Часть 1.

Жак Деррида в Москве: деконструкция путешестви

Редакционный совет

С. Бак-Морс (США)

Ф. Гваттари t (Франция)

Ж. Деррида (Франция)

Ф. Джеймисон (США)

Л. Ионин (Россия)

А. Майклсон (США)

М. Мамардашвили f (Грузия)

Ж.-Л. Нанси (Франция)

Е. Петровская (Россия) — научный секретарь

В. Подорога (Россия) — председатель

А. Руткевич (Россия)

М. Рыклин (Россия)

М. Ямпольский (Россия)

"Ведущий редактор серии А. Иванов (Россия)

Издание осуществлено

при финансовой поддержке Министерства иностранных дел Французской Республики и американской фирмы "East-West Tours and Travel Consulting, Inc".

Москва, РИК „Культура", 1993

ББК 87.3 Д336

Редакторы

Е.В.Петровская, А.Т.Иванов

Художественное оформление коллекции

Ю.А.Маркова

Редакция литературы по философии и эстетике ISBN 5—8334—0026—0 © Jacques Derrida, 1990

© Составление, предисловие, перевод и комментарий — Михаил Рыклин, 1993

© Перевод беседы с Ж. Деррида — Елена Петровская, 1993 © Художественное оформление серии РИК «Культура», 1993

Содержание. 4

Предисловие. 5

Жак Деррида. „Back from Moscow, in the USSR"1 8

Travel Agency (преамбула и проспект) 8

1. Fort / da (Back from / Back in the US...) 8

2. Эдип, или еврейский вопрос. 14

3. Деметра, или благовещение сверхчеловека. 29

4. Тиресий: путешествие феноменолога-марксиста. 34

Постскриптум: Бенъямин. 41

Примечания. 43

Михаил Рыклин. „Back in Moscow, sans the USSR" 48

1. Путешествие революционера-коллекционера. 50

2. Андре Жид: невозможный вердикт. 62

3. Путешествие и его водяные знаки. 71

Примечания. 82

Философия и литература. Беседа с Жаком Деррида. 85

Приложения. 112

I. Жак: Деррида. Биографические сведения*. 112

II. Жак Деррида. Библиография. 114

Summary. 117

«Философия по краям». 120

WWW... 126

Содержание

7 Предисловие 13 Жак Деррида. „Back from Moscow, in the USSR"

13 ......... Travel Agency (преамбула и проспект)

13 ......... 1. Fort/da (Back from /Back in the US... )

22 .........2. Эдип, или еврейский вопрос

45 .........3. Деметра,

или благовещение сверхчеловека

54 .........4. Тиресий:

путешествие феноменолога-марксиста

69 ......... Постскриптум: Беньямин

72 .........Примечани

82 Михаил Рыклин. „Back in Moscow, sans the USSR"

86 ......... 1. Путешествие революционера-коллекционера

108 .........2. Андре Жид: невозможный вердикт

127 .........3. Путешествие и его водяные знаки

146 .........Примечани

151 .........Философия и литература Беседа с Жаком Деррида (Москва, февраль 1990 г.)

187 .........Приложени

187 ........Л.Жак Деррида.

Биографические сведени

191 .........II. Жак Деррида.

Библиографи

197 .........Summary

Предисловие

Эта небольшая книга создает прецедент: впервые ори­гинал текста такого крупного современного филосо­фа, как Жак Деррида, выходит в свет на русском язы­ке. Бывали случаи первой публикации его книг на анг­лийском, итальянском и других европейских языках, но с русским такое случается впервые.

Есть и еще одно отличие: если за предыдущими пуб­ликациями работ Деррида на иностранных языках всегда следовала публикация оригинала, то в данном случае сам перевод будет функционировать как ориги­нал, на месте, вместо оригинала. Жак Деррида многое сделал для разоблачения таких мифологем, как „ори­гинальное", „изначальное", „аутентичное", „порядок присутствия", привилегия логоса как голоса, как того, что предшествует письму. И вот оригинал его текста несводимо приобретает форму перевода, в его более чем сомнительной самодостаточности, в качестве фрагмента его собственного — le propre, собственное, еще один антагонист деконструкции — фрагмента, в котором анализируются фрагментарные записи, дне­вники, заметки Этьембля, Жида, Беньямина.

Итак, перед нами новый уровень симуляции аутен­тичного, фрагмент в кубе, следы следов следов. Собы­тие этой книги — в ее незаметности. Среди многих шумных кампаний, рецептов спасения и поздних, слишком поздних признаний („время признания" — одна из ключевых тем текста Деррида) эти заметки приходят, как говорил Ницше, „на голубиных лап­ках", среди фейерверков и хлопушек нашего времени их так легко не заметить, пропустить.

8

И все же это — событие для нашей философии, для мышления, которое восстанавливает связи, собирает куски себя самого, рассеянные по миру, как части тела Осириса. Они не соберутся сами собой в один прекрас­ный день благодаря привилегии „текущего момента". Восстановление будет проходить через микрособы­тия, ставшие возможными потому, что подведена черта под мировым событием Революции, в поле дей­ствия которого мы так долго находились.

Эта книга была бы невозможной еще несколько лет назад. Но сейчас, когда гидра советской литературы потеряла многие из своих голов и стало ясно, что мышление не может более быть синонимом камлания, прислушивания к гипотетическим шумам в ушной раковине земли, когда литература (в местном смысле, т. е. антифилософия) лишилась институциональной поддержки, книги, подобные этой, могут сыграть свою скромную роль, в просвете между ними может забрезжить вероятность того, что с таким фальшивым шумом провозглашается наличным, данным, актуаль­ным. Я имею в виду демократию и то, что с ней связа­но, в том числе свободный рынок.

И если возможность философии здесь, в Москве, в России, станет в результате хоть чуть-чуть более актуальной, менее потенциальной, а вместе с ней и возможность культуры, экономики, литературы (в принятом смысле слова), значит, эти записи сыграли роль, сделали свое дело. Да, это только один милли­метр, ничто для нас, привыкших двигаться семимиль­ными шагами. Но это реальный миллиметр, пройден­ный миллиметр; связанное с его прохождением усилие делает регрессию невозможной, ибо расстояние — хоть и ничтожное — действительно пройдено.

Нарративный минимализм Деррида в „Back from Moscow, in the USSR" направлен на то, чтобы удер­жаться от утверждающего повествования, не впадая вместе с тем в героизм его полного и окончательного

9

преодоления (он усматривает сообщничество между этими формами ортодоксии, заложенное глубже, в самой метафорической фигуре инверсии, продолжа­ющей фигуру тождества). В тексте практически отсут­ствуют оценки, направленные вовнутрь, на местный контекст. Запущенный в нем „критериологический механизм" делает этот текст незаменимым гидом для путешественников (а имя им сейчас — легион), приез­жающих на обломки СССР для вынесения диагноза, определения перспектив или чтобы „просто, без затей рассказать об увиденном".

Не только в экологии, но и в политике мы пережи­ваем сейчас подобие „парникового эффекта". В прош­лом замкнутые системы теплеют, подтаивают, откры­ваются внешнему, договариваются (Ж. Бодрийяр удачно назвал это явление „эпидемией консенсуса", оказывается, все со всеми согласны). За два с полови­ной года после визита Ж. Деррида в Москве столько всего произошло: „растаяли" от потепления полити­ческого климата — СССР, президент Горбачев, пере­стройка, КПСС, Ленинград и многое другое, в 1990 году еще казавшееся надежно замороженным. Не исключено исчезновение дополнительных фрагментов прошлой реальности под воздействием нового миро­вого события, „парникового эффекта".

Но социализм, коллективизм, „мы—измерение" — как все это было связано с исчезнувшим СССР, с Москвой, с эпицентром революционного взрыва? Неужели за этим не стояло ничего, кроме нескольких мгновенно растаявших имен собственных, „деспотов-фармаконов", по терминологии Деррида? Почему, даже растоптав их, прокляв их дела, тщательно сос­коблив их имена с досок судьбы, мы не имеем другой участи, а новые имена подозрительно напоминают стертые? Как объяснить исключительную устойчи­вость дурной повторяемости в истории этого региона Европы?

10

Эти вопросы задают себе не только у нас, но во всем мире (вспоминаю свои беседы об „отступлении комму­низма" с французскими интеллектуалами Ж.-Л. Нанси, Ф. Лаку-Лабартом, Ф. Гваттари, Ж. Бодрийяром, П. Вирилио, А. Глюксманом, когда „наши" проблемы — кто сделал нас их собственниками? — занимали их, как „свои"). За последние годы об этом написаны целые библиотеки.

Наши проблемы отстоят, удалены от нас на такое же расстояние, как и от других. Когда я, давний москвич, параллельно тексту Деррида, начинал свой текст о Москве, я еще не прочувствовал эту равноотцаленность собственного до конца; мне казалось, что у меня есть подписанный „мандат", выданный особо, специально, я наивно рассчитывал на эпистемологи­ческое преимущество. Отрезвляющий урок парал­лельного письма состоял в том, что такой привилегии нет, дистанция невозмутима и одинакова для всех, что привилегии внутреннего наблюдателя так же нет, как и привилегии внешнего (возможно, это связано с тем, что в наше время истина Москвы уже не является столь агональной, как во времена Беньямина), а оби­лие воздействующих причин не может быть условием более глубокого понимания „самой вещи". (К тому же мир еще не предстает нам в горизонте смысла, смысл нас самих — хорошо это или плохо — другое дело — по-прежнему ускользает от нас, причем вместе со своим близнецом, нонсенсом.)

Также не может быть и речи ни о каких прогности­ческих преимуществах внутреннего наблюдателя: самое трудное — предвидеть то, что касается вас лич­но, заглянуть в собственное будущее.

Всякий текст оставляет чистые края, края краев, на которых соблазнительно записать что-то от себя. Я старался преодолеть этот извечный соблазн коммен­тария, искус записи на чужих полях, превращения тек­ста другого в объект. И только для этого я воспользо-

11

вался привилегией жителя Москвы, места „мирового события". Чтобы запустить другой „критериологический механизм".

Есть ли единые критерии профессионализма в философии? Когда в 1983 г. Деррида вместе с рядом других французских интеллектуалов основывал Меж­дународный философский колледж, одной из задач нового института он считал максимальную диверсифи­кацию, внесение разнообразия в критерии профессио­нализма в философии (в том числе за пределами фило­софии как метафизики, прежде всего за ее предела­ми). Думаю, работы сотрудников Лаборатории постклассических исследований в философии хорошо укладываются в эту программу исследований, кото­рую во Франции оказалось проще декларировать, чем провести в жизнь (подавляющее большинство препо­давателей этого международного Колледжа сейчас — французские гуманитарии).

„Деррида в Москве: деконструкция путешествия" — это книга вопросов, квадратных и круглых скобок, многоточий и перечеркнутых фраз. Фрагментарная в третьей степени, она не претендует наставлять и давать ответы. Там, где, казалось бы, намечается ответ, вдруг начинается эскалация вопросов, знаков вопроса и скобок. Философия утверждает свое право вместо точки ставить вопросительный знак. Вместо информации питать нас энергией самого вопрошания.

И хотя слово „дружба" встречается в этой книге в сугубо технических контекстах, при анализе текстов других, эта книга — также о дружбе, ее опасностях и соблазнах. О даре дружбы и дружбе как даре.

Я благодарен Жаку Деррида за то, что он решился подвергнуть свой текст опасности второго путеше­ствия в Москву, уже без СССР, „back in Moscow, sans the USSR". Это несомненно жест друга, предполага­ющий доверие к философам, которые принимали его в Москве, к тем, кого — я имею в виду себя — он

12

исключительно дружески принимал в Париже в 1991— 92гг.

Эта работа попадает в другой политический кон­текст. После событий августа 1991 г. вечно „текущий момент" в России стал еще более тягучим, текучим, потенциальным.

Никто из нас не мог предвидеть, что все обернется именно так. Пророчествовать же о будущем сейчас безнадежно как никогда. Если после запуска двух „критериологических механизмов" эта громада станет на миллиграмм менее потенциальной, овладеет хотя бы миллиграммом своего веса, задачу этой книги можно считать выполненной, труд — не пропавшим зря.

Михаил Рыклин, Москва, 19 августа 1992 г.

13

Жак Деррида. „Back from Moscow, in the USSR"1

Travel Agency (преамбула и проспект)

„Я прочитал... слишком много рассказов о путешествиях"

(Андре Жид. Поправки к моему „Возвращению из СССР")

„Не надейтесь пока на какое-либо описание моего пребывания здесь"

(письмо Вальтера Беньямина Гершому Шолему, Москва, 10 декабря 1926 года)

1. Fort / da (Back from / Back in the US...)

Данное заглавие, „Back from Moscow, in the USSR", представляет собой целое соцветие цитат. Их расшиф­ровка не потребует у вас много времени.

А то, что я хочу преподнести вам под этим псевдоза­головком, — будет ли само оно чем-то вроде повество­вания? Рассказом о путешествии в Москву, которое я совершил с 26 февраля по 6 марта 1990 года по пригла­шению Института философии Академии наук СССР, обстоятельным рассказом о путешествии?

Ответ: и да, и нет. Да, потому что в каком-то смы­сле, прямо или косвенно, у меня нет другого выбора. Нет же в силу того, что я, — не будучи в состоянии этого достичь, — все же хотел бы избежать риска, свя-

14

занного с любым рассказом о путешествии. В чем этот риск состоит, вам не хуже известно, чем мне. Во-пер­вых, это — избирательность (особенно в случае такого человека, как я, который никогда не был хоро­шим рассказчиком). Обстоятельным, собственно, является рассказ, который более, чем какой-либо дру­гой, отфильтровывает или просеивает так называе­мые значимые детали и тем самым уже осуществляет цензуру. Вторая опасность связана с первой: „осмы­сливать" в данном случае означает также „рационали­зировать". На специальном языке психоанализа это иногда связывается с активной сверхъинтерпретацией: благодаря ей порядок post factum привносится туда, где его первоначально не было; в результате чего извлекается преимущество, пусть сводящееся к интеллигибельности или к простому акту обладания смы­слом (de la simple signifiance).

Не рискую я предлагать рассказ о путешествии и по еще одной причине, менее общего порядка. Она в дан­ном случае относится к специфике самого предмета. Речь идет не более и не менее как об отношении между литературным жанром и историей, а именно: историей политической. Мы располагаем, в частно­сти, рядом особо ярких произведений, написанных в XX веке, чей „жанр", „тип" или „род", — не знаю, какую из предложенных Жераром Женеттом катего­рий стоит использовать в данном случае, — а также тематическая общность существенным образом свя­заны с конечной цепью событий в политической исто­рии страны и более, чем страны, — с последователь­ностью [событий], равным образом знаменующей собой решающий момент в истории человечества. Здесь имеется в виду богатый, но кратковременный, интенсивный и насыщенный тип литературы (tradi­tion), которому я предлагаю дать название, избранное Андре Жидом для своей знаменитой книги 1936 года — „Возвращение из СССР". Ничего подобного не было

15

до Октябрьской революции, и [этот жанр] прекратит свое существование в ближайшее время: он станет невозможным после окончания борьбы и надежд, предвидений и дискуссий, повод к которым дала Рево­люция, причем дала она его в географически и полити­чески уникальном месте, на основе незаменимого гео­политического события, взятого за образец; [это место] — Москва, Советский Союз (стоит мимоходом указать на еще один парадокс: как не преминули на­помнить в последнее время, когда некоторые респуб­лики СССР начали конституционным путем доби­ваться независимости, — само название СССР явля­ется единственным в мире названием государства, не содержащим в себе никакой отсылки к местности или к нации, единственным именем собственным государ­ства, в котором нет имени собственного в обычном смысле слова; СССР — это имя государства-индивида, уникального и сингулярного, которое присвоило — или хотело присвоить — себе имя собственное без какой-либо отсылки к единственности места или национального прошлого). При зарождении оно дало себе чисто искусственное, техническое, концептуаль­ное, абстрактное, конвенциональное и конституцион­ное название, нарицательное, „коммунистическое", чисто политическое имя. Я не знаю другого аналогич­ного примера; под другим углом зрения мы к этому еще вернемся. В отдельном анализе нуждается случай Соединенного Королевства: если не ошибаюсь, дан­ное наименование не является единственным именем этой страны. Различие между США и СССР в любом случае состоит в том, что первая конфедерация пре­тендует присвоить себе имя народа посредством имени места, Америки.

Мне представляется, что в истории человеческой культуры нет другого примера произведений, кото­рые, — подобно „возвращениям из СССР" в период между октябрем 1917 года и самым недавним прош-

16

лым, — были бы привязаны к единственной, конеч­ной, необратимой и неповторимой последовательно­сти событий в политической истории, причем привя­заны к ней именно в том, что соединяет содержание с формой, семантику или тематику со структурой наррации типа путешествие-свидетельство-автобиография. Не является ли описание этой кажимости или выдви­жение подобной гипотезы наивным допущением с моей стороны, допущением, в пику которому можно привести контрпримеры и которое требует терпели­вого исторического исследования, строгого размыш­ления историографа?

Возможно, это так. Во всяком случае я выставляю эту гипотезу на ваше обсуждение. Все сказанное ниже будет продиктовано стремлением подвергнуть ее испытанию, выделить отдельные относящиеся к делу детали, которые исключили или во всяком случае ограничили бы любую аналогию между работами того жанра, о котором говорю я, и всеми другими, с кото­рыми его хотят сблизить. Под последними я имею в виду как рассказы о разного рода паломничествах, стихотворные произведения об „утерянном рае" и „земле обетованной", всякого рода утопии, старые и новые Иерусалимы, Афины, Римы (Москва также была еще одним христианским Римом), так и свиде­тельства о Французской революции, а также повество­вания спекулятивного, исторического, философского свойства, подписанные иностранными путешественни­ками.

Но гипотеза и кажимость в данном случае относятся не просто к типу, цели и пределам отдельных писаний в их сущностном отношении к уникальной историчес­кой последовательности. Речь идет не просто о том, чтобы очертить исчерпанные к настоящему времени потенции „рассказов о путешествиях" типа „Возвра­щения из СССР", но также, по всей вероятности, о том, чтобы осознать и измерить то столь же устраша-

17