Часть 5.

описывает не только системы фиксации, которые связаны с подобными видами деятельности неким вторичным образом, но сущность и содержание самих этих видов деятельности» 1. Эта сущность, согласно Деррида, представляет собой «игру смыслоозначения», и в такой интерпретации письменность, анализируемая как archi-йcriture, становится универсальной смыслоозначающей матрицей мира человека. Давая определение diffйrance, который выступает в качестве еще одного наименования письменности как archi-йcriture, Деррида отмечает: «Мы будем обозначать термином diffйrance то движение, благодаря которому язык или любой код, или любая референциальная система в целом «исторически» конституируется как ткань различий» 2, где под «различием» (diffйrance) понимается семиологическое различие, т.е. смысловое различие, дифференциация значений.

Грамматология, или наука о письменности, трансформируется таким образом в текстах Деррида в семиологию, вернее, семиология рассматривается как грамматология 3, которая в свою очередь превращается в нечто значительно превышающее и лингвистику, и философию, и все способы рассуждения, предпринимаемые в традиции логоцентризма. То, что становится объектом так понимаемой грамматологии, для Деррида по сути есть «история жизни — или то, что было названо мною diffйrance — как история gramme»4. Если обозначить gramme через синонимичное (хотя и не использованное в данном высказывании) понятие письменности как archi-йcriture, тогда именно понятие письменности становится исходным в категориальном ряду философии (в том числе и по отношению к понятию техники, причем в любых его интерпретациях).

Каждая исторически существовавшая и существующая система письменности, согласно Деррида, компонуется из двух основных типов элементов, которые определяются как фонетические и нефонетические. Различие это имеет для деконструктивизма Деррида принципиальное значение коль скоро фонологизм здесь тождественен логоцентризму 5, а глобальной целью грамматологического проекта является «деконструкция всех означений, которые имеют своим источником Логос» 6. Логоцентризм, по Деррида, является метафизикой фонетической письменности 7, а сам Логос обозначается метафорой s'йntendre-parle (слышащий-себя-говорящим), что еще раз фиксирует всю важность дифференциации фонологического и нефонологического.

1 Ibid. — Р. 15.

2 Derrida J. Diffйrance. — P. 137.

3 См.: Derrida J. De la Grammatologie. — P. 68.

4 Ibid. — P. 96.

5 См.: Ibid. — P. 17. 6 Ibid. — P. 14. 7 См.: Ibid. — P. 6.

86

«Фонологическое и нефонологическое, — отмечает Деррида, — никогда не являются чистыми качествами определенных форм письменности, это абстрактные характеристики типических элементов, более или менее многочисленных и доминирующих в тех или иных системах сигнификации в целом... В сущности, каждая графическая форма может иметь двойную значимость — идеографическую и фонетическую».1 Однако такая значимость приобретается графическими формами лишь в контексте определенной формы письменности, которая, в свою очередь, в зависимости от того, какие элементы в ней преобладают, может быть письменностью по преимуществу либо фонологической, либо нефонологической (как, например, в случае с алфавитной письменностью, построенной по принципам фонологизма, и с иероглификой, в которой фонологизм не играет сколько-нибудь существенной роли). Нефонологические компоненты присутствуют в фонетической письменности как пространство (space), т.е. пробелы между словами, средства пунктуации и т. д. Фонологизм же проникает в нефонологическую письменность, например, через фонетическое использование иероглифов. Следует иметь в виду и то обстоятельство, что подобное соотношение фонологических и нефонологических компонентов не является застывшим, постоянным в той или иной письменности и культуре, а имеет тенденцию к определенным изменениям.

То, с чем повсеместно сталкивается западная культура, есть, по Деррида, постепенная фонетизация практически всех форм и разновидностей письменности и прежде всего письменности в узком смысле, строящейся на основе фонетического (звукового/буквенного или силлабического/слогового) алфавита. Однако начальным пунктом подобной фонетизации, по всей видимости, были некие нефонетические основания культуры, в поисках которых можно обратиться к анализу первичной, исходной, «жизненной» фирмы письменности. (Здесь опять возникает идея осциллирования между двумя универсальными формами письменности — пиктографии/иероглифики и алгебры/фонологии, о которой говорилось в начале данного параграфа.) Обращением подобного рода, по всей видимости, является то «вопрошание», которому подвергает Деррида тексты Фрейда, посвященные анализу письменности снов и бессознательного.

Фрейдовская интерпретация снов, согласно Деррида, есть попытка выделить те индивидуальные, т.е. присущие каждому отдельному человеку, формы письменности, которые являются исходными, первоначальными по отношению к сознанию. Это некая «психическая», по определению Деррида, письменность, понятие которой становится основой фрейдовского подхода к интерпретации снов. Подобная письменность создается индивидом самостоятельно, и если предположить,

1 Ibid. — Р. 117.

87

что в филогенезе повторяется, хотя бы в общих чертах, онтогенез, то из подобного анализа можно получить очень важные сведения об общей эволюции форм письменности.

Письменность снов, как и вся письменность бессознательного, построена, по Фрейду, на принципах нефонологического, а точнее иероглифического письма: сны только манипулируют теми смысловыми элементами, которые находятся в семантическом хранилище бессознательного. Правильное толкование снов поэтому не должно основываться на их «прямом» прочтении, как это происходит с текстом фонетической письменности: «оно может быть описано как некий декодирующий метод (Chiffrienmethode), поскольку рассматривает сны как разновидность криптографии, в которой каждый знак может быть переведен в другой знак, имеющий известное значение, лишь в соответствии с определенным ключом (Schlьssel)» 1. Смысловые компоненты снов уподобляются Фрейдом иероглифам, построенным по типу древнеегипетской или китайской иероглифики: «Он думает здесь, без сомнения, — поясняет Деррида, — о модели письменности, несводимой к речи, которая бы включала в себя, подобно иероглифам, пиктографические, идеографические и фонетические элементы» 2.

То, что фонологизм занимает в снах подчиненное положение, подтверждается, по мысли Деррида, примерами фрейдовской интерпретации снов с вербальными текстами, которые не читаются, а истолковываются (в манере иероглифического чтения с ключами и детерминативами значения) наравне со всеми другими, «ненаписанными» сигнификаторами снов. Подобное соображение высказывается Фрейдом и по отношению к устной речи, которая имеет в содержании снов тот же статус, что и фонетический текст. Присутствующая в снах речь может рассматриваться только как равноправный элемент среди других компонентов сна, нечто наподобие «вещи», с которой производятся те или иные манипуляции. «В этом процессе, — отмечает Фрейд, — мысли преобразуются в образы по преимуществу визуального порядка; можно сказать, что словесные презентации обратно трансформируются в презентации вещей, которые им соответствуют» 3. Говоря о «визуальной и пластической материализации речи» в снах, Фрейд сопоставляет ее с тем, что представляет собой иероглифика, и приходит к выводу, что иероглифы как «немая» письменность вполне коррелируют с письменностью снов.

Единственное отличие письменности снов от иероглифики (хотя и кардинальное, но не имеющее сколько-нибудь существенного значе-

1 Freud S. Interpretation of Dreams //The Standard Edition of the Complete Psychological Works of S. Freud. — Vol. IV. — P. 97.

2 Derrida J. Freud et la scиne de l'йcriture. — P. 310-311. 3 Ibid.— P. 335.

88

ния с позиций анализируемой проблематики) заключается в том, что письменность снов не имеет универсальных сигнификативных кодов. Система сигнификаторов, по всей видимости, различна для каждого конкретного индивида (хотя Фрейд, прекрасно понимая это, все же, по словам Деррида, до конца жизни не мог удержаться от соблазна обнаружить этот несуществующий универсальный код), тогда как любая иероглифическая письменность немыслима без универсальных, т.е. общих для всех участников процесса коммуникации, сигнификаторов. Однако условие универсальности кодов безразлично для письменности снов, поскольку они не участвуют ни в одной из форм коммуникации и в этом смысле изначально не претендуют на понимание.

Итак, Фрейд описывает механизмы функционирования бессознательного, проявляющиеся в снах, используя метафору иероглифики, уподобляя письменность снов нефонологической, т.е. иероглифической, письменности. Значит ли это, что иероглифика как archi-йcriture более естественна, органична для мира человека (в плане ее близости к психологическому «естеству», природе человека), нежели логофоно-центризм? Если фонологизм занимает в интерпретации снов непривилегированное положение (о чем говорилось выше применительно к фрейдовской трактовке вербальных текстов и речи в смысловой композиции снов), значит ли это, что фонологизм есть лишь один из возможных механизмов смыслоозначения, тогда как иероглифика представляет собой некоторую универсальную сигнификативную модель? Можно ли в связи с этим говорить, что иероглифика являлась «пра-письменностью» любой культуры, и та «фонологизация» письменности как archi-йcriture, о которой говорит Деррида, имела своим исходным пунктом именно иероглифику?

Очевидно, что при ответе на эти вопросы вряд ли возможно привести достаточно убедительные исторические или культурно-археологические доказательства примата иероглифики, кроме того, в общем умозрительного представления о трех ступенях эволюции письменности, которое со времен Руссо утвердилось в философии и частично в лингвистике (пиктография — иероглифика — фонетика). Если согласиться с положением о том, что пиктография есть некая зачаточная форма иероглифики (пиктограммы всегда составляли весьма существенный компонент практически всех известных разновидностей иероглифики), то количество ступеней в эволюции письма можно сократить до двух. Но и это еще не будет доказательством универсальности и первичности иероглифики в письменном ряду цивилизации, причем подобное обоснование не может считаться достаточным не только в историческом, но и в логическом плане. Не следует забывать о выделенных Деррида различных смыслах понятия «письменность», ибо и схема Руссо, и ее усечение до двух ступеней принадлежат тому, что Деррида называет «вульгарной концепцией письменности», а по-

89

ставленные вопросы, без сомнения, относятся к концепции письменности как archi-йcriture.

Очевидно, здесь следует обратиться к тому смысловому аспекту концепта письменности, который более адекватно выражается посредством не archi-йcriture, но diffйrance, в связи с чем можно сослаться на анализ смысловых контекстов этих терминов, представленный ниже. Предваряя этот анализ, следует заметить, что именно в diffйrance снимается абсолютная природа двух базисных философских категорий — пространства и времени, первых в категориальном ряду развертки в традиционной метафизике понятия Бытия. Diffйrance в этом смысле репрезентирует совершенно особую пространственно-временную размерность мира человека.

Такая размерность вместе с тем подвергается постоянному вытеснению в пространстве и времени фонетической письменности (в широком смысле — как archi-йcriture). Подобное вытеснение, и это демонстрирует Деррида, является одним из кардинальных условий самого существования фонологоцентризма, развертывание которого возможно лишь в линейном времени и эвклидовом пространстве. Иная ситуация, однако, складывается с пространственно-временной метрикой иероглифики. Иероглифическая письменность, как представляется, совершенно не стремится к вытеснению пространственно-временной размерности diffйrance. Напротив, она исходит из нее и пытается, насколько это вообще возможно, зафиксировать, отразить, уловить diffйrance в своих семантических структурах.

Для обоснования этого тезиса необходимо обратиться к анализу некоторых основополагающих характеристик мира иероглифики, понимаемого как иероглифическая Вселенная. Иероглифическая Вселенная трактуется как своеобразная среда обитания человека в культуре, базирующейся на иероглифической письменности. Иероглифы, не являющиеся (по крайней мере в момент своего возникновения) фонетической записью звучания устной речи, не становятся поэтому индифферентными ретрансляторами смыслов (как это неизбежно случается в фонетическом письме). Мир сложных иероглифов представляет собой по существу удвоение мира озвученного бытия человека, причем такое удвоение, которое осуществляется отнюдь не по принципу простого подобия. И не столь уж важно, идет здесь речь о подобии звуковом, структурном, описательном, экспликативном, основанном на внешнем сходстве, или каком-либо еще.

Опуская аргументы в пользу того, что иероглифическая письменность схватывает универсальную механику diffйrance 1, количество которых весьма представительно в текстах Деррида, можно предполо-

1 См. подробнее в: Гурко Е. Н. Письменность и значение в стратегии деконструкции.

90

жить наличие некоторого примата иероглифики в сравнении с фоно/ логоцентризмом. Причем этот примат понимается не только в плане первичности иероглифики как начальной ступени в эволюции форм письма, но прежде всего как наиболее полное соответствие именно этой формы письменности исходным принципам человеческого существования. Иероглифика не просто праписьменность, но и, что совершенно очевидно, универсальная письменность культуры. Универсальность иероглифики «универсальнее», если позволено будет такое выражение, нежели универсальность фоно/логоцентризма (не следует забывать, что Деррида выделяет и иероглифику, и фонологию как две универсальные системы письменности), ибо в рамках иероглифической Вселенной смыслоозначающий механизм archi-йcriture/ diffйrance функционирует наиболее естественным образом; здесь не должно быть (или почти нет) тех иллюзорных, отвлекающих и в конечном счете меняющих факторов, которые связываются в фоно/логоцентристской культуре с образом Бытия.

Обращаясь к анализу иероглифики в «Грамматологии», Деррида характеризует весьма своеобразные отношения, складывающиеся в иероглифике между письмом, речью и значением, следующим образом: «Чем более древним является язык, тем более жестокой бывает присущая ему письменность. Чем ближе язык к истокам своего происхождения, тем ближе он к письменности как таковой, тем, следовательно, больше насилие, осуществляемое письменностью над речью. Жест, который говорит прежде слова, который аргументирует, обращаясь к глазу, а не к уху — пиктография и иероглифика — являются письменностью в значительно большей степени, нежели фонетика, ибо означающее представляет здесь прежде самого себя, а не вещь как таковую или ее непосредственный, мысленный коррелят» 1. Если в фонологии то, что исходит из знака в мир, есть прежде всего означаемое/ значение/Логос, то в иероглифике это исходящее есть лишь означающее, телос знака; означаемое/значение удерживается здесь в структурах самого знака/письменности. Жестокость иероглифической письменности, ее без-жалостность и не-милосердие направлены прежде всего против значения, точнее, против его всегдашней попытки оторваться от знака и выйти в мир «в поисках утраченного времени» (добавим к этой цитате из Марселя Пруста — и пространства) Бытия, в поисках присутствия, никогда не реализуемого, но всегда желаемого.

То, что иероглифика удерживает значение в знаке, достаточно убедительно проявляется уже в вульгарной письменности, в самой письменной графике. Каждый иероглиф (по крайней мере в японо-китайской иероглифике) содержит так называемый детерминатив своего значения — особый компонент знака/иероглифа (в японской иероглифике

1 Derrida J. De la Grammatologie. — P. 278.

91

он является еще и ключом иероглифа, который определяет словарную классификацию иероглифов), который указывает на значение иероглифа и облегчает его дешифровку. Ничего подобного, конечно же, нельзя обнаружить в фонетике, где знаки письма никак не соотносятся со смыслами, ими обозначаемыми (именно отсутствие связи знака и смысла позволяет использовать одну и ту же графику для самых различных языков, как в случае, например, с кириллицей или латиницей). Если же вести речь о письменности как archi-йcriture, то удержание значения здесь совершенно определенно проявляется в самом феномене иероглифической Вселенной, которая никогда не стремится стать слепком Бытия в невозможных ситуациях присутствия и потому остается (или становится) миром особых значений, миром собственных значений, истинных значений чистой diffйrance (в противоположность иллюзорным знамениям presence, фантасмагорическим значениям искажаемой, хотя так не искаженной, diffйrance).

Итак, любая письменность — и иероглифика, и фонетика как archi-йcriture — производит значения и является поэтому фундаментальной процедурой смыслоозначения (или игрой сигнификации, что, как было показано, одно и то же), процедурой, в рамках которой должен одновременно генерироваться особый мир человеческого существования, мир, неположенный к Бытию/присутствию — мир diffйrance. Из этих двух форм письменности/смыслоозначения только иероглифика оказывается способной удержать генерируемые ею значения, удерживая/ создавая тем самым свой особый письменный мир значений как иероглифическую Вселенную, как мир чистой diffйrance. В фонологии же значение отрывается от знака Логосом и выносится в воображаемое присутствие, претендуя тем самым на роль двойника Бытия, мир prйsence. Несмотря, однако, на все свои претензии на реальное отображение Бытия (и тем самым на реальное присутствие человека в пространстве/времени Бытия), этот образ Бытия остается парадоксальным воплощением универсальной механики diffйrance — механики смыслоозначения, механики, которой принципиально не существует в мире Бытия. Мир prйsence, таким образом, есть не что иное, как двойная иллюзия, двойная химера присутствия, которая, возможно, как раз на основе этого двойного отрицания по правилам ею же придуманной логики воображает себя истинным Бытием, но никогда им не является и потому постоянно ошибается в своих логоцентристских пророчествах и претензиях. Интересно, что эти претензии оказываются в конце концов губительными и для самой фонологической письменности, которая репрессируется речью.

Жестокость, не-милосердие фонологии (хотя и в меньшей степени, чем иероглифика, фонология также характеризуется отсутствием милосердия по отношению к миру, ею описываемому), таким образом, обращается в конечном итоге против нее же самой, так что прав

92

оказывается Деррида, определяя ее в качестве полюса, крайней точки универсального письма, дальше которой движение уже не представляется возможным. Однако прежде чем стать самоубийственной, жестокость фонологии обращается против иероглифики, которая вытесняется в процессе фонологизации, процессе, который Деррида называл в «Грамматологии» «великим метафизическим приключением Запада».

93

Archi-йcriture и мир diffйrance

Определения письменности в широком смысле, т.е. в значении archi-йcriture, не исчерпываются у Деррида уже приводившейся дефиницией письменности как сцены истории и игры мира. Фиксируя отличие archi-йcriture от вульгарной концепции письменности, Деррида говорит, например, о том, что «archi-йcriture есть не та письменность, что описывает, не каменное эхо немых слов, но литография, существующая до слов: метафонетическая, нелингвистическая, алогичная 1. Обращаясь к этому же различию толкований письменности в «Грамматологии», Деррида отмечает: «Письменность в общем смысле этого слова есть мертвая буква. Письменность же в метафорическом смысле, естественная, божественная, жизненная письменность... боготворится; она приравнивается к происхождению ценности, к голосу сознания как божественного закона, к сердцу, чувству и пр.» - Определяя archi-йcriture в «Эллипсах», Деррида называет ее «письменностью источника, происхождения, письменностью, возвращающей и возвращающейся к истокам, письменностью, прослеживающей знаки своего возникновения, утраченной письменностью начала» 3. Чуть далее в этой же работе Деррида говорит об archi-йcriture как о «любви и стремлении к истоку» 4. «Письменность, устремленность к источникам, есть источник сам по себе, источник, исполненный страсти, источник того, что можно определить как Бытие-пишущее-пишущееся. Бытие-как-письменность» 5. Эта же идея Бытия-как-письменности звучит и в «Грамматологии», где один из разделов озаглавлен «Пишущее-пишущееся-Бытие» («L'кtre йcrit»)6.

Во всех этих определениях, несмотря на их различия, прослеживается некоторая общая идея — идея о том, что письменность в значении archi-йcriture есть активная, творческая и творящая сила. Archi-йcriture как будто бы по самой своей природе предназначена к тому, чтобы создавать нечто новое, то ли в форме нового представления о мире, в котором бы исправлялись ошибки старых систем описания мира, то ли в форме нового мира как такового — Бытия-как-письменности. Подобными интерпретациями сущности и предназначения archi-

1 Derrida J. Freud... — P. 307.

2 Derrida J. De la Grammatologie. — P. 26.

3 Derrida J. Ellipses // L'йcriture et la diffйrence. — P. 430.

4 Ibid. — P. 432.

5 Ibid.

6 См.: Derrida J. De la Grammatologie. — P. 31.

94

йcriture, как представляется, во многом вдохновляются те критики деконструкции, которые отказывают ей в праве самостоятельного, вне-метафизического существования, стремясь присоединить деконструкцию то к структурализму, то к феноменологии, то к постмодернизму. Подобную интерпретацию допускал и молодой Деррида, автор «Грамматологии», когда анализировал те явления современной культуры и науки, прежде всего грамматологию, которые представлялись ему «намеком на делиберализацию, освобождение письменности, намеком на науку о письменности, где властвует метафора... Этим намеком не только создается новая наука о письменности — грамматология, но и обнаруживаются знаки делибералшации всего мира как результат некоторых целенаправленных усилий... Либерализация старого мира есть по сути создание некоторого нового мира» 1; создание, средством которого должна выступать, по Деррида, как раз archi-йcriture.

Следует отметить однако, что впоследствии Деррида отходит от идеи непосредственного миро-творческого потенциала archi-йcriture; во всяком случае, он больше уже не возвращается к тому толкованию активности archi-йcriture, результатом которой должен стать «некоторый новый мир», возникающий буквально на наших глазах в самое последнее время. Очевидно, это связано с тон специфической природой archi-йcriture, которая ни при каких условиях не позволяет ей быть тем, что непосредственно созидает, тем, что приносит новое позитивное содержание, тем, что Деррида сравнивает с «неограниченной субъективной креативностью средневековой теологии»2. Активность, которой характеризуется archi-йcriture, есть активность знаков, не имеющих реального (равно как н идеального) содержания, знаков, за которыми, как будет показано дальше, не стоит значение, а значит, и истина мира, и мир как таковой, мир как Бытие. Следовательно, эта активность никогда не может быть активностью творения в том его значении, которое устоялось в западной культуре. Письменность как archi-йcriture поэтому, с точки зрения здравого смысла (а как раз его и концептуализирует прежде всего метафизика), не может быть ничем иным, кроме как разрушением — разрушением посредством знаков. Деррида подтверждает и уточняет это представление в «Гранях философии», определяя то, что должно быть разрушено посредством archi-йcriture, когда говорит, что «письменность есть разрушение присутствия в знаке» 3.

Если вспомнить здесь только что приводившееся высказывание Деррида о том, что archi-йcriture призвана служить разрушению старого мира, то очевидно, что Деррида использует понятия мира и присутствия как однопорядковые, и это не случайно. Анализ огромного ко-

1 Ibid. — P. 13. 2 Ibid. — Р. 24. 3 Derrida J. Signature йvйnement contexte. — P. 390.

95

личества текстов от Платона до Хайдеггера убеждает Деррида, что вся западная философия обращена к осмыслению оппозиции мир/человек, причем это осмысление идет вслед за фундаментальной посылкой философии и культуры о присутствии человека в мире, об одновременности противочленов оппозиции мир/человек в пространстве и времени Бытия. Обычные доводы в пользу присутствия, которые выдвигает философия, заключаются в эмпирической данности чувственности, результирующем присутствии источника происхождения, разворачивающемся в историческом процессе, спонтанной или дорефлексирующей интуиции, присутствии речи в логических или грамматических структурах, истине как том. что содержится в вещах до какого бы то ни было проявления, результирующем присутствии цели в шагах, которые ведут к ее достижению и т. д. Приоритет присутствия, по сути, структурирует все мышление в западной культурной традиции. Этот приоритет обнаруживает себя в концептуальной и категориальной структуре западного менталитета, фиксируясь такими его основополагающими понятиями, как «демонстрация», «проявление», «схватывание» и др.

Однако несмотря на кажущуюся данность и простоту восприятия, относящиеся к присутствию понятия (как, впрочем, и все понятия традиционной метафизики, являющейся философией присутствия) нуждаются в чрезвычайно фундированном, разветвленном и никем и никогда еще не завершенном обосновании. Бесконечный процесс субстантивирования, к примеру, процесса полета стрелы, инициированный элеатами, как и подобные ему попытки, никогда не достигал своей цели — убедительного и полного субстантивирования 1.

Совсем не случайно в связи с этим, что привилегия настоящего, присутствие, никогда не становилась объектом критического анализа западной философии. Присутствие вообще, как считает Деррида, не подвергалось сколько-нибудь серьезному вопрошанию во всей истории философии, от Платона до Гуссерля 2. Метафизика, к которой относится вся западная философия (а возможно, и вся философия вообще, если иметь в виду замечание из «Грамматологии»3), не способна, по Деррида, мыслить не в терминах присутствия 4. Метафизика есть та философема, которая создана на основе присутствия, которая полага-

1 Ni.: Bass A. Translator's Preface // Writing and Difference. — P. Xi.

2 См.: Derrida J. Ousia et gramme // Marges de la philosophie. — P. 36.

3 «В той мере, в какой логоцентризм не исчезает из мысли Хайдеггера, он удерживает ее в рамках эпохи онто-теологии, в рамках философии присутствия, то есть (курсив мой. — Е. Г.) в рамках философии как таковой (курсив Деррида. — Е. Г.)» (Derrida J. De la Grammatologie. — P. 23-24).

4 См.: Derrida .1. Ousia et gramme. — P. 75.

96

ет присутствие тем, что не может быть оспорено, что дано ей в качестве исходного пункта анализа, что делает ее философией присутствия (излюбленное определение Деррида по отношению к западной философии) как таковой.

Пожалуй, только Хайдеггер, согласно Деррида, попытался выйти за пределы концептуализирования присутствия, положенные западной философией как метафизикой присутствия. Таким выходом, как известно, стал анализ Хайдеггером Бытия/присутствия в горизонте времени. Анализ хайдеггеровской концепции времени, проделанный Деррида, уже освещался в данной работе и возвращаться к нему, по всей видимости, нет необходимости. Здесь представляется целесообразным лишь повторить некоторые из уже сделанных выводов, позволяющие пролить дополнительный свет на понятие присутствия, точнее, указать на невозможность его экспликации даже в наиболее радикальных вариантах метафизики.

Хайдеггеровская концепция времени, как уже отмечалось, приходит к достаточно странному для западной философии представлению о времени как особом способе истирания, уничтожения следов Бытия. «Время, — говорит Деррида о таком толковании времени, — становится именем для невозможной, невероятной возможности» 1 уничтожения не только Бытия, но и настоящего, присутствия, субъекта, в конечном счете, всей категориальной системы метафизической онтологии. Это, в свою очередь, делает возможными, как демонстрирует Деррида, иные выходы на исходную проблематику присутствия. Эти выходы связаны с анализом некоторых пограничных областей мира, как бы запредельных относительно нормальных горизонтов Бытия в традиционной метафизике, областей, являющих собой некоторый исчезающий след присутствия Бытия. Деррида, предполагающий, со своей стороны, что «след более не принадлежит горизонту Бытия» 2, придает особое значение этим рассуждениям Хайдеггера.

Итак, запредельность подобных областей связывается Хайдеггером прежде всего с тем, что они выпадают из ситуаций присутствия в модусе настоящего времени и становятся поэтому объектами забывания, исчезают, не оставляя за собой никаких следов. Но если более подробно проанализировать то, что оказывается за пределами так понимаемых ситуаций присутствия, обнаруживается совершенно поразительное явление выпадение из этих ситуаций самого Бытия, которое предстает поэтому как нечто принципиально-нерепрезентируемое в мире присутствия. То, что реально существует, что фиксируется в мире присутствия фундаментальной онтологии, есть лишь некоторые проявления Бытия (Хайдеггер обозначает их термином Seiend), но не Бытие само по

1 Ibid.— Р. 63.

2 Derrida J. Diffйrance. — P. 149.

97

себе. Различие между ними не попадает в поле зрения фундаментальной онтологии; между тем как это различие (Хайдеггер называет его онтико-онтологическим) имеет принципиальное значение, ибо в нем фиксируется несовпадение присутствия и настоящего (Anwesen/Anwesend) 1.

Это несовпадение дает основания предположить наличие в мире присутствия таких фрагментов или областей, которые не пребывают в модусе настоящего (равно как и прошедшего настоящего или грядущего настоящего) времени. То, что происходит в этих областях мира присутствия, становится, согласно Хайдеггеру, объектом забывания, забвения, исчезновения Бытия из памяти о нем еще по сути до самого его возникновения, так что «история Бытия начинается с забвения Бытия, в процессе которого Бытие удерживает свою сущность, свое отличие от форм существования (Seiend)» 2. Представление о забвении Бытия, т.е. о некотором человеческом к нему отношении, оказывается возможным здесь благодаря различению Хайдеггером двух форм присутствия, соответствующих двум формам времени — исходному времени Бытия и производному времени человеческого существования. Эти формы присутствия обозначаются Хайдеггером как Anwesenheit (присутствие в некотором абсолютном смысле, присутствие как таковое) и Gegenwдrtigkeit (присутствие во временном смысле, присутствие в момент времени «сейчас»)3.

Концептуализация этих форм присутствия, как замечает Деррида, только лишь намечается Хайдеггером, однако попытки продолжить данные размышления вслед за Хайдеггером наталкиваются на некоторые принципиальные ограничения. Проблематика, обнаруженная Хайдеггером, оказывается, согласно Деррида, «в определенном смысле... немыслимой в метафизике как таковой... Не существует такой философемы, которая была бы подготовлена для подобного осмысления» 4. Тем не менее, как считает Деррида, «мы можем совершенно определенным образом продвинуться дальше, к обозначению (называнию) этого [различия Anwesen/Anwesend. — E. Г.] в нашем языке» 5. Предлагаемый Деррида неографизм «diffйrance», бесспорно, принадлежит к этому новому языку. В данном термине, вместе с тем, столь же бесспорно прослеживаются (через анализ самого же Деррида) истоки его происхождения в том числе 6 и от хайдеггеровского различи

1 См.: Heidegger М. Holzwege. — S. 340.

2 Ibid. — S. 336.

3 Ссылка, перевод (с немецкого) и интерпретация терминов Anwesenheit и Gegenwдrtigkeit приведены здесь по тексту Деррида (см.: Derrida J. Ousia et gramme. — P. 74).

4 Ibid. — P. 65.

5 Ibid. — P. 68.

6 См.: Derrida J. Diffйrance. — P. 152.

98

Anwesen/Anwesend, онтико-онтологического различия. Анализируя в «Узии и грамме» соотношение понятий «diffйrence» (онтико-онтологическое различие) и «diffйrance», Деррида тесно сближает их: «Находящееся за пределами Бытия и форм его существования, это различие (diffйrence), непрерывно разнящееся от себя самого и откладывающее себя во времени... — эта diffйrance могла бы представлять собой первый и последний след, если бы кто-либо пожелал говорить здесь о начале и конце [выделено мной. — Е. Г.]» 1. Это сближение имеет все основания, если иметь в виду то, что и «diffйrence» (онтико-онтологическое различие) и «diffйrance» находятся вне Бытия, не существуют в модусе настоящего (и любого другого) времени. Однако само по себе сближение данных понятий не означает, как уже отмечалось, их отождествления, и эта невозможность прослеживается прежде всего по параметру соотношения их с категорией «присутствие». «Diffйrence», онтико-онтологическое различие, остается в рамках присутствия; более того, оно рассматривается Хайдеггером как сущностная основа присутствия. «Сущность присутствия (das Wesen des Anwesen). — пишет Хайдеггер по поводу онтико-онтологического различия, — и, следовательно [выделено мной.— Е. Г.], различие между присутствием и настоящим (Anwesen/Anwesend) оказываются забытыми» 2.

Несмотря на весь радикализм хайдеггеровской интерпретации присутствия, таким образом, она остается в пределах классической метафизики, что проявляется в двух основных плоскостях — концептуальной и содержательной. С концептуальной точки зрения интерпретация присутствия у Хайдеггера оказывается не в силах вырваться из объятий логоцентристской культуры, что, кстати говоря, было предзадано уже самим использованием языка этой культуры (хотя у Хайдеггера и остается надежда обнаружить «союз между словом и Бытием» 3). Содержательно эта же интерпретация (точнее, ее неудача) становится обоснованием полной невозможности обнаружения присутствия, его фиксации и экспликации как некоторой данности, как сущего или даже как просто существующего. Следует еще раз подчеркнуть, что эта невозможность принципиальна, она не изменяется использованием любой интерпретативной стратегии, не преодолевается изобретением сколь угодно радикального философского метода, ибо все стратегии и методы располагают лишь теми концептуальными и выразительными средствами, которые предоставляет им культура и язык Логоса.

Вместе с тем эта невозможность сама по себе не могла не стать объектом весьма своеобразной философской рефлексии — рефлексии

1 Derrida J. Ousia et gramme. — P. 78. 2 Heidegger M. Holzwege. — S. 336. 3 Ibid. — S. 337.

99

от противного - особенно в то время, когда невозможность концептуализирования присутствия начинает обнаруживать сами пределы философствования, что и случается все чаще в нашу эпоху. Предлагая «diffйrance» как нечто такое, что все же делает некоторым образом «возможным представление Бытия-настоящим» 1, т.е. стремится к преодолению того принципиального предела презентации Бытия, который ограничивает философскую концептуализацию присутствия, Деррида подчеркивает, что здесь у него есть предшественники. «В нем [diffйrance. — E. Г.]... обнаруживается некое пресечение (но не суммирование) того, что было весьма убедительно описано в размышлениях, принадлежащих нашей «эпохе»: различие сил у Ницше, принцип семиологического различия Соссюра, различение как возможность продвижения нейронов, а также эффект запаздывания, описанный Фрейдом, различие как неизбывность следа другого у Левинаса н онтико-онтологическое различие у Хайдеггера» 2.

Помимо смысловых и содержательных отличий между всеми этими концепциями различия, отличий, которые очевидны и не раз анализировались в том числе и Деррида, при анализе предпосылочности diffйrance Деррида обращает внимание прежде всего на некоторое базисное сходство этих концепций. Это сходство, по Деррида, обусловливается обнаружением во всех указанных концепциях определенных разрывов в смысловых горизонтах Бытия, трещин, в которых исчезает Бытие, лакун присутствия, являющихся одновременно пространством забвения Бытия, местами утраты привычного существования (точнее, привычной иллюзии существования) как жизни в структурах Бытия. В более поздних текстах Деррида эта утрата бытийственной, пространственно-временной определенности человеческого существования описывается посредством метафоры беспочвенности — метафоры, уже привычной для современной культуры после Л. Шестова. Однако отсутствие почвы толкуется Деррида совсем иначе, чем это было сделано экзистенциализмом, а до него — христианской традицией. В небольшом тексте «Пределы» («Confins»), представленном Деррида для компьютерной конференции на тему «Нематериальные» («Les Immateriaux»), и в опубликованном в 1990 году тексте под названием «Опыты письменности» («Йpreuves l'йcriture») Деррида рассуждает о том, что происходит «между двумя» (entre deux): «Между двумя маркированными некоторым образом территориями (пространствами) или между тем, что обозначено, и тем, что не обозначено, не может существовать никакой фигуры оппозиции. Между моей страной и твоей, между нашими странами и остальным пространством располагается пустыня...» 3

1 Derrida J. Diffйrance. — P. 128.

2 Ibid. — P. 125.

3 Derrida J. Йpreuves l'йcriture//Derrida. Revue philosophique. — II. — 1990. — P. 272.

100

Обращаясь к проблеме почвы, ландшафта, пространства человеческого существования в своем тексте «Примета для опознания» (это название — Schibboleth — можно перевести еще и словом «пароль»), Деррида отмечает: «Под пространством я понимаю то, что может быть отнесено к некоторой границе, к стране, к дому, к порогу, ко всему тому, что располагает в пространстве, ко всей тон общей ситуации, ситуации практической, даже прагматической, в которой все завязывается узлом, в которой сочетаются такие противоречия, устанавливаются такие коды и конвенции, согласно которым (или из-за которых) все становится ничего не значащим, к той ситуации, в которой институциализируются слова, принадлежащие прошлому, в той ситуации, которая поэтому не являет собой не только пространство как таковое, но и пространство-как-сказанное (un lieu-dit)...» 1 Такое пространство становится, как отмечает Мишель Аар. «пространством без почвы (un lieu sans terre)» 2. «Чем же является этот мир без почвы (monde sans terre). — спрашивает Аар. — мир без фундамента, без корней, мир абсолютной неопределимости (indecedables absolument)?» 3 Его ответ — diffйrance — в общем не представляет собой ничего нового для того, кто хоть сколько-нибудь знаком с деконструкцией. Новым является тот акцент, который ставит Аар, говоря о diffйrance как о мире (или антимире, мире без почвы), в котором разворачивается жизнь, «пульсация человеческого существования» 4.

Представление о мире diffйrance как бы не слишком отчетливо просматривается в деконструктивистских текстах, однако это представление там все же содержится и имеет, как кажется, принципиальную важность для толкования и archi-йcriture, и значения, и других идей деконструкции. Следует особо подчеркнуть, что представление о мире diffйrance отнюдь не вносит (по крайней мере, не должно вносить) в деконструкцию несвойственные ей конструктивистские мотивы; здесь нет речи о том миротворческом потенциале archi-йcriture, от идеи которого Деррида по сути отказался. Мир diffйrance, по всей вероятности, не есть также и «некоторый новый мир» из «Грамматологии» Деррида — хотя бы по причине отсутствия здесь фактора новизны, ибо diffйrance формирует ту среду существования, которая окружает индивидов с самого начала и их индивидуальных жизней, и человеческой истории как таковой.

Здесь следует вспомнить, что сам неографизм diffйrance был предложен Деррида в качестве одного из синонимов письменности (естественно, в значении archi-йcriture). «Это специфическое графическое

1 Derrida J. Schibbolett. — Paris, 1986. — P. 54.

2 Haar M. Le jeu de Nietzsche dans Derrida // Derrida. — P. 223.

3 Ibid. — P. 224. 4 Ibid. — P. 227.

101

вмешательство [diffйrance. — E. Г.], — отмечает Деррида, — было задумано в процессе описания письменности» 1. Часто Деррида в своем анализе использует diffйrance и archi-йcriture в одних и тех же контекстах значения, практически отождествляет их. И все-таки возникает вопрос о том, зачем вообще понадобились Деррида именно два этих концепта, какую смысловую нагрузку несет каждый из них и какое (возможно) различие значений существует между ними в текстах деконструкции. При этом мы отвлекаемся от тех в общем поверхностных толкований, согласно которым образование несуществующего написания термина «различание» (diffйrance) понадобилось Деррида только лишь для того, чтобы обозначить внеположенность своего анализа по отношению не только к философии, но и к языку логоцентристской культуры. Не очень убедительно звучит и пояснение Д. Каллера, согласно которому Деррида использует несуществующий в языке способ написания для того, чтобы практически деконструировать через понятие diffйrance (которое как бы и не принадлежит ни присутствию, ни отсутствию) фундаментальную метафизическую оппозицию «присутствие/отсутствие» 2. Обе эти интерпретации слишком просты и незамысловаты для деконструкции. Как представляется, необходимость в образовании неографизма diffйrance диктовалась некоторыми смыслоразличительными соображениями, возможно даже не столько содержательного, сколько функционального плана. Тем не менее, эти соображения должны быть достаточно вескими; попытаемся обнаружить их в текстах Деррида. Неографизм diffйrance представляется исходным потому, что в этой конструкции (не являющейся, как неоднократно подчеркивает Деррида, «ни словом, ни понятием» 3) снимается абсолютная природа двух базисных философских категорий пространства и времени, первых в категориальном ряду развертки в традиционной метафизике понятия Бытия. «Несмотря на то, что diffйrance не является ни словом, ни понятием, — отмечает Деррида, — позвольте мне предпринять достаточно незамысловатый и приблизительный семантический анализ, который поможет нам представить, что же является ставкой в этой игре (en vue de l'enjeu). Мы действительно знаем, что глагол «diffйrer» (от латинского «diffйrre») имеет два весьма различающихся между собой значения: в словаре Littrи, например, этот глагол разнесен по двум отдельным статьям. В этом смысле латинский глагол diffйrre не есть простая калька с греческого diapherein; этот факт должен приниматься во внимание, ибо наш анализ в данном случае разворачивается в рамках того языка, который считается не слишком философским, не столь исходно-философичным, как другой. Смысл

1 Derrida J. Diffйrance. — P. 126.

2 См.: Culler J. On Deconstruction. — P. 110. 3 Derrida J. Diffйrance. — P. 124.

102

греческого diapherein не содержит в себе одного из значений латинского diffйrre, a именно деятельности откладывания на потом, учета, принятия во внимание течения времени и включения в анализ всего того, что намекает на бережливый расчет, окольный путь, отсрочку, запаздывание, умолчание, представление — все понятия, которые я мог бы суммировать в слове, которое никогда ранее не использовал, но которое вполне приложимо к этой серии: овременивание [temporalisation]. Глагол «diffйrre» в этом смысле означает овременивать, прибегать сознательно или неосознанно к временному и овременивающему посредству окольного пути, посредству, которое либо приостанавливает реализацию или воплощение желания или намерения, либо устраняет их тем, что приглушает или аннулирует эффект их деятельности. Мы увидим далее, в каких аспектах это овременивание есть одновременно становление временным и опространствливание, есть становление-пространства-временным,а также становление-времени-пространственным (если прибегать к метафизической терминологии традиционной феноменологии — языку, который критикуется и вытесняется здесь). Значительно больше распространен и привычен другой смысл глагола «.diffйrre», когда имеется в виду нетождественность, бытие другим, инаковость и т. д. Применительно к любым «различающимся», независимо от того, идет ли речь об альтернативности нетождественности или альтернативности неприятия или полемики, следует учитывать тот интервал, дистанцию, опространствливание [espacement], которое имеет место между различными элементами внутри «различающихся», причем возникает активно, динамично, с определенной настойчивостью повторения» 1.

Схватывая оба смысла глагола «diffйrre» («различать в пространстве» и «откладывать во времени»), diffйrance, таким образом, отражает два первичных вектора игры мира, понимаемой как письменность, — «опространствливание» и «овременивание», что позволяет представить пространство как-становящееся-временным, а время — как-становящееся-пространственным. Само обращение здесь, при экспликации diffйrance, именно к таким понятиям традиционной метафизики, как пространство и время, представляется весьма симптоматичным. За этим обращением скрывается, как кажется, стремление фундировать некоторое содержание или, точнее, результат деятельности diffйrance как источника «опространствливания» и «овременивания», как источника, являющегося одновременно и условием, и эффектом своей собственной деятельности.

Наличие этого «структурирующего» вектора diffйrance находит некоторое свое подтверждение еще в одной экспликации: «Diffйrance есть то, что делает движение означения возможным только в случае,

1Ibid.— P. 131-132.

103

если каждый элемент, рассматриваемый как «существующий», возникающий на сцене присутствия, соотнесен с чем-то иным, отличающимся от него, но сохраняет при этом след прошлого элемента и одновременно с этим остается открытым к следу своих взаимоотношений с будущим. <...> Это то конституирование настоящего как «исходного» и необратимо неодносоставного и, следовательно, в строгом смысле неисходного синтеза следов, удерживаний и охранений (пользуясь здесь феноменологическим и трансцендентальным языком, хотя он и не может рассматриваться как адекватный), которое я предлагаю называть праписьменностью [archi-йcriture], протоследом, [archi-trace] или diffйrance. Последнее (есть) (одновременно) опространствливание [espacement] (и) [temporalisation] овременивание» 1.

Это, уже ставшее «классическим» определение diffйrance Деррида сопровождает пояснением, которое остается пока незамеченным в критической литературе. Деррида говорит о том, что в данном определении он предлагает толкование не просто diffйrance как таковой, но «идею (активного) движения (производства) diffйrance» 2. Если же учитывать, что именно такую интерпретацию diffйrance — активное движение, производство diffйrance — Деррида предлагает называть протописьменностью (т.е., archi-йcriture), тогда становятся очевиднее те смысловые различия, которые могут существовать между концептами archi-йcriture и diffйrance. В самом первом приближении эти различия могут интерпретироваться через представления о процессе и результате, движении и его эффекте, чистой, спонтанной активности и некоторых, спонтанных же, усилиях по ее структурированию (отнюдь, конечно, не в структуралистском смысле). Эти представления, разумеется, никогда не смогут исчерпать всего богатства содержания archi-йcriture и diffйrance уже хотя бы потому, что они заимствованы из метафизического словаря; но их задача и не состоит в этом. Единственное, что требуется от этих представлений, так это задать некоторый ракурс восприятия diffйrance и archi-йcriture в их соотношении друг с другом.

Еще одно место из «Diffйrance» также как будто подтверждает предположение об этих смысловых различиях — то, где Деррида ведет речь об отличии его стратегии от негативной теологии. «...Diffйrance есть (я подчеркиваю это перечеркнутое «есть») то, что делает возможным представление бытия-настоящим, никогда не представляет самое себя. Воздерживаясь от презентации, не показывая себя, оно выпадает из обычного порядка истины, как если бы оно было нечто загадочное, существующее в оккультной зоне не-знания. Любая экспозиция была бы здесь экспозицией исчезающего как исчезновения. Отваживаясь на

1 Ibid. — P. 138-139. 2 Ibid. — P. 137.

104

проявление, diffйrance тем самым обрекает себя на исчезновение. Именно поэтому те окольные пути, фразы и синтаксис, к которым я буду вынужден прибегать здесь, временами могут оказаться практически неотличимыми от тех, которые используются в негативной теологии. Как уже отмечалось, diffйrance не есть, не существует и не является ни одной из форм бытия-настоящим. Следует поэтому обратить особое внимание на то, что не есть и что соответственно не имеет ни существования, ни сущности, на то, что не принадлежит категории бытия, ни присутствующего, ни отсутствующего. Тем не менее то, что определяется здесь как diffйrance не есть нечто теологическое, даже в самом негативном смысле негативной теологии. Последняя, как известно, имеет дело с анализом некоторой сверхсущностной реальности, выходящей за пределы категорий сущности и существования, то есть присутствия. Постоянным рефреном негативной теологии является напоминание о том, что <...> Бога» непременно следует признавать «как высшую, невоспринимаемую и непознаваемую форму бытия. В данном тексте вопрос не ставится таким образом, что будет подтверждено ходом последующего анализа» 1. Diffйrance, таким образом, и в этом фрагменте интерпретируется в некотором структурирующе-результирующем аспекте, как определенная, хотя и очень необычная форма презентации — презентации исчезающего как исчезновения. Diffйrance оказывается тем, что выступает как исчезающий результат исчезновения, но она никогда, согласно Деррида, не представляет самое себя, оставаясь позади репрезентации, будучи скрытой процессом репрезентации исчезновения и исчезающего.

Аспекты различения archi-йcriture и diffйrance, таким образом, представляются присутствующими в текстах Деррида, однако подобное различение все же должно производиться очень осторожно. Строго говоря, это различие не столько содержательно, сколько функционально, ибо развести содержания archi-йcriture и diffйrance вообще невозможно, о чем с полной ясностью свидетельствуют тексты Деррида. Достаточно вспомнить здесь ту метафору огня-письменности, согласно которой «огонь письменности... не приходит после, огонь пишет, пишет самого себя, прямо в процессе сгорания» 2. В бушующем пламени письменности/diffйrance вряд ли возможно различить, что относится к diffйrance, a что — к archi-йcriture; вполне возможно, что при попытке их разъединения погаснет само пламя, введенное в мертвящий горизонт метафизических дистинкций. То разведение archi-йcriture и diffйrance, которое все-таки предпринимается в данной работе, есть поэтому не содержательное их различение, запрет на которое положен самим Деррида, а попытка обнаружить те контексты деконструктивистского анализа, где более целесообразным будет говорить о письмен-

1 Ibid. — Р. 128-129.

2 Derrida J. De l'esprit: Heidegger et la question. — Paris, 1976. — P. 104.

105

ности как archi-йcriture, тогда как в других контекстах концепт archi-йcriture будет более правомерным заменить на diffйrance (несмотря на то, что речь по-прежнему будет идти о письменности). Разведение контекстов употребления archi-йcriture и diffйrance поэтому представляется имеющим только функциональное, вспомогательное назначение, связанное прежде всего с обоснованием идеи мира diffйrance.

Представление о мире diffйrance — мире без почвы, мире абсолютного исчезновения, мире, который пишется archi-йcriture посредством истирания Бытия и уничтожения любых следов присутствия человека, мире не-существующем и, тем не менее, единственном из всех возможных миров человеческого существования, хотя и по сути своей невозможном, мире, в котором обнаруживает себя человек, — это представление становится в деконструкции тем своеобразным конструктом, который противопоставляется здесь привычному миру присутствия. Именно это противопоставление мира diffйrance миру присутствия, или миру prйsence (если воспользоваться здесь французским оригиналом термина «присутствие»), представляется той радикальной процедурой деконструкции, которая решительно выводит ее за пределы любой метафизики. То, что характерно для всей нашей эпохи, по Деррида, — децентрация центра, подрыв присутствия, — и что оказывается невозможным для любых деструктивных дискурсов, попадающих в тот заколдованный круг обоснования 1, который, как показывает Деррида, не смог разорвать в своем анализе даже Хайдеггер, — все это как будто может удаться деконструкции; по крайней мере предпосылка подрыва присутствия здесь определена достаточно четко — это дистинкция миров prйsence и diffйrance.

Однако определение предпосылки еще не означает определения самой дистинкции, что делает шансы деконструкции на успех своих исследовательских интенций весьма проблематичными. То, что деконструкция, как уже не раз отмечалось, выходит в такие сферы анализа, которые оказываются запредельными привычным способам философствования, внеположенными относительно многих универсалий разума, логики как таковой, как нельзя лучше проявляется на примере данной дистинкции. Именно этой дистинкции, как представляется, Деррида касается в своем анализе того, что он называет загадкой diffйrance, — вопроса, каким образом его интерпретация этого понятия может быть подвергнута тому, что можно было бы назвать некоторым странным, необычным разъединением. Как, каким образом можно рассматривать diffйrance в значении систематического отклонения, окольного пути, который в рамках соотношения с самим собой всегда стремится к достижению удовольствия или реальности, которые, в свою очередь, откладываются некоторым сознательным или

1 См.: Derrida J. La structure, le signe et le jeu dans le discours des sciences humaines // L'йcriture et la diffйrence. — P. 411.

106