по-i -1 :i пленное в вину одному обратим в назидание другому. I i > i 'да Юлиан делается наследником царства, но не бла-1 ч >честия, наследником сперва после брата, а через не-к< ггорое время и после воцарившего его. И первое дает t MV Констанций добровольно, а последнее поневоле, 111 шнужденный общим для всех концом, пораженный \ даром бедственным и пагубным для целого мира.

Что ты сделал, боголюбезнейший и христолюбивей-111 ни из царей! — к тебе, как бы к предстоящему и вни-м. i ющему нам, обращаю укоризну; хотя знаю, что ты го-1 ».i здо выше наших укоризн, вчинен с Богом, наследовал i и-бссную славу и для того оставил нас, чтобы времен-• к )с царство пременить на вечное? Для чего совещал i.i кой совет ты, который благоразумием и быстротой VM.I во многом превосходит не только современных i (-пе, но и прежних царей. Ты очистил пределы царства п нарваров и усмирил внутренних мятежников; на од-1111 x действовал убеждениями, на других оружием, а в

' Св. Богослов имеет в виду умерщвление Цезаря Галла ii.i приказу Императора за возмущение его против Импе-

I'.i юра.

94

Григорий Богослов

том и другом случае распоряжался, как будто бы никто тебе не противодействовал. Важны твои победы, добытые оружием и сражениями; но еще важнее и знаменитее приобретенные без крови. К тебе отовсюду являлись посольства и просьбы; одни покорялись, другие готовы были к покорности. А если где была надежда на покорность, — это равнялось самой покорности. Рука Божия направляла тебя во всяком намерении и действии. Благоразумие было в тебе удивительнее могущества, и могущество удивительнее благоразумия; благочестие же еще удивительнее самой славы за благоразумие и могущество. Как же в этом одном оказался ты неопытным и неосмотрительным? Отчего такая опрометчивость в твоем бесчеловечном человеколюбии? Какой демон внушил тебе такую мысль? Как великое наследие, то, чем украшался родитель твой, имею в виду христиан, народ, просиявший в целой Вселенной, царственное священство (1 Петр. 2, 3), взращенный многими усилиями и трудами, в столь короткое время, в одно мгновение, своими руками предал ты всеобщему кровопийце?

Может быть, вам кажется, братия, что поступаю не-благочестно и неблагодарно, когда говорю это, и к обличительной речи не присоединяю тотчас вещаний истины; хотя достаточно уже оправдал я Констанция тем самым, в чем обвинял его, если вы вникли в мое обвинение. Здесь только обвинение заключает в себе извинение; ибо упомянув о доброте, я представил и оправдание. Кому из знавших сколько-нибудь Констанция неизвестно, что он для благочестия, из любви к нам, из желания нам всякого блага, не только готов быль презреть его', или честь всего рода, или приращение царской власти, но за нашу безопасность, за наше спасение отдал бы даже саму державу, целый мир и свою душу, которая всякому всего дороже? Никто никогда и ни к чему не пылал такой пламенной любовью, с какой

' Юлиана.

('лово 4

95

ни заботился об умножении христиан и о том, чтобы |«)звести их на высокую степень славы и силы. Ни поко-

I )сние народов, ни благоустройство общества, ни титул и сан царя царей, ни все прочее, по чему познается < частье человеческое, — ничто не радовало его столько, как одно то, чтобы мы через него, и он через нас, про-< лавлялись перед Богом и перед людьми, и чтобы наше господство навсегда пребывало неразрушимым. Ибо кроме прочего, рассуждая истинно царски и выше многих других, он ясно усматривал, что с успехами христиан возрастало могущество римлян, что с пришествием Христовым явилось у них самодержавие, никогда \гл нее не достигавшее совершенного единоначалия. За »то, думаю, и любил он особенно нам благодетельство-нать. Если же и оскорбил несколько, то оскорбил не из презрения, не с намерением обидеть, не из предпочте-

II ия нам других, но желая, чтобы все были одно, храни-.'I и единомыслие, не рассекались и не разделялись расколами. Но, как заметил я, простота неосторожна;

человеколюбие не без слабостей; и кто далек от зла, тот | (сего менее подозревает зло. Поэтому он не предвидел оудущего, не почувствовал притворства (нечестие же икрадывалось постепенно), и в одном Государе могли совмещаться и благость к благочестивому роду, и бла-| < )сть к нечестивейшему и безбожнейшему из людей.

И этот нечестивец в чем укорил христиан, что нашел у нас непохвального, а также что в языческих уче-1111ях признал чрезвычайным и неопровержимым? Ка-кому следуя образцу составил он себе имя своим | ючестием, совершенно новым образом вступил в со-(тязание с воцарившим его? Поскольку не мог превзойти его добродетелями и совершенствами, то постарал-> я отличиться противным, тем, что преступил всякую меру в нечестии и ревновал о худшем. Таково наше оп-р. издание Констанция в рассуждении христиан и для х [ II ютиан, вполне справедливее для имеющих ум.

I to найдутся люди, которые, простив нам одну вину, I IL- отпустят другой. Они станут обвинять в скудоумии

96

Григорий Богослов

за то, что Констанций вручил власть неприязненному и непримиримому противнику и что сперва сделал его врагом, а потом могущественным, положив основание вражде умерщвлением брата и придав силу избранием на царство. Поэтому нужно кратко сказать и об этом;

нужно показать, что человеколюбие было не вовсе неразумно и не выступило из пределов царского великодушия и царской предусмотрительности. Даже мне бьио бы стыдно, если бы мы, удостоившиеся от Констанция такой чести и столько уверенные в его отличном благочестии, в его защиту не сказали правды, что, как служители слова и истины, обязаны мы делать для людей и нимало нас не облагодетельствовавших. Особенно стыдно было бы не сказать правды о Констанции после ухода его из здешнего мира, когда нет и места мысли, что мы льстим, когда слово наше свободно от всякого худого подозрения. Кто не надеялся, если не другого чего, по крайней мере того, что Констанций почестями соделает его' более кротким? Кто не полагал, что после доверенности, какая ему сделана даже вопреки справедливости, и он будет правдивее? Особенно, когда над обоими произнесен правдивый и прямо царский суд, — один удостоен чести, и другой низложен? Ибо почтивший второго, как никто не ожидал, даже ни сам получивший почесть, ясно тем показал, что и первого наказал он не без праведного гнева. Казнь одного была следствием продерзости наказанного; а почести другого бьии делом человеколюбия в возведшем его к почестям. Но если нужно сказать еще нечто: то Констанций мог полагаться не столько на его верность, сколько на собственное могущество. По такой, думаю, надежде и славный Александр побежденному Пору, который мужественно стоял за свою державу, даровал не только жизнь, но вскоре и царство Индов. Этим, а не другим чем, хотел он доказать свое великодушие; а не превзойти кого в великодушии, для него — Александра, было

< 'лево 4

97

in x-тыднее, нежели уступить в силе оружия; притом, 11< >ра, если бы замыслил зло, ему легко было покорить и || другой раз. Так и в Констанции человеколюбие про-11 .'к лило от избытка надежды на свою силу. Но для чего усиливаюсь там, где и побежденному весьма удобно | 'держать верх? Если доверивший поступил худо, то на-t K( )лько хуже поступил тот, кому оказано доверие? Ког-д:1 ставить в вину, что не предусмотрен злой нрав, тогда i«) что должно поставить само злонравие?

Но порок, действительно, есть нечто неподводимое под правила, и у человека нет средств делать злых доб-рыми. Так и Юлиан, от чего бы следовало ему почувствовать в себе благорасположение, и погасить, если и было какое, воспламенение злобы, от того самого воспылал большей ненавистью; и стал высматривать, чем < УГМСТИТЬ благодетелю. Тому научили его Платоны, Хри-.(иппы, почтенные перипатетики, стоики и краснословы. К тому привели его и геометрическое равенство, и уроки о справедливости, и правило: предпочитай лучше терпеть, нежели наносить обиду. Это преподали ему благородные наставники; сподвижники царской власти и законодатели, которых набрал себе на перекрестках и в пещерах', в которых не нравы одобрял, ноди-нился сладкоречию, а, может быть, и не тому, но единственно нечестию, — достаточному советнику и 1 иставнику — что делать и чего не делать. И подлинно,

I ie достойны ни удивления те, которые на словах строят города, каких на деле быть не может? которые едва не кланяются, как Богу, величавым тиранам, и при своей

II ;1дменности ставят овол выше богов? Одни из них учат, что вовсе нет Бога; другие, что Бог не промышляет о к-мном, но что все здесь влечется без цели и случайно;

III [ые говорят, что всем управляют звезды и роковые со-шсздия, не знаю кем и откуда управляемые; другие же

' Юлиана.

' Под перекрестками и пещерами Св. Богослов подразумевает места, на которых Юлиан со своими наставниками 11|1иносил бесам жертвы и совершал различные гадания.

11 обранис творений, т. 1

98

Григорий Богослов

полагают, что все стремится к удовольствию и что наслаждение составляет конец человеческой жизни. А добродетель для них одно громкое имя; по словам тех, ничего нет за настоящей жизнью, никакого после истязания за дела здешней жизни, в пресечение неправды. Иной из их мудрецов вовсе не разумел этого, но был покрыт глубокой, так сказать, тиной и непроницаемым мраком заблуждения и неведения; его разум и столько не был очищен, чтобы мог взирать на свет истины, но, пресмыкаясь в дольнем и чувственном, не способен был представить что-либо выше демонов и рассуждать о Творце достойным Его образом. А если кто и прозревал несколько, то, имея руководителем разум, а не Бога, увлекался более вероятным и тем, что как ближайшее скорее обращает на себя внимание черни. Что же удивительного, если вышедший из такого училища, управляемый такими кормчими, когда вверили ему власть и почтили его саном, оказался только злым против вверившего и почтившего? А если можно защищать одного, обвиняя другого, то настроила его против установленного порядка и побудила искать свободы высокоумию не столько, думаю, скорбь о брате, в котором видел он противника себе по вере, сколько то, что не терпел усиливающегося христианства и злобствовал на благочестие. Надобно, как они учат, чтобы философия и царская власть сходились вместе; но не для прекращения, а для умножения общественных зол. И первым делом его высокомерия и высокоумия было то, что он на себя возложил венец, сам себя почтил высоким титлом, которое, не как случайную добычу, но как награду за добродетель, дает или время, или приговор царя, или, что бывало в прежние времена, определение сената. Но он не признает господина в царстве господином раздаваемых почестей. А во-вторых, увидев, что первая дерзость доводит до необходимости поддержать свое высокоумие, что еще замышляет? До чего простирается в несчастии и наглости? Какое неистовство! Он вооружается против самого Констанция и ведет с Запада войско под

Слово 4

99

предлогом оправдать себя в принятии царского венца, | ютомучто внешне скрывал еще свое высокоумие. Но в действительности замышляет захватить в свои руки державу и удивить свет неблагодарностью. И не обма-| (улся в надежде.

Да не дивятся этому не постигающие недомыслимой глубины Божиих распоряжений, по которым все совершается. Да не дивятся предоставляющие мироправле-11ие Художнику Который, конечно, мудрее нас, и творение свое ведет, к чему и как Ему угодно, без всякого же сомнения — к совершенству и исцелению, хотя врачуемые и огорчаются! По таким распоряжениям и он' не козбужден на зло (Божество, по естеству благое, нимало не виновно во зле, и злые дела принадлежат произвольно избирающему злое), но не удержан в стремлении. С быстротой прошел он свои владения и часть нарварских пределов, захватывая проходы, не с намере-i тем овладеть ими, но чтобы скрыть себя; уже приближается к царскому дворцу, осмелившись на такой поход, как говорили его единомышленники, по предсказанию 11 по внушению демонов, которые предрекали ему будущее и готовили перемену обстоятельств. Но, по словам I ie скрывающих истины, он явился в срок, назначенный для тайного и скрытого во мраке злодеяния; поспе-] | [ил ко дню смерти, виновником которой был сам, тай-| к), потому здесь было не предвидение, но обыкновенное и 1ание, — простое злодейство, а не благодеяние бесов.

I [асколькоже бесы проницательны в таких делах, ясно

II (жазала Персия. И пусть умолкнут те, которые поспеш-| к >сть его приписывают бесам: разве их делом назовем 11 то, что он был злобен! Если бы кончина царя не предшествовала нашествию мучителя и тайная брань не

II роизводилась сильнее открытой, то злодей узнал бы, ^ 1 < )жет быть, что поспешал на собственную погибель, и

III )ежде, нежели вразумлен поражением у персов, понес п ы наказание за свое высокоумие в римских пределах, в

' Юлиан.

100

Григорий Богослов

которые злонамеренно дерзнул вторгнуться. И вот доказательство! Когда еще он был в пути и думал, что намерения его неизвестны, воинство могущественнейшего царя окружает его и отрезает ему даже возможность к побегу (Так оказалось впоследствии; ибо и после получения державы ему стоило немалого труда одолеть это войско.) И в это самое время, пылая гневом на высо-коумие и нечестие, имея в сетях хитрейшего из людей, на пути к месту действия (подлинно велики грехи наши!), Государь, после многих прошений к Богу и людям — извинить его человеколюбие, оставляет жизнь, своим походом доказав христианам ревность о благочестии.

И здесь, приступая к продолжению слова, проливаю слезы, смешанные с радостью. Подобно тому, как река и море между собой борются и сливаются, и во мне происходит борьба — и слияние, и волнение чувств. Последние события наполняют меня удовольствием, а предшествовавшие извлекают у меня слезы, слезы не только о христианах и о напастях, какие их постигли, или навлеченные лукавым, или допущенные Богом, по причинам Ему ведомым, и, может быть, за наше превозношение, требовавшее очищения; но также — слезы и о его" душе, и обо всех увлекшихся с ним в ту же погибель. Иные оплакивают одни последние их поражения и здешние страдания; потому что имеют в виду одну настоящую жизнь и не простираются мыслью в будущее, не думают, что будет расчет и воздаяние за дела земной жизни, но живут, подобно бессловесным, заботятся о сегодняшнем только дне, об одном настоящем, одними здешними удобствами измеряют благополучие и всякую встречающуюся неприятность называют несчастием. Но для меня достоплачевнее будущие их мучения и казнь, ожидающая грешников. Не говорю еще о величайшем наказании, то есть о том, сколько для них будет мучительно отвержение их Богом. Как не пролить

' Юлиана.

( 'лово 4

101

мне слез об этом несчастном? Как не оплакивать бе-/к;1вших к нему больше, нежели тех, которые были им к >нимы? И не больше ли еще должен я плакать об увлекшем в беззаконие, нежели о перешедших на сторо-i iy зла? Даже гонимым — страдать за Христа было вовсе

I ic зло, а самое блаженное дело, не только по причине оудущих воздаяний, но и но причине настоящей славы

II свободы, какую они приобрели себе своими бедствиям и. А для тех, что претерпели они здесь, — есть только 11ачало уготованного и угрожающего им в будущем. Для 11их гораздо было бы лучше, если бы дольше страдали здесь, но не были соблюдаемы для тамошних истяза-11ий. Так говорю по закону, который повелевает не радо-наться падению врага и от того, кто устоял, требует сострадания.

Но мне опять должно к нему обратить слово. Что за ревность превзойти всех во зле? Что за страсть к нечестию? Что за стремление к погибели? Отчего сделался таким христоненавистником ученик Христов, который столько занимался словом истины и сам говорил о предметах душеспасительных, и у других поучался? Не успел он наследовать царства и уже с дерзостью обнаруживает нечестие, как бы стыдясь и того, что был некогда хрисгианином, или мстя христианам за то, что носил с ними одно имя. И таков первый из смелых его подвигов, как называют гордящиеся его тайнами (какие слова принужден я произнести!): он воду крещения смывает скверной кровью, наше таинственное совершение заменяя своим мерзким и уподобляясь, по пословице, свинье, валяющейся в тине, творит очищение над своими руками, чтобы очистить их от бескровной Жертвы, через которую делаемся мы участниками со Христом в страданиях и Божестве; руководимый злыми советниками зловредного правления, начинает свое царствование рассматриванием внутренностей и жертвоприношениями.

Но упомянув о рассмотрении внутренностей и о суеверии или, точнее сказать, зловерии его в таких делах,

102

Григорий Богослов

не знаю, описывать ли мне чудо, разглашаемое молвой, или не верить слухам? Колеблюсь мыслью и недоумеваю, на что преклониться; потому что достойное вероятия смешано здесь с неимоверным. Нет ничего невероятного, что при таком новом явлении зла и нечестия было какое-нибудь знамение; да и неоднократно случались знамения при великих переворотах. Но чтобы так было, как рассказывают, — это весьма удивительно для меня, а конечно — и для всякого, кто желает и считает справедливым, чтобы чистое объяснялось чисто. Рассказывают же, что, принося жертву, во внутренностях животного, увидел он Крест в венце. В других возбудило это ужас, смятение и сознание нашей силы, а наставнику нечестия придало только дерзости; он истолковал: Крест и круг значат, что христиане отовсюду окружены и заперты. Это-то для меня чудно, и ежели это неправда, пусть развеется ветром; если же правда, то здесь опять Валаам пророчествует, Самуил, или призрак его, вызывается волшебницей; опять бесы невольно исповедуют Иисуса, и истина обнаруживается через противное истине, дабы тем более ей поверили. А может быть, это делалось и для того, чтобы его удержать от нечестия: потому что Бог, по Своему человеколюбию, может открывать многие и необыкновенные пути к спасению. Но вот о чем рассказывают весьма многие, и что не чуждо вероятия: сходил он в одну из недоступных для народа и страшных пещер (о если бы тем же путем сошел он и в ад, прежде нежели успел столько во зле!);

его сопровождал человек, знающий такие дела, или, лучше сказать, обманщик, достойный многих пропастей. Между прочими видами волхования употребляется у них и тот, чтобы с подземными демонами совещаться о будущем где-нибудь во мраке, потому ли, что демоны более любят тьму, ибо сами суть тьма и виновники тьмы, то есть зла; или потому, что они избегают благочестивых на земле, ибо от встречи с ними приходят в бессилие. Но когда храбрец наш идет вперед; его объемлет ужас, с каждым шагом становится ему страшнее; рас-

Слово 4

103

с казывают еще о необыкновенных звуках, о зловонии, < )б огненных явлениях, и не знаю о каких-то призраках и мечтаниях. Пораженный нечаянностью, как неопыт-11ый в таком деле, он прибегает ко Кресту, этому древнему пособию, и знаменуется им против ужасов, призы-нает на помощь Гонимого. Последовавшее за этим было еще страшнее. Знамение подействовало, демоны побеждены, страхи рассеялись. Что же потом? Зло оживает, < угступник снова становится дерзким, порывается идти далее: и опять те же ужасы. Он еще раз крестится, — и демоны утихают. Ученик в недоумении; но с ним наставник, перетолковывающий истину. Он говорит: «Не устрашились они нас, но возгнушались нами». И зло взяло верх. Едва сказал наставник, ученик верит, а убедивший ведет его к бездне погибели. И не удивительно:

порочный человек скорее готов следовать злу, нежели удерживаться добром. Что потом говорил или делал он, или как его обманывали и с чем отпустили, пусть знают ic, которые посвящают в эти таинства и сами посвяще-11Ы. Только по выходе оттуда и в душевных расположе-11иях и в делах его видно было беснование и неистовство взоров показывало, кому совершал он служение. Ксли не с того самого дня, в который решился он на га кое нечестие, то теперь, самым явным образом, вселилось в него множество демонов; иначе бы, напрасно сходил он во мрак и сообщался с демонами, что называют они вдохновением, благовидно превращая смысл слов. Таковы были первые его дела!

Но когда болезнь усилилась и гонение готово было < >ткрыться, увидел он (или как человек мудрый на злое и преуспевший в нечестии, или по совету поощрявших его на это), что вести с нами войну открыто и объявить себя предводителем нечестия — не только слишком дерзко и безрассудно, но и совершенно против цели. Ибо принуждение сделало бы нас более непоколебимыми и готовыми противопоставить насилию ревность но благочестию; ибо души мужественные, когда хотят принудить их к чему силой, обыкновенно бывают

104

Григорий Богослов

непреклонны и подобны пламени, раздуваемому ветром, которое тем более разгорается, чем более его раздувают. Это не только находил он по своим умозаключениям, но мог знать и по предшествовавшим гонениям, которыми христианство более прославлено, нежели ослаблено, потому что гонения укрепляют душу в благочестии, и в опасностях душа закаливается, как раскаленное железо в воде. Если же действовать оружием лукавства (рассуждал он) и принуждению дать вид убеждения, прикрыв насилие лаской, как уду приманкой, то в такой борьбе будет и мудрость, и сила. Кроме того, он завидовал чести мученической, какой удостаиваются подвижники. Потому замышляет действовать принуждением, не показывая вида принуждения; а нас — заставить страдать и не иметь той чести, что страждем за Христа. Какая глупость! Во-первых, он думал утаить, за что мы подвергаемся опасности, и прикрыть истину лжеумствованиями, но не рассудил, что чем более умышляет он против почестей мученичества, тем они сделаются выше и славнее; во-вторых, полагал, что мы предаемся опасностям не по любви к истине, а по желанию славы. Но этим пусть забавляются их Емпедоклы, Аристеи, Емпедотимы, Трофонии и множество подобных мелких людей. Первый из них думал сделаться богом и достигнуть блаженной участи, ринувшись в жерло горы сицилийской; но любимый башмак его, изверженный огнем, обнаружил, что не сделался Емпе-докл из человека богом, а оказался только по смерти человеком тщеславным, нелюбомудрым, не имеющим даже здравого смысла. А прочие по той же болезни и самолюбию скрылись в мрачных пещерах, но когда были открыты, — не столько приобрели себе чести тем, что скрывались от людей, сколько обесчестили себя тем, что не остались в безызвестности. Но для христиан приятнее — страдать за благочестие, оставаясь даже у всех в неизвестности, нежели для других прославляться и быть нечестивыми. Потому что мы мало заботимся об угождении людям; а все наше желание — получить честь

Слово 4

105

(>т Бога; истинно же любомудрые и боголюбивые — ныше и этого; они любят общение с добром ради само-| 'о добра, не ради почестей, уготованных за гробом. Ибо »то уже вторая степень похвальной жизни — делать что-либо из награды и воздаяния; и третья — избегать зла из-за страха наказания. Так мы рассуждаем, и для жела-к )i i (их нетрудно привести на то многие доказательства. А наш противник, думая лишить христиан чести, как чего-то великого (ибо многие судят о других по собственным страстям), прежде всего воздвигает гонение против нашей славы. Он не так смело, как прочие гонители вводит нечестие, и хочет поступить с нами не только не как царь, но даже и не как мучитель, который бы мог похвалиться, что принудил Вселенную принять его i ючестивый закон и — подавил учение, одержавшее нерх над всеми учениями. Но, как раб, робко строит коз-11 и против благочестия и к гонению присоединяет хитрые двусмысленные умствования.

Всякая власть действует убеждением или принужде-

I тем; и он последнее, как менее человеколюбивое, то есть насилие предоставил народу и городам, которые в дерзости особенно неудержимы по нерассудительности и неосмотрительному стремлению ко всему; впрочем и на это дал не всенародное повеление, но как бы неписаный закон, обнаружив свою волю тем, что не i )станавливал народных волнений. А первое, как более кроткое и достойное царя, то есть убеждение, пред оста вил он себе. Однако же и это не совершенно выпол-11ил. Как несвойственно оставить леопарду пестроту, >фиопу — черноту, огню — силу жечь, лукавому — этому человекоубийце искони — человеконенавидение, r.iK и он не мог оставить злобы, с какой устремился прошв нас. Но, как говорят о хамелеоне, что он легко изме-

II яет свой вид, принимая на себя все цвета, кроме белого (умалчиваю о Протее, баснословном хитреце египетс-к< >м); так и он для христиан был и являлся всем, кроме K[ ютости. И человеколюбие его было весьма бесчеловеч-110, его убеждение — насильственно, благосклонность

106

Григорий Богослов

служила извинением жестокости, дабы видели, что он по праву употребляет насилие, не успев подействовать убеждением. Это видно из того, что убеждения его продолжались малое время; и по большей части вскоре следовало принуждение, чтобы мы были пойманы, как на звериной ловле, или сетями, или преследованием, чтобы тем или другим способом непременно попали в его руки.

Таким образом, обдумав и распределив свои действия, употребляет он другую хитрость — единственно верную, хотя слишком нечестивую: начинает злое свое дело с приближенных и с окружающих его людей, как это в обычае у всех гонителей. В самом деле, не имея на своей стороне близких, нельзя действовать на посторонних; подобно как нельзя вести на врагов войско, которое восстает против своего вождя. Он меняет царедворцев, одних наперед предав тайно смерти, других удалив не столько за то, что они были расположены к великому Царю', сколько за то, что еще преданнее были Царю царей, а для него бесполезны по тому и другому. Между тем, само собой или через начальников склоняет на свою сторону войско, которое почитал особенно удобопрек-лонным; потому что военные люди то обольщаются почестями, то увлекаются по простоте, и не знают другого закона, кроме царской воли; правильнее же сказать, он привлек только часть войска, часть не малую, — тех, кого нашел испорченными и больными, кто и в это время и прежде раболепствовал обстоятельствам; и из этой части одних поработил он действительно, других только надеялся поработить. Не всех же увлек, потому что не дал ему столько силы над ними Тот, Кто наказывает нас через него, и еще осталось более семи тысяч мужей, которые не преклонили колен перед Ваалом (3 Цар. 19,18), не поклонились златому образу (Дан. 3,18), не были уязвлены змеями, потому что взирали на повешенного змея и низложенного страданиями Христовыми. Междуна-

' Констанцию.

Слово 4

107

чальниками и высшими, которых особенно легко побе-' (ить угрозами или обещаниями, и между простыми вои-| тми, известными только по числу, нашлось много от-

I хпивших его нападение, как твердая стена отражает i юудачное действие орудия. Впрочем, он не столько сокрушался о том, что избегало рук его, сколько приходил

II дерзость, подобно бешеному, оттого, что ловил. Он же-;1.1л, — и ожидаемое представлял уже достигнутым. По-| (>м восстает он и против того великого знамени с изоб-ражением Креста, которое, будучи поднято вверх, 11 ред водило воинство, почиталось у римлян и, действи-

I сльно, было облегчением в трудах, можно сказать, цар-i твовало над прочими знаменами, из которых одни ук-рашены изображениями царей и распростертыми тканями с различными цветами и письменами; а другие, принимая в себя ветер через страшные пасти драконов, \ крепленные на верху копий, раздуваются по изгибам, i юпещренным тканой чешуей, и представляют взорам

II риятное и вместе ужасное зрелище.

Когда же все, что было около него, он устроил по сво-11 м мыслям и уже думал восторжествовать над близкой < 'пасностью, тогда покушается и на прочее. О несмыс-1СННЫЙ, нечестивый и ничего не сведущий в делах ве-п 1ких! Ты восстаешь против многочисленного достоя-11 ня, против всемирного плодоношения, совершаемого 11 .i всех концах Вселенной низостью слова и буйством, 1-.1К вы бы сказали, проповеди, той проповеди, которая i к )бедила мудрых, прогнала демонов, превозмогла время, которая есть нечто ветхое и вместе новое (подобно i ()му, как и вы представляете одного из богов своих), — i итхое для немногих, новое для многих, первое в инос-к.|.чании, последнее в совершении тайны, сокровенной и > своего времени! Ты —против великого наследия Хри-> i ова, забыв, кто ты, какие у тебя силы и откуда ты, — 111 ютив великого и нескончаемого наследия, которое, ( O'IH бы кто и с большим, нежели ты, неистовством вос-^ тал против него, только более бы возрастало и возвы-11 i.inocb (ибо верю пророчествам и видимому); против

108

Григорий Богослов

наследия, которое сам Он, как Бог, сотворил, и как человек наследовал, которое закон провидел, благодать исполнила, Христос обновил, которое Пророки водрузили, Апостолы связали, Евангелисты довершили! Ты — против жертвы Христовой со своими сквернами! Ты — против крови, очистившей мир, с своей кровью! Ты воздвигаешь брань против мира! Ты возносишь руку против руки, за тебя и для тебя пригвожденной! Ты — против желчи — со своим приобщением жертве! против Креста — со своим трофеем! против смерти — с разрушением! против восстания из гроба — со своим мятежническим восстанием! Ты — против Свидетеля, отвергший даже свидетельство мучеников'! После Ирода — гонитель! После Иуды — предатель, только не обнаруживший, подобно ему, раскаяния удивлением! После Пилата — христоубийца! После Иудеев — богоненавистник! Ты не устыдился жертв, закланных за Христа! Не убоялся великих подвижников — Иоанна, Петра, Павла, Иакова, Стефана, Луки, Андрея, Феклы и прочих, после и прежде них, пострадавших за истину! Они охотно боролись с огнем, железом, со зверями и мучителями, шли на бедствия настоящие и угрожающие, как бы в чужих телах или как бесплотные. И для чего все это? Чтобы и словом не изменить благочестию. Они прославляются великими почестями и празднествами, они прогоняют демонов, врачуют болезни, являются, прорекают; сами тела их, когда к ним прикасаются и чтут их, столько же действуют, как святые души их; даже капли крови и все, что носит на себе, следы их страданий, так же действительны, как их тела. Но ты не чтишь этого, а бесчестишь; дивишься же Геркулесу, который от несчастий и женских оскорблений бросаетс

* Ката те Марторсх; е'8е цартирик;; слово Мартор, имеет значение свидетеля и мученика. СвТригорий употребляет это слово в первом смысле об И. Христе, как и в откровении Иоанна 1, 5; 3, 14; в последнем - о свидетелях истины Христовой -Апостолах и Мучениках.

( лово 4

109

ii.i костер; дивишься тому, как по страннолюбию, или в MI )ждение богам, предложен в снедь Пелоп, отчего Пе-'к шиды отличаются плечами из слоновой кости; ди-141111ься искажению фригийцев, услаждаемых свирелью 11 потом подвергаемых поруганию, или заслуженным истязаниям и испытаниям через огонь при посвящении в таинство Митры; дивишься умерщвлению чуже-< транцев утавров, принесению на жертву царской до-чсри в Трое, крови Менекея, пролитой за фивян, и 11.1 конец, смерти дочерей Скедаза в Левктрах; ты хватить лакедемонских юношей, секущихся мечами и ок-

I х )пляющих жертвенник кровью, приятной богине чи-t -той и деве; хвалишь чашу с ядом Сократа, голень .•)пиктета, мехАнаксарха^укоторыхлюбомудрие было | юлее вынужденно, нежели добровольно; хвалишь прыжок Клеомврота Амвракийского — плод любомудрого ^•чения о душе; хвалишь состязания пифагорейцев о бонах и презрение смерти Феаной или, не помню, кем-то ; 1ругим, из посвященных в тайны и учения Пифагора.

Но подивись, если не прежним, то настоящим подвигам христиан, ты, любомудрейший и мужественней-i 11ий из умерших, который в терпении хочет подражать /»паминондам и Сципионам, ходит наряду со своим вой-( ком, довольствуется скудной пищей и хвалит личное

II редводительство. Человек благородный и любомудрый

I ie унижает доблести и во врагах; он выше ценит муже-( гво неприятелей, нежели пороки и изнеженность самых близких ему. Видишь ли этих людей, которые не

II меют у себя ни пропитания, ни пристанища, не име-к )T почти ни плоти, ни крови и тем приближаются к 1 >( лу, у которых ноги не мыты, и ложем — земля, как го-и< )рит твой Гомер, думая таким вымыслом почтить одного из демонов? Они живут долу, но выше всего дольнего; среди людей, но выше всего человеческого;

i нязаны, но свободны; стесняемы, но ничем неудержи-

' Анаксарх назвал мехом тело свое, когда толкли его в

i iyne.

110

Григорий Богослов

мы; ничего не имеют в мире, но обладают всем мирным; живут двойной жизнью, и одну презирают, о другой же заботятся; через умерщвление бессмертны, через отрешение от твари соединены с Богом; не знают любви страстной, но горят любовью божественной, бесстрастной; их наследие — Источник света, и еще здесь — Его озарения, ангельские псалмопения, всенощное стояние, переселение к Богу ума, предвосхищаемого; чистота и непрестанное очищение, как незнающих меры в восхождении и обоготворении; их утесы и небеса, низложения и престолы; нагота и риза нетления;

пустыня и торжество на небесах; попрание сластей и наслаждение нескончаемое, неизреченное. Их слезы потопляют грех, очищают мир; их воздеяние рук погашает пламя, укрощает зверей, притупляет мечи, обращает в бегство полки; и (будь уверен!) заградит уста и твоему нечестию, хотя превознесешься на время и со своими демонами будешь еще лицедействовать в позорище нечестия. Как и это не страшно, не достойно уважения для тебя, чрезмерно дерзновенный и безрассуднее всякого устремляющийся на смерть? А это, конечно, во многом уважительнее, нежели ненасытность мудреца и законодателя Солона, которую Крез обличил ли-дийским золотом, нежели любовь Сократа к красоте (стыжусь сказать — к отрокам, хотя она прикрывается честным наименованием), нежели Платоново лакомство в Сицилии, за которое философ продан и не выкуплен ни одним из учеников, даже никем из греков; прожорливость Ксенократа, шутливость жившего в бочке Диогена, с какой он, предпочитая лакомый кусок простому хлебу, говаривал словами стихотворца: пришлецы, дайте место господам, и философия Эпикура, не признающая никакого блага выше удовольствия. Великувас Кратес; отдать свои земли на пастбище для овец, конечно, любомудрое дело и похоже на дела наших любомудров; но он провозглашает свою свободу не столько как любитель мудрости, сколько какчестолюбец Великитот, кто на корабле, боровшемся с волнами, когда все кидали

< 'лово 4

111

и море, благодарил судьбу, доводящую его до рубища'.

I '.сликАнтисфен, который, когда один наглый оскорби-| ель ударил его по лицу, пишет у себя на лбу, как на ста-iyc, имя ударившего, может быть, для того, чтобы язви-i u i ьнее укорить его. Ты хвалишь также одного из живших

II сзадолго до нас за то, что целый день молился, стоя на < •< )лнце: но, может быть, он воспользовался временем, ког-,' i,a солнце бывает ближе к земле, дабы сократить молитву i жончив ее с закатом солнечным; хвалишь и Потидейс-кого труженика2, который зимой целую ночь стоял, по-| рузясь в созерцание, и в исступлении не чувствовал холода; хвалишь любознательность Гомера, трудившегося 11эд Аркадским вопросом; любоведение и неутомимость Аристотеля, доискивавшегося причины перемен в Евро-| ie, — над чем они и умерли; хвалишь и Клеантов колодец, иАнаксагоров ременный повод3, и Гераклитовы сле-: (ы. Но сколько жеувас таких, и долго ли они подвизались? Какже не дивиться нашим подвижникам, которых тысячи, десятки тысяч, которые посвящают себя на такое же 11 еще более чудное любомудрие, любомудрствуют целую жизнь и, можно сказать, в целой Вселенной, как мужи, так равно и жены, спорящие с мужами в мужестве, 11 тогда только забывающие свою природу, когда нужно 11риближаться к Богу чистотой и терпением? И не толь-K( ) люди незнатного рода и всегдашней скудостью приученные к трудам, но даже некогда высокие и знатные споим богатством, родом и властью решаются на непри-иычные для них злострадания в подражание Христу Хотя |'>ы они не обладали даром слова, потому что не в слове 11 оставляют благочестие, и не надолго годен плод муд-I юсти, которая только на языке, как признано и одним 113 наших стихотворцев; однако же в них больше правды; они учат делами.

'Зенон. 1 Сократа.

1 ТакАнаксагор назвал свое сочинение, в котором были (>браны трудные вопросы.

112

Григорий Богослов

Но он, пренебрегши всем этим, и одно имея в виду, чтобы угодить демонам, которые неоднократно низлагали его, чего и заслуживал, прежде других распоряжений по делам общественным устремляется против христиан. Два только предмета его озабочивали: галилеяне, как называл он нас в укоризну, и персы, упорно продолжавшие войну. Но наше дело было для него важнее, требовало больших забот, так что войну с персами почитал он делом пустым и детской игрой. Хотя он этого не обнародовал, однако же и не скрывал; до того даже доходило его неистовство, что не переставал твердить о том всегда и всем. И такой благоразумнейший и наилучший правитель государства не сообразил, что во время прежних гонений смятения и потрясения были незначительны, потому что наше учение коснулось еще немногих; истина принята была небольшим числом людей и не открьиась еще всем. Но теперь, когда спасительное слово разлилось всюду, особенно у нас', сделалось господствующим, покуситься на то, чтобы изменить и поколебать христианство, значило то же, что потрясти Римскую державу, подвергнуть опасности целое государство, и чего хуже не пожелали бы нам враги наши, то потерпеть от самих себя, от этого нового и чудного любомудрия и царствования, под которым мы благоденствовали и возвратились к древнему золотому веку и кжизни, ничем не возмущаемой и спокойной, Или удобство сообщений, уменьшение налогов, выбор начальников, наказание за воровство, и другие постановления, служащие временному благополучию и мгновенному блеску, могли доставить государству великую пользу и стоили того, чтобы оглушать наш слух похвалами таким учреждениям? А народные смятения и возмущения в городах, разрыв семейств, раздоры в домах, расторжение супружеств (чему надлежало последовать за тем злом и что действительно последовало), могли ли служить к его славе или к безопасности

' В Римской державе.

Слово 4

113

государства? Кто же будет настолько склонен к нечестию или настолько лишен общего смысла, чтобы согласиться на это? В теле, если нездоровы один только или два члена, без труда прочие переносят болезнь, и здоровье сохраняется большинством членов; даже от здоровых и больным членам может сделаться лучше. Но ежели расстроена или поражена болезнью большая часть членов; то не может не страдать все тело, и опасность для него очевидна. Так в подначальных, недуги одного члена общества могут иногда прикрываться благосостоянием целого, но если повреждена большая часть членов, опасность угрожает целому обществу. Думаю, что другой, даже и злой ненавистник наш, мог бы видеть это в нынешнее время при таком умножении христиан. Но в этом человеке злоба помрачила рассудок, и потому равно простирает он гонение и на малое, и на великое.

Особенно детской, неосновательной и недостойной не только царя, но и сколько-нибудь рассудительного человека, была его мысль, будто бы за переменой имени последует перемена в нашем расположении, или будто бы нам от этой перемены будет стыдно, как обви-i {енным в чем-то гнусном. И он дает нам новое наименование, сам называет нас, и узаконивает нам именоваться вместо христиан галилеянами. Подлинно имя, < >т Христа заимствованное, славно и досточестно; и он умыслил лишить нас этого наименования, или по этой ] [ричине, или потому, что страшился силы имени, подобно демонам, и заменил его другим, неупотребитель-| (ым и неизвестным. Но мы не будем переменять у них 1 IMCH; потому что и нет имен смешнее, чтобы заменить ими прежние, каковы их Фаллы и Ифифаллы, Мелам-1 [иги, Трагопод и почтенный Пан, один бог, произошедший от всех женихов и получивший по достоинству i воему имя от посрамления. Ибо им нужно, чтобы или < )днн обесчестил многих, и притом могущественнейший, или один происходил от многих, и притом гнус-i юйший. Итак, не позавидуем им ни в делах, ни в име-

114

Григорий Богослов

нах. Пусть услаждаются своей простотой и хвалятся мерзостями. Если угодно, предоставим им Вуфина; готовы сделать и больший подарок, уступив и Триеспера, столь величественно рождаемого и рождающего, совершившего тринадцатый подвиг в одну ночь (имею в виду пятьдесят дочерей Фестия), чтобы получить за это наименование бога. Ежели бы христиане захотели выдумывать подобные веши, то могли бы из собственных дел Юлиана найти для него многие, более постыдные и вместе с тем более приличные наименования. Ибо что воспрепятствовало бы и нам, воздавая равным за равное, царя римского, или, как он, обманутый демонами, мечтал о себе, царя Вселенной, назвать Идолианом, Пизеем, Адонеем и Кавситавром, как некоторые из наших острословов уже прозвали его, 'гак как это дело весьма легкое. Что препятствовало бы применить к нему и составить для него и другие названия, какие представляет действительная история? Но сам Спаситель и Владыка всяческих, Создатель и Правитель мира, Сын и Слово Великого Отца, Примиритель, Архиерей и сопрестольный Отцу, для нас, обесчестивших образ Его, низведенных в прах и не уразумевших великой тайны сочетания', не только нисшедший до образа раба, но и восшедший на крест и совозведший с Собой мой грех, чтобы умертвить его, когда называли Его самарянином и (еще хуже) имеющим в Себе беса, не стыдился этого и не укорял оскорбителей. Тот, кому легко было наказать нечестивых через ангельские силы и единым словом, со всей кротостью и снисходительностью отсылает от Себя оскорбителей, и проливает слезы о распинавших Его. Насколько же нелепо думать, что мы, именуемые галилеянами, будем сокрушаться об этом или стыдиться этого, или перестанем от того ревновать о благе и больше уважим эти оскорбления, нежели душу и тело, тогда как и их умеем презирать ради истины (Матф. 10,28. Лук. 9,24)? Напротив, более смешно, нежели прискорбно то, о чем

' Т.е. земного с небесным в человеке.

Слово 4

115

я i •< )ворю; и мы предоставляем такую забаву зрелищам, 1 юо, конечно, никогда не превзойдем тех, которые на i к >гибель свою забавляются там и других забавляют по-д< )бными вещами.

Но весьма уже лукаво и злонамеренно то, что, не имея сил убедить нас открыто и стыдясь принуждать мучи-тельски, но под львиной шкурой скрывая лисью, или, гели угодно, под личиной Миноса тая величайшее не-11равосудие (не знаю, как выразить это точнее), употребил он снисходительное насилие. Впрочем, поспешая словом, иное предоставлю желающим писать историю, и думаю, что многие, почитая даже делом благочестия поражать словом столь пагубного человека, позаботятся составить трагедию (если так должно назвать) или комедию тогдашнего времени, дабы и потомству было передано такое важное дело, стоящее того, чтобы не скрывать. Сам же вместо всего расскажу для примера < )дно или два из его деяний, расскажу для удивляющихся ему чрезмерно, пусть знают, что они удостаивают похвалы такого человека, для которого нельзя найти даже и порицания, какое он заслужил.

Не знаю, у всех ли народов, живущих под властью i щрей, по крайней мере у римлян, строго соблюдается (>дно царское постановление: в честь царствующих ста-нить всенародно их изображения. К утверждению их i щрской власти недостаточно венцов, диадем, багряни-цы, многочисленных законов, податей и множества i юдданных; чтобы внушить больше уважения к власти, они требуют еще поклонения, и поклонения не только своей особе, но и своим изваянным и живописным изображениям, чтобы воздаваемое им почтение было пол-i ice и совершеннее. К таковым изображениям каждый император обыкновенно присовокупляет что-нибудь свое. Один изображает, какнаменитейшие города при-i юсят ему дары; другой — как победа венчает его главу;

иной — как преклоняются перед ним сановники, украшенные отличиями власти; другие представляют или дверей, пораженных меткими ударами, или варваров,

116

Григорий Богослов

побежденных и поверженных к ногам. Цари услаждаются не только делами, в которых являют свою славу, но и их изображениями.

Что же он замышляет? Какие строит козни для христиан, наиболее твердых? Подобно тем, которые подмешивают в пишу яд, к обыкновенным царским почестям примешивает он нечестие и с римскими установлениями соединяет поклонение идолам. Поэтому на изображениях своих, вместе с другими обыкновенными начертаниями, написав демонов, предлагает такие изображения народу и городам, и особенно начальникам областей, чтобы зло было неизбежным, чтобы или воздающий честь императору воздавал ее и идолам, или уклоняющийся от чествования идолов казался оскорбителем чести императора, потому что поклонение воздавалось совокупно. Такого обмана и сетей нечестия, столь хитро расставленных, избегли немногие, которые были богобоязненнее и проницательнее других; но они и наказаны за свою проницательность под предлогом, что оскорбили честь императора; в действительности же пострадали за истинного царя и за благочестие. А люди простые и нерассудительные по большей части были пойманы, и им, может быть, само неведение послужит извинением, как вовлеченным в нечестие хитростью. Одного такого поступка достаточно, чтобы опозорить намерение царя. Ибо, думаю;

что не одно и то же прилично царю и простолюдину, так как достоинство их неодинаково. В простолюдине извинили бы мы какой-нибудь и хитрый поступок, ибо кому невозможно действовать явной силой, тому извинительно прибегать и к хитрости, но царю очень стыдно уступить силе, а еще стыднее и неприличнее, как думаю, прикрывать свои дела и намерения хитростью.

Другое ухищрение его по мысли и намерению одинаково с первым, но по обширности действия гораздо хуже и нечестивее; потому что зло распростиралось на большее число людей. И я присовокуплю это к сказанному: наступил день раздачи царских даров, или го-

Слово 4

117

;i,i 1чный, или тогда нарочно назначенный царем со злым \ мыслом. Надлежало собраться войску, чтобы каждый получил награду по достоинству и чину. Здесь открылось новое явление низости, новое зрелище нечестия! I бесчеловечность прикрашена каким-то человеколюбием, неразумие и жадность, по большей части неразлучные с воинами, уловлены деньгами. Блистательно торжествуя над благочестием и гордясь своими ухищрениями, во всем блеске председательствовал царь;

подобно какому-нибудь Мелампуили Протею, и был и показывался всем, без труда преображаясь в новые виды. Что же происходило вокруг него, и каких достойно это рыданий для благомыслящих, не только тогда присутствовавших, но и теперь слышавших о таком зрелище! Предложено было золото, предложен и ладан; поблизости был огонь, недалеко — распорядители. И какой благовидный предлог! Казалось, что таков устав царской раздачи даров, освященной древностью и высоко ценимой! Что же за это? Надлежало возложить на огонь фимиам и получить от царя цену своей погибели, цену малую за дело великое — за целую душу, за нечестие против Бога. Гибельная купля! Горькое возмездие! Целое воинство продавалось одним злоухищрением; покорители Вселенной падали от малого огня, от куска золота, от небольшого курения, и большая часть не чувствовала своего поражения, что было всего горестнее. Каждый приступал с надеждой приобретения, но, приобретая, терял самого себя; поклонялся руке царя и не думал, что поклоняется своемуубийце. И понявшим это было не легче, потому что однажды увлекшись злом, первый нерассудительный поступок почитали они для себя ненарушимым законом. Какие тысячи персов, стрелков и пращников, какие закованные в железо и ниоткуда не уязвляемые воины, какие стенобитные орудия успели бы в том, что совершено одной рукой в одно время гнусным умыслом.

Присовокуплю одно сказание, вызывающее больше жалости, нежели описанное раньше. Говорят, что не-

118

Григорий Богослов

которые из обманутых по неведению, когда, подвергшись обольщению, возвратились домой разделить с товарищами трапезу, и когда пришло время, по обычаю, прохладиться питьем, как будто с ними не случилось ничего худого, приняв прохладительную чашу, стали возводить очи горе и с крестным знамением призывать имя Христово; тогда один из товарищей удивился и сказал: «Что же это? После отречения вы призываете Христа!» Они полумертвые спрашивали:

«Когда же мы отрекались? Что это за новость?» Товарищ объяснил: «Вы возлагали фимиам на огонь, а это значит то же, что отречение». Немедленно оставив пиршество, как исступленные и помешавшиеся в уме, пылая ревностью и гневом, бегут они по торжищу и кричат: «Мы — христиане, мы — христиане в душе! Да слышит это всякий человек, а прежде всех да внемлет Бог, для Которого мы живем и готовы умереть. Мы не солгали Тебе, Спасителю Христе! Не отрекались от блаженного исповедания. Если и погрешила в чем рука, то сердце не участвовало. Мы обмануты царем, но не уязвлены золотом. Совлекая нечестие, готовы омыться кровью». Потом прибегают они к царю, повергают перед ним золото и со всем мужеством восклицают:

«Не дары получили мы от тебя, царь, но осуждены на смерть. Не для почестей были призваны, но приговорены к бесчестию. Окажи милость своим воинам: отдай нас на заклание для Христа. Его одного признаем мы царем. Воздай огнем за огонь и за пепел нас обрати в пепел; отсеки руки, которые простирали мы на зло, — ноги, которыми шли к злу. Отдай золото другим, которые не будут раскаиваться в том, что взяли: для нас довольно одного Христа; Он заменяет нам все». Так говорили они и в то же время увещевали других познать обман, отрезвиться от упоения и оправдать себя перед Христом кровью. Царь вознегодовал на них, но удержался умертвить явно, чтобы не сделать мучениками тех, которые были уже мучениками, насколько было это в их власти; царь осудил их на изгнание и таким

Слово 4

119

,vi i цением оказал величайшее благодеяние, потому что удалил от своих происков и козней.

Хотя таковы были его желания, и во многих случаях употреблял он коварство, однако же поскольку не имел н сердце твердости и следовал более внушению злого духа, нежели собственному рассудку, то не выдержал своего намерения до конца и не сохранил злобы втай-i ie. Рассказывают об огне Этны, что, накопливаясь вни-:)у и удерживаемый силой, до времени кроется на дне горы и сперва издает страшные звуки (вздохи ли то мучимого исполина или что другое), также из вершины !•( )ры извергает дым — предвестие бедствия; но когда накопится и сделается неудержимым, тогда, выбрасываемый из недр горы, несется вверх, льется через края жерла и страшным до неимоверности потоком опустошает 11иже лежащую землю. То же видеть можно и в нем. До i (ремени владел он собой, держался своего злоухищрен-I юго правила и вредил нам обольщением; когда же неудержимый гнев переступил меру, тогда не в состоянии ( )H был скрывать своей злонамеренности и восстал открытым гонением на божественный и благочестивый 11аш сонм. Умолчу об указах его против святых храмов, которые и всенародно были объявляемы и тайно ис-i юлняемы, — о разграблении церковных вкладов и де-1 ier, столько же из-за стремления к корысти, сколько и 11.з-за нечестия, о расхищении священных сосудов и их i юругании скверными руками, о священноначальниках и их подчиненных, которые за них были влачимы и i ютязуемы, — о покрытых кровью столпах, которые обпивали и опоясывали они руками во время своего биче-нания, о стрелках, которые, превосходя свирепостью и

I ревностью давшего им повеление, бегали по селениям

II городам, чтобы покорить нас, как будто персов, ски-| J)OB и других варваров. Не буду говорить обо всем этом;

i ю кто не знает о бесчеловечии александрийцев? Они и 11 режде много издевались над нами и теперь, без меры i к ^пользовавшись временем, как народ по природе мя-| сжный и исступленный к нечестивым делам своим, как

120

Григорий Богослов

сказывают, присовокупили еще то, что святой храм наш наполнили двойной кровью, кровью жертвенной и кровью человеческой, и это сделали под предводительством одного из царских философов', который через это только составил себе имя. Кому неизвестно буйство жителей Илиополя и сумасбродство жителей Газы, которым он удивлялся и отдавал честь за то, что хорошо понимали, в чем являет он свое величие? — и неистовство жителей Арефузы, которые раньше были неизвестны, а с этого времени стали очень известными? Ибо людям доставляют громкое имя не одни благодетельные, но и злые дела, когда они не находят себе одобрения даже у порочных.

О жителях Газы (из многих их злодеяний должно рассказать хоть об одном, которое могло привести в ужас и безбожников) говорят, что они непорочных дев, проводивших мирную жизнь, и которых едва ли когда касался мужской взор, вывели на улицу и обнажили, чтобы прежде надругаться над ними таким образом, потом рассекли и раздробили на части, и (как мне постигнуть долготерпение Твое, Христе, в то время!) одни злобно терзали собственными зубами, как достойные почитатели бесов, пожирали сырую печень и после такой снеди принимались за обыкновенную пищу; другие трепещущие еще внутренности дев посыпав свиным кормом и выпустив самых свирепых свиней, как бы для того открыли такое зрелище, чтобы видеть, как будет пожираема и терзаема плоть с ячменем - эта смешанная снедь, дотоле невиданная и неслыханная. И виновник этих дел стоил того, чтобы такой снедью кормить только своих демонов; как и хорошо напитал их своей кровью из раны, полученной близ сердца; хотя не понимают этого люди жалкие, по крайнему нечестию неспособные даже рассуждать.

Кто же так удален от обитаемых нами стран, чтобы не знал и не предупредил рассказом вспоминающего о

' Пифиодора.

Слово 4

121

чудном Марке и жителях Арефузы? При славном Констанции, по данной тогда христианам власти, он разрушил одно демонское жилище и многих от языческого заблуждения обратил на путь спасения, своей не менее светоносной жизнью, как и силой слова. За это /кители Арефузы, особенно те из них, которые были привержены к почитанию демонов, давно уже негодовали на него. А как скоро дела христиан поколебались, язычество же начало подниматься, Марк не избежал господствующей силы времени. Народ хотя на время и удерживает свое негодование, однако же как oi 'онь, кроющийся в горючем веществе, или как поток, удерживаемый силой, если только представится случай, обыкновенно воспламеняется и уничтожает преграды. Марк, видя против себя движение народа, который не знает меры ни в замыслах, ни в угрозах, сначала решается бежать, не столько по малодушию, сколько следуя заповеди, которая повелевает бегать из города в город (Матф. 10, 23) и уклоняться от гонителей; потому что христиане, при всем своем мужестве и готовности к терпению, должны не только иметь в виду свою пользу, но и щадить гонителей, чтобы, насколько возможно, не увеличить чем-либо опасности, в какой находятся враги их. Когда же Марк узнал, что многих за него влекут и гонят, а многие из-за лютости гонителей подвергаются опасности, не захотел для своего спасения равнодушно смотреть на бедствия других. Поэтому принимает другое решение, самое лучшее и любомудрое: возвращается и добровольно выдает себя народу — делать с ним что хотят, и с твердостью выступает против трудных обстоятельств. Каких здесь не было ужасов? Каких не придумано жестокостей? Каждый прибавлял что-нибудь свое к довершению зла; не постыдились (не говоря о чем другом) любомудрия мужа; оно еще более раздражало их; потому что возвращение Марка почитали более презрением к себе, нежели его мужеством в перенесении опасностей. Веден был посреди города старец — священник, добровольный страдалец, и по

122

Григорий Богослов

летам, а еще более по жизни, почтенный для всех, кроме гонителей и мучителей. Веден был людьми всякого возраста и состояния; тут были все без исключения, мужи и жены, юноши и старцы, люди, занимавшие городские должности и украшенные почестями; все си лились превзойти друг друга наглостью против старца;

все считали делом благочестия — нанести ему как можно более зла и победить престарелого подвижника, боровшегося с целым городом. Тащили его по улицам, сталкивали в нечистые ямы, волочили за волосы; не осталось ни одной части тела, над которой бы не надругались, которой бы не терзали нечестивцы, достойно терпящие терзания в таинствах Митры'; дети поднимали вверх тело доблестного страдальца на железных остриях и передавали его одни другим, превращая в забаву это плачевное зрелище; голени старца тисками сдавливали до костей, уши резали тонкими и крепкими нитками, подняв самого на воздух в коробе. Облитого медом и отваром среди дня жалили его осы и пчелы, между тем солнце жгучим зноем палило и пекло плоть его, готовя из этого блаженного (не могу сказать, несчастного) тела для них самую горячую снедь. При этом, говорят (и это стоит, чтобы записать), старец, юный для подвигов (так как и среди лютых страданий не переставал он являть светлое лицо и услаждался самими муками), произнес достопамятное и достославное изречение: «Это — прекрасное предзнаменование, что я вижу себя на высоте, а их внизу, на земле». Так он намного возвышался духом над теми, которые его держали! Так далек был от скорби, что как будто присутствовал при страданиях другого,

' Митре поклонялись персы, халдеи и в последующее время греки и римляне; при таинствах, совершавшихся в пещере Митры, поклонники его подвергались двенадцати жестоким испытаниям: томились голодом, терпели бичевания, проходили через огонь, и проч. В числе поклонников Митры был и Юлиан.