Библиотека    Новые поступления    Словарь    Карта сайтов    Ссылки





назад содержание далее

Часть 1.

Суровцев Валерий Александрович ПРИНЦИП АВТОНОМИИ ЛОГИКИ В ФИЛОСОФИИ РАННЕГО ВИТГЕНШТЕЙНА

09.00.01 – онтология и теория познани

09.00.03 – история философии

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание учёной степени

доктора философских наук

Томск 2001 Диссертация выполнена на кафедре истории философии и логики философского факультета Томского государственного университета. Научный консультант: доктор философских наук, профессор Сухотин А.К. Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор Козлова М.С. доктор философских наук, профессор Карпович В.Н. доктор философских наук, профессор Черепанова Е.С. Ведущая организация: Институт философии и права Сибирского отделения Российской Академии наук, г.Новосибирск Защита диссертации состоится 6 декабря 2001г. в 15.00 на заседании диссертационного совета Д 212.267.01 по защите диссертаций на соискание учёной степени доктора философских наук в Томском государственном университете по адресу: 634050, Томск, пр.Ленина 36, главный корпус, ауд.119. С диссертацией можно ознакомится в Научной библиотеке Томского государственного университета. Автореферат разослан « » ноября 2001г. Учёный секретарь Диссертационного совета Д 212.267.01 Кандидат философских наук, доцент Мазаева О.Г. 1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ Актуальность исследования. Философия раннего Витгенштейна вызывала и продолжает вызывать интерес исследователей своей концептуальной завершённостью, что столь не характерно для философских штудий ХХ века. Это обстоятельство делает её исключительно важным объектом для исследования генезиса новых философских направлений, создавших панораму современной мысли. Если часть действительно даёт представление о целом, то философия раннего Витгенштейна демонстрирует замечательный пример системы, лежащей в основании одного из наиболее распространённых течений современной мысли – аналитической философии. Причём систематичность и концептуальная завершённость его взглядов даёт уникальную возможность проследить все достоинства и недостатки последней, так как, несмотря на разноречивость онтологических представлений её разнородных ответвлений, аналитическую философию характеризует единый методологический мотив, определяемый целью исследования различных языковых практик.

Исторически сложилось так, что идеи, высказанные в Логико-философском трактате (ЛФТ)[1], основном произведении раннего Витгенштейна, служили отправным пунктом (либо в качестве позитивной основы, либо как приложение критических усилий) развития тем, занимающих философов-аналитиков. Сообразно установкам и преобладающим мотивам эти идеи (как в целом, так и в частности) получали различную, зачастую прямо противоположную интерпретацию. Без преувеличения можно сказать, что философия раннего Витгенштейна одна из самых изученных философских систем. Однако это не раз приводило к конфликтам в интерпретации, как общей направленности его системы, так и отдельных её положений. Тем не менее, ранние взгляды Витгенштейна дают возможность оценить тенденции развития аналитической философии и перспективы её дальнейшего существования в целом.

Под философией раннего Витгенштейна мы понимаем совокупность идей, высказанных им в работах, заметках, дневниках и письмах в течение 1913-1921 годов и получивших наиболее полное воплощение в ЛФТ. Эти материалы неоднородны. Многие из них можно рассматривать лишь как подготовительные, а значит, не вполне адекватные выражению мысли. Однако они дают отчётливое представление о проблемном поле, сформировавшем взгляды философа, особенно тех разделов его системы, которые касаются проблемы ‘невыразимого’. Хорошим подспорьем в понимании ранних взглядов служат и более поздние труды, где Витгенштейн часто полемически заостряет формулировки собственных ранних работ, выступая их непримиримым критиком.

Витгенштейн относится к числу тех немногих, кто в течение жизни пытался реализовать две различные философские программы. Соответственно менялось и его отношение к комплексу представлений, характерных для него в ранний период. Пожалуй, никто столь безапелляционно не настаивал на абсолютной истинности высказанных им идей, чтобы потом их столь же непримиримо отрицать. В предисловии к ЛФТ он писал: «Истинность изложенных здесь мыслей кажется мне неоспоримой и окончательной. Стало быть, я держусь того мнения, что поставленные проблемы по существу решены окончательно». Через несколько лет, отзываясь об этой же работе в приватной беседе, он уже придерживался прямо противоположного мнения, высказываясь на её счёт в том смысле, что «каждое предложение этой книги – симптом болезни»[2].

Было бы, однако, совершенно неверным делать отсюда вывод, что Витгенштейн перестал считать значительными результаты, достигнутые в ранний период. Много позднее, готовя к публикации Философские исследования, в которых концептуально оформились его поздние взгляды, в предисловии к ним он пишет о своём желании опубликовать под одной обложкой старые и новые мысли, считая первые до конца продуманной альтернативой последним[3]. В своих поздних заметках Витгенштейн не раз возвращается к идеям, высказанным в ЛФТ, как к примеру, на котором оттачивается аргументация. И в этом отношении можно говорить о целостности развития его мысли. Учитывая, какое значение имеют для философов-аналитиков, поздние идеи Витгенштейна, нетрудно оценить и актуальность его ранних исследований.

Степень разработанности темы исследования. Взгляды позднего Витгенштейна в настоящее время создают фон практически всех движений философской мысли в англоязычных странах. Однако его ранняя философия с середины 60-х годов вписана в реестр историко-философских исследований. Причём она не только неоднократно интерпретирована, что могло бы представлять её лишь как одно из многих направлений в рамках аналитической философии, но и кодифицирована (терминологически, тематически и исторически)[4], что выводит её на уровень определённого эталона, сравнимого с лучшими образцами западноевропейской философии.

Независимо от предлагаемых интерпретаций философия раннего Витгенштейна осознаётся как своеобразная концепция, отличающаяся как по целям, так и по результатам от современных ей и в чём-то сродных течений (например, логического атомизма Б.Рассела или логического эмпиризма Венского кружка). Следовательно, она представляется как экземплификация определённого аналитического метода. Однако любая интерпретация философии раннего Витгенштейна сталкивается с рядом проблем.

Во-первых, сложность и даже эзотеричность ранних работ связана с использованием символического аппарата, идей и методов современной логики. Последнее обстоятельство позволило Г.Райлу, одному из учеников Витгенштейна, как-то заметить, что «Трактат в значительной мере закрытая книга для тех, кто не понимает его технического оснащения. Редко кто может прочитать его без чувства, что происходит нечто важное, но лишь некоторые могут сказать, что именно»[5]. Поэтому любой сколько-нибудь подробный анализ философии раннего Витгенштейна предполагает основательное знакомство с аппаратом современной логики. Действительно, исходный пункт размышлений Витгенштейна, несмотря на многообразие следствий, выходящих за рамки сугубо внутренних потребностей логики, по сути сводится к интерпретации достижений современного формально-логического аппарата, предложенного Фреге и Расселом взамен традиционного, берущего начало ещё с Аристотеля. Витгенштейн и сам внёс достаточный вклад в развитие технических приёмов логики, разработав, в частности, метод истинностных таблиц и применив его к теории логического вывода. Интересно, однако, что эти достижения были мотивированы не просто внутренними потребностями логики, но в значительной степени связаны с сугубо философским движением его мысли.

Вторая проблема относится скорее к стилевым, нежели к содержательным особенностям ранних работ. Она не так проста, как кажется на первый взгляд. В Дневниках от 9.11.1914 Витгенштейн писал: «Причиной моих лучших открытий было то, что я хотел бы назвать сильным схоластическим чувством»[6]. Что бы ни понимал в данном случае под схоластическим чувством сам автор, у читателя, как Трактата, так и других работ возникает ощущение, что они специально писались, как бы предполагая будущий комментарий. Основной текст раннего Витгенштейна представляет собой совокупность упорядоченных и пронумерованных афоризмов, содержащих внутренние отсылки. Структура ЛФТ не имеет аналогий в западной традиции и скорее напоминает классические тексты индийских философских систем, которые специально создавались таким образом, чтобы каждое положение сопровождалось и в значительной степени прояснялось последующим комментарием, зачастую написанным самим автором текста. Подобных автокомментариев Витгенштейн не оставил. Скорее, он затемнил суть дела, указав принцип нумерации афоризмов, где каждый номер не только отсылает к главной мысли, к которой относится данное замечание, но и субординирует её в рамках тематического раздела. Подобный ход создавал видимость того, что экспозиция развиваемых идей задана однозначно, где главные ходы мысли начинают рубрикации, а второстепенные образуют их фурнитуру, в соответствии с нумерацией развивая содержание основных. И поскольку в композиционном единстве ЛФТ не откажешь, это было бы вполне оправданно, если бы сам Витгенштейн, как показали исследования, сплошь и рядом не отступал от принятой им системы компоновки афоризмов.

По-видимому, окончательно разрушил миф об однозначной композиционной определённости ЛФТ Э.Стениус, продемонстрировав это на множестве примеров[7]. Считая, что Витгенштейн «скорее чувствовал, нежели точно знал», как нужно расставить афоризмы, Стениус передаёт процесс организации этого произведения во власть художественного гения, сравнивая композиционное единство ЛФТ с композиционным единством музыкального произведения, где есть свой ритм с главными и второстепенными темами, тональностями, темпом и т.д., регулируемыми нумерацией.

Замечания Стениуса стали ещё более обоснованными после того, как Г.-Х. фон Вригтом была обнаружена и опубликована одна из ранних версий ЛФТ, где целый ряд фрагментов упорядочен и пронумерован совершенно по-иному[8]. Впрочем, данные замечания нисколько не противоречат установке самого Витгенштейна, который ещё в заметках 1913 года не считал философию дедуктивной наукой. Он, в частности, писал: “В философии нет умозаключений; она – чисто дескриптивна”[9]. В самом деле, строгой последовательной экспозиции можно было бы ожидать лишь тогда, когда связь афоризмов представляла бы собой связь посылок и заключений. Но ЛФТ – это тот случай, когда последовательность изложения нельзя оправдать дедукцией из очевидных оснований, поскольку сами эти основания есть лишь следствие автономности логики, т.е. определённой философской установки, которую Витгенштейн положил в фундамент своей конструкции. Отсюда и дескриптивный характер ранних работ с их системой перекрёстных отсылок. Последние же как раз и указывают на невозможность применения дедукции. В системе умозаключений не может быть взаимоотсылок – это был бы circulus in demonstrando и, следовательно, это была бы мнимая дедукция. Увидеть и описать – вот метод исследования. Главное – знать, куда смотреть. В данном случае вполне можно согласиться с мнением Г.Энском: «Эта книга завладела умами людей, оставаясь в то же время во многих местах исключительно тёмной... Трактат не строится как последовательный вывод из посылок; если мы хотим найти основание для его понимания, мы должны посмотреть в середину, а не в начало»[10].

Таким образом, если связь афоризмов, прослеживаемая в нумерации, лишь относительна, то вполне допустимы рекомбинации, порождающие, подобно машине Раймонда Луллия, новые грани понимания. Продолжая музыкальную аналогию Стениуса, можно сказать, что отказ рассматривать структуру ЛФТ, а следовательно, и композиционное единство всей ранней философии Витгенштейна, как однозначно заданное, приводит к тому, что стремление к ‘одноголосице’, удовлетворяющей всех, заменяется сознательным ‘многоголосием’, порождающим всё новые и новые интерпретации, зависящие не только от вчитывания в оригинальный текст, но и от новейших разработок в области формальной логики. Каждый исследователь создаёт собственную аранжировку.

Укажем ещё один важный момент. В целом ранние вещи Витгенштейна никогда не отличались особенной ясностью, да и ЛФТ отнюдь не популярное изложение, а, судя по введению, претендует на понимание лишь одного человека, видимо Б.Рассела. И хотя работа исследователей сделала более понятными отдельные афоризмы, особенно по части технических деталей, редко кто не согласится с классификацией, использованной Э.Стениусом при разработке своей собственной интерпретации: “Во-первых, есть предложения, которые, как я думаю, понял и которые считаю ясными, стимулирующими и важными. Их я конечно же нахожу лучшей частью книги. Вторыми идут предложения, которые, как я думаю, понял, и с некоторой долей уверенности считаю ложными или содержащими заблуждение. Таким образом, я расцениваю их следующими по значимости за предложениями первой группы. В-третьих, есть такие предложения, которые я не понимаю и, следовательно, ценность которых я не могу оценить. И, в-четвёртых, есть ряд таких предложений, которые, с одной стороны кажутся понятными, но, с другой стороны, им дано неопределённое и тёмное выражение, следовательно, их невозможно принять или отвергнуть”[11].

Последнее замечание в совокупности с предыдущими позволяет понять не только то, почему имеет место множественность интерпретаций отдельных положений, высказанных Витгенштейном, но и то, что существуют различные понимания всей его ранней философии, часто противоречащие друг другу в трактовке цели, метода и места в историко-философской традиции.

Эту ситуацию, которую можно назвать конфликтом интерпретаций, демонстрируют уже самые первые читатели Витгенштейна. Её мы находим у Б.Рассела (сочинения конца 10-х – начала 20-х годов), подгонявшего идеи раннего Витгенштейна для нужд своей системы логического атомизма, у представителей Венского кружка (М.Шлика, Р.Карнапа, Ф.Вайсмана), усмотревших в Трактате в качестве главной идею демаркации научного и вненаучного и интерпретирующих его онтологию в духе присущего им феноменализма. Пожалуй, лишь Ф.П.Рамсей не претендовал на исключительное понимание, но в своих оригинальных работах, в которых развивал взгляды близкие прагматизму, указывал на Витгенштейна как на свой преимущественный источник.

Не случайно, что первые интерпретаторы, толковавшие раннего Витгенштейна, воспринимали его через призму преобладающих направлений и рассматривали содержание ЛФТ в духе феноменализма и редукционизма Венского кружка (позитивно, как J.O.Urmson, A.Maslow, или негативно, как К.Поппер) или трактовали его в основном как сочинение по логике с точки зрения взглядов Фреге и разработок Рамсея (G.E.M.Anscomb).

Ситуация стала меняться с конца 50-х годов, когда во множестве появились статьи, в которых разбирались как отдельные афоризмы (D.M.Copi, E.B.Allaire, E.Evans, M.Cohen, D.Favrholdt), так и целые разделы системы раннего Витгенштейна. (D.M.Copi, J.Hintikka, W.Sellars). Поворотным пунктом здесь послужили идеи D.M.Copi о своеобразии онтологии ЛФТ, не имеющей аналогов ни у Рассела, ни у Венского кружка. Эта идея нашла широкое отражение в дискуссии (G.Anscomb, D.Keyt, E.Evans, W.Sellars, M.Glouberman). Появились работы, в которых уточнялся особый взгляд Витгенштейна на образную природу языка (B.McGuinness, R.Bernstein, H.Schwyzer, V.Hope, E.Stenius), своеобразный солипсизм (J.Hintikka), особое понимание специфики естественных наук (G.Proctor, D.Nesher, C.Silva). Наконец, внимание обращается и на те темы ЛФТ, которые всегда оставались в тени. Имеются в виду ценности и мистическое (E.Zemach, B.McGuinness) [12]. Новую волну интереса к философии раннего Витгенштейна вызвала публикация в 1961 году подготовительных материалов к ЛФТ (Заметки и Дневники), которые позволяли по-иному взглянуть на соотношение главных и второстепенных тем.

Это привело к тому, что в последние 4 десятилетия в большом количестве появляются работы, в которых философия раннего Витгенштейна начинает толковаться с позиции внутренней логики системы, а не с точки зрения внешних влияний. Из книг, посвящённых системе ЛФТ в целом, интерес вызывают монографии таких авторов, как: E.Stenius, который эксплицирует некоторые важные понятия, например, понятия логического пространства; D.Favrholdt, рассматривающий основное содержание ранней философии Витгенштейна с точки зрения тезиса экстенсиональности, т.е. редукции всех предложений к элементарным предложениям; J.Griffin, увидевший в онтологии ЛФТ новую, отличную от расселовской, систему логического атомизма; H.Finch, выделяющий в ранних работах Витгенштейна различные уровни онтологии (формальное, физическое и феноменальное); P.Carruters, увидевший в ЛФТ оригинальную версию логической семантики. Стоит отметить и те монографии, которые, преследуя скорее дидактическую цель, тем не менее, раскрывают оригинальность постановки и решения задач (например, H.Mounce). Многие авторы рассматривают раннюю философию Витгенштейна с точки зрения развития определённых тем: субъект (H.Kannisto), специфика онтологии (A.Maury), проблема смысла (J.Morrison), проблема выразимости (W.D.Hart) и т.д. Помимо работ, специально посвящённых ЛФТ, значительное место философии раннего Витгенштейна уделяется в трудах, рассматривающих общую эволюцию его взглядов. Здесь должны быть упомянуты такие авторы как D.Pears, M.Black, R.Fogelin, G.Hunnings, A.Kenny, M.Munitz, R.Rhees.

Стоит также добавить, что после публикации дневниковых записей и некоторых заметок (Культура и ценности) многие исследователи занялись поиском в философии раннего Витгенштейна культурной основы, что чрезвычайно важно для интерпретации некоторых мест ЛФТ, в частности, концепций субъекта, воли, ценностей, мистического. Здесь особое значение имеют работы о связи идей Витгенштейна с общими тенденциями развития австрийской культуры (A.Janik и S.Toulmin, G.Weiler, П.Кампиц, В.Краус, К.Нири), с религиозными убеждениями (R.Cavalier, I.D’Hert), с биографическими деталями (M.Black), с влиянием соответствующих идей А.Шопенгауэра, О.Вейнингера, К.Крауса, Ф.Маутнера (R.Haller, A.Janik).

Перечислять авторов и темы, в связи с которыми рассматривалась философия раннего Витгенштейна, можно очень долго. Заметим только, что ни один философ-аналитик не прошёл совершенно мимо них. Даже у тех ведущих аналитиков, кто не занимался их непосредственной интерпретацией (П.Стросон, У.Куайн, Г.Райл, Г.Х.фон Вригт и многие другие), можно обнаружить прямые указания и заимствования. Не прошли мимо этих тем и представители иных философских направлений, например, П.Рикёр, А.Вежбицка, К.-О.Апель, Э.Тугендхат (сюда же можно отнести и Р.Рорти, ставшего из аналитика прагматиком, резко критикующим аналитическую философию). Хуже обстоит дело с отечественными исследованиями. Несмотря на то, что имеются переводы большинства ранних работ, на русском языке нет ни одной монографии, посвящённой специально взглядам Витгенштейна периода ЛФТ. Исключая работы дидактического характера, можно указать только три книги, в которых эти взгляды рассматривались в более или менее целостном виде с позиций общей эволюции (А.Ф.Грязнов, З.М.Сокулер) и с точки зрения развития аналитической философии в целом (М.С.Козлова). Из отечественных публикаций можно отметить также несколько интересных статей, которые посвящёны проблеме смысла жизни и языка философии в контексте концепции невыразимого (М.С.Козлова, З.М.Сокулер, Е.А.Баллаева, И.Ф.Михайлов) и онтологии, рассматриваемой с точки зрения синкатегорематической природы предикатов (Е.Д.Смирнова) [13].

Для уточнения понимания проблемного поля, инспирировавшего нашу работу, обратимся к одному аспекту конфликта интерпретаций, о котором говорилось выше. Исследователи творчества раннего Витгенштейна очень быстро перешли от истолкования отдельных афоризмов ЛФТ к оценке содержания в целом, что во многом было обусловлено стремлением вписать его в рамки тенденций развития западной философии.

Позиция, прорисованная в ранних работах, характеризуется исключительным вниманием к языку. И если воспользоваться выражением самого Витгенштейна, его главная цель – «провести границу мышлению, или, скорее, не мышлению, а выражению мысли» [предисловие к ЛФТ]. Однако такая постановка вопроса допускает две существенно различные интерпретации, на которые мы будем ссылаться как на критическую и на метафизическую. Критическая установка реализуется в исследовании условий возможности языкового опыта, тогда как метафизическая связана с объяснением сущности языка, отталкивающимся от структуры реальности. Интересно то, что у Витгенштейна присутствуют обе тенденции, однако не просто установить, какая из них превалирует. Явная компоновка ЛФТ, который начинается с метафизических спекуляций по поводу структуры реальности и которая, отражаясь в языке, образует совокупность осмысленных предложений, рассматриваемых как непосредственный образ фактов, казалось бы, говорит в пользу второй интерпретации. Этому же служит и развиваемая в последних афоризмах теория метафизического молчания, которое позволяет выйти за рамки, предопределённые языковой структурой, в область невыразимого, мистического опыта.

С другой стороны, целый ряд положений, выдвинутых Витгенштейном, и используемая им терминология говорят в пользу трактовки его цели как критической. Действительно, онтология, развиваемая в ЛФТ, в некотором смысле ‘перевёрнута’, поскольку моделируется в соответствии со структурой пропозициональной логики, устанавливающей условия возможности применения языка к миру[14]. В этом ход мысли Витгенштейна вполне соответствует ‘коперниканскому перевороту’ Канта. Однако нигде в ЛФТ мы не найдём ничего такого, что хотя бы отдалённо напоминало трансцендентальную дедукцию Критики чистого разума. Более того, Витгенштейн принципиально исключает всякое упоминание о субъективности (как психологической, так и трансцендентальной) из языка описания. Не стоит перед ним и проблема синтетического a priori, так как любое всеобщее и необходимое знание всегда имеет аналитический характер, поскольку вне логики всё оказывается случайным. Если логика и моделирует реальность, то только последовательно вынося субъекта за рамки самих моделирующих отношений. Но является ли такой ход трансцендентальным?

Вполне определённо на этот вопрос отвечает Швайдер: «Философия Витгенштейна была кантианской от начала и до конца»[15]. Более умеренную оценку даёт известный исследователь аналитической философской традиции Д.Пэрс, который хотя и говорит, что для Витгенштейна «философия была критикой языка по объёму и цели очень похожей на кантовскую критику мышления»[16], тем не менее отчетливо осознаёт ряд метафизических мотивов в его раннем творчестве, связывая их, прежде всего, с некритическим усвоением того тезиса, что язык в некотором смысле является образом предзаданной реальности, заимствованным из докантианского источника. Критической интерпретации более или менее последовательно придерживаются также E.Stenius, E.Kenny, R.Cavalier, H.Mounce, H.Kannisto, G.Hunnings, Н.Гарвер.

Однако исключительный акцент на метафизических мотивах заставляет других исследователей принять противоположную точку зрения. У.Бартли, например, считает, что «одна из главных идей Трактата не только не-кантианская, но по духу до-кантианская... Толковать раннего Витгенштейна в духе Канта было бы неверно. Чтобы не погрешить против истины, надо признать, что в его труде есть следы кантианских тем, но они ни в коей мере не преобладают»[17]. Развитие этой стороны позволяет поставить под сомнение то, что позиция, выраженная Витгенштейном в ЛФТ, вообще имеет какой-либо трансцендентальный смысл, даже в отношении ‘перевёрнутого’ характера онтологии, зависимой от структур логики высказываний, поскольку «его философию логики инспирирует сущностно метафизический взгляд на природу символизма»[18]. С точки зрения такого понимания к раннему Витгенштейну подходят G.Baker, M.Glouberman, B.Wolniewicz, Б.Страуд.

Проблемное поле исследования. Степень разработанности темы позволяет по-новому взглянуть на интересующее нас проблемное поле и, отталкиваясь от него, сформулировать цель и задачи работы.

Сразу заметим, что наличие разнородных мотивов ни в коей мере не свидетельствует об эклектичности ЛФТ. Философия раннего Витгенштейна полифонична, но не эклектична. Она несёт отпечаток традиции, но попытка однозначно вписать её в то, или иное философское направление всегда будет выглядеть односторонней. Всё дело в том, что опыт ЛФТ – это новый философский опыт. В нём вполне выразился тот способ постановки философских проблем, который в зачатке был уже у Г.Фреге. Этот новый опыт заключается в том, что любая философская проблема начинает рассматриваться как проблема употребления языка. Но если до Витгенштейна этот опыт не выходил за рамки частных примеров, рассматривающих отдельные языковые практики (скажем, практику логического вывода у Фреге, все следствия теории которого должны пониматься и интерпретироваться с точки зрения этой практики), то в ЛФТ этот опыт обобщается до выяснения условий возможности языковой практики как таковой.

Подобный подход полностью переориентирует задачу философии, которая более не рассматривается как теория, подобная науке, в том смысле, что она не является совокупностью предложений, высказывающих нечто о мире и являющихся истинными или ложными. Цель философии – указать границы осмысленности, границы выразимости смысла в языке, внутренней логики того, что говорится о мире. В этом отношении, позицию Витгенштейна нельзя охарактеризовать как строго критическую или метафизическую. Вернее, в ней синтезированы оба подхода.

Она трансцендентальна, поскольку ставит проблему выразимости. При решении этой проблемы в ней поразительным образом сочетаются две противоположные, но всё же действительно критические тенденции.

Во-первых, это попытка концептуализировать сферу теоретического, что по устремлениям в высшей степени близко позиции Канта и служит крайним выражением рационализма;

Во-вторых, это попытка деконцептуализировать практическую сферу (практическую в смысле Канта), что по духу отвечает философии Шопенгауэра и в конце концов приводит к крайнему выражению мистицизма.

И то и другое осуществимо, с точки зрения Витгенштейна, только в рамках критики языка, так как границу выражения смысла можно провести только в языке. Но последнее требует понимания сущности языка, характера его связи с действительностью. И, вероятно, это тоже можно было бы осуществить в рамках трансцендентального подхода, если бы стремление к окончательной деконцептуализации практического не потребовало полной элиминации субъективности из области выразимого. А это привело к тому, что субъект и всё соотнесённое с ним как раз и оказалось тем, что не может быть выражено. Такой ход мысли не позволяет даже поставить вопрос о соотнесении языка с его носителем и, следовательно, вопрос о трансцендентальном характере самой языковой деятельности. Язык, как он представлен в ЛФТ, рассматривается только с точки зрения ‘внеличностного изображения мира’, что как раз и отвечает за метафизическую компоненту в философии раннего Витгенштейна.

С точки зрения такого ‘внеличностного изображения мира’ кажется вполне оправданным то исключительное внимание, которое уделяется формальной логике. Витгенштейн движется в русле философского антипсихологизма в обосновании логики, что, впрочем, характеризует не только его позицию, но и позицию наиболее интересных мыслителей начала века, например Г.Фреге и Э.Гуссерля. Однако его установка весьма своеобразна и не имеет аналогов в традиции. Никто до него не только не пытался обосновать аналитические науки из собственного источника, т.е. не объясняя их особым интересом познания или структурой онтологии, но подобный ход мысли не рассматривался даже в качестве проблемы.

Такой подход диктуется пониманием философии как деятельности по прояснению мысли. Поскольку методом такой деятельности является логика, она не может быть вписана в доктринальные рамки онтологии и теории познания. Наоборот, понимание последних есть следствие, затребованное спецификой логического анализа. В этом как раз и заключается представление об автономии логики. Сформулировав в Дневниках 1914-1916 основной принцип философии логики: «Логика должна заботиться о себе сама» и последовательно эксплицировав его в ЛФТ, Витгенштейн заложил совершенно новые принципы исследования своеобразия знания. Он выводит формальную логику из-под начала онтологии и теории познания, считая, что при прояснении её основных понятий необходимо отталкиваться исключительно от особенностей символического языка. Логика как исследование универсальных возможностей осмысленных утверждений не может быть фундирована никакой онтологией, как раз наоборот, поскольку именно логика устанавливает критерий осмысленности, любая онтология есть следствие логического прояснения возможных взаимосвязей структур описания. Как универсальный метод прояснения мыслей логика не может зависеть и ни от какой эпистемологии, поскольку теория познания рассматривается лишь как частная философская дисциплина.

С точки зрения Витгенштейна, не существует никаких особых логических предметов, а тем более законов, описывающих особенности их функционирования. Дело логики заключается в создании системы удовлетворительной знаковой записи, которая была бы свободна от эквивокаций естественного языка. Последнее достигается, в частности, за счёт того, что логическая запись освобождается от психологических условий протекания процессов мышления, поскольку «в логике не мы выражаем то, что хотим, с помощью знаков, а высказывает себя природа естественно-необходимых знаков» [6.124]. Ориентация на выразительные средства не означает, что логика никак не связана с миром. Природа знаков предполагает их необходимое отношение к обозначаемому. Условия построения системы описания мира, освобожденного от всякого конкретного содержания, указывают на ту специфическую особенность логического, которая позволяет моделировать систему необходимых взаимосвязей дискурса, охватывающего всякую возможную реальность. В языке единственно выражает себя способность познания действительности, и в этой способности мы обладаем тем видом априорного знания, которое, задавая формальные структуры логики, создаёт необходимые условия систематического единства истины. Познавая сущность описания, мы познаём сущность описываемого, а тем самым сущность мира. В этом отношении логика выступает как условие мира, она трансцендентальна. «Логика наполняет мир; границы мира суть и её границы» [5.61].

Задавая необходимые условия описания, логика определяет онтологическую структуру мира, поскольку в её компетенции решать, что может иметь место в мире, а что – нет. Именно в этом смысле она выступает основанием метафизики. Связь логического и онтологического, отношение отображения задаёт логическая форма, которая едина у описания и описываемого. «То, что каждый образ, какой бы структуры он не был, должен иметь общим с действительностью, дабы он вообще мог – правильно или ложно – отображать её, есть логическая форма, т.е. форма действительности» [2.18]. Логика показывает логическую форму систематическим прояснением необходимых связей знаков, создавая совершенную грамматику и синтаксис. Грамматика задаёт систему элементарных неопределяемых знаков, характер отношения к реальности которых определён их вхождением в образ, функционально связанный с миром. Элементы и структурные отношения образа определяют элементы и структурные отношения действительности. «То, что элементы образа определённым образом соотносятся друг с другом, представляет, что так соотносятся друг с другом вещи» [2.15]. Грамматика элементарных выражений определяет действительность, прослеживая её до совокупности независимых первоэлементов. Она, так сказать, определяет мир изнутри, разлагая его на констелляции независимых атомов, и выступает минимальным пределом логического анализа. Особенность грамматической структуры однозначно определяет тип и способы функционирования знака и тем самым соответствующего ему предмета.

Логика ставит и максимальный предел анализа, позволяющий взглянуть на мир в целом. Взгляд на действительность извне определяет совокупность систематическим образом выстроенных логических предложений. Несмотря на то, что тавтологии не говорят ничего, они показывают свойства универсума в целом, задавая все возможные упорядоченные связи знаков, которые проявляются в единстве условий истинности описания мира. «Язык, способный выразить всё, отражает определённые свойства мира в тех свойствах, которые он должен иметь; и так называемые логические предложения показывают эти свойства систематическим образом»[19].

Философский анализ языка в пределах минимума и максимума простирается от элементарных предложений, являющихся минимальным образом действительности, до вполне обобщённых, которые на первый взгляд такую связь полностью утрачивают. Класс осмысленных языковых выражений в этом диапазоне чрезвычайно широк и образует различные типы дискурса (предложения математики, естественнонаучные предложения, предложения с пропозициональными установками и т.д.). Задачу логики как метода концептуализации теоретической сферы, отличающего осмысленное от бессмысленного, Витгенштейн связывает с редукцией всех предложений к элементарным предложениям, которые посредством отношения отображения имеют непосредственную связь с действительностью. Функционально-истинностное исчисление, разработанное Фреге и Расселом, как раз и служит этой цели. Так логика демонстрирует логическую форму отображаемого, в качестве предела ориентируясь на две крайние точки показанного: первое – весь мир в целом (система тавтологий); второе – простые предметы и их констелляции (полностью проанализированные предложения).

Однако здесь важно учитывать, что, используя функционально-истинностное исчисление для прояснения отношений в рамках формальной системы знаков, Витгенштейн не ориентируется на построение идеального языка, который мог бы заменить несовершенный, обыденный язык. Каждый язык совершенен постольку, поскольку выполняет свою роль. Логика лишь показывает, как работает любой язык, в том числе и язык повседневного общения, когда задаёт критерии его осмысленного использования, моделируя соответствующую ему онтологию с помощью проецирования системы знаковых отношений на действительность.

Разработка критерия осмысленности языковых выражений приводит к ещё одному важному результату. Логический анализ как метод концептуализации сферы теоретического есть крайнее выражение рационализма. С другой стороны, Витгенштейн рассматривает логику и как метод деконцептуализации сферы практического, что служит крайним выражением его мистицизма. Освобождаясь от эпистемологических предпосылок в стремлении обосновать автономию логики, он преодолевает любую её психологизацию тем, что субъект элиминируется из языка описания, из сферы аналитического, он там себя не обнаруживает. «Субъект не принадлежит миру, но есть граница мира» [5.632]. Соотношение субъекта и мира подобно соотношению глаза и поля зрения. И как из анализа поля зрения нельзя заключить, что оно видится глазом, так и, анализируя мир, нельзя обнаружить субъекта. «То, что мир есть мой мир, показывается тем, что границы языка (языка, понятного только мне) означают границы моего мира» [5.62]. Но сама граница невыразима в языке, она лишь показывается целостной системой осмысленных выражений, которую определяет логический анализ. Субъект не обнаруживает себя в теоретической сфере, так как логический анализ элиминирует его, редуцируя пропозициональные установки (контексты знания, мнения, веры и т.п.) к элементарным предложениям [5.542]. Он может обнаружить себя лишь в ценностях, но последние как раз и не выразимы в языке, поскольку не обладают логической формой, которую могут охватить его осмысленные выражения. Ценности не соответствуют структуре факта, а, значит, выходят за рамки описания мира, из сферы логического, за рамки того, что может быть концептуализировано, поскольку смысл всего этического и эстетического в соотнесённости с субъектом. То, что образует область этического, не может быть артикулировано в языке, а может лишь мистически переживаться. Этика, подобно логике, трансцендентальна, с той лишь разницей, что она устанавливает границу мира извне, sub specie aeterni. Но именно поэтому позитивная этика как система знания, выраженная в языке, невозможна. Однако невыразимое можно показать, устанавливая границы выразимому. В этом отношении логика выступает в качестве отрицательной этики, методически показывая то, что может быть сказано, она отграничивает сферу мистического молчания, ориентируя на практическое осуществление этических императивов. Для Витгенштейна логика и этика не просто одно, логика – это единственно возможная и к тому же осуществлённая этика.

Цель и задачи исследования. Анализ проблемного поля задаёт формулировку цели и задач работы.

Основная цель нашего исследования состоит в демонстрации того, что система взглядов раннего Витгенштейна базируется на новом методологическом принципе, позволяющем синтезировать различные подходы в понимании и решении философских проблем. На этом основании мы стремимся дать такую непротиворечивую имманентную экспликацию его философии, которая позволила бы по-новому представить описанный выше конфликт интерпретаций и с точки зрения единого принципа объяснить все афоризмы Трактата.

Эта цель достигается посредством решения следующих задач:

1. Необходимо выявить основной методологический принцип, которым Витгенштейн руководствуется при постановке и решении проблем.

2. Для обоснования этого принципа следует эксплицировать его исторические истоки и предпосылки и при этом определить, от каких допущений отказывается Витгенштейн и какие принимает.

3. Демонстрируя валидность интерпретации, необходимо посредством анализа развития мысли Витгенштейна показать генезис основного методологического принципа.

4. Необходимо показать, каким образом в свете нового методологического принципа трансформируются основные философские темы, задавая проблематику работ Витгенштейна.

5. С точки зрения нового понимания тем и проблем философии необходимо дать имманентную интерпретацию философской системы раннего Витгенштейна.

Основные теоретические результаты исследования, выносимые на защиту, их новизна. Проблемное поле уже указывает на характер теоретических результатов, достигнутых при решении поставленных задач. Тем не менее выделим эти результаты особо.

1. В качестве основного методологического принципа, которым Витгенштейн руководствуется при построении своей философской системы, выявлен принцип автономии логики. Содержательно этот принцип означает, что логический анализ должен быть освобождён от онтологических и эпистемологических допущений и сориентирован только на особенности знаковых изображений, определяемых синтаксической структурой языка.

2. При выявлении этого принципа дана последовательная экспозиция взглядов Г.Фреге и Б.Рассела, которые послужили Витгенштейну основой для построения оригинальной философии логики. В результате экспозиции установлены основные онтологические и эпистемологические допущения, на которых основываются Фреге и Рассел в своих логических построениях. В частности, эти допущения обнаруживаются в теории смысла, теории логических объектов, теории типов, теории суждения.

3. На основании анализа подготовительных материалов (Заметок) эксплицирован генезис основного методологического принципа. Показано, как с помощью синтаксического анализа последовательно преодолеваются онтологические и эпистемологические допущения Фреге и Рассела. В частности, изменение трактовки предложений и понимание их как факта требует пересмотра номинативной теории предложений и теории суждений; изменение понимания символической нагрузки знаков и последовательное различение сказанного и показанного позволяют отказаться от теории типов. Показано, что преодоление предпосылок приводит к иному пониманию существа логики, которая начинает рассматриваться как метод исследования свойств знаковых систем, и, как следствие, к иному пониманию логических предложений, трактуемых не как выражение законов мысли, а как способ демонстрации свойств языка. Это требует отказаться от некоторых аксиом Рассела (бесконечности, сводимости), имеющих псевдологический характер.

4. Изменение трактовки логики позволяет по-новому взглянуть на цель логического анализа. В диссертации доказывается, что в отличие от Фреге и Рассела, рассматривающих логический анализ как средство построения идеального языка, Витгенштейн понимает логический анализ как метод, раскрывающий внутреннюю телеологию всякого языка. Логика показывает ‘всеобщую и необходимую природу знаков’. При этом мышлению отказано в роли ментального посредника между языком и реальностью. Мышление рассматривается как разновидность языка. Поэтому, логический анализ не корректирует язык с точки зрения мышления; наоборот, выяснение природы и возможностей языка указывает на существенное и необходимое в мышлении. С этой точки зрения выявление априорных условий языка равнозначно выявлению априорных условий мышления. В диссертации показано, что такой ход переводит любое философское исследование в плоскость установления границ выразительных возможностей знаковой системы.

5. В диссертации утверждается, что перевод философских проблем в плоскость языка позволяет преодолеть дихотомию ‘критическое – метафизическое’. Анализ выразительных возможностей заставляет рассматривать цель Витгенштейна как критическую, но необходимость выявить сущность языка отвечает за метафизическую компоненту, поскольку эта необходимость основана исключительно на природе знаков и не требует обращения к субъекту. Язык рассматривается только с точки зрения внеличностного изображения мира.

6. Внеличностное изображение мира как выражение основного методологического принципа, обозначенного нами как автономия логики, требует рассматривать любую проблему выразительных возможностей языка преимущественно как проблему синтаксиса. Это означает, что все вопросы о значении знаков должны предваряться вопросом о способах их использования, задающих возможную интенцию значения. В качестве основной синтаксической единицы при таком исследовании рассматривается предложение. На основании специфического свойства предложения (биполярность) в диссертации обосновывается, почему именно оно должно выступать в качестве главной синтаксической единицы, и показано как на её основе могут быть введены все остальные элементы знаковой системы. С точки зрения синтаксиса объяснено также своеобразие принимаемой Витгенштейном онтологии, которая через изобразительную теорию предложений рассматривается как проекция синтаксической структуры.

7. Анализ синтаксической структуры даёт основание для выявления того, что может быть выражено в знаковой системе. На этом основании в диссертации устанавливается специфика различных компонентов знаковой системы и показано, какие из них относятся к компетенции логики, какие – к математике, а какие – к естествознанию. Эта часть нашего исследования обозначена как концептуализация теоретического. Особенности знаковых изображений предопределяют специфику различных наук, и в исследовании даётся их последовательная экспозиция. Продемонстрировано, каким образом безусловное доверие Витгенштейна к логике, которая лишь одна претендует на экспликацию всеобщего и необходимого, отражается на содержании различных областей теоретического знания.

8. Ограничение области выразимого демонстрирует и то, что выразить нельзя. Всё, что превосходит ‘всеобщую и необходимую природу знаков’, а к этому, прежде всего, относятся ценности, выводится в область невыразимого, мистического. С этой точки зрения логика в нашем исследовании рассматривается как отрицательная этика. На этом основании показано, почему для Витгенштейна логика и этика – это одно. Разница проявляется лишь в том, что цель первой, указывая на то, о чём можно говорить, – подчеркнуть то, что высказать нельзя, а цель второй, подчёркнуто безмолвствуя о своём предмете, – указать на то, о чём можно говорить. Показано также, что для Витгенштейна философия в высшем смысле выступает в качестве посредника между первым подходом и вторым.

Методология исследования. Методологическую основу данного исследования составил компаративный анализ, развиваемый в трёх направлениях. Первое направление и, по-видимому, самое важное связано со сравнением цели ЛФТ с исследовательскими программами Г.Фреге и Б.Рассела. Именно здесь выявляется основной методологический принцип философии раннего Витгенштейна. Второе направление компаративного анализа отталкивается от многочисленных интерпретаций отдельных афоризмов и различных разделов ЛФТ. Противоположные мнения, высказанные по этому поводу в современной аналитической литературе, вполне оправданно вызывают недоумение, которое требует снять конфликт интерпретаций и представить взгляды Витгенштейна в качестве единого целого. Наконец, сам дух критики языка заставляет сопоставить программу Витгенштейна с критической программой И.Канта.

Специально оговорим, что мы не ставили целью исчерпывающее изложение всех технических деталей взглядов Витгенштейна. Задача скорее в том, чтобы показать, как заложенная в основание конструкции предпосылка приводит к изменению в понимании проблем и результатов логического анализа. Мы редко затрагиваем биографические детали, привлекая лишь те, которые в той или иной мере способствуют решению основной задачи. Точно также мы опускаем большинство тем, затрагивающих культурный контекст, который оказал значительное влияние на общие интенции творчества Витгенштейна. Культурный контекст характеризует филиацию идей и степень оригинальности, но внутренняя логика самой конструкции в значительной степени остаётся независимой, а именно она нас в большей степени и интересует[20].

Апробация результатов исследования. Результаты диссертации апробированы в следующих формах:

– лекции для студентов, магистрантов и аспирантов философского факультета Томского государственного университета (курсы: логика, неклассические логики, аналитическая философия в ХХ веке); лекции для магистрантов и аспирантов философского факультета Томского госуниверситета (спецкурсы: ранняя аналитическая философия, аналитическая философия и феноменология, философия раннего Витгенштейна). Содержание отражено в программах курсов и спецкурсов;

– выступления на всероссийских и международных конференциях (среди них: II-е Копнинские чтения, Томск–1998; Всероссийские семинары по методологии науки [сессии 1–4; Томск, 1997–2000г.]; Международные Шпетовские чтения [сессии 1–3; Томск, 1997–1999]. Результаты опубликованы в материалах конференций;

– исследования, поддержанные грантами Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ): 1997–1999г., проект № 97-03-04328, «Аналитическая философия: методы исследования языковых практик»; 2000–2001г., проект № 00-03-00347, «Логика и прагматизм: логико-философские концепции Ф.П.Рамсея».

– комментированные переводы текстов Л.Витгенштейна (Дневники 1914–1916, Томск: Водолей, 1998), Б.Рассела (Философия логического атомизма, Томск: Водолей, 1999), Г.Фреге (Логические исследования, Томск: Водолей,1997; Основоположения арифметики, Томск: Водолей, 2000).

Теоретическая и практическая значимость исследования. Изучение взглядов раннего Витгенштейна позволяет лучше понять генезис и перспективы аналитической философии, для которой они послужили одним из источников. Систематическая экспозиция этих взглядов позволяет также проследить эволюцию самого Витгенштейна, поздние взгляды которого привели к существенному изменению образа современной философии, в значительной степени переориентированной с построения систем на анализ языковых практик. В диссертации также представлена единая методология решения спорных вопросов, имеющих место в различных интерпретациях философии раннего Витгенштейна, что имеет значение для прояснения её внутренней логики. Материалы диссертации могут использоваться при разработке учебных курсов «Современная философия», «Аналитическая философия», «Философия и логика» и интерпретации достижений современной формальной логики.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трёх разделов (включающих в общей сложности десять глав, разбитых на тридцать шесть параграфов), заключения и списка литературы. Относительно структуры исследования, заметим, что представленная в диссертации экспозиция взглядов Витгенштейна развивается на основе сформулированного выше принципа, реализованного в последовательности решения задач. При этом, отталкиваясь от проблемного поля, послужившего базисом для разработки оригинальных взглядов Витгенштейна, мы затем переходим к рассмотрению их генезиса, который можно проследить в Заметках. Наконец, на основе представления об автономии логики в соответствии с последовательностью заявленных результатов представлена последовательная интерпретация ЛФТ.

2. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность и даётся характеристика разработанности темы исследования; с точки зрения анализа проблемного поля формулируются цели, задачи и методология; выдвигаются тезисы, выносимые на защиту, и содержательно раскрывается их новизна, оценивается теоретическая и практическая значимость полученных результатов.

Первый раздел «Источники: Г.Фреге и Б.Рассел» посвящён анализу логико-философских взглядов, которые послужили для Витгенштейна исходным пунктом оригинальных исследований. Необходимость такого пропедевтического раздела обусловлена тем, что критические замечания Заметок и позитивные решения ЛФТ вне контекста взглядов Г.Фреге и Б.Рассела во многом остаются непонятными[21]. Эти взгляды рассматриваются в двух отношениях: во-первых, с точки зрения позитивных результатов, достигнутых в реформе логического аппарата, которые в отличие от методов традиционной логики позволяют разработать новый способ анализа логической формы представления знаний; во-вторых, с позиций тех онтологических и эпистемологических допущений, лежащих в основании интерпретации этого аппарата, критика которых привела Витгенштейна к собственной философии логики.

В главе «Г.Фреге: создание новой логики и программа логицизма» рассматривается программа разработки искусственного языка, построенного по образцу вычислительных процедур математики. Искусственный язык (Begriffsschrift), призванный преодолеть систематическую двусмысленность языка повседневного общения и служить в качестве адекватного описания результатов научного исследования, Г.Фреге основывает на фундаментальной аналогии между понятиями и математическим функциями. Это позволяет существенно обогатить логический аппарат, посредством которого развиваются и приводятся в систематическое единство методы анализа простых и сложных высказываний. В своих трудах Г.Фреге фактически создаёт логику предикатов и осуществляет её первую аксиоматизацию, включающую как составную часть и логику высказываний. Эти достижения составили основу современной формальной логики как технической дисциплины. Развивая методы формального анализа, в русле идей Г.Фреге движется и Б.Рассел.

Знакомство с новыми техническими приёмами при изучении взглядов Л.Витгенштейна имеет особое значение, поскольку формальную логику он усвоил в том виде, который ей придали Фреге и Рассел. Правда, следует заметить, что новации Витгенштейна относятся не к изменениям в технических приёмах; даже если их и можно встретить в его работах, они затрагивают прежде всего те моменты, которые позволили бы уточнить его особый взгляд на философию логики. Различие между логикой как технической дисциплиной и философией логики можно выразить следующим образом. Если первая ориентирована на создание формальных исчислений, отражающих порядок мыслительных процедур, то вторую можно определить как совокупность ответов на вопросы о том, с чем имеет дело и что именно делает логик, когда описывает эти процедуры. Что касается Г.Фреге, то его философия логики, включающая трактовку исходных понятий, основанную на онтологических допущениях, и интерпретацию достижений технических приёмов, стала предметом критики не только Л.Витгенштейна, но и Б.Рассела, который заменил исходные предпосылки своими собственными.

В диссертации рассматриваются те допущения, которые имеют первостепенное значения для понимания генезиса взглядов Б.Рассела и Л.Витгенштейна. К важнейшим из них относится трактовка функции как неопределяемого понятия без фиксированного типа значения. Функциональное выражение определяется в контексте целостного высказывания с точки зрения наличия в ней ‘ненасышенного’ места и противопоставляется полному выражению (имени), указывающему на предмет. Понятие функции развивается Г.Фреге в нескольких продуктивных отношениях. Функциональная трактовка распространяется на логические союзы, понимаемые как выражение истинностно-истинностных функций, и выражения общности (кванторы), которые рассматриваются как обозначения особых второпорядковых функций, областью определения которых выступают функции первого порядка.

Г.Фреге различает функциональное выражение и то, что оно обозначает. «Особенность функциональных знаков, которую мы здесь назвали ‘не насыщенностью’, естественно имеет нечто соответствующее в самих функциях. Они также могут быть названы ‘ненасыщенными’»[22]. Поскольку позиция функции определяется в рамках целостного предложения, то апелляция к значениям функциональных выражений приводит к более общей постановке вопроса о соотношении знака и внеязыкового объекта. Проблемы, возникающие при экспликации отношения наименования (тождество знаков, пустые имена, косвенные контексты), решаются в рамках семантической теории с позиции разработанной Г.Фреге трихотомии «имя–смысл–значение», где смыслы опосредуют отношение имён к предметным значениям. При этом смыслы рассматриваются как внеязыковые, ‘транслингвистические’ сущности, образующие ‘третью область’, понимаемую на манер мира идей Платона.

В тесной связи с трактовкой функций и концепцией смысла языковых выражений Г.Фреге развивает номинативную теорию предложений. Поскольку логические союзы рассматриваются как функции, которые требуют насыщения ненасышенного места полным выражением для образования самостоятельного целого, предложения трактуются как имена. При этом если попытаться выяснить, что именно обозначают предложения, то вопрос о предметном значении будет осмысленным только в том случае, когда возникает вопрос об их истинности. Поэтому, предметным значением предложений объявляются два абстрактных предмета ‘истина’ и ‘ложь’. Смыслом же предложений является выраженная в них мысль. Как говорит Фреге: «Смысл имени истинностного значения я называю мыслью»[23]. Различие смысла и значения приводит к ещё одной важной концепции, концепции суждения, которое выражено формой повествовательного предложения и рассматривается как переход от смысла к истинностному значению.

Введение ‘транслингвистических’ сущностей лежит в основании критики психологизма в логике, которая основывается на том, что содержание формально-логических законов объясняется не как описание структуры субъективных представлений, но как экспликация архитектоники объективной области смыслов. Begriffsschrift как раз и является закреплением этой архитектоники в виде формальной теории с исходными аксиомами, представляющимися самоочевидными ввиду прозрачности заключённого в них смысла, и производными теоремами, полученными по правилу вывода.

Программа Г.Фреге не ограничивается реформой формального аппарата традиционной логики. В противовес математизированной логике, созданной трудами А.Де Моргана, Дж.Буля и Э.Шрёдера, он предлагает проект логизированной математики, пытаясь свести основное понятие арифметики ‘упорядочивание в ряд’ к логической последовательности и на этом пути объяснить понятие числа. Этому способствует понимание функции, отталкиваясь от которого Г.Фреге вводит понятие взаимнооднозначного соответствия областей определения (классов) различных функций, и рассматривает число как то, что соответствует классам, находящимся в таком соответствии[24]. Определения конкретных чисел Г.Фреге строит, отталкиваясь от неопределённости понятия функции, позволяющей рассматривать любую функцию в качестве своего собственного аргумента. Этим же обосновываются и свойства натурального ряда.

В главе «Б.Рассел: Онтология, эпистемология, логика» анализируется второй источник Л.Витгеншейна. Б.Рассел принимает принципы построения формального аппарата, предложенные Г.Фреге. В частности, на них основывается логический анализ отношений и демонстрируется, что избранный способ формализации имеет определяющее значение для онтологии. Но в связи с обнаруженным противоречием Б.Рассел не принимает фрегеанскую трактовку функции как неопределяемого понятия. Неопределимость приводит к тому, что функция может выступать в качестве своего собственного аргумента, поскольку одно и то же выражение может рассматриваться и как функциональное, и как именное, что чревато парадоксами самореферентности.

Попытка преодоления парадоксов приводит Б.Рассела к ряду ограничений в построении искусственного языка. К самым важным из них относится теория типов, основанная на предпосылке о допустимых видах значения. Эта предпосылка закрепляется в представлении о фиксированном словаре, в котором за функциями и предметами символы закрепляются однозначно. В этом случае функциональное выражение, обозначающее свойства и отношения, никогда не может стать именем, обозначающим самостоятельный индивид. Теория типов вводится в логическую систему посредством специальных положений (к таковым, например, относится аксиома сводимости), запрещающих образование выражений определённого вида.

Б.Рассел наследует у Г.Фреге не только принципы построения формального аппарата, но и программу сведения математики к логике. Однако это программа в виду иного понимания функции требует модификации определения конкретных чисел. Б.Рассел и здесь выходит из затруднения, принимая предпосылку. Сохраняя общее определение числа, вводимого с точки зрения классов, находящихся во взаимнооднозначном соответствии, он модифицирует определения конкретных чисел, основывая их не на последовательной итерации функции, рассматривающейся в качестве собственного аргумента, а на дополнительном допущении, постулирующем бесконечность самостоятельных индивидов (аксиома бесконечности), которое вводится в логическую систему[25].

Ограничения, накладываемые теорией типов, приводят Б.Рассела к иному, чем у Г.Фреге, рассмотрению отношения наименования. Отталкиваясь от эпистемологической концепции, основанной на различии знания по знакомству и знания по описанию, и онтологии логического атомизма, он рассматривает отношение наименования с точки зрения фиксированной системы примитивных видов значения. При этом, характеризуя соотношение знака и обозначаемого, Б.Рассел отказывается от теории смысла Г.Фреге, решая парадоксы функционирования пустых имён, косвенных контекстов и тождества с помощью разработанной им теории дескрипций. С точки зрения этой теории предметное значение исходных символов словаря усваивается из непосредственного знакомства, символы же, не удовлетворяющие этому требованию, являются неполными и требуют анализа для установления их подлинной структуры. Анализ дескрипций приводит Б.Рассела к заключению, что кажущаяся логическая форма выражения не обязательно является его действительной логической формой[26].

назад содержание далее



ПОИСК:




© FILOSOF.HISTORIC.RU 2001–2023
Все права на тексты книг принадлежат их авторам!

При копировании страниц проекта обязательно ставить ссылку:
'Электронная библиотека по философии - http://filosof.historic.ru'