Часть 5.

мая сила действует непосредственно на точку ограничения, то внутри этой точки будет только сила расширения, за пределом же этой точки сила притяжения, действующая в направлении, противоположном силе расширения (хотя из той же точки), с необходимостью распространит свое действие в бесконечность.

Ибо, будучи силой, которая действует непосредственно и для которой расстояние не является препятствием, она должна мыслиться оказывающей воздействие на расстоянии, уходящей в бесконечность.

Таким образом, соотношение двух сил теперь такое же, как соотношение объективной и субъективной деятельности вне продукта. Подобно тому как деятельность, заторможенная внутри границы, и деятельность, которая, переходя границу, уходит в бесконечность, суть лишь факторы продуктивного созерцания, так и разделенные общей (случайной для них) границей сила отталкивания и сила притяжения (первая из которых заторможена внутри точки ограничения, а вторая уходит в бесконечность, причем общая для нее и силы отталкивания граница есть для нее граница только по отношению к той) суть только факторы конструкции материи, а не само конструирующее.

Конструирующей может быть лишь некая третья сила, которая синтезирует две силы и соответствует синтетической деятельности Я в созерцании. Лишь с помощью этой третьей, синтетической деятельности можно понять, как две абсолютно противоположные друг другу деятельности могли быть положены в одном и том же, тождественном субъекте. Следовательно, сила, соответствующая в объекте этой деятельности, и будет той, посредством которой две эти совершенно противоположные друг другу силы положены в одном и том же, тождественном субъекте.

(Кант в своих «Метафизических началах естествознания» называет силу притяжения проникающей силой, однако только потому, что он рассматривает силу притяжения уже как силу тяжести (следовательно, не в чистом виде). Поэтому ему для конструкции материи требуются только две силы, тогда как мы дедуцируем необходимость трех сил. Сила притяжения, мыслимая в ее чистом виде, т. е. только как фактор конструкции, есть, правда, сила, действующая непосредственно на расстоянии, но не проникающая сила, ибо там, где ничего нет, нечего и проникать. Свойство проникать она обретает лишь благодаря тому, что ее вбирает в себя сила тяжести. Сама сила тяжести не тождественна силе притяжения, хотя сила притяжени

И *

323

необходимо в нее входит. Сила тяжести не есть и простая сила, как сила притяжения, но, как явствует из дедукции, сложная сила.)

Лишь посредством силы тяжести, подлинно продуктивной и творческой, завершается конструкция материи. Теперь нам остается только сделать из этой конструкции основные выводы.

Выводы

Трансцендентальному исследованию с полным правом может быть предъявлено требование объяснить, почему материя с необходимостью должна созерцаться в качестве протяженной в трех измерениях, что до сих пор, насколько нам известно, никто не пытался объяснить; поэтому мы считаем необходимым дедуцировать здесь также три измерения материи непосредственно из трех основных сил, необходимых для конструкции материи.

Согласно предшествующему исследованию, в конструкции материи следует различать три момента.

а) Первый момент — тот, где две противоположные силы мыслятся объединенными в одной и той же точке. Из этой точки сила расширения может действовать во всех направлениях, однако различены эти направления могут быть лишь посредством противоположной силы, которая только и дает точку ограничения, а следовательно, и точку, указывающую направление. Однако эти направления не следует смешивать с измерениями, так как линия, в каком бы направлении она ни шла, всегда имеет только одно измерение, а именно длину. Отрицательная сила дает определенное направление силе расширения, которая сама по себе направления лишена. Однако выше было доказано, что отрицательная сила действует на точку ограничения не опосредствованно, а непосредственно. Следовательно, если предположить, что отрицательная сила, исходя из точки С, т. е. из общего местонахождения обеих сил, непосредственно действует на точку, ограничивающую линию,— пока еще эта точка может оставаться совершенно неопределенной,— то, поскольку отрицательная сила действует на расстоянии, до известной удаленности от С не будет обнаружено никакого ее действия, господствовать будет только положительная сила; однако где то на линии окажется точка А, в которой две силы, положительная и действующая в противоположном направлении, отрицательная, будут находиться в равновесии, и эта точка будет уже не

324

положительной и не отрицательной, а полностью индифферентной. Начиная с этой точки, отрицательная сила будет расти, пока она в какой либо определенной точке В не достигнет преобладания; здесь, следовательно, будет господствовать только отрицательная сила, и именно поэтому линия будет полностью ограничена. Точка А будет общей точкой ограничения двух сил, точка В — ограничением всей линии.

Три точки, расположенные на сконструированной здесь линии,— Су начиная от которой до А господствует только положительная сила, Л, являющаяся просто точкой равновесия двух сил, и, наконец, В, где господствует одна отрицательная сила,— это те же точки, которые мы различаем в магните.

(Таким образом, без всякого намерения с нашей стороны вместе с первым измерением материи, длиной, оказался дедуцированным и магнетизм, из чего можно сделать ряд важных выводов (подробно останавливаться на них мы в данной работе не можем).) Так, например, из этой дедукции становится очевидным, что в явлениях магнетизма мы обнаруживаем материю в первый момент ее конструкции, когда две противоположные силы объединены в одной точке; что магнетизм, следовательно, является не свойством какой-либо особой материи, а свойством материи вообще, следовательно, подлинной категорией физики; далее, что эти три точки, сохраненные для нас природой в магните, тогда как в других телах они стерты, суть не что иное, как те априорно выведенные три точки, которые необходимы для реальной конструкции длины; что магнетизм вообще конструирует длину, и т. д. Отмечу еще только, что эта дедукция открывает нам такую сторону физической природы магнетизма, которую мы, быть может, никогда бы не постигли экспериментальным путем, а именно что положительный полюс (обозначенный выше точкой С) является местонахождением обеих сил. Ибо то, что М появляется для нас только в противоположной точке В, необходимо, так как отрицательная сила может действовать только на расстоянии. Уже эта предпосылка делает необходимым наличие трех точек в линии магнитного действия. И наоборот, наличие этих трех точек в магните доказывает, что отрицательная сила есть сила, действующая на расстоянии, а все совпадение нашей априорно сконструированной линии с линией магнита подтверждает правильность всей нашей дедукции.

Ь) В сконструированной здесь линии В служит точкой

325

ограничения линии вообще, Л — общей точкой ограничения двух сил. Отрицательной силой полагается ограничение вообще; если же отрицательная сила сама ограничивается в качестве ограничения, то возникает ограничение ограничения, и оно попадает на точку А, общую границу двух сил.

Поскольку отрицательная сила столь же бесконечна, как положительная, то граница Л будет для нее в такой же мере случайной, как для положительной силы.

Но если А случайно для обеих сил, то линию CAB можно также мыслить разделенной на две линии, С А и А В, отделенные друг от друга границей А.

Этот момент, представляющий две противоположные силы полностью разъединенными и разделенными границей, есть второй момент в конструкции материи, который в природе находит свое выражение в электричестве. Ибо если ABC представляет магнит, положительный полюс которого Л, отрицательный С, а нулевая точка В, то схема электричества возникает для меня непосредственно благодаря тому, что я представляю себе это единое тело разделенным на А В и В С', каждое из которых служит выражением только одной из этих двух сил. Строгое же доказательство этого утверждения таково.

До тех пор пока две противоположные силы мыслятся объединенными в одной и той же точке, ничего другого, кроме сконструированной выше линии, возникнуть не может, так как направление положительной силы определено отрицательной силой таким образом, что она может действовать только в сторону той точки, на которую приходится граница. Обратное, следовательно, произойдет, как только силы окажутся разъединенными. Пусть две силы встречаются в точке С. Если мыслить эту точку покоящейся, то вокруг нее окажется бесчисленное множество точек, по направлению к которым она могла бы двигаться, если бы ей было придано механическое движение. Однако в этой точке заключена сила, которая может распространяться одновременно по всем этим направлениям, а именно изначально лишенная направления, т. е. сила расширения, способная действовать в любом направлении. Следовательно, эта сила может идти по всем этим направлениям, но, пока отрицательная сила не отделена от нее, она в каждой описываемой ею линии неуклонно будет следовать только одному направлению; таким образом, она во всех направлениях будет действовать лишь в чистом измерении длины. Обратное произойдет, если две силы окажутся полностью

326

обособлены друг от друга. Как только точка С начнет двигаться (например, в направлении С А), она уже в следующем занимаемом ею месте опять будет окружена бесчисленным количеством точек, по направлению к которым она может двигаться. Теперь сила расширения, полностью предоставленная своему стремлению распространяться по всем направлениям, будет из каждой точки линии СА выбрасывать линии, образующие углы с линией С А, и тем самым присоединит к измерению длины измерение ширины. Все это относится и ко всем другим линиям, которые описывает по остальным направлениям точка С, принятая пока в качестве покоящейся; ни одна из этих линий не будет теперь представлять собой чистую длину.

Что этот момент конструкции в природе представлен электричеством, ясно из того, что оно в отличие от магнетизма не действует только в длину, не ищет длину и не направляется ею, но присоединяет к чистой длине магнетизма измерение ширины, распространяясь по всей поверхности тела, которому оно сообщается; однако, подобно магнетизму, оно не действует вглубь, а распространяется, как известно, только в длину и в ширину.

с) Столь же очевидно, как то, что обе теперь разъединенные силы изначально суть силы одной и той же точки, очевидно и то, что вследствие разъединения в обеих должно возникнуть стремление опять объединиться. Однако это возможно лишь с помощью третьей силы, способной вторгнуться в действие обеих противоположных сил и способствовать их взаимопроникновению в ней. Это взаимопроникновение двух сил с помощью третьей и дает продукту непроницаемость и этим свойством присоединяет к первым двум измерениям третье, а именно высоту, что и завершает конструкцию материи.

В первый момент конструкции две силы, хотя и объединенные в одном субъекте, были все же разделены, что выражено в сконструированной выше линии CAB, где от С до А действует только положительная сила, от А до В — только отрицательная; во второй момент силы уже распределены между различными субъектами. В третий момент они объединяются в общем продукте таким образом, что во всем продукте нет ни одной точки, где бы одновременно не присутствовали обе силы,— и теперь весь продукт индифферентен.

В природе этот третий момент конструкции находит свое выражение в химическом процессе. Ибо, что посредством двух тел в химическом процессе выражена лишь

327

изначальная противоположность двух сил, явствует из того, что они проникают друг в друга, а это мыслимо, только если речь идет о силах. Однако в свою очередь немыслимо, чтобы два тела представляли собой изначальную противоположность, так чтобы в каждом из них абсолютно не преобладала одна из двух сил.

Подобно тому, как только с помощью третьей силы две противоположные силы настолько проникают друг в друга, что весь продукт в каждой своей точке содержит одновременно силу притяжения и силу отталкивания и тем самым к обоим первым измерениям присоединяется третье, химический процесс является дополнением двух первых процессов, один из которых действует только в длину, другой — в длину и ширину, пока наконец химический процесс не начинает действовать во всех трех измерениях, в силу чего только здесь и возможно подлинное взаимопроникновение.

Поскольку конструкция материи проходит эти три момента, априорно можно ожидать, что они окажутся более или менее различимыми в отдельных природных телах; можно даже априорно определить место в ряду, где тот или иной момент должен либо выступать особенно отчетливо, либо исчезнуть; так, например, первый момент должен быть различим только в наиболее твердых телах, в жидких, напротив,— непознаваем, что дает нам даже априорный принцип для подразделения природных тел, например, на жидкие и твердые и для установления ступеней, на которых они находятся по отношению друг к другу.

Если попытаться заменить специальное выражение «химический процесс», под которым понимают вообще любой процесс, поскольку он переходит в продукт, более общим, то следует прежде всего иметь в виду, что в соответствии с выведенными здесь основоположениями условием реального продукта вообще является триединство сил, что, следовательно, в природе надо априорно искать процесс, в котором прежде всего может быть познано это триединство. Таковым является гальванизм, который есть не отдельный процесс, а общее выражение всех процессов, переходящих в продукт.

Общие замечания к первой эпохе

Вряд ли найдется читатель, который в ходе нашего исследования не обратил бы внимание на следующее. В первую эпоху самосознания были различены три

328

акта; эти три акта как будто обнаруживаются в трех силах материи и в трех моментах ее конструкции. Эти три момента конструкции дают нам три измерения материи, а они — три ступени динамического процесса. Естественно возникает мысль, что в этих различных формах проявляется одна и та же троичность. Для того чтобы развить эту мысль и окончательно установить еще только предполагаемую связь, небесполезно провести сравнение между тремя актами Я и тремя моментами конструкции материи.

Трансцендентальная философия является не чем иным, как постоянным потенцированием Я; весь ее метод состоит в том, чтобы, переводя Я с одной ступени самосознания на другую, довести его до того уровня, где оно будет положено со всеми своими определениями, которые содержатся в свободном и осознанном акте самосознания.

Первый акт, с которого начинается вся история интеллигенции, есть акт самосознания, еще несвободного и бессознательного. Тот же акт, который философ постулирует с самого начала, служит в качестве бессознательно мыслимого и первым актом нашего объекта, Я.

В этом акте Я, правда, для нас, а не для самого себя есть субъект и объект одновременно; он как бы представляет ту отмеченную в конструкции точку, в которой обе деятельности, изначально неограниченная и ограничивающая, еще объединены.

Результат этого акта — также для нас, а не для самого Я — есть ограничение объективной деятельности деятельностью субъективной. Но ограничивающая деятельность, в качестве действующей вдаль, также не допускающей ограничения, должна с необходимостью мыслиться как стремящаяся выйти за точку ограничения.

Следовательно, в этом первом акте содержатся совершенно такие же определения, как те, которые характеризуют первый момент в конструкции материи.

В этом акте действительно возникает общая конструкция из Я в качестве объекта и субъекта, однако эта конструкция еще не существует для самого Я. Это привело нас ко второму акту, который есть самосозерцание Я в этой ограниченности. Поскольку Я не может сознавать, что ограничение положено им самим, это созерцание есть лишь обнаружение или ощущение. Следовательно, поскольку Я в этом акте не осознает свою собственную деятельность, которой оно ограничено, то одновременно и непосредственно вместе с ощущением полагается и противоположность

329

между Я и вещью самой по себе, не для Я, но дли нас.

В другой формулировке это означает следующее: в этом втором акте две изначально объединенные в нем деятельности разделяются, не для Я, а для нас, на две совершенно различные и внеположные друг другу деятельности, а именно на деятельность Я на одной стороне и деятельность вещи на другой. Деятельности, которые изначально суть деятельности одного тождественного субъекта, распределяются между различными субъектами.

Из этого становится очевидным, что второй момент, принятый нами в конструкции материи, т. е. момент, когда две силы становятся силами различных субъектов, является для физики совершенно тем же, чем для трансцендентальной философии является второй акт интеллигенции. Теперь также ясно, что уже первым pi вторым актом положено начало конструкции материи или что Я, того не ведая, уже с первого акта как бы приступает к конструкции материи.

Следующее замечание с еще большей ясностью покажет нам тождество трансцендентального и динамического и позволит бросить взгляд на далеко идущие связи, которые открываются с достигнутой нами позиции. Упомянутый выше второй акт есть акт ощущения. Что же становится для нас объектом в ощущении? Не что иное, как качество. Но всякое качество есть электричество — это положение доказано в натурфилософии. А электричество и есть то, что в природе выступает как второй момент конструкции. Следовательно, можно сказать: то, что в интеллигенции есть ощущение, в природе есть электричество.

Что же касается тождества третьего акта с третьим актом конструкции материи, то оно действительно не нуждается в доказательстве. Таким образом, очевидно, что, конструируя материю, Я конструирует по существу самого себя. Посредством третьего акта Я становится для себя объектом в качестве ощущающего. Однако в соответствии с дедукцией это невозможно, если обе, ранее полностью разъединенные, деятельности не оказываются представлены в одном и том же тождественном продукте. Этот продукт, который и есть материя, являет собой, таким образом, полную конструкцию Я, только не для самого Я, которое еще тождественно материи. Если Я в первом акте созерцается только как объект, во втором — только как субъект, то в этом акте оно становится объектом в качестве того и

Другого, разумеется, для философа, а не для самого себя. Дл

330

самого себя оно становится в этом акте объектом лишь п качестве субъекта. Что оно выступает только в качестве материи, необходимо, ибо, хотя оно в этом акте есть субъект объект, оно не созерцает себя таковым. Понятие Я, из которого исходит философ,— это понятие субъектобъекта, сознающего себя таковым. Материя таковым не оказывается; следовательно, посредством материи и Я не становится для себя объектом в качестве Я. Между тем трансцендентальная философия может считаться завершенной только тогда, когда Я становится таким же объектом для самого себя, каким оно является для философа. Поэтому на данной эпохе круг нашей науки замкнуться не может.

В результате проведенного нами сравнения оказалось, что три момента в конструкции материи действительно соответствуют трем актам интеллигенции. Следовательно, если три момента природы по существу оказываются тремя моментами в истории самосознания, то совершенно очевидно, что действительно все силы универсума в конечном счете сводятся к силам, обладающим способностью представления,— на этом положении основан идеализм Лейбница, который, будучи правильно понят, по существу ничем не отличается от трансцендентального идеализма. Если Лейбниц называет материю дремлющим состоянием монад, а Гемстергейс — застывшим духом 11, то в этих выражениях заключен смысл, понять который очень легко, руководствуясь разработанными здесь основоположениями. Материя в самом деле не что иное, как дух, созерцаемый в равновесии своих деятельностей. Нет никакой необходимости пространно доказывать, как этим устранением всякого дуализма или всякой реальной противоположности между духом и материей, в результате чего материя рассматривается только как угасший дух, а дух, наоборот, как материя в становлении, положен конец бесчисленным исследованиям, вносящим путаницу в вопрос об отношении между духом и материей.

Нет необходимости и в дальнейших доказательствах того, что подобная точка зрения ведет к значительно более высоким понятиям о сущности и достоинстве материи, нежели все остальные теории, в том числе, например, атомистическая, согласно которой материя состоит из атомов; при этом упускается из виду, что тем самым мы ни на шаг не приближаемся к подлинному пониманию ее сущности, ибо сами атомы — также только материя.

Априорно выведенная конструкция материи дает нам основу для общей теории явлений природы, с помощью

331

которой мы, надо надеяться, избавимся от разного рода гипотез и вымыслов, столь необходимых атомистической физике. Прежде чем действительно приступить к объяснению какого либо явления природы, сторонник атомистической физики вынужден принять множество предпосылок, например, о наличии различных материй, которым он совершенно произвольно и бездоказательно приписывает множество свойств, исходя только из того, что ему для объяснения нужны именно эти, а не иные свойства. Поскольку нет сомнения в том, что с помощью опыта последние причины явлений природы никогда открыты не будут, остается либо вообще отказаться от возможности их познать, либо прибегнуть к вымыслам, как это делается в атомистической физике, либо, наконец, установить их априорно, что и является единственным источником знания, которым мы располагаем помимо опыта.

ВТОРАЯ ЭПОХА

ОТ ПРОДУКТИВНОГО СОЗЕРЦАНИЯ ДО РЕФЛЕКСИИ

Предварительные замечани

Первая эпоха завершается возвышением Я до интеллигенции. Обе деятельности, полностью разъединенные и находящиеся в совершенно различных сферах, вновь положены вторгающейся в их действие третьей деятельностью в один и тот же продукт. Вследствие этого вторжения третьей деятельности в обе деятельности деятельность вещи опять становится деятельностью Я, которое именно поэтому само возвышается до интеллигенции.

Однако Я, будучи созерцающим, в продуцировании также полностью сковано и связано и не может быть одновременно созерцающим и созерцаемым. Только поэтому продуцирование совершенно слепо и бессознательно. В соответствии с достаточно уже известным нам методом трансцендентальной философии теперь, следовательно, возникает вопрос, как Я, которое до сих пор есть созерцающее и интеллигенция только для нас, станет таковым и для самого себя или будет созерцать себя таковым. Однако привести основание для того, чтобы Я созерцало самого себя производящим, было бы, собственно говоря, невозможно, если бы в самом продуцировании не заключалось основание, которое заставляло бы занятую продуцированием идеальную деятельность возвращаться к самой себе

332

и тем самым выходить за пределы продукта. Следовательно, вопрос, как Я осознает самого себя продуктивным, имеет то же значение, что и вопрос: как Я отрывается от своего продукта и выходит за его пределы?

Прежде чем мы попытаемся ответить на этот вопрос, следующее замечание поможет нам получить предварительное понятие о содержании ближайшей эпохи.

Предмет всего нашего исследования — только объяснение самосознания. Все действия Я, которые мы выводили ранее или будем выводить в дальнейшем, служат только промежуточными звеньями, проходя которые наш объект достигает самосознания. Самосознание само есть определенное действование, следовательно, и все эти промежуточные звенья должны быть определенными действиями. Но посредством каждого определенного действия для Я возникает определенный продукт. Между тем Я заинтересовано не в продукте, а в самом себе. Оно хочет созерцать не продукт, а самого себя в продукте. Однако возможно и, как мы скоро увидим, даже необходимо, что именно стремление созерцать в продукте самого себя обусловливает для Я возникновение нового продукта, и так до бесконечности, разве только появится новое, неизвестное до сих пор ограничение; таким образом, мы не можем понять, как Я, вступив в процесс продуцирования, вообще сможет когда либо выйти из него, ибо условие всякого продуцирования и его механизм постоянно воспроизводятся.

Пытаясь таким образом объяснить, как Я выходит из процесса продуцирования, мы все более вовлекаем наш объект в непрерывный ряд продуцирований. Поэтому решить главную задачу этой эпохи мы сможем лишь весьма косвенным путем, и для нас, как и для нашего объекта, вместо искомого все время будет возникать нечто совсем другое до тех пор, пока мы с помощью абсолютно спонтанно осуществленной рефлексии не выйдем из этой сферы. Между этой стадией абсолютной рефлексии и рассматриваемой здесь стадией сознания заключено в качестве промежуточного звена все многообразие объективного мира, его продуктов и явлений.

Поскольку в основу всей нашей философии положено созерцание, а не рефлексия, как, например, в философии Канта, мы будем выводить начинающийся теперь ряд действий интеллигенции как действия, а не как понятия действий или категории. Показать же, как эти действия рефлектируется,— задача последующей эпохи самосознания.

333

D. Задача:

объяснить, как Я может созерцать самого себя продуктивным

Решение I

После того как Я стало производящим, мы уже не можем предполагать, что оно созерцает себя в качестве простой деятельности. Но мыслить, что оно созерцает себя производящим, невозможно, если через само продуцирование для него непосредственно вновь не возникает идеальная деятельность, благодаря которой оно себя в этом продуцировании созерцает.

Следовательно, пока только в качестве гипотезы принимается, что Я созерцает себя в своем продуцировании, а затем нужно найти условия этого созерцания. Если эти условия действительно обнаружатся в сознании, то мы сможем умозаключить, что подобное созерцание в самом деле имеет место, и попытаться установить его результат.

Для того чтобы Я действительно созерцало себя производящим, оно необходимо должно — и это первое, что мы можем в данном случае установить,— отличать самого себя в качестве непроизводящего. Ибо, созерцая себя производящим, оно, несомненно, созерцает себя в качестве чего то определенного, но созерцать себя в качестве определенного оно не может, не противопоставляя себе нечто другое, чем оно также могло бы быть.

Для облегчения хода исследования зададим сразу же вопрос, что же такое это непроизводящее в Я, которому должно быть противопоставлено производящее в нем? Уже теперь можно установить во всяком случае следующее. Я, будучи производящим, есть не простая, а сложная деятельность (в том смысле, в котором говорят, например, о сложном движении в механике). Следовательно, непроизводящее в Я должно быть противопоставлено продуктивному в качестве простой деятельности.

И далее, для того чтобы продуктивная деятельность и эта простая деятельность стали противоположными друг другу, они должны одновременно вновь объединиться в некоем высшем понятии. По отношению к нему обе должны выступать как единая деятельность, а их различие, следовательно,— как нечто случайное. Должно оказаться, что если нечто положено, то две деятельности различны, если не положено, то две деятельности тождественны.

334

Далее, в Я опять должны быть три деятельности: простая, сложная п третья, которая отличала бы их друг от друга и соотносила бы друг с другом. Эта третья деятельность сама необходимо должна быть простой, ибо в противном случае она не могла бы отличить сложную деятельность в качестве таковой. Следовательно, простая деятельность, с которой соотносится сложная, есть одновременно и соотносящая, и если охарактеризована соотносящая, то охарактеризована и та, которая с ней соотносится.

Но соотносящая деятельность может быть только той, которую мы постулировали выше,— непосредственно вновь возникающей благодаря продуцированию идеальной деятельностью. Именно потому, что она идеальна, она направлена только на само Я и есть не что иное, как та простая созерцающая деятельность, которую мы с самого начала положили в Я.

Таким образом, основанием соотнесения двух деятельностей следует считать то, что обе они созерцающие, основанием их различения — то, что одна из них ~— простая, другая — сложная созерцающая деятельность.

Для того чтобы обе деятельности были положены созерцающими, они должны возникнуть из одного начала. Следовательно, то, что обусловливает их различение, должно выступать по отношению к этому началу как случайное. Это случайное обще им обеим; таким образом, то, что случайно для продуктивной деятельности, случайно и для простой. Можно ли обнаружить в продуцировании нечто случайное, что могло бы служить одновременно общей границей двух деятельностей?

Для того чтобы узнать это, поставим обратный вопрос. Что же существенно, необходимо в продуцировании? Необходимо то, что служит условием самого продуцирования, случайным же, или акцидентальным, будет тогда противоположное, следовательно, то, что ставит предел продуцированию, ограничивает его.

Ограничивает продуцирование противоположная Я деятельность вещи самой по себе. Однако она не может быть случайной для продуцирования, так как служит необходимым условием продуцирования. Следовательно, случайным будет не само ограничивающее, а то, чем ограничивается ограничивающее.

Или яснее. Деятельность вещи самой по себе объясняет мне только ограничение продуктивной теперь деятельности вообще, но не объясняет случайность этого ограничения, или то, что ограничение есть это определенное ограничение.

335

Деятельность вещи самой по себе столь же не ограничена, как деятельность Я.

То, что деятельность вещи самой по себе ограничивает Я, объясняется ее противоположностью ему; но что она ограничивает Я определенным образом — а это само по себе невозможно, если она сама не ограничена,— из данного противоположения уже выведено быть не может. Она могла бы быть противоположной Я, не будучи противоположна ему этим определенным образом.

Необходимое в продуцировании состоит, следовательно, в противоположности вообще, случайное — в границе противоположения. Но эта граница есть не что иное, как общая, проходящая между Я и вещью граница. Она общая, т. е. являет собой границу как для вещи, так и для Я.

Сопоставив наши выводы, мы приходим к следующему результату. Обе в принципе тождественные созерцающие деятельности различены только случайной границей Я и вещи самой по себе, или: то, что есть граница для Я и для вещи, есть и граница двух созерцающих деятельностей.

Простая созерцающая деятельность имеет своим объектом лишь само Я, сложная — Я и вещь в себе одновременно. Последняя именно поэтому частично переходит границу, или: она одновременно внутри границы и вне ее. Между тем Я только по эту сторону границы есть Я, ибо по ту сторону границы оно для самого себя превратилось в вещь саму по себе. Следовательно, созерцание, которое переходит границу, тем самым выходит и за пределы самого Я и предстает таким образом в качестве внешнего созерцания. Простая созерцающая деятельность остается внутри Я и может быть поэтому названа внутренним созерцанием.

Следовательно, соотношение двух созерцающих деятельностей таково. Единственная граница между внутренним и внешним созерцанием есть граница между Я и вещью самой по себе. Если устранить эту границу, внутреннее и внешнее созерцание сольются воедино. Внешнее чувство начинается там, где прекращается внутреннее. То, что представляется нам объектом внешнего чувства, есть лишь точка ограничения внутреннего чувства, следовательно, оба чувства, внешнее и внутреннее, также изначально тождественны, ибо внешнее чувство есть лишь ограниченное внутреннее чувство. Внешнее чувство с необходимостью есть и внутреннее, тогда как внутреннее, напротив, не обязательно есть и внешнее. Всякое созерцание по своему принципу интеллектуально, поэтому объективный мир есть

336

лишь являющий себя ограниченным мир интеллектуальный.

Результат всего исследования состоит в следующем. Для того чтобы Я созерцало самого себя производящим, в нем внутреннее и внешнее созерцания должны, во-первых, отделиться друг от друга, во-вторых, соотноситься друг с другом. Следовательно, прежде всего возникает вопрос, что же будет соотносящим два созерцания.

Соотносящим их необходимо должно быть нечто общее обоим. Однако внутреннее созерцание не имело ничего общего с внешним созерцанием как таковым, хотя внешнее созерцание, напротив, имело с внутренним нечто общее, ибо внешнее чувство есть также и внутреннее чувство. Следовательно, соотносящее внешнее и внутреннее чувство есть то же внутреннее чувство.

Здесь мы впервые начинаем постигать, как Я может противополагать внешнее и внутреннее чувство друг другу и соотносить их друг с другом. Это никогда не могло бы произойти, если бы соотносящее, внутреннее чувство, само не участвовало во внешнем созерцании в качестве подлинно деятельного и конструирующего начала; ибо если внешнее чувство есть ограниченное внутреннее чувство, то внутреннее чувство как таковое мы, напротив, должны полагать в качестве изначально не допускающего ограничения. Поэтому внутреннее чувство есть не что иное, как с самого начала положенная в Я, не допускающая ограничения тенденция созерцать самого себя, которая здесь только впервые различается как внутреннее чувство, следовательно — та же деятельность, которая в предшествующем акте ограничивалась непосредственно тем, что переходила границу.

Для того чтобы Я познавало самого себя во внешнем созерцании созерцающим, оно должно соотнести внешнее созерцание с восстановленным теперь идеальным созерцанием, которое выступает в качестве внутреннего созерцания. Однако само Я есть только это идеальное созерцание, ибо созерцание, идеальное и реальное одновременно,— нечто совсем иное. Следовательно, в этом действии соотносящее и соотносимое — одно и то же. Правда, внешнее созерцание могло бы быть соотнесено с внутренним, так как они различны, и все-таки есть основание и для их отождествления. Однако Я не может соотнести внешнее созерцание с внутренним в качестве внутреннего, ибо Я не может в одном и том же действии соотнести внешнее созерцание с собой и, соотнося его, одновременно подвергать себя рефлексии

337

в качестве основания этого соотнесения. Оно не может, следовательно, соотносить внешнее созерцание с внутренним в качестве внутреннего, так как в соответствии с предпосылкой оно само должно быть не чем иным, как внутренним созерцанием; а для того чтобы оно признало внутреннее созерцание в качестве такового, оно само должно было бы быть еще чем то иным.

В предшествующем акте Я было производящим, но производящее и произведенное там совпадали, Я и его объект были одним и тем же. Теперь же мы ищем действие, в котором Я познало бы себя в качестве производящего. Если бы это было возможно, то в сознании полностью отсутствовали бы всякие следы созерцаемого. Но продуктивное созерцание, если бы оно было познано, могло бы быть познано в качестве такового только в противоположность внутреннему созерцанию. Между тем само внутреннее созерцание не могло бы быть признано в качестве внутреннего именно потому, что Я в этом действии не было бы ничем, кроме внутреннего созерцания; следовательно, и внешнее созерцание не могло бы быть признано в качестве такового, а поскольку оно вообще может быть признано только в качестве внешнего созерцания, то оно и вообще не могло бы быть признано в качестве созерцания. Таким образом, в сознании от всего этого действия осталось бы только созерцаемое (отдельно от созерцания) на одной стороне и Я в качестве идеальной деятельности, которая, однако, теперь есть внутреннее чувство,— на другой.

В эмпирическом сознании нет никаких следов внешнего созерцания как акта и быть не может. Однако чрезвычайно важно исследовать, как в нем могут сосуществовать объект и все еще неограниченное и совершенно свободное (как, например, в построении схем и т. п.) внутреннее чувство. Так же как в сознании отсутствует внешнее созерцание в качестве акта, в нем отсутствует и вещь сама по себе; будучи вытеснена из сознания объектом чувственного восприятия, она являет собой только идеальное основание объяснения для сознания и находится, так же как действование самой интеллигенции для интеллигенции, по ту сторону сознания. В вещи самой по себе в качестве основы для объяснения нуждается лишь такая философия, которая стоит на несколько ступеней выше эмпирического сознания. Эмпиризм никогда не поднимается до этого. Введя в философию вещь саму по себе, Кант дал во всяком случае первый импульс к тому, чтобы поднять философию над уровнем обыденного сознания, и хотя бы указал на то, что

338

основание для встречающегося в сознании объекта не может само также заключаться в сознании; но он не продумал до конца и тем более не объяснил, что это лежащее по ту сторону сознания основание объяснения в конце концов — только наша собственная идеальная деятельность, гипостазированная в виде вещи самой по себе.

II

В результате гипотетически принятого нами соотношения мы получили чувственный объект (отдельно от созерцания как акта) на одной стороне и внутреннее чувство — на другой. Оба вместе делают Я сознательно ощущающим. Ибо то, что мы называем внутренним чувством, есть не что иное, как сознательно ощущающее в Я. В изначальном акте ощущения Я было ощущающим, не будучи таковым для самого себя, т. е. оно было ощущающим бессознательно. Выведенный здесь акт, от которого по указанным выше причинам в Я не может остаться ничего, кроме чувственного объекта, с одной стороны, и внутреннего чувства — с другой, показывает, что посредством продуктивного созерцания Я начинает сознавать себя ощущающим.

Следовательно, в соответствии с достаточно уже известным нам методом трансцендентальной философии задача показать, как Я познает себя производящим, должна теперь получить следующую формулировку: как Я становится для себя объектом в качестве сознающего себя ощущающим? Или, поскольку сознание себя ощущающим и внутреннее чувство — одно и то же, как Я становится для себя объектом и в качестве внутреннего чувства?

Таким образом, объектом всего последующего исследования будет выведенный нами выше (1) акт соотнесения; этот акт мы попытаемся объяснить.

Легко согласиться со следующим: Я может различить себя в качестве сознающего себя ощущающим лишь в том случае, если оно противополагает объект в качестве только созерцаемого, тем самым бессознательного, самому себе в качестве сознающего (сознающего себя ощущающим).

Однако с трансцендентальной точки зрения объект — не что иное, как само внешнее или продуктивное созерцание. Я только не может осознать это созерцание как таковое. Следовательно, объект должен быть так же противоположен внутреннему чувству, как внутреннему чувству было противоположно внешнее чувство. Но противоположен

339

не двух созерцаний, внутреннего и внешнего, единственно и составляло находящуюся между ними границу. Следовательно, объект лишь тогда есть объект, когда он ограничен той же границей, которой были разделены внутреннее и внешнее чувства и которая теперь уже служит не границей между внутренним и внешним чувствами, а границей между сознающим себя ощущающим Я и совершенно бессознательным объектом.

Следовательно, Я не может противополагать себе объект, не признавая границу в качестве границы. Как же была определена граница? В качестве случайной во всех отношениях, случайной как для вещи, так и для Я. Но в какой степени она вообще граница для Я? Она — граница не деятельности, а страдательности в Я, разумеется, в реальном и объективном Я. Пассивность Я ограничивалась именно тем, что ее основание полагалось в вещь саму по себе, которая сама была необходимым образом ограничена. Однако то, что служит границей для вещи самой по себе (идеальная деятельность), есть граница пассивности реального Я, а не его активности, ибо активность Я уже ограничена вещью самой по себе.

Тем самым получен ответ на вопрос, что есть граница для вещи. Я и вещь противоположны друг другу таким образом, что то, что составляет пассивность в одном, есть активность в другом. Следовательно, если граница есть граница пассивности в Я, она необходимо будет границей активности вещи, и лишь постольку она есть их общая граница.

Следовательно, граница может быть признана в качестве таковой лишь в том случае, если она признается границей активности вещи. Спрашивается, как это мыслимо?

Границей должна быть ограничена активность вещи, причем граница должна быть случайной не только для Я, но в равной степени и для вещи. Если она для вещи случайна, то вещь должна быть изначально и сама по себе безграничной деятельностью. Таким образом, то, что активность вещи ограничивается, не может быть объяснено из нее самой и для объяснения этого необходимо основание вне ее.

Где искать это основание? В Я? На данной стадии такое объяснение уже невозможно. Того, что Я все-таки бессознательно служит причиной этого ограничения вещи (идеальной деятельности), а тем самым своей собственной пассивности, т. е., как мы вскоре увидим, своего особого ограничения, само Я знать не может. Следовательно, основание того,

340

что активность вещи, а тем самым косвенным образом и пассивность Я, ограничена, само Я может искать только в том, что теперь полностью находится вне сознания, но тем не менее вторгается в данный момент сознания. Следовательно, столь же несомненно, как Я должно признать границу в качестве таковой, оно должно перейти границу и искать ее основание в том, что теперь уже не находится в сознании. Это неизвестное, которое мы обозначим А, находится необходимо по ту сторону продуцирования данного объекта, который мы обозначим В. Следовательно, когда Я производило #, А уже должно было быть. В настоящий момент сознания в нем поэтому уже ничего изменить нельзя, оно как бы вышло из ведения Я, так как находится вне его теперешнего действования и определено для Я без изменений. Если положено А, то и В должно быть положено именно так, а не иначе. Ибо в А содержится основание его определенного ограничения.

Однако Я теперь уже не сознает, что основанием ограничения В служит А. Следовательно, хотя определенность ограничения В оказывается для Я случайной, поскольку оно не сознает его основания, для нас, поскольку мы об этом знаем, данное ограничение необходимо.

Для большей ясности еще следующее замечание. Основание того, что В есть именно это определенное, заключается, как мы допустили, в некоем Л, которое теперь находится совершенно вне сознания. Однако основание того, что А есть именно это определенное, заключается, быть может, в свою очередь в чем то другом, находящемся еще дальше, и так далее, пожалуй, до бесконечности, если мы не обнаружим общее основание, определяющее весь ряд. Это общее основание не может быть ничем иным, кроме того, что мы с самого начала назвали ограниченностью в ограниченности; здесь оно еще не выведено полностью, но основание его, насколько можно уже теперь установить, покоится единственно на упомянутой общей границе между идеальной и реальной деятельностями.

Для того чтобы Я признало границу между собой и объектом случайной, оно должно признать, что граница обусловлена чем то находящимся полностью вне данного момента. Следовательно, оно чувствует себя отбрасываемым к моменту, осознать который оно не может. Я чувствует себя отбрасываемым назад, так как действительно вернуться оно не может. Таким образом в Я возникает состояние неспособности, состояние принуждения. То, что содержит основание определенной ограниченности В, уже

3 4 1

ость в наличии реально и независимо от Я. Следовательно, применительно к Л в Я будет происходить только идеальное продуцирование или репродуцирование. Но всякое репродуцирование свободно, поскольку оно является совершенно идеальной деятельностью. Правда, Л должно быть определено именно таким образом, чтобы оно содержало основание определенного ограничения В; значит, в репродуцировании А Я будет хотя и не материально, но формально свободным. Напротив, в продуцировании В оно не было свободно ни материально, ни формально, ибо, после того как Л уже было, Я должно было произвести В определенным в качестве именно такого и не могло создать вместо этого ничего другого. Итак, Я здесь в одном и том же действии одновременно формально свободно и формально принужденно. Одно обусловлено другим. Я могло бы не чувствовать себя принужденным по отношению к В, если бы оно могло не возвращаться к более раннему моменту, когда В еще не было, когда оно по отношению к В еще чувствовало себя свободным. Но и наоборот, оно не чувствовало бы, что отбрасывается назад, если бы не чувствовало себя в настоящий момент принужденным.

Коротко говоря, состояние Я в настоящий момент таково. Оно чувствует себя отбрасываемым назад к некоему моменту сознания, вернуться к которому оно не может. Общая граница между Я и объектом, основание второго ограничения, составляет границу между настоящим и прошедшим моментами. Чувство этой отбрасываемости назад к моменту, к которому реально вернуться невозможно, есть чувство настоящего. Следовательно, уже в первый момент своего сознания Я находит себя в настоящем. Ибо оно не может противополагать себе объект, не чувствуя себя ограниченным и как бы стянутым в одну точку. Это чувство и есть то, что определяют как самочувствие. С него начинается всякое сознание, и посредством него Я впервые противополагает себя объекту.

В самочувствии внутреннее чувство, т. е. ощущение, связанное с сознанием, становится само для себя объектом. Именно поэтому оно совершенно отлично от ощущения, в котором необходимо присутствует нечто отличное от Я. В предшествующем акте Я было внутренним чувством, не будучи таковым для самого себя.

Каким же образом, однако, Я становится для себя объектом в качестве внутреннего чувства? Единственно посредством того, что для него возникает время (не как внешне созерцаемое, но только как точка, как граница).

342

Когда Я противополагает себе объект, у него возникает самочувствие, т. е. оно становится для себя объектом в качестве чистой интенсивности, в качестве деятельности, которая может распространиться лишь в одном измерении, но теперь стянута в одну точку; именно эта деятельность, способная распространиться только в одном измерении, и есть, если она становится для самой себя объектом, время. Время не есть нечто, протекающее независимо от Я, но само Я есть время, мыслимое в деятельности.

Поскольку Я в этом же акте противополагает себе объект, то объект должен представляться ему как отрицание всякой интенсивности, т. е. как чистая экстенсивность.

Следовательно, Я не может противополагать себе объект так, чтобы в нем внутреннее и внешнее созерцания не только разъединялись, но и становились объектом в качестве таковых.

Созерцание, посредством которого внутреннее чувство становится для себя объектом, есть время (здесь речь идет о чистом времени, т. е. о времени в его полной независимости от пространства), а созерцание, посредством которого внешнее чувство становится для себя объектом, есть пространство. Следовательно, Я не может противополагать себе объект так, чтобы для него, с одной стороны, посредством времени стало объектом внутреннее чувство, с другой — посредством пространства внешнее чувство.

III

В первой конструкции объекта одновременно участвовали внутреннее и внешнее чувства. Объект предстает как чистая экстенсивность только в том случае, когда объектом для Я становится внешнее чувство, ибо Я и есть внутреннее чувство, для которого внешнее чувство становится объектом, следовательно, они уже не могут быть объединены, как это было в первоначальной конструкции. Таким образом, объект — не только внутреннее и не только внешнее чувство, но внутреннее и внешнее чувства одновременно, так что они ограничивают друг друга.

Чтобы более точно, чем это делалось до сих пор, определить объект в качестве объединения созерцаний обоих типов, нам надлежит более строго различить противоположные звенья синтеза,

Что же такое внутреннее чувство и что такое внешнее чувство, мыслимые в их неограниченности?

Внутреннее чувство есть не что иное, как отброшенна

343

к самой себе деятельность Я. Если мы представим себе внутреннее чувство совершенно не ограниченным внешним чувством, то Я достигнет состояния наивысшего чувства и вся его деятельность будет как бы сконцентрирована в одной точке. Если же мы, напротив, представим себе внешнее чувство не ограниченным внутренним, то оно будет абсолютным отрицанием всякой интенсивности, Я окажется полностью растворившимся, не способным ни к какому противодействию.

Следовательно, внутреннее чувство, мыслимое в своей неограниченности, выражается в виде точки, в виде абсолютной границы или в виде символа времени в его независимости от пространства. Ибо время, мыслимое само по себе, есть лишь абсолютная граница; поэтому синтез времени и пространства, до сих пор еще нами не выведенный, может быть выражен только линией или расширяющейся точкой.

Противоположность точке, или абсолютная экстенсивность, есть отрицание всякой интенсивности, бесконечное пространство, как бы растворившееся Я.

В самом объекте, т. е. в продуцировании, пространство и время могут, следовательно, возникать лишь одновременно и нераздельно друг от друга. Они противоположны именно потому, что взаимно ограничивают друг друга. Оба они для себя одинаково бесконечны, только в противоположном смысле. Время становится конечным только посредством пространства, пространство — только посредством времени. Что одно становится конечным посредством другого, означает: одно определяется и измеряется другим. Поэтому изначальной мерой времени служит пространство, которое равномерно движущееся тело проходит в определенный отрезок времени, изначальной мерой пространства — время, которое нужно равномерно движущемуся телу, чтобы пройти определенный отрезок пространства. Таким образом, время и пространство неразрывно связаны друг с другом.

Однако ведь пространство — не что иное, как объективировавшееся внешнее чувство, время — не что иное, как объективировавшееся внутреннее чувство; следовательно, сказанное о пространстве и времени относится также к внутреннему и внешнему чувствам. Объект — это внешнее чувство, определенное внутренним чувством. Следовательно, экстенсивность в объекте — не просто пространственная величина, а экстенсивность, определенная интенсивностью, одним словом, то, что мы называем силой. Ибо

344

интенсивность силы может быть измерена только пространством, на которое она может распространиться, не становясь равна 0. И обратно, это пространство определяется для внутреннего чувства величиной этой силы. Значит, то, что в объекте соответствует внутреннему чувству, есть интенсивность, что внешнему — экстенсивность. Но интенсивность и экстенсивность определены друг другом. Объект — не что иное, как фиксированное, только настоящее время; но время фиксируется только пространством, пространством наполненным, а наполнение пространства определяется только временной величиной, которая есть уже не в пространстве, a extensione prior 12. Следовательно, то, что определяет наполнение пространства, существует только во времени, напротив, то, что фиксирует время, существует только в пространстве. Но то в объекте, что существует только во времени, есть именно то, посредством чего объект сопричастен внутреннему чувству, и величина объекта для внутреннего чувства определена только общей границей внутреннего и внешнего чувств, границей, которая представляется совершенно случайной. Поэтому то в объекте, что соответствует внутреннему чувству или что имеет величину только во времени, представляется в виде чего то совершенно случайного, или акцидентального, напротив, то, что в объекте соответствует внешнему чувству, или имеет величину в пространстве,— в виде необходимого и субстанциального.

Следовательно, так же как объект есть одновременно экстенсивность и интенсивность, он есть одновременно субстанция и акциденция; то и другое в нем неразрывно связаны, и лишь посредством обеих вместе объект становится завершенным.

То, что в объекте субстанциально, обладает лишь величиной в пространстве, то, что акцидентально,— лишь величиной во времени. Посредством наполненного пространства фиксируется время, посредством величины во времени определенным образом наполняется пространство.

Если мы теперь, получив этот результат, вернемся к вопросу, от которого мы отправлялись в данном исследовании, то получим следующее. Я должно было противополагать себе объект, чтобы признать его объектом. Но в этом противоположении объектом для Я стали внешнее и внутреннее чувства, т. е. для нас, философствующих, оказалось возможным различать в Я пространство и время, в объекте — субстанцию и акциденцию. Следовательно, возможность различать субстанцию и акциденцию покоилась лишь

345

на том, что одной присуще только бытие во времени, а другой — только бытие в пространстве. Я вообще ограничивается во времени только в силу акцидентальности созерцания, ибо субстанция, поскольку ей присуще лишь бытие в пространстве, обладает бытием, совершенно независимым от времени, и предоставляет интеллигенции полную неограниченность во времени.

Поскольку тем самым, а также на основании дедуцированного выше действия Я для философа в Я стали различимы пространство и время, а в объекте — субстанция и акциденция, то в соответствии с известным нам методом теперь возникает вопрос, как и для самого Я становятся различимы пространство и время, а тем самым субстанция и акциденция.

Время — это только объективировавшееся внутреннее чувство, пространство — только объективировавшееся внешнее чувство. Вновь стать объектом оба могут только посредством потенцированного, т. е. продуктивного, созерцания. Оба они — созерцания Я, и могут стать опять объектом для Я, только если они выйдут из Я. Но что означает быть вне Я? В настоящий момент Я только внутреннее чувство. Значит, вне Я — то, что есть только для внешнего чувства. Следовательно, пространство и время могут стать объектом для Я только посредством продуцирования, т. е. поскольку Я перестало производить (ибо теперь оно только внутреннее чувство), посредством того, что Я вновь начинает производить. Однако во всяком продуцировании объединены в синтезе пространство и время, так же как внутреннее и внешнее чувства. Таким образом, этим вторым продуцированием мы также ничего бы не выиграли и оказались бы на том же месте, на котором были при первом, если бы это второе продуцирование не было противоположно первому и тем самым непосредственно благодаря своему противоположению первому не стало объектом для Я. Но мыслить, что второе продуцирование противоположно первому, можно только в том случае, если первое ограничивает второе. Следовательно, основание того, что Я вообще продолжает производить, никоим образом не может заключаться в первом продуцировании, так как оно лишь ограничивает второе и заранее предполагает наличие того, что должно быть ограничено, или материального в ограничении; основание продолжающегося продуцирования Я должно заключаться в собственной бесконечности Я.

Таким образом, в первом продуцировании не может заключаться основание того, что Я вообще переходит от

346