Часть 2.

42 Предисловие

II

Н. В. Мотрошилова

Публикация двуязычного (немецко-русского) издания основных сочинений И. Канта, первый том которого читатель держит в руках, предпринимается впервые в истории нашего отечества. Более того, как подтвердили эксперты Немецкого кантовского общества, и на других языках мира собрание сочинений Канта вместе с немецким оригиналом в подобном же. объеме еще не публиковалось (по крайней мере так было до 1993 года). И хотя любой профессиональный историк философии понимает, сколь уникальным, ценным с научной и общекультурной точки зрения может стати такое издание, его отсутствие в мировой истории философии вполне объяснимо: подготовить его неимоверно трудно, ибо нужно, чтобы существовал целый комплекс условий, благоприятствующих работе. Кроме преданности делу и энтузиазма, без которых, особенно в России нашего времени, ничего не удается, кроме профессиональных кантоведческих изданий и владения языком, настоятельно требовалось постоянное сотрудничество с немецкими коллегами.

Историки философии Института философии Российской Академии наук (ИФРАН) осуществляют двуязычное издание совместно с Немецким кантовским обществом (центр-в Майнце, при Университете Майнца; Президент общества - профессор Г. Функе), а также с группой историков философии Марбургского университета. Профессор этого университета Б. Тушлинг, которому, собственно, и принадлежит сама идея настоящего издания, - один из наиболее признанных в современном кантоведении авторитетов. В своем предисловии (адресуясь не только и даже не столько к специалистам-кантоведам, сколько к читателям, которые по-нашему

Предисловие 43

изданию будут впервые знакомиться с кантовскими текстами), Б. Тушлинг в общей форме раскрыл новаторский смысл кантовской философии, а также представил в их неувядающей актуальности идеи ряда написанных после 1781 года и собранных в настоящем томе статей и трактатов И. Канта. Б. Тушлинг рассказал и о замысле, целях, характере, текстологической основе этого двуязычного издания.

Как эдитор с российской стороны, я вижу скромную задачу моего предисловия, во-первых, в том, чтобы, дополняя сказанное Б. Тушлингом, поставить наше издание в связь с удивительным, до сих пор еще недостаточно оцененным и осмысленным феноменом весьма глубокого воздействия, которое философия Канта оказала и оказывает на духовную культуру России. А во-вторых, в том, чтобы (на этот раз, обращаясь к историкам философии и одновременно к совсем не узкому кругу тех, кого интересуют проблемы перевода, понимания, интерпретации, словом, герменевтики Текста как послания Истории) дать отчет о тех принципах и подходах, коими мы руководствовались, и будем руководствоваться, осуществляя не простую сверку и "косметическую" правку, а существенную корректировку переводов кантовских текстов, достаточно давно или сравнительно недавно вошедших в обиход отечественной историко-философской культуры.

***

Отношение к кантовской мысли, которое может показаться сугубо внутренним делом философии, скорее даже истории

* "Мы" в данном случае - группа отечественных кантоведов, в основном работающих в Институте философии РАН: Ц. Г. Арзаканяи, М. Ф. Быкова, Т.Б. Длугач, В. Л. Жучков, Н. В.. Мотрошилова, Т. И.Ойзерман Э. Ю. Соловьев, А. К. Судаков.

44 Предисловие

философии, в действительности стало довольно точным барометром, фиксирующим не только состояние культуры, назревающие и происходящие в ней изменения, но и характер более общих социалино-исторических процессов. Не однажды в истории XIX и XX столетий на первый взгляд возвратное движение философской мысли "назад к Канту" было интегральной частью интеллектуальных поворотов, которые несли с собой глубинное обновление человеческого духа. Борьба человека и человечества за свободу-со всеми ее достижениями и поражениями - удивительно быстро находила свой отголосок в том, какое место в культуре того или иного времени, той или иной страны занимала философия Канта. По крайней мере, отечественная история нового и новейшего времени дает тому убедительное подтверждение. Духовному подъему, взлету культуры России сопутствовала возрастающая популярность кантовской мысли - что случилось, например, в начале XX века, в "серебряный век" российского духа, совпавший с процессами социально-экономического, политического обновления страны. И наоборот, пренебрежение, а то и агрессивное отношение к философии Канта и к кантианству было у нас в стране (и, видно, не только у нас) коррелятивно связано с тоталитарным подавлением свободы, с попранием прав человека, с особенно суровым идеологическим диктатом. А когда в 50-60-х гг. после десятилетий тоталитарного режима случилось послабление в сторону хотя бы относительной свободы, когда произошло потепление духовного климата, то одним из индикаторов снова стало оживление интереса к Канту, и не в одной философии, но и в культуре в целом.

Самые ранние в России исследования и лекционные курсы, посвященные Канту, относительно немногочисленны. Надо отметить книгу А. С. Лубкина "Письма о критической философии", опубликованную в Санкт-Петербурге в 1805 году, т. е. через год

Предисловие 45

после смерти Канта . Философские очерки о Канте в первой половине XIX века в основном включались в общие лекционные курсы по истории философии, как это было, например, в книге А. Галича "История филосософских систем, по руководствам составленная" (Кн. 1-2. СПб., 1818-1819 гг.). Историко-философские сочинения А. Боровкова, И. И. Давыдова, С. С. Гогоцко-го, В. Н. Карпова были прямо или косвенно обращены к философии Канта. Немецкая классическая философия, и в частности кантовская мысль, стала все более входить в круг российских философских дискуссий, о чем свидетельствует. например, переписка Н. В. Станкевича 1836-1840 гг.

Однако и публикация переводов сочинений Канта и развитие кантоведения в России тогда были весьма замедленными. Им еще пришлось ждать своего исторического часа. В 60-90-е годы XIX века-вместе с оживлением общественной жизни и культуры, обусловленным отменой в 1861 году крепостного права и некоторыми политическими реформами-происходит настоящий подъем кантоведения в России. Это выразилось прежде всего в опубликовании переводов важнейших сочинений Канта. В 1867 году в Санкт-Петербурге вышла "Критика чистого разума" в переводе М. Владиславлева, а в 1896-1897 гг.-в переводе Н. М Соколова. <-Критика практического разума" публиковалась сначала в сокращенном виде (в 1878 г. в переводе И. Панаева), а в 1897 г.-без сокращений, в переводе Н. М. Соколова; вместе с "Основоположением к метафизике нравов она выходила также и в

.¦.¦.¦ ¦: :¦ ¦ ?.o -.¦.¦.¦.¦.¦.¦.¦.¦.¦.¦.'.'.' ;O . :¦:;:¦:¦: .-.-.¦.¦, .-.¦. ;¦ .¦..¦.¦..¦ . .¦ .¦. ¦ ¦; .¦. . ¦. ¦.. :¦:¦ ..¦¦.. ¦ ¦ ¦,....... ¦. ,¦¦... ¦.¦.,., .. ¦.,¦¦..¦¦¦ _\.':'\

*Все имеющиеся в этом предисловии библиографические сведения, касающиеся переходов сочинений Канта и каитоведческих публикации в России, в том числе и в советское время, почерпнуты из Библиографии, составленной кандидатом исторических наук Л. С. Давыдовой, которая любезно предоставила ее нам для ознакомления. Эта уникальная библиография российской Кантианы пока не напечатана, но, по нашему мнению, должна быть непременно опубликована.

46 Предисловие

1879 г. в переводе И. М, Соколова. "Критика способности суждения" (в переводе Н. М. Соколова) была опубликована первым изданием в 1898 году. "Пролегомены" (в переводе В. С. Соловьева) публиковались дважды - 1889 и в 1893 гг. Темп публикационной деятельности, взятый российским кантоведением во второй половине XIX века, сохранился и в начале XX столетия. В 1900 г. была опубликована "Антропология" (в переводе Н. М. Соколова), в 1908 г. (в его же переводе) - "Религия в пределах только разума", а в 1915 г. (в переводе И. К. Маркова) - "Логика". Пришел черед и более мелких работ Канта, и том числе докритических произведений, переводы которых публиковались в России в основном между 1900 и 1917 годом (особенно активно до 1905-1906 гг.). Переводческая деятельность кантоведов поднялась на новую, более высокую ступень. Так, "Критика чистого разумам была издана в переводе Н. Лаосского (в целом более удачном, чем прежние переводы) - первым изданием в 1907 г., а вторым изданием в 1915 году. "Критика практического разума" в переводе Н. М. Соколова

вышла в 1908 году вторым изданием. Подводя предварительные итоги, можно сказать, что до революции отечественные Кантоведы уже сделали доступными публике основные сочинения Канта, известные к тому времени. Ряд работ, правда, оставался непереведенным. Что же до российских исследований Канта, то и здесь публикационный массив российской Кантианы позволяет судить о двух пиках активности: сначала в 80-90-х гг. XIX века, а затем в 1900-1917 годах. Упомянутая ранее Библиография (возможно, неполная, но охватывающая подавляющее большинство работ) включает более 300 отечественных дореволюционных кантоведческих публикаций, более 100 переводов сочинений зарубежных кантоведов, более 50 рецензий и обзоров.

Предисловие 47

связанных с философией Канта и кантианцев. (Характерно, что отечественные журнальные обзоры западных кантоведческих публикаций появлялись по свежим следам-сразу после выхода в свет соответствующих книг, статен, номеров журнала, таковы были, например, рецензии А. И. Введенского на Kantstudien, Н. К. Вальденберта-на Revista filosofica, П. Мокиевского на журнал "Mind".)

Имена кантоведов дореволюционной России-славные для отечественной культуры: А. И. Введенский, М. И. Владиславлев, Н. Я. Грот, А. А. Козлов, Л. М. Лопатин, Н. О. Лососий, Н. П. Ляпидевский, И. К. Марков, П. И. Новгородцев, Н. Смирнов. Н. М. Соколов, В. С. Соловьев, К. Сотонин, М. М. Стасюлевич, П. В. Тихомиров, Е. Н. Трубецкой, П. А. Флоренский, В. А. Фляксбергер, С. Л. Франк, Г. И. Чел-панов, В. М. Чернов, Г. Г. Шпет, А. М. Щербина, В. Ф. Эрн, Б. В. Яковенко. Весьма важное значение для философии имели в России переводы зарубежных кантианцев-в особенности сочинений таких известных авторов, как В. Виндельбанд, Г. Коген, А. Ланге, П. Наторп, Ф. Пульсен, А. Риль, К. Форлендер, И. Шульце, и других. Можно, следовательно, утверждать, что ясно сформулированный на Западе на рубеже XIX и XX столетний лозунг "назад к Канту" был по меньшей мере не чужд России; и более того-интерес к Канту в этот период реализовался в поистине интернациональном философском движении, почти синхронно взявшем старт в разных странах. Но несомненно и то, что в Германии кантианство в его форме неокантианства в первые десятилетия XX века приобрело наиболее яркое теоретическое воплощение. Оно начало объединять кантоведов всего мира.

Вспомним, что в начале XX века молодое поколение философов России понимало лозунг "назад к Канту" достаточно конкретно: он звал, а первую очередь, к новому пониманию текстов Канта, которые

48 Предисловие

читались и изучались, конечно же" в оригинале, хотя именно в это время появились более качественные их переводы на русский язык (например, уже упоминавшийся перевод "Критики чистого разума" Н. Лосского). Но дело было не только в этом. Российские философы, увлеченные Кантом, устремились в Германию, где профессиональное кантоведение переживало едва ли не самый блестящий период своего развития, сделавшись общекультурным феноменом международного значения. Ехали главным образом в Марбург, в университет, чтобы учиться у Германа Когена. лидера марбургской неокантианской школы (некоторые отправлялись к Генриху Риккерту, главе баденской школы неокантианства). Духовное поле, образованное обновленной марбуржцами Кантовой философией, притягивало к себе и тех, кому, подобно X. Ортеге-и-Гассету или Э. Кассиреру, предстояло войти в когорту выдающихся философов XX века, и тех, кому, подобно Борису Пастернаку, выпало на долю оставить полюбившуюся, было философию и взойти на литературный Олимп.

Так получилось, что в начало XX века в Марбургском университете с его всемирно знаменитой кантианской школой создался международный философско-педагогический центр, возродивший традиции XVIII столетия, славу Христиана Вольфа. у которого, как известно, учился философии, математике, естествознанию наш великий соотечественник М. Ломоносов. Для него обучение в Марбурге стало первым этапом на пути к славе ученого и мыслителя мирового класса. Нельзя забывать, что кроме Ломоносова школу Марбурга проходили и другие россияне, внесшие затем заметный вклад в науку. Паломничество русских в Марбург

перед первой мировой войной тоже имело для отечественной культуры немалое значение. Б. Пастернак считал, что именно в Марбурге он ощутил в себе призвание к поэзии. Его "Охранна

Предисловие 49

грамота" и недавно опубликованные письма из Марбурга лета 1912 года - ценное историческое свидетельство того активного взаимодействия культуры Германии и России, в центре которого была философия великого Канта. Для расцвета отечественной кантоведческой и вообще философской культуры оно могло бы иметь и более ощутимые последствия, если бы поколению одаренных философов, получившему в России и на Западе блестящее образование, история предоставила счастливый шанс применить свои таланты и знания на почве родной культуры.

В частности, незадолго до революции наличие переводов большинства кантовских произведений сделало актуальным принципиальный для кантоведения любой страны вопрос об издании в наиболее полном виде Собрания сочинений и писем И. Канта. Для этого существовали все возможности. Интерес публики был обеспечен. Уже имелись добротные, хотя и требующие корректировки переводы. Не было недостатка в кантоведах, способных взяться за такое издание. Залогом успеха был и высокий уровень издательского дела в России: нет сомнения, что за право издавать Кантиану боролись бы лучшие отечественные издательства. Однако история распорядилась иначе: разразилась первая мировая война, свершилась и превратилась в разрушительное бедствие Октябрьская революция. Через два-три года после нее не ослепленному наблюдателю стало ясно: прерываются традиции отечественной культуры и нормальное взаимодействие с мировой культурой.

Философия Канта и кантоведение приняли на себя один из первых ударов большевистской идеологии. А началось это с малограмотного обличения Канта В. И. Лениным в вышедшей еще и 1908 году книге "Материализм и эмпириокритицизм". Формулы ленинского обличения после Октября превратились в идеологические

50 Предисловие

штампы, воспроизводить которые и демонстрировать верность которым почиталось необходимым во всех случаях, когда речь заходила о Канте. Правда, тот же Ленин объявил немецкую классическую философию одним из теоретических источников марксизма, однако по отношению к кантонской мысли это чаще всего не подразумевало ни особого уважения, ни тем более глубокого изучения.

Исследовать и интерпретировать сочинения и идеи Канта, не поддаваясь ходячим идеологическим оценкам и стереотипам, до середины 50-х годов можно было разве что в интеллектуальном подполье, без расчета на сколько-нибудь широкую аудиторию читателей и слушателей. Такие люди в стране все-таки находились, но их были считанные единицы. Ведь многие видные мыслители России, в их числе и Кантоведы, после революции оказались в эмиграции. Кто-то уехал по своей воле - хоть воле невольной. А кого-то насильственно выдворили из страны, например, на так называемом "философском корабле". Большинство же из тех профессиональных философов, кого миновала участь покинуть родину, позднее, уже при сталинской диктатуре, или попадали в ГУЛАГ, или, формально оставаясь на свободе, носили какое-нибудь идеологическое клеймо. Это не мешает помнить тем, кто склонен возлагать чуть ли не главную вину за идеологический диктат сталинизма на философию и философов: как раз они были среди первых жертв режима и его идеологии. Обеспечивали же досмотр над культурой идеологи, которые стали царствовать на пепелище, оставшемся от отечественной культуры

В этой обстановке быть обличенным в особой приверженности так сурово осужденной Лениным философии Канта, как и всякому другому "буржуазному идеализму", означало смертельную опасность. Не удивительно, что в те годы мало кто в стране

Предисловие 51

отважился на издание сочинений Канта. В период с 1917 по 1953 год издания произведений Канта Одновременно сделались и библиографически редкими и идеологически неприемлемыми публикациями. За эти годы кантовские тексты публиковались весьма скудно: вышли из печати - Всеобщая естественная история и теория неба" (Пг., 1923); два раза перепечатывались "Пролегомены" в переводе В. С. Соловьева (1934, 1937 гг.). На этом фоне выход в свет в 1940 г. Сочинений Канта в 2-х томах (под редакцией В. Ю. Сливкера) - факт столь же отрадный, сколь и исключительный.

"Кантиана" сталинского периода - это по преимуществу мелкие статьи, в основном напечатанные л сборниках (так, в 1924 году вышел ряд работ, посвященных 200-летию со дня рождения Канта). Наиболее поощряемыми темами были такие, скажем, как, "агностицизм", идеализм и другие "заблуждения" Канта. В 40-х годах отечественные Кантоведы, подобно В. Ф. Асмусу (несмотря ни на что всю жизнь, работавшему над философией Канта), использовали необходимость защитить идеи Канта и других классиков немецкой мысли от их фашизации - и поэтому в 40-х гг. относительно возросло количество и качество кантоведческих публикаций. Но, можно без преувеличения сказать, что сталинские годы отечественной истории по существу были для отечественного кантоведения (разумеется, не только для него) потеряны.

Что характерно. Кант был под особым подозрением у большевистских идеологов, тогда как сочинения других классиков мировой философии, например Гегеля, при сталинском режиме исправно публиковались. И даже если кантоведческие работы делались с оглядкой на марксистско-ленинские идеологические штампы, их авторы не были застрахованы от унизительных и опасных идеологических разборок (как случилось с книгой В.Ф.Асмута о Канте, опубликованной в 1929 году)

52 Предисловие

Оттепель конца 50-х и 60-х годов - глоток свободы - самым благотворным образом сказалась на судьбах кантоведения. А невиданное оживление интереса к Канту, в свою очередь, было одной из самих быстрых ласточек духовной весны. Свершилось то, о чем и годы политических и идеологических репрессий нельзя было и помечтать: в 60-х годах (под общей редакцией видных отечественных кантоведов В, Ф. Асмуса, А, В. Гулыги, Т. И. Ойзермана) было подготовлено и вышло в свет в издательстве "Мысль" Собрание сочинений Канта в 6-ти томах, выполненное на достаточно высоком (во всяком случае в свете критериев того времени) профессиональном уровне.

На 80-е - начало 90-х годов приходятся некоторые новые публикации текстов Канта (например: И. Кант Трактаты и письма. М. "Наука", 1980). По сравнению с предшествующими десятилетиями число посвященных Канту в 60-х и особенно в 70-х годах книг, статей, диссертаций росло поистине стремительно. В те десятилетия в нашей стране появились также стабильные кантоведческие центры и публикации (например, при Университете родного города Канта-Кенигсберга, переименованного в Калининград).

Эта яркая вспышка интереса, новое движение наших соотечественников "назад к Канту" опять свидетельствовали о преобразованиях культуры и духа, сопутствовавших социальным переменах". Через философию Канта, усваивая и переосмысливая его бессмертные идея, прошли, и быть может искреннее, глубже, основательнее, чем. через другие влиятельные философские учения, по крайней мере, два поколения наших философов, активно заявивших о себе в 60-70-х годах; из них наиболее заметный след в кантоведении оставили (наряду с названными ранее издателями 6-томника) М. К. Мамардашаили, В. С. Виблер, Ю. М Бородай,

Предисловие 53

О. Г. Дробницкий. Э. Ю. Соловьев. П. П. Гайденко, В. И. Молчанов

Науковедческо-философский анализ посвященных Канту публикаций в советский период отечественной истории позволил Ю. Синеокой построить (на основе Библиографии Л. С. Давыдовой)

54 Предисловие

график, схематически и наглядно связывающий количество публикаций с "функцией" исторического времени Цифры "на кривой" - количество кантоведческих публикаций за десятилетие* .

График позволяет говорить о трех, по крайней мере, тенденциях. Две из них уже рассматривались. Первая-это убогое, застойное состояние кантоведческих публикаций в советские годы" Вторая: существование "пика" 60-80-х годов. Но и это надо Сделать с одной существенной оговоркой: "жирная линия, очерчивающая состояние с более кружными публикациями, делает пик не таким крутым, как в случае более "массовой" кантоведческой литературы.

Читатель не может не заметить, что на графике кривая кантоведческой "продукции" к концу 80-х годов опускается "низ. Это является пусть всего лишь количественным, но подтверждением новых проблем и трудностей, которое исследование Канта стало переживать в нашей стране именно в последние два десятилетия.

Уже во второй половине 70-х голов ситуация в отечественном.'., кантоведении могла вызывать у внимательного и заинтересованного участника событий немалую тревогу, особенно при сравнении ее с состоянием западных исследований философии Канта и кантианцев. | Застойные явления при внешне оживленной деятельности, утрата темпа и качества, характерных для отечественного кантоведения 60-х годов, сигнализировали о подобных же феноменах в жизни и культуре нашей страны. А еще, пожалуй, о том, что нарастание

* Количество публикаций просчитано но десятилетиям, При этом есть годы, относительно которых в Библиографии Л. С. Давыдовой нет сведений о наличии кантоведческой продукции (1917, 1918, 1920, 1921. 1932, 1945, 1947, 1948, 1949, 1950, 1953). Поскольку Библиография не является к настоящему моменту исчерпывающей (и вряд ли вообще может быть таковой), график и делаемые из него выводы следует воспринимать cum grano salis. Тем не менее, дополнение

библиографии какими-либо единичными, ещё не учтёнными (по советскому периоду) публикациями вряд ли изменит общую картину.

Предисловие 55

сталинистских реставраторских настроений (во второй половине 70-х годов оно сделалось совершенно явным) опять грозило превратить особый интерес к Канту и к западному кантоведению-заклейменному как "буржуазное" - в "нездоровый", идеологически неблагонадёжный.

Поэтому к концу 80-х-началу 90-х годов, сравнительно недавно пережив качественный сдвиг и публикационно-переводческой и исследовательской кантоведческой деятельности, наша философия, казалось бы, неожиданно, именно в отношении Канта оказалась в поистине плачевном положении. Ведь Собрание сочинений в 6-ти томах довольно скоро после публикации превратилось в библиографическую редкость. Спрос на сочинения Канта был, да и остается поразительно высоким. Однако он оставался и до сих пор остается неудовлетворенным. Печально, но факт: поколения тех, кто в 70-80-х годах стал приобщаться к философии, были лишены элементарной возможности купить книги с текстами Канта - их никто не выпускал, и выпускать не собирался. (Единичные экземпляры в самых больших библиотеках крупных: городов вряд ли могли заметно изменить ситуацию). Стоит ли удивляться тому, что многие молодые наши философы, как и специалисты в других гуманитарных областях, вообще-то высоко ценя Канта, испытывая интерес к его философии, плохо знают тексты великого мыслителя. Сегодняшние студенты - в еще худшем положении: книги с переводами сочинений Канта, если они и встречаются у букинистов, стоят бешеных денег. А новых изданий нет, как нет. В исследовательской работе над философией Канта тоже накопились проблемы и противоречия. С одной стороны, прошедшие Два десятилетия были в высшей степени плодотворными для мирового кантоведения; и для тех (увы, немногих) наших специалистов, которым посчастливилось к нему приобщиться,

56 Предисловие

возникли благоприятные возможности. Этим философам стала вполне ясной необходимость подвергнуть углубленному анализу и существенной корректировке имеющиеся русские переводы текстов Канта. К сожалению, с другой стороны, для отечественного кантоведения последних лет в целом характерно было скорее не движение вглубь, а движение вширь, так что сложилась практика, для мирового кантоведческого исследования немыслимая и невозможная: у нас к кантоведам причисляют себя и те люди, которые пишут книги и статьи не на основе оригиналов, а только переводов текстов Канта. Поэтому с текстологической точки зрения отечественные работы и лекционные курсы, посвященные Канту, нередко не соответствуют мировым стандартам. Особенностью таких работ также является оторванность от мирового кантоведения.

Но поскольку одна беда часто влечет за собой другую, приходится опасаться, что высокий спрос на кантовские сочинения кто-то станет удовлетворять за счет перепечатки (в "лучшем случае" с поспешной, чисто косметической правкой) прежних, иной раз совершенно неудовлетворительных переводов Канта. Причем особенно грустно, что для обоснования такой практики будут прежде всего ссылаться на реальные основания-на ту духовную жажду, на высокую потребность приобщения к Канту, кои, к счастью, не покинули россиян при всех превратностях посткоммунистичсского духовно-нравственного хаоса. Такие ссылки и оправдания не раз приходилось слышать, в последнее, время: уж лучше, дескать, дать жаждущим неточные, неадекватные переводы Канта, чем не дать никаких...

Нашей группе исследователей представился более обоснованным, с точки зрения критериев науки и культуры, путь тщательной подготовки и постепенной публикации академического двуязычного издания главных сочинений Канта, предполагающий, как уже

Предисловие 57

отмечалось ранее, тщательную, многократную сверку и-в случаях необходимости - существенную корректировку имеющихся или осуществление новых переводов (так, три статьи этого тома мы сочли более целесообразным перевести заново). Наша группа, как уже знает читатель, международная; ядро-это Кантоведы Германии и России, философы Москвы, Майнца, Марбурга, Кельна. В самом факте ее создания сплелись случайность и необходимость, факторы внутрифилософские и общекультурные. И может быть, имея в виду ранее сказанное, следует особо подчеркнуть значение встречи философов Марбурга и Москвы: через многие десятилетия в этих городах возрождаются - и опять вокруг Канта, благодаря его великой философии-традиции сотрудничества, плодотворного

взаимовлияния российской и немецкой культуры.

В том, кто именно с российской и с немецкой стороны оказался причастным к их возрождению, сыграл свою роль его величество Случай. Но вряд ли можно отнести на счет случайности то, что жившие в прежде враждебных, изолированных друг от друга странах философы все-таки объединились для совместного труда. Как и то, что труд этот-над текстами великого Канта, призывавшего к "вечному миру" между народами и, кстати, мечтавшего, что можно видеть из данного тома, о "близком заключении вечного мира в философии". Не случайно и то, что произошло это в силу обоюдного стремления и готовности к содержательному" деловому сотрудничеству именно на исходе XX века. В годы, когда наши страны, испытавшие тяготы тоталитарной несвободы, осуществляют трудный, мучительный прорыв к свободе. И когда перед всей мировой цивилизацией встает в его неимоверной сложности вопрос о новых условиях и горизонтах освобождения человека и человечества.

58 Предисловие

ДЛЯ понимания судеб и проблем нашей страны и всего мира кантонская философия - верно названная Б. Тушлингом философией свободы - актуальна, как никогда прежде, что в первую очередь относится к недавно еще не столь популярной, а сегодня придвинувшейся к центру кантоведческих исследований философии права. Кант, по обычаю своего времени, трактует ее широко-как философское обоснование свободы человека, его неотъемлемых прав, вытекающих из природного и социального начал человеческой сущности, как концепцию правового государства и гражданского общества. И как философию истории, возвышающуюся до понятия истории во "всемирно-гражданском плане", дополненную учением о "вечном мире", о договорных принципах человеческого общения, о нравственном долге и общечеловеческих ценностях. Перед нами, следовательно, философия, теоретически занимающаяся всеми теми проблемами, которые сегодня стоят в центре практических усилий человечества.

Но не является ли утверждение о непреходящей и даже возрастающей актуальности философии Канта преувеличением? ХХ век с двумя мировыми шинами, постоянно разгорающимися и даже множащимися локальными военными конфликтами - не сделал ли он несбыточной мечтой кантовскую идею "вечного мира"? Судьбы нашей страны и других стран с вырвавшимися на волю националистическими, центробежными, изоляционистскими тенденциями-не перечеркивают ли они уверенности Канта во "всемирно-гражданской", "космополитической" направленности мировой истории? Волны преступности, терроризма, коррупции в нашей стране и во всем мире-не ставят ли они пол вопрос надежды и усилия, связанные с созданием и усовершенствованием правового государства и эффективного гражданского общества? А свобода и нравственный долг - не остаются ли они благими, "чистыми", но

Предисловие 59

все менее исполнимыми, бесконечно далекими от действительности философско-этическими требованиями? Подобных вопросов может быть задано немало. И вряд ли в ответ на них достаточно сослаться на пробивающиеся сегодня противоположные тенденции - всемирное движение за соблюдение прав человека, за более совершенно, законодательство, движение к миру, союзу государств и народов, возникновение, пусть мучительное и трудное, единого мирового сообщества, т. е. именно становление истории "во всемирно-гражданском плане". Ведь названные ранее проблемы, конфликты, противоречия не только не снимаются, а скорее углубляются и обостряются. Но поскольку о них уже два столетия назад шла речь в философии прозорливого Канта, это укрепляло нас в мысли, что дать его тексты в руки мыслящему читателю, прежде всего читателю российскому - значит хоть как-то помочь ему в насущных для нашего времени духовных поисках.

При этом перед нами возникал существенный вопрос, - каким быть новому изданию Канта. Уже и объединение немецких и русских кантоведов подталкивало к идее двуязычного издания. (Само собой, разумеется, приходилось выбирать из всего массива кантовских произведений - и мы остановили свой выбор на главных сочинениях Канта критического периода, что вряд ли нуждается в особом обосновании). Мы принимали в расчет также сомнения и возражения против такой идеи, которые, надо признаться, нам приходилось слышать не в Германии, а в России, Зачем, говорили нам, публиковать двуязычное издание, если по самому своему характеру оно "элитарно" и вполне пригодится разве лишь узкому кругу специалистов, владеющих немецким языком и, значит, способных сравнивать немецкий оригинал и перевод, судить о достоинствах и недостатках (а они неизбежны) обновленных переводов. На Западе, кстати, охарактеризовать издание как элитарное отнюдь не значит

60 Предисловие

забраковать его: раз такие книги нужны, пусть немногим, их издают. К тому же опыт показал, что подобные издания, тем более появляющиеся впервые в истории той или иной страны, обладают особой ценностью и для культуры, и даже для книжного рынка. Они рассчитаны на тонких знатоков и ценителей, но также и просто на людей с деловым чутьем и здравым смыслом, которые-имея и "иду день сегодняшний и день завтрашний, свой и своих детей-стремятся заполучить редкое издание. Мы надеемся на то, что при всех сегодняшних бедах у двуязычного издания Канта в России и за ее пределами окажется не так уж мало ценителей.

Как бы то ни было, публикация двуязычной Кантианы по научным, академическим соображениям вряд ли может вызывать сомнения. Иметь под одной обложкой оригинал кантовского текста, воспроизведенный в соответствии с принятыми в современном мировом кантоведении требованиями, и перевод-преимущество, которое не может не оценить философ-специалист или тот, кто хочет им стать.

Таковы основные соображения, склонившие нас к двуязычному варианту академического издания.

Мы также многократно я горячо обсуждали общие и конкретные проблемы, связанные с переводом и его корректированием. Результаты обсуждений, т. е. принципы, фактически положенные в основу конкретной работы российской части нашей группы, далее выносятся на суд заинтересованного читателя.

***

При переводе философских текстов приходится преодолевать немалые трудности. Они отчасти обусловлены внутренними преградами, которые какой-либо современный естественный язык

Предисловие 61

(например, английский) ставит на пути адекватной передачи родившихся в лоне другого языка (например, немецкого) искусственных, но закрепившихся и даже получивших широкое распространение тончайших философских понятийно-терминологических различений. (Скажем, более чем обычное для немецкой философии нашего века понятие Gegenstandlichkeit вряд ли имеет точный аналог в английском языке, тогда как в языке русском слово "предметность" таким аналогом является).

Русский язык, удивительная пластичность которого подтверждена великой отечественной литературой и давно признана, обладает к тому же и пока еще недостаточно оцененной философичностью, до определенной степени сопоставимой с огромными философскими потенциями языка немецкого. Прав был известный русский кантовед XIX столетия М. Владиславлев, написавший в 1867 году в предисловии к своему первому в России переводу "Критики чистого разума": "Мы убеждены, что наш язык способен к выражению каких угодно отвлеченных мыслей и к образованию каких угодно терминов"*. Действительно, русский язык в принципе предоставляет немалые возможности для того, чтобы, скажем, при переводе Канта не были потеряны тонкие и глубокие оттенки философствования, чтобы была воспроизведена вся гамма изощренных терминологических различений.

И, однако же, сразу надобно признать, что именно различия между языками подчас делают почти безнадежными сколь угодно

упорные поиски слов, с помощью которых можно было бы совершенно точно, полно передать смысло-содержание и смысло-звучание переводимого термина. Возьмем, к примеру, часто встречающееся в текстах Канта и превращенное им в понятие

* Кант И. Критика чистого разума. СПб., 1867. С. XXXVII.

62 Предисловие

немецкое слово "Gluckseligkeit" (составленное из слов "Gluck"-счастье и "Seligkeit"-блаженство, высшее счастье), для которого обычный словарь указывает два главных значения - счастье, блаженство, как бы снова "раскалывающих" единое понятие на его составляющие. Требование терминологической однородности в переводе обычно заставляет - и это вполне разумно - выбирать какое-то одно из словарных значений или вновь "изобретать", вводить в философский лексикон слово, наиболее адекватно соответствующее смыслу термина в определенном (здесь-кантовском) контексте. В ряде случаев - значительно реже-все-таки приходится соответственно контексту пользоваться то тем, то другим значением, хотя для читателя это создает свои неудобства: он может не ведать, что в оригинале употребляется один и ют же термин. Так мы поступили и со словом Gluckseligkeit. В одних случаях, когда это больше соответствовало контексту, мы использовали слово "счастье", в других-"блаженство". Но, строго говоря, ни слово "счастье", ни слово "блаженство" (к тому же имеющее в нашем языке особый смысловой привкус: блаженный - "не от мира сего", "странный") не передают кантовского понятия Gluckseligkeit адекватно (речь ведь идет о состоянии "счастливости", умиротворенности, удовлетворенности духа, для чего в русском языке пока не отыскивается одного слова, единокоренного и со "счастьем" и с "блаженством").

Трудности, общие для любой переводческой работы, объединяются здесь с затруднениями, обусловленными спецификой философского языка XVIII века и особенностями именно кантовских текстов. В этом предисловии невозможно углубляться в сугубо специальный вопрос о языке кантовских сочинений - его преимуществах и издержках. Достаточно сказать об отдельных

Предисловие 63

В оригинальных текстах Канта читатель имеет дело по преимуществу с длинными и, что греха таить, громоздкими периодами: в одно предложение, подчас занимающее не менее полстраницы, Кант "втискивает" богатое тончайшими оттенками содержание, при этом устанавливая между отдельными мыслями (в том числе и с помощью грамматики, других выразительных средств языка) многообразные и очень важные отношения. Имея это в виду, упомянутый выше М. Владиславлев (сам отдавая дань стилистике своего времени) писал: "...читавшие Канта в подлиннике согласятся, что при переводе предстояли немалые трудности. Повсюдный отвлеченный язык, множество терминов, оставшихся от Вольфовой школы и образованных самим Кантом, длиннота периодов и тонкость в иных местах оттенков мысли делают перевод "Критики" весьма затруднительным. Как стилист, Кант был из самых неудавшихся и, как известно, темнота слога была причиной), что труд его оставался некоторое время непонятным- . Так писал не только Кант. Многие философы, жившие до Канта и после него, в особенности философы немецкие, создали в своих сочинениях совершенно особый стиль и сформировали специальный язык понятий и терминов, где не было прямого небрежения требованиями литературного стиля (более того, специфический стиль немецкой литературы XVIII столетия даже повлиял на кантовский язык), но где приоритет решительно отдавался философскому содержанию, т. е. развитию н развертыванию всего богатства мыслей, идей, понятий.

Перед переводчиками текстов Канта издавна возникали и сегодня возникают непростые вопросы. Следует ли в переводе превозмогать" тяжеловесность кантовского стиля-например, взяв за правило разбивать длинные фразы на более короткие? Надобно

_________________________

* Кант И. Критика чистого разума, 1867. С. XXXVI-XXXVII.

64 Предисловие

ли во вновь делаемых переводах Ката непременно избавляться от своеобразной стилистической архаики автора XVIII века и соответственно обязательно модернизировать те прежние русские переводы, которые по своему языку стояли ближе к эпохе и текстам Канта? Отвечая на эти и подобные вопросы, приходится принимать в расчет существование двух крайних позиций (которые, впрочем, заостряют и абсолютизируют общие и вполне реальные трудности переводческого труда). Переводчику Канта надо пройти между этими двумя крайностями - Сциллой ригористического буквализма и Харибдой весьма вольного обращения с текстами великого мыслителя. Однако ведь успешный опыт и тут имеется, о чем свидетельствуют уже до революции сделанные лучшие отечественные переводы Канта, почему они в настоящем издании и были взяты за основу. Принципы, которыми мы руководствовались, нашими предшественниками были в целом успешно и широко опробованы в переводческом деле. В чём же их суть?

Сколь бы веские доводы ни стояли за решимостью с. помощью перевода "исправлять", "улучшать" кантонский стиль (это делают или призывают делать во имя облегчения понимания или на том основании, что перевод все равно есть интерпретация, феномен нашей культуры, нашего языка), - мы, вслед за большинством прежних переводчиков, считали необходимым в основном и главном оставаться верными оригинальным текстам, прославившим великого автора. В том числе и воспроизводя-с возможной адекватностью - стилистические особенности этих текстов. Разумеется, стремясь не доводить сам принцип до абсурда-до ригористического буквализма. Так, следуя уже сложившимся традициям, мы в основном сохраняли длинные периоды кантонского письма, но в отдельных, относительно немногих случаях, когда это

Предисловие 65

было неизбежно, шли на то, чтобы разбит на части особенно громоздкие фразы. При этом законы русского литературного языка и, в более узком смысле, философского языка были для нас непреложными. Мы исходили из того, чтобы по возможности не сталкивать друг с другом требования стилистической грамотности, ясности перевода и содержательной точности, верности мысли и слову Канта. Правда, в некоторых случаях конфликты между стилистикой и адекватностью перевода все же возникали. Но, как мы думаем, не из из-за принципиальной их неразрешимости, которая изначально диктовала бы необходимость выбирать между этими двумя группами требований, а из-за ограниченности времени для работы и наших переводческих возможностей. Над отдельными фразами мы работали долго, перепробовав различные варианты. И подчас "конечный" вариант не вполне удовлетворял нас самих. Здесь наша надежда - на будущее, на тех людей, которым время подарит новые знания, умения, возможности. Теперь о проблеме архаики и модернизации. Коррекции дореволюционных русских переводов Канта, сделанные в шеститомном издании 60-х годов, были в определенной мере направлены на модернизацию языка (каковую в свое время удачно осуществил и Н. Лосский по сравнению с более архаичным по языку переводом М. Владиславлева). Устранялись архаизмы, которые к середине XX века почти, что исчезли из русского литературного письменного и разговорного языка. Однако в отношении архаизмов приходится учитывать изменения, именно сегодня затронувшие русский литературный язык и гуманитарную культуру в целом.

После революции русский язык не мог не модернизироваться. Но одновременно он подвергся-под влиянием идеологии и политики-насильственному преобразованию в сторону "советского новояза". Это, в частности, означало отрыв от многих питавших его

66 Предисловие

до той поры исторических корней. А теперь речь идет о восстановлении и, разумеется, об обновлении градаций отечественной культуры, о сохранении чуть не утраченного богатства русского языка. Недаром же выдающийся литератор России Александр Солженицын трудится нынче над составлением словаря, включающего якобы устаревшие слова и выражения, которые, по его мнению, не только могут, но и должны вернуться в лоно современного русского литературного языка. Это обстоятельство имеет прямое отношение к переводу старых, например кантовских, текстов, здесь архаика оригинала порою удачно передавалась благодаря вышедшему сегодня из повседневного употребления, но нашему грамотному современнику вполне понятному литературному стилю. И хотя сверки и корректировки 60-х годов уже стали фактом отечественной кантоведческой культуры, мы в ряде случаев считали возможным и даже необходимым взять за основу именно "первоисточники" - самые добротные (по нашему мнению) дореволюционные переводы. В частности, мы более бережно относились к так называемым архаизмам. И во вновь выполненных для этого издания переводах нам представлялось оправданным, следуя идее Солженицына, но, разумеется, прежде, всего, сообразуясь с кантонскими текстами.

С благодарностью, опираясь на сделанное предшественниками и в целом разделяя принятые ими принципы переводческой работы, мы, вместе с тем, должны были решиться на корректировку переводов, в ряде случаев довольно существенную. Ранее о переводах Н. Лосского было сказано, что для своего времени они были сделаны добротно и профессионально. Но разве философский перевод, выполненный здесь и теперь, не должен сохраняться неизменным навеки-подобно оригинальным текстам, с которых перевод делается? Если бы такое было возможным... На практике

Предисловие 67

же, увы, перевод, в отличие от текста, может и даже должен подвергаться последующим изменениям. Ибо в нем неизбежна субъективная интерпретация текста. Не все в нем выдерживает испытание времен; отдельные его части требуют уточнения по мере развития соответствующей отрасли знаний. Неизбежны и прямые ошибки Это хорошо понимал выдающийся русский переводчик Канта Н. Лосский. который в своем ."Предисловии переводчика" к русскому изданию "Критики чистого разума" 1915 года писал обращаясь к читателям, что в переводе "...нельзя избежать неточностей и даже ошибок. Мы надеемся,- продолжал он,- что читатели сообщат нам о замеченных недостатках нашего перевода чтобы можно было исправить их а последующих изданиях, если они понадобятся". Последующие издания, как известно, понадобились и обнаруженные недостатки перевода исправлялись. Так было, так будет и впредь.

Слова Н. Лосского обращены не только к современникам, но и к нам, его потомкам. Мы и пытались в первую очередь устранять замеченные в переводах прямые ошибки и искажения грамматического характера. Такие ошибки хотя и редки, но все же встречаются в сделанных ранее переводах. Мы относились к этому без всякого высокомерия, хорошо понимая, что перевод Канта требует огромного напряжения и что безошибочных переводов вообще не бывает. В случае грамматических ошибок, считали мы, исправлять перевод совершенно необходимо. Так. если Кант употребляет в предложении модальные глаголы, то в переводе никак нельзя "выпустить" модальность или спутать ее с другой. Нам вообще представлялось, что совершенно необходимых заботах о стилистике нашего родного языка нельзя приносить в жертву

___________________

* Кант И. Критика чистого разума. Петроград, 1915. С. VII-VIII.

68 Предисловие

грамматические особенности кантонского текста, тем более что грамматические акценты также постоянно выполняют у Канта содержательную, смысловую роль. Чрезвычайно труден вопрос о переводе слои и понятий, за которыми Кант закрепляет достаточно опресненное значение и которые выполняют в его философии функции терминов. Как бы ни относиться к (затронутому и в предисловии Б. Тушлинга) вопросу о том, создал ли Кант философскую систему или он вовсе не намеревался этого делать, нельзя не признать: философия Канта предстает как сложнейшая система мысли, возводимая вокруг поистине ажурного каркаса из категорий, понятий, терминов.. Некоторые из них-это древнейшие понятия философии, поясняемые Кантом, а подчас и наделяемые новым значением. (Таковы категориальные понятия философии, подобные причине- действию, случайности-необходимости или пространству-времени). Другие-это понятия, проникшие в философский лексикон в Эпоху Нового времени, но взятые или составленные из привычных слов естественного языка. (Таковы Sein-бытие, Dasein-наличное бытие, Bewu?tsein-осознанней: бытие, или сознание). Третьи-это заимствованные или созданные самим Кантом термины или терминологические словосочетания (пример: "трансцендентальное единство апперцепции").

В имевшихся до сих пор переводах центральные понятия-термины Канта в основном переводились успешно, почему и прошли через горнило последующих сверок и коррекции, Тем более что сам Кант озаботился тем, чтобы рядом с немецкими словами-терминами в скобках указать латинский аналог, помогая читателям избегать произвольных или двойственных толкований. И, однако, с течением времени накопились сомнения и возражения против ставшего привычным перевода целого ряда принципиально

Предисловие 69

важных терминов (скажем, в силу оснований, которые будут подробнейшим образом наложены при публикации "Критики чистого разума", представляется предпочтительным перевести кантовское "Ding an sich selbst" не знакомым нам "вещь в себе", а грамматически и содержательно более адекватным словосочетанием "вещь сама по себе". Другой пример-понятие Willkur, которое традиционно передается в русских переводах Канта словом "произвол". Между тем закрепившееся за ним в современном русском языке по сути негативное значение-наиболее явное в таких, например, словосочетаниях, как "произвол властей" или "сталинский произвол", - не соответствует основному' кантовскому смыслу. Кант имеет в виду "свободное волеизъявление". Так и предпочли мы его переводить, за исключением отдельных случаев, где в кантовском тексте имеется в виду свободное волеизъявление, переходящее именно в произвол в нашем значении слова).

Еще один принцип, которого мы придерживались в отношении терминологии, это последовательность: даже в случаях, когда, какие-либо термины и слова переводились по-разному в зависимости от контекста, мы старались избегать терминологических колебаний в содержательно однородном контексте. Так, приобретшее у Канта терминологическое значение слово Absicht мы переводили как "замысел", когда речь шла о "предусмотрении" природы или провидения, как "умысел"-когда речь шла о "злом умысле" и как "план, аспект"-например, в переводе заголовка одной из статей этого тома: "Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане". Но вот уж смешивать "замысел"-Absicht и "цель"-Ziel, что сплошь да рядом делалось в прежних переводах, нам представлялось недопустимым.

Речь в этом последнем случае идет о тонких терминологических различениях, которые у Канта встречаются в изобилии. В

70 Предисловие

существующих переводах им, к сожалению, не всегда уделялось должное внимание. Мы же стремились различить-разумеется, по мере смысловой необходимости и в пределах семантических и стилистических возможностей русского языка - те очень близкие по смыслу, а порой и синонимично употребляемые Кантом понятия, которые в оригинале тем не менее обозначаются разными словами. Особенно важно ото казалось в случаях, когда различные слова: а) близки, но не тождественны по смыслу; б) употребляются в одном и том же предложении или в) когда их пусть еще сохраняющаяся синонимичность скрывает в себе будущую тенденцию терминологической и содержательной различённости (независимо от того, сколь явно эту тенденцию улавливает сам Кант).

Пример: слова-термины Existenz (существование) и Dasein (у Канта часто еще в значении существования, но иногда у него же, а особенно в последующей философии-в значении: "наличное бытие", "здесь-бытие"). В имеющихся русских (и, кстати, в английских) переводах оба термина переводятся одинаково - словом "существование" (existence). В этом нет большого греха. Однако, можно привести доводы, заставляющие все же различить их (благо, что русский язык, в отличие от английского, предоставляет для этого все возможности). Даже если исходить из того, что Кант употребляет традиционное Existenz и "новомодное" в XVIII веке Dasein как синонимы, для кантовского оригинала это новое терминологическое раздвоение все же является фактом. Вряд ли оно было случайностью или результатом недосмотра. Скорее, всего, Кант хотя бы смутно почувствовал те огромные возможности смысловыражения и различения проблемных оттенков философской мысли, которые были заключены в бытийственных, связанных с Sein (бытие) категориях и которые несколько позже сумел превосходно реализовать Гегель. В нашем веке "язык

Предисловие 71

бытийственвости" с его тончайшими различениями тоже не случайно возводили к Канту и Гегелю.

И коль скоро человек, читающий текст в оригинале, обладает привилегией видеть, где Кант употребляет Existenz, где Sein, а где Dasein, то мы вряд ли вправе (из-за трудностей перевода, сложившихся традиций или чисто стилистических вкусовых привычек) лишать такой же возможности людей, которые знакомятся только с русскими переводами сочинений Канта. Правда, из-за того, что раньше различения в кантовских переводах не, проводили, слово "наличное бытие" (Dasein) почитается "чисто гегелевским". Это. кстати, совершенно неоправданно, ибо употребляли его еще до Канта. И его, как. видим, употреблял Кант. Так что и нам следует привыкать к изменениям, как бы ни сопротивлялись этому сложившиеся привычки и стереотипы. Сказанное о Dasein и Existenz относится к целому ряду других или почти синонимичных или уже различающихся по звучанию и смыслу, но до сих пор отождествлявшихся в переводе терминов Канта. (См., например, в Комментариях к трактату "К вечному миру" замечание о целом "гнезде" терминов, в разных аспектах и с разных сторон обозначающих высшее правление в государстве, - терминов, тонкие различия между которыми в прежних переводах не всегда принимались во внимание. В комментариях к другим статьям и трактатам также приводятся соображения, касающиеся новых вариантов перевода понятий и терминов).

Мы здесь могли упомянуть лишь об основных проблемах и трудностях перевода. Двуязычное издание, кстати, облегчит нашим читателям - и знающим Канта, и постигающим его, и владеющим немецким и русским языками, и овладевающим ими-сопоставление перевода с оригиналом. И мы, подобно М. Владиславлеву и Н. Лосскому, будем признательны за конструктивные критику и помощь.

72 Предисловие

***

В заключение остается выразить благодарность нашим коллегам и помощникам за рубежом и в России.

Мы благодарим Немецкое кантонское общество, в особенности его президента профессора Г. Функе, профессоров Т. Зеебома, Г. Мюллер, Р. Мальтера из Майнца, Майнцскую академию, Майнцский универснтет за весьма содержательную и многообразную помощь, обеспечившую саму возможность издания.

Особая благодарностъ - немецкому эдитору, профессору Марбургского университета Б. Тушлингу, его коллегам по университету Ф. Хеспе, начавшему работу над- компьютерным вариантом немецкого текста, и У. Фогелю, поистине самоотвержен-

но проделавшему большую часть этой сложной и ответственной работы. Мы присоединяемся также к благодарности господину

В. Лендерсу, выраженной в Предисловии профессора Тушлинга.

Мы приносим благодарность профессорам К. Дюзингу (Кельн), В, Гердту (Мюнстер) за поддержку издания и ценные советы. Весьма важным обстоятельством было то, что Т. Зеебом и В. Гердт, известные западные историки философии, свободно владеют русским языком.

Мы благодарим Германскую организацию, осуществляющую научный обмен (DAAD), за предоставленную (некоторым из нас) возможность пребывания в Марбурге, где общение с коллегами, работа в архивах и библиотеках позволили живо почувствовать всю плодотворность возрождения традиций русско-немецкого сотрудничества в науке и культуре.

В условиях посткоммунистического хозяйственного и организационного хаоса, развала издательского дела, в обнищавшей Российской академии наук 90-х годов нам вообще не поднять бы этого издания, если бы на помощь не пришло Российское акционерное общество "Ками". Мы выражаем благодарность фирме, в частности, ее президенту А. И. Золкину за материально-техническое,

Предисловие 73

издательское обеспечение проектадвуязычного издания, а группе под руководством вице-президента "Ками", кандидата технических наук И. Г. Гордненко-в составе Т. М. Машдаовой, Е. А. Золкиной, Е. В. Блиновой, А. С. Бруцнна, Г. П. Демидовой - за высокопрофессиональную деятельность по созданию компьютерйого макета русского текста и издание книги, за согласование технико-компьютерных, издательских проблем с немецкой стороной. Мы выражаем признательность Л. С. Давыдовой за предоставленную возможность использовать Библиографию сочинений Канта и работ о нем на русском языке, а Ю. Синеокой-за философско-науковедческую обработку этой библиографии. Благодарим за постоянную поддержку в работе дирекцию Института философии РАН: во главе с директором членом-корреспойдентом B.C. Степнным. Наша благодарность - всем коллегам в России и за рубежом, чья поддержка издания и чьи профессиональные советы помогали нам в нашем труде.

Как эдитор с российской стороны я не могу не выразить свое восхищение отечественными коллегами-кантоведами, которые работали и еще будут работать над переводами текстов Канта и комментариями для двуязычного издания. Их имена были названы ранее (к этой группе я хотела бы присоединить и секретаря изданий И. А. Лаврентьеву). Энтузиазм и профессиональный долг были главный" двигателями их крогютливого и ответсткенного труда. Желание внести посильный вклад в историю культуры и философии

настрадавшейся и все еще страдающей России поддерживало, окрыляло всех нас, помогало сохранить твердость духа перед лицом всех испытаний. Если читатели примут н оценят настоящее издание, и будет для нас лучшим вознаграждением.

Inhalt

1784

Idee zu einer allgemeinen Geschichte in weltburgerlicher Absicht-78

Beantwortung der Frage: Was ist Aufklarung? - 124

1786

Mutma?licher Anfang der Menschengeschichte-148 Was heict: Sich im Denken orientieren?-192

1793

Uber den Gemeinspruch: Das mag in der Theorie richtig sein,

taugt aber nichts fur die Praxis-238 I. Von dem Verhaltnis der Theorie zur Praxis

in der Moral uberhaupt (Zur Beantwortung einiger Einwurfe

des Hrn. Prof. Garve)-248

II. Vom Verhaltnis der Theorie zur Praxis im Staatsrecht (Gegen Hobbes)-280

Folgerung-302

III. Vom Verhaltnis der Theorie zur Praxis im Volkerrecht. In allgemein philanthropischer, d. i. kosmopolitischer Absicht betrachtet (Gegen Moses Mendelssohn)-330

Содержание

1784

Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане-79

Ответ на вопрос: что такое просвещение?-125

1786

Предполагаемое начало человеческой истории - 149 Что значит ориентироваться в мышлении?-193

1793

О поговорке "Может быть, это и верно в теории,

но не годится для практики"-239

I. Об отношении теории к практике в морали вообще (Ответ на некоторые возражени

господина проф. Гарве)-249

П. Об отношении теории к практике в государственном праве (Против Гоббса)-281

Вывод-303

III. Об отношении теории к практике в международном праве с точки зрения общего человеколюбия,

т. е. космополитической (Против Моисея Мендельсона) - 331

76 Inhalt

ZumewigenFrieden-352

Erster Abschnitt, welcher die Praliminarartikel zum ewigen Frieden unter Staaten enthalt-356

Zweiter Abschnitt, welcher die Definitivartikel zum ewigen Frieden unter Staaten enthalt-370

Erster Zusatz. Von der Garantie des ewigen Friedens-404

Zweiter Zusatz. Geheimer Artikel zum ewigen Frieden-424

Anhang-428 I. Uber die Michelligkeit zwischender Moral und der Politik in Absichtauf den ewigen Frieden-428 II. Von der Einhelligkeit der Politik mitder Moral nach dem transzendentalen Begriffe des offentlichen Rechts-460

1796

Von einem neuerdings erhobenen vornehmen Ton in der Philosophie-478

Verkundigung des nahen Abschlusses eines Traktats zum ewigen Frieden in der Philosophie -528

Содержание 77

1795

К вечному миру—353

Раздел первый, содержащий предварительные статьи договора о вечном мире между государствами—357

Раздел второй, содержащий окончательные статьи договора о вечном мире между государствами—371

Добавление первое. О гарантии вечного мира—405

Добавление второе. Тайная статья договора о вечном мире—425

Приложение—429

I. О расхождении между моралью и политикой применительно к вопросу о вечном мире—429

II. О согласии политики и морали соответственно трансцендентальному понятию публичного права—461

1796

О недавно возникшем барском тоне в философии—479

Провозглашение близкого заключения соглашения о вечном мире в философии—529

Примечания—558