Часть 4.

<И ><это ><неизбежно.>

<Так ><вот ><это ><и ><есть ><те ><два ><вида ><изложения, ><о ><>которых< ><я ><говорил.>

<В ><самом ><деле, ><именно ><так ><и ><бывает.>

<Один ><из ><этих ><видов ><допускает ><лишь ><>незначительные< ><отклонения, ><и, ><если ><придать ><этому ><изложению ><>подобающую< ><гармонию ><и ><ритм, ><у ><всех ><правильно ><его ><при><меняющих ><получится, ><чуть ><ли ><не ><один ><и ><тот ><же ><слог ><с ><единообразной ><стройностью ><— ><ведь ><отклонения ><здесь>

<><невелики c; >< >< ><так >< >< ><же >< >< ><приблизительно >< >< ><обстоит >< ><дело >< >< ><и >< >< ><с ><ритмом.>

<Конечно, ><это ><так.>

<Л ><как ><обстоит ><дело ><с ><другим ><видом? ><Разве ><он ><не ><требует ><прямо ><противоположного, >< ><то ><есть ><всех >< ><видов ><ритма ><и ><строя, ><чтобы ><подходящим ><образом ><воздейство><вать ><на ><слушателей? ><Ведь ><здесь ><возможны ><разные ><формы ><изменений.>

<><Да, ><это ><верно.>

<162

>

<А ><ведь ><все ><поэты ><или ><вообще ><люди, ><выступающие ><с ><чем-нибудь ><перед ><слушателями, ><имеют ><дело ><либо ><с ><тем, ><либо ><с ><другим ><из ><этих ><способов ><изложения, ><либо, ><нако><нец, ><с ><каким-нибудь ><их ><сочетанием.>

<Это ><неизбежно.>

<Так ><что ><ж ><нам ><делать? ><Допустить ><ли ><в ><нашем ><государстве ><все ><эти ><виды, >< ><или ><же ><какой-нибудь ><один ><из ><несмешанных, ><либо, ><напротив, ><смешанный ><вид?>

<Если ><бы ><мое ><мнение ><взяло ><верх, ><это ><был ><бы ><несме><шанный >< >< ><вид, >< >< ><в >< ><котором >< ><поэт >< ><подражал >< ><бы >< >< ><человеку ><порядочному.>

<Однако, >< >< ><Адимаит, >< >< ><приятен >< >< ><и >< >< ><смешанный >< >< ><вид. ><Детям ><и ><их ><воспитателям >< ><несравненно ><приятнее ><вид, ><противоположный >< ><тому, >< >< ><который >< ><ты >< ><выбираешь; >< ><так ><и ><подавляющей ><части ><толпы.>

<Да, ><им ><он ><много ><приятнее.>

<Но ><возможно, ><ты ><скажешь, ><что ><он ><не ><согласуется ><с ><нашим ><государственным ><устройством, ><потому ><что ><у ><нас ><человек ><не ><может ><быть ><ни ><двойственным, ><ни ><>множественным<, ><раз ><каждый ><делает ><что-то ><одно.>

<Да, ><скажу, ><что ><не ><согласуется.>

<Поэтому ><только ><в ><нашем ><государстве ><мы ><>обнаружим<, >< ><что ><сапожник ><— ><это ><сапожник, >< ><а ><не ><кормчий ><вдобавок ><к ><своему ><сапожному ><делу; ><что ><земледелец ><— ><это ><земледелец, ><а ><не ><судья ><вдобавок ><к ><своему ><>земледельческому< ><труду ><и ><военный ><человек ><— ><это ><военный, ><а ><не ><делец ><вдобавок ><к ><своим ><военным ><занятиям; ><и ><так ><далее.>

<Это ><верно.>

<Если >< >< ><же >< >< ><человек, >< >< ><обладающий >< >< ><умением >< >< ><пере><><воплощаться 398 ><и ><подражать ><чему ><угодно, ><сам >< ><прибудет ><в ><наше ><государство, ><желая ><показать ><нам ><свои ><творения, ><мы ><преклонимся ><перед ><ним ><как ><перед ><чем-то ><священ><ным, ><удивительным ><и ><приятным, ><но ><скажем, ><что ><такого ><человека ><у ><нас ><в ><государстве ><не ><существует ><и ><что ><не ><до><зволено ><здесь ><таким ><становиться, ><да ><и ><отошлем ><его ><в ><дру><гое ><государство, ><умастив ><его ><главу ><благовониями ><и ><увен><чав ><шерстяной ><повязкой ><48><, ><а ><сами ><удовольствуемся, ><по ><соображениям ><пользы, ><более ><суровым, ><хотя ><бы ><и ><менее ><приятным, ><поэтом ><и ><творцом ><сказаний, ><который ><подра><><жал b><бы ><у ><нас ><способу ><выражения ><человека ><порядочного >< и ><><то, ><о ><чем ><он ><говорит, ><излагал ><бы ><согласно ><образцам, ><установленным ><нами ><вначале, ><когда ><мы ><занимались ><вос><питанием ><воинов.>

<— ><Мы, ><конечно, ><поступили ><бы ><так, ><если ><бы ><это ><от ><нас ><зависело.>

<>< ><163>

—Теперь, друг мой, у нас, пожалуй, уже полностью завершено обсуждение той части мусического искусства, которая касается сочинительства и сказаний: выяснено, о чем надо говорить и как надо говорить.

— Мне тоже так кажется с

— Значит,— сказал я,— остается рассмотреть свойства песнопений и мелической поэзии.

Очевидно.

Какими они должны быть и что нам надо о них сказать — это уж всякий выведет из сказанного ранее, если только мы будем после- довательны.

Главкон улыбнулся.

—Я лично, Сократ,— сказал он,— пожалуй, не из этих всяких, потому что не очень-то схватываю сейчас, что именно должны мы утверждать. Впрочем, я догадываюсь.

—Во всяком случае,— сказал я,— ты прежде всегосмело можешьd утверждать, что в мелосе есть три части: слова, гармония и ритм.

—Да, это-то я могу утверждать.

Поскольку там есть слова, мелос в этом нисколько не отличается от слов без пения, то есть он тоже должен согласовываться с теми образчиками изложения, о которых мы только что говорили.

Это верно.

И слова должны сопровождаться гармонией и ритмом.

Как же иначе?

Но мы признали, что в поэзии не должно быть

причитаний и жалоб.

Да, не должно.е

А какие же лады свойственны причитаниям? Скажи мне — ты ведь сведущ в музыке.

Смешанный лидийский, строгий лидийский и не которые другие в таком же роде.

Значит, их надо изъять,— сказал я,— они не годятся даже для женщин, раз те должны быть добропорядочными, не то что для мужчин.

Конечно.

Стражам совершенно не подходит опьянение, изнеженность и праздность.

Разумеется.

А какие же лады изнеживают и свойственны застольным песням?

164

Ионийский и лидийский — их называют расслабляющими.

Так допустимо ли, мой друг, чтобы ими пользовались люди 399 воинственные?

Никоим образом. Но у тебя остается еще, пожалуй, дорийский лад

и фригийский.

Не разбираюсь я в музыкальных ладах, но ты оставь мне тот, который подобающим образом подражал бы голосу и напевам человека мужественного, находящегося в гуще военных действий и вынужден-

ного преодолевать всевозможные трудности; когда он терпит неудачи, ранен, или идет на смерть, или его постигло какое-либо иноеb несчастье, а он стойко, как в строю, переносит свою участь.

Оставь еще и другой музыкальный лад для того, кто в мирное врем

занят не вынужденной, а добровольной деятельностью, когда он

либо в чем-нибудь убеждает — бога ли своими молитвами, человека

ли своими наставлениями и увещаниями,— или о чем-то просит,

или, наоборот, сам внимательно слушает просьбы, наставления и

доводы другого человека и потому поступает разумно, не зазнается,

но во всем действует рассудительно, с чувством меры и довольствуясь

тем, что получается. Вот эти оба лада — «вынужденный» и «добро юди жде всегосмело можешь c

вольный» — ты и оставь мне: они превосходно подражают голосам

людей несчастных, счастливых, рассудительных, мужественных 49.

Но ты просишь оставить не что иное, как те лады,о которых я и говорил сейчас.

Таким образом, в пении и мелической поэзии непотребуется ни многоголосия, ни смешения всех ладов?

Мне кажется, что нет.

Значит, мы не будем готовить мастеров, делающих тригоны, пектиды иd всякие другие инструменты со множеством струн и ладов? 50

По-видимому, нет.

Ну, а мастеров по изготовлению флейт и флейтистов допустишь ты

в наше государство? Разве это не самый многоголосый инструмент, так что даже смешение всех ладов — это лишь подражание игре на

флейте?

Ясно, что это так.

У тебя остаются лира и кифара — они будут пригодны в городе, в сельских же местностях, у пастухов, были бы в ходу какие-нибудь свирели.

165

—Так показывает наше рассуждение.

е — Мы не совершаем,— сказал я,— ничего необычного," когда Аполлона

и его инструменты ставим выше Марсия и его инструментов51.

Клянусь Зевсом,— отвечал он,— это, по-моему,так.

И клянусь собакой,— воскликнул я,— мы и сами не заметили, каким чистым снова сделали государство, которое мы недавно называли изнеженным.

Да ведь мы действуем рассудительно,— сказал он.

Давай же очистим и все остальное. Вслед за гармониями возник бы у нас вопрос о ритмах — о том, что не следует гнаться за их разнообразием и за всевозможными размерами, но, напротив, надо установить, какие

ритмы соответствуют упорядоченной и мужественной жизни. А

400установив это, надо обязательно сделать так, чтобы ритм и напев следовали за соответствующими словами, а не слова — за ритмом и напевом. Твоим делом будет указать, что это за ритмы, как ты сделал раньше относительно музыкальных ладов.

— Но клянусь Зевсом, я не умею объяснить. Я еще, приглядевшись, сказал бы, что имеется три вида стоп, из которых складываются стихотворные размеры, вроде как все лады образуются из четырех звучаний, но какой жизни какие из них подражают — этого я не могу сказать 52.

b — Об этом,— сказал я,— мы посоветуемся с Дамоном 53, а именно какие размеры подходят для выражения низости, наглости, безумия и других дурных свойств, а какие ритмы надо оставить для выражения противоположных состояний. Я смутно припоминаю, что слышал, как Дамон называл и какой-то составной плясовой военный размер, одновременно дактилический и героический, но не знаю, как он его строил и как достигал равномерности повышений и понижений в стихе, складывающемся из краткостей и долгот. Помнится, Дамон называл и ямб, и какую-то другую стопу — кажется, с трохей, где сочетаются долготы и краткости 55. В некоторых случаях его порицание или похвала касались темпов стопы не менее, чем самих ритмов, или того и другого вместе, впрочем, мне этого не передать. Все это, как я и говорю, предоставим Дамону — ведь это требует долгого обсуждения. Или твое мнение иное?

Нет, клянусь Зевсом.

Но вот что по крайней мере ты можешь отметить:

166

соответствие между благообразием и ритмичностью, с одной стороны,

и уродством и неритмичностью — с другой.

Да, конечно.

Подобным же образом ритмичность отвечает хорошему слогу речи,d

а неритмичность — его противоположности. То же самое и с хорошей или плохой гармонией, раз уж ритм и лад, как недавно говорилось,

должны следовать за речью, а не речь за ними.

Действительно, они должны сообразоваться со слогом.

А способ выражения и сама речь разве не соответствуют душевному складу человека?

Конечно.

Но ведь все прочее соответствует речи?

Да-

Значит, ладная речь, благозвучие, благообразие и ладный ритм —

это следствие простодушия (еэздеЯб): не того недомыслия (?нпйбн), которое мы, выражаясь мягко, называем простодушием, но подлин e

но безупречного нравственно-духовного склада.

Вполне согласен.

Разве юноши не должны всячески стремиться к этому, если намерены выполнять свои обязанности?

Должны.

А ведь так или иначе этим полна и живопись, и всякое 401

подобное мастерство — ткачество, и вышивание, и строительство,

и производство разной утвари, и, вдобавок, даже природа тел и

растений — здесь во всем может быть благообразие и уродство. Уродство, неритмичность, дисгармония — близкие родственники злоречия и злонравия, а их противоположности, наоборот,— близкое подражание рассудительности и нравственности 56.

Безусловно.

Так вот, неужели только за поэтами надо смотреть и обязыватьb

их либо воплощать в своих творениях нравственные образы, либо уж совсем отказаться у нас от творчества? Разве не надо смотреть и за остальными мастерами и препятствовать им воплощать в образах

живых существ, в постройках или в любой своей работе что-то безнравственное, разнузданное, низкое и безобразное? Кто не в состоянии выполнить это требование, того нам нельзя допускать к мастерству, иначе наши стражи, воспитываясь на изображениях порока, словно

167

с на дурном пастбище, много такого соберут и поглотят — день за днем,

по мелочам, но в многочисленных образцах, и из этого незаметно дл

них самих составится в их душе некое единое великое зло. Нет, надо

выискивать таких мастеров, которые по своей одаренности способны

проследить природу красоты и благообразия, чтобы нашим юношам

подобно жителям здоровой местности все шло на пользу, с какой бы

стороны ни представилось их зрению или слуху что-либо из прекрасных

произведений: это словно дуновение из благотворных краев, несущее

d с собой здоровье и уже с малых лет незаметно делающее юношей

близкими прекрасному слову и ведущее к дружбе и согласию с ним.

Насколько же лучше было бы так воспитывать!

Так вот, Главкон,— сказал я,— в этом главнейшее воспитательное

значение мусического искусства: оно всего более проникает в глубь

души и всего сильнее ее затрагивает; ритм и гармония несут с собой

благо образие, а оно делает благообразным и человека, если он

е правильно воспитан, если же нет, то наоборот57. Кто в этой области

воспитан как должно, тот очень остро воспримет разные упущения и

недостатки в природе и искусстве. Его раздражение или, наоборот,

удовольствие будут правильными; он будет хвалить то, что прекрасно, и,

приняв его в свою душу, будет питаться им и сам станет безупречным;

402 а безобразное он правильно осудит и возненавидит с юных лет, раньше

даже, чем сумеет воспринять разумную речь; когда же придет пора

такой речи, он полюбит ее, сознавая, что она ему свойственна по

воспитанию.

По-моему,— сказал Главкон,— в этом-то и состоит значение

мусического искусства для воспитания.

В таком же роде и умение читать,— сказал я.—Мы с ним справляемся,

когда нам становится ясно, что разных букв во всем, где они

b встречаются, не так уж много; однако мы ни в малом, ни в великом не

пренебрегаем ими, будто не стоит и замечать их, но везде стремимс

распознать и научаемся читать не раньше, чем с этим справимся.

Верно.

Значит, и изображения букв, отражающиеся где-нибудь в воде или в

зеркале, мы узнаем не прежде, чем будем знать сами буквы, впрочем,

это требует того же самого искусства и упражнения.

Безусловно.

168

Но ведь это-то я и утверждаю, клянусь богами:нам точно так

же не овладеть мусическим искусством — ни нам самим,c

ни тем стражам, которых, как мы говорим,мы должны воспитать,

пока мы не распознаем повсюду встречающиеся виды рассудительности, мужества, благородного образа мыслей, великодушия и всего того, что им сродни, а также и их противоположности, и пока мы не заметим всего этого там, где оно существует — само по себе или в изображениях; ни в малом, ни в великом мы не станем этим пренебрегать, но будем считать, что

здесь требуется то же самое — искусство и упражнение.

Это совершенно необходимо.

Значит,— сказал я,— если случится, что прекрасные нравственd

ные свойства, таящиеся в душе какого-нибудь человека, будут согласовываться и с его внешностью, поскольку они будут принадлежать к одному роду, это будет прекраснейшее зрелище для того, кто способен видеть.

Конечно.

А ведь высшая красота в высшей степени привлекательна.

Еще бы!

Таких-то вот людей и любил бы всего больше тот, кто предан мусическому искусству. А в ком нет этой гармоничности, тех бы он не любил.

Да, не любил бы, если это недостаток душевный; если же физический, можно еще выдержать и находить встречи приятными.e

Понимаю,— сказал я,— у тебя есть или был такой любимец,

поэтому я не возражаю. Но скажи мне вот что :имеется ли

что-нибудь общее между рассудительностью и излишествами в удовольствиях?

Как можно! От них становишься безумным не меньше, чем от страдания.

А есть ли у них общее с какой-нибудь другой добродетелью?

Ни в коем случае.

А, например, с наглостью и разнузданностью?403

С ними-то более всего.

Можешь ли ты назвать удовольствие более сильное и острое, чем любовные утехи?

Не могу, да и нет ничего более безумного.

Между тем правильной любви свойственно любить скромное и прекрасное, притом рассудительно и гармонично.

169

Конечно.

Значит, в правильную любовь нельзя привносить неистовство и все

то, что сродни разнузданности?

Нельзя.

b — Стало быть, нельзя привносить и наслаждение: с ним не должно

быть ничего общего у правильно любящих или любимых, то есть ни у

влюбленного, ни у его любимца.

Да, Сократ, клянусь Зевсом, наслаждение сюда не следует

привносить.

В создаваемом нами государстве ты установишь, чтобы влюбленный

был другом своему любимцу, вместе с ним проводил время и

относился к нему как к сыну во имя прекрасного, если тот согласится.

А в остальном пусть он так общается с тем, за кем ухаживает, чтобы

никогда не могло возникнуть даже предположения, что

c между ними есть нечто большее. В противном случае он навлечет на

себя упрек в грубости и непонимании прекрасного 58.

Да, это так.

Не кажется ли и тебе,— сказал я,— что наше рассуждение о

мусическом искусстве пришло к концу? Оно завершилось тем, чем

должно было завершиться,— ведь все, что относится к мусическому

искусству, должно завершаться любовью к прекрасному.

Согласен,— сказал Главков.

Взаимообусловленность мусического и гимнастического

воспитания.

— Вслед за мусическим искусством юноши должны обучаться и

гимнастике 59.

- Конечно

— И в этом отношении нужно воспитывать тщательно, начиная с

детства и в течение всей жизни. Дело здесь, я думаю, вот в чем

(впрочем, d решай и ты): я не считаю, что, когда тело у человека

в порядке, оно своими собственными добрыми качествами вызывает

хорошее душевное состояние; по-моему, наоборот, хорошее душевное

состояние своими добрыми качествами обусловливает наилучшее

состояние тела 60. А тебе как кажется?

По-моему, тоже так.

Стало быть, если мы достаточно позаботимся о духовном облике

e наших стражей и затем уже их разумению поручим тщательную заботу

о теле, сами же во избежание многословия ограничимся указанием нескольких образцов, мы поступим правильно?

170

Вполне.

Что они должны воздерживаться от опьянения, мы уже говорили. Напиться так, что даже не знаешь, где ты находишься, скорее уж можно кому-нибудь другому, только не стражу.

Смешно, если страж сам нуждается в страже.

А как насчет их питания? Ведь эти люди —участники величайшего состязания. Разве не так?

Да, так.

Не подойдут ли для них условия жизни атлетов?404

Возможно.

Но ведь это ведет к сонливости и опасно для здоровья. Разве ты не наблюдаешь, что эти атлеты спят всю жизнь и, чуть только нарушат предписанный им режим, сейчас же начинают очень сильно хворать?

Да, я это наблюдаю.

Военные атлеты нуждаются в более совершенной подготовке: им необходимо иметь чутье, как у собаки, отличаться крайне острым зрениеми слухом и обладать таким здоровьем, чтобы в походах

оно не пошатнулось от перемены воды, разного рода пищи, от зноя илиb ненастья.

И мне так кажется.

Но наилучшее гимнастическое воспитание разве не родственно тому простому мусическому искусству, которое мы только что разбирали?

Как ты это понимаешь?

Такое воспитание должно быть простым и подобающим особенно в отношении военного дела.

Как это?

Об этом можно узнать даже у Гомера. Ты ведь знаешь, что во время похода Гомер не кормит героев ни рыбой, хотя дело происходит у моря, на Геллеспонте, ни вареным мясом, а только жареным, что дляc

воинов в самом деле удобнее: ведь огонь, так сказать, везде под рукой,

и не надо возить с собою посуду.

Да, это много удобнее.

И о приправах, насколько мне известно, Гомер никогда не упоминает. Впрочем, и атлеты это знают: кто хочет поддерживать свое тело в хорошем состоянии, тому надо воздерживаться ото всего такого.

И правильно, они это знают и воздерживаются.

Как видно, ты не одобряешь сиракузского стола и сицилийского d разнообразия блюд, раз по-твоему это правильно? б1

171

Не одобряю.

Значит, и если коринфская девушка полюбилась тому, кто хочет поддерживать свое тело в хорошем состоянии 62, ты это также порицаешь?

Разумеется.

И аттические печенья, хотя они славятся приятным вкусом? 63

Конечно.

Я думаю, мы правильно уподобили бы такое питание и образ

жизни мелической поэзии или песнопению, сочиненному

e одновременно во всех музыкальных ладах и во всех ритмах.

Конечно.

Там пестрота порождает разнузданность, здесь же — болезнь. А простота в мусическом искусстведает уравновешенность души, в области же гимнастики — здоровье тела.

Совершенно верно.

405 — Когда в государстве распространятся распущенность и болезни, разве не потребуется во множестве открыть суды и больницы? И разве не будут в почете судебное дело и врачевание, когда ими усиленно станут заниматься даже многие благородные люди?

Да, выйдет так.

Какое же ты можешь привести еще большее доказательство

плохого и постыдного воспитания граждан, если нужду во

врачах и искусных судьях испытывают не только худшие люди и

ремесленники, но даже и те, кто притязает на то, что

b они воспитаны на благородный лад? Разве, по-твоему, не позорна и не

служит явным признаком невоспитанности необходимость пользоваться,

за отсутствием собственных понятий о справедливости, постановле

ниями посторонних людей, словно они какие-то владыки и могут все

решить!

Это величайший позор.

А не кажется ли тебе еще более позорным то обстоятельство, что

человек не только проводит большую часть своей жизни в

судах как ответчик либо как истец, но по своей

невоспитанности еще и чванится этим в уверенности, что он горазд

c творить несправедливости, знает всякие уловки и также лазейки, чтобы

увернуться от наказания, и все это ради мелких, ничего не стоящих дел?

Ему неведомо, насколько прекраснее и лучше постро-

172

ить свою жизнь так, чтобы вовсе не нуждаться в клюющем носом судье.

Да, это еще более позорно.

А когда нужда в лечении возникает не из-за ранений или каких-либо повторяющихся из года в год болезней, но из-за праздности и

того образа жизни, о котором мы уже упоминали,— это ли неd позорно? Влага и испарения застаиваются тогда, словно в

болоте, и это побуждает находчивых Асклепиадов64 давать болезням название «ветры» и «истечения».

В самом деле, это новые и нелепые названи

болезней.

Не существовавших, я думаю, во времена Асклепия. Я заключаю так потому, что под Троей его сыновья не порицали той e женщины, которая дала раненому Еврипилу выпить прамнийского вина, густо насыпав туда ячменной крупы и наскоблив сыра, что

как раз должно было, по-видимому, вызвать слизистое воспаление.406

Не возражали сыновья Асклепия и против лечебных мер Патрокла 65.

Вот уж действительно странное питье для человека в таком состоянии!

Не так уж оно странно, если ты учтешь, что в те времена, до появления Геродика66, Асклепиады, как утверждают, не умели направлять течение болезни, то есть не применяли нынешнего способа лечения. Геродик же был учителем гимнастики. Когда он за

болел, он применил для лечения гимнастические приемы; сперва он терзал этим главным образом b самого себя, а затем, впоследствии, и многих других.

Каким образом?

Он отодвинул свою смерть; сколько он ни следил за своей болезнью — она у него была смертельной, и излечиться он, я думаю, был не в силах, вот он и жил, ничем другим не занимаясь, а только

лечась да мучаясь, как бы не нарушить в чем-либо привычный ему образ жизни. Так, в состоянии беспрерывного умирания он и дожил до старости благодаря своей премудрости.

Хорошо же его вознаградило его искусство!

По заслугам, раз человек не соображал, что с Асклепий не по неведению или неопытности ничего не сообщил своим потомкам об этом виде лечения. Асклепий знал, что каждому, кто придерживается законного порядка, назначено какое-либо дело в обще-

173

стве и он его обязан выполнять, а не заниматься всю жизнь праздным лечением своих болезней. Забавно, что подтверждение этому мы наблюдаем у ремесленников, а у людей богатых и слывущих благополучными этого не замечается.

— Что ты имеешь в виду?

d — Плотник, когда заболеет, обращается к врачу за лекарством,

вызывающим рвоту или слабительное действие, чтобы таким путем избавиться от болезни, а не то просит сделать ему прижигание или разрез. Если же ему назначат длительное лечение, велят кутать голову и так далее, он сразу же скажет, что ему недосуг хворать, да и ни к чему будет жить, если обращать внимание на болезнь и пренебрегать надлежащей работой.

e Распростившись с такого рода врачом, он возвращается к своему обычному образу жизни и, если выздоровеет, продолжает заниматься своим делом; если же его тело не способно справиться с болезнью, наступает конец и избавление от хлопот.

— Такому человеку, видимо, именно так подобает пользоватьс

врачеванием.

407 — Не потому ли, что у него есть какая-то работа, и, если он не будет

ее выполнять, ему и жить ни к чему?

Очевидно.

А у богатого, как мы говорили, нет ведь такого

обязательного дела, что ему и жизнь станет не в жизнь, если он будет вынужден от него отказаться.

Но в этом обычно не признаются.

Ты ведь не согласен с утверждением Фокилида, что крепость тела надо развивать в себе лишь тогда, когда уже обеспечены условия жизни? 67

Я думаю, что это надо начинать еще раньше.

Не будем из-за этого воевать с Фокилидом, а лучше выясним дл

самих себя, нужно ли богатому человеку заботиться об этом и не

будет ли и ему жизнь не в жизнь, если он этим не занимается, или же

b только плотникам и другим ремесленникам нельзя возиться со своими

болезнями, так как это отвлекает их внимание от работы, и совет Фокилида вообще-то ничему не мешает.

—Клянусь Зевсом,— сказал Главкон,— мешает в высшей степени, если такая излишняя забота о своем теле выходит за пределы обычной гимнастики: тогда это раздражает и в домашних делах, и в

174

военных походах и неприятно также в представителях городской власти.

—Но самое главное, такая излишняя забота служит препятствием для приобретения любых знаний, для размышлений и работы над собой: ведь c людям при этом постоянно мнится, что у них болит или кружится голова, а винят в этом философию, так

что там, где эта забота главенствует, она является помехой в том, чтобы развивать и проверять свою добродетель, поскольку из-за этой заботы человек мнит себя вечно больным и непрестанно чувствует боли в теле.

Это похоже на правду.

Так не сказать ли нам, что и Асклепию это было известно: у кого от природы здоровое тело и кто ведет здоровый образ жизни, но схватил какую-нибудь необычную болезнь, таким людям и при таком d

их состоянии Асклепий указал, как надо лечиться,—лекарствами и разрезами надо изгонять болезни, сохраняя, однако, обычный образ жизни, чтобы непострадали общественные дела. В случае же внутренних болезней, продолжающихся всю жизнь, Асклепий

не делал попыток чуть-чуть облегчить положение больного и, изменяя его образ жизни и затягивая болезнь, удлинить человеку никчемную его жизнь да еще дать ему случай произвести, естественно, такое же точно потомство. Кто в положенный человеку

срок не способен жить, того, считал Асклепий, не o нужно и лечить, потому что такой человек бесполезен и для себя, и для общества.

Ты утверждаешь, что Асклепий заботился об обществе?

Это очевидно. Да и его сыновья показали, чтоон был таков. Разве ты не видишь, как они отличились в битвах под Троей, где 408 применяли свое врачебное искусство именно так, как я говорю? Или не помнишь, что у Менелая из раны, полученной от стрелы

Пандара, они Кровь отжимали, смягчающим зельем обсыпавши рапу 68. А насчет того, что нужно потом пить и есть, они дали Менелаю ничуть не больше предписаний, чем Еврипилу, потому что для излечения довольно бывает лекарства, если до ранения человек был здоров и вел упорядоченный образ жизни, хотя бы сейчас и дове-b

175

лось ему выпить смесь из вина, меда, ячменной круиы и тертого сыра. А жизнь человека, от природы болезненного, да к тому же еще невоздержного, Асклепиады находили бесполезной и для него самого, и для окружающих, так что, считали они, не стоит за ним ухаживать и его лечить, будь он даже богаче Мидаса 69.

Если верить тебе, сыновья Асклепия были очень смышлеными.

Так им и полагается, хотя с нами не согласятся ни трагики, ни

Пиндар: они уверяют, что хотя Асклепий и был сыном

c Аполлона, однако дал себя подкупить, чтобы исцелить одного

уже умиравшего богача, за что и был испепелен молнией 70. Но мы, исходя из того, о чем у нас уже шла речь, не верим им

ни в том ни в другом: если он был сыном бога, он, скажем мы, не должен был быть корыстолюбив, а если он корыстолюбив, он не был сыном бога.

Это-то совершенно верно. Но что ты скажешь,Сократ, в отношении следующего: разве не требуются в нашем государстве хорошие врачи? А

такими могли бы быть, всего вероятнее, те, через чьи руки прошло

d как можно больше людей как здоровых, так и больных.

Точно так же и с судьями: те из них лучше, кому приходилось общаться с самыми разными по своим природным задаткам людьми.

Конечно, они должны быть очень хорошими врачами. А знаешь, кого я считаю такими?

Пожалуйста, скажи мне.

Что ж, попытаюсь. Но ты в своем вопросе объединил не сходные между собою вещи.

Как так?

Искуснейшими врачами стали бы те, кто, начиная с малолетства, кроме изучения своей науки имел бы дело по

возможности с большим числом совсем безнадежных больных, да и сам

e перенес бы всякие болезни и от природы был бы не слишком здоровым. Ведь лечат, по-моему, не телом тело — иначе было бы не допустимо плохое телесное состояние самого врача,— нет, лечат тело душой, а ею невозможно хорошо лечить, если она у врача плохая или стала такой.

Это верно.

409 —А судья, друг мой, душой правит над душами. Нельзя, чтобы она у него с юных лет воспитывалась среди порочных душ, общалась с ними, прошла бы

176

через всяческие несправедливости и сама поступала так,— и все это только для того, чтобы по собственному опыту заключать о чужих поступках, как о чужих болезнях заключают по своим. Напротив, душа должна смолоду стать невинной и не причастной к дурным нравам, если ей предстоит безупречно и здраво вершить правосудие. Потому-то люди порядочные и кажутся в их молодые годы простоватыми и легко поддаются обману со стороны людей несправедливых — ведь у них самих нет никаких черточек, созвучных людям испорченным.b

В самом деле, с ними часто так случается.

Поэтому хорошим судьей будет не юноша, а старик, который лишь в зрелые годы ознакомился с тем, что такое несправедливость. Ее наличие он подметил не у себя в душе и не как собственное свойство, а, напротив, в душах других людей как нечто ему чуждое. Понадобилось много времени, чтобы он научился разбираться в том, каково это зло,— ведь для него оно предмет знания, а не собственного опыта. с

Это будет отличный судья, как видно.

Да, хороший: вот то, о чем ты спрашивал. Ведь хорош тот, у кого хорошая душа. А человек ловкий и во всем подозревающий лишь дурное, сам совершивший немало несправедливостей и считающий себя мастером на все руки и мудрецом, правда общаясь с себе подобными, выглядит знатоком своего дела, потому что он всего остерегается, наблюдая на самом себе дурные примеры, но, когда он встречается с хорошими людь

ми и с теми, кто постарше его, он выглядит глупо, так как бывает некстати недоверчив из-за своего неведения здоровых нравов,— ведь эти примеры d ему чужды. А так как с людьми порочными он сталкивается чаще, чем с хорошими, то и самому себе и другим он кажется скорее мудрым, чем невеждой.

Совершенно верно.

Стало быть, не такого судью нам надо искать, если мы хотим, чтобы был он хорош и мудр, а такого, как мы указывали прежде. Порочность никогда не может познать ни добродетель, ни самое себя, тогда как добродетель человеческой природы, своевременно получившей воспитание, приобретет знание и о самой себе, и о порочности. Именно такой человек, кажется мне, и становится мудрым, а вовсе e не негодяй.

И мне так кажется.

117

—Значит, вместе с такого рода судебным искусством ты узаконишь в

нашем государстве и врачевание в том виде, как мы говорили. Оба они

410 будут заботиться о гражданах, полноценных в отношении как тела,

так и души, а кто не таков, кто полноценен лишь телесно, тем они предоставят вымирать; что касается людей с порочной душой, и притом неисцелимых, то их они сами умертвят.

Ясно, что так будет всего лучше и для тех, кто страдает подобными недостатками, и для всего государства.

А юноши, видно, поостерегутся у тебя обращаться в суд, раз они будут владеть тем простым мусическим искусством, которое, как мы говорили, порождает рассудительность.

Конечно.

b — Следуя тем же путем, человек, владеющий мусическим искусством,

если пожелает, примет такое же решение, занимаясь гимнастикой, то

есть не станет прибегать к врачебной помощи без необходимости.

Я с этим согласен.

Он будет заниматься гимнастическими упражнениями и преодолевать трудности во имя природной отваги и пылкости духа, ради их пробуждения, а не ради приобретения силы — не то, что другие атлеты,

которые и питаются, и переносят тяготы только длятого, чтобы стать покрепче.

Ты совершенно прав.

—Те, кто установил, что воспитывать надо с помощью мусического и

c гимнастического искусства, для того ли сделали это, Главкон, чтобы,

как думают некоторые, посредством одного развивать тело, а посредством другого — душу?

—А как же иначе?

Пожалуй, и то и другое установлено главным образом для души.

Как так?

Разве ты не замечал, каким бывает духовный склад у тех, кто всю жизнь посвятил гимнастике и вовсе не касался мусического искусства? И каков он у людей, им противоположных?

Что ты имеешь в виду?

d — Грубость и жестокость, с одной стороны, мягкость и изнеженность — с другой.

—Да, я замечал, что занимающиеся только

178

гимнастикой становятся грубее, чем следует, а занимающиеся одним только мусическим искусством — настолько мягкими, что это их не украшает.

А между тем грубость могла бы способствовать природной ярости духа и при правильном воспитании обратилась бы в мужество; но, конечно, чрезмерная грубость становится тяжкой и невыносимой.

Да, мне так кажется.

Что же? Разве кротость не будет свойством характеров,e склонных к философии? Правда, излишняя кротость ведет к чрезмерной мягкости, но при хорошем воспитании она остается только кротостью и скромностью.

Это так.

А наши стражи, говорим мы, должны обладать обоими этими природными свойствами.

Да.

И эти свойства должны согласоваться друг с другом.

Конечно.

И в ком они согласованы, душа у того рассудительная и мужественная. 411

Вполне.

А в ком не согласованы — трусливая и грубая.

И даже очень.

Если человек допускает, чтобы мусическое искусство завораживало его звуками флейт и через уши, словно через воронку, вливало в его душу те сладостные, нежные и печальные лады, о которых мы только что говорили; если он проводит всю жизнь, то жалобно стеная, то радуясь под воздействием песно

пений, тогда, если был в нем яростный дух, он на первых порах смягчается наподобие того, как становится ковким железо, и ранее бесполезный, крутой его нрав может пойти ему ныне на пользу. Но если, не делая передышки, он непрестанно под b дается такому очарованию, то он как бы расплавляется, ослабляет свой дух, пока не ослабит его совсем, словно вырезав прочь из души все сухожилия, и станет он тогда «копьеносцем некрепким» 71.

Несомненно.

Это происходит быстро, если попадается человек самого начала c

по природе своей слабый духом. А у кого яростный дух, тот, и подавив свою горячность, останется вспыльчивым: всякая мелочь его заде-

179

с вает, хотя он и отходчив. Из пылких такие люди становятся раздражительными, гневливыми и полными недовольства.

Вот именно.

Что же? Если человек кладет много труда на телесные упражнения, хорошо и обильно ест, но не причастен ни к мусическому искусству, ни к философии, не преисполнится ли он высокомерия и пыла и не прибавит ли он себе мужества?

Вполне возможно.

—И что же? Раз он ничем другим не занимается и никак не общается с

d Музой, его жажда учения, даже если она и была в его душе, не отведала

ни познания, ни поиска, осталась непричастной к сочинительству и к прочим мусическим искусствам, а потому она слабеет, делается глухой и слепой, так как она не побуждает этого человека, не питает его и не очищает его ощущений.

—Да, это так.

—Такой человек, по-моему, становится ненавистником слова, невеждой;

он совсем не пользуется даром словесного убеждения, а добивается всего

e дикостью и насилием, как зверь; он проводит жизнь в невежестве и

глупости, нескладно и непривлекательно.

Это совершенно верно.

Очевидно, именно ради этих двух сторон [человеческой природы] какой-то, я бы сказал, бог даровал людям два искусства: мусическое искусство и гимнастику, но не ради души и тела (это разве что между

прочим), а ради яростного и философского

412 начал в человеке, чтобы оба они согласовывались друг с другом, то

как бы натягиваясь, то расслабляясь, пока не будет достигнуто надлежащее их состояние.

Видимо, это так.

Стало быть, кто наилучшим образом чередует гимнастические упражнения с мусическим искусством и в надлежащей мере преподносит их душе, того мы вправе были бы считать достигшим совершенства

в мусическом искусстве и осуществившим полную слаженность гораздо более, чем тот, кто настраивает

струны.

Естественно, это так, Сократ.

Значит, Главкон, и в нашем государстве для сохранения его устройства будет постоянно нужен какой-то такой попечитель.

180

И очень даже будет нужен.b

Главные образцы воспитания и обучения пусть будут у нас такими. К чему пускаться в подробности о том, какими будут у наших граждан хороводные пляски, звероловство, псовая охота, состязания атлетов и соревнования в управлении конями и колесницами? В общем примерно ясно, что все это должно согласоваться с главными образцами, так что здесь уже не трудно будет найти то, что требуется.

Пожалуй, не трудно.

Отбор правителей и стражей

— Но что же нам предстоит разобрать после этого? Может быть, кто из этих наших граждан должен начальствовать, а кто — быть под началом?

Конечно. с

Ясно, что начальствовать должны те, кто постарше, а быть под началом те, кто помоложе.

Ясно.

И притом начальствовать должны самые лучшие.

И это ясно.

А из земледельцев самые лучшие разве не те, кто отличился в земледелии?

Да.

Ну а теперь вот что: раз наши граждане должны быть лучшими из стражей, значит, ими будут те, кто наиболее пригоден для охраны государства?

Да-

Здесь требуется и понимание, и способности, а кроме того, и забота о государстве.

Разумеется. d

А всякий больше всего заботится о том, что он любит.

Непременно.

Любит же он что-либо больше всего, когда считает, что польза дела — это и его личная польза, и когда находит, что успех дела совпадает с его собственной удачей, в противном же случае — наоборот.

Да, это так.

Значит, из стражей надо выбрать таких людей, которые, по нашим наблюдениям, целью всей своей жизни поставили самое ревностное e служение государственной пользе и ни в коем случае не согласились

бы действовать вопреки ей.

181