Часть 2.

ру, если совершено преступление. А для того чтобы понять, что является источником этих правовых уз, нужно осознать, что никто не может ни обязать, ни принудить нас исполнить что-либо, если не обладает по отношению к нам правом и властью и, повелевая или запрещая нам что-то, лишь пользуется своим правом. Поэтому эти узы проистекают от того господства и власти, которыми обладает по отношению к нам и к нашим действиям некто высший, и в той мере, в какой мы подчинены другому, в такой мы связаны обязательством. Эти узы принуждают нас к исполнению должного, а это должное может быть двух родов.

Во-первых, это то, чего требует долг, иначе говоря, что каждый обязан совершать или не совершать по повелению более высокой власти. Ведь коль скоро воля законодателя нам известна или обнародована столь ясно, что может быть нам известной, если только мы сами не создадим к этому препятствий, то мы обязаны уважать ее и повиноваться во всем, и это как раз и есть то, что называют обязательным исполнением долга, т. е. согласование наших действий с их принципом, а именно с волей высшей власти. И это обязательство проистекает, по-видимому, как из божественной мудрости законодателя, так и из того права, которым создатель обладает по отношению к своему созданию. Ведь в конечном итоге всякое обязательство ведет к богу, волю и власть которого мы обязаны уважать и почитать потому, что именно от него получаем и наше бытие, и наше дело, от его воли зависит и то и другое и мы должны блюсти ту меру, которую он предписывает нам, равно как мы обязаны поступать так, как то угодно всеведущему и всемогущему.

Во-вторых, это необходимость подчинения наказанию, вытекающему из неисполнения обязанности, налагаемой долгом, когда те, кто не пожелали подчиниться разуму и признать свое подчинение высшей власти и жить нравственно и справедливо, угрозою силы и наказания оказались бы вынужденными признать свою зависимость и почувствовать силу того, воле которого они не захотели следовать. И сила этого обязательства основывается, по-видимому, на власти законодателя, заставляющей того, на кого не действовали увещания, подчиняться власти. Однако же не всякое обязательство, как кажется, состоит и в конечном счете определяется той силой, которая способна и обуздывать нарушителей, и карать преступников. Скорее оно состоит в той власти и господстве, которым некто обладает по отношению к другому либо по праву природы и творения, когда все с полным основанием подчиняетс

==37

тому, кем оно впервые было сделано и кому обязано продолжением существования, либо по праву дарения, когда бог, которому принадлежит все, часть своей власти передает кому-то, вручая ему право повелевать, как, например, перворожденным и монархам, либо по праву договора, когда кто-нибудь добровольно подчиняется другому, отдавая себя на его волю. Ведь всякое обязательство связывает сознание и накладывает узы на сам разум, так что не страх наказания, а понимание справедливости обязывает нас, и сознание выносит приговор нашим нравам, осуждая нас по заслугам на наказание, если мы совершили какое-то преступление. Поистине справедливы известные слова поэта: «Никто, окажись он судьей самому себе, не оправдает себя за совершенный проступок»28. А все было бы совершенно иначе, если бы обязательство налагал один лишь страх перед наказанием, что каждый легко заметит на собственном примере и поймет, сколь различны основания его обязательств в том случае, когда он, оказавшись в плену у пирата, служит ему, и в том, когда он как подданный повинуется своему государю, и сам он по-разному будет судить себя, если откажется повиноваться королю и если сознательно не выполнит поручения пирата или разбойника, ибо в последнем случае он, в полном согласии с совестью, воспользовался бы лишь своим правом на жизнь, в первом же случае он нарушил бы право другого и совесть осудила бы это.

Далее, относительно обязательства следует иметь в виду, что в одном случае речь идет о так называемом «эффективном», а в другом — лишь о «герминативном» 9 обязательстве. В первом случае имеется в виду первопричина всякого обязательства, из которой вытекает формальное ее основание, и это есть воля вышестоящего: ведь мы обязаны делать нечто потому, что так хочет тот, под властью которого мы находимся. Во втором случае имеется в виду то, что предписывает нам способ и меру нашего обязательства и нашего долга, а это есть не что иное, как объявление той воли, которую иначе мы называем законом. Ведь всемогущий господь накладывает на нас обязательства, поскольку такова его воля; пределы же налагаемого его волей обязательства и основания нашего повиновения ему определяет объявление его воли, ибо мы обязаны исполнять лишь то, что законодатель каким-то образом указал нам и дал понять, что он этого хочет.

Кроме того, нечто может накладывать обязательства само по себе, своею собственной силой, а нечто — через

==38

что-то другое и с помощью внешней силы. Прежде всего сама по себе, своею силой и только так обязывает божественная воля, которая либо может быть познана с помощью светоча природы, и в таком случае это есть закон природы, о котором мы ведем разговор, либо раскрывается нам через боговдохновенных мужей или каким-нибудь иным способом, и в таком случае это установленный божественный закон. Во втором случае, т. е. опосредованно и опираясь на внешнюю силу, обязательство накладывается волей каждого другого человека, занимающего более высокое положение, например монарха или родителя, которой мы подчиняемся по божественной воле. Вся та власть, которой все остальные законодатели обладают по отношению к другим, право законодательства и принуждения к повиновению, получены только от бога, и мы обязаны подчиняться им потому, что так желает бог и так повелевает нам, и, следовательно, повинуясь им, мы повинуемся также и богу. Таким образом, мы утверждаем, что закон природы обязывает людей прежде всего сам по себе и своею собственной силой, что мы попытаемся подтвердить нижеследующими аргументами.

(1) Прежде всего этот закон содержит все, что требуется для того, чтобы он был обязывающим. Ведь бог, создавший этот закон, пожелал, чтобы он стал мерилом наших нравов и жизни и достаточно ясно оповестил об этом, дабы всякий желающий проявить старание, настойчивость и ум ради познания его смог бы его знать; а поскольку для установления обязательства не требуется ничего иного, кроме факта господства, законности власти того, кто повелевает, и очевидности его воли, никто не может сомневаться, что закон природы обязывает людей. Во-первых, потому, что бог — превыше всего и обладает над нами таким правом и такой властью, какими мы не можем обладать по отношению к самим себе, и поскольку мы единственно ему одному обязаны нашим телом, душой, жизнью, всем, что мы есть, всем, что имеем, всем, чем можем стать, то справедливо, если мы будем жить по предписанию его воли. Бог создал нас из ничего и, если ему будет угодно, вновь обратит нас в ничто, и поэтому с полнейшим правом и с полной необходимостью мы должны подчиняться ему. Во-вторых, сей закон есть воля этого законодателя, становящаяся нам известной благодаря светочу и принципам природы, познание которой не может быть недоступным никому, кроме возлюбивших мрак и слепоту и, чтобы из-

==39

бежать исполнения своего долга, отказывающихся от собственной природы.

(2) Далее, если закон природы не обязывает людей, то их не может обязать и положительный божественный закон, чего никто не смог бы утверждать. Ведь и в том и в другом случае основание одно и то же — та же самая воля высшего божества; различаются же они лишь способами распространения и методами нашего познания: закон природы мы твердо знаем благодаря светочу природы и естественным принципам, божественный же закон мы познаем верой.

(3) В-третьих, если закон природы не обязывает людей, то и никакой положительный человеческий закон не может обязывать их, коль скоро законы гражданского правителя заимствуют всю свою силу из обязательства, налагаемого этим законом [природы], во всяком случае у большинства человечества. Поскольку им недоступно достоверное познание божественного откровения, они не обладают никаким иным — ни божественным, ни обязывающим своей собственной силой — законом, кроме закона естественного. Поэтому, если лишить их закона природы, то это означало бы одновременно уничтожение государства, власти, порядка и общества. Ведь мы обязаны повиноваться государю не из страха, поскольку он, будучи могущественнее нас, может нас принудить к этому (это означало бы укрепление власти тиранов, разбойников и пиратов), но из сознания того, что он по праву обладает властью над нами, ибо закон природы повелевает повиноваться государю и законодателю или иному господину, как бы он ни назывался. Итак, обязательство, налагаемое гражданским законом, вытекает из закона природы, и мы не столько принуждены силой правителя повиноваться ему, сколько обязаны делать это по естественному праву.

VII. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ОБЯЗАТЕЛЬСТВО, НАЛАГАЕМОЕ ЗАКОНОМ ПРИРОДЫ, ВЕЧНЫМ И ВСЕОБЪЕМЛЮЩИМ? ДА, ЯВЛЯЕТСЯ

Факт существования среди людей множества разнообразных мнений о законе природы и об основании собственного долга, это, пожалуй, единственное, в чем все люди согласны, и, даже если бы язык хранил молчание, нравы людей, столь противоположные друг другу, достаточно бы свидетельствовали об этом, поскольку мы повсюду встре-

К оглавлению

==40

чаем не только отдельных людей или незначительные группы, но целые народы, у которых невозможно обнаружить никакого представления о законе и нравственности. Есть и другие народы, и их очень много, которые пренебрегают теми или иными предписаниями закона природы, не сознавая при этом за собой никакой вины, у которых не только в обычае, но и признается весьма похвальным совершать и одобрять такие проступки, которые другим народам, имеющим понятие о правде и живущим согласно с природой, показались бы совершенно чудовищными. Поэтому у них воровство и позволительно и похвально, а хищные руки разбойников не удерживаются никакими узами совести от насилия и преступлений. У иных нет никакого стыда перед прелюбодеянием, у других нет ни храмов, ни алтарей богов, у третьих алтари залиты человеческой кровью. Но при таком положении есть все основания сомневаться, обязывает ли закон природы целиком весь род человеческий, непоседливый и непостоянный, живущий по совершенно разным обычаям, движимый совершенно противоположными побуждениями? Ведь трудно поверить, что требования природы столь темны и неясны, что оказываются скрытыми от целых народов. Легко допустить, что некоторые люди от рождения и слепы, и неумны, и нуждаются в проводнике, не зная, куда им следует идти, но кто возьмется утверждать, что целые народы рождаются слепыми? Или это согласно с природой, чтобы целые народы и множество людей оставались совершенно невежественными, а светоч, заложенный в сердцах человеческих, либо вообще был неотличим от тьмы, либо, подобно ложному огню30, своим обманчивым светом влек нас к заблуждениям? Подобное утверждение означало бы оскорбление природы, ибо это значило бы, что, провозглашая милость природы, мы в действительности испытывали бы ее жесточайшую тиранию. Но разве когда-нибудь, даже в Сицилии31, тирания была столь жестока, чтобы требовать от своих подданных исполнения того закона, который она вместе с тем скрывала от них, требовать подчинения той воле, которую они не могли знать? Законы Дракона 32, как известно, были написаны кровью, но они были написаны, чтобы их можно было знать. И конечно же, природа, мать всего сущего, не может быть столь жестокой, чтобы требовать от смертных повиновения такому закону, которому она их не научила и который не объявила достаточно ясно. Отсюда, как представляется, следует заключить: либо где-то вообще не существует никакого закона природы, либо

==41

хотя бы некоторые народы им не связаны, а потому обязательство, налагаемое законом природы, не является всеобъемлющим.

Но, несмотря на эти возражения, мы утверждаем, что обязательство, налагаемое законом природы, является всеобъемлющим.

Мы только что доказали, что обязательство, налагаемое этим законом, существует. Теперь необходимо рассмотреть, сколь далеко простирается это обязательство. Таким образом, мы утверждаем прежде всего, что обязательство, налагаемое законом природы, является вечным, т. е. не существует такого момента, когда человеку было бы позволено нарушать предписания этого закона; здесь не бывает никакого междуцарствия, никаких Сатурналий33, никаких передышек, когда бы в сей державе могли иметь место свобода и вседозволенность. Узы этого закона вечны и неотделимы от существования рода человеческого: они вместе с ним рождаются и вместе с ним исчезнут. Однако это вечное обязательство не должно восприниматься так, как будто бы люди обязаны всегда исполнять все, что повелевает закон природы; это было бы совершенно невозможно, ибо один человек не способен одновременно к различным действиям и точно так же не может исполнять одновременно множество обязанностей, как тело не может одновременно находиться в нескольких местах. Но мы называем налагаемое законом природы обязательство вечным в том смысле, что не существует и не может существовать ни одного момента, когда человек не был бы обязан повиноваться закону природы, если этот закон что-то повелевает людям или какому-то человеку. Таким образом, обязательство остается вечным, но может не распространяться на действие; обязательство, налагаемое законом, никогда не изменится, как бы часто ни менялись обстоятельства и условия действий, которыми определяется наше повиновение закону; мы можем иногда не действовать согласно закону, но не можем действовать вопреки ему; на нашем жизненном пути иногда разрешается отдых, но никогда — заблуждение. Однако относительно соблюдения закона природы следует заметить следующее.

Во-первых, существуют вещи, недопустимые при всех обстоятельствах, и такого рода обязательство налагается на нас навечно, как любят выражаться схоластики, т. е. вообще не бывает такого момента, когда разрешалось бы безнаказанное совершение подобных поступков, как, например, воровство, убийство и проч. Поэтому насилием

==42

или хитростью лишить кого-нибудь его имущества всегда будет преступлением и никто не может осквернить себя чужой кровью, не обрекая себя на возмездие; от всего этого и тому подобных вещей мы обязаны воздерживаться навеки.

Во-вторых, существуют другие вещи, к которым закон природы требует от нас уважения: таковы благоговение и страх перед божеством, почтение к родителям, любовь к ближнему и тому подобное. Это мы обязаны соблюдать всегда, и не бывает такого момента, когда можно освободиться от этих чувств или относиться к подобным вещам иначе, чем того требует закон природы.

В-третьих, есть вещи, в отношении которых от нас требуется некое внешнее действие, например исполнение обрядов культа, утешение скорбящего ближнего, помощь страждущему, предоставление пищи голодающему. Все это мы обязаны делать не всегда, а только в определенный момент и в определенных обстоятельствах: ведь мы обязаны принимать в свой дом и кормить не любого человека и не во всякое время, а только тогда, когда несчастье, постигшее его, требует от нас милостыни и наше имущественное положение позволяет нам оказать ее.

В-четвертых, существуют, наконец, и такие вещи, когда предписывается не само по себе действие, а лишь сопровождающие его обстоятельства. Например, при повседневном общении в нашей обыденной жизни разве кто-нибудь обязан говорить о своем ближнем и вмешиваться в чужие дела? Конечно, никто. Любой волен говорить или молчать, и никто не может его осудить за это. Но если кто-то вдруг захочет упомянуть о другом, то закон природы повелевает делать это добросердечно и дружески и не говорить такого, что может повредить его репутации или достоинству. В данном случае «материя» действия безразлична, детерминированы только обстоятельства. Здесь налагаемые законом обязательства не абсолютны, а обусловлены, и в нашей власти и от нашей мудрости зависит, захотим ли мы предпринять какие-то действия, относительно которых мы связаны обязательством. Очевидно, что во всех этих случаях обязательство, налагаемое законом, остается равно неизменным, исполнение же нашего долга таковым не является. В первых двух случаях мы всегда обязаны подчиняться актуально, в двух же последних мы также всегда обязаны подчиняться, но лишь тому, что мы должны исполнять время от времени и последовательно, в зависимости от обстоятельств места и времени, так что иногда

==43

действие может прекратиться, обязательство же — никогда.

Далее. Мы называем обязательство, налагаемое законом природы, всеобъемлющим не потому, что любой закон природы обязывает любого человека, ибо это было бы невозможным, поскольку многочисленные предписания этого закона имеют в виду разнообразные отношения людей между собой и основываются на них. Ведь у государей есть множество привилегий, не распространяющихся на народ, есть множество обязанностей подданного, которые касаются только подданного и не могут иметь отношения к государю; обязанность полководца — указать рядовым воинам их позиции, обязанность же воинов — удерживать их; и не подобает родителям почтительно и униженно приветствовать своих детей. Обо всем этом следует коротко сказать так. Все те предписания закона природы, которые являются абсолютными, а к ним относятся те, что говорят о воровстве, прелюбодеянии, клевете, а с другой стороны — о религии, благочестии, верности и т. д., все они, повторяю, и подобные им равно обязывают всех людей и повсюду, государей и подданных, простой народ и знатных вельмож, родителей и детей, варваров, так же как и греков; и нет такого народа или человека, столь далекого от всякой человечности, столь дикого, столь беззаконного, который не был бы связан узами этого закона. Но эти требования закона природы, имеющие в виду различные жребии людей, находящихся в разнообразных отношениях между собой, связывают их только в зависимости от требований, налагаемых их обязанностями, частными или общественными; ведь одни обязанности у короля, другие — у подданного; каждый подданный обязан повиноваться государю, но каждый человек не обязан быть подданным, ибо некоторые рождаются королями; кормить и воспитывать детей — это обязанность отца, однако же никто не обязан быть отцом. Таким образом, обязательство, налагаемое законом природы, всюду остается одним и тем же, жизненное же положение — различным; долг подданного всюду одинаков — и у гарамантов, и у индусов, и у афинян, и у римлян.

Исходя из сказанного, мы утверждаем, что обязательство, налагаемое законом природы, во все времена, во всем мире сохраняет свою силу во всей неприкосновенности и цельности. Потому что если он не обязывает всех людей, то либо в силу того, что какой-то части человеческого рода

==44

он неприятен, либо потому, что вообще отвергается. Но ни того, ни другого сказать нельзя.

Во-первых, нельзя сказать, что некоторые люди настолько свободны от рождения, что даже не подвластны этому закону. Ведь это не частный и установленный людьми закон, имеющий в виду данные обстоятельства и непосредственную выгоду, но неизменное и вечное моральное правило, установленное самим разумом, а потому прочно коренящееся в основах человеческой природы; нужно сначала изменить человеческую природу, для того чтобы мог быть изменен или отменен этот закон, ибо между ними существует взаимосвязь, и то, что соответствует разумной природе, в той мере, в какой она остается разумной, необходимо должно оставаться таковым вечно, и неизменный разум будет повсюду диктовать одни и те же моральные правила. Следовательно, поскольку все люди от природы разумны, а между этим законом и разумной природой существует взаимосвязь, познаваемая благодаря светочу природы, то все наделенные разумной природой, т. е. все вообще люди, где бы они ни жили, необходимо связаны этим законом. Поэтому, если естественный закон обязывает хотя бы некоторых людей, то необходимо, чтобы он с совершенно тем же правом обязывал всех, потому что у всех людей одни и те же основания их обязательства перед законом, один и тот же способ познания, одна и та же природа. Ведь закон этот зависит не от изменчивой и непостоянной воли, но от вечного порядка вещей. Мне, во всяком случае, представляется, что некоторые статусы вещей неизменны и некоторые обязанности, рожденные необходимостью, не могут быть иными не потому, что природа или, лучше сказать, бог не смогли создать человека иным, но потому, что раз уж он создан именно таким, наделен разумом и другими способностями, рожден для того, чтобы жить в условиях этой жизни, то из его природной конституции неизбежно следуют некоторые определенные его обязанности, которые не могут быть иными. Ибо, как мне кажется, из природы человека, если он человек, обязанность любить и почитать бога и исполнять прочие требования разумной природы, т. е. соблюдать закон природы, следует с такой же необходимостью, как из природы треугольника, если это треугольник, следует, что три его угла равны двум прямым, хотя, быть может, есть весьма немало людей, до такой степени невежественных и нелюбопытных, что они не задумываются над этим и не имеют представления об этих истинах, столь очевидных и столь не-

==45

сомненных, что невозможно даже представить что-либо более ясное. Поэтому никто не может сомневаться, что этот закон обязывает всех людей до единого.

Во-вторых, отсюда также понятно, что это естественное право никогда не будет отменено, поскольку люди не могут отменить этот закон, ибо они подчинены ему, а подданные не могут менять законы по своему произволу, да и бог, конечно, не захочет этого. Если в своей бесконечной и вечной мудрости он создал человека таким, что эти его обязанности неизбежно следуют из самой природы человека, он, конечно, не изменит уже сделанного и не создаст новое поколение людей, у которых были бы иной закон и иные моральные принципы, и раз уж закон природы существует вместе с данной человеческой природой, то вместе с ней исчезнет. Бог мог создать людей такими, чтобы они не имели глаз и не нуждались в них. Но коль скоро они имеют глаза и хотят иметь их открытыми, а солнце светит, они неизбежно познают смену дня и ночи, воспринимают различие красок и собственными глазами обнаруживают различие между прямым и кривым.

Другие аргументы, подтверждающие универсальность налагаемого законом природы обязательства, могли быть выведены апостериори из тех несчастий, которые бы последовали, если бы мы предположили, что эта обязательная сила где-то иссякла; ведь тогда бы не стало никакой религии, никакого человеческого сообщества, никакой верности и бесконечного множества других вещей в том же роде — достаточно одного упоминания об этом. Нам остается теперь коротко ответить на некоторые возникающие здесь сомнения.

Во-первых, можно следующим образом доказать, что обязательство, налагаемое законом природы, не является вечным и всеобъемлющим. По всеобщему согласию существует закон природы, гласящий: «Каждому — свое», т. е. «да никто не похитит и не присвоит себе чужого». Налагаемое этим законом обязательство может прекратиться по воле бога, как написано о евреях, когда они ушли из Египта и вторглись в Палестину34. На это мы ответим отрицанием малой посылки. Ведь если бы бог приказывал кому-нибудь не отдавать взятое взаймы, то обязательство, налагаемое законом природы, не прекращалось бы, но прекращалось бы владение вещью; Не закон бы нарушался, но менялся бы хозяин, ибо прежний владелец теряет вместе с вещью и право на нее; действительно, дары судьбы никогда не являются настолько нашими, чтобы пе

==46

рестать принадлежать богу; именно он, высший хозяин всего сущего, может по собственной воле, не нарушая справедливости, даровать принадлежащее ему кому угодно.

Во-вторых, если в одном случае мы обязаны повиноваться родителям, а в другом не обязаны, значит, обязательство, налагаемое законом природы, не является ненарушимым; ведь, когда государь приказывает нам иное, мы не обязан» повиноваться родителям. На это мы ответим, что мы обязаны подчиняться требованиям родителей только в том, что дозволено, и это обязательство никогда не может прекратиться. Ведь если король повелевает нам нечто иное, то в этом случае требования родителей становятся недозволенными, например оставаться дома и заниматься имением, когда король призывает на войну. Таким образом, налагаемое законом природы обязательство вообще не теряет силу, но изменяется природа самой вещи.

В-третьих, если кто-нибудь усомнится в том, является ли налагаемое законом природы обязательство всеобъемлющим, поскольку столь различны представления людей о собственном долге и столь различны их нравы, то на это следует сказать, что эта несхожесть людей и в образе жизни, и во взглядах существует не потому, что закон природы различен у разных народов, а потому, что то ли под влиянием древних традиций и местных обычаев, то ли увлекаемые страстями, они усваивают чуждые им моральные представления и, не позволяя себе обратиться к разуму, подчиняются чувственному побуждению, подобно животным следуя за стадом; ибо в равной мере может заблудиться тот, кто не хочет раскрыть глаза, как и тот, кто родился слепым, хотя, быть может, у него дорога не так уж трудна и зрение достаточно острое.

О младенцах и глупцах нет необходимости говорить; ведь, хотя закон и обязывает всех, кому он предназначен, он не обязывает тех, кому он не предназначен, а не предназначен он тем, кто не способен его понять.

VIII. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ЛИЧНАЯ ВЫГОДА

КАЖДОГО ЧЕЛОВЕКА ОСНОВАНИЕМ ЗАКОНА ПРИРОДЫ? НЕТ, НЕ ЯВЛЯЕТСЯ

Некоторые противники закона природы, нападая на него, прибегают к следующему доводу: люди в зависимости от своих обычаев установили для себя различные

==47

права, исходя из соображений выгоды, и у них же они часто подвергаются изменениям в зависимости от обстоятельств; естественного же права вообще никакого не существует, потому что все люди и все живые существа стремятся к собственной выгоде и следуют здесь за природой; а следовательно, или закона природы вовсе не существует, или если он все же существует, то он есть величайшая глупость, ибо заботящийся о чужом благе вредит собственному35. Эти и другие подобные им мысли проповедовал некогда в своей Академии Карнеад36, чей проницательнейший ум и мощное красноречие не обошли почти ничего, потрясая буквально всё. И с тех пор вплоть до нашего времени нет недостатка в тех, кто с величайшим усердием отстаивает эти взгляды. Так как у них нет тех добродетелей и дарований ума, благодаря которым они могли бы обеспечить себе доступ к почестям и богатству, они принимаются жаловаться на несправедливую судьбу рода человеческого и утверждать, что государства не управляются иначе, как несправедливо, поскольку в них нет доступа к общим и природным благам, существующим ради общей пользы, а потому, кричат они, нужно сбросить гнет власти и бороться за естественную свободу, всякое же право и справедливость следует оценивать не по чужому закону, а собственной выгодой каждого. Подобным столь несправедливым представлениям всегда противилась здравомыслящая часть смертных, которой были присущи какое-то чувство гуманности и какая-то забота об обществе. Но для того чтобы наши определения были более точными, необходимо предварительно разъяснить некоторые термины и сказать, что мы понимаем под основанием закона природы, а также под личной выгодой каждого.

Во-первых, под основанием закона природы мы понимаем то, на чем основываются и, как на фундаменте, строятся все остальные и менее очевидные требования этого закона и из чего они могут быть некоторым образом выведены. Так они получают свою силу и обязательность из того, что согласуются с этим первичным и фундаментальным законом, являющимся образцом и мерой для всех остальных вытекающих из него законов.

Во-вторых, когда мы говорим, что личная польза каждого человека не является основанием закона природы, мы не хотим, чтобы это понималось так, будто общечеловеческое право и личная выгода отдельного человека несовместимы друг с другом; ведь закон природы служит величайшей опорой для частной собственности каждого: не со-

==48

бяюдая его, никто не может владеть своим имуществом и заботиться о своей выгоде. Поэтому для каждого, кто способен правильно судить о человеческом роде и людских нравах, будет бесспорным: ничто в такой мере не способствует общей пользе каждого, ничто в такой мере не обеспечивает безопасность и неприкосновенность имущества людей, как соблюдение закона природы. Но мы не можем согласиться с тем, что каждому позволено все, что он сочтет для себя полезным в соответствии с данными обстоятельствами. Ведь какой смысл делать частную выгоду каждого критерием справедливости и правды, если не позволить каждому отдельному человеку самому судить о себе, самому оценивать, что он считает для себя полезным, ибо никто не способен справедливо и беспристрастно оценить выгоду другого? И ты лишь обманываешь видимостью пользы того, кому позволяешь делать то, что полезно ему, но при этом хочешь, чтобы решение о том, что полезно, а что нет, находилось бы во власти другого. Таким образом, вопрос в конце концов выглядит так: согласно ли с законом природы то, что каждый отдельный человек сочтет полезным для себя и для своего состояния и на этом основании не только позволенным ему, но и необходимым и что в природе ничто не имеет обязательной силы, кроме того, что знаменует некую непосредственную пользу? Мы не можем принять это.

Во-первых, потому, что не может быть основанием закона природы, т. е. первичным законом, то, от чего не зависит обязательная сила других законов той же природы, но не столь всеобъемлющих. Однако от этого основания не зависит обязательная сила других законов; ведь, если бы ты решил перечислить все обязанности, налагаемые человеческой жизнью, ты не нашел бы ни одной, возникающей только из пользы и обязывающей только потому, что это выгодно; и в то же время существует множество величайших добродетелей, заключающихся единственно в том, чтобы приносить пользу другим, даже в ущерб самому себе. Именно такими добродетелями герои прошлого были вознесены к звездам и причислены к лику богов, не купив небо за груды добытых где попало богатств, но заслужив его подвигами, опасностями, щедростью; не к личной выгоде стремились они, но к пользе государства и всего рода человеческого, одни трудами, другие бдениями, третьи смертью стяжали себе бессмертие, но никто еще не стал ни великим, ни уважаемым благодаря безделью или алчности. А поэтому, если бы этот первичный закон природы требо-

==49

вал от каждого заботы о себе и своих частных делах, то сии великие примеры доблестей, освященные в памятниках письменности, были бы обречены на забвение, дабы вовсе исчезла всякая память о подобном безумии и столь недостойном деле. Ведь те самые, кем восхищаемся мы как величайшими и доблестнейшими мужами, должны были бы считаться не только глупцами, но и нечестивцами и преступниками за то, что они столь упорно пренебрегали собой и своими интересами только для того, чтобы дороже заплатить за позор, чтобы, отказываясь от своего имущества, отказаться вместе с ним и от честной репутации и считать, что нужно прилагать усилия только к тому, чтобы их убытки росли вместе с преступлениями. Если мы хотим сделать выгоду мерилом правды, то за твои подвиги, Алкид37, ты скорее заслуживаешь позорной казни, чем обожествления, и ты вел скорее войну с самой природой, чем с чудовищами. И Курций38, бросившийся за родину в зияющую пропасть и заживо сошедший под землю, чтобы не дать Риму быть погребенным под собственными руинами, явил нам не столько доблесть, сколько безумие: он простился и с жизнью, и с добрым именем и, войдя в гробницу, тем самым заслужил смерть. Поистине природа, мать всего сущего, с полным основанием должна быть названа бесконечно доброй, если она пожелала сделать обязанности наши не только необходимыми, но и приятными и выгодными, с тем чтобы любая добродетель была бы обязательно прибыльной; поистине завидна судьба рода человеческого, если добродетель его возрастает вместе с ростом самих его богатств! Так зачем же мы восхваляем бедность Фабриция39 и блеском слов приукрашиваем недостойную нищету его? Ведь он предпочел потерять свое имущество и добродетель, а не родину, неразумно поставил интересы государства выше собственных, и оно было для него дороже его самого. Насколько правильнее судил великий ум Катилины40, который, прекрасно усвоив наставления природы, предпочел собственную выгоду интересам всего мира и не убоялся вонзить враждебный плуг в стены самого Рима, лишь бы иметь надежду собрать свою жатву! Цицерон, быть может, и слывет отцом отечества41, Катилина же бесспорно родной сын природы и скорее заслужил власть над миром за то, что напал на Рим, чем Туллий за то, что защитил его! Стыдно приписывать природе подобное бесчестье и обвинять ее в таких позорных установлениях, а так как не существует ничего священного, чего бы когда-нибудь не осквернило корыстолюбие, то полагать основа-

К оглавлению

==50

ние долга в выгоде и делать пользу мерилом нравственности есть не что иное, как распахивать дверь для всяческого позора!

Во-вторых, не может быть основополагающим закон, попрание которого неизбежно. Но если собственная выгода каждого является основанием этого закона, он неизбежно будет ниспровергнут, потому что заботиться одновременно о выгоде всех невозможно. Ведь наследство, получаемое всем родом человеческим, всегда одно и неизменно и не увеличивается в соответствии с числом рождающихся. Природа уделила на пользу человечеству определенное количество благ, и все они даруются нам преднамеренно в определенном количестве и определенным образом, а не возникают случайно и не возрастают вместе с потребностями или алчностью людей. Одежда не рождается вместе с нами, и люди не имеют, подобно черепахам, жилищ, которые бы росли вместе с ними. Сколько бы ни возрастала у людей жажда или нужда в собственности, границы мира тотчас же не расширяются. Пища, одежда, украшения, богатства и все прочие блага этой жизни являются общим достоянием, и когда каждый хватает столько, сколько может, сколько прибавляет он к своему имуществу, столько же отнимает у других, и никто не может разбогатеть, не нанося убытка другому. Здесь, возможно, кто-нибудь поправит меня, заметив, что, когда мы называем пользу основанием закона природы, это не следует понимать, будто каждый обязан быть счастливым и благоденствующим, в изобилии владеть всеми благами, но каждый человек, насколько от него зависит, обязан заботиться о себе. Таким образом, собственная выгода каждого оказывается мерилом справедливости и основой всех жизненных обязанностей. Из этого положения, во-первых, следует, что люди обязываются к тому, чего не может произойти, ибо каждый обязан добывать и сохранять в своем владении как можно больше нужных ему вещей, а это неизбежно приводит к тому, что у другого остается тем меньше, ибо, как мы твердо знаем, ты не можешь увеличить своего богатства, не отняв его у другого. Но все будет совершенно иначе, если мы установим иные основания добродетелей: ведь сами добродетели не сражаются друг с другом и не побуждают людей к этому, но взаимно воспламеняют и лелеют друг друга. Моя справедливость не отменяет честности другого, и щедрость государя не мешает доброте подданных, благочестие отца не развращает детей, и суровость Катона 42 не может сделать Цицерона менее строгим. Обязанности, на-

==51

лагаемые жизнью, не воюют друг с другом и не вооружают людей друг против друга, что следует, во-вторых, из вышеназванной предпосылки, когда люди (как говорят) по закону природы находятся в состоянии войны и когда уничтожается всякое сообщество и его узы — верность. Будет ли какое-нибудь основание выполнять обещания, о какой безопасности общества, о какой совместной жизни людей сможет идти речь, если справедливым и честным будет почитаться только то, что выгодно? Чем же иным сможет стать общение людей друг с другом, если не обманом, насилием, ненавистью, грабежом, убийством и прочим в том же роде, коль скоро любому человеку будет не только позволено, но и вменено в необходимость любыми средствами отнимать у другого то, что тот равным образом обязан защищать?

Отсюда возникает третий довод, а именно: то, что ведет за собой уничтожение в жизни всякой справедливости, дружбы, благородства, не может быть основанием закона природы. Ибо какая же может быть справедливость там, где нет никакой собственности, никакого владения, или о какой собственности может идти речь там, где каждому позволено не только владеть тем, что принадлежит ему, но и то, чем он владеет, является собственностью каждого на том основании, что это ему полезно? Но здесь мы можем кратко отметить, что защитники этой точки зрения ищут моральные принципы и жизненные правила скорее в естественных стремлениях и наклонностях людей, чем в обязательствах, налагаемых законом, считая наилучшим в моральном отношении то, к чему устремляется большинство. Отсюда помимо прочего следует еще и то, что либо вообще не существует никакого обязательства, налагаемого законом природы, чего никто не скажет, ибо в таком случае это не закон, либо человеческая жизнь устроена так, что человек не может отказаться от своего интереса или сделать добро другому, если это не сулит безусловной надежды на выгоду. Ведь если бы оценка правильности какого-либо действия определялась соображениями пользы и люди были бы обязаны поступать по этому принципу, то я не знаю, каким образом кому-нибудь удалось бы помогать, дарить, быть щедрым к другу или вообще каким-то образом оказывать бескорыстную помощь, не нарушая этого закона. А сколь это чудовищно, сколь чуждо разуму, человеческой природе и нравственности, я предоставляю судить другим. Однако на это можно возразить: если из соблюдения закона природы и всех жизненных обязан-

==52

ностей всегда следует благо и мы, следуя закону природы, не можем совершить ничего, что не влекло бы за собой непосредственно или опосредованно величайшей пользы, то, следовательно, основанием закона природы является польза каждого; но меньшая посылка очевидна: из соблюдения этого закона рождаются мир, согласие, дружба, безопасность, свобода от страха наказания, владение своим имуществом и, одним словом,— счастье. На это мы ответим так. Выгода не является основанием закона или обоснованием обязательства, но лишь результатом подчинения [закону] ; ведь одно дело, если действие само по себе приносит выгоду, а другое, если оно приносит пользу потому, что согласуется с законом, без соблюдения которого в нем вообще не будет никакой пользы, например выполнения обязательства, хотя это может оказаться и невыгодным. Ибо нужно различать действие и подчинение [закону] ; само действие может быть невыгодным, например вернуть вещь, отданную вам на хранение, ведь это уменьшает ваше состояние; исполнение же этого обязательства полезно, поскольку оно отвращает наказание за преступление, а это наказание не было бы обязательным, и потому его не следовало бы бояться, если бы мерилом нравственности служила непосредственная выгода. Таким образом, нравственность действия не зависит от пользы, но польза является результатом нравственности.

Так мыслил

1664 г. Д. ЛОКК

ПРИМЕЧАНИЯ

В заключительный третий том сочинений Джона Локка входят работы, написанные философом почти за сорок лет его жизни, с начала 60-х годов XVIIB. по 1703 г. В нем содержатся ранние опыты Локка в области моральной философии, его произведения в защиту веротерпимости, трактаты по социально-политической философии, сочинения по педагогике и небольшая работа по философии религии. Многие из этих работ печатаются на русском языке впервые. Некоторые из них не только не публиковались при жизни философа, но и не вошли ни в одно из существующих собраний его сочинений. К сожалению, до настоящего времени еще нет полного критического издания произведений Локка. Однако подготовка такого издания, по-видимому, уже началась. В Оксфорде с 1976 г. выходит многотомное собрание переписки Локка. В Кембридже отдельными книгами выпущены критические, обстоятельно прокомментированные издания «Двух трактатов о правлении» и педагогических произведений мыслителя: John Locke. Two Treatises of Government: A critical edition with an introduction and apparatus criticus by Peter Laslett. Cambridge, 1960; The educational writings of John Locke: A critical edition with introduction and notes by James L. Axtell. Cambridge, 1968. А еще раньше, в 1954 г., фон Лейден впервые осуществил публикацию одного из ранних философских произведений Локка — «Опытов о законе природы»: John Locke. Essays on the Law of Nature; the latin text with a translation, introduction and notes, together with transcripts of Locke's shorthand in his Journal for 1676, edited by W. von Leyden. xford, 1954.

Критические английские издания вышеуказанных произведений Локка значительно облегчили работу по подготовке настоящего тома, так как именно эти произведения составляют его основное содержание. Порядок размещения публикуемых в третьем томе работ — хронологический и вместе с тем тематический (хронологическая последовательность нарушена лишь в случае двух последних произведений). Произведения Локка написаны на латинском и английском языках. Каждый перевод выполнен с языка оригинала. Если в английском тексте имеются отдельные латинские слова или фразы, то они сохраняются в русском тексте, их перевод дается в примечаниях. Содержащиеся же в латинском тексте отрывки на древнегреческом языке переводятся на русский, что также в каждом случае оговаривается в примечаниях. Имеющиеся в тексте отрывки из сочинений древних и новых авторов приводятся или в уже существующих русских переводах, и тогда в примечаниях указываются соответствующие русские издания, или же в новом переводе, и тогда указывается их источник. Точно так же мы поступали и в случаях цитирования Локком отдельных строк или частей строк античных поэтов. При составлении примечаний учтены или частично использованы примечания, содержащиеся в ряде предшествующих английских и русских изданий Локка. В каждом случае в преамбулах на этот счет имеются соответствующие указания. На страницах тома воспроизведены: рукописные страницы пятого опыта о законе природы (с. 27), титульный лист третьего английского издания «Двух трактатов о правлении»

==624

(с. 136), титульный лист пятого английского издания «Мыслей о воспитании» (с. 408) и титульный лист первого перевода «Мыслей о воспитании» на русский язык, опубликованного в Москве в 1759 г. под названием «О воспитании детей» (с. 605).

ОПЫТЫ О ЗАКОНЕ ПРИРОДЫ

Под таким общим названием, данным В. фон Лейденом, публикуется восемь очерков о законе природы, дошедших до нас в записных книжках Локка, которые вместе с его различными рукописями, дневниками, черновиками писем и прочими бумагами ныне хранятся в Бодлианской библиотеке в Оксфорде. Они представляют собой черновую работу, недостаточно отделанную и содержащую грамматические небрежности, что порой затрудняет понимание мысли автора. Это, видимо, были наброски, которые Локк использовал при чтении лекций в колледже Крайст-Черч. Очерки написаны на латинском языке в начале 60-х годов XVII в. и касаются основоположений моральной философии, ибо закон природы, о котором рассуждает Локк, выясняя, что же из себя представляет этот закон и каким образом он познается людьми,— это не закон физических явлений, а закон человеческого поведения, моральный закон. Публикация этих ранних произведений Локка, важная сама по себе, поскольку речь идет о мыслителе такого масштаба, каким был Локк, имеет большое значение и потому, что проливает свет на генезис и связь тех идей, которые впоследствии получат развитие в трех главных доктринах "'Локка — его политической философии, теории познания и педагогике. Действительно, уже здесь мы находим разработку тем, типичных для последующих произведений философа: полемику против концепции врожденных идей; твердую ориентацию на чувства и разум; убеждение, что моральные принципы, будучи проявлением божественной воли, постигаются человеком благодаря его естественным способностям; трактовку морального закона как связующего людей обязательства, который регулирует их естественное состояние свободы и равенства и, предшествуя всякому положительному гражданскому праву, ограничивает их частную собственность и эгоистические притязания.

«Опыты о законе природы» опубликованы В. фон Лейденом в 1954 г.; John Locke. Essays on the Law of Nature; the Latin text with a translation, introduction and notes, together with transcripts of Locke's shorthand in his Journal for 1676, edited by W. von Leyden. Oxford, 1954. На русском языке они ранее не издавались. В настоящем томе впервые дается их перевод с вышеуказанной публикации. Перевод с латинского и отдельных цитат с древнегреческого выполнил Н. А. Федоров. При составлении примечаний использован материал, содержащийся в издании фон Лейдена.

' Здесь Локк еще придерживается геоцентрической теории. Ср.: «Опыт о человеческом разумении», где он уже пишет: «...движение Солнца или (если быть более точным) Земли» (Кн. II. Гл. XIV. § 21).— 3.

2 Цитата в оригинале приведена на древнегреческом языке.— 5.

3 Цитата в оригинале приведена на древнегреческом языке.— 5.

4 Ср.: Ювенал. Сатира тринадцатая 1—3: Всякий дурной пример никогда не бывает по сердцу Даже виновнику: он наказание сразу же терпит, Сам осуждая себя, оправданья не видит...

(Римская сатира. М., 1957).—7.

5 Перифраза из «Summa Theologiae» Фомы Аквинского (1225— 1274), взятая, видимо, из книги: Hooker R. Laws of Ecclesiastical Polity (I3§1).-7.

Цитата из Гиппократа, (ок. 460 — ок. 370 до н.э.), знаменитого

==625

древнегреческого врача, видимо, также заимствована из книги Гукера (1, 3 § 4).- 7.

Инскрипция — это врожденное знание; традиция — знание, полученное от других лиц.— 10.

8 Такова была аргументация протестантского реформатора Жана Кальвина (1509-1564). —24.

9 Такова была точка зрения Рене Декарта (1596—1650).— 24.

10 См. опыт VII наст. соч.— 26. " Быт. 1, 3 и далее.— 26.

12 Имеются в виду последователи Томаса Гоббса (1588—1679), который считал, что естественное состояние людей — это «война всех против всех ».-25.

13 Цитата в оригинале приведена на древнегреческом языке; фон Лейден полагает, что Локк ошибочно приписывает ее известному александрийскому грамматику Дидиму (I в.).—31.

Aulus Gellius. Noctes Atticae XI 18, 16. Авл Геллий — римский писатель II в.; его произведение «Аттические ночи» в 20 книгах представляет собой сборник выписок на разные темы из сочинений греческих и римских писателей. Аристон был римским юристом времен императора Траяна (начало II в.).— 31.

15 Aulus Gellius. Noctes Atticae XI 18, 17.— 31.

16 Там же. XI 18, 18. Марк Порций Катон по прозвищу Цензор (234— 149 до н. э.), римский государственный деятель и писатель, выступал против чрезмерной роскоши, влияния чужеземных идей и обычаев и отстаивал чистоту нравов.— 32.

17 Валерия Мессалина (ок. 23—48), жена римского императора Клавдия, была знаменита своим распутством.— 32.

18 Solinus. Collectanea Rerum Memorabiliuin. C. 30. 2. P. 130 (Ed. Mommsen, 1895). Гай Юлий Солин — римский писатель, жил в первой половине III в. Его сочинение содержит краткое описание древнего мира и многочисленные заметки исторического, социального, религиозного в естественноисторического характера.— 32.

19 Мела Помпоний— римский географ (первая половина I в.), был автором учебной книги «De Chorйgraphia» в 3-х книгах, содержавшей извлечения из греческих источников, а также данные по истории нравов, в том числе и сведения о гарамантах.— 32.

20 В древнеримской мифологии Парки считались богинями человеческой судьбы. — 32.

21 Цитата из Элиана (римлянина, писавшего на греческом языке в конце II — первой половине III в.) в оригинале приведена на древнегреческом языке. Ср.: Элиан. Пестрые рассказы. М.; Л., 1963. Кн. 4, i.-32.

22 Древний народ Азии, живший близ Каспийского моря.— 32.

23 Adam Olearius. The Voyages and Travels of the Ambassadors sent by Frederick Duke of Holstein to the Great Ducke of Moscovy, and the King f Persia (1633—39), &C; where to are added the Travels of John Albert de Mandelslo, &C; into the East—Indies (1638—40). Rendered into English by John Davies, of Kindwelly. London, 1662. See: The Travels of John Albert de Mandelslo. B. I. P. 40—41.- 33.

24 Жители берега Салданийского залива на юго-западном побережье Южной Африки, севернее нынешнего Кейптауна.—34.

25 Марк Теренций Варрон (116—27 до н. э.) был автором множества трактатов по языку, литературе, истории и философии; в данном случае имеется в виду его книга «De Philosophiae».— 34.

26 Диагор Мелосский (V в. до н. э.) — древнегреческий поэт, известен своим отрицанием богов. Феодор Беабажник (330—270 до н. э.) —

==626

древнегреческий философ-киренаик, был учеником Аристиппа. Протагор из Абдеры (ок. 480—ок. 410 до н. э.) основал древнегреческую философскую школу софистов; в вопросах религий занимал агностическую позицию. — 34.

27 Эти сведения о Сократе и Катоне, видимо, следует отнести к числу тех вымыслов, которые древние не стеснялись сочинять друг о друге, часто для того, чтобы дискредитировать своих идейных или политических противников.— 35.

28 См. прим. 4.— 38.

29 Т.е. ограничительном обязательстве.— 38.

30 Ignis fatuus (лат.). См.: Опыт о человеческом разумении. Кн. IV. Гл. XIX. § 10.- 41.

31 В истории известно немало тиранов, в разное время правивших в греческих городах Сицилии: Фаларит — в Агригенте (VI в. до н. э.), Дионисии Старший и Младший — в Сиракузах (V—IV вв. до н. э.) и др.— 41.

32 Законы раннего Афинского государства, составленные афинским архонтом Драконом в Vil в. до н. э., отличались необыкновенной суровостью; сами греки говорили, что они написаны кровью.— 41.

33 Сатурналиями именовался веселый праздник в честь бога Сатурна в Древнем Риме; служил символом возвращения золотого века и отличался изменением многих общепринятых норм поведения (раб выступал в роли господина, господин — в роли раба и т. п.).— 42.

34 См.: Исх. 12, 35, 36. -46.

35 Ср.: Гуго Гроций. О праве войны и мира. М., 1956. Пролегомены V.- 48.

36 Карнеад из Кирены (214—129 до н. э.) был главой платоновской Академии и основателем Новой (третьей) Академии.— 48.

37 По некоторым преданиям, Алкид — настоящее имя Геракла, мифического древнегреческого героя, сына Зевса и Алкмены.— 50.

38 Согласно легенде, в 362 г. до н. э. в Риме в центре Форума открылась глубокая трещина. Городу была предсказана гибель, если трещина не будет заполнена лучшим, что есть в Риме. Тогда юноша Марк Курций со словами «Что может быть в Риме лучше, чем оружие и храбрость» в полном вооружении верхом на коне бросился в пропасть, после чего земля сомкнулась.— 50.

39 Гай Фабриций, римский консул 282 г. до н. э., был известен своим скромным образом жизни, бескорыстием и справедливостью.— 50.

40 Луций Сергий Катилина (108—62 до н. э.) организовал в 63 г. до н. э. попытку государственного переворота в Римской республике, вошедшую в историю как «заговор Катилины».— 50.

41 Марк Туллий Цицерон (106—43 до н. э.), будучи в 63 г. до н. э. консулом, раскрыл заговор Катилины и организовал борьбу против заговорщиков; за это он получил почетный титул «отец отечества» (pater patriae).— 50.

42 Марк Порций Катан, по прозвищу Утический (95—46 до н.э.), правнук Катона Цензора, был принципиальным политическим деятелемреспубликанцем и непримиримым противником Гая Юлия Цезаря; отличался высокой честностью.— SI.