Часть 5.

ответить на этот вопрос. Это значит только тратить время, сбивая их с толку, тогда как нужно, пока они учатся и занимаются прилежно, поддерживать в них хорошее настроение и делать каждую вещь насколько возможно легкой и приятной для них. Поэтому всякий раз, когда они останавливаются в затруднении и хотят из него выйти, помогайте им сейчас же преодолеть это затруднение, не делая ни выговора, ни упрека. Помните, что более грубые приемы имеют своим единственным источником тщеславие и сварливость учителя, ожидающего, что дети сразу усвоят все, что он сам знает, тогда как ему скорее следовало бы думать о том, что его дело — насаждать в них привычки, а не вдалбливать сердито правила, которые приносят нам в жизни мало пользы и, во всяком случае, никакой пользы не приносят детям, забывающим их сейчас же после того, как вы им их дали. Я не стану отрицать, что в науках, значение которых заключается в упражнении разума, этот метод может иногда меняться и что там можно умышленно создавать трудности с целью возбудить рвение и приучить ум пользоваться своей силой и сообразительностью в рассуждении; но я думаю, что пока дети очень малы, а также при самом начале изучения какого-либо предмета этого не следует делать. В такой момент всякая вещь сама по себе трудна для них, и большое умение и искусство учителя заключаются в том, чтобы все сделать для них возможно более легким; и особенно бывает неуместно ставить детей перед затруднениями при обучении их языкам. Языки усваиваются зубрежкой, практикой и памятью, и на них говорят совершенно безукоризненно лишь тогда, когда не думают ни о каких грамматических правилах. Я согласен, что бывают случаи, когда приходится тщательно изучать грамматику языка, но такое изучение бывает нужно только взрослому человеку, когда он желает изучить какой-либо язык критически; а этим редко кто занимается, кроме профессиональных ученых. Я думаю, со мною согласятся, что если джентльмену и следует изучить какой-либо язык, то это язык его родины, ибо он должен как можно лучше знать тот язык, которым постоянно пользуется.

Есть еще одно соображение, в силу которого учителя и преподаватели не должны создавать никаких трудностей для своих учеников, а, наоборот, должны облегчать им путь и с готовностью помогать двинуться с места, когда те останавливаются в затруднении. Детский ум узок и слаб и способен схватывать сразу лишь одну мысль. Если что-нибудь западет в голову ребенка, оно целиком ее заполняет

К оглавлению

==560

на некоторое время, особенно если он движим какой-либо страстью. Поэтому, когда дети чему-либо учатся, умение и искусство учителя должны быть направлены к тому, чтобы очистить их головы от всяких других мыслей, чтобы освободить место для того, что он хочет вложить в них и что они должны усваивать со вниманием и усердием; иначе учение не дает никакого результата. Натура детей располагает их мысль к рассеиванию. Только новое захватывает их; что бы это новое ни представляло, дети сейчас же этим увлекаются и быстро же удовлетворяются. Одна и та же вещь им быстро надоедает, и почти все их удовольствие заключается в перемене и разнообразии. Фиксировать их летающие мысли — это значит вступить в противоречие с естественным состоянием детства. Зависит ли это от особенностей их интеллекта или от подвижности и неустойчивости их животных духов, над которыми их душа еще не имеет полной власти, однако ясно: сосредоточивать упорно свои мысли на одном каком-либо предмете для детей мучительно. Продолжительное и непрерывное внимание — одна из самых трудных задач, какую только можно на них возложить; поэтому, если кто-либо требует от них прилежания, он должен постараться сделать свое задание насколько возможно привлекательным и приятным для них и по меньшей мере не допускать, чтобы с этим связывалась какая-либо неприятная или устрашающая идея. Если они не принимаются за свои книги с любовью и охотой, то нет ничего удивительного в том, что их мысли постоянно уносятся от того, что внушает им отвращение, и ищут лучшего развлечения в более приятных предметах, за которыми они и будут неизбежно гоняться.

Я знаю, что обычно способ воспитателей добиваться внимания со стороны своих учеников и сосредоточивать их мысли на том, чем они в данный момент занимаются, сводится к выговорам и наказаниям за малейшую рассеянность. Но такое обращение обязательно производит обратное действие. Слова, выражающие раздражение, или побои со стороны воспитателя наполняют душу ребенка ужасом и страхом, которые немедленно завладевают им всецело и не оставляют места для других впечатлений. Думаю, что каждый читающий эти строки вспомнит при этом, какой беспорядок вызывали в его мыслях нетерпеливые и властные слова его родителей и учителей; как они на некоторое время сбивали его с толку настолько, что он едва соображал, что он говорит и что ему говорят. Он сейчас же терял из виду предмет, которым был занят; душа наполнялась

==561

беспорядком и смятением, и он утрачивал в этом состоянии способность сосредоточить внимание на чем бы то ни было. Конечно, родители и воспитатели должны устанавливать и укреплять свой авторитет над теми, кто находится под их опекой, внушать им для достижения этой цели почтительный страх и при помощи своего авторитета управлять ими. Но, получив такое господство над ними, они должны пользоваться им с большой умеренностью и не делать из себя пугало, в присутствии которого ученики вечно должны дрожать. Такая строгость может облегчить им управление, но ученикам она принесет очень мало пользы. Дети ничему не могут научиться, пока их мысли охвачены и расстроены каким-либо аффектом, в особенности когда это аффект страха, который производит сильнейшее впечатление на их еще нежный и слабый дух. Держите их душу в непринужденном и спокойном состоянии, если вы хотите, чтобы она воспринимала ваши наставления или обогащалась знанием. В трепещущей душе так же невозможно вычертить чуткие и правильные буквы, как и на трясущейся бумаге.

Великое искусство учителя заключается в том, чтобы вызвать и удержать внимание своего ученика; если это ему удалось, он может уверенно подвигаться вперед настолько быстро, насколько позволяют способности учащегося; но при отсутствии этого условия все его шумные старания не приведут к цели. Чтобы добиться этого, он должен заставить ребенка понять (насколько это возможно) пользу того, чему он его учит, и показать ему, что то, чему он научился, помогает ему делать то, чего раньше он не умел делать, а именно то, что дает ему некоторую власть и реальное преимущество перед другими, кто этих сведений не приобрел. С этим учитель должен сочетать еще мягкость во всех своих наставлениях, а также нежность в обращении, дабы дать ребенку почувствовать, что его любят и желают ему только добра,— это единственный способ приобрести любовь ребенка, которая заставит последнего внимательно слушать уроки учителя и находить удовольствие в том, чему тот его учит.

Только на упорство ребенка следует реагировать повелительным тоном и резким обращением. Все другие недостатки должны исправляться при помощи мягких мер: мягкие слова увещания оказывают лучшее и более действенное влияние на податливую душу и в значительной мере предупреждают ту непокорность, которую резкое и властное обращение часто порождает даже в хорошо на-

==562

строенных и благородных душах. Правда, упорство и умышленная небрежность должны подавляться, хотя бы ценою побоев; однако я склонен думать, что непокорность учеников часто создается капризным характером учителя и что большинство детей редко заслуживало бы побоев, если бы ненужная и неудачно проявляемая резкость не портила их нрава и не внушала им отвращения к учителю и ко всему, что от него исходит.

Невнимательность, забывчивость, непостоянство и рассеянность мысли представляют собою естественные недостатки детства; поэтому если мы не видим, чтобы это было умышленным, то должны только мягко указывать детям на эти недостатки, а устранение их предоставить времени. Если каждый промах подобного рода будет вызывать гнев и взыскание, то поводы для выговоров и взысканий будут представляться столь часто, что воспитатель сделается для своих воспитанников источником постоянного страха и беспокойства. А этого достаточно, чтобы помешать им извлечь пользу из его уроков и сделать безуспешными все его приемы преподавания.

Пусть почтительный страх, внушенный воспитателем детям, настолько умеряется постоянными выражениями нежности и расположения к ним, чтобы привязанность к нему поощряла их к выполнению долга и чтобы они находили удовольствие в исполнении его требований. Это создаст хорошее отношение между детьми и воспитателем, заставит их слушаться его, как своего друга, который их любит и трудится для их блага; благодаря этому их мысли будут свободны и непринужденны в его присутствии; только при таком душевном состоянии ум и способен усваивать новые сведения и воспринимать новые впечатления; если же дети не будут получать их и удерживать, то все, что они вместе со своим воспитателем делают, должно пропасть даром: 'будет много неприятностей и мало учения.

§ 168. Когда указанным выше способом подстрочного чередования латинского и английского текстов мальчик приобрел известные познания в латинском языке, он может пойти немного дальше и перейти к чтению какой-либо другой легкой латинской книги, вроде, например, Юстина или Евтропия53, а для того чтобы сделать чтение и усвоение книги менее скучным и трудным для него, разрешите ему пользоваться, если он захочет, английским переводом. Возражение, что при таких условиях он будет только механически владеть языком, не должно никого пугать. Этот

==563

довод, если хорошо в нем разобраться, говорит не против, а в пользу такого способа изучения языка. Ибо языки должны изучаться только механически; и кто не говорит поанглийски или по-латыни вполне механически, так, чтобы, лишь только у него появилась мысль, которую он желает высказать, его язык естественно, без всякой мысли о правилах или грамматике, подыскивал бы подходящее выражение или специфический для данного языка оборот, тот не умеет говорить на этом языке и не владеет им. И я очень хотел бы, чтобы кто-нибудь назвал мне такой язык, который можно было бы изучить или на котором можно было бы говорить как следует при помощи грамматических правил. Языки создавались не правилами, не искусственно, а случайно и как продукт общей практики народа. И тот, кто говорит хорошо на каком-либо языке, руководствуется лишь одним правилом: не доверяться ничему, кроме своей памяти и привычки говорить по манере, усвоенной от людей, умеющих говорить правильно; а это — другими словами — и значит говорить механически.

Мне могут здесь задать вопрос: так что же, грамматика в таком случае совершенно не нужна? Значит, те, кто затратили так много труда на сведение различных языков к правилам и определениям, те, кто писали так много о склонениях и спряжениях, о согласовании и синтаксисе, работали напрасно и учились бесцельно? Я этого не говорю, грамматика имеет свое значение. Но я позволю себе сказать, что вокруг нее поднимают гораздо больше шума, чем следует, ради нее мучают тех, кому она вовсе не нужна. Я имею в виду детей в том возрасте, когда их обычно донимают ею, и именно в грамматических школах.

Нет ничего очевиднее той истины, что языки, усвоенные механически, служат с достаточным успехом для обычных житейских дел и отношений. Мало того, пример тех знатных представительниц слабого пола, которые проводят время в благовоспитанном обществе, показывает нам, что этот простой и естественный метод, не предполагающий даже малейшего изучения или знания грамматики, способен сообщить их языку высокую степень изящества и утонченности: встречаются дамы, которые, не зная, что такое глаголы и причастия, наречия и предлоги, говорят так же чисто и правильно (если бы я сказал — как сельский учитель, они, пожалуй, приняли бы это за плохой комплимент), как большинство джентльменов, учившихся по обычному методу грамматических школ. Как видим, во многих случаях можно обойтись без грамматики. Возни-

==564

каст в таком случае вопрос: кого же следует учить ей и когда? На это я отвечу следующим образом: 1. Люди обыкновенно учатся языкам ради обычных общественных сношений и обмена мыслями в повседневной жизни, без каких-либо других планов их применения. А для этой цели первоначальный способ обучения языку посредством разговора не только дает успешные результаты, но и должен пользоваться предпочтением как наиболее легкий, целесообразный и естественный. Поэтому можно сказать, что для такого применения языка грамматика не необходима. С этим должны согласиться все те из моих читателей, которые понимают то, что я говорю, понимают других при разговоре, хотя никогда не учились грамматике английского языка. Я полагаю, что то же самое можно сказать о подавляющем большинстве англичан, среди которых я еще не встретил ни одного, кто научился бы родному языку при помощи правил.

2. Есть другие люди, которым приходится в большей части своей деятельности на этом свете пользоваться языком или пером; им если не необходимо, то по меньшей мере полезно говорить чисто и правильно, чтобы тем легче внушать свои мысли другим людям и производить на них большее впечатление. С этой точки зрения не всякий способ речи считается достаточным для джентльмена, как бы она ни была понятна в устах говорящего. Он должен в числе других вспомогательных средств правильной речи изучить также грамматику, но это должна быть грамматика собственного языка — языка, которым он пользуется,— чтобы он мог точно понимать язык своей страны и безупречно на нем говорить, не оскорбляя слуха тех, к кому он обращается, солецизмами и раздражающими неправильностями. Для этой цели необходима грамматика, но грамматика только своего языка, и притом только для тех, кто желает потрудиться над обработкой своего языка и над усовершенствованием своего стиля. Но следует ли это делать всем джентльменам — этот вопрос я оставлю открытым, имея в виду, что недостаточная правильность и отсутствие грамматической точности в языке считаются неприличными для людей этого ранга и тех, кто страдает таким недостатком, обыкновенно обвиняют в том, что они получили плохое воспитание и вращались в худшем обществе, чем подобало бы при их знатности. Если это так (а я думаю, что это так), приходится удивляться тому, что молодых джентльменов заставляют изучать грамматику иностранных и мертвых языков, но им никогда не говорят

==565

о грамматике родного языка: они мало знают о ее существовании и еще меньше о том, что им нужно изучать ее. Несмотря на то что они ежедневно пользуются своим родным языком и в дальнейшей жизни о них нередко судят по их изящной или неуклюжей манере выражаться на нем, им никогда не рекомендуют его в качестве предмета, заслуживающего внимания, и не советуют в нем совершенствоваться; между тем на языках, грамматикой которых они так много занимались, они навряд ли будут когда-либо говорить или писать, а если бы даже это когда-нибудь случилось, то им простили бы допущенные ошибки и промахи. Если бы какой-нибудь китаец познакомился с этим методом воспитания, он бы, пожалуй, подумал, что все наши молодые джентльмены готовятся быть учителями и профессорами мертвых языков в чужих странах, а не деловыми людьми на своей родине.

3. Есть третья категория людей, которые занимаются двумя или тремя мертвыми иностранными языками, или, как они у нас называются, учеными языками: они посвящают себя изучению этих языков и гордятся знанием их. Нет сомнения, что те, которые принимаются изучать какой-либо язык с этой целью и желают обладать точным, научным знанием его, должны основательно изучать его грамматику. Я бы не хотел быть ошибочно понятым в том смысле, будто я недооцениваю греческий и латинский языки. Я согласен, что эти языки высокополезны и превосходны и что человек, не знакомый с ними, не может занять место среди ученых в нашей части света. Но я думаю, что те познания, которые джентльмен обыкновенно желает извлечь для своего употребления из сочинений римских и греческих писателей, он может получать, не изучая грамматики этих языков, и что путем одного чтения он может научиться понимать их в той степени, какая достаточна для его целей. В какой мере может оказаться для него необходимым в будущем ознакомиться с грамматикой и научными деталями какого-либо из этих языков — это он в состоянии будет сам решить, когда займется изучением какого-либо предмета, который потребует этого. Это приводит меня к другой части вопроса, а именно: когда нужно изучать грамматику?

Ответ на этот вопрос на основании вышесказанного должен, очевидно, быть следующий.

Если кому-либо и следует изучать грамматику, то лишь тому, кто уже умеет говорить на данном языке; иначе как он ее изучит? По крайней мере это с очевидностью выте-

==566

каст из практики мудрых и ученых наций древности. Они делали частью воспитания изучение своего родного языка, а не иностранных. Греки считали все остальные народы варварами и к их языкам относились с презрением. И хотя к концу республики греческая образованность приобрела среди римлян большое уважение, однако предметом изучения для их молодежи был язык Рима: родным языком им приходилось пользоваться, и поэтому родному языку обучались и в нем упражнялись.

Но если нужно точнее определить время, подходящее для грамматики, я не вижу, какой смысл изучать ее иначе как в качестве вступления в риторику. Когда находят, что мальчику пора заняться шлифовкой языка и научиться говорить лучше, чем необразованные люди, тогда и время учить его грамматическим правилам, но не раньше. Ибо грамматика не учит людей говорить, она учит говорить правильно, согласно точным правилам языка, что является одним из элементов утонченности; и тому, кто не нуждается в последней, мало нужна и первая; где нет надобности в риторике, там можно обойтись и без грамматики. Я не знаю, зачем должен тратить время и ломать голову над латинской грамматикой человек, который не собирается стать критиком или говорить речи и писать письма на этом языке. Если кто-либо находит для себя необходимым или расположен основательно изучить какой-либо иностранный язык и желает знать его до тонкостей, у него найдется время заняться и изучением его грамматики. Если же он пользуется этим языком только для понимания некоторых книг, написанных на нем, не ставя своей целью теоретического знания самого языка, то, как я уже сказал, он добьется этого путем простого чтения, не загружая свой ум многочисленными правилами и сложными тонкостями грамматики.

§ 169. Для упражнения в письме заставляйте его иногда переводить с латинского языка на английский; но так как изучение латыни есть не что иное, чем заучивание слов, что является очень неприятным занятием как для молодого, так и для старого человека, то присоединяйте к этому возможно больше других позитивных знаний, начиная с того, что наиболее доступно нашим чувствам, например со знакомства с минералами, растениями и животными, в особенности с лесными, а в саду — с садовыми деревьями, с их строением и способами их разведения; таким способом вы можете научить ребенка многому такому, что будет для него небесполезно, когда он станет взрослым. Но

==567

главным образом имейте в виду географию, астрономию и анатомию. Однако чему бы вы ни учили его, всегда старайтесь не загружать его чересчур многим одновременно; и не делайте ничего для него обязательным, если это не имеет непосредственного отношения к добродетели, и не применяйте при этом никаких взысканий, если только не видите порока или явной наклонности к нему.

§ 170. Если же мальчику в конце концов суждено пойти в школу и там изучать латинский язык, то говорить с вами о методе, который я считал бы наилучшим для школы, бесполезно: вы должны будете подчиниться тому методу, который там принят, и не можете рассчитывать, что его изменят ради вашего сына; во всяком случае вам следует всеми средствами, какими вы располагаете, добиваться того, чтобы его не заставляли писать латинские сочинения и декламации, в особенности всякого рода стихи. Вы можете настаивать — если ваши доводы подействуют — на том, что вы не намерены сделать из своего сына латинского оратора или поэта, а желали бы только, чтобы он вполне свободно читал латинских авторов; что, по вашим наблюдениям, учителя, с успехом преподающие любой из современных языков, никогда не занимают своих учеников сочинением речей или стихов на французском или итальянском языках, так как их обязанность заключается только в обучении языку, а не сочинительству.

§ 171. Но следует объяснить вам немного подробнее, почему я не желал бы, чтобы мальчика заставляли упражняться в писании сочинений и стихов. 1. Что касается сочинений, то они как будто бы рассчитаны на то, чтобы научить людей чему-то полезному, а именно красиво и хорошо говорить о любом предмете. Я признаю, что это было бы большим преимуществом (если бы только можно было этого достигнуть таким путем), так как ничто в большей мере не подходит для джентльмена и ничто не приносит ему больше пользы во всех случаях жизни, чем умение по любому поводу говорить хорошо и кстати. Но я утверждаю, что писание сочинений, как это обычно делается в школах, ни в малейшей степени не способствует этому, ибо подумайте только: чем, собственно, юноша занимается при составлении сочинения? Он сочиняет речь на какую-либо латинскую поговорку, вроде «Omnia vincit amor» или «Non licet in bello bis рессаге»54 и т. д. И вот, несчастный юноша, ничего не знающий о тех вещах, о которых ему нужно сказать и знание которых дается только временем и наблюдениями, вынужден подвергать пытке свою изоб-

==568

ретательность, чтобы что-нибудь сказать о том, чего он не знает; это своего рода египетская тирания, заставлявшая делать кирпичи людей, не имевших для этого никаких материалов5 . Бедные дети обыкновенно в таких случаях обращаются к ученикам старших классов с просьбой одолжить им немного «смысла», и трудно сказать, чего здесь больше — разумного или смешного. Для того чтобы человек был способен говорить о каком-либо предмете, необходимо, чтобы он предварительно ознакомился с ним; при отсутствии этого условия требовать от него рассуждения об этом предмете столь же глупо, как требовать от слепого, чтобы он говорил о цветах, или от глухого, чтобы он говорил о музыке. Разве вы не сочтете немного тронувшимся того, кто потребовал бы от человека, совершенно незнакомого с нашими законами, высказаться по какому-нибудь спорному юридическому вопросу? А что, скажите пожалуйста, школьники понимают в тех предметах, которые обычно предлагаются им в качестве тем для разработки в сочинениях с целью возбуждать и упражнять их фантазию?

§ 172. Затем, подумайте еще о том, на каком языке они должны писать свои сочинения. На латинском, на языке, чуждом их родине и повсюду ставшем мертвым языком. Это — язык, на котором ваш сын, сделавшись взрослым (можно поставить тысячу против одного), не будет иметь ни одного случая за всю свою жизнь произнести речь, язык, настолько отличный по способу выражения от нашего, что человек, владеющий им в совершенстве, лишь в ничтожной мере улучшит этим чистоту и легкость своего английского стиля. Кроме того, в настоящее время так мало отводится места и так мало принято в какой бы то ни было сфере английской практической жизни произносить речь на нашем родном языке, что я не вижу никакого оправдания для подобных упражнений в наших школах, разве только если предположить, что, заставляя людей сочинять латинские речи, рассчитывают таким путем научить их делать хорошие экспромты на английском языке. Я думаю, что достигнуть этого можно скорее следующим способом: предлагать молодым джентльменам разумные и полезные вопросы, соответствующие их возрасту и способностям, о предметах, которые им не совсем незнакомы и не выходят за пределы их кругозора,— такие вопросы, на которые они, созревши для упражнений подобного рода, в состоянии были бы отвечать немедленно или после некоторого размышления тут же, на месте, не прибегая к перу.

==569

Ибо раз мы уже хотим проверить эффективность этого метода обучения хорошей речи, то я спрошу вас: кто будет лучше говорить по любому вопросу, когда к этому представится повод при каких-либо дебатах,— те ли, которые привыкли предварительно сочинять и записывать то, что им предстоит сказать, или же те, которые имеют обыкновение думать прежде всего о деле и, стремясь возможно лучше в нем разобраться, высказываются сейчас же? Тот, кто примет это во внимание, мало будет склонен думать, что приучать молодого джентльмена к выступлениям с заученными речами и к писанию сочинений — значит надлежащим образом готовить его к практической жизни.

§ 173. Но, быть может, нам скажут, что это делается с целью усовершенствовать их в латинском языке. Конечно, в этом, собственно, заключается их задача в школе; но писание сочинений вовсе не путь к этой цели, так как это заставляет их ум напрягаться в поисках того, что бы сказать, а не уяснять смысл слов, которые требуется заучить; когда они пишут сочинение, они ищут мысли и потеют над ними, а не над языком. Но изучение и усвоение языка — дело само по себе нелегкое и достаточно неприятное; поэтому не следует его осложнять еще другими трудностями, как это имеет место при данном способе. Наконец, если нужно подобными упражнениями развить в мальчиках способность к выдумке, то пусть они пишут сочинения на английском языке, так как в этом случае они легко распоряжаются словами и их собственные мысли им гораздо яснее, когда они излагают их на родном языке. Если же нужно изучить латинский язык, то следует делать это легчайшим способом, не утомляя ума и не вызывая отвращения присоединением такого неприятного занятия, как сочинение речей.

§ 174. Если столько соображений может быть высказано против писания детьми в школе латинских сочинений, то еще больше возражений, и притом более веских, я могу выдвинуть против писания ими стихов, стихов всякого рода; ибо если ребенок не обладает поэтическим талантом, то самая неразумная вещь на свете — мучить его и заставлять тратить время на то, в чем он никогда не может иметь успеха; если же у него есть поэтическая жилка, то мне представляется самой странной вещью на свете, когда отец склонен сам поощрять и развивать ее в нем или разрешает это делать другим. По-моему, родители должны стараться заглушить эту склонность, подавить ее, насколько возможно; я не знаю, из какого соображения отец может же-

К оглавлению

==570

дать, чтобы сын его стал поэтом, если он не хочет, чтобы тот пренебрег всеми остальными профессиями и делами. Да это еще не самое худшее; если он окажется удачным стихотворцем и приобретет репутацию умника, то, подумайте только, в какой компании и в каких местах он будет, по всей вероятности, растрачивать свое время и — даже более того — свое состояние; ибо разве мы видели, чтобы кто-либо открыл золотые или серебряные рудники на Парнасе56? Там приятный воздух, но бесплодная почва, и мы имеем очень мало примеров тому, чтобы кто-нибудь увеличил свое наследственное состояние за счет собранных там плодов. Поэзия и игра, которые обычно идут рука об руку, сходны еще в том отношении, что они редко кому приносят какие-либо выгоды, кроме тех, кому нечем другим кормиться. Состоятельные люди почти всегда оказываются в проигрыше; и хорошо, если они отделываются более дешевой ценой, чем потеря всего или значительной части своего состояния. Если поэтому вы не хотите, чтобы ваш сын молол вздор перед всякой веселой компанией, без которой подобные франты не находят полного вкуса в своем вине и не знают, как убивать свое вечернее время; если вы не хотите, чтобы он растрачивал свое время и состояние на то, чтобы развлекать других, и презирал те грязные акры, которые оставлены ему предками, то я думаю, что вы не будете сильно заботиться о том, чтобы он сделался поэтом или чтобы школьный учитель посвятил его в искусство стихотворца. Но если кто-нибудь желает, чтобы его сын обладал качествами поэта, и думает, что изучение поэзии разовьет в нем фантазию и способности, то он должен согласиться, что для этой цели чтение превосходных греческих и римских поэтов гораздо полезнее, чем сочинительство плохих собственных стихов на чужом языке. А тот, кто желает отличиться в английской поэзии, навряд ли, я думаю, усмотрит путь к этому в том, чтобы первые свои опыты делать в форме латинских стихов.

§ 175. Есть еще одна вещь, очень часто применяемая по обычнои методике грамматических школ, которая кажется мне совершенно бесполезной и могущей только вызывать трудности у юношей при изучении языков, в то время как это изучение необходимо всячески облегчать и превращать в приятное занятие, устраняя по возможности все, что есть в нем тягостного. Я имею в виду и осуждаю здесь принуждение детей к заучиванию наизусть больших отрывков читаемых авторов; в этом я вообще не вижу никакой пользы, и особенно для того дела, которым они занимаются. Языки

==571

нужно изучать только путем чтения и письма, а не заучиванием наизусть отрывков из сочинений писателей; человек, начинивший этим свою голову, вооружается всем, что нужно, чтобы стать педантом: это верный путь к педантизму, который менее всего приличествует джентльмену. В самом деле, что может быть смешнее человека, перемешивающего богатые и прекрасные мысли других с порядочной порцией своего собственного убогого материала, который от этого становится еще заметнее, но отнюдь не привлекательнее и столь же плохо рекомендует его обладателя, как изношенное и порыжевшее пальто с насаженными ярко-красными заплатами и блестящими позументами? Конечно, если встречается отрывок, по содержанию достойный запоминания, а по форме весьма сжатый и удачный (какие часто встречаются у древних писателей), то не следует упускать случая закрепить его в уме юных учеников. Превосходными импровизациями великих мастеров следует иногда пользоваться для упражнения памяти школьников. Но заставлять их заучивать наизусть уроки в том порядке, в каком они следуют в их учебниках, без выбора и разбора — это, по-моему, значит только непроизводительно растрачивать их время и труд и возбуждать в них нелюбовь и отвращение к книгам, в которых они не находят ничего, кроме бесполезной докуки.

§ 176. Говорят, что детей нужно заставлять заучивать наизусть с целью упражнения и усовершенствования памяти. К сожалению, это суждение отличается не столько разумной убедительностью, сколько скороспелой уверенностью, и соответствующая практика не столько подсказана серьезными наблюдениями, сколько основана на старинном обычае. Ибо очевидно, что сила памяти обусловливается счастливой конституцией, а не систематическим улучшением, осуществляемым путем упражнения. Это верно, что душа способна удерживать то, что она, под влиянием интереса и из опасения утратить, повторно запечатлевает в себе путем частой рефлексии, но опять-таки соответственно той силе удержания, которая присуща ей от природы. Отпечаток, сделанный на воске или свинце, не держится так долго, как на меди или стали. Правда, если часто возобновлять его, он может сохраняться дольше; но каждое новое размышление о предмете есть вместе с тем и новое впечатление, и это должен учитывать всякий, кто желает знать, как долго душа может удерживать воспринятое. Но заучивание наизусть страниц латыни не больше помогает памяти удерживать любую другую вещь, чем

==572

вырезывание какого-либо изречения на свинце увеличивает способность последнего прочно удерживать какие-либо другие буквы. Если бы подобный способ упражнения памяти мог сообщать ей силу и совершенствовать наши способности, то из всех людей актеры должны были бы обладать наилучшей памятью и являть собою самое лучшее общество. Улучшают ли заученные таким путем отрывки их память в отношении других вещей и совершенствуются ли их способности пропорционально труду, потраченному на заучивание на память чужих слов,— это должен будет показать опыт. Память настолько необходима во все периоды и при всяких обстоятельствах жизни, и без нее так мало можно сделать, что нам нечего опасаться, как бы она не ослабела или не испортилась из-за недостатка упражнения, если упражнение может сделать ее более сильной. Но я боюсь, что эта способность ума, как правило, не может значительно улучшаться и исправляться упражнениями или усилиями с нашей стороны, по крайней мере теми, которые применяются для этой цели в грамматических школах. И если Ксеркс57 мог назвать по имени любого простого солдата своей армии, состоявшей не менее чем из ста тысяч человек, то вряд ли, мне думается, можно предположить, что эту удивительную способность он приобрел заучиванием наизусть уроков, когда был мальчиком. Этот способ упражнения и совершенствования памяти путем утомительного повторения прочитанного, не глядя в книгу, я думаю, мало применяется в воспитании принцев; между тем если он бы обладал тем преимуществом, о котором говорят, то в указываемом мною случае им бы также мало пренебрегали, как и в отношении самых незнатных школьников: ведь принц так же нуждается в хорошей памяти, как и любой другой человек, и принцы, как правило, не уступают в этой способности остальным людям, хотя к ним никогда не применялся указанный способ. Чем душа занята и чем она интересуется, то она лучше всего и запоминает — по причине, указанной мною выше; а если сюда еще внести метод и порядок, то этим, мне думается, будет сделано все для улучшения слабой памяти. Тот же, кто изберет для этого другой путь, особенно путь загрузки памяти массой иностранных слов, которыми учащийся вовсе не интересуется, вряд ли, я думаю, убедится, что польза от этого хоть наполовину окупит затраченные время и труд.

Я не хочу этим сказать, что детскую память никак не следует упражнять. Я думаю, что ей нужно давать работу,

==573

но не в виде механического заучивания целых страниц из книг, которые, после того как урок отвечен и задание выполнено, опять предаются забвению и никогда больше не вспоминаются. Это не улучшает ни памяти, ни ума. Я уже указывал выше, что именно дети должны заучивать наизусть из сочинений писателей; и если вы однажды загрузили их память этими мудрыми и полезными изречениями, то не допускайте, чтобы они забывались, и часто проверяйте это; независимо от той пользы, которую эти изречения могут им принести в течение всей дальнейшей жизни благодаря тем разумным правилам и мыслям, которые в таком изобилии в них содержатся, это будет приучать их часто размышлять и задумываться над тем, о чем им следует помнить; и это есть единственное средство делать их память живой и плодотворной. Привычка к частым размышлениям будет удерживать их мысли от пассивности и разброда и возвращать их из бесполезных блужданий, мешающих сосредоточенности. Поэтому я считаю полезным давать им каждый день что-нибудь для запоминания, но только то, что само по себе достойно запоминания и что, по вашей мысли, должно всегда оставаться в их памяти на тот случай, если бы вы вздумали их спросить или они сами захотели бы вспомнить. Это будет побуждать их часто обращать свои мысли внутрь: лучшей интеллектуальной привычки вы не можете для них пожелать.

§ 177. Но кому бы ни было доверено обучение ребенка в течение нежного и податливого периода его жизни, одно несомненно — это должен быть человек, который смотрит на латынь и на языки как на наименее важную часть воспитания; человек, который, зная, насколько добродетель и хорошо настроенная душа предпочтительнее всякой учености и знания языка, ставит своей главной задачей формировать душу своих учеников и давать ей правильное направление; а раз это будет достигнуто, то, хотя бы все прочее оставалось в пренебрежении, в свое время оно принесет с собою и все остальное; если же это не достигнуто и не упрочено и дурные и порочные привычки не искоренены, то языки и науки и все прочие положительные результаты воспитания окажутся бесполезными и послужат лишь тому, чтобы сделать человека еще более дурным и более опасным. В самом деле, что бы ни трубили об обучении латыни как о великой и трудной задаче, сама мать может обучить ей своего ребенка, если только она готова отдавать ему два-три часа в день и будет заставлять его читать ей Евангелие на латинском языке. Для этого ей нужно только

==574

купить Новый завет на латинском языке и, попросив кого-либо отметить последний долгий слог в тех словах, которые имеют больше двух слогов (этого достаточно, чтобы обеспечить правильное произношение и правильную постановку ударений в слогах), читать его ежедневно вместе с английским, тогда она не сможет не понимать Евангелие на латинском языке. А после того как ребенок освоится с латинским Евангелием, пусть таким же способом читает басни Эзопа, а затем перейдет к Евтропию, Юстину и к другим подобным книгам. То, что я говорю, не является только плодом моей фантазии: я знаю о таком факте, когда латынь была таким путем легко усвоена.

Но вернемся к тому, о чем я начал говорить. Тот, кто берет на себя обязанность воспитания молодых людей, в особенности молодых джентльменов, должен обладать чем-то большим, чем знание латыни и даже знание свободных наук: он должен быть человеком большой добродетели и большого разума, должен обладать здравым смыслом и хорошим характером, а также умением держать себя с достоинством, непринужденно и ласково в своем постоянном общении со своими воспитанниками. Но об этом я говорил подробно в другом месте.

§ 178. Одновременно с обучением французскому и латинскому языкам можно, как я говорил, начать вводить мальчика также в арифметику, географию, хронологию, историю и геометрию. Ибо если учить его этим предметам на французском или латинском, когда он начинает понимать какой-либо из этих языков, то он будет одновременно приобретать знания в этих предметах и в придачу усваивать самый язык.

Начать, мне думается, нужно с географии: ибо, поскольку изучение фигуры земного шара, положения и границ четырех частей света58 и отдельных королевств и стран является только упражнением глаз и памяти, ребенок будет этому учиться с удовольствием и запоминать эти вещи. Насколько это верно, показывает следующий факт. В доме, где я теперь живу, есть ребенок, которого мать настолько хорошо ознакомила этим способом с географией, что, когда ему еще не было шести лет, он знал границы четырех частей света, умел, когда его спрашивали, сразу показать любую страну на глобусе и любое графство на карте Англии, знал все большие реки, мысы, проливы и заливы на земном шаре и умел находить долготу и широту любой точки. Конечно, этими вещами, которые ребенок по указанному методу усвоит при помощи зрени

==575

и запомнит механически, еще не исчерпывается все, что он должен изучить на глобусе. Однако это значительный шаг и хорошая подготовка к дальнейшему и весьма облегчит усвоение всего остального впоследствии, когда его способность рассуждать достаточно созреет для этого; кроме того, он выигрывает этим много времени, а удовольствие, которое он испытывает, узнавая о разных вещах, будет незаметно способствовать усвоению им языка.

§ 179. Когда в памяти мальчика хорошо запечатлеются естественные подразделения земного шара, будет своевременно перейти к арифметике. Под естественными подразделениями земного шара я подразумеваю различные положения частей суши и моря в связи с различными названиями и подразделениями стран, не касаясь еще тех искусственных и воображаемых линий, которые условны и придуманы в целях усовершенствования этой науки.

§ 180. Арифметика — это легчайшая форма отвлеченного мышления; и поэтому она обыкновенно раньше других оказывается доступной уму, и с нею он раньше всего свыкается; притом она настолько общеупотребительна при всех обстоятельствах обычной и деловой жизни, что навряд ли можно что-либо делать, не прибегая к ее помощи. Относительно нее, бесспорно, никогда нельзя сказать, что человек знает ее слишком много и слишком хорошо. Поэтому упражнения в счете следует начинать возможно раньше, лишь только ребенок становится способен к ним; и заниматься этим следует понемногу каждый день, пока он не овладеет вполне искусством счета. Когда он освоится со сложением и вычитанием, его можно повести дальше в географии; и после того как он ознакомится с полюсами, поясами, параллельными кругами и меридианами, нужно объяснить ему, что такое долгота и широта, научить его пользоваться с их помощью картой и по числам, поставленным по ее бокам, определять относительное положение стран и, обратно, отыскивать последние на земном глобусе.

Научившись легко с этим справляться, он может перейти к небесному глобусу и снова рассмотреть все круги, познакомиться более подробно с эклиптикой и зодиаком, чтобы с полной ясностью и отчетливостью запечатлеть их в своем уме, а затем усвоить фигуры и положение некоторых созвездий, которые можно сначала показать ему на глобусе, а затем уже на небе.

После того как все это усвоено и мальчик достаточно хорошо ознакомился с созвездиями, можно сообщить ему

==576

некоторые сведения о нашем планетном мире; для этой цели неплохо сделать ему чертеж системы Коперника и по этому чертежу объяснить положение планет, их относительные расстояния от Солнца, центра их вращения. Это наиболее легкий и естественный путь для подготовки его к пониманию движения и теории планет. Ибо, так как астрономы больше не сомневаются в движении планет вокруг Солнца, его следует ознакомить с этой гипотезой не только потому, что это простейшая и наименее сложная гипотеза для учащегося, но и потому, что она в то же время и наиболее правдоподобна сама по себе. Однако и в данном случае, как и во всех других частях обучения детей, нужно тщательно стараться начинать с ясного и простого, нужно сообщать детям возможно меньше сведений одновременно и хорошенько укреплять эти сведения в их головах, раньше чем идти дальше и сообщать что-либо новое из этой науки. Дайте им сначала одну простую идею и проследите, чтобы они ее правильно поняли и вполне усвоили раньше, чем перейти к следующей, а затем присоедините следующую по вашему плану и по цели, которую вы себе ставите, и так, подвигаясь легкими и незаметными шагами, не запутываясь и не смущаясь, детские умы развернутся и их умственный кругозор расширится значительно дальше, чем вы, может быть, ожидаете. Когда же мальчик сам научился чему-либо, то нет лучшего способа закрепить это в памяти и поощрить его к продолжению учения, чем заставив его учить тому же других.

§ 181. После того как он ознакомился с глобусом в объеме, указанном мною выше, полезно попытаться обучить его немного геометрии. Я думаю, что ему достаточно усвоить первые шесть книг Евклида; ибо я все-таки сомневаюсь, чтобы деловому человеку было необходимо и полезно знать больше. Во всяком случае если у него есть талант и влечение к этой науке, то, пройдя ее в указанном объеме под руководством своего воспитателя, он будет в состоянии продолжать ее изучение самостоятельно, без помощи преподавателя.

Поэтому глобусы надо изучать, и изучать тщательно, и я думаю, что начать это изучение можно рано, если только воспитатель будет внимательно разбираться в том, что ребенок усвоить способен и что — не способен; здесь, пожалуй, может помочь такой критерий: дети могут научиться всему, что воспринимается их чувствами, особенно зрением, поскольку при этом упражняется только их память; таким образом, очень маленький ребенок почти с то-

19 Джон Локк, т. 3

==577

го самого момента, как он стал распознавать комнаты дома, в котором живет, способен заучить на глобусе, что такое экватор, что такое меридиан и прочее, что такое Европа и что такое Англия, если только не учить его слишком много одновременно и не заставлять переходить к новому раньше, чем он основательно заучит и укрепит в своей памяти то, чем он в данный момент занимается.

§ 182. Рука об руку с географией должна идти хронология. Я имею в виду общую ее часть, чтобы мальчик получил представление об общем ходе событий во времени и о некоторых важных эпохах, которые принято рассматривать в истории. Без них, т. е. без географии и хронологии, история, эта великая учительница благоразумия и гражданственности, наука, совершенно необходимая для джентльмена и делового человека, очень плохо удерживается в памяти и приносит очень мало пользы, представляя собою лишь груду фактов, смешанных в кучу и лишенных порядка и поучительности. Только благодаря этим двум наукам дела человечества располагаются по соответствующим отрезкам времени и странам и при этом не только легче удерживаются в памяти, но единственно в таком естественном порядке и способны наводить на размышления, которые делают человека, читающего о них, лучше и способнее.

§ 183. Когда я говорю о хронологии как о науке, которую мальчик должен основательно усвоить, я не имею при этом в виду имеющиеся в ней мелкие контроверзы. Они. бесконечны, и большинство из них настолько маловажно для джентльмена, что не стоило бы вникать в них, даже если бы разрешение их не представляло особых трудностей. Поэтому весь этот ученый шум и пыль хронологов нужно целиком оставить в стороне59. Самая полезная книга, какую я видел по этой отрасли знания,— это небольшой трактат Страухиуса, напечатанный в двенадцатую долю, под названием «Breviarium Chronologicum»60, из которого можно выбрать все необходимое, что должен знать по хронологии молодой джентльмен, так как нет надобности обременять учащегося всем, что содержится в этом трактате. Здесь он найдет наиболее замечательные и важные эпохи, приуроченные к юлианскому летосчислению, которое представляет собою самый простой, легкий и верный метод, какой только может быть применен в хронологии. Этот трактат Страухиуса можно еще дополнить таблицами Гельвикуса61 — книгой, к которой следует во всех случаях обращаться за справками.

==578

§ 184. Нет ничего более поучительного и в то же время занимательного, чем история. Первое из этих качеств делает ее достойной изучения для взрослых людей, второе же делает ее, по моему мнению, весьма подходящей для молодого юноши; последнему, как только он освоился с хронологией и ознакомился с теми несколькими эпохами, которые приняты в нашей части света, и научился приводить их к юлианскому периоду, следует дать в руки какую-нибудь латинскую историю. Выбор должен определяться в зависимости от легкости стиля, ибо, с чего бы он ни начал, хронология предохранит его от путаницы; а поскольку занимательность предмета будет поощрять к чтению, он незаметно усвоит язык, не испытывая тех жестоких мук и неприятностей, которые выпадают на долю детей, когда их заставляют читать книги, превышающие уровень их понимания; таково, например, чтение римских ораторов и поэтов ради изучения латинского языка. После того как он путем чтения овладеет более легкими книгами вроде, может быть, Юстина, Евтропия, Квинта Курциуса62 и т. д., переход к следующей ступени не представит для него никаких трудностей; таким образом, начав с самых простых и легких исторических сочинений, он последовательно будет переходить к чтению таких трудных и возвышенных латинских авторов, как Туллий, Вергилий и Гораций.

§ 185. Познание добродетели с самого начала и на всяких примерах, смысл которых он способен понять, внушается мальчику больше практикой, чем правилами, и предпочтение доброй репутации удовлетворению своих влечений становится, таким образом, для него привычкой. Поэтому я не знаю, нужно ли мальчику читать еще какие-либо другие рассуждения о морали, кроме тех, которые он находит в Библии, и нужно ли ему давать в руки какую-либо систему этики до того, как он будет читать «Обязанности» Туллия63 уже не как школьник, для изучения латинского языка, а как человек, желающий ознакомиться с принципами и правилами добродетели, чтобы руководствоваться ими в своей жизни.

§ 186. Когда он достаточно хорошо переварил «Обязанности» Туллия и вдобавок еще книгу Пуфендорфа «De fficio hominis et civis», можно, пожалуй, засадить его за книгу Греция «De jure belli et pacis» или, пожалуй, еще лучше за «De jure naturali et gentium» Пуфендорфа64; из этих книг он узнает о естественных правах человека, о происхождении и основах общества и о вытекающих отсюда обязанностях. Эта общая часть гражданского права

19*

==579

и истории является предметом, с которым джентльмен должен не знакомиться только слегка, а заниматься постоянно, никогда не бросая его. Добродетельного и благонравного молодого человека, хорошо ориентированного в общей части гражданского права (которая не занимается казуистикой частных случаев, а трактует общим образом, на основании принципов разума, о делах и взаимном общении цивилизованных наций) и понимающего так же хорошо по-латыни, можно выпустить в свет с уверенностью, что он всюду найдет занятие и почет.

§ 187. Странно было бы думать, что английский джентльмен может быть незнаком с законами своей страны. Это знание настолько ему необходимо независимо от занимаемого им положения, что я не знаю должности — от мирового судьи до министра,— которую он мог бы с успехом выполнять без этих знаний. Я здесь не имею в виду крючкотворство или кляузную софистическую сторону права: джентльмен, задача которого заключается в том, чтобы искать правильные критерии права и не-права, а не в том, чтобы овладеть искусством обходить первое и без опаски делать второе, должен быть так же далек от указанного метода изучения права, как и обязан проявлять интерес к изучению того, в чем он может быть полезен своей стране. Поэтому для джентльмена, который не предполагает делать право своей профессией, правильный метод изучения права заключается, по моему мнению, в том, чтобы ознакомиться с основами нашей английской конституции и управления по старым книгам об обычном праве65 и по сочинениям некоторых более современных писателей, которые на основе указанных источников дали анализ нашего управления. Получив правильное понятие об этом предмете, он должен перейти к чтению нашей истории, соединяя с этим изучение законов, которые издавались в каждое данное царствование. Это сделает для него понятным смысл статутов, осветит ту подлинную основу, на которой они возникли, и укажет, каким весом они должны пользоваться.

§ 188. По общепринятому методу обучения изучение таких искусств, как риторика и логика, обыкновенно следует непосредственно за грамматикой66, и потому, пожалуй, покажется странным, что я так мало говорил о них. К этому побуждает меня то соображение, что молодые люди получают от них мало пользы: я редко, вернее, никогда не видел, чтобы кто-нибудь приобрел искусство хорошо рассуждать или красиво говорить путем изучения правил,

К оглавлению

==580

претендующих научить этому искусству. Поэтому я желал бы, чтобы молодые джентльмены знакомились с этими двумя предметами по самым кратким руководствам, какие только могут быть найдены, не задерживаясь надолго на рассмотрении и изучении этих формальных знаний. Правильное рассуждение покоится не на предикаментах и предикабилиях, а на чем-то другом и заключается вовсе не в том, чтобы говорить по модусам и фигурам67. Но в мою настоящую задачу не входит подробно останавливаться на этом спекулятивном предмете. Перейдем поэтому к нашему вопросу. Если вы хотите, чтобы ваш сын умел правильно рассуждать, заставляйте его читать Чиллингворта68, а если вы хотите, чтобы он хорошо говорил, пусть он основательно знакомится с Туллием, чтобы получить верное понятие о красноречии; и пусть он также читает вещи, написанные на хорошем английском языке, чтобы усовершенствовать свой стиль в отношении чистоты нашего языка.

§ 189. Если польза и цель правильного рассуждения заключаются в том, чтобы иметь правильные понятия и суждения о вещах, отличать истину от лжи, правду от неправды и соответственно поступать, то ни в коем случае не допускайте, чтобы ваш сын пристрастился к искусству формальных диспутов, сам ли практикуясь в нем или восхищаясь им в других, если только вы не хотите, чтобы из него вышел не способный человек, а ничтожный казуист, упорствующий в споре и гордящийся тем, что он противоречит другим, или, что еще хуже, все оспаривающий и считающий, что в споре нужно добиваться не истины, а только победы. Не может быть ничего менее добросовестного и менее подобающего джентльмену или кому бы то ни было, кто претендует на звание разумного существа, чем нежелание согласиться с ясным доводом, нежелание дать себя убедить ясными аргументами. Есть ли что-нибудь менее гармонирующее с приличной беседой и с задачей всякого спора, чем манера отклонять любой ответ, хотя бы самый обстоятельный и удовлетворительный, и продолжать спор, пока двусмысленно звучащие слова способны доставить термин для возражения или установления различия69 — идет ли оно к делу или нет, имеет ли оно какой-либо смысл или не имеет, согласуется ли с ранее сказанным или противоречит ему? А ведь в том, коротко говоря, и заключаются приемы и мастерство логических диспутов, что оппонент не принимает никакого ответа, а диспутант не соглашается ни с каким аргументом. На это ни

==581

тот ни другой не может пойти, что бы ни сталось с истиной или знанием, если только он не желает сойти за жалкого простака и навлечь на себя позор тем, что не умеет отстоять раз выдвинутое им утверждение, в чем и заключаются главная цель и слава диспутирования. Истину можно раскрывать и подтверждать только путем зрелого и надлежащего рассмотрения самих вещей, а не при помощи искусственных терминов и приемов аргументации: они приводят людей не столько к открытию истины, сколько к софистическому и лукавому употреблению двусмысленных слов, что представляет собою самый бесплодный и наиболее оскорбительный способ беседы и менее всего подходит джентльмену или всякому, кто ценит истину.

Для джентльмена вряд ли какой-либо недостаток может быть признан более существенным, чем неумение хорошо выражаться в письме или разговоре. И все же я позволю себе спросить моего читателя: разве он не знает очень многих людей, которые живут на доходы от своих имений и, следовательно, нося звание джентльмена, должны были бы обладать и качествами джентльмена, а между тем не умеют как следует рассказать о каком-либо событии и еще менее способны ясно и убедительно вести деловой разговор. Я думаю, что это вина не столько их самих, сколько их воспитания; ибо я должен без всякого пристрастия воздать должное моим соотечественникам и сказать, что, когда они чем-либо занимаются усердно, они не уступают никому из своих соседей. Они учились риторике, но никогда не учились изящно выражаться, устно или письменно, на языке, которым они всегда пользуются; как будто знакомство с названиями фигур, украшавших речи людей, овладевших искусством речи, и самое искусство и умение говорить — одно и то же. Это последнее, как и все другие практические вещи, приобретается не при помощи большего или меньшего количества правил, а упражнением и практикой, сообразующейся с хорошими правилами или, вернее, хорошими примерами, пока оно не войдет в привычку и не сделается легким.

В соответствии с тем, что я говорил выше, быть может, было бы целесообразно заставлять детей часто пересказывать какую-нибудь известную им историю, в первый раз исправляя лишь одну, самую важную ошибку, сделанную ими при изложении. Когда они избавятся от этой ошибки, нужно указать им вторую и так продолжать до тех пор, пока одна за другой не будут исправлены все остальные или по меньшей мере крупные ошибки. После того как они

==582

научились достаточно хорошо передавать содержание рассказа, нужно заставлять их излагать это письменно. Басни Эзопа (почти единственная, насколько мне известно, книга, подходящая для детей) могут дать им материал для письменных упражнений в английском языке, а также для чтения и перевода при первоначальном ознакомлении с латинским языком. Когда они перестали делать грамматические ошибки и умеют соединять в последовательном и связном изложении отдельные части рассказа, не слишком прибегая при переводе к бесцветным и некрасивым оборотам, как это обычно бывает, то при желании перейти от этой первой подготовки их к умению хорошо говорить, не требующей никакой изобретательности, можно обратиться к Туллию. Прилагая на практике правила, даваемые этим мастером красноречия в его первой книге «De inventione» (§ 20)70, можно показать им, в чем заключается искусство и прелесть изящного рассказа в соответствии с различием темы и цели. На каждое из этих правил можно подобрать подходящие примеры и на них показывать детям, как применялись эти правила другими. Древние классические писатели дают массу подобных примеров, и надо не только заставлять детей переводить этих писателей, но и научить видеть в них образцы речи, достойные постоянного подражания.

После того как они научились писать по-английски связно, правильно и последовательно и усвоили достаточно хороший повествовательный стиль, можно заставить их перейти к написанию писем. При этом не следует требовать от них остроумия или светской любезности, а нужно учить их выражать лишь свои собственные простые и естественные мысли, избегая только бессвязности, путаницы и грубости. Когда же они вполне освоились с этой задачей, можно, для возбуждения их мыслей, дать им сочинение Вуатюра как образец переписки с отсутствующими друзьями в учтивом, веселом, шутливом или забавном тоне, а также «Письма» Туллия71 как наилучшие образцы деловой или обыденной беседы. Умение писать письма так часто требуется при всех обстоятельствах человеческой жизни, что ни один джентльмен не может избежать необходимости проявить себя в этой области. Обстоятельства будут ежедневно заставлять его делать эти пробы своего пера, и его хорошее или плохое умение писать помимо тех результатов, которые оно часто дает в деловой жизни, будет всегда вызывать более суровую критику его воспитания, ума и способностей, чем устные рассуждения, при

==583

которых мимолетные ошибки, в большинстве случаев исчезающие вместе со звуками, в которые они воплотились, не подпадают в такой мере под строгую критику и легче ускользают от наблюдения и осуждения.

Если бы методы воспитания отвечали своей настоящей цели, эта столь необходимая часть воспитания не оставалась бы, надо думать, в пренебрежении, в то время как постоянно и повсюду уделяется столь настойчивое внимание совершенно ненужным латинским сочинениям и стихам, которые заставляют детскую изобретательность напрягаться сверх силы и исключительными трудностями мешают детям бодро продвигаться вперед в изучении языков. Но так предписывает обычай, и кто осмелится не повиноваться ему? И разве не было бы большим неразумием требовать от ученого наставника деревенской школы (который знает как свои пять пальцев все тропы и фигуры по «Риторике» Фарнэби72), чтобы он учил своего ученика изящно выражаться по-английски, когда, видимо, это настолько мало входит в его обязанности и заботит его и когда мать мальчика (которую этот учитель, вероятно, презирает как невежду, потому что она не прочла ни одной системы логики и риторики) превосходит его в этом отношении?

Умение правильно писать и говорить производит приятное впечатление и вызывает благосклонное внимание к тому, что человек собирается сказать; и так как английскому джентльмену приходится постоянно пользоваться английским языком, то в этом языке ему главным образом и следует совершенствоваться, проявляя величайшую заботу об отделке и улучшении своего стиля. Если кто-либо лучше говорит и пишет по-латыни, чем по-английски, это, быть может, заставит говорить о нем в обществе; но ему придется убедиться, что для него полезнее уметь хорошо выражаться на родном языке, которым он пользуется ежеминутно, чем получать пустую похвалу от других за это весьма незначительное достоинство. Я нахожу, что этим всюду пренебрегают и совершенно не заботятся о совершенствовании молодых людей в их родном языке, о том, чтобы они его хорошо понимали и владели им. Если кто-либо из нас владеет родным языком с большей, чем обыкновенно, легкостью и язык его отличается большей чистотой, то он обязан этим в значительной степени случайности, своим способностям или чему-либо другому, а не воспитателю или заботам учителя. Думать о том, как его ученик говорит и пишет по-английски, считается ниже до-

==584

стоинства человека, воспитанного в греческом и латинском окружении, хотя бы у него самого познания в этих языках были невелики. Только эти ученые языки достойны того, чтобы ученые мужи занимались ими и обучали им; английский же язык — язык непросвещенной черни. А между тем мы видим, что некоторые наши соседи не считают недостойным государственной заботы поощрять и вознаграждать за усовершенствование отечественного языка; очищение и обогащение родного языка не считается у них маловажным делом73. Для этого у них учреждаются коллегии и стипендии; правильность письма сделалась предметом честолюбия и соревнования; и мы видим, каких результатов они благодаря этому достигли, какому широкому распространению языка они способствовали (языка, пожалуй, одного из худших в нашей части света), если сравним, как обстояло дело несколькими царствованиями раньше и как обстоит оно теперь. Великие люди Рима упражнялись ежедневно в своем родном языке; и мы еще теперь находим в исторических летописях имена ораторов, которые обучали латинскому языку некоторых императоров, хотя это был их родной язык74.

Известно, что греки были еще более щепетильны в отношении своего языка: всякая другая речь, кроме их собственной, была для них варварской речью, и этот ученый и проницательный народ, по-видимому, не изучал и не ценил ни одного иностранного языка, хотя не подлежит сомнению, что свою ученость и философию они заимствовали у других народов.

Я не высказываюсь здесь против греческого и латинского языков; я думаю, что их следует изучать и что джентльмен должен по меньшей мере латинский язык понимать хорошо. Но какими бы иностранными языками ни занимался молодой человек (а чем больше он их знает, тем лучше), тем языком, который он должен изучить теоретически и которым он должен овладеть настолько, чтобы выражаться легко, ясно и изящно, должен быть его родной язык; а для достижения этой цели он должен заниматься им ежедневно.

§ 190. Натуральной философии как спекулятивной науки, я полагаю, у нас не существует, и, может быть, я мог бы с основанием сказать, что нам никогда не удастся сделать ее наукой. Произведения природы задуманы некоей Мудростью и созданы средствами, настолько далеко выходящими за пределы нашей способности раскрывать и понимать их, что мы навряд ли когда-либо будем в состоянии

==585

свести их в науку. Натуральная философия, которая есть познание начал, свойств и действий вещей, каковы они сами по себе, распадается, как я себе представляю, на две части: одна из них занимается духами, их природой и свойствами, другая — телами. Первую относят обыкновенно к метафизике; но под каким бы заголовком ни рассматривать духов, я думаю, что такое рассмотрение должно предшествовать изучению материи и тел — не в качестве науки, которая может быть на основе определенного метода сведена в систему и трактоваться на основании принципов знания, а в качестве некоторого расширения и дополнения нашего знания о мире духов, к которому нас одинаково ведут разум и откровение. И так как самые ясные и обширные сведения, которые мы имеем о других духах, кроме бога, и о наших собственных душах, сообщены нам небом через откровение, то я думаю, что по крайней мере молодые люди должны почерпать свои знания о них из этого откровения. Для достижения этой цели, я думаю, надо было бы составить хорошую библейскую историю для чтения молодежи; если бы в этой истории все, что должно бы в нее войти, было изложено в надлежащей временной последовательности и были бы выпущены некоторые вещи, которые подходят лишь для более зрелого возраста, то этим можно было бы избежать той путаницы, которая обычно создается чтением всего Писания без разбора, в том порядке, в котором история в настоящее время излагается в наших библиях. Кроме того, был бы достигнут и другой полезный результат: постоянное чтение этой истории поселило бы в детских душах представление и веру в духов, которые играют такую важную роль во всех событиях этой истории; а это в свою очередь явилось бы хорошей подготовкой к изучению тел. Ибо без представления о духах и без допущения их существования наша философия была бы неудовлетворительной и неполной в главной своей части, поскольку она оставляла бы в стороне рассмотрение превосходнейшей и могущественнейшей части творения.

§ 191. Я думаю также, что было бы полезно сделать из этой библейской истории краткое и понятное извлечение, составив его из основных, наиболее существенных глав Библии, и знакомить с ним детей, как только они научатся читать. Хотя, таким образом, мы рано введем их в мир некоторых представлений о духах, однако это не противоречит сказанному мною выше о том, что детей, пока они малы, не следует смущать представлениями о духах. Ибо

==586

я хотел указать на вред, причиняемый нежной детской душе ранними впечатлениями от образов злых духов, призраков и привидений, которыми их няни, а также окружающие склонны пугать детей, чтобы добиться от них послушания: это часто приносит им большой вред и оказывает пагубное влияние на всю жизнь, отдавая их душу во власть страхов, боязливых опасений, слабости и суеверия. Когда они выходят в свет и вступают в общение с людьми, им становится неловко, и они стыдятся этого; и нередко случается, что, желая совершенно излечиться и сбросить с себя тяжесть, так сильно их угнетающую, они вместе с тем отбрасывают всякие мысли о духах и таким образом впадают в другую, худшую крайность.

§ 192. Причина, по которой я желал бы, чтобы указанное предшествовало изучению тел и чтобы Писание основательно усваивалось молодыми людьми раньше, чем они начинают заниматься натуральной философией, заключается в том, что материя, будучи вещью, с которой наши чувства имеют дело постоянно, способна до такой степени овладевать душой и исключать всякие другие виды сущего, что предрассудок, основанный на подобных принципах, часто не оставляет места для допущения духов или каких-либо нематериальных существ в природе вещей, в то время как очевидно, что ни одно из великих явлений природы не может быть объяснено при помощи лишь материи и движения. Для примера возьмем хотя бы только такое общее явление, как тяготение, которое не может быть объяснено каким бы то ни было действием материи или каким-либо другим законом движения, а лишь положительной волей какого-то высшего существа, распоряжением которого оно вызывается. И поскольку всемирный потоп не может быть хорошо объяснен без допущения чего-то выходящего из рамок обычного хода природы, то кажется мне, что следует подумать, не объясняется ли всемирный потоп гораздо лучше, чем при помощи любой из использованных до сих пор гипотез, изменением по воле бога на некоторое время центра тяжести Земли (вещь столь же мыслимая, как и само тяготение, которое, быть может, вызывается маленьким изменением неизвестных нам причин). Я слышу веское возражение против этого объяснения, а именно: это могло бы вызвать лишь частичный потоп. Но раз мы допустили изменение центра тяжести, нетрудно представить себе, что божественная сила могла заставить центр тяжести, расположенный на надлежащем расстоянии от центра Земли, вращаться в течение соответствующего

==587

промежутка времени вокруг последнего и что благодаря этому потоп мог сделаться всемирным; я думаю, что этим все явления потопа, как они описаны Моисеем, объясняются проще, чем при посредстве многочисленных тяжеловесных гипотез, придумываемых с этой целью. Но здесь не место останавливаться на этой аргументации, которую мы затронули лишь мимоходом с целью показать, что для объяснения природы необходимо использовать что-то еще помимо одной только материи и ее движения. Для этого представление о духах и их могуществе, как они описаны в Библии, где столь многое приписано их действию, может послужить подходящей подготовкой; причем более полное изложение гипотезы и ее приложение ко всем подробностям потопа и ко всем затруднениям, которые могут быть усмотрены в истории потопа, как она изложена в Писании, следует отложить для более подходящего случая.

§ 193. Но вернемся к вопросу об изучении натуральной философии. Хотя мир полон ее системами, однако я не могу сказать, чтобы я знал какую-либо систему, которую можно было бы преподавать молодому человеку как науку, с тем чтобы он мог с уверенностью искать в ней истину и достоверность, ожидаемые от всякой науки. Отсюда я вовсе не делаю вывода, что ни одной из этих систем не нужно читать. В наш ученый век джентльмену необходимо заглянуть в некоторые из этих систем, чтобы быть готовым к разговору с людьми; но вопрос в том: нужно ли дать ему систему Декарта, как наиболее сейчас принятую, или же лучше дать ему краткий обзор этой и нескольких других систем? Я, во всяком случае, считаю, что системы натуральной философии, которые утвердились в нашей части света, нужно читать скорее ради знакомства с гипотезами и для понимания терминов и способов выражения различных школ, чем с расчетом получить ясное, научное и удовлетворительное знание о творениях природы. Необходимо лишь сказать, что современные сторонники корпускулярной гипотезы говорят о большинстве вещей гораздо вразумительнее, чем перипатетики, которые господствовали в школах непосредственно перед ними. Тот, кто захочет заглянуть в более далекое прошлое и познакомиться с различными мнениями древних, может обратиться к «Интеллектуальной системе» д-ра Кедворта75, в которой этот весьма ученый автор так обстоятельно и продуманно собрал и изложил мнения греческих философов, что из этого сочинения можно лучше, чем из каких бы то ни было других известных мне, усмотреть, на каких принципах гре-

==588

ческие философы строили свои системы и какие главные гипотезы разделяли их. Но я не хочу отклонять кого бы то ни было от изучения природы из-за того, что не все знание, которое мы имеем или можем иметь о ней, может быть возведено на степень науки. Здесь содержится очень много такого, что полезно и необходимо знать джентльмену, и еще многое другое, что очень вознаградит любознательного человека за его труд удовольствием и пользой. Но это, я думаю, можно найти скорее у таких писателей, которые занимались рациональными опытами и наблюдениями, чем у составителей чисто спекулятивных систем. Поэтому джентльмену, немного ознакомившемуся с некоторыми модными системами натуральной философии, могут быть полезны многие сочинения м-ра Бойля76 и других авторов, писавших по сельскому хозяйству, растениеводству и садоводству и т. п.

§ 194. Хотя известные мне системы физики внушают мало надежды найти достоверное или научное знание в каком-либо трактате, претендующем вывести систему натуральной философии из первых принципов тел вообще, однако несравненный мистер Ньютон показал, насколько математика, примененная к известным частям природы, может, опираясь на принципы, оправдываемые фактами, подвинуть нас в познании некоторых, если можно так выразиться, провинций непостижимой вселенной. И если бы другие могли дать нам столь же хорошее и ясное описание других частей природы, какое он дает в своей удивительной книге «Philosophiae naturalis principia mathematica»77 относительно нашего планетного мира и важнейших явлений, наблюдаемых в нем, то мы могли бы надеяться со временем получить более правильные и более достоверные знания о различных частях этой изумительной машины, чем имели оснований ожидать до сих пор. И хотя очень немногие обладают достаточными математическими познаниями, чтобы понять его доказательства, но поскольку наиболее сведущие математики, исследовавшие эти доказательства, признают их несомненные достоинства, то его книга заслуживает быть прочтенной: она доставит немало света и удовольствия тем, кто, желая понять движения, свойства и действия больших масс материи в нашей солнечной системе, тщательно продумает его выводы, на которые можно положиться как на хорошо доказанные положения.

§ 195. Таковы вкратце мои мысли относительно учебных занятий молодого джентльмена.

==589

Может показаться странным, что я оставил в стороне греческий язык, в то время как у греков можно найти, так сказать, первоисточник и основание всей той учености, которой мы обладаем в нашей части света. Я согласен с этим и к тому же добавлю, что никто не может быть признан ученым человеком, если он не знает греческого языка. Но я обсуждаю здесь воспитание не профессионального ученого, а джентльмена, для которого, по общему признанию, при нынешних условиях, когда он становится взрослым, необходимо знание латинского и французского языков. Если он пожелает продолжать свои занятия и ознакомиться с греческой ученостью, то легко изучит этот язык самостоятельно; если же у него нет такой склонности, то изучение этого языка под руководством воспитателя будет лишь потерянным трудом: он лишь затратит много времени и усилий на то, что забросит с пренебрежением, как только получит свободу. Ибо много ли найдется среди сотни человек (даже если это ученые) таких, которые сохранили знание греческого языка, вынесенное из школы, или совершенствуются в нем настолько, чтобы свободно читать и вполне понимать греческих авторов?

В заключение этой части, касающейся учебных занятий молодого джентльмена, напомню еще раз воспитателю, что его назначение заключается не столько в том, чтобы сообщить воспитаннику всевозможные знания, сколько в том, чтобы возбудить в нем любовь и уважение к знанию и поставить его на правильный путь к приобретению знаний и к самоусовершенствованию, когда у него будет к тому охота.

Я хочу здесь ознакомить моего читателя с мнением одного глубокомысленного автора, придерживаясь при этом возможно ближе его собственных выражений. Он говорит: «Вряд ли можно чрезмерно обременить детей знанием языков. Они полезны людям всякого положения и одинаково открывают им доступ как к самым глубоким, так и к более легким и занимательным областям знания. Если это скучное изучение откладывают до более позднего возраста, то молодые люди или не проявляют достаточной решимости, чтобы этим заняться по собственной инициативе, или не проявляют достаточной выдержки, чтобы довести дело до конца. Если природа и наделила ребенка настойчивостью, то известное неудобство заключается в затрате на языки того времени, которое предназначено для другого употребления. Ему приходится изучать слова в таком возрасте, когда он стоит уже выше этого, когда от него

К оглавлению

==590

требуются дела; это означает по меньшей мере потерю лучших и прекраснейших лет жизни. Широкая основа для языков может быть крепко заложена лишь тогда, когда всякая вещь легко и глубоко запечатлевается в душе, когда память свежа, восприимчива и прочно фиксирует, когда голова и сердце еще свободны от забот, страстей и желаний, а те, от кого ребенок зависит, обладают достаточным авторитетом, чтобы заставить его заниматься со всем усердием и без перебоев. Я убежден, что истинных ученых так мало потому, что указанными соображениями пренебрегают»78.

Я думаю, каждый согласится с этим наблюдательным джентльменом в том, что самое подходящее время для изучения языков — это ранние годы нашей жизни. Но родители и воспитатели должны обсудить, каким языкам ребенок должен учиться. Ибо необходимо признать бесплодным труд и потерянным время, потраченные на изучение языка, которым джентльмен, по всей вероятности, никогда не воспользуется в течение своей жизни и который он, как можно судить по его природному складу, забросит с полным пренебрежением, лишь только подойдет пора зрелости и он избавится от гувернера и получит возможность отдаться своим наклонностям, которые не располагают его к тому, чтобы уделить сколько-нибудь времени занятиям учеными или какими-либо другими языками, кроме тех, которые навязываются ему повседневной потребностью или необходимостью.

Но вместе с тем для тех, кому предназначено быть учеными, я хочу привести из того же сочинения одно место, которым автор хорошо дополняет предыдущие замечания. Оно заслуживает внимания всех, кто желает быть истинным ученым, и потому может послужить полезным правилом, которое воспитатели должны внушать своим ученикам и оставить им для руководства в их дальнейших занятиях.

«Изучение подлинного текста,— говорит он,— следует всячески рекомендовать. Это самый короткий, надежный и приятный способ всякого изучения. Черпайте из первоисточника и никогда не берите из вторых рук. Никогда не откладывайте в сторону сочинения великих мастеров, штудируйте их, запечатлевайте в своей душе во всем их объеме и во всех частностях. Ознакомляйтесь вполне с принципами оригинальных авторов, устанавливайте их правильное соотношение и затем старайтесь сами сделать выводы. В таком положении находились первые коммен-

==591

таторы, и вы не должны успокаиваться раньше, чем достигнете того же. Не довольствуйтесь светом, заимствованным у комментаторов, и руководствуйтесь их взглядами лишь в тех случаях, когда у вас нет собственного или когда ваш собственный взгляд оставляет нас в темноте. Их объяснения — не ваши объяснения и от вас ускользнут. Напротив, ваши собственные наблюдения суть плоды вашего собственного ума, где они прочно удержатся и всегда будут под рукой в случае беседы, обсуждения или диспута. Не лишайте себя удовольствия видеть, что вы при чтении становитесь в тупик лишь в случаях непреодолимых трудностей — там, где комментаторы и схолиасты сами останавливаются в затруднении и не имеют, что сказать. Эти плодовитые толкователи чужих слов, будучи переполнены пустой и напыщенной ученостью, усердно применяют ее в отношении таких мест, которые сами по себе просты и понятны, и с большой щедростью расточают слова и труд там, где в этом нет никакой надобности. Организуя указанным образом свое изучение, вы сами вполне убедитесь, что только человеческая лень поощряет педантов не столько обогащать библиотеки, сколько загромождать их хламом и погребать хороших писателей под грудами примечаний и комментариев; вы увидите также, что лень в данном случае действует против самой себя и против собственного интереса тем, что умножает чтение и исследования и увеличивает труды, которых старалась избежать»79.

Хотя и может показаться, что приведенные мысли непосредственно касаются лишь настоящих ученых, они имеют, однако, столь большое значение для правильной организации воспитания и учебных занятий, что, надеюсь, меня не осудят за то, что я их здесь привел, особенно коль будет принято в соображение, что они могут оказаться полезными и для джентльменов, если последние когда-либо пожелают углубить свои поверхностные знания и достичь солидного, удовлетворительного и совершенного понимания в какой-либо области знания.

Порядок и выдержка, говорят, создают существенное различие между одним человеком и другим. Я уверен, что ничто не расчищает в такой степени путь учащемуся, ничто не помогает ему в такой мере продвигаться вперед, не облегчает и не обеспечивает ему столь больших достижений в любом исследовании, как хороший метод. Воспитатель должен взять на себя труд заставить своего воспитанника уяснить себе это; он должен приучить его к порядку и научить методичности во всякой умственной работе, по-

==592

казать ему, в чем метод заключается и в чем его преимущество, ознакомить его с различными методами — с переходом от общего к частному и от частного к более общему, упражнять его в применении того и другого метода и показывать ему, в каких случаях каждый из них наиболее подходит и каким целям лучше всего служит.

В истории ведущая роль принадлежит порядку хронологическому, в философских же исследованиях — тому порядку, который действует в природе; последний заключается в том, что при всяком движении вперед мы из места, в котором находимся в данный момент, переходим в соседнее, ближайшее к нему; точно так же и в области мысли: ум переходит от приобретенного знания к ближайшему, непосредственно с ним связанному и продолжает так идти дальше, к конечной цели, через простейшие и наименее сложные части, на которые он может расчленить предмет. Имея это в виду, для ученика будет весьма полезно, чтобы его приучали к правильному различению, т. е. иметь расчлененные понятия там, где ум может открыть реальное различие, но вместе с тем тщательно избегать словесных различий там, где у него нет расчлененных и различных идей.

§ 196. Помимо того что может приобретаться учением и из книг, джентльмену необходимо обладать некоторыми другими, внешними талантами; они приобретаются упражнением и поэтому требуют времени и помощи учителя.

Танцы сообщают детям на всю жизнь изящество движений и — что важнее всего — осанку и приличную уверенность в себе; поэтому я считаю, что учить их танцам никогда не рано, если только они достаточно выросли и окрепли, чтобы быть способными к этому занятию. Но вы должны непременно пригласить хорошего учителя, который знает и умеет учить изящному и приличному — тому, что придает свободу и непринужденность всем движениям тела. Но раз учитель этому не учит, это еще хуже, чем если бы его вовсе не было, ибо природная неуклюжесть лучше искусственных обезьяньих поз; и я думаю, что гораздо пристойнее снимать шляпу и раскланиваться на манер порядочного сельского джентльмена, чем на манер плохого танцмейстера. Что же касается самой пляски и танцевальных фигур, то я им не придаю никакого значения, а если придаю, то самое ничтожное и лишь в той мере, в какой они повышают изящество манер в целом.

§ 197. Считают, что музыка имеет нечто родственное с танцами, и умение хорошо играть на некоторых инстру-

==593

ментах многими высоко ценится. Но молодому человеку нужно затратить так много времени, чтобы достичь хотя бы посредственного искусства в музыке, и, кроме того, она часто вовлекает в столь дурную компанию, что, по мнению многих, гораздо лучше обойтись без нее; и право, я так редко слышал, чтобы кого-либо из способных и деловых людей хвалили и ценили за выдающиеся достижения в музыке, что, по моему мнению, среди всех вещей, которые когда-либо включались в список светских талантов, ей можно было бы отвести последнее место. Нашей короткой жизни не может хватить на то, чтобы овладеть всем; да и душа не может быть вечно занята приобретением знаний. Слабость нашей конституции, как духовной, так и физической, требует, чтобы мы часто получали передышку; и поэтому человек, желающий часть своей жизни провести с пользой, должен значительную ее часть отдавать отдыху и развлечениям. Во всяком случае вы не должны отказывать в этом молодым людям, иначе вы подобной чрезмерной торопливостью сделаете их преждевременными стариками, и вам грозит опасность свести их в могилу или подвести ко второму детству раньше, чем вы бы этого желали. Я думаю поэтому, что время и труд, посвященные серьезным занятиям, должны употребляться на самые полезные и важные вещи и с применением самых легких и кратких методов, какие только могут быть придуманы; и может быть, один из немаловажных секретов воспитания заключался бы, как я уже говорил выше, в том, чтобы превращать физические упражнения в отдых от умственных упражнений, и обратно. Я не сомневаюсь, что разумный человек, который хорошо вдумается в характер и наклонности своего воспитанника, сможет кое-что сделать в этом смысле. Ибо тот, кто устал от учебных занятий или от танцев, вовсе не желает немедленно лечь спать, а хочет заняться чем-либо другим, что бы доставило ему удовольствие и развлекло его. Но об одном следует всегда помнить, а именно что ничто не может развлечь, если оно делается без удовольствия.

§ 198. Фехтование и верховая езда считаются столь необходимой частью воспитания, что, если пренебрегать ими, это было бы сочтено за большое упущение; верховая езда, которой учатся в основном только в больших городах, является с точки зрения здоровья одним из лучших упражнений, какие можно иметь в этих местах удобства и роскоши; и пока джентльмен живет в этих местах, оно должно занять соответствующее место Среди его занятий. Вер-

==594

ховая езда сообщает человеку твердую и грациозную посадку в седле и умение дрессировать своего коня, заставлять его разом останавливаться, быстро поворачиваться и становиться на дыбы; поэтому она полезна для джентльмена как в мирное, так и в военное время. Но достаточно ли она важна, чтобы обращать ее в серьезное дело, и заслуживает ли она того, чтобы отнимать у джентльмена больше времени, чем следовало бы тратить его на этот тяжелый спорт, если исходить исключительно из интересов здоровья,— все это я предоставляю решать родителям и воспитателям. Но последним полезно при этом вспомнить, что, о какой бы части воспитания ни шла речь, наибольшая мера времени и прилежания должна быть уделена тому, что будет вероятнее всего иметь наибольшее значение и наиболее частое применение в обычном течении и обстоятельствах той жизни, для которой предназначается молодой человек.

§ 199. Что касается фехтования, то оно мне кажется хорошим упражнением для здоровья, но опасным для жизни. Уверенность в своем искусстве может поощрить к спорам тех, которые считают, что они умеют владеть шпагой. Эта самонадеянность часто делает их более чувствительными, чем нужно, в вопросах чести при малейшем поводе и даже при полном отсутствии его. Молодые люди, с их горячей кровью, склонны думать, что они напрасно учились фехтованию, если никогда не покажут своего искусства на дуэли; и это соображение, видимо, резонно. Но о том, сколько оно породило трагедий, могут свидетельствовать слезы многих матерей. Человек, не умеющий фехтовать, будет более тщательно избегать общества забияк и игроков и будет наполовину меньше склонен проявлять мелочную щепетильность, наносить оскорбления или решительно их оправдывать; а этим обыкновенно и вызываются ссоры. На самом же поединке посредственное умение фехтовать скорее подводит нас под удар противника, чем защищает от него. И бесспорно, что смелый человек; совсем не умеющий фехтовать, но строящий свой расчет на первый удар и не теряющий времени на парирование, имеет перевес над посредственным фехтовальщиком, особенно если он умеет хорошо бороться. Поэтому если в подобных случаях нужно заранее принимать меры и подготавливать своего сына к дуэлям, то я предпочел бы, чтобы мой сын был хорошим борцом, а не посредственным фехтовальщиком; на большее же искусство в фехтовакии джентльмен не может рассчитывать, если только он не бу-

==595

дет постоянно торчать в фехтовальной школе и упражняться ежедневно. Но поскольку фехтование и верховая езда всеми признаются как необходимые элементы воспитания джентльмена, трудно совершенно отказывать человеку этого ранга в подобных знаках отличия. Я предоставляю поэтому отцу право обдумать, в какой мере характер его сына и положение, которое он, вероятно, будет занимать, позволяют или побуждают его сообразоваться с обычаями, которые, имея очень мало общего с цивилизованной жизнью, раньше были неизвестны самым воинственным народам и, кажется, немного прибавили силы или мужества тем, которые их приняли, если только мы не думаем, что военное искусство или доблесть преуспели благодаря дуэлям, вместе с которыми фехтование вошло в обычай, с тем чтобы, как я полагаю, вместе с ними исчезнуть.

§ 200. Таковы мои мысли относительно обучения и внешних талантов джентльмена. Самая великая вещь — это добродетель и мудрость. Nullum numen abest si sit prudentia8".

Научите джентльмена властвовать над своими наклонностями и подчинять свои влечения разуму. Если это достигнуто и благодаря постоянной практике вошло в привычку, то самая трудная часть задачи выполнена. Чтобы привести молодого человека к такому результату, я не знаю лучшего средства, чем любовь к похвале и одобрению, которую поэтому следует внедрять всеми мыслимыми способами. Сделайте его душу возможно более чувствительной к чести и позору; и когда вы этого добились, вы тем самым вложили в него начало, которое будет влиять на его поступки и в вашем отсутствии и с которым нельзя даже сравнивать страх перед незначительной болью, причиняемой розгой; оно явится тем настоящим стволом, на котором впоследствии привьются истинные принципы морали и добродетели.

§ 201. Я намерен остановиться еще на одном предмете, при первом упоминании которого я рискую навлечь на себя подозрение в том, что я забыл о своей теме и о том, что я писал выше относительно воспитания, во всем приноровленного к призванию джентльмена, с которым как будто бы ремесло никак не совместимо. Тем не менее я не могу не сказать, что я желал бы, чтобы он учился ремеслу, ручному труду, и даже более того — не одному, а двум или трем, причем какому-нибудь одному более основательно.

§ 202. Поскольку наклонность детей к деятельности всегда должна направляться на что-нибудь полезное дл

==596