Часть 2.

Волны будущего

Всякий раз, когда в том или ином обществе доминирует единственная волна перемен, относительно легко предвидеть структуру будущего развития. Писатели, художники, журналисты и люди других профессий открывают "волну будущего". Так, в XIX в. многие европейские мыслители, руководители в сфере бизнеса, политики, а также простые люди создали ясный и по существу верный образ будущего. Они чувствовали, что история движется к окончательной победе индустриализма над немеханизированным сельским хозяйством, и предвидели - с довольно значительной точностью - многие изменения, которые должна была бы принести с собой Вторая волна: более мощные технологии, более крупные города, более быстрый транспорт, массовое образование и т. п.

Эта ясность в видении будущего имела прямые политические последствия. Партии и политические движения могли определить свою позицию по отношению к будущему. Доиндустриальные сельскохозяйственные интересы организовали арьергардную деятельность против мало-помалу захватывающего территорию индустриализма, против "большого бизнеса", против "объединения боссов", против "преступных городов". Рабочие и администрация взяли контроль над основными рычагами возникающего индустриального общества. Этнические и расовые меньшинства требовали, чтобы им дали возможность получить работу, стать юридическими лицами, получить право жить в городах, иметь лучшую заработную плату и доступ к всеобщему образованию и т. д.

Это видение индустриального будущего имело также

[42]

и важные психологические эффекты. Люди могли с чем-то не соглашаться; они могли вовлекаться в острые, нередко кровавые конфликты. Депрессии и периоды бума могли разрушить их жизнь. Тем не менее, разделяемый многими образ индустриального будущего в целом имел тенденцию определять право выбора, давая индивиду не только представление о том, кем он является, но и о том, кем он, вероятно, станет. Этот образ будущего давал человеку чувство стабильности даже в условиях крайних социальных перемен.

Напротив, если общество подвергается действию двух или более гигантских волн перемен, и ни одна из них не является отчетливо преобладающей, будущее предстает в расщепленном виде. Тогда крайне затруднительно выявить смысл изменений и конфликты, которые они порождают. Столкновение волновых фронтов создает бушующий океан, полный взаимодействующих друг с другом течений, водоворотов и вихрей, которые скрывают более глубокие, более важные исторические потоки.

Сегодня в Соединенных Штатах, как и во многих других странах, столкновение Второй и Третьей волн порождает социальное напряжение, опасные конфликты и странные новые политические волновые фронты, которые идут вразрез с общепринятым разделением на классы, расы, партии, на мужчин и женщин. Это столкновение создает неразбериху в традиционной терминологии, используемой политиками, и приводит к тому, что порой нелегко отделить прогрессивных деятелей от реакционных, друзей от врагов. Все старые поляризации и коалиции взрываются. Профсоюзы и предприниматели, несмотря на различия между ними, объединяются, чтобы вместе бороться против сторонни-

[43]

ков защиты окружающей среды. Негры и евреи - союзники в борьбе против расовой дискриминации - становятся противниками.

Во многих странах рабочие, которые традиционно содействовали таким "прогрессивным" политическим акциям, как перераспределение доходов, теперь нередко занимают "реакционную" позицию по вопросу о правах женщин, семейном кодексе, иммиграционных законах, тарифах или региональных проблемах. Традиционные "левые" часто бывают настроены процентристски, крайне националистически и враждебно по отношению к защитникам окружающей среды.

В то же время, мы видим политиков - от Валери Жискар д'Эстена* до Джимми Картера** или Джерри Брауна, - отстаивающих "консервативные" установки по отношению к экономике и "либеральные" - по отношению к искусству, сексуальной морали, правам женщин или контролю над экологией. Неудивительно, что люди чувствуют себя загнанными в тупик и перестают даже пытаться найти смысл в мире, в котором они живут.

Между тем средства массовой информации сообщают о кажущейся бесконечной серии нововведений, о крутых переменах, об удивительных событиях, убийствах, похищениях детей, о космических запусках, падениях правительств, рейдах коммандос и скандалах, которые, по-видимому, никак не связаны друг с другом.

----------------------------------------

* Жискар д'Эстен Валери (р. 1926 г. ) - президент Франции, избранный в 1974 г. (Прим. ред. ) Далее примечания редактора не указываются.

** Картер Джеймс (Джимми) (р. 1924 г. ) - 39-й президент США (с 1977 г. ) от демократической партии.

[44]

Эта очевидная раздробленность политической жизни отражается в дезинтеграции личности. Психотерапевты и гуру имеют доходное дело; люди бесцельно скитаются среди конкурирующих друг с другом способов лечения, от шоковой терапии до est. Они вовлекаются в различные культы и шабаши или, напротив, патологически уходят в себя, убежденные, что реальность абсурдна или бессмысленна. Жизнь на самом деле, вероятно, абсурдна в самом общем, космическом смысле. Но вряд ли из этого следует, что в событиях сегодняшнего дня отсутствует определенная структура. Скрытый порядок станет видимым, явным, как только мы научимся отличать перемены Третьей волны от изменений, сопутствующих идущей к своему упадку Второй волны.

Понимание конфликтов, порождаемых этими сталкивающимися друг с другом волновыми фронтами, дает нам не только более ясный образ альтернативных будущих, но и позволяет видеть, как на рентгеновском снимке, действующие на нас политические и социальные силы. Оно дает нам также интуицию, позволяющую понять личную роль в истории каждого из нас. Ибо каждый из нас, сколь бы малым он ни казался - живая часть истории.

Поперечные течения, создаваемые этими волнами перемен, отражаются на нашей работе, нашей семейной жизни, наших сексуальных установках и присущей нам лично морали. Они проявляются в нашем стиле жизни и в том, как мы голосуем. И для нашей частной жизни и для наших политических решений важно, сознаем мы это или нет, кто мы, живущие в богатых странах, - люди Второй волны, участвующие в поддержании гибнущего порядка, или люди Третьей

[45]

волны, создающие совершенно иную завтрашнюю жизнь, или же обескураженные, загнанные в тупик люди, представляющие смесь обеих этих групп.

Плутократы и убийцы

Конфликт между группировками, связанными с Второй и Третьей волнами, на самом деле представляет собой центральную ось политической напряженности, по которой происходит сейчас раздел нашего общества. Что бы ни проповедовали сегодня различные партии и кандидаты, борьба между ними значит намного меньше, чем спор о том, кто сумеет извлечь самое главное из того, что останется от гибнущей индустриальной системы. Другими словами, они пререкаются по поводу того, кто займет всем известные кресла на палубе тонущего "Титаника".

Гораздо более важным политическим вопросом, как мы увидим в дальнейшем, является не вопрос о том, кто осуществляет контроль над последними днями жизни индустриального общества, а вопрос о том, кто формирует новую цивилизацию, которая быстро идет ему на смену. Тогда как политические стычки, развивающиеся в сфере с малым радиусом, истощают нашу энергию и занимают наше внимание, гораздо более значимая битва уже происходит под этим покровом. На одной стороне находятся приверженцы индустриального прошлого, на другой - все растущее количество людей, сознающих, что самые насущные проблемы мира - продовольствие, энергия, контроль вооружений, численность населения, бедность, природные ресурсы, экология, климат, проблемы пожилых людей,

[46]

распад городских сообществ, необходимость в творческой работе, которая приносила бы удовлетворение, - не могут больше находить свое решение в рамках индустриального общества.

Этот конфликт - это "сверхборьба" завтрашнего дня.

Эта конфронтация между заинтересованными кругами Второй волны и людьми Третьей волны уже распространяется, как электрический ток, по политической жизни каждой нации. Даже в неиндустриальных странах все старые направления, по которым шла борьба, с приходом Третьей волны принудительно переориентировались. Старая война сельскохозяйственных, нередко феодальных интересов против элиты индустриализма, будь она капиталистической или социалистической, переходит на новые рельсы в связи с приближающимся закатом индустриализма. Сейчас, когда появляется цивилизация Третьей волны, означает ли быстрая индустриализация освобождение от неоколониализма и бедности - или же в действительности она оказывается гарантией постоянной зависимости?

И только имея в виду этот широкоформатный фон, мы можем приступать к оценке газетных заголовков, определять наши приоритеты, находить разумные стратегии для контроля перемен в нашей жизни.

Когда я пишу это, на первых страницах газет сообщается о массовой истерии и заложниках в Иране, убийствах в Южной Корее, вышедших из-под контроля спекуляциях с золотом, трениях между неграми и евреями в США, крупных увеличениях военных расходов в Западной Германии, горящих крестах на Лонг-Айленде, гигантском разливе нефти в Мексиканском заливе, величайшем в истории противоядерном ралли

[47]

и борьбе между богатыми и бедными странами за право контроля над радиочастотами. Волны религиозного возрожденчества проносятся по Ливии, Сирии и Соединенным Штатам; неофашистские фанатики утверждают, что убийство по политическим мотивам в Париже заслуживает "уважения". А в газете "Дженерал Моторс" сообщается о прорыве в технологии по созданию электромобилей. Такие не связанные друг с другом заголовки новостей вопиют о необходимости интеграции или синтеза.

Как только мы поймем, что ожесточенная борьба бушует сейчас между теми, кто пытается сохранить индустриализм, и теми, кто старается искоренить его, мы получим новый и надежный ключ к пониманию нашего мира. И еще более важно, сможем ли мы, имея инструмент для изменения этого мира, выработать политику для целой страны, стратегию для какой-либо корпорации или цель нашей личной жизни.

Однако, чтобы использовать этот инструмент, мы должны уметь отличать совершенно отчетливо те изменения, которые служат сохранению старой индустриальной цивилизации, от тех, которые облегчают приход новой цивилизации. Короче говоря, мы должны понимать и старое, и новое, и индустриальную систему Второй волны, в которой были рождены многие из нас, и цивилизацию Третьей волны, в которой будем жить мы и наши дети.

В последующих главах мы рассмотрим более пристально первые две волны перемен, и это будет служить подготовкой для нашего исследования Третьей волны. Мы увидим, что Вторая волна цивилизации

[48]

была не случайной кучей компонентов, а системой, отдельные части которой взаимодействовали друг с другом более или менее предсказуемо, и что фундаментальная структура индустриальной жизни была той же самой в самых разных странах, независимо от их культурного наследства или политической ориентации. Это - та цивилизация, которую пытаются сохранить сегодняшние "реакционеры" как "левого", так и "правого" крыла. Именно этому миру угрожает перемена цивилизации, которую несет с собой в историю Третья волна.

[51]

ВТОРАЯ ВОЛНА

Глава 2

АРХИТЕКТУРА ЦИВИЛИЗАЦИИ

Лет 300 назад, плюс-минус полстолетия, послышался взрыв ударных волн огромной силы, которые распространялись по всей земле, уничтожали старые общества и создавали совершенно новую цивилизацию. Этот взрыв был, разумеется, индустриальной революцией. И гигантская сила прилива, обрушившаяся на мир, - Вторая волна - пришла в столкновение со всеми установлениями прошлого и изменила жизненный строй миллионов людей.

В течение долгих тысячелетий, когда Первая волна цивилизации имела беспредельную власть, население земли можно было разделить на две категории - "примитивные" и "цивилизованные" народы. Так называемые "примитивные народы", жившие небольшими группами и племенами и добывавшие себе пропитание сбором плодов, охотой или рыбной ловлей, принадлежали к тем, мимо кого прошла сельскохозяйственная революция.

Напротив, "цивилизованный" мир был представлен той частью планеты, в которой большинство населения трудилось на земле, ибо где бы ни возникало сельское хозяйство, там пускала свои корни цивилизация. От

[52]

Китая и Индии до Бенина и Мексики, Греции и Рима - повсюду цивилизации росли и приходили в упадок, боролись и сливались друг с другом, образуя бесконечную, полную разнообразных оттенков смесь.

Однако под этими внешними различиями имеется фундаментальное сходство. Во всех этих странах земля была основой экономики, жизни, культуры, семейной структуры и политики. В каждой из них жизнь была организована вокруг деревенского поселения. В каждой из них существовало простое разделение труда и небольшое количество четко определенных каст и классов: знать, священники, воины, рабы или крепостные. Во всех таких странах власть была авторитарной. Повсюду положение человека в жизни определялось фактом его рождения. И повсюду в этих странах экономика была децентрализованной, так что каждое сообщество производило большую часть того, в чем оно нуждалось.

Были и исключения из описанных выше правил - в истории не бывает ничего простого. Так, были коммерческие культуры, живущие за счет морских сношений(1), были и в высшей степени централизованные царства, сложившиеся вокруг гигантских ирригационных систем. Но, несмотря на эти исключения, у нас есть основания смотреть на все эти, на первый взгляд, различные цивилизации как особые варианты одного-единственного феномена - сельскохозяйственной цивилизации, цивилизации, несомой Первой волной.

Во время ее господства уже были отдельные намеки на то, что должно придти вслед за ней. Так, в Древней Греции и Риме были фактории(2), выпускавшие массовую продукцию. Бурение земли для добычи нефти производилось в 400 г. до н. э. на одном из греческих ост-

[53]

ровов, в 100 г. н. э. - в Бирме(3). Хорошо развитая бюрократия процветала в Вавилоне и Египте(4). Крупные городские метрополией вырастали в Азии и Южной Америке. Здесь были деньги и обмен товарами. Торговые пути пересекали пустыни, океаны и горы от Китая до Кале. Существовали корпорации и зарождались нации. А в древней Александрии был даже поразительный предшественник паровой машины(5).

И все же нигде не было ничего, что можно было хотя бы в отдаленной степени определить как индустриальную цивилизацию(6). Эти, если можно так сказать, проблески будущего представляли собой просто диковинные случаи в истории, разбросанные там и сям, в разных местах и в разное время. Никогда они не приводились в какую-либо связную систему, да и не могли быть приведены к ней. Поэтому вплоть до 1650-1750 гг. мы можем говорить о Первой мировой волне. Несмотря на то что в сельскохозяйственной цивилизации были отдельные вкрапления примитивных культур, а также намеков на индустриальное будущее, в целом она преобладала на всей планете, и казалось, что так будет во веки веков.

Таким был мир, в котором произошел взрыв индустриальной революции, запустивший Вторую волну и породивший странную, могущественную и лихорадочно активную контрцивилизацию. Индустриализм - нечто большее, чем дымящие трубы и поточные линии. Это богатая многосторонняя социальная система, касавшаяся любого аспекта человеческой жизни и нападавшая на любое проявление прошлого, связанного с Первой волной. Она создала огромное "Willow Run" - производство за Детройтом, но она же снабдила ферму трактором, офис - пишущей машинкой,

[54]

кухню - холодильником. Она создала ежедневные газеты и кинотеатры, метро и DC-3. Она подарила нам кубизм* и двенадцатитоновую музыку. Она принесла с собой типовые здания и металлический стул с кожаным сиденьем, сидячие забастовки, витаминные таблетки и увеличила продолжительность нашей жизни. Она сделала универсальными наручные часы и избирательные урны. Еще более важно то, что она связала все это вместе, "собрала" отдельные компоненты, как собирают машину для того, чтобы создать самую могучую, сплоченную и экспансионистскую социальную систему, равной которой мир еще не знал: цивилизацию Второй волны.

Насильственное решение

Продвижение Второй волны по различным обществам оказывало свое влияние на долгую и кровавую войну между защитниками сельскохозяйственного прошлого и приверженцами индустриального будущего. Силы, стоящие за Первой и Второй волнами, сталкивались друг с другом во всеоружии, сметая в сторону и часто уничтожая "примитивные" народы, попавшиеся на их пути.

В Америке эта коллизия началась с прибытием сюда европейцев, отдававших все свои силы созданию сельскохозяйственной цивилизации Первой волны. Сельскохозяйственный "белый" прибой неустанно двигалс

----------------------------------------

* Кубизм - авангардисткое направление в изобразительном искусстве. Зародилось и развивалось во Франции. Его теоретиками были живописцы Ж. Метценже, А. Глез, поэт Г. Аполлинер. (Прим. перев. )

[55]

на Запад, лишая собственности индейцев и перемещая фермы и сельскохозяйственные поселения все дальше и дальше, к Тихому океану.

Но рядом с фермерами, непосредственно вслед за ними, двигались также и первые индустриализаторы, агенты будущей Второй волны. В Новой Англии и в среднеатлантических штатах начали возникать фабрики и города. К середине XIX в. на северо-востоке возник быстро растущий индустриальный сектор, выпускающий оружие, часы, сельскохозяйственные орудия, текстильную продукцию, швейные машины и другие товары, тогда как на остальной территории страны все еще доминировали интересы сельского хозяйства. Напряженные отношения в экономической и социальной сферах, сложившиеся между силами Первой и Второй волны, становились все более интенсивными вплоть до 1861 г., когда они перешли в вооруженное столкновение.

Многим кажется, что Гражданская война велась по причинам нравственного характера (борьба против рабства) или же была связана с таким локальным экономическим явлением, как тарифы; однако это не вся правда. Борьба шла за решение гораздо более широкого вопроса: кто будет управлять богатым новым континентом - фермеры или индустриализаторы, т. е. силы Первой или Второй волны? Будет ли грядущее американское общество в основе своей сельскохозяйственным или индустриальным? Когда победу одержали северяне, жребий был брошен. Индустриализация Соединенных Штатов была гарантирована. Начиная с этого времени в экономике, в политике, в социальной и культурной жизни - всюду сельское хозяйство сдавало свои позиции, а промышленность находилась на

[56]

подъеме. Первая волна отступала, а Вторая - приливала.

Такое же столкновение цивилизаций происходило повсюду. В Японии в Реставрации Мэйдзи*, начавшейся в 1868 г., отразилась, хотя и в специфическом японском стиле, та же самая борьба между сельскохозяйственным прошлым и индустриальным будущим(7). Уничтожение феодализма в 1876 г., восстание клана Сатсума в 1877 г., принятие конституции западного образца в 1889 г. - все это было отражением коллизии Первой и Второй волн на японской почве, шагами по пути к превращению Японии в ведущую индустриальную державу.

И в России также возникла коллизия между силами Первой и Второй волн. Революция 1917 г. была русским вариантом гражданской войны в Америке. В первую очередь она была направлена не на построение коммунизма, как это казалось, а опять-таки на индустриализацию. Когда большевики стерли с лица земли последние, сохранявшиеся так долго остатки крепостничества и феодальной монархии, они отодвинули на задний план сельское хозяйство и совершенно преднамеренно стали ускорять развитие индустриализации. Они оказались партией Второй волны.

То же столкновение между интересами Первой и второй волны, приводящее к политическим кризисам и государственным переворотам, забастовкам, восстаниям и войнам, проходило и в других странах. Однако к середине XX столетия силы Первой волны были

----------------------------------------

* Мэйдзи (япон., букв. - просвещенное правление) - официльное название периода правления (с 1868) японского императора Муцухито. Речь идет о буржуазной революции 1867-1868 гг. в Японии. (Прим. перев. )

[57]

сломлены, и цивилизация Второй волны воцарилась на всей планете*.

Сегодня индустриальный пояс окружает весь земной шар между 25-й и 65-й параллелями Северного полушария. В Северной Америке около 250 млн человек ведут индустриальный образ жизни. В Западной Европе, от Скандинавии до Италии, четверть миллиарда человек живет при индустриализме. К востоку находится "евро-российская" индустриальная зона - Восточная Европа и западная часть Советского Союза; и здесь в индустриальных обществах проживает еще четверть миллиарда человек. Наконец, мы переходим к азиатской индустриальной зоне, включающей в себя Японию, Гонконг, Сингапур, Тайвань, Австралию, Новую Зеландию, Южную Корею и материковый Китай, где тоже живет четверть миллиарда "индустриальных" человек. В совокупности индустриальная цивилизация охватывает, по самым приблизительным подсчетам, 1 млрд человек, т. е. четверть населения земного шара.

Несмотря на потрясающие различия в языке, культуре истории и политике - различия столь глубокие, что они бывают причиной военных конфликтов, все эти общества Второй волны имеют общие

----------------------------------------

* Для целей этой книги я буду пользоваться понятием индустриального мира (приблизительно 1979 г. ) как состоящего из Северной Америки, Скандинавии, Великобритании и Ирландии, Западной и Восточной Европы ( за исключением Португалии, Испании, Албании, Греции и Болгарии), СССР, Японии, Тайваня, Гонконга, Сингапура, Австралии и Новой Зеландии. Конечно, есть и другие страны, которые с известными сомнениями можно было бы включить в этот список; то же касается индустриальных центров в неиндустриальных по преимуществу странах, например Монтерей и Мехико-сити в Мексике, Бомбей в Индии и многие другие. (Прим. автора. )

[58]

черты. На самом деле под этими хорошо известными различиями лежат скрытые от глаз сходные основные принципы.

И чтобы понять коллизии волн перемен в наши дни, мы должны уметь явственно различать параллельные структуры во всех индустриальных странах, видеть ту скрытую основу, которая присуща цивилизации Второй волны, ибо именно эта индустриальная основа и подвергается ныне сотрясению.

Живые источники энергии

Необходимым предварительным условием всякой цивилизации, старой или новой, является энергия. Общества Первой волны использовали энергию "живых батарей" - мышечную силу человека или животных, - а также энергию солнца, ветра и воды. Леса вырубались для приготовления пищи и обогрева. Водяные колеса, в том числе те, которые использовали силу приливов, вращали жернова. Ветряные мельницы скрипели в полях. Домашние животные тянули плуги. Известно, что далее во время Французской революции Европа получала энергию от 14 млн лошадей и 24 млн быков(8). Таким образом, все общества Первой волны эксплуатировали возобновляемые источники энергии. Природа действительно могла восстанавливать вырубленные леса, ветер постоянно наполнял паруса, реки неустанно крутили медленно вращающиеся колеса. Даже животные и люди были "энергетическими рабами", которых можно было заменить.

Все общества Второй волны начали извлекать нужную им энергию из угля, газа и нефти - из ископаемого топлива, которое невосстановимо. Этот революцион-

[59]

ный сдвиг, начавшийся после того, как Ньюкомен* изобрел работающий паровой двигатель, означает, что впервые цивилизация разрушает основной капитал природы, а не просто живет тем, что природа ей предоставила(9).

Это погружение в энергетические запасы земли послужило скрытой дотацией для роста индустриальной цивилизации, сильно ускорившей ее экономический прогресс. С тех пор и до нашего времени везде, где только проходила Вторая волна, народы создавали огромные технологические и экономические структуры, исходя из предположения, что дешевое ископаемое топливо будет доступным бесконечно долго. И в капиталистическом, и в коммунистическом индустриальном обществе, на Востоке и на Западе стал очевиден один и тот же сдвиг - от рассредоточенной энергии - к концентрированной, от возобновляемой - к невозобновляемой, от многих разных источников и видов топлива - к немногим. Ископаемое топливо послужило энергетической базой для всех обществ Второй волны.

Технологическое чрево

Скачок к новой энергетической системе происходил параллельно с гигантскими достижениями в технологии. Общества Первой волны полагались на то, что Витрувий** 2 тыс. лет назад назвал "необходимыми изобретениями"(10). Но эти первоначальные лебедки и клинья, катапульты, прессы для винограда, рычаги и

----------------------------------------

* Ньюкомен Томас (1663-1729) - английский изобретатель, один из создателей теплового двигателя. (Прим. перев. )

** Витрувий - римский архитектор и инженер 2-й пол. I в. до н. э. Автор трактата "Десять книг об архитектуре". (Прим. перев. )

[60]

подъемные механизмы - все они использовались главным образом для того, чтобы увеличить силу человеческих мускулов или мышц домашних животных.

Вторая волна подняла технологию на совершенно новый уровень. Она породила гигантские электромеханические машины, приводящие в движение различные детали, ремни, шланги, подшипники и болты, движущиеся с грохотом и треском. И эти новые машины не просто увеличивали силу живых мышц. Индустриальная цивилизация развила технологию органов чувств, создавая машины, которые могли слышать, видеть и осязать с гораздо большей точностью, чем на это способны люди(11). Она породила технологию чрева, изобретая машины, предназначенные для того, чтобы создавать в бесконечной прогрессии новые машины, т. е. станки для производства машин(12). Еще более важно то, что она объединила множество связанных друг с другом машин под одной крышей, создавая фабрики и заводы и, в конце концов, - поточные линии внутри одного предприятия.

На этой технологической основе быстро выросло множество видов промышленного производства, окончательно определивших облик цивилизации Второй волны. Вначале это была угольная и текстильная промышленность, а также железные дороги, затем - производство стали, автомашин, алюминия, химических веществ и электрооборудования. Возникли гигантские промышленные города: Лилль и Манчестер - центры текстильной промышленности, Детройт - центр автомобильной промышленности, Эссен и позже Магнитогорск - центры сталелитейного производства, и помимо них - сотни других.

Из этих индустриальных центров поступало бесконечное количество одинаковой продукции - рубашки,

[61]

туфли, автомобили, часы, игрушки, мыло, шампуни, фотоаппараты, автоматические ружья и электрические моторы. Новая технология, питаемая новой энергетической системой, открыла двери для массового производства.

Красная пагода

Однако массовое производство не имело бы смысла без соответствующих изменений в системе распределения. В обществах Первой волны товары изготовлялись обычно вручную. Продукты создавались в единственном экземпляре по предварительному заказу. То же, большей частью, относилось и к их распределению.

Верно, что крупные торговые компании были созданы торговцами в расширяющихся брешах старого феодального порядка на Западе. Эти компании открыли торговые пути по всему миру, организовали охрану кораблей и караванов верблюдов. Они продавали стекло, бумагу, шелк, мускатный орех, чай, вино, шерсть, индиго и мэйс (сушеная шелуха мускатного ореха. - Прим. перев. ).

Большинство этих товаров попадало к потребителям благодаря мелким лавочникам, а также разносчикам товаров, которые доставляли их в сельскую местность на своих спинах или в повозках. Никуда не годные средства связи и примитивный транспорт очень сильно ограничивали рынок. Мелкие лавочники и странствующие поставщики могли предложить покупателям лишь очень скудный список товаров, и часто того или иного наименования у них могло не быть месяцами или даже годами(13).

Вторая волна произвела изменения в этой скрипучей, перегруженной системе распределения, которые

[62]

были по-своему не менее радикальны, чем гораздо более широко известные достижения в сфере производства. Железные дороги, автомагистрали и каналы открыли доступ к районам, расположенным в глубине страны, и вместе с индустриализмом пришли "дворцы торговли" - первые универсальные магазины. Возникли сложные сети маклеров, оптовых торговцев, комиссионных агентов и представителей поставщиков. В 1871 г. Джордж Хантингтон Хартфорд, первый магазин которого в Нью-Йорке был окрашен в красный цвет, а кассовая кабина в нем походила по форме на китайскую пагоду, сделал для распределения товаров то же, что Генри Форд сделал позже для их производства. Он перевел распределение на совершенно новую ступень, создав первую в мире гигантскую систему однотипных розничных магазинов - Великую Атлантическую и Тихоокеанскую Чайную Компанию(14).

Распределение товаров, изготовленных на заказ, уступило место массовому распределению и массовой торговле, которые стали столь же привычным и основным компонентом всех индустриальных обществ, как и машины.

Поэтому, если мы рассматриваем эти перемены в совокупности, мы видим преобразование того, что можно было бы назвать "техносферой". Все общества - "примитивные", сельскохозяйственные или индустриальные - пользуются энергией; все они производят какие-то вещи, и все они как-то распределяют их. Во всех обществах энергетическая система, система производства и система распределения - это взаимосвязанные компоненты некоего гораздо более крупного цело-

[63]

го. Это целое и является техносферой, имеющей свою особую форму на каждом этапе социального развития. Когда Вторая волна растекалась по планете, сельскохозяйственная техносфера была замещена индустриальной: необновляемые источники энергии были непосредственно включены в систему массового производства, которая, в свою очередь, поставляла товары в высокоразвитую систему массового распределения.

Адекватная семь

Однако эта техносфера Второй волны нуждалась в адекватно революционизированной "социосфере", которая была бы к ней приспособлена. Она требовала радикально новых форм социальной организации.

Например, до индустриальной революции формы семьи были неодинаковы в разных местах. Когда господствовало сельское хозяйство, люди обычно жили в больших семьях, включавших в себя несколько поколений, вместе с дядями, тетями, родней со стороны мужа или жены, дедушками, бабушками и двоюродными братьями или сестрами, причем все они обитали под одной крышей и работали вместе как производственная ячейка ("общая семья" в Индии, "задруга" на Балканах, "большая семья" в Восточной Европе)(15). И семья тогда была неподвижной - она своими корнями уходила в землю(16).

Когда Вторая волна начала двигаться по обществам Первой волны, семьи испытали стресс от перемен. Внутри каждой такой семьи столкновение волновых фронтов выражалось в форме конфликтов, падений патриархальных авторитетов, изменений в отношениях между детьми и родителями, в новых понятиях о

[64]

собственности. Когда экономическое производство сместилось с поля на завод, семья утратила возможность работать вместе как производственная ячейка. Чтобы получить рабочих для фабричного производства, ключевые функции семьи были распределены между новыми специализированными учреждениями. Воспитание ребенка было передано школе. Забота о пожилых людях перешла в ведение приютов для бедняков, домов для престарелых или частных лечебниц. Помимо всего этого, новому обществу была нужна мобильность. Ему требовались рабочие, которые могли бы в поисках работы переезжать с места на место.

Перегруженная престарелыми родственниками, больными и увечными, а также большим количеством детей, большая семья была чем угодно, но только не мобильной ячейкой. Поэтому постепенно и весьма болезненно структура семьи начала меняться. Разорванные миграцией в большие города, сотрясаемые экономическими бурями, семьи освобождались от нежелательных родственников, становясь меньше, мобильнее и все более приспособленными к потребностям новой техносферы.

Так называемая малая ("нуклеарная") семья, состоящая из отца, матери и нескольких детей, не обремененная родственниками, стала стандартной, социально признанной "современной" моделью семьи во всех индустриальных обществах, как капиталистических, так и социалистических. Даже в Японии, где благодаря культу почитания предков престарелые играли особенно важную роль, большая семья, состоявшая из нескольких тесно связанных друг с другом поколений, начала разрушаться в связи с приходом Второй волны. Стало появляться все больше и больше малых семей.

[65]

Короче говоря, малая семья стала явной особенностью всех обществ Второй волны, по которой можно отличить их от обществ Первой волны столь же надежно, как по ископаемым энергетическим ресурсам, сталелитейным заводам или однотипным розничным магазинам, принадлежащим одной фирме.

Скрытая учебная программа

Когда работа перестала протекать в поле или дома, возникла потребность в подготовке детей для фабричной жизни. Первые владельцы шахт, заводов и фабрик в Англии, находящейся в процессе индустриализации, обнаружили, как писал в 1835 г. Эндрю Юэ, что "людей, миновавших период полового созревания и занимавшихся ранее сельскохозяйственным трудом или каким-либо ремеслом, почти невозможно превратить в полезные производству рабочие руки"(17). Если бы удалось приспособить к нуждам индустриальной системы молодых людей, то это сильно облегчило бы в дальнейшем проблемы дисциплины на производстве. Результатом решения этой проблемы явилась другая основная структура всех обществ Второй волны: массовое обучение.

Построенное по фабричной модели, массовое образование включало в себя основы чтения, письма и арифметики, немножко истории и других предметов. Это был "явный учебный план". Однако под ним находился невидимый, или "скрытый учебный план", который был куда более основательным. Он состоял (и все еще состоит в большинстве индустриальных стран) из трех курсов, цель которых - научить пунктуальности, послушанию и выполнению механической, однообразной

[66]

работы. Работа на производстве требовала людей с проворными, пригодными для поточной линии руками. Она требовала рабочих, которые безоговорочно выполняли бы указания, исходящие от начальства. И она требовала мужчин и женщин, готовых работать до изнеможения на машинах или в конторах, выполняя невероятно скучные, однообразные операции.

Таким образом, с середины XIX в. (18), когда Вторая волна пересекала на своем пути одну страну за другой, происходила последовательная экспансия образования: дети начинают ходить в школу во все более раннем возрасте, учебный год становится все длиннее и длиннее (в Соединенных Штатах его продолжительность в период от 1878 по 1956 г. выросла на 35% )(19), а число лет принудительной учебы в школе неуклонно растет(20).

Всеобщее образование, само собой разумеется, является шагом вперед на пути гуманизации человечества. Как заявляла в 1829 г. в "Нью-Йорк-сити" одна группа промышленных рабочих, "мы смотрим на образование как на величайшее благо, дарованное человечеству наряду с жизнью и свободой"(21). И тем не менее, школы Второй волны подвергали механической обработке одно за другим поколения молодых людей, готовя из них податливую унифицированную рабочую силу, в которой нуждалась электромеханическая технология и поточные линии на производстве.

В совокупности малая семья и школа фабричного типа образовали часть единой интегрированной системы для подготовки молодых людей к их роли в индустриальном обществе. И в этом отношении общества Второй волны, независимо от того, были ли они капиталистическими или социалистическими, северными или южными, - все они одинаковы.

[67]

Бессмертные существа

Во всех обществах Второй волны возникла третья организация, осуществляющая социальный надзор за первыми двумя. Это изобретение известно под названием "корпорация". До того как это произошло, типичным деловым предприятием владел или отдельный человек, или семья, или товарищество. Корпорации были исключительно редки.

Даже во времена Американской революции, согласно Артуру Дьюингу(22), специалисту по истории бизнеса, "никто не мог бы подумать", что корпорация, а не товарищества и индивидуальные владельцы, могут стать основной формой организационного бизнеса. Совсем недавно, в 1800 г., в Соединенных Штатах было только 335 корпораций, большая часть которых занималась строительством каналов или прокладкой автомобильных дорог(23).

Рост массового производства изменил все это. Технологии Второй волны требовали гигантских вложений капитала - больших, чем это могли предоставить отдельные люди или даже небольшие группы. Поскольку индивидуальные владельцы или партнеры, вкладывая деньги, каждый раз ставили на карту свою судьбу, они неохотно тратили деньги на слишком обширные или рискованные проекты. Чтобы подбодрить их, была придумана концепция ограниченной ответственности. Если какая-либо корпорация терпит крах, то инвестор теряет только ту сумму, которую он внес, и ни капли больше. Эта инновация открыла шлюзовые ворота для инвестиций.

Более того, корпорацию стали рассматривать как "вечное существо", в том смысле, что она может пережить своих исходных инвесторов(24). В свою очередь, это

[68]

означало, что она способна осуществлять весьма долгосрочные планы и заниматься крупными проектами, невозможными ранее.

К 1901 г. на сцену вышла первая в мире корпорация с капиталом в 1 млрд долл. - "United States Steel"; она сконцентрировала невообразимо крупные активы. К 1919 г. было уже полдюжины таких бегемотов. На самом деле крупные корпорации стали такой особенностью экономической жизни индустриальных наций, которая присуща и социалистическим, и коммунистическим обществам, где имеются различия в форме, но существо (в том, что касается организации) во многом остается тем же самым(25). Взятые в совокупности, эти три структуры - малая семья, обучение фабричного типа и гигантские корпорации - стали определяющими социальными учреждениями всех обществ Второй волны.

Таким образом, повсюду в мире Второй волны, как в Японии, так и в Швейцарии, Великобритании, Польше, Соединенных Штатах и Советском Союзе(26), большинство людей двигалось по одной и той же стандартной жизненной траектории: воспитанные в малых семьях, они шли в потоке через школы фабричного типа, а затем поступали на службу в крупную корпорацию, частную или государственную. На каждом этапе жизненного пути человек находится под контролем одного из главных институтов Второй волны.

Музыкальная фабрика

Вокруг этих трех стержневых институтов возникло множество других организаций. Правительственные министерства, спортивные клубы, церкви, торговые па-

[69]

латы, профсоюзы, профессиональные организации, политические партии, библиотеки, этнические объединения, группы совместного отдыха и тысячи других появились в кильватере Второй волны, создавая исключительно сложную организационную экологию, требующую обслуживания каждой группы, координации и уравновешивания интересов всех групп.

На первый взгляд, разнообразие этих групп наводит на мысль об их случайности или хаосе. Однако более пристальное рассмотрение обнаруживает в этом некий глубоко скрытый шаблон. В любой из стран Второй волны изобретатели в социальной сфере, считающие, что фабрика или завод являются наиболее прогрессивным и эффективным органом производства, пытались воплотить свои принципы и в другие организации. Таким образом, школам, больницам, тюрьмам, правительственным структурам и другим организациям присущи многие черты фабрично-заводского производства с его разделением труда, с иерархической структурой и полной безликостью.

И даже в искусстве мы находим некоторые принципы, свойственные фабричному производству. Музыканты, художники, композиторы и писатели работают не для какого-либо покровителя, как это было принято в период долгого господства сельскохозяйственной цивилизации, а все больше зависят от милости рыночной площади. Все в большей степени они превращаются в "товары", предназначенные для анонимных потребителей. И поскольку этот сдвиг происходит в каждой стране Второй волны, меняется сама структура артистической деятельности.

Ярким примером этого является музыка. Когда Вторая волна докатилась до разных стран, повсюду - в том числе в Лондоне, Вене и Париже - начали появ-

[70]

ляться концертные залы. Вместе с ними возникли театральные кассы и импресарио - люди, которые финансировали создание музыки, а затем продавали билеты ее потребителям.

Чем больше билетов мог продать такой человек, тем больше денег он, естественно, мог сделать. Поэтому в зале становилось все больше мест. Крупные концертные залы требовали в свою очередь все более громкого звучания - музыки, которая была бы хорошо слышна даже в самом последнем ряду. В результате произошел сдвиг от камерных к симфоническим формам.

Курт Закс говорит в своей пользующейся авторитетом книге "История музыкальных инструментов": "Переход от аристократической культуры к демократической, происшедший в XVIII столетии, заменил небольшие салоны все более и более гигантскими концертными залами, которые требовали большой силы звука"(27). Поскольку еще не было соответствующих технических средств, то для того чтобы создать необходимую громкость, на сцене стали увеличивать число инструментов и исполнителей. Таким образом были созданы современные симфонические оркестры, и именно для этого индустриального нововведения написали свои великолепные симфонии Бетховен, Мендельсон, Шуберт и Брамс.

Даже во внутренней структуре самого оркестра отразились некоторые особенности фабричной организации. Вначале симфонический оркестр не имел руководителя или же им руководил кто-либо из исполнителей. Позже музыканты, как рабочие на заводе или служащие в бюрократической конторе, были разделены на отделы (инструментальные группы), каждый из которых вносил свой вклад в общий продукт (музыку) и был управляем сверху менеджером (дирижером) или

[71]

кем-либо из административной иерархии (первой скрипкой или руководителем группы). Учреждение продавало свой товар на массовый рынок, добавляя к своему продукту еще и фонографические записи. Так родилась музыкальная фабрика.

История оркестра служит лишь одной иллюстрацией того, как возникла социосфера Второй волны с ее тремя стержневыми институтами и тысячами самых разных организаций, каждая из которых была приспособлена к запросам и стилю индустриальной техносферы. Но цивилизация - это нечто большее, чем простая техносфера и находящаяся с ней в паре социосфера. Все цивилизации нуждаются также в "инфосфере", чтобы создавать и распространять информацию, и здесь перемены, принесенные Второй волной, также были исключительно яркими.

Бумажная бур

Все группы людей, от "примитивных" времен до сегодняшнего дня, зависят от общения людей друг с другом, лицом к лицу. Но для того чтобы послать сообщение через пространство и время, требуются определенные устройства. Говорят, что у древних персов была сеть башен, или "звуковых столбов", на которых располагались люди с громкими, пронзительными голосами, криками передающие сообщения от башни к башне. Римляне действовали при помощи развитой службы посланников, называемой cursus publicus. В период между 1305 г. и началом 1800-х годов почтовая экспресс-служба "Дом Таксиса", использовавшая перекладных лошадей или пони, охватывала всю Европу. К 1628 г. в ней были заняты 25 тыс. человек. Ее курьеры в голубых и серебряных униформах пересекали конти-

[72]

нент, перевозя различные послания и осуществляя связь между принцами и генералами, торговцами и ростовщиками.

Во время цивилизации Первой волны все эти каналы связи были предназначены только для богатых и власть имущих, обычные люди не имели к ним доступа. Как отмечает историк Лаурин Зиллиакус, даже на "попытки послать письма другими способами" власти "смотрели с подозрением или вообще запрещали это"(28). Коротко говоря, если непосредственный, лицом к лицу, обмен информацией был доступен всем, то возникшие способы передачи информации за пределы семьи или поселения были в значительной мере закрыты для простых людей и использовались лишь для целей социального или политического контроля. В действительности они представляли собой оружие избранных.

Вторая волна, вовлекая в свою сферу страну за страной, полностью уничтожила эту коммуникационную монополию. Это произошло не потому, что богатые и могущественные люди внезапно стали альтруистами, а потому, что технология и массовое производство Второй волны потребовали "массивных" движений информации, с которыми просто не могли справиться старые каналы связи.

Информация, необходимая для экономического производства в "примитивных" обществах и обществах Первой волны, относительно проста, ее можно получить от кого-нибудь, кто находится поблизости, в виде устного сообщения или жеста. Напротив, экономика Второй волны нуждается в тесной координации работы, выполненной в разных местах. При этом должно создаваться и тщательно распределяться не только сырье, но и огромное количество информации.

По этой причине, как только Вторая волна набирала

[73]

силу, каждая страна начинала быстро создавать почтовую службу. Почта была таким же ярким и социально полезным изобретением, как и волокноотделитель или прядильная машина, почта вызывала сильнейший энтузиазм, в значительной степени забытый в наше время. Американский оратор Эдвард Эверетт выразил это так: "Я вынужден рассматривать почтовую службу - наряду с христианством - как правую руку нашей современной цивилизации"(29).

Действительно, почтовая служба предоставила первый широко открытый канал для коммуникаций в индустриальную эру. К 1837 г. Британская почтовая служба передавала не только сообщения для элиты; в год она осуществляла огромное по тем временам число отправлений - 88 млн. К 1960 г., т. е. примерно в то время, когда индустриальная эра достигла максимума и когда начала подниматься Третья волна, это число выросло уже до 10 млрд. В том же году почта Соединенных Штатов доставила каждому американцу (мужчине, женщине или ребенку) по 355 отправлений, посланных внутри страны*.

Вал почтовых сообщений, сопровождающий индустриальную революцию, - отнюдь не весь объем информации, который шел в кильватере Второй волны. Гораздо большее количество сообщений распространялось посредством того, что можно определить как "микропочтовые системы" внутри крупных организаций. Докладные записки - это письма, которые ни-

----------------------------------------

* Количество почтовых отправлений - хороший показатель текущего уровня индустриализации в любой стране. Для обществ Второй волны в 1960 г. средний уровень почтовых отправлений на душу населения составлял 141. В обществах Первой волны он не достигал и десятой части этого уровня: 12 отправлений в год на человека в Малайзии или Гане, 4 - в Колумбии. (Прим. автора. )

[74]

когда не попадают в общественные коммуникационные каналы. В 1955 г., когда Вторая волна достигла своего пика в Соединенных Штатах, гуверовская комиссия заглянула в папки с делами трех крупных корпораций. Обнаружилось, что на каждого служащего, числящегося в платежной ведомости, приходилось соответственно по 34 тыс., 56 тыс. и 64 тыс. документов и докладных записок!(30)

Но растущие, как грибы, информационные потребности индустриальных обществ не могли обойтись одними только письменными сообщениями. Таким образом, в XIX в. были изобретены телефон и телеграф, также призванные к тому, чтобы принять на себя часть постоянно растущей коммуникационной нагрузки. К 1960 г. американцы делали около 256 млн телефонных вызовов в день, т. е. свыше 93 млрд в год, и даже самые совершенные в мире телефонные системы и сети часто оказывались перегруженными(31).

По существу эти системы служили для передачи сообщений от одного отправителя к одному получателю в какой-то момент времени. Однако обществу, развивающему массовое производство и массовое потребление, требовалось передавать и массовые сообщения - от одного отправителя одновременно ко многим получателям. В отличие от предпринимателя доиндустриальной эпохи, который, если ему это было нужно, лично мог навестить каждого из своих рабочих у них дома, предприниматель индустриального периода не может общаться с тысячами своих рабочих один на один. Еще труднее встретиться со своими покупателями продавцам или распространителям массовой продукции. Общества Второй волны нуждались в мощных средствах передачи одного и того же сообщения одновременно

[75]

многим людям, которые обеспечивали бы связь быстро, дешево и надежно; неудивительно, что такие средства были изобретены.

Почтовая служба могла в принципе передать одно и то же сообщение миллионам людей, но этого нельзя было сделать быстро. Телефоны могли передавать сообщения быстро, но - не миллионам людей одновременно(32). Эта брешь оказалась заполненной благодаря средствам массовой информации.

Конечно, в наши дни массовая циркуляция газет и журналов - столь привычный компонент повседневной жизни каждой индустриальной страны, что это считается само собой разумеющимся. Однако рост тиражей средств массовой информации внутри страны отражал одновременное развитие многих новых промышленных технологий и социальных форм. Так, как пишет Жан-Луи Серван-Шрайбер, он стал возможным благодаря ряду одновременно действующих факторов: "поездам, перевозящим публикации в пределах страны [европейского размера] за один день; копировальным устройствам, способным изготовить десятки миллионов копий за несколько часов; телефонной и телеграфной сети... и кроме того, массовому умению читать, приобретенному благодаря обязательному обучению, и службам, необходимым для массового распределения этой продукции"(33).

В средствах массовой информации, от газет и радио до кино и телевидения, - повсюду мы опять-таки обнаруживаем основные принципы фабричного производства. Все они штампуют одинаковые сообщения для миллионов мозгов, так же как фабрика штампует один и тот же товар, чтобы он использовался в миллионах домов. Стандартизованные, массово изготовленные

[76]

"факты", двойники стандартизованных, массово изготовленных продуктов, поступают от немногочисленных фабрик по изготовлению образов (image-factories) к миллионам потребителей. Без этой обширной и мощной системы информации, передающейся по разным каналам, индустриальная цивилизация не смогла бы оформиться и надежно функционировать.

Таким образом, во всех индустриальных обществах, как в капиталистических, так и в социалистических, выросла хорошо разработанная инфосфера - коммуникационные каналы, посредством которых индивидуальные и массовые сообщения могут распределяться столь же эффективно, как товары и сырье. Эта инфосфера переплелась с техно- и социосферами, которые она обслуживает, помогая интегрировать экономическое производство с поведением отдельных людей.

Каждая из этих сфер выполняла ключевую функцию в более крупной системе и не могла бы существовать без остальных. Техносфера создавала и распределяла материальные ценности; социосфера, вместе с тысячами связанных с ней организаций, распределяла роли отдельных людей в системе, а инфосфера - информацию, необходимую для работы всей системы. Все вместе они образовывали основную архитектуру общества.

Таким образом, мы имеем здесь в схематическом виде структуры, общие для всех стран Второй волны, независимо от их культурных и климатических различий, независимо от их этнических и религиозных традиций, независимо от того, называют ли они себя капиталистическими или коммунистическими.

[77]

Эти параллельные структуры, являющиеся основными как в Советском Союзе и Венгрии, так и в Западной Германии, Франции или Канаде, определяют границы, внутри которых только и могут проявляться политические, социальные и культурные различия. Повсюду они возникали после мучительных политических, культурных и экономических сражений между теми, кто пытался сохранить старые структуры Первой волны, и теми, кто понимал, что только новая цивилизация сможет решить болезненные проблемы старого мира.

Вторая волна принесла с собой небывалый рост человеческих надежд. В первое время мужчины и женщины осмеливались верить, что бедность, голод, болезни и тирания могут быть преодолены. Утопические писатели и философы, от аббата Морелли* и Роберта Оуэна** до Сен-Симона***, Фурье****, Прудона+, Луи Бланка++, Эдуарда Беллами+++ и пары десятков других, видели в зарождающейся индустриальной цивилизации потенциальные возможности для установления мира, гармонии, всеобщей занятости, равенства во владении богатством или в возможностях его достижения, конец передаваемых по наследству привилегий, конец всех тех условий, которые казались неизменны-

----------------------------------------

* Морелли - представитель французского утопического коммунизма XVIII в.

** Оуэн Роберт (1771-1856) - английский социалист-утопист.

*** Сен-Симон Клод Анри (1760-1825) - французский мыслитель, социалист-утопист.

**** Фурье Шарль (1772-1837) - французский утопист.

+ Прудон Пьер Жозеф (1809-65) - французский теоретик анархизма.

++ Бланк Луи (1811-1882) - французский утопист.

+++ Беллами Эдуард (1850-1898) - американский писатель.

[78]

ми и вечными в течение сотен тысяч лет "примитивного" существования и тысячелетий сельскохозяйственной цивилизации(34).

Если сегодня индустриальная цивилизация кажется нам чем-то далеким от этой утопии, если на самом деле она выглядит жестокой, деспотической, мрачной и безотрадной, опасной в экологическом отношении, склонной к войнам, психологически репрессивной, мы должны понять, почему это так. Мы сможем ответить на этот вопрос только тогда, когда посмотрим на гигантский клин, который расщепил душу Второй волны на две борющиеся друг с другом части.

Глава 3

НЕВИДИМЫЙ КЛИН

Вторая волна, как некая ядерная цепная реакция, резко расщепила два аспекта нашей жизни, которые до сих пор всегда составляли единое целое. Она вбила гигантский невидимый клин в нашу экономику, в наши души и даже в наш сексуальный склад.

На одном уровне индустриальная революция создала замечательно интегрированную социальную систему со своими особыми технологиями, со своими собственными социальными институтами и своими собственными информационными каналами, причем все они хорошо подогнаны друг к другу. Однако на другом уровне она разрушила лежащее в ее основе единство общества, создавая стиль жизни, полный экономической напряженности, социальных конфликтов и психологического нездоровья. И только если мы поймем, каким обра-

[79]

зом этот невидимый клин формировал нашу жизнь в эру Второй волны, мы сможем в полной мере оценить влияние Третьей волны, которая уже сегодня начинает переделывать нас по-своему.

Две половинки человеческой жизни, которые разделила Вторая волна, - это производство и потребление. Например, мы привыкли думать о самих себе как о производителях или потребителях. Но так было не всегда. До индустриальной революции основная масса всех продуктов питания, товаров и услуг, создаваемых людьми, потреблялась самими производителями, их семьями или очень тонким слоем элиты, которому удавалось наскрести избытки для своего собственного использования.

В большинстве сельскохозяйственных обществ значительную часть населения составляли крестьяне, которые жили вместе в небольших, полуизолированных сообществах. Они жили на диете, достаточной, чтобы не умереть с голоду, выращивая ровно столько, сколько нужно, чтобы поддержать собственную жизнь и хорошо обеспечить своих хозяев. Не имея возможности долго хранить пищевые продукты, дорог, чтобы отвезти их на далеко расположенный рынок, и хорошо понимая, что любые излишки, если они появятся, скорее всего будут конфискованы рабовладельцем или феодалом, они не имели и сильного побуждения к улучшению технологии или увеличению своего производства(1).

Конечно, существовала торговля. Мы знаем, что небольшое количество отважных торговцев переправляли товары за тысячи миль при помощи верблюдов, тележек или лодок. Мы знаем, что вырастали города, зависящие от деревень, доставлявших им продукты питания. В 1519 г., когда испанцы появились в Мехико,

[80]

они были поражены, увидев, что тысячи человек в Тлателолко заняты покупкой и продажей украшений, драгоценных металлов, рабов, сандалий, одежды, шоколада, веревок, кож, индюшек, овощей, кроликов, собак и глиняной посуды самого разного вида(2). "The Fugger Newsletter", частные официальные сообщения для немецких банкиров в XVI и XVII вв., красочно свидетельствуют о размерах торговли в тот период. Так, письмо из индийского Кочина описывает подробно переживания одного европейского торговца, который прибыл на пяти судах, чтобы закупить перец для транспортировки его в Европу. Он объясняет, что иметь "склад перца - это хорошее занятие, но оно требует огромного энтузиазма и упорства"(3). Этот торговец вез морем на европейский рынок также гвоздику, мускатный орех, муку, корицу, мэйс и различные лекарственные средства.

Тем не менее в масштабах истории вся эта коммерция представляла собой лишь ничтожно малый элемент, если ее сравнить с размерами продукции, производимой сельскохозяйственными рабами или крепостными для непосредственного использования ими самими. Даже в конце XVI столетия, согласно Фернану Броделю*, историческое исследование которого в отношении этого периода остается непревзойденным, вся средиземноморская область - от Франции и Испании на одном конце и до Турции на другом - снабжала продуктами питания население, состоящее из 60- 70 млн человек, 90% которых занимались сельским

----------------------------------------

* Бродель Фернан (1902 -1985) - известный французский историк XX в (На рус. яз. переведена его работа "Материальная цивилизация Экономика и капитализм XV-XVIII вв. В 3-х т M, 1986-1992 )

[81]

хозяйством и производили лишь очень небольшое количество товаров на продажу. Как пишет Бродель, "60 или, может быть, 70% всей продукции Средиземноморья никогда не поступало на рынок"(4). И если таково было положение дел в средиземноморском регионе, то что же можно сказать о Северной Европе, где каменистая почва и длинные холодные зимы создавали еще большие трудности для того, чтобы крестьяне могли получить какие-либо излишки на своей земле?

Понять Третью волну нам поможет осознание того факта, что перед индустриальной революцией экономика Первой волны состояла из двух секторов. В секторе А люди производили продукты для собственного использования. В секторе Б - для торговли или обмена Сектор А был огромным; сектор Б - ничтожным. Поэтому для большинства людей производство и потребление сливались в единственную функцию жизнеобеспечения(5). Это единство было столь полным, что греки, римляне и европейцы в средние века вообще не проводили различия между этими категориями. В их языке даже не было слова для обозначения такого понятия, как потребитель. На протяжении всей эры Первой волны лишь очень незначительный процент населения находился в зависимости от рынка; большинство людей жило вне его. По словам историка Р. Г. Тони, "денежные операции были узенькой каемкой на мире натурального хозяйства".

Вторая волна резко изменила эту ситуацию. Вместо самодостаточных по существу людей и сообществ она впервые в истории создала такую ситуацию, при которой подавляющее количество всех продуктов, товаров и услуг стало предоставляться для продажи, меновой торговли или обмена. Она действительно смела с лица

[82]

земли товары, производимые для собственного употребления, т. е. для использования тем, кто их произвел, для его (или ее) семьи, и создала цивилизацию, в которой почти никто, в том числе и фермер, не является больше самодостаточным. Каждый человек стал почти полностью зависеть от товаров или услуг, производимых кем-то другим.

Коротко говоря, индустриализм разрушил единство производства и потребления и отделил производителя от потребителя(6). Единое хозяйство Первой волны было преобразовано в расщепленную экономику Второй волны.