— Так что же? Должен ли каждый из них вы- e полнять свою работу с расчетом на всех? Например, земледелец, хотя он один, должен ли выращивать хлеб на четверых, тратить вчетверо больше времени и трудов
и уделять другим от того, что он произвел, или же, не заботясь о них, он должен производить лишь четвертую долю этого хлеба, только для самого себя, и тратить на это всего лишь четвертую часть своего времени, а остальные три его части употребить на постройку дома, 370 изготовление одежды, обуви и не хлопотать о других, а производить все своими силами и лишь для себя?
- Пожалуй, Сократ,— сказал Адимант,— первое будет легче, чем это.
— Здесь нет ничего странного, клянусь Зевсом. Я еще раньше обратил внимание на твои слова, что люди рождаются не слишком похожими друг на друга, их природа бывает различна, так что они имеют различные способности к тому или иному делу. Разве не таково b твое мнение?
- Да, таково.
- Так что же? Кто лучше работает — тот, кто владеет многими искусствами или же только одним?
- Тот, кто владеет одним.
— Ясно, по-моему, и то, что стоит упустить время для какой-нибудь работы, и ничего не выйдет,
— Конечно, ясно.
- И по-моему, никакая работа не захочет ждать, когда у работника появится досуг; наоборот, он постоянно должен уделять ей внимание, а не заниматься ею так, между прочим. с
— Непременно.
— Поэтому можно сделать все в большем количестве, лучше и легче, если выполнять одну какую-нибудь работу соответственно своим природным задаткам, и притом вовремя, не отвлекаясь на другие работы 24.
— Несомненно.
— Так вот, Адимант, для обеспечения того, о чем мы говорили, потребуется больше чем четыре члена государства. Ведь земледелец, вероятно, если нужна хорошая соха, не сам будет изготовлять ее для себя, или мотыгу и прочие земледельческие орудия. В свою очередь и домостроитель — ему тоже требуется многое, d Подобным же образом и ткач, и сапожник. Не так ли?
— Это правда.
131
Плотники, кузнецы и разные такие мастера, если их включить в наше маленькое государство, сделают его многолюдным.
И даже очень.
Все же оно не будет слишком большим, даже если мы к ним добавим волопасов, овчаров и прочих е пастухов, чтобы у земледельцев были волы для пахоты, у домостроителей вместе с земледельцами — подъяремные животные для перевозки грузов, а у ткачей и
сапожников — кожа и шерсть.
Но и немалым будет государство, где все это есть.
Но разместить такое государство в местности, где не понадобится ввоза, почти что невозможно.
Невозможно.
Значит, вдобавок понадобятся еще и люди для доставки того, что требуется, из другой страны.
Понадобятся.
Но если такой посредник отправится в другую страну порожняком, не взяв с собой ничего такого, в 371 чем нуждаются те люди, от которых он собирается забрать то, что нужно здесь, то он так и уедет от них ни с чем.
По-моему, да.
Следовательно, здесь нужно будет производить не только то, что достаточно для самих себя, но и все то, что требуется там, сколько бы этого ни требовалось.
Да, это необходимо.
Нашей общине понадобится побольше земледельцев и разных ремесленников.
Да, побольше.
И посредников для всякого рода ввоза и вывоза. А ведь это — купцы. Разве нет?
Да.
Значит, нам потребуются и купцы.
Конечно.
А если это будет морская торговля, то вдобавок ь потребуется еще и немало людей, знающих морское дело.
Да, немало.
Так что же? Как будут они передавать друг другу все то, что каждый производит внутри самого государства? Ведь ради того мы и основали государство, чтобы люди вступили в общение.
Очевидно, они будут продавать и покупать.
132
Из этого у нас возникнет и рынок, и монета — знак обмена.
Конечно.
Если земледелец или кто другой из ремесленников с, доставив на рынок то, что он произ- водит, придет не в одно и то же время с теми, кому нужно про извести с ним обмен, неужели же он, сидя на рынке, будет терять время, нужное ему для работы?
Вовсе нет,— сказал Адимант.— Найдутся ведь люди, которые, видя это, предложат ему свои услуги. В благоустроенных государствах это, пожалуй, самые слабые телом ,и непригодные ни к какой другой работе. Они там, на рынке, только того и дожидаются d
чтобы за деньги приобрести что-нибудь у тех, кому нужно сбыть свое, и опять-таки обменять это на деньги с теми, кому нужно что-то купить.
Из-за этой потребности появляются у нас в городе мелкие торговцы. Разве не назовем мы так посредников по купле и продаже, которые засели на рынке? А тех, кто странствует по городам, мы назовем купцами.
Конечно.
Бывают, я думаю, еще и какие-то иные посредники e: разумение их таково, что с ними не очень-то стоит общаться, но они обладают телесной силой, достаточной для тяжелых работ. Они продают внаем свою силу и называют жалованьем цену за этот наем,
потому-то, я думаю, их и зовут наемниками. Не так ли?
Конечно, так.
Для полноты государства, видимо, нужны и наемники.
По-моему, да.
Так разве не разрослось у нас, Адимант, государство уже настолько, что можно его считать совершенным?
Пожалуй.
Где же в нем место справедливости и несправедливости? В чем из того, что мы разбирали, они проявляются?
Я лично этого не вижу, Сократ. Разве что в какой-то 372 взаимной связи этих самых занятий.
Возможно, ты прав. Надо тщательно исследовать и не отступаться. Прежде всего, рассмотрим образ жизни людей, так подготовленных. Они будут производить хлеб, вино, одежду, обувь, будут строить дома, летом большей частью работать обнаженными и без обуви,
133
ь а зимой достаточно одетыми и обутыми. Питаться они будут, изготовляя себе крупу из ячменя и пшеничную муку; крупу будут варить, тесто месить и выпекать из него великолепные булки и хлеб, раскладывая их в ряд на тростнике или на чистых листьях. Возлежа на подстилках, усеянных листьями тиса и мирта, они будут пировать, и сами и их дети, попивая вино, будут украшать себя венками и воспевать богов, радостно общаясь друг с другом; при этом, остерегаясь бедности с войны, они будут иметь детей не свыше того, чем позволяет им их состояние.
Тут Главкой прервал меня:
Похоже, ты заставляешь этих людей угощаться без всяких приправ!
Твоя правда,— сказал я,— совсем забыл, что у них будут и приправы. Ясно, что у них будет и соль, и маслины, и сыр, и лук-порей, и овощи, и они будут варить какую-нибудь деревенскую похлебку. Мы добавим им и лакомства: смокву, горошек, бобы; плоды мирта и буковые орехи они будут шарить на огне и d в меру запивать вином. Так проведут они жизнь в мире и здоровье и, достигнув, по всей вероятности, глубокой старости, скончаются, завещав своим потомкам такой же образ жизни.
Если бы, Сократ,— возразил Главкон, — устраиваемое тобой государство состояло из свиней, какого, как не этого, задал бы ты им корму?
Но что же иное требуется, Главкон?
То, что обычно принято: возлежать на ложах,
обедать за столом, есть те кушанья и лакомства, которые е имеют нынешние люди,— вот что, по-моему, нужно, чтобы не страдать от лишений.
— Хорошо,— сказал я,— понимаю. Мы, вероятно, рассматриваем не только возникающее государство, но N и государство богатое. Может быть, это и неплохо. Ведь, рассматривая и такое государство, мы, вполне возможно, заметим, каким образом в государствах возникает справедливость и несправедливость. То государство, которое мы разобрали, представляется мне подлинным, то есть здоровым. Если вы хотите, ничто не мешает нам присмотреться и к государству, которое лихорадит 373. В самом деле, иных, по-видимому, не удовлетворит все это и такой простои образ жизни — им подавай и ложа, и столы, и разную утварь, и кушанья, мази и благовония, а также гетер, вкусные пироги, да чтобы
134
всего этого было побольше. Выходит, что необходимым надо считать уже не то, о чем мы говорили вначале,— лома, обувь, одежду, нет, подавай нам картины и украшения, золото и слоновую кость — все это нам нужно. Не правда ли?
— Да.
Так не придется ли увеличить это государство? b То здоровое, государство уже недостаточно, его надо заполнить кучей такого народа, присутствие которого в государстве не вызвано никакой необходимостью; таковы, например, всевозможные охотники 25, а также
подражатели — их много по части рисунков и красок, много и в мусическом искусстве: поэты и их исполнители, рапсоды, актеры, хоревты, подрядчики, мастера различной утвари, изделий всякого рода и женских уборов. Понадобится побольше и посредников: разве, по-твоему e, не нужны будут там наставники детей, кормилицы, воспитатели, служанки, цирюльники, а также
кулинары и повара? Понадобятся нам и свинопасы. Этого не было у нас в том, первоначальном государстве, потому что ничего такого не требовалось. А в этом государстве понадобится и это, да и множество всякого скота, раз идет в пищу мясо. Не так ли?
Конечно.
Потребность во врачах будет у нас при таком d образе жизни гораздо больше, чем прежде.
Много больше.
Да и страна, тогда достаточная, чтобы прокормить население, теперь станет мала. Или как мы скажем?
Именно так.
Значит, нам придется отрезать часть от соседней страны, если мы намерены иметь достаточно пастбищ и пашен, а нашим соседям в свою очередь захочется отхватить часть от нашей страны, если они тоже пустятся в бесконечное стяжательство, перейдя границы необходимого.
Это совершенно неизбежно, Сократ.е
В результате мы будем воевать, Главной, или как с этим будет?
Да, придется воевать.
Пока мы еще ничего не станем говорить о том,; влечет ли за собой война зло или благо, скажем только, что мы открыли причину войны — главного источника частных и общественных бед, когда она ведется.
— Конечно.
135
— Вдобавок, друг мой, придется увеличить наше государство не на какой-то пустяк, а на целое войско: 374 оно выступит на защиту всего достояния, на защиту того, о чем мы теперь говорили, и будет отражать нападение.
Как так? Разве мы сами к этому не способны?
Не способны, если ты и все мы правильно решили этот вопрос, когда строили наше воображаемое государство. Решили же мы, если ты помнишь, что не возможно одному человеку с успехом владеть многими искусствами.
Ты прав. b
Что же? Разве, по-твоему, военные действия не требуют искусства?
И даже очень.
Разве надо больше беспокоиться о сапожном, а не о военном искусстве?
Ни в коем случае.
Чтобы у нас успешнее шло сапожное дело, мы запретили сапожнику даже пытаться стать земледельцем, или ткачом, или домостроителем; так же точно и всякому другому мы поручили только одно дело, к которому он годится по своим природным задаткам, этим
е он будет заниматься всю жизнь, не отвлекаясь ни на что другое, и достигнет успеха, если не упустит время. А разве не важно хорошее выполнение всего, что относится к военному делу? Или оно настолько легко, что земледелец, сапожник, любой другой ремесленник может быть вместе с тем и воином? Прилично играть в шашки или в кости никто не научится, если не занимался этим с детства, а играл так, между прочим. Неужели d же стоит только взять щит или другое оружие и запастись военным снаряжением — и сразу станешь способен сражаться, будь то в рядах гоплитов или других воинов? Никакое орудие только оттого, что оно очутилось у кого-либо в руках, не сделает его сразу мастером или атлетом и будет бесполезно, если человек не умеет с ним обращаться и недостаточно упражнялся.
Роль сослови
стражей в идеальном государстве
— Иначе этим орудиям и цены бы не было!
— Значит, чем более важно дело стражей, тем более оно несовместимо с другими занятиями, ведь оно требует мастерства и величайшего старания. Думаю, что это так.
136
— Для этого занятия требуется иметь соответствующие природные задатки.
— Конечно.
— Пожалуй, если только мы в состоянии, нашим делом было бы отобрать тех, кто по своим природным свойствам годен для охраны государства.
Конечно, это наше дело.
Клянусь Зевсом, нелегкий предмет мы себе облюбовали! Все же, насколько хватит сил, не надо поддаваться робости.
Разумеется, не надо.375
Как, по-твоему, в деле охраны есть ли разница между природными свойствами породистого щенка и юноши хорошего происхождения?
О каких свойствах ты говоришь?
И тот и другой должны остро воспринимать, проворно преследовать то,
что заметят, и, если настигнут, упорно сражаться.
Все это действительно нужно.
И чтобы хорошо сражаться, надо быть мужественным.
Как же иначе?
А захочет ли быть мужественным тот, в ком нет яростного духа — будь то конь, собака или другое какое животное? Разве ты не заметил, как неодолим и непобедим яростный дух: когда он есть, любая душа ничего b не страшится и ни перед чем не отступает?
Заметил.
Итак, ясно, какими должны быть телесные свойства такого стража.
Да.
Тоже и душевные свойства, то есть яростный дух.
И это ясно.
Однако, Главкон, если стражи таковы по своей природе, не будут ли они свирепыми и друг с другом, и с остальными согражданами?
Клянусь Зевсом, на это нелегко ответить.
А между тем они должны быть кроткими к своим с людям и грозными для неприятеля. В противном случае им не придется ждать, чтобы их истребил кто-нибудь другой: они сами это сделают и погубят себя.
Правда.
Как же нам быть? Где мы найдем нрав и крот-
137
кий, и вместе с тем отважный? Ведь кроткий нрав противоположен ярости духа.
Это очевидно.
Если же у кого-нибудь нет ни того ни другого, о не может стать хорошим стражем. Похоже, что это
d требование невыполнимо, и, таким образом, выходит, что хорошим стражем стать невозможно.
— Пожалуй, что так,— сказал Главкон.
Я находился в затруднении и мысленно перебирал сказанное ранее.
Мы, друг мой,— заметил я,— справедливо недоумеваем, потому что мы отклонились от того образа,
который сами предложили.
Что ты имеешь в виду?
Мы не сообразили, что бывают характеры, о которых мы и не подумали, а между тем в них имеются эти противоположные свойства.
В каких же характерах?
Это замечается и в других животных, но всего е лучше в том из них, которое мы сравнили с нашим стражем. Ты ведь знаешь про породистых собак, что их свойство — быть как нельзя более кроткими с теми, к кому они привыкли и кого знают, но с незнакомыми — как раз наоборот.
Знаю, конечно.
Стало быть, это возможно, и стражи с такими свойствами не противоре- чат природе.
По-видимому, нет.
Не кажется ли тебе, что будущий страж нуждается еще вот в чем: мало того, что он яростен, он должен по своей природе еще и стремиться к муд
рости.376
Как это? Мне непонятно.
И эту черту ты тоже заметишь в собаках, что очень удивительно в живот ном.
Что именно?
Увидав незнакомого, собака злится, хотя он её ничем еще не обидел, а увидав знакомого, ласкается, хотя он никогда не сделал ей ничего хорошего. Тебя это не поражало?
Я до сих пор не слишком обращал на это внимание, но ясно, что собака ведет себя именно так.
Но это свойство ее природы представляется b замечательным и даже подлинно философским.
Как так?
138
— Да так, что о дружественности или враждебности человека, которого она видит, собака заключает по тому, знает ли она его или нет. Разве в этом нет стремления познавать, когда определение близкого или, напротив, чужого делается на основе понимания либо, наоборот, непонимания?
Этого нельзя отрицать.
А ведь стремление познавать и стремление к мудрости — это одно и то же.
Да, одно и то же.
Значит, мы смело можем допустить то же самое и у человека: если он будет кротким со своими близкимит е и знакомыми, значит, он по своей природе должен иметь стремление к мудрости и познанию.
Допустим это.
Итак, безупречный страж государства будет у нас по своей природе обладать и стремлением к мудрости, и стремлением познавать, а также будет проворным и сильным.
Совершенно верно.
Таким пусть и будет. Но как нам выращивать и воспитывать стражей? Рассмотрение этого будет ли у нас способствовать тому, ради чего мы всё и рассматриваем, то есть заметим ли мы, каким образом возникаютd в обществе справедливость и несправедливость? Как бы нам но упустить цели нашей беседы и не сделать ее слишком пространной.
На это брат Главкона сказал:
Я по крайней мере ожидаю, что это рассмотрение будет очень кстати для нашей задачи.
Клянусь Зевсом, милый Адимант,—сказал я,—значит, не стоит бросать это рассмотрение, даже если оно окажется длинным.
Да, не стоит.
Так давай, не торопясь, как делают это повествователи, займемся — пусть на словах — воспитанием этих людей.
Это необходимо сделать.
Двоякое воспитание
стражей мусическое:
и гимнастическое
— Каким же будет воспитание?. Впрочем, трудно найти лучше того, которое найдено с самых давнишних времен .Для тела — это гимнастическое воспитание, а для души — мусическое 26.
— Да, это так.
139
И воспитание мусическое будет у нас предшествовать гимнастическому.
Как же иначе?
Говоря о мусическом воспитании, ты включаешь в него словесность, не правда ли?
Я - да.
Два вида словесности:
Истинный и ложный.Роль
мифоф 377для воспитания стражей.
— В словесности же есть два вида: один - истинный, а другой –ложный?
— Да.
— И воспитывать надо в обоих видах, но сперва — в ложном?
Вовсе не понимаю, о чем это ты говоришь.
Ты не понимаешь, что малым детям мы сперва рассказываем мифы? Они, вообще говоря, ложь, но есть в них и истина. Имея дело с детьми, мы к мифам прибегаем раньше, чем к гимнастическим упражнениям.
Да, это так.
Потому-то я и говорил, что сперва надо прини маться за мусическое искусство, а затем за гимнастическое,
Правильно.
Разве ты не знаешь, что во всяком деле самое b главное — это начало, в особенности если это касается чего-то юного и нежного. Тогда всего вернее образуются и укореняются те черты, которые кто-либо желает там запечатлеть.
Совершенно справедливо.
Разве можем мы так легко допустить, чтобы дети слушали и воспринимали душой какие попало и кем попало выдуманные мифы, большей частью противоречащие тем мнениям, которые, как мы считаем, должны быть у них, когда они повзрослеют?
Мы этого ни в коем случае не допустим.
Прежде всего нам, вероятно, надо смотреть за с творцами мифов: если их произведение хорошо, мы до пустим его, если же нет — отвергнем. Мы уговорим
воспитательниц и матерей рассказывать детям лишь признанные мифы, чтобы с их помощью формировать души детей скорее, чем их тела — руками. А большинство мифов, которые они теперь рассказывают, надо отбросить.
Какие именно?
По более значительным мифам мы сможем судить и о второстепенных: ведь и те и другие должны иметь
140
одинаковые черты и одинаковую силу воздействия. Или d ты не согласен?
Согласен, но я не понимаю, о каких более значительных мифах ты говоришь?
О тех, которые рассказывали Гесиод, Гомер и остальные поэты. Составив для людей лживые сказания, они стали им их рассказывать, да и до сих пор рассказывают 27.
Какие же? И что ты им ставишь в упрек?
То, за что прежде всего и главным образом следует упрекнуть, в особенности если чей-либо вымысел неудачен.
Как это?
Когда кто-нибудь, говоря о богах и героях, плохо е их изобразит, словно художник, который нарисовал нисколько не похожими тех, чье подобие он хотел изобразить.
Такого рода упрек правилен, но что мы под этим понимаем?
Прежде всего величайшую ложь, причем о самом великом, неудачно выдумал тот, кто сказал, будто Уран совершил поступок, упоминаемый Гесиодом, и будто Кронос ему отомстил. О делах же Кроноса и о мучениях, за которые он претерпел от сына, даже если бы это было правдой, я не считал бы нужным так запросто рассказывать тем, кто еще неразумен и молод,— гораздо лучше обходить это молчанием, а если уж и нужно
почему-либо рассказать, так пусть лишь весьма немногие выслушают это втайне и при этом принесут в жертвуне поросенка, но что-то большое и труднодоступное, чтобы рассказ довелось услышать как можно меньшемучислу людей .
В самом деле, рассказывать об этом трудно.
Да их и не следует рассказывать, Адимант, в b нашем государстве. Нельзя рассказывать юному слушателю, что, поступая крайне несправедливо, он не совершает ничего особенного, даже если он всячески карает своего совершившего проступок отца, и что он просто делает то же самое, что и первые, величайшие боги.
Клянусь Зевсом, мне и самому кажется, что не годится говорить об этом.
Как и вообще о том, что боги воюют с богами, строят козни, сражаются — да это и неверно; ведь те, с кому предстоит стоять у нас на страже государства,должны считать величайшим позором, если так легко
141
возникает взаимная вражда. Вовсе не следует излагать и расписывать битвы гигантов и разные другие многочисленные раздоры богов и героев с их родственниками и близкими, напротив, если мы намерены внушить гражданам такое убеждение, чтобы никогда никто из них не питал вражды к другому и что это было бы нечестиво, то об этом-то и должны сразу же и побольше d рассказывать детям и старики, и старухи, да и потом, когда дети подрастут; и поэтов надо заставить об этом писать в своем творчестве. А о том, что на Геру наложил оковы ее сын, что Гефест был сброшен с Олимпа собственным отцом, когда тот избивал его мать, а Гефест хотел за нее заступиться, или о битвах богов, сочиненных Гомером,— такие рассказы недопустимы в нашем государстве, неважно, сочинены ли они с намеком или без него 2Э. Ребенок не в состоянии судить, где содержится иносказание, а где нет, и мнения, воспринятые им в таком раннем возрасте, обычно становятся e неизгладимыми и неизменными. Вот почему, пожалуй, более всего надо добиваться, чтобы первые мифы, услышанные детьми, самым заботливым образом были направлены к добродетели.
Это разумно. Но если кто и об этом спросит нас — что это за мифы и о чем они,— какие мифы могли бы мы назвать?
Адимаит,— сказал я,— мы с тобой сейчас не поэ379 ты, а основатели государства. Не дело основателей самим творить мифы, им достаточно знать, какими должны быть основные черты поэтического творчества, и не допускать их искажения.
Верно. Но вот это — основные черты, каковы они в учении о богах?
Да хотя бы такие: каков бог, таким его всегда и надо изображать, выведен ли он в эпической поэзии,в мелической или в трагедии.
Да, так и надо поступать
Разве бог не благ по существу и разве не это нужно о нем утверждать?
Как же иначе?
Но ведь никакое благо не вредоносно, не так ли?
По-моему, так.
А то, что не вредоносно, разве вредит?
Никоим образом.
А то, что не вредит, творит разве какое-нибудьзло?
Если в каком-либо произведении встретятся такие ямбические стихи и будут описаны бедствия Ниобы или Пелопидов 35, или события Троянской войны, или что-нибудь в этом роде, то надо либо не признавать все это делом божьим, либо, если это дело божье, вскрыть здесь примерно тот смысл, который мы сейчас отыскиваем, b и утверждать, что бог вершит лишь справедливое и благое, а кара, постигающая этих людей, им же на пользу. Но нельзя позволить утверждать поэту, будто они бедствуют, подвергаясь наказанию, а тот, от кого это зависит,— бог. Однако, если бы поэты сказали, что люди эти нуждались в каре и что бедствуют только порочные, которые, подвергаясь наказанию, извлекают для себя пользу от бога, это можно допустить. Но когда говорят, что бог, будучи благим, становится для кого-нибудь источником зла, с этим всячески надо бороться: никто — c ни юноша, ни взрослый, если он стремится к законности в своем государстве,— не должен ни говорить об этом, ни слушать ни в стихотворном, ни в прозаическом изложении, потому что такое утверждение нечестиво, не полезно нам и противоречит самому себе.
Я голосую вместе с тобой за этот закон — он мне нравится.
Это был бы один из законов и одно из предначертаний относительно богов: сообразно с ним и в речах, и в поэтических произведениях следует утверждать, что бог — причина не всего, а только блага.
Это вполне подобает. d
— А как насчет второго закона? Разве, по-твоему, бог — волшебник и, словно нарочно, является то в одних, то в других видах: то он сам меняется, принимая вместо своего облика различные другие формы, то лишь нас вводит в заблуждение, заставляя нас мнить о нем временами одно, време нами другое? Или бог есть нечто простое и он менее всего отклоняется от своего вида?
Я не могу так сразу на это ответить.
А на это: если что-нибудь отходит от своего облика, необходимо ли, чтобы оно изменялось либо само e собой, либо под воздействием чего-либо другого?
Необходимо.
Но то, что находится в наилучшем состоянии, менее всего изменяется и сдвигается под воздействием другого. Разве, например, не с чрезвычайной неохотой поддается изменениям отличающее ся здоровьем и силой тело
— Итак, что касается богов, — сказал 386 я,— то вот что следует — или, наоборот не следует—с детских лет слушать тем, кто намерен почитать богов и своих родителей и не будет умалять значения дружбы между людьми.
И я думаю,— сказал Адимант,— что это у нас правильный взгляд.
Так что же? Если они должны быть мужественными, разве не следует ознакомить их со всем тем, что позволит им нисколько не бояться смерти? Разве, по-твоему, может стать мужественным тот, кому свойствен bподобный страх?
Клянусь Зевсом, по-моему, нет.
Что же? Кто считает Аид существующим, и притом ужасным, разве будет тот чужд страха смерти и разве предпочтет он поражению и рабству смерть в бою?
Никогда.
Нам надо, как видно, позаботиться и о таких мифах и требовать от тех, кто берется их излагать, чтобы они не порицали все то, что в Аиде, а скорее хвалили: ведь в своих порицаниях они не правы, да и c не полезно это для будущих воинов.
Да, этим надо заняться.
Вычеркнем же, начиная с первого же стиха, все в таком роде:
Лучше б хотел я живой, как поденщик работая в поле, Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный, Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать, мертвый 2;
а также:
И жилищ бы его не открыл и бессмертным и смертным, Мрачных, ужасных, которых трепещут и самые бога 3;:
Боги! так подлинно ость и в Аидовом доме подземном Дух человека и образ, но он совершенно бесплотный 4;