себя отношение; понятие — это не бездна бесформенной субстанции или необходимость как внутреннее тождество отличных „руг от друга и ограничивающих друг друга вещей или состояний, как абсолютная отрицательность оно есть то, что формирует и созидает; и так как определение дано здесь не как предел, а всецело как снятое, как положенность, то видимость есть [здесь] явление как явление тождественного.
Всеобщее есть поэтому свободная мощь; оно есть оно же само и охватывает собой свое иное, но не как нечто насильственное, а как то, что в этом ином скорее покоится и находится при самом себе. Так же как всеобщее было названо свободной мощью, так можно было бы назвать его и свободной любовью и безграничным блаженством, ибо оно отношение к различенному лишь как отношение к самому себе; в различенном оно возвратилось к самому себе.
Только что было упомянуто об определенности, хотя понятие как только еще всеобщее и лишь тождественное с собой до нее еще не дошло. Но нельзя говорить о всеобщем, не упомянув об определенности, которая при ближайшем рассмотрении есть особенность и единичность; ведь всеобщее заключает ее в своей абсолютной отрицательности в себе и для себя; таким образом, определенность не берется откуда-то извне, когда о ней говорят по поводу всеобщего. Как отрицательность вообще, иначе говоря, со стороны первого, непосредственного отрицания всеобщее имеет в самом себе определенность вообще в качестве особенности; как второе отрицание, как отрицание отрицания, оно абсолютная определенность, или единичность и конкретность (Konkretion). — Всеобщее, стало быть, — это тотальность понятия; оно есть конкретное, не нечто пустое, а скорее имеющее содержание благодаря своему понятию, — такое содержание, в котором оно не только сохраняет себя, но которое свойственно и имманентно ему. Можно, конечно, абстрагироваться от содержания, но тогда получается не всеобщность понятия, а [лишь] абстрактность, которая есть изолированный, неполный момент понятия и в которой нет истины.
При ближайшем рассмотрении всеобщее оказывается этой тотальностью следующим образом. Поскольку оно имеет внутри себя определенность, эта определенность есть не только первое отрицание, но и рефлексия этого отрицания в себя. Взятое с этим первым отрицанием отдельно, оно есть особенное, как это будет сейчас рассмотрено; но в этой определенности оно по существу своему еще есть всеобщее; эту сторону еще следует здесь уразуметь. — А именно, эта определенность как находящаяся в понятии есть тотальная рефлексия, двоякое свечение (Doppelschein): во-первых, вовне, рефлексия в другое, и, во-вто-рых, внутрь, рефлексия в себя. Первое, внешнее, преломление составляет некоторое различие по отношению к другому; тем
554_________________КНИГА III. УЧЕНИЕ О ПОНЯТИИ______________
самым всеобщее имеет особенность, находящую свое разрешение в некотором высшем всеобщем. Хотя оно теперь есть лишь нечто относительно всеобщее, оно не утрачивает своего характера всеобщего; оно сохраняет себя в своей определенности [и притом] не только так, чтобы оно в соединении с ней оставалось лишь безразличным к ней, — в таком случае оно было бы лишь сложено с ней, — но так, что оно есть то, что только что было названо свечением внутрь (das Scheinen nach innen). Определенность как определенное понятие повернута из внешности обратно внутрь себя', она тот собственный, имманентный характер, который есть нечто существенное благодаря тому, что, будучи принят во всеобщность и проникнут ею, имея те же границы (von gleichem Umfange), что она, и будучи тождественным с ней, он точно так же проникает ее; именно этот характер и принадлежит роду как нераздельная со всеобщностью определенность. В этом отношении он не обращенный вовне предел, а положителен, так как он в силу всеобщности находится в свободном соотношении с самим собой. Таким образом, и определенное понятие остается внутри себя бесконечно свободным понятием.
Что же касается другой стороны, с которой род ограничен своим определенным характером, то было уже отмечено, что как низший род он находит свое разрешение в некотором высшем всеобщем. Это всеобщее в свою очередь также может быть понято как род, но как более абстрактный род; он принадлежит, однако, опять-таки лишь той стороне определенного понятия, которая обращена вовне. Истинно же высшее всеобщее есть то, в котором эта обращенная вовне сторона принимается обратно внутрь, то второе отрицание, в котором определенность дана всецело лишь как положенность или как видимость. Жизнь, Я, дух, абсолютное понятие — это не только всеобщности в смысле высших родов, а конкретности, определенности которых опять-таки суть не только виды или низшие роды, но которые в своей реальности находятся всецело только внутри себя и полны ими. Поскольку жизнь, Я, конечный дух — это также лишь определенные понятия, они находят свое абсолютное разрешение в том всеобщем, которое следует понимать как истинно абсолютное понятие, как идею бесконечного духа, положенность коего есть бесконечная, прозрачная реальность, в которой он созерцает свое творение и в нем — самого себя.
Истинное, бесконечное всеобщее, которое непосредственно внутри себя есть столь же особенность, сколь и единичность, следует теперь рассматривать подробнее прежде всего как особенность. Оно определяет себя свободно; превращение его в конечное не есть переход, имеющий место лишь в сфере бытия; истинное, бесконечное всеобщее есть творческая мощь как абсолютная отрицательность, соотносящаяся с самой собой. Как такая мощь оно есть различение внутри себя, а это различение есть акт определени
(Bestimmen) ввиду того, что различение составляет одно со всеобщностью. Тем самым оно полагание самих различий как всеобщих, соотносящихся с собой. Этим они становятся фиксированными, изолированными различиями. Изолированное устойчивое наличие (Bestehen) конечного, которое прежде определялось, как его для-себя-бытие, а также как вещность, как субстанция, есть в своей истине всеобщность, и в эту форму бесконечное понятие облекает свои различия, — в форму, которая сама и есть как раз одно из его различий. В этом состоит творчество (Schaffen) понятия, постигаемое лишь в самой этой сердцевине его.
В. ОСОБЕННОЕ ПОНЯТИЕ (DER BESONDERE BEGRIFF)
Определенность, как таковая, принадлежит к бытию и качественному; как определенность понятия она есть особенность. Она не граница, так что не относится к чему-то иному как к своему потустороннему, а скорее, как только что обнаружилось, она собственный имманентный момент всеобщего; поэтому всеобщее находится в особенности не при чем-то ином, а всецело остается при самом себе.
Особенное содержит ту всеобщность, которая составляет его субстанцию; род неизменен в своих видах; виды разнятся не от всеобщего, а только друг от друга. Особенное имеет с другими особенными, к которым оно относится, одну и ту же всеобщность, В то же время ввиду их тождества со всеобщим их разность как таковая всеобща; она есть тотальность. Следовательно, особенность не только содержит всеобщее, но и показывает его также через свою определенность', тем самым всеобщее образует собой ту сферу, которую должно исчерпать особенное. Эта тотальность, поскольку определенность особенного берется просто как разность, выступает как полнота. В этом отношении виды даны полностью, если именно их не имеется больше, [чем перечислено]. Для них нет никакого внутреннего мерила или принципа, так как разность и есть именно лишенное единства различие, в котором всеобщность — сама по себе абсолютное единство — есть чисто внешний рефлекс и неограниченная, случайная полнота. Но разность переходит в противоположение, в имманентное соотношение разных. Особенность же как всеобщность есть такое имманентное отношение в себе и для себя, а не благодаря переходу; она тотальность в самой себе и простая определенность, по существу своему принцип. Она не имеет никакой иной определенности, кроме той, которая положена самим всеобщим и вытекает из него следующим образом.
Особенное — это само всеобщее, но оно его различие или его соотношение с чем-то иным, его свечение (Scheinen) вовне; но нет ничего иного, от чего отличалось бы особенное, кроме самого
556_________________КНИГА III. УЧЕНИЕ О ПОНЯТИИ_______________
всеобщего. — Всеобщее определяет себя; в этом смысле оно само есть особенное; определенность есть его различие; всеобщее отличается лишь от самого себя. Поэтому его виды суть лишь а) само всеобщее и Ь) особенное. Всеобщее как понятие есть оно же само и его противоположность, которая опять-таки есть оно же само как его положенная определенность; оно охватывает собой эту противоположность и остается при себе. Таким образом, оно тотальность и принцип своей разности, которая всецело определена лишь их самим.
Нет поэтому никакого другого истинного членения, кроме того, при котором понятие отодвигает само себя в сторону как непосредственную, неопределенную всеобщность; именно это неопределенное создает его определенность, иначе говоря, то, что понятие есть особенное. И то и другое есть особенное, и потому они соподчинены (koordiniert). И то и другое как особенное есть также определенное в противоположность всеобщему; в этом смысле они называются подчиненными (subordiniert) всеобщему. Но именно потому это всеобщее, в противоположность которому особенное определенно, скорее само также есть лишь одно из противостоящих [сторон ]. Если мы говорим здесь о двух противо-стоящих [сторонах], то мы должны поэтому еще раз сказать, что оба они составляют особенное не только вместе — будто бы они лишь для внешней рефлексии одинаковы в том отношении, что оба они особенные, — их определенность относительно друг друга есть при этом по существу своему лишь одна определенность — отрицательность, которая во всеобщем проста.
В своем понятии и тем самым в своей истине различие таково, каковым оно обнаруживает себя здесь. Все предыдущие различия этим единством обладают в понятии. Каково непосредственное различие в бытии, так оно дано в качестве границы чего-то иного; как данное в рефлексии оно относительное различие, положенное как соотносящееся по существу своему со своим иным; здесь, стало быть, единство понятия начинает становиться положенным; но вначале оно лишь видимость в чем-то ином. — Переход и разложение этих определений имеют лишь тот истинный смысл, что они достигают своего понятия, своей истины; бытие, наличное бытие, нечто, или целое и части и т. д., субстанция и акциденции, причина и действие, взятые сами по себе, суть определения мысли; как определенные понятия они постигаются постольку, поскольку каждое из них познано в единстве со своим иным или противоположным. — Например, целое и части, причина и действие и т. д. еще не такие разные, которые были бы определены по отношению друг к другу как особенные, ибо хотя они в себе и составляют одно понятие, однако их единство еще не достигло формы всеобщности; и точно так же различие, которое имеется в этих отношениях, еще не обладает такой формой, чтобы оно было одной определенностью. Например,
причина и действие — это не два разных понятия, а лишь одно определенное понятие, и причинность, как всякое понятие, есть простое понятие.
Что касается полноты, то оказалось, что определенность особенного полностью исчерпывается различием всеобщего и особенного и что лишь то и другое составляют особенные виды. В природе, правда, бывает более двух видов, принадлежащих к одному и тому же роду, равно как и эти многие виды не могут иметь показанного выше отношения друг к другу. Но в том-то и состоит бессилие природы, что она не в состоянии сохранить и выразить строгость понятия и растекается в такое чуждое понятие расплывчатое (blinde) многообразие. Многообразие ее родов и видов и бесконечная разность ее образований может вызвать у нас восхищение, ибо восхищение не заключает в себе понятия, и его предмет — то, что лишено разумности. Так как природа есть вовне-себя-бытие понятие, то ей дано растекаться в этой разности, подобно тому как дух, хотя он и имеет понятие в образе понятия, но увлекается и представлениями и вращается в их бесконечном многообразии. Многообразные роды и виды, встречающиеся в природе, не следует считать чем-то высшим, нежели произвольные выдумки духа в его представлениях. И те и другие, правда, показывают повсюду следы и предвосхищения понятия, но не дают его верного отображения, так как они его свободное вовне-себе-бытие; понятие есть абсолютная сила именно потому, что оно позволяет своему различию свободно принимать образ самостоятельной разности, внешней необходимости, случайности, произвола, мнения, которые, однако, должны считаться не более как абстрактной стороной ничтожности.
Определенность особенного, как мы видели, проста как принцип, но она проста также как момент тотальности, как определенность в противоположность другой определенности. Понятие, поскольку оно определяет или различает себя, обращено отрицательно на свое единство и сообщает себе форму одного из своих идеальных моментов бытия; как определенное понятие оно обладает наличным бытием вообще. Но это бытие имеет смысл уже не просто непосредственности, а всеобщности, [т. е.] такой непосредственности, которая равна самой себе через абсолютное опосредствование и которая точно так же содержит внутри себя и другой момент — сущность или рефлексию. Эта всеобщность, в кото-Рую облечено определенное, есть абстрактная всеобщность. Особенное имеет всеобщность внутри самого себя как свою сущность; но поскольку определенность различия положена и тем самым обладает бытием, всеобщность есть его форма, а определенность, как таковая, есть содержание. Всеобщность становится формой, поскольку различие дано как существенное, так же как, наоборот, в чисто всеобщем оно дано лишь как абсолютная отрицательность, а не как различие, положенное как таковое.
558_________________КНИГА III. УЧЕНИЕ О ПОНЯТИИ_______________
Определенность есть, правда, абстрактное в противоположность другой определенности; однако эта другая определенность есть лишь сама всеобщность; эта всеобщность тем самым также абстрактна; и определенность понятия или особенность есть опять-таки не что иное, как определенная всеобщность. Понятие в ней находится вовне себя; поскольку именно понятие находится в ней вовне себя, абстрактно-всеобщее содержит все моменты понятия; оно есть а) всеобщность, Ь) определенность, с) простое единство обеих; но это единство — непосредственное, и поэтому особенность не дана как тотальность. В себе она есть также эта тотальность и опосредствование; по существу своему она исключающее соотношение с другим или снятие отрицания, а именно другой определенности — другой, которая, однако, только предстает в виде мнения, ибо непосредственно она исчезает и показывает себя как-то, чем должна была быть ее другая. Следовательно, эта всеобщность абстрактна потому, что опосредствование есть лишь условие, иначе говоря, потому, что оно не положено в ней самой. Так как оно не положено, то единство абстрактного имеет форму непосредственности, а содержание — форму безразличия к своей всеобщности, ибо оно не дано как та тотальность, которая есть всеобщность абсолютной отрицательности. Стало быть, хотя абстрактно-всеобщее и есть понятие, но как непонятийное, как понятие, не положенное как таковое.
Когда речь идет об определенном понятии, обычно имеют в виду исключительно лишь такое абстрактно-всеобщее. Равным образом и под понятием вообще разумеют большей частью лишь такого рода непонятийное понятие, и рассудок означает способность обладать такими понятиями. Доказательство есть достояние этого рассудка, поскольку оно оперирует [такими] понятиями, т. е. лишь определениями. Такое оперирование понятиями не выходит поэтому за пределы конечного и необходимого; высшее в доказательстве — отрицательное бесконечное, абстракция высшей сущности, которая сама есть определенность неопределенности. Абсолютная субстанция, правда, также не есть такая пустая абстракция, по своему содержанию она скорее тотальность, но она абстрактна потому, что лишена абсолютной формы; понятие не составляет ее глубочайшей истины; хотя она и есть тождество всеобщности и особенности или мышления и внеположности, однако это тождество не есть определенность понятия; скорее вне ее имеется рассудок, и притом именно потому, что он вне ее, — случайный рассудок, в котором и для которого она имеется в различных атрибутах и модусах.
Впрочем, абстракция вовсе не пуста, как о ней обычно говорят; она определенное (der bestimmte) понятие; она имеет содержанием какую-то определенность; и высшая сущность, эта чистая абстракция, также обладает, как мы указали, определенностью неопределенности; но некоторая определенность есть неопределен-
ность, потому что она, как предполагают, противостоит определенному. Однако, когда высказывают, что она такое, снимается то, чем она должна быть: о ней высказываются как о том, что тождественно с определенностью, и таким образом из абстракции восста-новляется понятие и ее истина. — Но каждое определенное понятие, разумеется, пусто постольку, поскольку оно содержит не тотальность, а лишь одностороннюю определенность. Если оно вообще-то и имеет конкретное содержание, например «человек», «государство», «животное» и т. п., оно все же остается пустым понятием, поскольку его определенность не есть принцип его различий; принцип содержит начало и сущность его развития и реализации; всякая же иная определенность понятия бесплодна. Поэтому если вообще порицают понятие как пустое, то упускают из виду абсолютную его определенность, которая есть понятийное различие и единственно истинное содержание в его стихии.
С этим связано обстоятельство, из-за которого в новейшее время неуважительно относятся к рассудку и ставят его столь низко по сравнению с разумом 21; речь идет о той неподвижности, которую рассудок сообщает определенностям и тем самым — конечным предметам. Эта косность (dies Fixe) состоит в рассмотренной форме абстрактной всеобщности; через нее они становятся неизменными. Ведь качественная определенность, равно как и рефлективное определение по существу своему даны как ограниченные и через свой предел находятся в соотношении со своим иным, а тем самым в них заключена необходимость перехода и прехождения. Всеобщность же, какая им присуща в рассудке, сообщает им форму рефлексии в себя, вследствие чего они лишились соотношения с другим и стали непреходящими. Но если в чистом понятии эта вечность свойственна его природе, то его абстрактные определения были бы вечными сущностями (Wesenheiten) лишь по своей форме; но их содержание не соответствует этой форме; поэтому они не истина и преходящи. Их содержание не соответствует форме потому, что оно не сама определенность как всеобщая определенность, т. е. не есть тотальность понятийных различий, иначе говоря, само оно не вся форма в целом; форма же ограниченного рассудка сама несовершенна, а именно, она абстрактная всеобщность. — Далее, однако, следует признать бесконечной способностью рассудка то, что он разделяет конкретное на абстрактные определенности и постигает ту глубину различия, которая при этом одна только и есть сила, вызывающая их переход. Конкретное, данное в созерцании, есть тотальность, но чувственная тотальность, — реальный материал, безразлично существующий внеположно в пространстве и времени; эта разрозненность (Einheitslosigkeit) многообразного, в виде которой конкретное выступает содержанием созерцания, отнюдь не должна быть вменена ему в заслугу и считаться его преимуществом перед всем рассудочным 22. В изменчивости, ко-
560_________________КНИГА III. УЧЕНИЕ О ПОНЯТИИ________________
торую оно являет в созерцании, уже заключается намек на всеобщее; то, что отсюда доходит до созерцания, есть лишь нечто иное, столь же изменчивое, следовательно лишь то же самое; занимает его место и являет себя не всеобщее. Но менее всего следовало бы науке, например геометрии и арифметике, вменять в заслугу ту наглядность, которая достигается благодаря их материалу, и представлять себе их положения как обосновываемые этой наглядностью. Скорее из-за нее материал таких наук более низкого свойства; созерцание фигур или чисел не помогает научному их познанию; лишь мышление о них может привести к такому познанию. — Но поскольку под созерцанием понимают не только чувственное, но и объективную тотальность, оно есть интеллектуальное созерцание, т. е. оно имеет своим предметом наличное бытие не в его внешнем существовании, а то, что составляет в нем непреходящую реальность и истину, — реальность, лишь поскольку она по существу своему определена в понятии и через понятие, идею, природа которой более подробно выяснится позднее. То, что считается преимуществом созерцания, как такового, перед понятием, есть внешняя реальность, есть то, что лишено понятия и приобретает ценность лишь благодаря понятию.
Так как рассудок есть ввиду этого бесконечная способность, определяющая всеобщее, или, наоборот, сообщающая посредством формы всеобщности фиксированную устойчивость тому, что в определенности само по себе лишено опоры, то не вина рассудка, если не идут дальше этого. Именно какое-то субъективное бессилие разума допускает эти определенности такими и не в состоянии свести их к единству посредством диалектической способности, противоположной указанной выше абстрактной всеобщности, т. е. посредством собственной природы этих определен-ностей, а именно посредством их понятия. Рассудок, правда, сообщает им посредством формы абстрактной всеобщности такую, так сказать, жесткость бытия, какой они не обладают в сфере качества и в сфере рефлексии; но посредством этого упрощения он их в то же время одухотворяет и так заостряет их, что они именно только на этой ступени заострения обретают способность раствориться и перейти в свою противоположность. Наивысшая зрелость и наивысшая ступень, которых что-либо может достигнуть, это та, на которой начинается его гибель. Твердо фиксированный характер определенности, о которую, как кажется, разбивается рассудок, [т. е.] форма непреходящего есть форма соотносящейся с собой всеобщности. Но она неотъемлемо присуща понятию, и потому в ней самой уже выражена бесконечная близость разложения конечного. Эта всеобщность непосредственно изобличает определенность конечного и выражает его несоответствие ей. — Или, вернее сказать, его соответствие уже имеется налицо; абстрактное определенное положено как составляющее
одно со всеобщностью, и именно поэтому оно положено не как обособленное (fur sich) — в этом случае оно было бы лишь определенным, — а только как единство себя и всеобщего, т. е. как понятие.
Поэтому надо со всех точек зрения отвергнуть обычное разграничение между рассудком и разумом. Если понятие рассматривается как чуждое разума, то на это следует скорее смотреть как на неспособность разума распознавать себя в понятии. Определенное и абстрактное понятие есть условие или, вернее, существенный момент разума; оно одухотворенная форма, в которой конечное через ту всеобщность, в коей оно соотносится с собой, воспламеняется внутри себя, положено как диалектическое и тем самым есть само начало явления разума.
Так как определенное понятие было выше изображено в своей истине, то остается еще лишь указать, каким оно тем самым уже положено. — Различие, которое есть существенный момент понятия, но в чисто всеобщем еще не положено как таковое, в определенном понятии вступает в свои права. Определенность в форме всеобщности образует в соединении с ней простое; это определенное всеобщее есть определенность, соотносящаяся с самой собой, — определенная определенность или абсолютная отрицательность, положенная обособленно (fur sich). Но соотносящаяся с самой собой определенность есть единичность. Так же как всеобщность уже непосредственно в себе и для себя есть особенность, так и особенность столь же непосредственно в себе и для себя есть единичность, которую следует рассматривать прежде всего как третий момент понятия, поскольку ее фиксируют как противостоящую двум первым, но также и как абсолютное возвращение понятия внутрь себя и в то же время как положенную утрату понятием самого себя.
Примечание [Обычные виды понятий]
Всеобщность, особенность и единичность — это, согласно изложенному выше, три определенных понятия, если их именно желают считать. Уже ранее было показано, что число — неподходящая форма для выражения понятийных определений 23, но менее всего подходит она для выражения определений самого понятия; число, поскольку оно имеет принципом «одно», обращает считаемое в совершенно обособленные и совершенно безразличные друг к другу [предметы]. Из изложенного выше явствует, что различные определенные понятия — это скорее просто лишь одно и то же понятие, а не такие, которые распадаются на множество.
В обычных сочинениях по логике мы находим различные подразделения и виды понятий. В них сразу же бросается в глаза
562________________КНИГА III. УЧЕНИЕ О ПОНЯТИИ________________
непоследовательность, состоящая в том, что виды вводятся таким образом: по количеству, качеству и так далее имеются следующие понятия. «Имеются» — в этом выражен лишь один довод, а именно что мы находим в наличии такие-то виды и что они выказывают себя в соответствии с опытом. Таким путем получается эмпирическая логика — странная наука, иррациональное познание рационального. Логика дает этим весьма плохой пример следования своим собственным учениям: она позволяет себе самой делать обратное тому, что она предписывает как правило, согласно которому понятия должны быть выведены, а научные положения (следовательно, и положение: имеются такие-то и такие-то различные виды понятий) доказаны. — Философия Канта допускает в этом отношении еще и другую непоследовательность: для трансцендентальной логики она заимствует категории в качестве так называемых основных понятий из субъективной логики, в которую они были приняты эмпирически. Так как трансцендентальная логика признает это, то непонятно, почему она решается на заимствование из такой науки, а не берется сразу же сама за дело эмпирически.
Приведем несколько примеров. Понятия разделяют прежде всего по их ясности, а именно на ясные и смутные, отчетливые и неотчетливые, адекватные и неадекватные. Здесь можно также упомянуть понятия полные, излишние и другие подобного рода излишности. — Что касается деления по ясности, то сразу обнаруживается, что эта точка зрения и относящиеся к ней различения заимствованы из психологических, а не логических определений. Так называемого ясного понятия, говорят, достаточно для того, чтобы отличать один предмет от другого; но нечто подобное еще нельзя назвать понятием; это не что иное, как субъективное представление. Что такое смутное понятие, это должно оставаться его тайной, ведь иначе оно было бы не смутным, а отчетливым понятием. — Отчетливое, говорят, это такое понятие, признаки которого могут быть указаны. В таком случае оно, собственно говоря, есть определенное понятие. Признак (если уж верно понимать его) есть не что иное, как определенность или простое содержание понятия, поскольку это содержание отличают от формы всеобщности. Но признак (Merkmal) вовсе не обязательно имеет это более точное значение, он вообще лишь определение, посредством которого некий третий отмечает (merkt) для себя тот или иной предмет или понятие; поэтому признаком может служить весьма случайное обстоятельство. Вообще он выражает собой не столько имманентность и существенность определения, сколько соотношение его с некоторым внешним рассудком. Если рассудок действительно есть рассудок, то он имеет собой понятие и отмечает для себя его не чем иным, как тем, что содержится в понятии. Если же признак отличен от того, что содержится в понятии, то он некоторый знак или какое-то иное определение, принадлежащее
к представлению о вещи, а не к ее понятию. — А что такое неотчетливое понятие — это можно оставить без внимания как нечто излишнее.
Адекватное же понятие — это нечто высшее; перед рассуждающим о нем предстает, собственно говоря, соответствие между понятием и реальностью, что уже есть не понятие, как таковое, а идея.
Если бы признак отчетливого понятия действительно должен был быть самим определением понятия, то логику поставили бы в затруднение простые понятия, которые согласно другому делению противопоставляются сложным. Ведь если бы был указан истинный, т. е. имманентный, признак простого понятия, то нельзя было бы считать это понятие простым; если же не указали бы такого признака, то понятие не было бы отчетливым. Здесь выручает ясное понятие. Единство, реальность и тому подобные определения признаются простыми понятиями, пожалуй, только потому, что логики оказались не в состоянии найти их определения и поэтому удовольствовались тем, чтобы иметь о них просто ясное понятие, т. е. не иметь никакого. Для дефиниции, т. е. для указания понятия, обычно требуют указания рода и видового отличия. Она дает, следовательно, понятие не как нечто простое, а как то, что имеет две поддающиеся счету составные части. Но такое понятие не становится еще от этого чем-то сложным. — Перед рассуждающим о простом понятии предстает, по-видимому, абстрактная простота, единство, не содержащее внутри себя различия и определенности и поэтому не составлющее того единства, которое свойственно понятию. Поскольку предмет имеется в представлении и, в особенности, в памяти или же поскольку он абстрактное определение мысли, он может быть совершенно прост. Даже самый богатый по своему содержанию предмет, например дух, природа, мир, а также Бог, если он без всякого понятия берется в простом представлении о столь же простом слове: дух, природа, мир, Бог, есть, правда, нечто простое, чем сознание может довольствоваться, не выделяя для себя далее какого-либо отличительного определения или признака; но предметы сознания не должны оставаться такими простыми, не должны оставаться представлениями или абстрактными определениями мысли, а должны быть постигнуты в понятии, т. е. их простота должна быть определена вместе с их внутренним различием. — Сложное же понятие — это то же, что деревянное железо. О чем-то сложном можно, правда, иметь то или иное понятие, но сложное понятие было бы чем-то худшим, нежели материализм, который признает сложным лишь субстанцию души, а мышление все же считает простым. Неразвитая рефлексия прежде всего наталкивается на сложность как на совершенно внешнее соотношение, на худшую форму, в которой можно рассматривать вещи; Даже самые низшие создания должны обладать некоторым внут-
564________________КНИГА III. УЧЕНИЕ О ПОНЯТИИ________________
ренним единством. А еще и переносить форму самого неистинного наличного бытия на Я, на понятие, — это уж чересчур, это полное неприличие и варварство.
Понятия, далее, разделяют в особенности на контрарные и контрадикторные. — Если бы при рассмотрении понятия дело шло о том, чтобы указать, какие имеются определенные понятия, то пришлось бы привести все возможные определения, — ведь все определения суть понятия и тем самым определенные понятия, — и все категории бытия, равно как и все определения сущности, надлежало бы привести как виды понятий. Впрочем, в сочинениях по логике — в одних больше, в других меньше, как кому вздумается, — говорится о том, что имеются понятия утвердительные, отрицательные, тождественные, условные, необходимые и т. д. Так как подобные определения уже не имеют отношения к природе самого понятия и потому, когда они приводятся при рассмотрении его, находятся не на подобающем им месте, то они допускают лишь поверхностные толкования слов и не представляют здесь никакого интереса. — В основании контрарных и контрадикторных понятий — различие, на которое здесь обращают особое внимание, — лежит рефлективное определение разности и противоположения. Они рассматриваются как два отдельных вида, т. е. каждое как неподвижно существующее само по себе и безразличное к другому, рассматриваются без всякой мысли о диалектике и внутренней ничтожности этих различий; как будто то, что контрарно, не должно быть определено точно так же и как контрадикторное. Природа и существенный переход тех рефлективных форм, которые ими выражаются, рассмотрены нами в своем месте . В понятии тождество развито во всеобщность, различие — в особенность, противоположение, возвращающееся в основание, — в единичность. В этих формах указанные выше рефлективные определения таковы, каковы они в своем понятии. Всеобщее оказалось не только тождественным, но в то же время и разным или контрарным по отношению к особенному и единичному и, далее, также противоположным им или контрадикторным; но в этом противоположении оно тождественно с ними и есть их истинное основание, в котором они сняты. То же можно сказать об особенном и единичном, которые точно так же суть тотальность рефлективных определений.
Далее, понятия разделяют на подчиненные и соподчиненные, — различие, которое более подходит к понятийным определениям, а именно к отношению всеобщности и особенности, говоря о которых мы мимоходом и употребили эти выражения 2S. Только обычно их равным образом рассматривают как совершенно неподвижные отношения и потому выставляют относительно них ряд бесплодных положений. Наиболее обстоятельный их разбор опять-таки касается отношения контрарности и контрадикторности к подчинению и соподчинению. Так как суждение есть соотношение
определенных понятий, то лишь при его рассмотрении должно выясниться истинное отношение [этих определений]. Подобная манера сравнивать эти определения без всякой мысли об их диалектике и о непрестанном изменении их определения или, вернее, об имеющемся в них сочетании противоположных определений делает чем-то бесплодным и бессодержательным все рассуждение о том, что в них согласно и что нет, как будто это согласие или несогласие есть нечто обособленное и постоянное. — Великий Эйлер, необыкновенно плодотворный и проницательный в схватывании и комбинировании более глубоких отношений алгебраических величин, и в особенности трезворассудочный Ламберт и другие пытались этот вид отношений между определениями понятий обозначать линиями, фигурами и т. п.; вообще намеревались возвести — а на самом деле скорее низвести — способы логических отношений в некоторое исчисление. Уже сама попытка такого обозначения сразу же предстает как сама по себе пустая затея, как только сравнивают между собой природу знака и того, что должно быть обозначено. Понятийные определения — всеобщность, особенность и единичность — несомненно, разны, так же как и линии или алгебраические буквы; далее, они также противоположны [друг другу ] и в этом смысле допускают применение знаков plus и minus. Но сами они, а тем более их соотношения, если даже ограничиваться [отношением] подведения и присущности, имеют по существу своему совершенно иную природу, чем буквы, линии и их соотношении, чем равенство или различие величин, чем plus и minus, чем взаимное положение линий или их соединение в углы и положения замыкаемых ими пространств. Подобного рода предметы имеют по сравнению с определениями понятия ту отличительную особенность, что они внешни друг другу и имеют неизменное определение. Если же понятия берутся таким образом, что они соответствуют подобным знакам, то они перестают быть понятиями. Их определения не такое мертвенно-неподвижное, как числа и линии, к которым их соотношения не принадлежат; определения понятия суть живые движения; различенная определенность одной стороны непосредственно внутрення также и для другой стороны; то, что для чисел и линий было бы полным противоречием, неотъемлемо присуще природе понятия. — Высшая математика, которая также доходит До бесконечного и допускает для себя противоречия, для изображения таких определений уже не может пользоваться своими прежними знаками; для обозначения еще весьма далеко от понятия представления о бесконечном сближении двух ординат или для приравнивания дуги бесконечному числу бесконечно малых прямых линий она не может сделать ничего другого, как начертить указанные две прямые линии друг вне друга или вписать в Дугу прямые линии, однако как отличные от самой дуги. Когда
566__________________КНИГА III. УЧЕНИЕ О ПОНЯТИИ_______________
речь идет о бесконечном, а именно оно здесь важнее всего, — высшая математика отсылает к представлению.
Что прежде всего побудило к указанной попытке, — это главным образом количественное отношение, в котором, как полагают, находятся друг к другу всеобщность, особенность и единичность. О всеобщем говорят, что оно шире особенного и единичного, а об особенном — что оно шире единичного. Понятие есть конкретное и самое богатое [по содержанию], так как оно есть основание и тотальность предыдущих определений, т. е. категорий бытия и рефлективных определений; поэтому последние, правда, выступают и в нем. Но о природе его судят совершенно превратно, если их еще удерживают в нем в указанной абстрактности, если «больший объем» всеобщего понимается так, что оно есть-де нечто большее или некоторое большее количество (Quantum), чем особенное и единичное. Как абсолютное основание понятие есть возможность количества. (Quantitat), но равным образом и возможность качества, т. е. его определения различны также качественно; поэтому их рассматривают вопреки их истине уже в том случае, если полагают их только в форме количества (Quantitat). Подобным же образом, далее, рефлективное определение есть нечто относительное, в чем имеет видимость (scheint) его противоположность; оно не находится во внешнем отношении, как какое-то определенное количество (Quantum). Но понятие есть нечто большее, чем все это; его определения — это определенные понятия и сами по существу своему суть тотальность всех определений. Поэтому числовые и пространственные отношения, в которых все определения обособлены друг от друга, совершенно не подходят для выражения такой внутренней тотальности; скорее они самое последнее и самое худшее из всех средств, которые могли бы быть употреблены для этого. Природные отношения, как, например, магнетизм, цветовые сочетания, были бы для этого бесконечно высшими и более истинными символами. Так как человек обладает речью как свойственным разуму средством обозначения, то пустая затея выискивать менее совершенный способ изображения и причинять себе этим хлопоты. Понятие, как таковое, может по существу своему быть постигнуто лишь духом — ведь оно не только достояние духа, но и его чистая самость (Selbst). Тщетно желание фиксировать понятие посредством пространственных фигур и алгебраических знаков в угоду внешнему взору и непонятийному, механическому способу рассмотрения, некоторому исчислению. Также и все иное, что должно было бы служить символом, способно самое большее — подобно символам для природы Бога — вызывать нечто намекающее на понятие и напоминающее его; но если серьезно стремятся выразить и познать таким именно образом понятие, то [следует сказать], что внешняя природа любого символа не подходит для этого, и отношение скорее оказывается обратным: то, что в
РАЗДЕЛ 1. СУБЪЕКТИВНОСТЬ 567
символе намекает на некоторое высшее определение, можно познать только через понятие и сделать его доступным можно только удалением той чувственной примеси (Beiwesen), которая считается средством его выражения.
С. ЕДИНИЧНОЕ (DAS EINZELNE)
Единичность, как оказалось, положена уже особенностью; особенность — это определенная всеобщность, следовательно, соотносящаяся с собой определенность, определенное определенное (das bestimmte Bestimmte).
1. Поэтому единичность являет себя прежде всего как рефлексия понятия в само себя из своей определенности. Она опосредствование понятия собой, поскольку его инобытие вновь сделало себя чем-то иным, вследствие чего понятие восстановлено как равное самому себе, но в определении абсолютной отрицательности. — То отрицательное во всеобщем, благодаря которому всеобщее есть особенное, было выше определено как двоякое свечение (Doppelschein) 26; поскольку оно свечение (Scheinen) внутрь, особенное остается всеобщим, а через свечение (Scheinen) вовне оно определенное; возвращение этой стороны во всеобщее двояко: либо через абстракцию, которая отбрасывает это определенное и возвышается до более высокого и наивысшего рода, либо же через единичность, к которой всеобщее нисходит в самой определенности. — Здесь начинается поворот, на котором абстракция сбивается с пути понятия и покидает истину. Ее более высокое и наивысшее всеобщее, до которого она возвышается, это лишь поверхность, становящаяся все более бессодержательной, а презираемая ею единичность есть та глубина, в которой понятие постигает само себя и положено как понятие.
Всеобщность и особенность явили себя, с одной стороны, как моменты становления единичного. Но было уже показано, что в самих себе они тотальное понятие и потому в единичности не переходят в нечто иное; в ней лишь положено то, что они суть в себе и для себя. Всеобщее есть для себя, так как в самом себе оно абсолютное опосредствование, соотношение с собой лишь как абсолютная отрицательность. Всеобщее абстрактно, поскольку это снятие есть внешнее действие и тем самым отбрасывание определенности. Поэтому указанная отрицательность имеется, правда, в абстрактном, но она остается вне его, просто как его условие; она есть сама абстракция, противопоставляющая себе свое всеобщее, вследствие чего это всеобщее не имеет единичности внутри самого себя и остается чуждым понятия. — Жизнь, дух, Бога, равно как и чистое понятие абстракция потому не может постичь, что она не допускает к своим творениям единичность, принцип индивидуальности и личности и таким образом приходит
568_________________КНИГА III. УЧЕНИЕ О ПОНЯТИИ________________
лишь к безжизненным и бездуховным, бесцветным и бессодержательным всеобщностям.
Но единство понятия столь нераздельно, что и эти продукты абстракции, в то время как они должны отбросить единичность, скорее сами единичны. Абстракция возводит конкретное во всеобщность, всеобщее же она понимает лишь как определенную всеобщность, а это как раз и есть единичность, которая, как оказалось, есть соотносящаяся с собой определенность. Поэтому абстракция есть разделение конкретного и разрознивание (Vereinzelung) его определений; посредством абстракции схватываются лишь единичные свойства и моменты; ведь ее продукт должен содержать то, что она есть сама. Но различие между этой единичностью ее продуктов и единичностью понятия состоит в том, что в продуктах отличаются друг от друга единичное как содержание и всеобщее как форма — именно потому, что содержание не дано как абсолютная форма, как само понятие, иначе говоря, форма не дана как тотальность формы. — Но это более подробное рассмотрение показывает само абстрактное как единство единичного содержания и абстрактной всеобщности, стало быть, как конкретное, как противоположность тому, чем оно хочет быть.
Исходя из того же основания особенное, так как оно лишь определенное всеобщее, есть также единичное, и, наоборот, так как единичное есть определенное всеобщее, то оно и некоторое особенное. Если твердо придерживаться этой абстрактной определенности, то [следует сказать, что] понятие имеет три особенных определения — всеобщее, особенное и единичное, между тем как ранее видами особенного были названы лишь всеобщее и особенное. Так как единичность есть возвращение понятия как отрицательного внутрь себя, то абстракция, которая, собственно говоря, снята в этом возвращении, может само это возвращение как безразличный момент зачислять в один ряд с другими моментами.
Если единичность приводится как одно из особенных определений понятия, то особенность есть тотальность, объемлющая собой все эти определения; как такая именно тотальность она их конкретное или сама единичность. Но особенность есть конкретное также и с отмеченной выше стороны, [т. е. ] как определенная всеобщность; как такая, особенность дана как непо-средственное единство, в котором ни один из этих моментов не положен как различенный или как определяющее, и в этой форме она будет составлять средний член формального умозаключения.
Совершенно очевидно, что каждое определение, полученное до сих пор в экспозиции понятия, непосредственно растворялось и терялось в своем другом. Всякие, различения смываются в рассуждении, которое должно их изолировать и фиксировать. Одно только представление, для которого их изолировало абст-
рагирование, способно удержать для себя вне друг друга всеобщее, особенное и единичное; как такие они могут быть перечислены, а что касается последующего различения, то [надо сказать, что] представление держится за совершенно внешнее различение бытия, за количество, которому менее всего здесь место. — В единичности указанное истинное отношение — нераздельность понятийных определений — положено; ибо как отрицание отрицания она содержит их противоположность и притом в ее основании или единстве, [т. е. ] слитость каждого из этих определений со своим иным. Так как в этой рефлексии имеется в себе и для себя всеобщность, то она по существу своему есть отрицательность определений понятия не только в том смысле, что она по отношению к ним есть как бы лишь некое отличное от них третье, но и в том, что отныне положено, что положенность (Gesetzsein) есть в-себе-и-для-себя-бытие, т. е. что каждое из принадлежащих к различию определений само есть тотальность. Возвращение определенного понятия в себя означает, что оно имеет определение — а своей определенности быть всем понятием целиком.
2. Но единичность — это не только возвращение понятия в само себя, но непосредственно и его утрата. Будучи в единичности внутри себя, понятие становится через нее вовне себя и вступает в действительность. Абстракция, которая как душа единичности есть соотношение отрицательного с отрицательным, не есть, как оказалось, нечто внешнее всеобщему и особенному, а имманентна им, и они благодаря ей суть конкретное, содержание, единичное. Но единичность как эта отрицательность есть определенная определенность, различение, как таковое; через эту рефлексию различия в себя различие становится прочным; акт определения особенного совершается лишь через единичность, ибо единичность есть та абстракция, которая теперь именно как единичность есть положенная абстракция.
Следовательно, единичное как соотносящаяся с собой отрицательность есть непосредственное тождество отрицательного с собой; оно для-себя-сущее. Иначе говоря, оно абстракция, определяющая понятие в соответствии с его идеальным моментом бытия как нечто непосредственное. — Таким образом, единичное есть качественное «одно» или «это». По этому качеству оно, во-первых, есть отталкивание (Repulsion) себя от самого себя, что предполагает многие другие «одни»; во-вторых, в противоположность этим предположенным иным оно отрицательное отношение и потому исключающее единичное. Всеобщность, соотнесенная с этими единичными как с безразличными «одними» (а она непременно должна быть соотнесена с ними, ибо она момент понятия единичности), есть лишь то, что обще (das Gemeinsame) им. Если под всеобщим понимают то, что обще (gemeinschaftlich) многим единичным, то исходят из безразличного их устойчивого
570________________КНИГА III. УЧЕНИЕ О ПОНЯТИИ_____________
наличия и к определению понятия примешивают непосредственность бытия. Низшие из всех возможных представлений о всеобщем в его соотношении с единичным — это [представление о ] внешнем отношении всеобщего как чего-то только общего [многим].
Единичное, которое в рефлективной сфере существования дано как «это», не имеет того исключающего соотношения с другим «одним», которое свойственно качественному для-себя-бытию. «Это», как рефлектированное в себя «одно», само по себе не обладает отталкиванием; иначе говоря, в этой рефлексии отталкивание составляет одно с притяжением и есть рефлектирующее опосредствование, которое в «этом» таково, что «это» есть положенная непосредственность, проявляющаяся в чем-то внешнем. «Это» есть; оно непосредственно; но оно есть «это», лишь поскольку его показывают. Показывание — это такое рефлектирующее движение, которое сосредоточивается на себе (sich in sich zusammennimmt) и полагает непосредственность, но как нечто внешнее себе. — Единичное же есть, правда, также и «это» как непосредственное, восстановленное из опосредствования; но оно имеет это опосредствование не вовне себя, оно само есть отделение, состоящее в отталкивании, есть положенная абстракция, но в самом своем отделении оно положительное отношение.
Как рефлексия различия в себя это абстрагирование единичного есть, во-первых, полагание различенных [моментов ] как самостоятельных, рефлектированных в себя. Они суть непосредственно; но это разделение есть, далее, рефлексия вообще, свечение (das Scheinen) одного в другом; как такие они находятся в существенном соотношении. Далее, по отношению друг к другу они не только сущие единичные; такая множественность свойственна бытию; единичность, полагающая себя в виде определенной единичности, полагает себя не во внешнем, а в понятийном различии; следовательно, она исключает из себя всеобщее, но так как всеобщее есть момент ее самой, то оно столь же существенно соотносится с ней.
Понятие как это соотношение его самостоятельных определений утратило себя; ибо как такое оно уже не их положенное единство, и они даны уже не как моменты, не как его видимость, а как сами по себе пребывающие. — Как единичность понятие возвращается в определенности внутрь себя; тем самым определенное само стало тотальностью. Возвращение понятия в себя есть поэтому абсолютное, первоначальное деление (Teilung) его, иначе говоря, в качестве единичности оно положено как суждение (Urteil).
Суждение — это определенность понятия, положенная в самом понятии. Определения понятия или определенные понятия (это, как оказалось, одно и то же) отдельно уже были рассмотрены; однако это рассмотрение было в большей степени субъективной рефлексией или субъективной абстракцией. Но понятие само есть это абстрагирование; противопоставление его определений друг другу — это акт его собственного определения. Суждение есть это полагание определенных понятий самим же понятием.
Акт суждения (das Urteilen) есть поэтому другая функция, чем постижение в понятии (das Begreifen) или, вернее, другая функция понятия, поскольку он есть акт определения (das Bestimmen) понятия самим собой, и дальнейший переход суждения к разным видам суждения есть это дальнейшее определение понятия. Какие имеются определенные понятия и каким образом эти его определения вытекают с необходимостью — это должно обнаружиться в суждении.
Поэтому суждение может быть названо ближайшей реализацией понятия, поскольку реальность вообще означает вступление в наличное бытие как в определенное бытие. При ближайшем рассмотрении природа этой реализации оказалась такой, что, во-первых, моменты понятия благодаря его рефлексии-в-себя или его единичности суть самостоятельные тотальности, но, во-вторых, единство понятия дано как их соотношение. Рефлектированные в себя определения — это определенные тотальности и по существу своему в безразличном, ни с чем другим не соотносящемся пребывании, и через опосредствование друг другом. Сам акт определения есть тотальность, лишь поскольку он содержит эти тотальности и их соотношение. Эта тотальность и есть суждение. — Оно, следовательно, содержит, во-первых, две самостоятельные [стороны], которые называют субъектом и предикатом. Что такое каждый из них, этого пока что нельзя, собственно говоря, сказать; они еще неопределенны, ведь только суждение должно их определить. Так как суждение есть понятие как определенное понятие, то имеется лишь в общем виде то различие между ними, что суждение содержит определенное понятие в противоположность еще неопределенному понятию. Следовательно, субъект в противопложность предикату можно принять прежде всего за единичное в противоположность всеобщему, или же за особенное в противоположность всеобщему, или за единичное в противоположность особенному, поскольку они вообще противостоят друг другу лишь как более определенное и более всеобщее (Allgemeinere).
572________________КНИГА III. УЧЕНИЕ О ПОНЯТИИ________
Поэтому для обозначения определений суждения подобает и нужно пользоваться этими именами — субъект и предикат, в качестве имен они нечто неопределенное, что еще только должно получить свое определение, и поэтому они не более как имена Сами определения понятия нельзя было бы применять для [обозначения] этих двух сторон суждения отчасти по этой причине отчасти же и еще в большей мере потому, что по своей природе определение понятия не должно быть чем-то абстрактным и неподвижным, а должно иметь свое противоположное определение внутри себя и полагать его в себе; так как стороны суждения — сами понятия, следовательно, суть тотальность его определений то они должны пройти и выявить в себе самих (в абстрактной ли или конкретной форме) все эти определения. А для того чтобы при таком изменении их определения можно было все же фиксировать стороны суждения в общем виде, лучше всего пользоваться названиями, сохраняющими в этом изменении постоянство. — Но название противостоит сути (Sache) или понятию; это различение имеет место в самом суждении, как таковом. Так как субъект выражает вообще определенное и потому большей частью непосредственно сущее (Seiende), а предикат — всеобщее, сущность или понятие, то субъект, как таковой, есть, во-первых, лишь некоторый род имени, ведь то, что он есть, выражает лишь предикат, содержащий бытие в смысле понятия. «Что есть это» или «что это есть за растение?» и т. д. Под бытием, о котором [здесь ] спрашивают, часто понимают лишь имя, и, узнав это имя, считают себя удовлетворенными и уже знают, что такое есть эта суть вещи (Sache). Это — бытие в смысле субъекта. Но понятие 2 или по крайней мере сущность и всеобщее вообще дается лишь предикатом, и о нем ставится вопрос в суждении (im Sinne des Urteils). — Бог, дух, природа — или что бы там ни было — в качестве субъекта суждения есть поэтому только лишь имя; что есть такого рода субъект по понятию, — это дано лишь в предикате. Если ищут, какой предикат присущ такому субъекту, то в основании суждения об этом должно было бы уже лежать какое-то понятие', но понятие высказывается лишь самим предикатом. Поэтому предполагаемое значение субъекта есть, собственно, только представление, которое приводит к объяснению имен, причем то, что разумеют или не разумеют под тем или иным именем, есть нечто случайное и исторический (historisches) факт. Поэтому столь многочисленные споры о том, присущ или нет данному субъекту тот или иной предикат, — это не более как споры о словах, ибо они исходят из указанной формы; лежащее в основании (subjectum, hypokeimenon) есть еще не более как имя.
Теперь нам нужно рассмотреть подробнее, как, во-вторых, определено соотношение субъекта и предиката в суждении и как прежде всего именно этим определены они сами. Суждение имеет
РАЗДЕЛ 1. СУБЪЕКТИВНОСТЬ 573
вообще своими сторонами тотальности, которые даны прежде всего как по существу своему самостоятельные. Поэтому единство понятия есть еще только некоторое соотношение самостоятельных [моментов], еще не конкретное, возвратившееся из этой реальности в себя, наполненное единство, а такое единство, вне которого они пребывают как не снятые в нем крайние члены. — Рассмотрение суждения может исходить либо из первоначального единства понятия, либо из самостоятельности крайних членов. Суждение есть расщепление понятия самим понятием; это единство есть поэтому то, на основании чего рассматривается суждение в соответствии с его истинной объективностью. Суждение есть в этом смысле первоначальное разделение (Teilung) первоначально единого. Слово Urteil [суждение ] указывает тем самым на то, что суждение есть в себе и для себя. Но что понятие дано в суждении как явление, поскольку его моменты достигли в суждении самостоятельности, — этой внешней стороны (Seite der Auperlichkeit) больше придерживается представление.
Согласно этому субъективному способу рассмотрения субъект и предикат рассматриваются поэтому каждый вне другого как нечто само по себе готовое: субъект — как предмет, который существовал бы и в том случае, если бы у него не было данного предиката, а предикат — как всеобщее определение, которое имелось бы и в том случае, если бы оно не было присуще этому субъекту. С актом суждения, стало быть, связана рефлексия относительно того, можно ли и дблжно ли тот или иной имеющийся в голове предикат приписывать предмету, который существует вне ее, сам по себе; сам акт суждения состоит в том, что лишь посредством него предикат связывается с субъектом, так что, если бы не было этой связи, то субъект и предикат оставались бы, каждый сам по себе, тем, что они есть: первый — существующим предметом, а второй — представлением в голове. — Но предикат, приписываемый субъекту, должен быть также и присущ ему, т. е. должен быть в себе и для себя тождествен с ним. Этим значением приписывания субъективный смысл акта суждения и безразличное внешнее пребывание (Bestehen) субъекта и предиката вновь снимаются; «это действие есть хорошее»; связка «есть» указывает на то, что предикат принадлежит к бытию субъекта, а не приводится лишь во внешнюю связь с ним. В грамматическом смысле это субъективное отношение, при котором исходят из безразличной, внешней связи (Ausserlichkeit) субъекта и предиката, полностью сохраняет свою силу; ведь здесь внешне связывается не что иное, как слова. — По этому поводу можно также заметить, что хотя предложение и имеет субъект и предикат в грамматическом смысле, но это еще не значит, что оно обязательно есть суждение. Для суждения требуется, чтобы предикат находился к субъекту в отношении определений понятия, следовательно, как некоторое всеобщее к некоторому особенному или единичному. Если то, что вы-
574________________КНИГА III. УЧЕНИЕ О ПОНЯТИИ______________
сказывается о единичном субъекте, само лишь нечто единичное, то это простое предложение. Например, «Аристотель умер на 73-м году своей жизни, в 4-м году 115-й Олимпиады» — есть простое предложение, а не суждение. В нем было бы нечто от суждения только в том случае, если бы одно из обстоятельств — время ли смерти или возраст этого философа — подвергалось сомнению, но по какой-то причине отстаивались бы приведенные цифры. Ибо в таком случае их брали бы как нечто всеобщее, как существующее и без указанного определенного содержания — смерти Аристотеля, как наполненное другим [содержанием ] или же как пустое время. Подобным же образом известие «мой друг N умер» есть предложение; оно было бы суждением лишь в том случае, если бы возник вопрос, действительная ли это смерть или лишь мнимая.
Если суждение обычно объясняется так, что оно есть соединение двух понятий, то для внешней связки можно, пожалуй, сохранить неопределенное выражение «соединение» и признать, далее, что соединяемые члены по крайней мере должны быть понятиями. Но вообще это объяснение в высшей степени поверхностно, и дело не только в том, что, например, в дизъюнктивном суждении соединено более двух так называемых понятий, а скорее в том, что объяснение значительно лучше, чем то, что подлежит объяснению; ведь то, что [здесь] имеется в виду, вообще не есть понятия и едва ли даже определения понятия, а в сущности говоря лишь определения представления. При рассмотрении понятия вообще и определенного понятия было уже отмечено, что то, чему обычно дается это название, никоим образом не заслуживает названия понятия; а если так, то откуда же в суждении могут взяться понятия? — Главное в указанном объяснении — это то, что оно упускает из виду самое суть суждения, а именно различие его определений, и еще в меньшей степени оно принимает во внимание отношение суждения к понятию.
Что касается дальнейшего определения субъекта и предиката, то уже было указано, что они, собственно говоря, должны получить свое определение именно лишь в суждении. Поскольку суждение есть положенная определенность понятия, указанные различия ей присущи непосредственно и абстрактно как единичность и всеобщность. — Поскольку же суждение есть вообще наличное бытие или инобытие понятия, еще не возвратившегося к тому единству, благодаря которому оно дано как понятие, [здесь ] выступает и чуждая понятия определенность — противоположность бытия и рефлексии или в-себе-бытия. Но так как понятие составляет существенное основание суждения, то указанные определения по крайней мере столь безразличны, что, поскольку одно из них присуще субъекту, а другое — предикату, имеет место и обратное отношение. Субъект как единичное являет себя прежде всего как сущее или для-себя-сущее согласно определенной определенности единичного, — как действительный предмет, хот
РАЗДЕЛ 1. СУБЪЕКТИВНОСТЬ 575
бы он и был лишь предметом в представлении, — как, например, храбрость, право, соответствие и т. п. — предмет, о котором судят; напротив, предикат как всеобщее являет себя как эта рефлексия о предмете [суждения ] или же, вернее, как его рефлексия-в-самое-себя, выходящая за пределы указанной непосредственности и снимающая определенности просто как сущие, — [предикат являет себя ] как его в-себе-бытие. — Поэтому исходят из единичного как первого, непосредственного и возводят его через суждение во всеобщность, равно как и наоборот — всеобщее, сущее лишь в себе, нисходит в единичном до наличного бытия или становится чем-то для-себя-сущим.
Это значение суждения следует принять за его объективный смысл и притом как истинное значение ранее рассмотренных форм перехода. Сущее становится и изменяется, конечное исчезает в бесконечном; существующее возникает из своего основания, вступает в явление и погружается в основание; акциденция обнаруживает богатство субстанции, равно как и ее мощь; в бытии необходимое отношение выявляет себя через переход в другое, в сущности — через отражение в чем-то ином. Этот переход и это отражение перешли теперь в первоначальное разделение понятия, возвращающего единичное во в-себе-бытие своей всеобщности, тем самым определяющего всеобщее и как действительное. То и другое — полагание единичности в ее рефлексию-в-себя и полагание всеобщего как определенного — это одно и то же.
Но это объективное значение подразумевает и то, что указанные различия, вновь выступая в определенности понятия, в то же время положены лишь как являющиеся, т. е. что они не неподвижное, а присущи как одному определению понятия, так и другому. Поэтому следует принять субъект и за в-себе-бытие, а предикат, напротив, за наличное бытие. Субъект без предиката — это то же, что в явлении вещь без свойств, вещь-в-себе, — пустое неопределенное основание; как такой, субъект есть понятие внутри самого себя, которое становится различенным и определенным лишь в предикате; предикат, стало быть, составляет сторону наличного бытия субъекта. Благодаря этой определенной всеобщности субъект находится в соотношении с внешним, открыт для воздействия других вещей и в силу этого вступает в действие, направленное на них. То, что налично, из своего внутри-себя-бытия вступает во всеобщую стихию связи и отношений, в отрицательные отношения и перемены действительности, а это есть продолжение единичного в других [единичных ] и потому всеобщность.
Только что указанное тождество, состоящее в том, что определение субъекта в одинаковой мере присуще и предикату, и наоборот, имеет место, однако, не только в наших рассуждениях; оно не только имеется в себе, но и положено в суждении; ведь суждение есть соотношение обоих; связка выражает собой то,
576________________КНИГА III. УЧЕНИЕ О ПОНЯТИИ
что субъект есть предикат. Субъект есть определенная определенность, а предикат есть эта его положенная определенность-субъект определен только в своем предикате, иначе говоря, только в нем он субъект; в предикате он возвращен в себя и есть в нем всеобщее. — Но поскольку субъект самостоятелен, указанному тождеству свойственно такое отношение, что для себя предикат не имеет самостоятельного устойчивого наличия (Bestehen) a имеет свое устойчивое наличие лишь в субъекте; он присущ, субъекту. Поскольку предикат тем самым отличают от субъекта он есть лишь некоторая порозненная (vereinzelte) определенность субъекта, лишь одно из его свойств; сам же субъект есть конкретное, тотальность многообразных определенностей, из которых предикат содержит [лишь] одну; субъект есть всеобщее.— Но с другой стороны, и предикат есть самостоятельная всеобщность, а субъект, наоборот, лишь одно из его определений. Под предикат, стало быть, подводится (subsumiert) субъект; единичность и осо-бенность не есть для себя, а имеет свою сущность и свою суб-станцию во всеобщем. Предикат выражает субъект в его понятии; единичное и особенное суть в нем случайные определения; он их абсолютная возможность. Если при таком подведении думают о внешнем соотношении субъекта и предиката и представляют себе субъект как нечто самостоятельное, то подведение относится к упомянутому выше субъективному акту суждения, в котором исходят из самостоятельности их обоих. В этом случае подведение есть лишь применение всеобщего к особенному или единичному, которое ставится под всеобщим на основании неопределенного представления как нечто количественно меньшее.
Если до этого тождество субъекта и предиката рассматривалось так, что, с одной стороны, первому присуще одно определение понятия, а второму — другое, с другой же — наоборот, то это тождество тем самым все еще лишь в-себе-сущее тождество; ввиду самостоятельной разности этих двух сторон суждения их положенное соотношение также имеет указанные две стороны, прежде всего как разные. Но истинное соотношение субъекта с предикатом образуется, собственно говоря, свободным от различия тождеством. Определение понятия само есть по существу своему соотношение, ибо оно нечто всеобщее; следовательно, теми же опреде-лениями, которыми обладают субъект и предикат, обладает также и само их соотношение. Оно всеобще, так как оно положительное тождество обоих, субъекта и предиката; но оно также и определенное 28, так как определенность предиката есть определенность субъекта; оно, далее, есть также единичное, ибо самостоятельные крайние члены сняты в нем как в своем отрицательном единстве. — Но в суждении это тождество еще не положено; связка дана как еще неопределенное отношение бытия вообще; А есть В; ибо само-стоятельность определенностей понятия или крайних членов — вот в суждении та реальность, которую имеет в нем понятие. Если бы