Часть 2.

неодобрение по поводу какого-либо проступка, обычно находят приют и ласку у этих глупых льстецов, которые таким образом разрушают все то, что родители стремятся создать. Когда видно, что отец и мать сердиты на ребенка, все прочие должны проявлять к нему ту же холодность, и никто не должен ободрять его до тех пор, пока он не попросит прощения и исправлением своей вины не вернется на правильный путь и не восстановит своей прежней репутации. Если бы это правило неуклонно соблюдалось, в побоях и брани была бы, я думаю, малая надобность: выпадающие на долю детей хорошее самочувствие и удовлетворение быстро приучали бы их добиваться похвалы и избегать всяких поступков, которые, как они убедились, осуждаются всеми и обязательно должны причинить им страдание, даже в том случае, если их не будут ни бить за это, ни бранить. Это научит их скромности и чувству стыда, и они скоро начнут испытывать естественное отвращение ко всему тому, что, по их личному опыту, вызывало со стороны каждого неодобрение и пренебрежение к ним. Но как устранить этот вред, причиняемый слугами,— об этом пусть подумают и позаботятся родители. Я же придаю этому вопросу большое значение и считаю поистине счастливыми тех, кто в состоянии найти разумных людей для ухода за их детьми.

§ 60. Итак, следует всячески избегать частых побоев или брани, ибо этот способ исправления дает хорошие результаты лишь постольку, поскольку он вызывает у детей чувство стыда и отвращения к проступку, навлекшему на них наказание. И если главным элементом в их неприятном самочувствии не является сознание, что они совершили дурной поступок, и опасение, что они вызвали по отношению к себе неудовольствие своих лучших друзей, то боль от физического наказания будет действовать как несовершенное лекарство. Она только на время затянет рану, наложит на нее пластырь, но не затронет самого корня болезни; единственно, что действительно сдерживает,— это искренний стыд и боязнь вызвать неудовольствие. Только эти чувства должны управлять ребенком и удерживать его на правильном пути; телесные же наказания при частом их повторении утрачивают свою силу и вытравляют чувство стыда. Со стыдом у детей обстоит так же, как со скромностью у женщин, которая не может сохраниться, если часто нарушается. Что же касается боязни вызвать неудовольствие родителей, то она становится очень маловажным фактором, если внешние признаки этого неудовольстви

==448

1

быстро исчезают и если несколькими ударами исчерпывается все искупление. Родителям следует хорошенько подумать о том, какие недостатки в их детях достаточно значительны, чтобы вызвать проявление их гнева. Но если их неудовольствие уже проявилось, и притом в такой степени, что влечет за собой какое-либо наказание, то не следует быстро менять гнев на милость, нужно возвращать детям прежнюю ласку не сразу и полное примирение откладывать до тех пор, пока их покорность и исключительно хорошее поведение не докажут их исправления. Если же не поступать так, то наказание вследствие привычки станет заурядным делом и потеряет всю свою эффективность: совершить проступок, подвергнуться наказанию и затем получить прощение будет считаться столь же естественным и неизбежным, как чередование дня, ночи и утра.

§ 61. Относительно хорошей репутации я сделаю еще лишь одно замечание: хотя не в ней заключается истинное начало и мерило добродетели (ибо добродетель — это сознание своего человеческого долга, а выполнение последнего заключается в повиновении творцу, в следовании указаниям того света, который бог даровал человеку с надеждой на благоволение и воздаяние), однако это нечто весьма близкое к добродетели: поскольку хорошая репутация выражает собою то признание и одобрение, которое разум других людей дает как бы по общему согласию добродетельным и добропорядочным поступкам, постольку она служит подходящим руководством и поощрением для детей, пока последние не подрастут настолько, чтобы быть способными судить самостоятельно и собственным разумом находить то, что правильно.

§ 62. Это соображение может явиться для родителей указанием, как им вести себя в отношении порицания или одобрения своих детей. Выговоры и упреки, без которых иногда вряд ли бывает возможно пройти мимо проступков детей, следует делать не только в спокойном, серьезном и бесстрастном тоне, но лучше также наедине, в отсутствие посторонних; наоборот, похвалу, если дети ее заслужили, они должны получать в присутствии посторонних. Похвала, когда она высказывается гласно, становится двойной похвалой; наоборот, когда родители показывают, что они не желают оглашать проступки своих детей, это заставляет последних больше дорожить своей репутацией и приучает их больше заботиться о сохранении хорошего мнения Других людей, пока они думают, что пользуются им. Когда же их срамят при посторонних и тем оглашают их проступки, 15 Джон Локк, т. 3

==449

они считают свою репутацию погибшей, и вместе с тем исчезает то, что их сдерживало; ибо,- чем больше они будут думать, что их доброе имя запятнано, тем меньше они будут заботиться о его сохранении.

§ 63. Однако при правильном методе обращения с детьми вовсе не должна возникать столь большая потребность в применении обычных наград и наказаний, как мы думаем и как это установлено общей практикой. Ибо дети должны в своих невинных дурачествах, играх и детских выходках пользоваться полной свободой; их не следует в этом стеснять, пока эти проявления совместимы с подобающим уважением к присутствующим; в этих случаях следует относиться к ним с величайшей снисходительностью. Если исправление этих недостатков — недостатков не столько самих детей, сколько их возраста — предоставлялось бы действию времени, подражания и более зрелого возраста, как это и надлежит делать, то дети были бы избавлены от многих дурно применяемых и бесполезных мер наказания. Ведь эти наказания или неспособны одолеть данную естественную склонность детского возраста, что (поскольку они делаются привычными, оставаясь в то же время бесплодными) уменьшает их пользу в других, серьезных случаях, или же если они достаточно сильны, чтобы обуздать естественную резвость этого возраста, то только калечат и тело и душу.

Если шум и суматоха их игр в данный момент неудобны или не соответствуют месту или обществу, в котором они находятся (а это может быть только там, где с ними родители), то достаточно одного взгляда или слова отца или матери, если только они добились должного авторитета, для того, чтобы на это время удалить детей или успокоить их. Но это веселое настроение, которым природа мудро наделила детский возраст и характер, скорее следует поощрять для поддержания в них бодрости, для развития их сил и улучшения здоровья, чем подавлять и стеснять; да и главное искусство именно в том и заключается, чтобы все, чем должны заниматься дети, сделать игрой и развлечением.

§ 64. Здесь позвольте мне обратить внимание на одну вещь, которую я считаю ошибкой обычного метода воспитания: она заключается в обременении детской памяти всевозможными правилами и предписаниями, которые часто бывают недоступны их пониманию и всегда детьми забываются сейчас же, как только они их получили. Если вы желаете, чтобы дети выполнили какое-либо действие

К оглавлению

==450

или сделали это иначе, когда они его забывают или делают неудачно, заставляйте их много раз переделывать, пока они не достигнут совершенства. Этим вы добьетесь двух полезных результатов. Во-первых, вы увидите, способны ли они выполнить данную работу и можно ли рассчитывать, что они ее выполнят: ведь от детей иногда требуют таких вещей, которых, как мы убеждаемся уже на опыте, они не умеют делать, и раньше, чем требовать от них выполнения, следовало бы их поучить и поупражнять. Но воспитателю гораздо легче приказывать, чем учить. Другая польза, которая получается от этого, заключается в том, что, если дети будут многократно проделывать одно и то же действие до тех пор, пока оно не станет для них привычным, выполнение уже не будет зависеть от памяти или размышления, свойственных не детству, а зрелому возрасту, но станет у них чем-то естественным.

Так, например, для хорошо воспитанного человека кланяться джентльмену, когда тот его приветствует, и смотреть ему в лицо, когда тот говорит с ним, становится благодаря постоянной практике столь же естественным, как и дышать: для этого не требуется ни думать, ни рассуждать. Если вы таким путем излечили вашего ребенка от какого-либо недостатка, вы его излечили навсегда; и таким же способом вы можете искоренить в детях один за другим все недостатки и привить им какие угодно привычки.

§ 65. Я видел родителей, которые наваливали на своих детей такую кучу правил, что бедным малышам невозможно было запомнить и десятую их часть и еще менее из них они могли выполнять. И, несмотря на это, за нарушение многочисленных и часто совершенно нецелесообразных предписаний дети подвергались брани и побоям. Естественным результатом было то, что они пропускали мимо ушей указания, которые им давались, так как для них было очевидно, что всего их внимания недостаточно, чтобы предохранить их от нарушений и последующих наказаний. Поэтому пусть этих правил, которые вы даете своему сыну, будет возможно меньше; лучше пусть их будет меньше, а не больше того, что кажется абсолютно необходимым. Ибо если вы обремените его многочисленными правилами, то в результате неизбежно получится одно из двух: или вам придется своего сына очень часто наказывать, что будет иметь дурные последствия, так как наказание будет слишком частым и сделается привычным, или же вы будете вынуждены оставлять нарушение некоторых ваших правил безнаказанным, что, конечно, вызовет пренебре-

15*

==451

жительное отношение к ним и подорвет ваш авторитет в глазах сына. Создавайте лишь немного законов, но следите за тем, чтобы они, будучи раз созданы, соблюдались. Для малолетних детей требуется немного законов, и лишь по мере того, как они становятся старше и какое-либо правило в результате практики прочно утвердилось, вы можете прибавить новое.

§ 66. Но прошу вас помнить, что детей не следует учить при помощи запоминания правил, которые всегда будут ускользать из их памяти. Заставляйте их все, что, по вашему мнению, они должны уметь делать, усваивать путем необходимой практики, приурочивая эту практику к каждому подходящему случаю, а если возможно, сами создавайте эти случаи. Это будет порождать у них привычки, которые, раз установившись, будут действовать сами собой, легко и естественно, без помощи со стороны памяти. Но здесь позвольте мне сделать следующие два предупреждения: 1. Когда вы заставляете их упражняться в том, что вы хотели бы превратить у них в привычку, применяйте ласковые слова и мягкие уговоры, лучше в форме как бы напоминания о том, что они позабыли, чем в форме резких замечаний или брани за умышленный будто бы проступок. 2. Второе, что вам следует соблюдать, состоит в том, чтобы не стараться укоренять в них слишком много привычек сразу, иначе разнообразием вы собьете их с толку и основательно не разовьете в них ни одной привычки. Когда постоянная практика превратила какое-либо действие в нечто легкое для них и естественное и они его выполняют не раздумывая, вы можете перейти к другому.

Этот метод обучения детей путем повторяющейся практики, путем многократного выполнения под наблюдением и руководством воспитателя одного и того же действия до тех пор, пока дети не привыкнут делать это хорошо, с какой бы стороны мы ни рассматривали его, имеет столько преимуществ перед методом, рассчитанным на правила, которые дети должны усвоить с помощью памяти, что я могу только удивляться (если можно вообще удивляться дурным обычаям), как он мог оставаться в столь большом пренебрежении. Укажу здесь еще на одно преимущество. Пользуясь этим методом, мы можем видеть, соответствуют ли требования, предъявляемые к ребенку, его способностям и подходит ли тот или другой прием к природным дарованиям и конституции ребенка: это ведь также должно приниматься в соображение при правильном воспитании. Мы не должны рассчитывать на то, чтобы

==452

полностью изменить их прирожденные характеры, чтобы сделать веселого человека задумчивым и серьезным, а меланхолика веселым человеком, не портя их. Бог наложил определенную печать на душу каждого человека, которая, подобно его внешнему облику, может быть немного исправлена, но вряд ли можно ее целиком изменить и превратить в противоположное.

Поэтому тот, кто имеет дело с детьми, должен основательно изучить их натуры и способности и при помощи частых испытаний следить за тем, в какую сторону они легко уклоняются и что им подходит, каковы их природные задатки, как можно их усовершенствовать и использовать. Он должен подумать над тем, чего им недостает, и могут ли они это приобрести с помощью прилежания и усвоить путем практики, и стоит ли об этом стараться. Ибо во многих случаях все, что мы можем сделать и к чему мы должны стремиться,— это использовать наилучшим образом то, что дала природа, предупредить те пороки и недостатки, к которым наиболее предрасположена данная конституция. Природные дарования каждого должны быть развиваемы до возможных пределов; но попытка привить ребенку что-либо другое будет только бесплодным трудом, окажется ему не к лицу и всегда будет производить неприятное впечатление принужденности и манерности.

Манерность, конечно, не является недостатком раннего детства или продуктом невоспитанной природы. Она принадлежит к той разновидности сорных трав, которая вырастает не на диком, невозделанном пустыре, а в саду в случае небрежного или неумелого ухода садовника. Требуется наличие умения и выучки, а также некоторое сознание необходимости хорошего воспитания, чтобы сделать человека склонным к манерности, которой он старается исправить природные недостатки и всегда ставит себе похвальную цель нравиться, хотя никогда этой цели не достигает; и чем больше он старается создать видимость привлекательности, тем менее ему это удается. Вот почему необходимо тщательно следить за этим недостатком, ибо он является, собственно говоря, недостатком воспитания, правда, извращенного воспитания, которое, однако, выпадает часто на долю молодежи или вследствие ее собственного заблуждения, или вследствие дурного руководства ее воспитателей.

Если кто-либо станет разбирать, в чем заключаетсяприятность в обращении, которая всегда нравится, то он

==453

убедится, что она проистекает от естественного согласия между действием и тем внутренним настроением, которое, бесспорно, соответствует данному случаю. Нам не может не нравиться гуманный, доброжелательный и деликатный характер, где бы мы с ним ни сталкивались. Свободный дух, владеющий собою и всеми своими действиями, не низменный и не ограниченный, не высокомерный и не дерзкий, не запятнанный никакими серьезными пороками,— вот что пленяет каждого. Поступки, которые естественно исходят от такой благородной души, также нам нравятся, как ее подлинные внешние проявления, и, поскольку они являются как бы естественными эманациями духа и внутренней настроенности, они могут быть лишь свободными и непринужденными. В этом, мне кажется, заключается та красота, которая светится сквозь поступки некоторых людей, украшает все, что они делают, и пленяет всех, кто с ними соприкасается: постоянной практикой они придали своему поведению его форму, и мелкие выражения вежливости и уважения, которые установлены в человеческих взаимоотношениях природой или обычаем, они сделали в себе настолько непринужденными, что те кажутся не искусственными или заученными, а естественно вытекающими из душевной мягкости и благожелательной настроенности.

Напротив, манерность есть неловкое и искусственное подражание тому, что должно быть непосредственным и непринужденным, и потому лишена той красоты, которая свойственна только естественному; ибо здесь между внешним действием и внутренним душевным настроением всегда существует разлад, обнаруживающийся в одной из следующих двух форм.

1. Или человек стремится надеть внешнюю личину такого душевного настроения, которого в действительности у него нет, и старается показать его с помощью искусственных приемов, но делает это так, что насилие, производимое им над самим собою, обнаруживается непосредственно. Так, люди стараются иногда казаться грустными, веселыми, любезными, не будучи таковыми.

2. Или же человек, вовсе не пытаясь симулировать несвойственное ему настроение, стремится лишь свое действительное настроение выражать в несоответствующем поведении: таковы в общежитии всякие искусственные движения и такого же рода действия, слова, взгляды, долженствующие выразить любезность и уважение к собеседникам или удовлетворение и удовольствие от их общества,

==454

которые, однако, не являются естественным и искренним выражением ни того, ни другого, а скорее свидетельствуют о каком-то внутреннем дефекте или заблуждении. В этих случаях часто большую роль играет подражание другим, причем человек не разобрался, что, собственно, привлекательно в них и что является только особенностью характера. Но всякое притворство, откуда бы оно ни проистекало, всегда неприятно; ибо мы, естественно, ненавидим все поддельное и осуждаем тех, кто ничем лучшим не может себя зарекомендовать.

Простота и безыскусственность натуры, предоставленной самой себе, гораздо лучше искусственной неприятной манерности и подобных заученных приемов плохой светскости. Отсутствие какого-либо светского качества или изъян в наших манерах, не отвечающих идеальным требованиям изящества, часто не замечаются и не вызывают осуждения. Но всякая неестественность нашего поведения бросает только свет на наши недостатки и всегда привлекает чужое внимание, отмечающее в нас отсутствие здравого смысла или искренности. Воспитатели должны следить за этим с тем большей тщательностью, что, как я уже отмечал выше, эта некрасивая черта бывает благоприобретенной: она создается неправильным воспитанием и свойственна людям, которые претендуют на хорошую воспитанность и не желают, чтобы их принимали за людей, не знакомых с правилами хорошего тона и приличия, принятыми в обществе. Этот недостаток создается, если я не ошибаюсь, манерой праздных увещаний тех воспитателей, которые сообщают детям правила и указывают примеры, не сочетая свои наставления с практикой, не заставляя своих воспитанников повторять данные действия в их присутствии с целью исправить то, что в них есть неуместного или принужденного, пока они не станут вполне привычными и непринужденными.

§ 67. Так называемым манерам, из-за которых детям столь часто достается и по поводу которых им приходится выслушивать столько благих увещаний со стороны мудрых нянек и гувернанток, по моему мнению, лучше обучать посредством примера, чем с помощью правил; в этом случае дети, если отстранить от них дурную компанию, будут гордиться тем, что они умеют держаться так же хорошо, как и другие, видя при том, что их за это хвалят и одобряют. Если же мальчик, вследствие некоторой небрежности в этом отношении, не умеет достаточно изящно снять шляпу или расшаркаться, то учитель танцев исправит этот

==455

недостаток и сотрет с него ту природную простоту, которую люди, во всем следующие моде, называют неотесанностью.

Танцы, мне кажется, больше чем что бы то ни было, сообщают детям пристойную уверенность и умение держаться и, таким образом, подготовляют к обществу старших; поэтому я считаю, что танцам детей следует обучить возможно раньше, как только они становятся к этому способными. Ибо, хотя это искусство заключается в одной лишь внешней грации движений, оно, больше чем что-либо другое, сообщает детям — не знаю каким образом — мужественные привычки и повадки. Но не следует, по моему мнению, мучить маленьких детей всякими другими мелочами и тонкостями светского этикета.

Пусть вас не беспокоят те недостатки в детях, которые, как вам известно, исправит возраст. Поэтому, пока дети малы, отсутствие в них светской учтивости в обращении, если только им свойственна внутренняя деликатность (а ее вы должны стараться привить возможно раньше), должно меньше всего заботить родителей. Если их нежная душа исполнена чувством почтения к родителям и учителям, которое заключается в любви и уважении и в боязни оскорбить их, если она исполнена чувствами почтения и доброжелательства ко всем людям, это почтение само заставит их усвоить способы выражения, которые, по их наблюдению, больше всего нравятся. Обязательно поддерживайте в ребенке начала доброжелательства и приветливости, старайтесь, насколько можете, похвалами и поощрениями и пользуясь тем приятным состоянием, которые ими вызываются, обратить эти начала в привычку; когда же они пустили корни в его душе и закрепились постоянной практикой, вам уже нечего бояться: изящество в обращении и внешность утонченных манер явятся в свое время, если дети, выйдя из-под попечения няни, будут переданы в руки благовоспитанного человека — своего будущего гувернера.

Пока дети очень малы, нужно относиться снисходительно к некоторой небрежности с их стороны, если только она не сопровождается проявлениями гордости или дурного нрава; но эти черты следует исправлять немедленно, как только они проявились в каком-либо поступке, пользуясь теми способами, на которые я указывал выше. Я бы не хотел, чтобы сказанное мною относительно манер было понято в том смысле, будто люди достаточно умные, чтобы действовать упомянутым образом, не должны мягкими

==456

приемами воспитывать движения и манеры детей в самом раннем возрасте. Это было бы очень полезно, если только те, кто ухаживает за детьми с того момента, когда последние научились ходить, умели бы и хотели бы правильно это делать. Я осуждаю лишь неправильные прием.ы, которые обыкновенно применяются в этом отношении. Детей, которым еще не давали никакого понятия о том, что значит хорошо себя держать, часто (особенно в присутствии посторонних) бранят за тот или другой промах с точки зрения хороших манер; их осыпают упреками и наставлениями относительно того, как снимать шляпу, расшаркиваться и т. д. Хотя люди, о которых мы сейчас говорим, делают вид, будто они хотят исправить ребенка, в действительности они в большинстве случаев стремятся лишь прикрыть свой собственный стыд: они перелагают порицание на бедных малышей, иногда в достаточно страстной форме, с целью отвратить его от себя, опасаясь, как бы присутствующие не приписали дурное поведение детей недостатку умения и внимания со стороны родителей.

Ибо что касается самих детей, то их никогда ни на йоту не исправляют подобные случайные уроки. Указывать им, что они должны делать, нужно в другое время; нужно заблаговременно воспитывать их практикой надлежащего и пристойного поведения, заставляя многократно повторять известные действия, а не принуждая наставлениями и уговорами немедленно сделать то, к чему их никогда не приучали и чего они не умеют как следует делать. Нагонять на них страх и бранить их, таким образом, на каждом шагу — это значит не учить их, а бесцельно терзать и мучить. Уж лучше оставить их в покое, чем бранить за проступок, в котором они не виноваты и исправить который не в силах. Гораздо лучше предоставить возрасту исцелить их от естественной детской небрежности и простоты, чем заставлять многократно выслушивать неуместные выговоры, которые не создают и не могут создать хороших манер. При хорошей натуре, проникнутой внутренней деликатностью, время и наблюдения сотрут большую часть внешней грубости, обусловленной недостаточным воспитанием, к тому моменту, когда дети подрастут, при условии, если они воспитываются в хорошей среде. Если же они воспитываются в дурной среде, никакие правила в мире и никакие мыслимые меры исправления не в состоянии будут их отшлифовать. Ибо вы должны признать за несомненную истину, что, какие бы наставления вы ни давали и какие бы уроки благовоспитанности ни вдалбливали

==457

им каждый день, самое большое влияние на их поведение будет оказывать общество, в котором они вращаются, и поведение тех людей, которые за ними смотрят. Дети (да и взрослые люди) в большинстве случаев руководствуются в своих поступках примером. Мы все в некотором роде хамелеоны, которые всегда принимают окраску окружающих предметов; и нечего удивляться этому в детях, которые лучше понимают то, что видят, чем то, что слышат.

§ 68. Я уже упоминал о том большом вреде, который причиняют детям слуги, своею лестью притупляющие остроту и силу родительских выговоров и тем самым подрывающие авторитет родителей. С этой стороны детям угрожает и другое крупное зло, заключающееся в тех дурных примерах, которые они могут встретить среди низших слуг.

Если возможно, следует полностью устранить общение детей с ними, ибо вредное влияние дурных примеров как на благовоспитанность, так и на добродетели заражает детей, если они попадут под воздействие этих примеров. Дети очень часто научаются у невоспитанных и развращенных слуг таким выражениям, непристойным шалостям и порокам, о которых они другим путем, может быть, не узнали бы за всю свою жизнь.

§ 69. Трудно вполне предупредить это зло. Для вас будет большим счастьем, если вы никогда не будете иметь грубого или порочного слуги и ваши дети ничем не заразятся от него. Во всяком случае необходимо делать все возможное для предупреждения этого и держать детей

"23

возможно дольше в кругу родителей и тех, кому вверен уход за ними. Для этого нужно, чтобы дети чувствовали себя в их присутствии непринужденно; нужно предоставлять детям всю свободу, соответствующую их возрасту, и не следует подвергать их ненужным стеснениям, пока они находятся на виду у своих родителей или воспитателей. Если эта среда превращается для них в тюрьму, не приходится удивляться, что она им не понравится. Не нужно мешать им быть детьми, играть или поступать подетски, нужно только удерживать их от дурных поступков, а во всем остальном предоставлять им свободу. Далее, чтобы они могли полюбить свою домашнюю среду, нужно чтобы здесь же из родительских рук они получали все приятные для них вещи. Не следует допускать, чтобы слуги угождали детям, давая им крепкие напитки, вино, фрукты, игрушки и другие подобные вещи, которые могут сделать их общество приятным для детей.

==458

§ 70. Заговорив о среде, в которой находятся дети, я почти готов бросить перо и не беспокоить вас больше этой темой: ведь поскольку эта среда имеет больше значения, чем все предписания, правила и наставления, то, мне думается, почти совершенно бесполезно распространяться о других вещах и толковать об этом почти бесцельно. Ведь вы готовы задать мне вопрос: что же мне делать с моим сыном? Если я стану держать его всегда дома, я рискую тем, что он будет надо мной командовать; если же я буду держать его у чужих людей, то как можно будет уберечь его от вредного воздействия грубости и порока, которые повсюду так распространены? Дома он, может быть, сохранит больше невинности, но в то же время будет меньше знать жизнь: оставаясь всегда в одной и той же среде и имея всегда дело с одними и теми же лицами, он, выйдя в свет, окажется ограниченным существом или чудаком.

Я признаю, что каждый из этих двух путей имеет свои отрицательные стороны. Пребывание вне дома, правда, сделает мальчика более смелым и более способным к тому, чтобы возиться и тягаться со своими сверстниками; кроме того, соревнование со школьными товарищами часто развивает в мальчиках живость и энергию. Но пока вы не найдете такой школы, в которой учитель способен следить за поведением школьников и показывать столь же значительные успехи в деле внедрения добродетели в их души и благовоспитанности в их поведение, как в обучении их классическим языкам, вы должны признать, что приписываете странную ценность словам, если, ставя языки древних греков и римлян выше того, что делало последних доблестными людьми, вы думаете, что стоит рисковать невинностью и добродетелью вашего сына ради слабого познания латыни и греческого. Ведь эта смелость и живость, которую подростки приобретают среди своих школьных товарищей, обычно представляет такую смесь грубости и дурно направленной самоуверенности, что им приходится отучиваться от этих непристойных и неблагородных способов пробиваться в жизни и смывать с себя всю приобретенную окраску, чтобы очистить место для более высоких принципов и таких методов поведения, которые делают человека действительно достойным. Кто примет в соображение, насколько противоположны друг другу умение жить добропорядочно и вести свои дела, как подобает человеку, с одной стороны, и те дерзость, плутовство и насилие, которым научает школьная среда,— с другой, тот согласится, что недостатки домашнего воспитания бес-

==459

конечно предпочтительнее подобных достижений, и постарается оберечь у себя дома невинность и скромность своего ребенка — качества, более родственные качествам, создающим полезного и способного человека, и легче к ним приводящие. Никто также не найдет и даже не предположит, чтобы уединение и стыдливость, в которых воспитываются его дочери, делали из них менее знающих и менее способных женщин. Когда они вступят в свет, общение с людьми даст приличествующую им уверенность в себе; а грубость и развязность, которые сопутствуют этому качеству, не нужны и мужчинам, ибо мужество и настойчивость, как я их понимаю, не заключаются в грубости и плохой воспитанности.

Добродетель труднее приобрести, чем знание света, и, однажды утраченная молодым человеком, она редко приобретается снова. Застенчивость и незнание света — недостатки, приписываемые домашнему воспитанию,— не являются необходимыми последствиями этого воспитания; но если бы даже было так, то эти недостатки вовсе не являются непоправимым злом. Порок — более упорное и вместе с тем более опасное зло по сравнению с указанными двумя недостатками. Поэтому против него и следует бороться в первую очередь. Если нужно тщательно предотвращать ту застенчивую мягкость, которая часто обессиливает детей, избалованных в условиях домашнего воспитания, то главным образом ради добродетели и из опасения, чтобы податливый характер не оказался восприимчивым к порочным впечатлениям и не подвергся слишком легко опасности развращения. Чтобы оберечь его добродетели, необходимо, прежде чем молодой человек покинет родительский дом и уйдет из-под надзора воспитателя, укрепить в нем твердость характера и помочь ему узнать людей; иначе он легко может быть увлечен на гибельный путь или в роковую пропасть раньше, чем достаточно хорошо будет осведомлен об опасностях общения с людьми и приобретет достаточную твердость, чтобы не поддаваться всякому искушению. А иначе бы застенчивость молодого человека и его незнание света не нуждались в столь многих ранних заботах. Общение с людьми может в значительной степени исцелить его от этих недостатков, а если оно не даст результата достаточно рано, это может послужить лишь более серьезным основанием к тому, чтобы иметь дома хорошего воспитателя. Ведь если нужно заботиться о том, чтобы молодой человек своевременно обрел мужественность и уверенность в себе, то главным образом

К оглавлению

==460

ради охраны его добродетели после того, как он вступит в свет и будет предоставлен самому себе.

Итак, если главное назначение решительности и самостоятельности для молодого человека заключается только в обеспечении его добродетели, то ради того, чтобы он приобрел уверенность в себе и известное умение постоять за себя среди людей, неразумно жертвовать его невинностью, которая может пострадать от общения с дурно воспитанными и порочными мальчиками. Ведь, если уверенность в себе или ловкость соединятся в нем с пороком и будут поощрять его к дурным поступкам, он тем вернее потеряет, и вам придется снова уничтожать и искоренять в нем то, что он приобрел от своих товарищей, или же предоставить ему возможность погибать. Мальчики неизбежно приобретут уверенность через общение со взрослыми, когда их будут вводить в общество последних; и это будет достаточно своевременно. А до того скромность и подчинение делают их более подходящими объектами для воспитания, и поэтому вовсе нет надобности вселять в них уверенность раньше времени. Внедрение в них начал добродетели и благовоспитанности и практическое их усвоение — вот что потребует больше всего времени, трудов и настойчивости. Это та приправа, которой они должны быть сдобрены, и притом так, чтобы нелегко было бы ее вытравить. Ею следует зарядить их заблаговременно и основательно, ибо общение с людьми после того, как они вступят в свет, увеличит их знания и придаст им больше уверенности, но слишком легко может нанести кое-какой ущерб их добродетели; поэтому они должны получать большой запас ее и быть ею глубоко пропитанными.

Как подготовить детей к общению с людьми и как вводить их в свет, когда они для этого созрели, мы рассмотрим в другом месте. Но как приобщение мальчика к разношерстной толпе недисциплинированных мальчишек, где он обучится ссорам при игре в трэп или плутовству при игре в спэн-фартинг24, может подготовить его к светскому обращению или к деловым отношениям,— этого я не понимаю. Трудно также разгадать, какие это столь желательные отцу качества можно приобрести в той толпе товарищей, которую школа обычно собирает от самых различных родителей. Я убежден, что тот, кто может нести расходы на содержание домашнего воспитателя, получает у себя дома возможность сообщить своему сыну более изящные манеры, более мужественные мысли, лучшее понимание того, что достойно и прилично, вдобавок и более основательные

==461

знания, а также возможность скорее сделать его зрелым человеком, чем это в состоянии сделать любая школа. Я отнюдь не осуждаю за это школьного учителя и не думаю, что это должно быть поставлено ему в вину. Большая разница иметь двух или трех учеников в одном доме или шестьдесят — восемьдесят мальчиков, проживающих в разных местах; ибо, как бы ни было велико усердие и искусство учителя, он в состоянии наблюдать за пятьюдесятью или ста учениками лишь в течение того времени, пока он находится вместе с ними в школе; нельзя также ожидать, что он сможет успешно учить их чему-либо, кроме того, что содержится в учебниках; формирование души и манер требует постоянного внимания и специального приспособления к каждому отдельному мальчику, а это невозможно в условиях большого количества детей и должно остаться бесплодным трудом (даже тогда, когда учитель располагает достаточным временем, чтобы изучать и исправлять специфические недостатки и дурные наклонности каждого), поскольку подросток большую часть суток предоставлен самому себе или главным образом влиянию своих товарищей.

Но отцы, наблюдая, что часто наибольшей удачей в жизни пользуются смелые и пронырливые люди, радуются, когда видят в своих сыновьях ранние проявления бойкости и ловкости; они принимают это за доброе предзнаменование их будущих жизненных успехов; в тех трюках, которые их сыновья выкидывают по отношению к своим товарищам или которым они научаются у них, видят овладение искусством жить и прокладывать себе дорогу в свет. Но я позволю себе сказать, что единственно надежную и правильную линию намечает тот, кто основу жизненных успехов своего сына полагает в добродетели и благовоспитанности. И не проказы и плутни, практикующиеся среди школьников, не их грубое обращение друг с другом и не хитроумные планы обворовывания фруктового сада создают способного человека, а принципы справедливости, великодушия и умеренности в сочетании с внимательностью и прилежанием, т. е. те качества, которым школьники, как я думаю, мало научаются друг у друга. И если джентльмен, воспитанный дома, не научился им больше, чем мог бы научиться в школе, это значит, что отец его очень неудачно выбрал гувернера. Возьмите какого-либо мальчика из лучших учеников грамматической школы25 и его сверстника, получившего надлежащее воспитание в отцовской семье, приведите обоих в хорошее

==462

общество и посмотрите, кто из них будет в большей мере держать себя по-взрослому и обращаться к незнакомым людям с пристойной уверенностью. Я думаю, что самоуверенность школьника изменит ему или скомпрометирует его; если же она годится ему только для общения с мальчиками, уж лучше ему совсем обойтись без нее.

Если верить общим жалобам, порок в наши дни так быстро созревает и так рано пускает корни среди молодежи, что подросток не будет застрахован от этой распространенной заразы, если вы решитесь выпустить его из дому в общую массу сверстников и в выборе школьных товарищей доверитесь случаю или его собственным склонностям. Какие роковые причины привели к столь пышному расцвету порока среди нас в последние годы и кто доставил ему такое неограниченное господство,— это я предоставляю исследовать другим. Я желал бы, чтобы те, кто жалуется на великий и повсеместный упадок христианского благочестия и христианской добродетели, образования и приобретенной культуры среди джентри нашего поколения, задумались над тем, как это скорее исправить. Я убежден, что если при разрешении этой задачи не положить в основу воспитания юношества внедрение в него добрых начал, то все остальные усилия останутся тщетными. И если не позаботиться о насаждении и сохранении в подрастающем поколении невинности, умеренности и трудолюбия, то будет очень смешно рассчитывать, что те, кому предстоит в ближайшее время выступить на жизненной арене, будут иметь в изобилии добродетели, способности и образование, которые до недавнего времени обеспечивали Англии ее роль в мире. Я бы добавил: и мужество, хотя оно считается природным и наследственным качеством англичан. То, что говорили о недавних действиях на море , подобных которым наши предки не знали, дает мне повод сказать, что нравственная испорченность понижает в людях чувство мужества, и когда распущенность разъедает чувство чести, мужество редко переживает его надолго. И я думаю, невозможно найти пример нации, которая — как бы она ни прославилась своим мужеством — сохранила бы славу своего оружия или стала бы грозной для своих соседей после того, как в нее проник разврат и разрушил узы дисциплины, после того как порок настолько поднял голову, чтобы позволить себе выступать открыто, без всяких стеснений.

Итак, не скороспелая развязность или мелкие приемы житейской хитрости, а добродетель в прямом смысле яв-

==463

ляется высокой и труднодостижимой целью воспитания. Всякие другие цели и достижения должны отступить перед нею на задний план. Это и есть то прочное и существенное благо, которое не должно быть только предметом наставлений и бесед воспитателя, но весь труд и все искусство воспитания должны быть направлены к тому, чтобы вооружить душу добродетелью, закрепить ее в ней, не прекращая этих усилий до тех пор, пока молодой человек органически не полюбит ее и не начнет видеть в ней свою силу, свою славу, свое удовольствие.

Чем быстрее мы добьемся успехов в этом отношении, тем легче будут даваться и все прочие достижения. Ибо тот, кого научили подчиняться добродетели, не будет противиться или упираться ни в чем другом, чего можно от него требовать. Поэтому я не могу не отдать предпочтение домашнему воспитанию юного джентльмена под непосредственным наблюдением отца и руководством хорошего гувернера, когда оно возможно и может быть надлежащим образом организовано; ибо это самый лучший и самый безопасный путь к указанной великой и главной цели воспитания. Дома джентльменов редко обходятся без разнообразного общества, и те должны приучать своих сыновей ко всем посторонним лицам, которые у них бывают, втягивать их в общение с талантливыми и благовоспитанными людьми, лишь только дети станут способны к такому общению. Не знаю также, почему бы тем, кто живет в деревне, не брать сыновей с собой, когда они делают визиты своим соседям. Я уверен, что отец, воспитывающий сына дома, имеет возможность больше держать его в своем обществе и поощрять, когда считает полезным; может лучше оберечь его от дурного влияния слуг и людей низшего сорта, чем при воспитании вне дома. Но решение этого вопроса должно быть в значительной мере предоставлено родителям и определяться их обстоятельствами и соображениями удобства; я только думаю, что это самый плохой способ ведения своих домашних дел, если отец хотя бы немного не старается приложить усилия для воспитания сына — этого наилучшего наследства, которое он может, каковым бы ни было его положение, оставить ему. Но если, поразмыслив, некоторые решат, что домашнее воспитание ограничивает юного джентльмена слишком узким кругом людей, а среда, возможная в обычных школах, не подходит для него, то я думаю, что можно найти способы избежать и того и другого неудобства.

==464

M

§ 71. Учитывая, как велико влияние общества и как мы все, особенно дети, склонны к подражанию, я позволю себе обратить внимание родителей на следующую вещь: кто желает, чтобы его сын относился с уважением к нему и к его предписаниям, тот должен сам относиться с большим уважением к своему сыну. Maxima debetur pueris reverentia27. Вы ничего не должны делать в его присутствии такого, в чем вы бы не хотели, чтобы он подражал вам. Если вы позволите себе сделать что-либо такое, что ему поставили бы в вину, он обязательно прикроется вашим примером, и притом так, что вам нелегко будет подступиться к нему, когда вы захотите надлежащим образом наказать его за это. Если вы наказываете его за то, что вы сами делаете на его глазах, он не поверит, что ваша строгость проистекает из добрых чувств к нему и что именно поэтому вы озабочены исправлением его недостатка, а склонен будет объяснить ее раздражительностью и деспотическим произволом отца, который без всякого основания отказывает сыну в той свободе и тех удовольствиях, которые он себе разрешает. Если же свободу, которую вы признаете за собой, вы мотивируете как привилегию достаточно зрелого возраста, которой ребенок не должен добиваться, то этим самым вы введете ребенка в еще больший соблазн совершать по вашему примеру подобные поступки. Ибо вы должны всегда помнить, что у детей появляется желание казаться взрослыми раньше, чем это думают, и что брюки им нравятся не своим покроем или удобством, а потому, что ношение их является знаком зрелого возраста или приближения к нему. Сказанное мною относительно поведения отца в присутствии своих детей должно быть распространено на всех, кто пользуется каким-либо авторитетом в их глазах, и на тех, к кому отец желал бы внушить им уважение.

§ 72. Но вернемся к вопросу о наградах и наказаниях. Поскольку, как я уже говорил, дисциплину розги не следует применять для борьбы со всякими детскими выходками, с неприличным поведением и всем прочим, что непременно исцеляет время и возраст, то вовсе нет надобности так часто бить детей, как это обычно практикуется. Если сюда присоединить обучение чтению, письму, танцам, иностранным языкам и тому подобные занятия, которые должны пользоваться той же привилегией, то при умелом воспитании очень редко представится повод для применения побоев или насилия. Правильный метод обучения этим вещам заключается в том, чтобы внушить детям любовь и склонность к тому, что вы предлагаете им

==465

изучить и что потребует от них усердия и прилежания. Сделать это, по моему мнению, нетрудно, если руководить детьми надлежащим образом и осторожно применять указанные выше награды и наказания, соблюдая вместе с тем в методе обучения следующие немногие правила.

§ 73.1. Ни один предмет, который они должны изучать, не следует превращать в бремя для них или навязывать им как нечто обязательное. Все, что предлагается в такой форме, немедленно становится скучным; душа проникается отвращением к этому, даже в том случае, если оно раньше было для нее приятно или безразлично. Заставьте ребенка ежедневно гонять свой волчок, не считаясь с тем, хочется ли ему это делать или нет; вмените ему в обязанность, выполнению которой он должен уделить столько-то часов утром и после полудня,— и вы увидите, как скоро ему надоест при таких условиях любая игра. А разве не то же самое бывает и со взрослыми людьми? Разве то, что они с удовольствием делают по своей воле, не становится сразу же для них тягостным и невыносимым, как только они увидят, что это вменяется им в обязанность? Думайте о детях как вам угодно, но им так же хочется показать, что они свободны, что их хорошие поступки исходят от них самих, что они самостоятельны и независимы, как это хочется самому гордому из вас, взрослых людей.

§ 74.2. Поэтому даже то, к чему вам удалось их расположить, возможно реже заставляйте их делать в такое время, когда у них нет на то охоты и настроения. Человек может любить читать, писать, заниматься музыкой и т. п., однако бывают моменты, когда эти занятия не доставляют ему никакого удовольствия, и если в такие моменты он заставит себя заниматься ими, то будет лишь суетиться и мучиться без всякого толка. То же бывает и с детьми. За этими переменами настроения нужно следить внимательно и неукоснительно пользоваться теми благоприятными периодами, когда у них бывает готовность и расположение. А если дети недостаточно часто сами проявляют готовность, следует внушать им благоприятное расположение, беседуя с ними, прежде чем посадить их за какую-нибудь работу. Я думаю, что это дело нетрудное для благоразумного воспитателя, который изучил характер своего ученика и не затрудняется наполнить его голову подходящими идеями, способными возбудить в нем охоту к предстоящим занятиям. Таким способом можно сберечь много времени и усилий, так как ребенок усвоит в три раза больше, когда он настроен благоприятно, чем при затрате двойного коли-

==466

чества времени и усилий, если он это делает неохотно или по принуждению. Если бы на это обращали должное внимание, можно было бы давать детям играть до изнеможения, и все-таки они имели бы еще достаточно времени для изучения того, что соответствует способностям каждого возраста. Но ничто подобное не учитывается и не может в должной мере учитываться при обычном способе воспитания. Грубая дисциплина розги основана на других принципах, лишена всякой привлекательности, не обращает внимания на настроение детей и не следит за моментами благоприятного настроения. Да и в самом деле, смешно было бы, внушив ребенку принуждением и побоями отвращение к занятиям, ожидать, что он свободно, по собственному побуждению бросит игру и с удовольствием воспользуется случаем поучиться. Между тем при правильной организации дела занятие каким-либо предметом учебной программы можно было бы превращать в такой же отдых от. игры, каким игра является после учения. В том и в другом случае труд одинаков. Да и не он отталкивает детей; ибо они любят быть занятыми, а перемены и разнообразие, естественно, увлекают их. Единственная разница в том, что при так называемой игре они действуют по своему усмотрению и добровольно прилагают свои силы (которых, как вы можете заметить, они никогда не щадят), а к учению их принуждают: зовут, сажают насильно, подгоняют. Это-то их сразу отталкивает и охлаждает: они чувствуют утрату свободы. Добейтесь того, чтобы не воспитателю приходилось звать учиться, а чтобы они сами просили его поучить их, как они просят товарищей поиграть с ними; и тогда, удовлетворенные тем, что и здесь они действуют так же свободно, как и в других случаях, они и за учение будут приниматься с таким же удовольствием, и оно не будет отличаться от других их развлечений и игр. Тщательно придерживаясь этих приемов, можно возбудить в ребенке желание научиться всему, чему бы вы хотели его научить. Я признаю, что труднее всего справиться с первым или самым старшим, но, раз вы его поставили на правильный путь, уже нетрудно с его помощью вести остальных, куда вы захотите.

§ 75. Хотя и не подлежит сомнению, что наиболее подходящим временем для учебных занятий детей является то, когда они настроены и расположены к учению, когда ни душевная вялость, ни сосредоточение на каких-либо других мыслях не делают учение слишком трудным и противным для них, однако следует иметь в виду две ве-

==467

щи: 1) если за такими моментами недостаточно тщательно следят и недостаточно пользуются ими всякий раз, когда они наступают, или если такие моменты наступают не так часто, как следовало бы, то нельзя пассивно допускать, чтобы из-за этого страдали успехи ребенка: нельзя давать ребенку привыкать к лени и этому нерасположению к учению в нем укрепляться; 2) хотя иные вещи плохо усваиваются, когда душа к ним не расположена или занята чем-либо другим, однако очень важно и стоит затрачивать усилия на то, чтобы приучить душу господствовать над собой и быть способной по собственному выбору освобождаться от увлечения одним предметом, обращаться легко и с удовольствием к другому или в любой момент стряхивать с себя вялость и энергично приниматься за то, что указывает разум или совет другого. Этого нужно добиваться в детях, изредка испытывая их в такие моменты, когда они из-за лени расслабляются или ради развлечения направляют свою энергию на что-либо другое, и пытаясь заставить их активно заняться предлагаемым предметом. Если удастся таким способом приучить их душу господствовать над собой, отвлекаться, когда этого требуют обстоятельства, от одних мыслей и дел, чтобы заняться другим, менее привлекательным делом, это явится более полезным приобретением, чем знание латыни или логики и большей части тех предметов, которые обычно заставляют детей учить.

§ 76. Так как дети в эту пору жизни более подвижны и деятельны, чем в какую бы то ни было другую, и так как им безразлично, чем заниматься, лишь бы быть чем-то занятыми, то для них, при равенстве поощряющих условий, все равно — танцевать или играть в скотч-хоппер28. Но в отношении тех предметов, изучение которых мы считаем для них необходимым, единственным и главным расхолаживающим фактором является, по моим наблюдениям, именно то обстоятельство, что от них этого требуют, что это вменяется им в обязанность, что из-за этого их бранят и мучают, что они это делают с дрожью и страхом, или, если они приступают к этим занятиям с охотой, их заставляют заниматься ими слишком долго, до крайнего утомления. Все это слишком урезывает их естественную свободу, которой они так сильно дорожат. Между тем только эта свобода сообщает подлинную прелесть и привлекательность их играм. Измените положение, и вы увидите, что они быстро переменят объекты приложения своих сил, особенно если они будут видеть перед собой примеры дру-

==468

гих, кого они уважают и ставят выше себя. А если устраивать так, чтобы то, чем занимаются на их глазах другие, прельщало их как привилегия более зрелого возраста или более высокого положения, то честолюбие и желание подвинуться вперед, подняться выше, желание стать похожими на людей более высокого положения заставят их приняться за работу и продолжать ее с усердием и удовольствием,— удовольствием, находимым в том, что они начали ее делать по собственному желанию; и немалым поощрением явится для них в этих условиях наслаждение столь дорогой им свободой. Если ко всему этому присоединить удовлетворение, которое доставят им похвала и хорошая репутация, то я готов думать, что не понадобится никаких других мер поощрения, чтобы возбудить в них прилежание и усердие в той мере, какая необходима. Конечно, чтобы добиться этого результата, потребуются вначале и терпение и искусство, мягкость и внимание, а также разумное руководство. Но к чему вам нужны были бы воспитатели, если бы здесь не требовалось никакого труда. Зато, раз удалось этого добиться, все остальное придет само собою, гораздо легче, чем в условиях какой-либо более суровой и деспотичной дисциплины. Я думаю, что достигнуть этого совсем нетрудно. Я уверен, что никаких трудностей не должно быть там, где дети не видят перед собой дурных примеров. Поэтому серьезную опасность, по моему мнению, представляют: прислуга, другие плохо воспитанные дети и те порочные люди, которые портят детей как примером своего собственного дурного поведения, так и тем, что доставляют детям две вещи, которых те никогда не должны были бы получать,— я имею в виду порочные удовольствия и их поощрение.

§ 77. Как побои должны очень редко применяться для исправления детей, так и частая, в особенности страстная, брань, ибо она, по моему мнению, ведет к тем же дурным последствиям. Она умаляет авторитет родителей и уменьшает почтительность в ребенке, ибо вам всегда следует помнить, что дети рано научаются отличать разум от страсти; если они с уважением относятся к тому, что исходит от первого, то у них скоро развивается чувство презрения к проявлениям второй; если эти проявления в первый момент вызывают у них испуг, то он быстро, однако, проходит, и они, естественно, легко привыкают пренебрегать подобными пугалами, создающими большой шум, но не одушевленными разумом. Так как родители должны удерживать детей только от порочных поступков (которые в их

==469

нежные годы бывают малочисленны), то одного взгляда или жеста должно оказаться достаточно для их исправления, когда они в чем-либо провинятся; если же иногда нужно реагировать словами, то слова должны быть серьезными, ласковыми и сдержанными и скорее иметь характер объяснения дурных и неприличных сторон поступка, чем сердитой головомойки, учиняемой ребенку, который не в состоянии полностью разобраться, относится ли ваше неудовольствие к нему лично или к его поступку. Страстная брань обычно сопровождается грубыми и скверными словами и поэтому имеет еще то дурное последствие, что научает им детей и служит для них оправданием, когда они их применяют; дети не постесняются применить к другим те эпитеты, которыми их наделяют родители или наставники, раз они видят перед собой столь авторитетное их применение.

§ 78. Я предвижу, что мне здесь возразят: так что же, вы никогда не станете бить или ругать детей за какой бы то ни было проступок? Значит, нужно предоставить волю всякой распущенности? Это не так страшно, как представляют себе, если в деле формирования детской души и внедрения в нее почтения к родителям, о котором говорилось выше, с самого начала взят правильный курс. Ведь побои, как мы это постоянно видим, приносят мало добра, если болью, ими причиняемой, исчерпывается все, что ощущается и пугает в наказании, ибо действие наказания быстро исчезает вместе с воспоминанием об этой боли. Однако есть один проступок, и только один, за который, по моему мнению, следует подвергать детей физическому наказанию, именно — упорство и открытое неповиновение. Но и в этом случае, я думаю, наказание должно по возможности проводиться так, чтобы главное в наказании заключалось в стыде, испытываемом от сечения, а не в боли. Только стыд, внушаемый самим поступком и заслуженным наказанием, является единственным действительным ограничением, совместимым с добродетелью. Боль от розги, если она не сопровождается стыдом, быстро исчезает и забывается и быстро же благодаря привычке теряет свою устрашающую силу. Я знал детей одной почтенной особы, которых угроза снять башмаки держала в таком же послушании, какое другим детям внушалось страхом угрожавшей им розги. Такое наказание я предпочитаю побоям: ибо, если вы хотите, чтобы ваши дети отличались истинно благородным характером, лучше, если им страшен стыд проступка и навлекаемый им позор, а не боль. Но упрям-

К оглавлению

==470

ство и упорное неповиновение должны подавляться силой и побоями: ибо против них нет другого лекарства. Вы должны быть уверены в том, что любое ваше предписание и любое запрещение встретят со стороны ребенка повиновение; здесь не должно быть никакого снисхождения, никакого сопротивления. Ибо раз дело доходит до состязания, до спора между вами и ребенком за власть — а это, собственно, и имеет место, когда вы приказываете, а он не слушается,— вы должны непременно добиться своего, скольких бы ударов это ни стоило, раз словами или жестом вам не удалось победить; иначе вы рискуете на всю жизнь остаться в подчинении у своего сына. Одна из моих знакомых, разумная и добрая мать, принуждена была в подобном случае свою маленькую дочь, только что взятую от кормилицы, высечь восемь раз подряд в одно и то же утро, пока ей удалось преодолеть ее упрямство и добиться повиновения в одной, собственно говоря, пустой и незначительной вещи. И если бы она бросила это дело немного раньше и высекла ее только семь раз, дитя было бы испорчено навсегда, и безуспешные побои только укрепили бы ее упрямство, которое впоследствии было бы весьма трудно исправить. Но, разумно настаивая, пока она не согнула ее духа и не сделала податливой ее волю, что является единственной целью исправления и наказания, мать прочно утвердила свой авторитет при первом же случае и впоследствии встречала со стороны дочери полное послушание и повиновение во всем; так что, если это был первый случай, когда она ее побила, то, мне думается, он же был и последним.

Боль, причиняемую розгой, раз уж пришлось применить эту меру, нужно продолжать усиливать до тех пор, пока она не одержит верх; она должна прежде всего сломить упорство ребенка и установить родительский авторитет, а затем уже рассудительность, соединенная с лаской, должна закрепить его навсегда.

Эти соображения, если бы мы лучше в них вдумались, должны были бы заставить нас быть более сдержанными в пользовании розгой и палкой и разрушить взгляд на побои как на какое-то универсальное средство, которое можно применять наобум во всех случаях. Несомненно, однако, одно: если побои не приносят пользы, то они причиняют большой вред; если они не доходят до души и не делают податливой волю, они ожесточают нарушителя; и какое бы страдание ему ни пришлось перенести за свою вину, от этого столь милое ему упорство станет еще милее, так как,

==471

доставив раз победу, оно вооружает его для борьбы и поддерживает надежду на победу в будущем. Поэтому я не сомневаюсь, что плохо применяемые наказания сделали упрямыми и непокорными многих таких детей, которые при иных условиях были бы очень податливыми и послушными. Ибо какое действие это может оказать на его душу, которая главным образом и подлежит исцелению, если вы наказываете ребенка так, как будто вы только мстите за прошлый проступок, возбудивший ваш гнев? Если бы к его проступку не примешалось упрямства и своеволия, в нем не было бы ничего такого, что требовало бы столь суровой меры, как побои. Достаточно ласкового или серьезного увещания, чтобы исправить промахи слабости, забывчивости или рассеянности; а это все, что требуется. Но если здесь проявилась порочная воля, если это было нарочитым и упорным неповиновением, то наказание должно соразмеряться не с важностью или неважностью содеянного самого по себе, а с тем, насколько поступок противоречит требованию должного уважения и подчинения приказаниям отца, и в этом случае наказание должно выполняться со всею строгостью и бить нужно с перерывами до тех пор, пока это не дойдет до души, пока вы не заметите признаков истинного сожаления, стыда и готовности к повиновению.

Для этого, разумеется, требуется нечто большее, чем усадить детей за работу и, если они не выполнили ее или выполнили не так, как мы хотели, только и делать, что сечь их. Требуются осторожность, внимание, наблюдение, тонкое изучение детского характера и тщательная оценка проступков ребенка, прежде чем прибегать к этому роду наказания. Разве это не лучше, чем вечно держать в руке розгу как единственное орудие дисциплины и, применяя ее то и дело, извратить и лишить это крайнее и полезное средство всякой эффективности в тех случаях, когда в нем есть действительная надобность? А разве можно ожидать чего-либо другого, если пользоваться им без разбора при всяком незначительном промахе ребенка. Если ошибка в грамматическом согласовании или неправильная постановка ударения в стихе должны навлекать суровое наказание плеткой на благонравного и прилежного мальчика так же неизбежно, как и злостный проступок — на упрямого и испорченного ослушника, то как можно от такого метода исправления ожидать положительного действия на душу? А ведь к этому только и нужно стремиться, и если эта цель

==472

достигнута, то вместе с этим придет само собой все остальное, чего только вы можете пожелать.

§ 79. Где нет дурного направления воли, которое требует исправления, там не может быть надобности в побоях. Всякие другие проступки, при которых душа правильно настроена и не отказывается подчиняться руководству и авторитету отца или воспитателя, представляют собой только ошибки, на которые часто можно смотреть сквозь пальцы; если же они требуют внимания, то здесь достаточны мягкие способы воздействия вроде совета, наставления или упрека, пока повторное и умышленное пренебрежение этими указаниями не покажет вам, что недостаток коренится в умонастроении ребенка и что в основе этого неповиновения лежит явная порочность воли. Но там, где обнаружилось упорство, т. е. открытый вызов, его нельзя спускать или игнорировать, а следует при первом же случае подавить и обуздать; нужно только тщательно избегать ошибок: должна быть уверенность, что это действительно упрямство, а не что-либо другое.

§ 80. Но так как поводов к наказанию, и в особенности к побоям, следует всячески избегать, то я не думаю, что придется часто прибегать к этому средству. Если удалось внушить ребенку тот почтительный страх, о котором я уже говорил, то в большинстве случаев достаточно бывает простого взгляда. В самом деле, нельзя ожидать со стороны маленьких детей такого же поведения, той же серьезности и прилежания, которых мы требуем от людей более зрелых. Детские шалости и дурачества, свойственные их возрасту, надо, как я говорил, разрешать им и не обращать на это внимания. Небрежность, беззаботность и веселье лежат в природе их возраста, и строгость, о которой я говорил, не следует доводить до неуместного стеснения их в подобных случаях. Помимо того, не следует чересчур поспешно объяснять упрямством и своеволием то, что является, естественным продуктом их возраста или темперамента. В подобных случаях дурного поведения следует приходить к ним на помощь и таким же образом помогать их исправлению, как мы это делаем по отношению к больным в случаях естественного недомогания: ведь если даже больного предупреждали о возможности рецидива, нельзя вменять ему в вину каждое его повторение, относя это полностью за счет небрежности больного и считая последнего упрямцем. К промахам, вызванным легкомыслием, нельзя, правда, относиться с пренебрежением и оставлять их без всякого замечания; однако, если в этих промахах не участвует со-

==473

знательная воля, не нужно преувеличивать их значение и не надо так строго взыскивать за них, а исправлять мягкими мерами, насколько это допускают время и возраст. В результате дети начнут замечать, что в данном проступке наиболее предосудительно, и научатся избегать этого. Это будет поощрять их направлять свою волю к добру, что станет для них главной задачей, когда они убедятся, что это предохраняет их от проявления сильного неудовольствия и что при всяких других промахах они встречают со стороны воспитателей и родителей ласковое участие и помощь, а не гнев и сердитые упреки.

Удерживайте детей от порока и порочных наклонностей, и тогда на каждой ступени возраста их поведение, как правило, будет принимать форму, соответствующую этому возрасту и обществу, в котором они обычно вращаются; а с возрастом будет улучшаться их внимание и прилежание. Но для того чтобы ваши слова могли всегда иметь вес и авторитет в их глазах, когда это понадобится, вы должны — даже в тех случаях, когда вы предлагаете ребенку бросить какую-нибудь детскую выходку,— быть уверены в том, что добьетесь своего, вы не должны давать ему власти. Но вместе с тем, повторяю, я предпочел бы, чтобы отец в подобных случаях возможно реже вмешивался со своим авторитетом и приказаниями, да и во всех других случаях, в которых не проявляется склонность к порочным привычкам. Я полагаю, что есть лучшие способы справиться с детьми: мягкое урезонивание в форме рассуждения с ними (если только вы добились исходного пункта — подчинения вашей воле) может в большинстве случаев давать гораздо лучшие результаты.

§ 81. Может быть, покажется странным, что я говорю о рассуждении с детьми; тем не менее я вижу в этом наиболее правильный способ обращения с ними. Дети понимают рассуждения уже с того раннего возраста, когда начинают говорить; и если мои наблюдения меня не обманывают, им раньше начинает нравиться, когда с ними обращаются как с разумными существами, чем обычно думают. Это чувство гордости следует в них поддерживать и в меру возможности использовать в качестве главнейшего орудия воспитания. Но, говоря о рассуждениях, я имею в виду лишь такие, которые подходят к детским способностям и уровню понимания. Никто не станет думать, что с мальчиком трех или семи лет можно рассуждать как со взрослым человеком. Длинные речи и философские рассуждения в лучшем случае приводят детей в изумление или

==474

смущение, но нисколько не учат их. Поэтому, когда я говорю, что с ними можно обращаться как с разумными существами, я имею в виду, что вы должны мягкостью своего обращения и сдержанностью даже в мерах воздействия на них научить их понимать: то, что вы делаете, исходит от вашего разума, полезно и необходимо для них, что если вы что-нибудь приказываете или запрещаете им, то это не вытекает из каприза, страсти или фантазии. Это они способны понимать; я думаю, что они способны воспринимать доводы касательно любого добродетельного чувства, которое нужно в них возбудить, и любого проступка, от которого их следует удержать; при этом нужно только пользоваться такими доводами, которые доступны их возрасту и уровню понимания, и выражать эти доводы совершенно краткими и простыми словами. Основания, на которых базируются некоторые обязанности и те источники добра и зла, из которых последние вытекают, может быть, нелегко уяснить и взрослым людям, не привыкшим отрешаться в своих мыслях от общепринятых мнений. Дети еще менее способны исходить в своих рассуждениях из далеких от их понимания принципов. Они не в состоянии освоить убедительность длинных дедукций. Доводы, которые на них действуют, должны быть очевидными и соответствовать уровню их мышления, должны быть, так сказать, ощутимыми, осязательными. Тем не менее, если мы будем учитывать их возраст, характер и наклонности, у нас никогда не будет недостатка в доводах, достаточно для них убедительных. И если не найдется другого, более специального довода, им всегда будет понятен и для них всегда будет достаточно убедителен, чтобы отвратить от проступка, могущего обратить на себя внимание, тот довод, что этот проступок доставит им позор и порицание и возбудит ваше неудовольствие.

§ 82. Однако самый простой и легкий и вместе с тем самый эффективный способ воспитания детей и формирования их внешнего поведения заключается в том, чтобы показывать на наглядных примерах, как им следует поступать и чего они должны избегать. Если фиксировать их внимание на таких примерах из поступков знакомых им людей и сопровождать это отзывами о достоинстве или неприличии определенного поступка, это будет больше подталкивать либо удерживать их от подражания, чем какие бы то ни было обращенные к ним отвлеченные рассуждения. Никакие слова не могут сделать столь явными для их понимания добродетели и пороки, как поступки

==475

других людей, если вы при этом руководите их наблюдением и фиксируете их внимание на той или иной хорошей или дурной черте в поведении этих людей. И положительные или отрицательные стороны многих вещей, при хорошем ли воспитании или дурном, будут лучше познаваться и глубже запечатлеваться из примеров других людей, чем из тех правил и наставлений, которые могут даваться по этому поводу.

Этот метод следует применять не только, пока дети еще малы, но и в течение всего последующего времени, пока они находятся на чьем-либо попечении или под чьим-либо руководством. Более того, может быть, это наилучший метод, которым отец может пользоваться так долго, как он сочтет нужным, и в любом случае, когда он желает в чем-либо исправить сына. Ибо ничто не проникает так незаметно и так глубоко в душу человека, как пример: какую бы дурную черту люди ни проглядели в себе и ни прощали себе самим, она может внушать им только отвращение и стыд, когда выступает перед ними в других людях.

§ 83. Относительно порки, когда она становится необходимой как крайнее средство, могут возникнуть сомнения, когда и кто должен производить ее: немедленно ли после совершения проступка, пока еще свежо и сильно впечатление от него, и должны ли сами родители сечь своих детей? По первому вопросу я полагаю, что не следует наказывать немедленно, чтобы не вносить в наказание элемент возбуждения; в этом случае справедливая мера наказания превышается и оно теряет свой должный вес: ибо даже дети в состоянии разобрать, когда мы действуем в состоянии возбуждения. Но как я уже говорил выше, только то получает в глазах детей наибольший вес, что представляется им спокойным проявлением родительского разума; а они умеют замечать эту разницу. Затем, если у вас есть подходящий для этого разумный слуга, участвующий в воспитании вашего ребенка (если у вас есть специальный воспитатель, сомнений здесь не возникнет), то мне думается, что самое лучшее, если боль будет причинена ребенку рукой чужого человека, хотя бы по распоряжению отца, который должен следить за исполнением наказания; здесь предпочтительнее сохранить авторитет отца, а озлобление ребенка, вызванное испытываемой им болью, лучше направить против лица, которое непосредственно наносит удары. Я бы вообще предпочитал, чтобы отец возможно реже бил своего ребенка, разве только в случае крайней необходимости и в качестве последнего средства;

==476

и в этом случае, может быть, полезно будет это делать так, чтобы ребенок не скоро забыл о наказании.

§ 84. Но как я говорил выше, побои — это самая худшая, а потому самая крайняя из исправительных мер, которые можно применять к детям. Поэтому применять побои следует лишь в случаях крайней необходимости, когда все более мягкие меры испробованы и остались безуспешными; если строго придерживаться этого правила, необходимость в побоях будет возникать очень редко. Ибо нельзя себе представить, чтобы ребенок часто оспаривал (если случается, чтобы он вообще оспаривал) приказание отца в каком-либо конкретном случае; и если отец не станет вмешиваться со своей абсолютной властью, выраженной в форме непререкаемых правил, в сферу детских или безразличных поступков своего сына, в которой тот должен пользоваться свободой, или в сферу его учебных или других полезных для него занятий, в которой не должно применяться никакого принуждения,— тогда разве только при запрещении каких-либо порочных действий ребенок может проявить упорство и, следовательно, заслужить побои; таким образом, тот отец, который здраво мыслит и ведет воспитание ребенка, как следует его вести, будет иметь очень мало поводов для применения этого наказания. В самом деле, в каких пороках может повиниться ребенок в течение первых семи лет своей жизни, кроме лжи и некоторых скверных шалостей, повторение которых после прямого запрещения со стороны отца должно повлечь за собой обвинение его в упорстве и наказание розгой? Если всякая порочная тенденция при первом же ее обнаружении и проявлении в поступках будет встречена должным образом — сначала недоумением, а потом, в случае повторения, неудовольствием, выраженным в строгом взгляде отца, воспитателя и всех окружающих и в таком внешнем обращении, которое являет осуждение,— и если такое обращение будет продолжаться до тех пор, пока ребенок не почувствует этого и не устыдится своего проступка, тогда, я думаю, не будет надобности в каком-либо другом наказании, не будет никакого основания для применения побоев. Необходимость такого наказания обычно является только следствием проявленных ранее снисходительности и небрежности: если бы мы следили за порочными наклонностями с самого начала и исправляли первые же уклонения, ими вызванные, указанными выше более мягкими приемами, нам редко приходилось бы иметь дело более чем с одним ненормальным проявлением распущенности,

==477

которое легко было бы исправить без всякого шума, и для этого не требовались бы такие суровые меры, как побои. Так можно было бы искоренить один недостаток за другим по мере их проявления, не оставляя ни следа, ни воспоминания, что они были когда-то. Но мы предоставляем этим недостаткам развиваться (проявляя снисходительность и оказывая потворство нашим малюткам), и только тогда, когда они стали упорными и многочисленными и их безобразие уже причиняет нам стыд и беспокойство, мы готовы взяться за плуг и борону, за лопату и мотыгу, которыми приходится рыть уже до самых корней, и тогда все наши силы, все умение и усердие, на которое мы способны, едва ли окажутся достаточными, чтобы очистить запущенную грядку, поросшую сорняком, и чтобы восстановить наши надежды на плоды, которые в свое время должны вознаградить нас за наш труд.

§ 85. Эта система, если она будет соблюдаться, избавит отца и ребенка от неприятности повторения приказаний и многочисленных правил о том, что следует делать и чего нельзя делать. Я, с своей стороны, держусь того мнения, что ни одно из тех действий, в которых проявляется склонность к порочным привычкам (а только такие действия и должны вызывать вмешательство отца с его авторитетом и приказаниями), не должно запрещаться детям раньше, чем они провинились в нем. Ибо, поскольку подобные запрещения предполагают, что дети способны совершить поступки, против которых неведение, может быть, было бы лучшей гарантией, постольку эти запрещения по меньшей мере способствуют поощрению таких поступков, если не приводят к еще более худшим результатам. И наилучшее средство предотвратить их заключается, как я уже говорил, в том, чтобы по поводу каждого поступка, в котором проявляется порочная наклонность, выражать глубокое изумление сразу же, как только ребенок будет замечен в этом. Например, если он впервые уличен во лжи или в какой-либо дурной шалости, первое, что нужно сделать,— это поговорить с ним о ней как о такой поразительно чудовищной вещи, которой нельзя было от него ожидать, и таким образом пристыдить его.

§ 86. На это мне, вероятно, возразят, что я могу воображать что угодно относительно сговорчивости детей и преимуществ указываемых мною более мягких приемов, с помощью которых можно пристыдить и поощрить их, однако много есть таких детей, которые никогда по своей воле не станут браться за книги и за необходимую учебу, пока их

==478

не принудят к этому розгами. Однако я боюсь, что это только отговорки обычных школ и рутины, которая никогда не допускала надлежащего испытания других приемов там, где это заслуживало бы внимания. Например, почему при обучении латинскому или греческому языку требуется применять розги, а при обучении французскому или итальянскому — не требуется? Дети учатся танцевать и фехтовать без воздействия розги; и даже более — они охотно и достаточно хорошо занимаются арифметикой, рисованием и тому подобным, не нуждаясь для этого в побоях. Это должно вызвать подозрение, нет ли чего чуждого, неестественного и непривлекательного для этого возраста в предметах, преподаваемых в грамматических школах, или в тех методах, которые там применяются, если заставить детей ими заниматься можно только жестокой поркой, да и то с большим трудом; или же мнение, будто нельзя обучать детей названным языкам без побоев, ошибочно.

§ 87. Но допустим, что некоторые дети настолько нерадивы и ленивы, что их нельзя заставить учиться теми мягкими средствами, которые я предлагаю. Конечно, необходимо согласиться, что среди детей встречаются всякие характеры. Отсюда, однако, не следует, что суровая дисциплина палки должна применяться ко всем; в отношении любого ребенка нельзя заключать о неприменимости к нему более мягких методов воспитания, пока эти методы не испытаны над ним со всею тщательностью. И лишь после того, как »они оказались бессильными заставить его проявить все усердие и сделать все, что он в силах сделать, мы не находим извинения для его упорства.

Для таких детей побои являются подходящим средством исправления; но побои должны применяться иначе, чем это обыкновенно делается. Того, кто умышленно пренебрегает учением и упорно отказывается делать то, что ему по силам и чего требует от него отец, выражающий свое требование в форме положительного и серьезного приказания, не следует наказывать двумя или тремя сердитыми ударами за невыполненный урок, повторяя наказание снова и снова после каждого подобного поступка. Нет, если уже дошло до того, что своеволие становится очевидным и вызывает необходимость побоев, то, я думаю, наказание должно быть несколько серьезнее и строже, и порку (вперемежку с увещанием) надо продолжать до тех пор, пока впечатление, произведенное ею на душу ребенка, нельзя будет прочесть на его лице, услышать в его

==479

голосе, увидеть в покорности ребенка, обнаружившего чувствительность не столько к боли, сколько к совершенному проступку и смягчившегося в искреннем сожалении о нем. Если же подобное наказание, испытанное несколько раз через надлежащие промежутки времени, осуществленное с крайней строгостью и сопровождавшееся все время выражением неудовольствия со стороны отца, не окажет действия, не исправит душу и не побудит к послушанию в дальнейшем, то чего можно ожидать от побоев и ради какой цели применять их дальше? Порка, если вы не можете ожидать от нее ничего хорошего, скорее будет походить на бешенство разъяренного врага, чем на доброжелательство сострадательного друга; такое наказание только подстрекает к дальнейшим проступкам и не дает надежды на исправление. Если на долю отца выпало несчастье иметь такого испорченного и неукротимого сына, то я уж не знаю, что остается ему еще делать — разве только молиться за него. Но я думаю, что если держаться правильного метода по отношению к детям с самого начала, то лишь очень немногие из них окажутся такими. А если подобные случаи и бывают, то не ими, однако, должны определяться правила воспитания тех детей, которые обладают лучшей натурой и могут быть руководимы при помощи лучших приемов.

§ 88. Если можно найти воспитателя, который, считая себя на месте отца, приняв его заботы и разделяя вышеизложенные идеи, будет стараться с самого начала осуществить их на практике, то в дальнейшем он убедится, что работа уже совсем легка, и ваш сын, мне думается, сделает такие успехи в учении и в благовоспитанности, каких вы, может быть, не представляете себе. Только никоим образом не разрешайте воспитателю, когда бы то ни было, бить мальчика без вашего согласия и распоряжения, по крайней мере до тех пор, пока вы на опыте не убедитесь в его рассудительности и сдержанности. Но вместе с тем, для того чтобы поднять его авторитет в глазах воспитанника, вы должны скрыть от последнего, что воспитатель не властен применять розги; кроме того, вы обязательно должны и сами оказывать воспитателю большое почтение и заставлять точно так же относиться к нему всю вашу семью. Ибо вы не можете рассчитывать, что ваш сын будет относиться с уважением к человеку, к которому его отец и мать, как он видит, относятся пренебрежительно. Если вы находите, что воспитатель достоин презрения, вы сделали плохой выбор; но если вы обнаруживаете свое презрение к нему,

К оглавлению

==480

ваш сын навряд ли будет относиться к нему иначе. А коль скоро это случится, то каким бы достойным человеком воспитатель ни был сам по себе и какими бы он ни обладал способностями к своему делу, все это пропадет для вашего сына и уже никогда не сможет стать для него полезным.

§ 89. Как пример отца должен учить ребенка уважению к своему воспитателю, так пример воспитателя должен побуждать ребенка к тем действиям, исполнение которых он от него требует. Собственное поведение воспитателя ни в коем случае не должно расходиться с его предписаниями, если только он не желает испортить ребенка. Бесцельно со стороны воспитателя говорить об обуздании страстей, если он дает волю какой-либо собственной страсти; и бесплодными будут его старания искоренить в своем воспитаннике порок или непристойную черту, которые он допускает в себе самом. Дурные примеры, несомненно, действуют сильнее хороших правил, и поэтому он должен всегда тщательно оберегать своего воспитанника от влияния дурных примеров, в особенности наиболее опасных — примеров прислуги: от этого общества следует держать мальчика подальше, притом не путем запрещений, которые только подстрекнут его к такому общению, а другими средствами, на которые я указывал.

§ 90. Во всем деле воспитания нет другой задачи, которой, видимо, уделялось бы так мало внимания и которая в то же время была бы столь трудно осуществимой, как та, о которой я собираюсь сейчас сказать. Я имею в виду задачу приставить к детям, лишь только они начинают говорить, рассудительного, трезвого, мало того — мудрого человека, на котором бы лежала забота вести их правильно и оберегать от всего дурного, особенно от заразительного влияния дурного общества. Я считаю, что это требует большой трезвости, сдержанности, нежности, усердия и осторожности — качеств, которые вряд ли могут сочетаться в одном лице у тех людей, которых можно иметь за обычное вознаграждение; да и вообще их нелегко найти. Что же касается необходимых для этого расходов, то я думаю, что нет лучшего способа расходовать деньги, чем тратить их на наших детей, и поэтому, если даже этот расход оказался выше обычного, он не должен почитаться чрезмерным. Тот, кто какой бы то ни было ценой доставляет своему ребенку хорошую душу, вооруженную правильными принципами, приспособленную к добродетельной жизни и к практической деятельности и украшенную вежливостью и благовоспитанностью, делает для него луч-

16 Джон Локк, т. 3

==481

шее приобретение, чем если бы он израсходовал свои деньги ради увеличения своего имения на несколько акров земли. Экономьте сколько вам угодно на игрушках и забавах, на шелках и лентах, на кружевах и на других бесполезных расходах, но не скупитесь в таком необходимом деле, как это. Создавать ребенку денежное богатство и делать его убогим душой — это не значит разумно хозяйничать. Мне часто приходилось с удивлением наблюдать, как люди щедро тратят деньги на то, чтобы наряжать своих детей в красивые костюмы, роскошно обставлять их квартиру, обеспечивать богатым столом и чрезмерным количеством ненужной прислуги, и в то же время обрекают их на духовный голод, не прилагая достаточных стараний, чтобы прикрыть ту наготу, которая является самой постыдной, т. е. их прирожденные дурные наклонности и невежество. По-моему, это значит лишь приносить детей в жертву собственному тщеславию, так как в этом больше обнаруживается тщеславие людей, чем действительная забота о благе своих детей. Все, что вы сделаете ради духовного развития вашего сына, покажет вашу истинную привязанность к нему, хотя бы это было связано с уменьшением его денежного состояния. Мудрый и добрый человек вряд ли может не считаться благородным и счастливым человеком или быть им в действительности; но человек глупый или порочный не может быть ни благородным, ни счастливым, какое бы состояние вы ни оставили ему. И я вас спрошу — не предпочтете ли вы, чтобы ваш сын был таким, как некоторые люди с доходом в 500 фунтов в год, чем похожим на известных вам людей, имеющих доход в 5000 фунтов?

§ 91. Поэтому соображение о расходах не должно было бы останавливать тех, кто в состоянии их делать. Большая трудность будет в том, где найти подходящего человека; ибо люди молодые, малоспособные и малодобродетельные, непригодны для этого дела, а те, которые обладают этими качествами в большей степени, навряд ли согласятся взять на себя такие обязанности. Поэтому вы должны начать поиски заблаговременно и повсюду расспрашивать, ибо на свете есть люди всякого рода. Я вспоминаю, как Монтень в одном из своих «Опытов» рассказывает, что ученый Кастеллион, чтобы не умереть с голоду, был вынужден заниматься изготовлением кухонных досок , в то время как отец Монтеня дал бы сколько угодно денег за такого воспитателя для своего сына, а Кастеллион охотно бы взял на

==482

себя эти обязанности на весьма умеренных условиях; но это вышло так потому, что они не знали друг о друге.

§ 92. Если для вас окажется трудным найти воспитателя, какого вы хотите иметь, вы не должны удивляться этому. Я могу лишь одно сказать: не жалейте ни хлопот, ни расходов, чтобы найти такого. Таким путем можно достигнуть всего, и смею вас уверить, что, если вам удастся получить хорошего воспитателя, вы никогда не пожалеете о своих расходах; напротив, вы всегда будете чувствовать удовлетворение от сознания, что деньги нашли себе наилучшее применение. Но ни в коем случае не берите никого по совету друзей, или из сострадания, или из-за громких рекомендаций. Мало того, если вы хотите сделать как должно, то одной репутации рассудительного человека с большим запасом учености (чего обычно только и требуют от воспитателя) будет недостаточно, чтобы это сослужило вам службу. Выбирая воспитателя, вы должны быть так же разборчивы, как и при выборе жены для сына, ибо вам не следует думать об испытательном сроке или рассчитывать на возможность последующей замены: это причинит вам большое неудобство, а вашему сыну еще большее. Когда я думаю о той разборчивости и тех предосторожностях, которые я вам рекомендую, мне кажется, что я советую вам нечто такое, что можно предложить, но практически нельзя выполнить. Но тот, кто учтет, как сильно правильно поставленная работа воспитателя отличается от обычных методов воспитания и как далеко не похожа она на то, что думают о ней многие, даже те, кто избирает для себя эту профессию, тот, быть может, согласится со мной, что человека, способного воспитать и формировать душу молодого джентльмена, не повсюду найдешь и что при подборе такого человека необходимо проявить больше энергии, чем обычно принято, иначе вы можете не достигнуть цели.

§ 93. Качества рассудительного и ученого человека — вот чего всякий, как я выше заметил, требует от воспитателя. Это вообще считается достаточным, и только этого обычно ищут родители. Но когда такой человек вытряхнет из себя всю латынь и логику, которые он вынес из университета, и напичкает ими своего ученика, то разве последний благодаря этим аксессуарам сделается утонченным джентльменом? И можно ли ожидать, что он окажется более проникнутым началами и основами истинной добродетели и благородства, чем его юный воспитатель?

16

*

==483

Чтобы сформировать молодого джентльмена, каким он должен быть, его воспитатель сам должен быть хорошо воспитан — он должен знать правила обхождения и формы вежливости применительно ко всему разнообразию лиц, времен и мест и заставлять своего воспитанника всегда соблюдать их в той мере, в какой этого требует его возраст. Этому искусству нельзя ни обучить, ни научиться по книгам. Оно дается лишь сочетанием хорошего общества и наблюдательности. Портной может сшить ему платье по моде, учитель танцев может придать грацию его движениям; но это хотя и украшает человека, однако не создает еще благовоспитанного джентльмена, даже в том случае, если к этому присоединяется ученость, которая, когда она дурно направлена, делает его более нахальным и невыносимым в обществе. Только благовоспитанность сообщает блеск и всем остальным его хорошим качествам' и делает их полезными для него, доставляя ему уважение и расположение всех, с кем он сталкивается. При отсутствии благовоспитанности остальные его достоинства создают ему лишь репутацию гордого, самодовольного, тщеславного или глупого человека.

В дурно воспитанном человеке смелость принимает вид грубости и так именно воспринимается общественным мнением; ученость становится в нем педантизмом, остроумие — шутовством, простота — неотесанностью, добродушие — льстивостью. В таком человеке не может быть ни одного хорошего качества, которого недостаток воспитания не исказил бы, не обезобразил бы к невыгоде его обладателя. Даже добродетели и таланты, хотя бы они и получили должное признание, недостаточны, чтобы обеспечить человеку хороший прием и сделать его желанным гостем всюду, где он появляется. Никто не удовлетворяется неотделанными алмазами и не станет их носить в таком виде, если желает производить приятное впечатление. Они блестят лишь тогда, когда отшлифованы и вделаны в оправу. Хорошие качества составляют существенное богатство души, но только благовоспитанность служит для них оправой; и тот, кто хочет быть приятным, должен придавать своим поступкам не только силу, но и красоту. Солидности и даже практических талантов недостаточно. Изящная манера и форма во всем — вот что украшает человека и делает его привлекательным. В большинстве случаев манера действовать имеет большее значение, чем самое действие, и от нее зависит вызываемое последним удовольствие или неудовольствие. Манера, о которой мы го-

==484