Пуллахская школа.

Выдающиеся мыслители католицизма, о которых ранее шла речь, немало сделали для обновления христианской мысли. И тем не менее в 60 - 70-х годах споры о модернизации доктрин католической церкви разгорелись с новой силой. В нем приняли активное участие и религиозные философы.

Сигнал к обновлению был дан католикам из самого центра - от римского папы Иоанна XXIII, энциклики которого "Mater et magistra" (1961), "Pacem in terris" (1963) ориентировали на преодоление вновь наметившегося отчуждения между католической церковью, ее учением и светской жизнедеятельностью и культурой. Была обоснована позиция, согласно которой католическая церковь должна больше "открывать себя миру", отзываться на боли и заботы обычных людей. На некоторое время католический престол стал снова поощрять усилия реформаторов, в том числе и в философии. (Мы показали это на примере Ж. Маритена.)

Как менялась христианская философия в 50-70-х годах, видно также на примере двух видных философов католичества послевоенного периода - теолога иезуитов К. Раннера (род. в 1904 г.) и швейцарского мыслителя Г. Кюнга (род. в 1928г.).

К. Раннер примыкал к так называемой пуллахской школе и, подобно другим ее представителям (это Г. Зиверт, Э. Корет, М. Мюллер, И. де Фриз и др.), еще в 50-х годах пытался обновить теологические и философские традиции христианства. Раннер сконцентрировал свои усилия вокруг реформирования томистского варианта философствования. Он подчеркивал, что учение Фомы Аквинского оказалось созвучным нашей эпохе с ее потребностью в комплексном, системном философском подходе. Преимущество томизма в его классическом варианте Раннер усматривал в постоянном и плодотворном интересе к проблеме целостности бытия. Провозглашенная Фомой Аквинским и Августином идея универсального миро- и Богопознания, по Раннеру, актуальна и сегодня. Вопрос о бытии в целом Раннер и другие пуллахцы считали главным для человека, способного восходить к мировоззренческим размышлениям.

Вместе с тем попытки обновления католической философии основывались в учении Раннера на признании ряда существенных недостатков томизма и неотомизма. Их раннеровская критика - а значит, самокритика томизма была в немалой степени инициирована экзистенциальной философией нашего века. Сочинения К. Раннера (не в меньшей мере чем, скажем, работы Г. Марселя, Э. Мунье и других христианских авторов) свидетельствуют о глубоком воздействии экзистенциального философствования на религиозную мысль.

Некоторые пассажи из сочинений Раннера, где речь идет об отчужденном существовании человека в мире, о "трагичности" человеческого удела и одиночестве индивида перед лицом смерти, о бездушном всевластии техники и науки, очень напоминают рассуждения экзистенциалистов. Подобно С. Кьеркегору и М. Хайдеггеру, влияние которых он испытал, Раннер объявляет человеческое существование непостижимо таинственным, а потому глубоко трагическим. "Человек, - рассуждает Раннер, - ощущает себя как тайну, как вопрос, не имеющий ответа. Он ощущает свое бытие как непроницаемое, не находящее ответа не потому, что в действительности оно есть пустота или за ним нет ничего, а потому, что его содержание превосходит то, на что возможен ответ". Не менее трагично, по Раннеру, и отношение человека к миру: сколь бы ни увеличивалась власть людей над миром, их то и дело охватывает чувство бессилия и перед необозримым универсумом, и перед неведомым "темным будущим". Главный недостаток католичества и в классическом томистском, и в теперь уже ставшем классическим неотомистском вариантах Раннер как раз и усматривает в долгом пренебрежении коренными экзистенциальными вопросами.

Теолог-иезуит, однако, не готов принять и экзистенциалистское философствование, в том числе и адаптированное католическими мыслителями к христианскому вероучению. В отличие от экзистенциалистов-атеистов, утверждавших, что бытие-в-мире беспросветно обрекает человека на заброшенность и одиночество, Раннер утверждает: даже и трагическое бытие-в-мире может оказаться способом одухотворенного спасения - при условии, что человек научится верно "вопрошать о бытии", что он будет находиться "в мире и на пути к Богу, ибо одно невозможно без другого". Но если надежда на обновление религиозной философии не дается экзистенциальной мыслью, то на что тут можно надеяться? Ответ, который по существу дает Раннер: двигаться вперед можно, лишь... возвращаясь назад - к учению Игнатия Лойолы (1491-1556), основателя иезуитского ордена. В отличие от Фомы Аквинского, который тяготел к теологической рациональности, Лойола акцентировал внимание на "таинствах" созерцания и переживаний - на мистике "духовных упражнений", поэтического благоговения, поиске Бога в мире и глубоко личном постижении Библии, на настроениях тоски и беспокойства и т.д. Но поскольку Бог, которого тщится постигнуть человек, остается чем-то недоступным, "невыразимым" даже и для мистического опыта, верующему необходимо, как требовал Лойола, научиться "чувствовать Бога в себе". Сопричастность человека "мистерии бытия" Раннер считает изначальной целью верующего. Он подчеркивает особое значение духовных актов, которые еще не дают ясного знания о бытии, являясь скорее предпонятием, допонятийным его схватыванием-предвосхищением. Не нацеленные специально на бытие, они толкают к "освоению" Бытия как таинственного и безграничного целого.

Неудовлетворенный тем обликом, который католическая теология приобрела в наши дни, Раннер набрасывает проект "теологии будущего", которой вверяет пока неисполненную задачу возрождения "абсолютного гуманизма" христианства, и тем самым "абсолютного божественного будущего". Цель новой теологии - навести мосты между исходными и бессмертными принципами христианства, воплощенными в Евангелии и в личности Христа, и конкретно-историческими условиями, в которых христианству приходится развиваться. Теология будущего, по Раннеру, должна охватить главные измерения человеческой жизнедеятельности, создав теологию истории, политики, труда, любви. Но теология, как ее ни обновляй, не сможет обеспечить христианству подлинного возрождения, подчеркивает Раннер, если не произойдет коренная перестройка церковной практики: центр тяжести должен быть перемещен от застывших институтов, ритуалов, обрядов, установленных догм к живой личности, к вере и любви, к общению христиан. Таким образом, Раннер выступал за максимальную открытость католической церкви миру, за упреждающее приспособление ее к будущему, в котором, как предсказывал философ, должно действительно утвердиться "открытое общество" плюралистического типа.

Позже, уже в 70-х годах, попытка обновления теологии католичества была предпринята одним из самых авторитетных религиозных философов швейцарцем Г. Кюнгом. Но как раз в 70-х и отчасти в 80-х годах официальные идеологи церкви усилили гонения на новаторов. Широко известные на Западе книги Г. Кюнга (например, "Церковь", "Непогрешим?", "Быть христианином") стали предметом тщательного идеологического расследования со стороны Ватиканской конгрегации. Свою "лепту" внесло и Объединение немецких епископов. В результате Кюнгу было предложено пересмотреть и исправить ряд положений, которые были объявлены противоречащими католической вере. В 1980 г. последовало официальное решение Ватикана, в соответствии с которым "мятежный" профессор теологии был отстранен от преподавания в католических учебных заведениях, а книги его осуждены. Кюнг со своей стороны неуступчиво подверг критике решение конгрегации. Чем же провинился перед официальными идеологами видный католический теолог и философ?

Да именно тем, что он настаивал на большей, чем допускал тогдашний Ватикан, открытости миру.

К внутреннему кризису католической мысли Кюнг относился бескомпромиссно, будучи сторонником ее радикального обновления. Размышляя над этой проблемой, он акцентировал два главных ее аспекта. Во-первых, был поставлен вопрос: какие из коренных проблем католической теории и практики следует выдвинуть на передний план? Ответ Кюнга был недвусмысленным: "Вопрос о Боге важнее, чем вопрос о церкви. Но последний нередко воздвигается на пути к первому. А этого быть не должно"4. Во-вторых, Кюнг задался вопросом: каковы должны быть тенденции обновления в христологии? В противовес ритуально-догматической ориентации официального католичества Кюнг утверждал: "Постоянным отличительным признаком христианства, "душой" церкви являются не идея, принцип, аксиома, положение, а то, что может быть выражено одним словом - личность, именно личность Самого Иисуса Христа"5.

Спор об открытости миру церкви и религии христианства продолжался. Из Европы и Северной Америки он перекинулся в Южную Америку.